"Блюдце, полное секретов. Одиссея «Пинк Флойд»" - читать интересную книгу автора (Шэффнер Николас)

Глава 18. Летающие свиньи

Если 1967 год подарил Лондону Лето любви, то можно смело сказать — 1976 принес с собой Лето ненависти. С развалом британской экономики, обескровленной забастовкой профсоюзов, двузначными цифрами инфляции и безработицей — сто тысяч подростков, закончивших школу, не имели возможности устроиться на работу и жили на пособие по безработице. Даже погода, казалось, вступила в заговор против Великобритании, послав ей редкий по здешнему климату затяжной период сильной жары: за три месяца не было ни одного сильного дождя. К августу сухая, солнечная погода, которую первоначально приветствовали как противоядие от всех горестей, обрушившихся на страну, усугубила национальный кризис осыпающимися в полях зерновыми, нормированием подачи воды и введением специального поста министра по чрезвычайным ситуациям.

В том месяце на ежегодном карнавале в Ноттинг Хилле, традиция проведения которого была заложена десятилетием раньше спонсорами ПИНК ФЛОЙД из Свободной школы, произошли межрасовые столкновения. Комментаторы британских телекомпаний испытали искреннее разочарование, когда они увидели чернокожих юнцов, швыряющих кирпичи и атакующих полицию не где-нибудь в Иоганнесбурге или Детройте, а в Лондоне. Птенцы старой Британской империи вернулись домой, превратившись в растущую армию иммигрантов, разочаровавшихся в способности своей родины предоставить им такие же возможности, как и другим категориям населения. Белые рабочие не стеснялись выражать свое недовольство «пакисташками» и «черномазыми», занимающими полагающиеся им по праву происхождения рабочие места, создавая экстремистские, фашиствующие движения, вроде Национального фронта (National Front), который ПИНК ФЛОЙД в несколько гиперболизированном виде изобразят в «The Wall».

Новое молодежное движение, развернувшееся летом 1976 года (и, естественно, сопутствующая ему революция в музыке), родилось в результате хитросплетений гнева, социального напряжения и разочарования, потери каких-либо иллюзий относительно окружающей действительности и будущего. «Они носят рваную одежду и просто лохмотья, скрепленные английскими булавками, — заливалась одна из пухлых лондонских газет. — Они — грубые, невоспитанные, сквернословящие, грязные, несносные и надменные. Им нравится, что их не любят. Они называют себя Гнилым Джонни (Johnny Rotten), Стивом-Опустошением (Steve Havoc), Порочным Сидом (Sid Vicious), Крысиной Чесоткой (Rat Scabies)…». Миру явились панки.

Движение панк-рока началось (до того момента как он значительно расширил свое музыкальное влияние и привлек внимание широких масс под менее угрожающей вывеской «новой волны») как вопль отрицания не только существующих общественно-политических условий, но и как протест против самодовольства, благодушия и ностальгии, в болоте которых благополучно завяз рок середины семидесятых и его «герои-старперы». Пообещав подросткам вернуть музыку на улицы и сделать ее современной, панки освободили ее от всех красот, тонкостей и ужимок: они вернулись назад к трем первобытным рок-н-ролльным аккордам, выбиваемым из усилителей на уровне болевого порога восприятия. Любой мог бы играть панк-рок, и любой это, действительно, делал. За одну ночь рождались тысячи групп, выдавая эти три магических аккорда с учтивостью пулемета, угрожая пошатнувшемуся пьедесталу суперзвезд , стараясь перековать рок в орудие ниспровержения и анархии, сея страх и отвращение в душах добропорядочных граждан.

Из всех мегаплатиновых легенд 70-х именно ПИНК ФЛОЙД — с их умышленным отказом от спонтанности, аурой замкнутости и склонностью к напыщенности и апатичности — были для отряда панков с «ирокезом» на головах и булавками в носах особенно привлекательной мишенью. «Упорство в тихом отчаянии» — эта философия, конечно же, не соответствовала образу жизни ПАНКОВ. Психоделическое наследие и имидж ФЛОЙД стали проклятием в их устах , ведь «гребешки» предпочитали «колеса» «травке» или «кислоте» и произносили слово «хиппи» с величайшим презрением.

