"Малая война партизанство и диверсии" - читать интересную книгу автора (Дробов М. А.)

Глава 6. Революционное повстанчество во время Гражданской воины 1918–1922 ГГ

Наибольшего размаха партизанство-повстанчество достигло на Урале и в Сибири. Методы малой войны начали применяться здесь одновременно и белыми и красными. Но особенное развитие они получили на стороне красных во времена колчаковщины и французско-японско-американской интервенции. Ставшее здесь преимущественно формой малой войны, партизанство-повстанчество назревало и развивалось стихийно от организаций обороны («сопротивления контрреволюции и интервентам»), отдельных мелких актов и дошло до открытой вооруженной борьбы на больших фронтах с регулярными частями противника, с применением окопов, искусственных заграждений и т. п. и ярко выраженных наступательных операций при помощи тысячных отрядов.

В целом партизанство-повстанчество связывалось с массовым революционным движением рабочих и крестьян и носило в основном ярко выраженный классовый характер; ставило задачей борьбу за советскую власть против буржуазии — русской и иностранной; имело целью не только нанесение вреда противнику малыми уколами, но и полное его уничтожение, и освобождение территории. При этом партизаны считали себя лишь вспомогательным средством в общереволюционной борьбе за советскую власть, авангардом Красной Армии и компартии: «Политическое партизанское движение было связано в одно целое с пролетарской диктатурой, советской Россией, и оно было сильно своей связью с социалистической революцией. Партизаны должны были играть роль лазутчиков, передового отряда Красной Армии, действующего в тылу противника»[73]

Сучанские партизаны на первых же порах своей деятельности выпустили прокламации к крестьянам следующего содержания:

Канские партизаны Енисейской губернии в своем воззвании от 19 января 1919 года писали:

В «Известиях Тасеевского Военно-революционного штаба» от 1 февраля 1919–го, в № 1 партизаны следующим образом осмысливали свое движение:

Кустанайские крестьяне повели работу под лозунгами: не давать Колчаку солдат, разлагать тыл, бороться с оружием в руках против власти Колчака. Они от имени «группы советских партизан» выпустили к населению воззвание: …«Против чего воюют крестьяне со стороны красных? Против генералов, буржуев, против помещиков и фабрикантов… Товарищи крестьяне! Вместо того чтобы идти в солдаты к Колчаку, организуйте отряды да бейте колчаковскую милицию и офицерство, устраивайте восстания и боритесь за власть Советов…»[77]

Первый крестьянский съезд Канского, Красноярского и Ачинского уездов 26–30 апреля 1919 г., подтвердив, что советская власть «есть наша непосредственная власть», что нужно трудящимся сплотиться и объединиться в одну братскую семью, чтобы победить врага — «иго капитала и диктатуру Колчака», — постановил: «Первое — выразить наше искреннее спасибо и послать приветствие нашей…[78].

…дующих и проливающих братскую кровь сынов великой, пострадавшей родины нашей…» [79]

Как видно, политическая «программа» крестьян повстанцев до чрезвычайности убога и даже с налетом контрреволюционной кулацко-поповской пропаганды. Крестьянская стихия, не оплодотворенная пролетарской идеологией, в силу своей природы не могла провести четкой классовой линии и, несмотря на свою самоотверженность в борьбе с Колчаком, на боевой энтузиазм и героизм, в себе самой таила зрелые семена разложения и быстрого перехода на рельсы контрреволюции и распада. Так бы оно и было, если бы Красная Армия не подоспела к этому времени в Алтайский район, чем и положила конец существованию партизанской армии.

Даже в момент своего расцвета крестьянская стихия характеризовалась неустойчивостью, постоянными приливами и отливами в ходе восстания, отсутствием последовательности замысла, отчеканенных организационных форм, тяжелым маневрированием на поражение, а значит, недостаточной политической и боевой устойчивостью и последовательностью в революционной борьбе.