Однако именно ПИНК ФЛОЙД невольно помогли владельцу магазина стильной одежды в Челси Малкольму Макларену (Malcolm MacLaren) открыть пресловутого Джонни Роттена (Johnny Rotten). По словам Джулии Берчилл (Julie Burchill) и Тони Парсонса (Топу Parsons), Макларен подписал «сидящего на амфетамине парня с зелеными волосами и — для полноты картины — гнилыми зубами» на роль основного вокалиста SEX PISTOLS, в основном, из-за того впечатления, которое произвела на него «садистски изувеченная футболка с надписью ПИНК ФЛОЙД и накаляканными чуть выше шариковой ручкой словами: «Ненавижу» (Дейв Гилмор однажды саркастически заметил, что ФЛОЙД, по крайней мере, представляли собой «цель, наполненную содержанием», и Джонни Роттен никогда бы не заработал такого авторитета, облачившись в футболку с надписью «Ненавижу YES»).

Если учитывать их собственные андеграундные корни и склонность в начале пути к разрушению традиционных поп-структур, то вся ирония заключалась в том, что мишенью для оскорблений выбрали именно ФЛОЙД. Но все-таки Макларен дал очень высокую оценку творчеству Сида Барретта, которого SEX PISTOLS последовательно пытались достать в «Chelsea Cloisters». Сумасброд, однако, ни за какие коврижки решил не покидать своей квартиры.

Ник Мейсон говорит, что он никогда серьезно не воспринимал панковскую риторику и приветствовал мятежные настроения панк-рока. ФЛОЙД, по свидетельству Мейсона, пережили «замечательную юность в 60-х, когда мы были любимцами андеграунда и попадали в журналы как потрясающе андеграундная группа и все такое прочее. Но это очень быстро закончилось, нас стали прижимать и шпынять в рок-прессе. Мы привыкли к тому, что нас не очень-то любят, человек привыкает жить с этим чувством. Есть люди, которым нравишься, и те, которым не нравишься».

«Движение панков, как я раньше считал и как сейчас я думаю, было неизбежным оздоровительным процессом во всем рок-н-ролльном бизнесе, потому что рок стал законченной техно-помпезной погремушкой — как в бизнесе, так и на сцене. Самое отвратительное заключалось в том, что звукозаписывающие компании все разрастались и разрастались и приобретали влияние, их больше беспокоили прибыли от продажи пластинок. Они не хотели рисковать, а группы требовали все больше денег на свое содержание и раскрутку. Они предпочитали утирать носы конкурентам, за миллион с лишним долларов перекупив THE ROLLING STONES, чем вкладывать деньги в молодые коллективы. Это вполне объяснимо: платишь миллион долларов за известную команду — и есть все шансы вернуть свои деньги назад. А можно потратить по сто тысяч долларов на восемь новых групп — и все потерять».

«Шоу-бизнес изменился. В 60-е годы компании звукозаписи, казалось, были готовы подписать контракт с любым, у кого длинные волосы, даже если это создание окажется пуделем. А потом появились EMERSON, LAKE AND PALMER, PINK FLOYD и YES — огромные, неповоротливые динозавры, бродившие по земле. Что сделал панк? Он сказал: «Мы сможем опять делать записи за двадцать фунтов». Они обладали энергией и желанием выступать и не задумывались над тем, кто же самый лучший музыкант в мире. Панк был просто необходим». «Конечно, — добавляет Ник , — не хочется, чтобы мир населяли ОДНИ ЛИШЬ динозавры, но все-таки здорово оставить в живых хотя бы НЕКОТОРЫХ из них».

Мейсон пошел дальше всех — спродюсировал второй альбом THE DAMNED, пытавшихся поначалу заручиться поддержкой кумира своей юности Сида Барретта (неважно, что Мейсон был последним в ряду флойдовцев, близких к Барретту). «Мысль была настолько дурацкая, что результат мог быть либо супервеликолепным, либо суперотвратительным, — заявил Рэт Скэбиз (Rat Scabies), барабанщик THE DAMNED, десятилетие спустя, — думаю, мы получили именно второе».

Одним из первых дисков, записанных в собственной студии ПИНК ФЛОЙД Britannia Row, стал «Music For Pleasure». Он отмечен появлением «своего» звукоинженера Ника Гриффитса (Nick Griffiths). «Студия тогда была совершенно ужасной, — вспоминает он, — и, думаю, альбом не получился таким, как нам хотелось бы». Мейсон, однако, настаивает на том, что им «было легко заниматься» и этот альбом «вполне показателен в плане обращения к корням рок-н-ролла», несмотря на высказанный в резкой форме отказ музыкантов-панков (для которых это был вопрос принципа) сделать при записи наложение.

Рисковая четверка, в свою очередь, быстро выяснила, что их продюсер находился, по словам гитариста Брайана Джеймса (Brian James), «в чужом для нас мире». Результат попытки пинк-панковского сотрудничества, и в дальнейшем подрываемый конфликтами продюсера с группой, получил кучу радостных пинков от критики, покупателей и самих THE DAMNED.

Изначально ПИНК ФЛОЙД приобрели перестроенную церковь на Britannia Row — маленькой боковой улочке в районе Айлингтон — исключительно для складирования звукового и светового оборудования группы в перерывах между поездками. Таким образом они получили место и под офис, и для репетиций и записи демонстрационок. К 1976 году, когда на повестке дня стояла работа над новым альбомом, ПИНК ФЛОЙД начали переоборудовать студию, в соответствии с более высокими профессиональными стандартами. Там они смогли бы работать, не ограничивая себя во времени, как это обычно делалось на студиях типа Эбби-роуд.

На первом этапе на студии верховодил Брайан Хамфриз (Brian Humpries), который был звукоинженером на записи «Wish You Were Here». Начинающего инженера Ника Гриффитса (а ему было чуть больше двадцати) взяли в качестве ассистента Брайана. Гриффитсу пришлось заправлять всеми делами, когда Хамфриз и остальной персонал в январе 1977 года вместе с группой отбыли в шестимесячное мировое турне. Студия тогда была оборудована устаревшими магнитофонами MCI, звукоизоляция оставляла желать лучшего. В круг обязанностей входило обставить «Britannia Row» первоклассным, изготовленным на заказ, оборудованием.

ПИНК ФЛОЙД планировали возместить свои расходы, за почасовую плату предоставляя студию другим исполнителям. Однако их желание работать в «Britannia Row» когда им только вздумается сильно снижало ее ценность как коммерческого предприятия. Более того, «все расходы не учитывались, — говорит Гриффитс, — наличные утекали по пять тысяч долларов в день. В чем-то это повторяло ситуацию с «Apple» у THE BEATLES». ФЛОЙД тоже не очень об этом беспокоились. По крайней мере, до поры до времени. В конце концов, деньги поступали так быстро, что Стив О'Рурк едва успевал их считать.

Словно возвещая о возвращении ФЛОЙД из долгих заграничных путешествий и гастролей внутри страны и сигналя о пробудившейся в них жажде творчества — немедленно, как говорится, «не отходя от кассы», разработанная Уотерсом концепция обложки пластинки «Animals» отражала весьма практичный и честный подход к реальным перспективам на будущее, аналогично тем, которые представлял себе человек, глядевший на унылое изображение лондонской электростанции Баттерси (кстати сказать, этот альбом должен был стать первым продуктом, выпущенным на их собственной студии). «Мне нравятся четыре башни, смахивающие на фаллические символы, — признался Роджер, — и идею энергии я тоже нахожу довольно привлекательной, хотя и несколько странной».

Изображение, кроме того, было щедро украшено отличительными сюрреалистическими «фирменными» знаками ФЛОЙД и Hipgnosis: парящая между дымовых труб сорокафутовая надувная свинья станет неизменным атрибутом всех последующих концертных выступлений ФЛОЙД. Во время фотосъемок свинья сорвалась, и — к удивлению и ужасу авиадиспетчеров, — воздушные потоки погнали ее к аэропорту Хитроу. В конце концов, хрюшка упала примерно в двадцати милях к юго-востоку от столицы.