В этом отношении томские партизаны, состоявшие более или менее из однородной массы бедняков и середняков (бывших ссыльных), имели более подвижные летучие отряды, тверже и крепче держались в борьбе, были менее впечатлительны к поражениям и более закалены и выдержаны. Алтайцы и енисейцы, впитавшие в свои отряды и зажиточных крестьян, кулаков, бившие на «народный характер» борьбы (поголовное участие крестьян), быстро превращались в колеблющуюся неуравновешенную массу, поражение которой означало поражение всего движения в целом.

В южной части Канского уезда первые два небольших отряда выступали под командой Лидина и Александрова (численность отряда равнялась 20–30 чел.). Лишь после того как отряды разбили белых, к ним примкнуло огромное количество местных крестьян, и прежде всего середняки и зажиточные. В очень короткое время отряды выросли до 1300 человек и выбрали командующим Кравченко. В апреле, то есть почти через 1–2 месяца, численность отрядов достигла почти 5000 человек. Но в июле 1919 года, когда начались поражения и партизанам приходилось оставлять завоеванную территорию и переходить в Минусинский уезд, то так же быстро начинается отлив партизанства. В результате в Минусинский уезд пошла небольшая группа около 300 человек. «Ачинский полк убежал целиком, часть. Тальского и Канского полков не пошла с нами еще из Баджея» — говорит Петров участник этого движения… [80]

То же наблюдалось отчасти и в Тасеевском районе. После поражения, в самую трудную минуту борьбы некоторые отряды покинули партизанские ряды.

Особенно беспомощно крестьянское повстанчество в условиях своей изолированности от рабочих, когда мужицкая стихия самостоятельно начинает «творить революцию», без основательной подготовки и организации, как это было вначале в Славгородском уезде [81]

По словом Парфенова[82], Славгородское восстание возникло стихийно как ответ на действия начальника карательного отряда. Очень быстро был соорганизован крестьянский штаб, мобилизована молодежь для борьбы, созван съезд и т. д., но не было связи с городом и с пролетарскими организациями, в то время слабыми. «Народ» сразу потонул в неразрешимых противоречиях; сила стихии заколебалась между руководством буржуазии в лице зажиточных элементов и сельской интеллигенции и руководством бедноты. Мелкий хозяйчик полностью проявил свою силу колебания, о которой говорилось на Всероссийском съезде транспортных рабочих 27 марта 1921 года по поводу крестьянских волнений и бандитского повстанчества в России[83]

Тяжеловесность организации, отсутствие экономической и политической спайки, компромиссы и «сговоры», недостаток умелого руководства и подлинно революционного чутья привели к тому, что восстание было очень быстро подавлено. Славгородский военно-революционный штаб не только не оказал никакого сопротивления, но не подготовился даже к обороне. Большинство крестьянского съезда и весь крестьянский штаб были застигнуты врасплох отрядом Анненкова и расстреляны.

Подобные картины наблюдались и в других районах, охваченных чисто стихийным крестьянским повстанчеством. Даже при успешных, на первых порах, действиях, а затем умелом и искусном избегании противника повстанчество обыкновенно вырождалось в батьковщину, уголовщину или же целиком и полностью переходило в лагерь контрреволюции, кулацкого бандитизма, как это было и в Сибири, и на Украине. В этом отношении интересно курганское восстание, а также гомельское восстание, известное под названием «Стрекопытовщины»[84]

Тов. Затонский, характеризуя конец 1918–го и весну 1919 годов на Украине, писал:

Поэтому на Украине в это время все клокотало и бурлило, всюду вспыхивали крестьянские восстания, каждое село имело свои отряды. Не редкость, что можно было найти вполне организованные волости (например, Большая и Малая Половецкая Киевской губ.), выставлявшие в случае нужды целые полки с пулеметами и даже артиллерией, крестьянская стихия с трудом укладывалась в рамки подлинно революционной дисциплины.