Задавая группе новое направление для движения, антропоморфное восприятие Уотерсом человеческого бытия прогрессировало настолько, что появился образ динозавра ПИНК ФЛОЙД, срывающегося с привычной проторенной дорожки. В конечном счете, озабоченность Роджера плачевным состоянием национального и мирового политического устройства (не говоря уже о его душе) привела к тому, что музыка ПИНК ФЛОЙД изменилась до неузнаваемости — когда (частично на «The Wall» и на всем «The Final Cut») старые поклонники группы начали сомневаться, а БЫЛО ли это, вообще, музыкой ПИНК ФЛОЙД. Красноречивее всяких слов почти абсолютное отсутствие «пинков» на «The Animals» (и последующих альбомах) иллюстрируют сонные темпы, «небесные» органные подклады и эфемерные вокальные гармонии, которые так долго определяли саунд ПИНК ФЛОЙД.

«Это первый альбом, для которого я ничего не написал», — говорит Рик Райт, чьи пространные джазовые упражнения как бы без всяких причин проявляются в хлестком конфликтном роке «The Animals». «Для меня это также первый диск, начиная с выпуска которого группа перестала быть единым организмом. Вот тогда-то Роджер и решил прибрать все к рукам. На альбоме есть немного музыки, которая мне нравится, но это — не самый мой любимый альбом ФЛОЙД».

Процесс создания «The Animals» был отмечен такими же творческими разногласиями, которые поставили группу в тупик во время работы над «Wish You Were Here». To, что на завершение альбома ушло десять месяцев, — результат борьбы с целью подогнать свои обычные стандарты звучания группы к возможностям в какой-то степени самопальной студии.

В аллегорическом цикле песен Уотерса, в чем-то близком к классическому произведению Джорджа Оруэлла (George Orwell) «Скотский хутор» («Animal Farm»), люди подразделяются на три категории, каждой из которых соответствует название одной из центральных пьес альбома. Свиньи — лицемерные и склонные к тирании моралисты, вызывающие чувство жалости. Собаки — беспощадные прагматики, изо всех сил рвущиеся к кормушке. Овцы — глупое и не задающее вопросов стадо (может быть, именно так Роджер воспринимал аудиторию ПИНК ФЛОЙД?), бестолковые мечтатели, чье единственное назначение в жизни — быть оскорбленными и использованными собаками и свиньями. Все это весьма далеко ушло от причудливой фауны любимой барреттовской «Wind In The Willows» («Ветер в ивах»), хотя, возможно и не очень далеко от постфлойдовской композиции Сида «Rats» («Крысы»).

Но, в отличие от вышедших ранее «Алмазных псов» («Diamond Dogs») Дэвида Боуи, написанных под впечатлением от оруэлловского романа «1984», анималистическая трилогия ПИНК ФЛОЙД не являлась дословной адаптацией книги английского писателя. Хотя бы уже потому, что для Оруэлла моделью послужил Советский Союз, в то время как мишенью Роджера стала уничтожающая конкурентов капиталистическая система того общества, в котором жил он сам. И тогда, когда скотский хутор в итоге попал под абсолютное правление свиней, кульминационный момент сочинения ФЛОЙД — восстание осмелившихся на месть овец, очнувшихся, наконец, от своего благодушного оцепенения (может быть, они стали слушать новые песни Уотерса вместо «Ummagumma»).

Нельзя сказать, чтобы Роджер освобождался от человеконенавистнического подхода. В нежной двухчастной акустической исповеди в духе «If» — композиции «Летающие свиньи» («Pigs On The Wing»), которая открывает и завершает альбом и без которой, как он выразился, «Animals» были бы всего лишь «чем-то вроде яростного ВОПЛЯ», — Уотерс признается, что он тоже в чем-то «собака». Он также признался — в первый и фактически единственный раз в качестве автора песен ФЛОЙД, — что был влюблен: Роджер нашел долговременную замену своей Рыжеволосой Джуди в лице Кэролайн Кристи (Carolyne Christie) — племянницы маркиза шотландского графства Шетланд, в жилах которой текла голубая кровь аристократов (вниманию коллекционеров: в модном тогда восьмидорожечном формате две части «Pigs On The Wing» объединены единственным в своем роде гитарным соло, которое больше нигде не услышишь).

Ни одна из карикатур на животных Уотерса не представлена хотя бы в мало-мальски приятном виде — слушатель, желающий пообщаться с положительными героями, посылается куда угодно, но в другую сторону. «Pigs (Three Different Ones)» источает свою могучую энергию благодаря полнейшему необузданному презрению. В композиции автор особенно «проезжается» по адресу Мэри Уайтхаус (Mary Whitehouse) — самозванной защитницы чистоты нравов британской поп-музыки. Контрапунктирующее тяжелое дыхание подразумевает скрытый похотливый интерес к «разврату», который она так громогласно осуждает — и которого так отчаянно боится. «Вся она — поджатые губы и холодные ступни» («All tight lips and cold feet»). Эта беспощадная моралистка, по некоторым сведениям, осуждала ПИНК ФЛОЙД аж в 1967 году за их связи с любителями приема ЛСД. На музыку, сочиненную Дэвидом Гилмором («не самую мою любимую», — говорит он сегодня), в «Dogs» создается портрет бесспорно материалистичного, стремящегося к успеху любой ценой, персонажа — «яппи» следующего десятилетия:

Очень эффектный литературный прием использования в начале каждой новой неримфованной строчки слова who — «те, кто» — вошел в моду после выхода в свет известной поэмы Аллена Гинзберга «Вопль» — «Howl». Судьба «пса» — умереть в одиночестве от рака, будучи сраженным грузом собственного непомерного самомнения. Дейв запевает: «Так иди же благополучно ко дну» («So have a good drown»). Вслед за этим радостным советом слово «stone» («камень») отдается повторяющимся электронным эхом до тех пор, пока искажение не превращает его в вопль первобытной слизи. Сопутствующий звук лающих собак для большего эффекта пропущен через «Вокодер» и постепенно приобретает все более музыкальное и даже «человеческое» звучание.

Сходный зловещий фрагмент есть и в «Sheep» — там, где речь идет о Семи заповедях Скотской фермы (включая знаменитую «Все животные равны, но некоторые из них еще равнее, чем остальные» — «All animals are equal, but some are more equal than the others»). У Уотерса эта монотонность овец выливается в пародию на Двадцать третий псалом, вновь пропущенную через «Вокодер»: «Господь, мой пастырь… С помощью сверкающих ножей Он освобождает мою душу» («The Lord is my shepherd… With bright knives he releaseth my soul»). «Sheep, — хвалится Гилмор (который приписывает себе все заслуги в успешном музыкальном решении композиции), — всегда была чрезвычайно забавной».

Весьма соблазнительно посчитать резкое недовольство «Animals» и социальную направленность пластинки (как и относительно скудные аранжировки, малобюджетность записи, «заводную» музыку и неистовые аккорды в кульминационной точке «Sheep») — ответом ПИНК ФЛОЙД на восстание панк-рока… Можно было бы поддаться, конечно, такому порыву, если бы «Dogs» и «Sheep» не состояли, в основе своей, из затасканных концертных номеров 1974 года — «Gotta Be Crazy» и «Raving And Drooling». Группа уже была занята их переработкой в «Britannia Row» одновременно с сочинением новой вещи «Pigs», когда Уотерсу пришла в голову мысль о собачьем и овечьем подтекстах ранних текстов, и — бац! — получился фундамент еще одного концептуального альбома.

Но из-за того, что концепция сложилась воедино на одиннадцатом часу размышлений, да еще на основе ранее существовавшего материала, «Animals» (как Роджер позднее сам признавал) не вполне сложились. В трех главных пьесах не всегда раскрываются соответствующие аллегории, многие пассажи не вписываются в общее содержание. А когда этого удается добиться, часто получается так, что Уотерс оперирует многочисленными банальностями, не оживленными ни его сардонической мудростью, сравнимой с даром Рэя Дэвиса, ни поэтическим языком, сходным с творчеством Боба Дилана.

Тем не менее, в определенном смысле «Animals» относится к наиболее мощным альбомам группы. В текстах впервые чувствуется стопроцентная квинтэссенция социополитического яда Роджера, хотя Уотерс, Гилмор, Мейсон и Райт на этом альбоме в последний раз работают как сплоченный коллектив, без приглашения сессионных музыкантов (даже если, подобно гражданам Скотского хутора, некоторые музыканты ФЛОЙД уже и были более «равными, чем другие»). В музыкальном плане ПИНК ФЛОЙД никогда — ни прежде, ни после, в каком бы то ни было воплощении — НЕ ИГРАЛИ РОК так бескомпромиссно и так убежденно.

«Animals» был так же бескомпромиссным — даже вызывающим — и по своей форме. ПИНК ФЛОЙД всегда поругивали за их длинные и закрученные композиции (такие, как «Atom Heart Mother», «Echoes», «Shine On You Crazy Diamond»), но при создании «Animals» ничего другого и не предполагалось. Это лишало возможности передавать песни в эфире даже ведущими «прогрессивными» радиостанциями, работающими на FM, которые еще были в состоянии цитировать отрывки из «One Of These Days», «Welcome To The Machine» или альбома «Dark Side Of The Moon». Следовательно, при таком раскладе едва ли можно было повторить феноменальный коммерческий успех последней работы флойдовцев. Особенно трудно было рассчитывать на этот пресловутый успех после того как Уотерс и К°. лишили «Animals» большей части вызывающих буквально наркотическое опьянение структур предыдущих работ, отнимая у поклонников роскошь возможности «путешествовать» под нравоучительные тирады Роджера. Такой шаг тоже можно было расценить как вызов, но, вместе с тем, и он предвещал то время, когда Уотерс усилит резкость своего послания («message») в ущерб характерности музыки ПИНК ФЛОЙД.

Уотерс сообщил, что он пытался «подтолкнуть группу к проникновению в более специфические области и темы, всегда пытаясь быть более точным. Чисто внешне, я стремился избегать незавершенности… так, чтобы оставалось меньше возможностей для толкований». Однако можно отметить, что многое в привлекательности композиций и концертных представлений ПИНК ФЛОЙД зависело от того, мог ли слушатель или слушательница включить свое собственное воображение на все 100 процентов. Похоже, начиная с «Animals», Роджеру Уотерсу было гораздо интереснее просто говорить своей аудитории: Теперь можно думать!».

Это сознание собственной значимости проявилось, когда на исходе второй недели 1977 года журналистов пригласили на электростанцию Баттерси перед выходом в свет «Animals», а затем запретили делать какие-либо записи. Тем не менее, альбом сделал ФЛОЙД дико популярными среди критиков, которые теперь были заодно с панк-революцией. В «NME» — к этому времени ставшей полноценной нововолновой газетой — Ангус Макиннон (Angus Mackinnon), который «никак не мог придти в себя от впечатления, произведенного на меня всем услышанным собственными ушами», назвал альбом не только лучшим из всех LP ПИНК ФЛОЙД, но и «одним из самых радикальных, безжалостных, душераздирающих и откровенно борющихся с традиционными предрассудками произведений, ставших доступными внимательному прочтению публики по эту сторону Солнца».

Несмотря на то, что цифры продаж альбома нельзя было сравнить с количеством проданных экземпляров его предшественников, «Animals» стал для ПИНК ФЛОЙД еще одним альбомом, попавшим на первое место в британском хит-параде. В Америке диск был «всего лишь» третьим.

В день выпуска пластинки — 23 января 1977 года — ПИНК ФЛОЙД отправились в шестимесячное турне по девяти странам по обе стороны Атлантики. По крайней мере, в одном этот тур еще больше отдалил группу от их поклонников и новых идеалов панк-рока: в первый раз ПИНК ФЛОЙД выступали на стадионах.

Названное «PINK FLOYD In The Flesh» (ПИНК ФЛОЙД во плоти), турне запомнилось, в основном, благодаря своим надувным игрушкам, особенно летающей свинье, которую Уотерс в то время называл «символом надежды». Десятилетие спустя он вспоминал, что остальные флойдовцы «думали, будто я пошел по дорожке Сида, когда сказал, что нам нужна гигантская надувная семейка (воплощающая в себе собирательный образ соглашателей из «Dogs») и куча надувных животных».

Подготовительные работы и все материально-техническое обеспечение, задействованное в шоу, ошеломляли. Перечень оборудования и технические поправки в контрактах промоутеров представляют собой детализированные спецификации по сцене, освещению и энергоснабжению, в буквальном смысле включая сотни таких пунктов, как:

(c) Требуется трое подмостков из прочного материала… 2 м высотой, 4 м длиной и 2 м глубиной, с 3-метровым зазором над головой. Пространство прямо под ними будет занято дорогостоящим оборудованием, так что каждые подмостки должны быть окружены ограждениями высотой 1 м 20 см.

(d) Для звуковых и световых пультов должно быть выделено пространство шириной не менее 6 м и глубиной 5 м на уровне, соответствующем нижнему уровню размещения публики, точно в центре зала, т.е. равноудаленное от сцены и задней стены здания, его правой и левой сторон. В этой зоне должна быть размещена платформа размером 5,5 м в ширину и 1,5 м в глубину, высотой 75 см. Платформа должна выдерживать нагрузку в 500 кг. За ней должны быть оборудованы места для техников ПИНК ФЛОЙД, обеспечивающих свет и звук на протяжении всего концерта. Необходимо, чтобы вся эта зона была окружена ограждением (высотой 1 м 20 см)…

В свою очередь, над самим ФЛОЙД постоянно нависала опасность не угодить местным бюрократам, контролирующим соблюдение мер безопасности и энергообеспечения местных площадок.

Простые смертные (и флойдовцы) могли бы пасть духом, попав под пресс такого количества мелких деталей, но Роджер, похоже, вникал в каждую из них. Находясь за кулисами перед одним из концертов, его друг из «Melody Maker» Карл Даллас услышал, как он инструктировал бригаду рабочих: «Мне нужно, чтобы дым пошел на словах «Она вся — поджатые губы и холодные ступни»… и мне нужно столько дыма, сколько вы можете извлечь из своей установки. Я хочу, чтобы публика не видела свинью до начала громкого соло Дейва, которое идет после вот этого куплета…».

С такой же энергией Уотерс занимался и решением сопровождения выступления киноматериалами. «Роджер редактировал и просматривал отобранные кадры вновь, чтобы убедиться, что они соответствуют всем требованиям, — говорит Ник Гриффитс, — он мог зайти в монтажную, усесться рядом с монтажером и с большим знанием дела руководить ходом работ. Он знаком с технологией, ему не нужно надеяться на кого-то еще, чтобы воплотить свои идеи. У него есть его собственные соображения. Проблемы возникают только в том случае, если кто-то спорит с ним».

Несмотря на дополнение из блеяния, лая и хрюканья в стереофоническом звучании, музыкальное содержание «In The Flesh» было не столь впечатляющим: весь альбом «Animals» в первой части концерта и половина «Wish You Were Here» — во второй (порядок песен был изменен), на «бис» — «Us And Them» и/или «Money» (а один раз — «Careful With That Axe, Eugene»). Весь ход шоу можно было бы предсказать заранее. Однако едва ли «Sheep» была самой подходящей композицией, которой можно было начинать самое большое на тот момент представление ПИНК ФЛОЙД.

Были и другие проблемы, возникающие подчас из-за сложности технического оформления. На каждом концерте обязательно ЧТО-НИБУДЬ происходило, ставя под угрозу сам концерт и отражаясь на настроении музыкантов группы (состав которой в этом турне был расширен за счет второго гитариста Сноуи Уайта (Snowy White) и клавишника-саксофониста Дика Пэрри (Dick Parry). Чтобы синхронизировать представление со «сменой кадров» в киноотрывках, Уотерсу приходилось надевать наушники и не расставаться с ними весь концерт, и это только усугубило его изоляцию от слушателей-зрителей.

В Германии, во Франкфурте, дым оказался таким густым, что поклонники, лишенные возможности следить за ходом представления, буквально взорвались от злости и забросали сцену пустыми бутылками. Шел месяц март, выступления на родине, на стадионе Уэмбли были встречены критиками вроде бы с прохладцей. Вот что писал Тим Лотт (Tim Lott) из «Sounds»: «Разочарование. Все это меня не тронуло вообще. Они работали как роботы. Никакой признательности со стороны публики. Минимум энтузиазма. Небрежный подход к исполнению инструментальных кусков… ФЛОЙД никогда не были виртуозами, но они всегда добивались ЭФФЕКТА. А на этот раз — ничего не получилось…

Главным разрушительным, губительным, безнадежным недостатком, которого, в принципе, можно было бы избежать, является запинающийся вокал Уотерса. Логично было бы сделать основным вокалистом Гилмора, голос которого весьма силен, а Уотерс подпевал бы ему время от времени… возможно, ему самому не приходило в голову, каким бездарным певцом он является».

Верный себе, Дерек Джуэлл из «The Sunday Times» был более снисходительным, назвав шоу «апофеозом блестяще поставленного театра отчаяния» (по аналогии с театром абсурда) и «охватившим все виды музыкальных и визуальных экспериментов или же свободным от всех этих экспериментов». Майкл Олдфилд (Michael Oldfield) на страницах «Melody Maker» заметил, что «следующим логическим шагом для них стало бы использование труппы марионеток, чтобы они стояли на сцене с масками ФЛОЙД на лице». Как оказалось, Роджер уже начинал подумывать об этом.

По ходу турне у Уотерса все сильнее и сильнее проявлялись признаки того, что обычно ассоциируется с паранойей или манией величия. Он все больше замыкался в себе, избегал грандиозных обедов и приемов, которые любили устраивать ФЛОЙД до и после концертов. Не одобрявший этого Питер Дженнер вспоминает, что Роджер появлялся на концертах на вертолете, оставив в распоряжении остальных лимузин.

Поклонники были озадачены его привычкой всегда выкрикивать числительные в середине «Pigs»(«Двадцать один!» или «Сорок шесть!», или «Пятьдесят четыре!»), пока кто-то не догадался, что они означают количество шоу, отыгранных ФЛОЙД в «In The Flesh». Создавалось впечатление, что Уотерс с трудом мог дождаться конца этого испытания.

Во многом, причина такого отчуждения скрывалась в далеко не беспочвенных дурных предчувствиях относительно лишающих всего человеческого концертных площадок, на которых Уотерс заставил играть ФЛОЙД, и его неспособности в таких обстоятельствах испытывать чувство единения с людьми или контакта со своей аудиторией — «большая часть которой, как он позднее признался, пришла сюда только для того, чтобы выпить пивка. «И, — добавлял Роджер, — очень трудно играть, когда публика свистит, кричит, вопит, толкается и дерется… Но в то же время я чувствовал, что мы сами породили такую ситуацию, наша жадность породила…». С точки зрения Уотерса, группа больше не была жертвой машины рока — она стала активно с этой машиной сотрудничать.

Уотерса приводило в ужас, что столь личное — как его собственные песни — постепенно превратилось в «цирк и бессмысленный ритуал». Как он сказал писателю Тимоти Уайту (Timothy White): «Рок-н-ролл превращается в жадность под личиной развлечения так же, как война является воплощением жадности, скрывающейся под личиной политики».

Любые подобные угрызения совести, однако, не могли смягчить восприятие Роджером своей публики — тридцати, пятидесяти, иногда ДЕВЯНОСТА тысяч — как одного монолитного, нечувствительного, ревущего, молотящего ЗВЕРЯ. На самом последнем представлении — 6 июля на олимпийском стадионе в Монреале — он окончательно сломался.

В течение всего вечера ненавидящий взгляд Роджера с убийственной сосредоточенностью был направлен в публику, получавшую удовольствие от «космического сияния» ФЛОЙД. Чаще всего он смотрел на одного парня, который ему не нравился больше других: маленький червяк, корчившийся у живота зверя. Уотерс направлял ход всего представления так, чтобы оно крутилось вокруг этого подростка, приходившего в восторг от каждого взгляда и жеста своего кумира. Наконец, Роджер наклонился к самому его лицу и плюнул.

Вызванный назад на сцену громом аплодисментов для обязательного выступления на бис, с плохо скрываемым раздражением Роджер объявил: «Мы больше не исполним для вас старых песен, а просто поиграем музыку, под которую можно пойти домой». Никто даже не заметил, что Дейва Гилмора на сцене уже не было. Разгневанный гитарист, будучи неузнанным, смешался с толпой, оставив своих коллег по ФЛОЙД и Сноуи Уайта импровизировать на тему медленного грустного блюза.

Вернувшись в Англию, Уотерс с головой погрузился в обдумывание очередной колоссальной идеи, которую он вынашивал уже несколько лет. Перед лицом «этой громадной преграды между НИМИ и мной и тем, что я пытался сделать, с учетом невозможности преодоления этой пропасти».

Роджер поклялся, что если ПИНК ФЛОЙД еще раз пустятся в феерию сценических представлений, то она будет проходить в буквальном смысле за… стеной.