Насколько трудно было руководить этой крестьянской стихией и вместе с тем насколько необходимо было это руководство со стороны пролетариата и его партии, видно из целого ряда примеров деятельности партизанских крестьянских отрядов. Взять хотя бы партизана Гребенку. Он организовал при гетманщине в Тараще грандиозное восстание, охватившее несколько уездов, оттянувшее на себя три немецкие дивизии, с которыми он дрался в течение полутора месяцев. Гребенка с большим искусством, выдержкой и героизмом вывел свои отряды с конницей, пехотой и артиллерией из Киевской губернии через Днепр, Полтавщину и Черниговщину в Курскую губернию. И тем не менее, борясь вначале за советскую власть, Гребенка все-таки подпал под влияние кулацкой стихии, выступил против советской власти, против «коммунии», против революции и к тому же был умело использован деникинцами. То же было и с отрядами Коцура, Туза, Перенко, Махно, Григортьева, в Самарской губернии — Сапожкова, в Сибири — Новоселова и Рогова и др.

Однако нужно отметить, что крестьянство в бедняцкой и середняцкой своей массе стояло более устойчиво на стороне советской власти. После первой измены Махно Советам от него сразу отхлынули массы. Его анархические идеи не были восприняты крестьянством. Не нашел сочувствия у крестьян по той же причине и Петлюра, и целый ряд других атаманов: Тютюник, Зеленый, Соколовский, Струк, Ангел и др.

Все они под конец остались главарями небольших банд, скрывавшихся в лесах от мести своих же односельчан. В тоже время крестьянство в борьбе с деникинщиной, не нашедшее в батьках и атаманах отражения своих интересов, начало организовывать свои отряды, создававшиеся стихийно отдельными островками в бушующем море белогвардейского разгула…»[86]

Подобная особенность крестьянского партизанства наблюдалась и в иностранных государствах.

Например, в Мексике крестьянское партизанское движение шло под лозунгом — бей помещиков, полицию и чиновников. В партизаны уходили крестьяне поголовно; особенно это имело место в 1915 году, в период революционной борьбы против военной диктатуры и господства иностранных капиталистов.

Мелкие крестьянские отряды быстро превратились в крупные партизанские армии. Наиболее выделялись две армии — одна под руководством партизана-крестьянина Эмильяна Сапата, другая Франциска Вилля.

Первая требовала:

1) возврата крестьянам безвозмездно всех расхищенных общественных земель;

2) выкупа помещичьих земель и раздела их между всеми, желающими заниматься земледелием, причем каждому помещику оставлялось 100–200 десятин пахотной земли и часть пастбищ.

Вторая сильно напоминала «махновскую» армию. «Виллисты» не имели никакой программы. Их лозунгом было «бей помещиков и врагов революции», но они не разбирались, кто действительно враг революции. Их начальник Вилли и его «генералы», захватывая помещичьи имения, часто делили их между собой и сами становились помещиками. Они не считали грехом «разбогатеть на революции». Но все-таки эти армии свалили военную диктатуру, и Сапата с Виллем заняли столицу Мексиканского государства. Тут еще раз выяснилась возможность организовать чисто крестьянскую власть. Постояв недолго в столице, Сапата и Вилля вернулись в свои места. Мексика оказалась без правительства. Этим воспользовались либеральные мексиканские помещики и интеллигенция и, организовав свое «революционное правительство», сделали президентом Мексики хитрого помещика Венустиана Карранцу, агенты которого в 1919 году убили Сапату…[87]

В Китае во время первой революции началось сильное крестьянское движение, перешедшее в некоторых местах в вооруженную борьбу. Крестьянские отряды, образовавшиеся стихийно, без всякой связи с городом, без ясно выраженной политической программы, делали нападения на войска, купцов правительственных чиновников и т. п., применяли засады, внезапные нападения, разрушали железнодорожное полотно телеграфные линии, жгли города, села, но, предоставленные самим себе, не могли добиться успеха. Республика Юаншикая не разрешила аграрных вопросов, и вторая революция усилила крестьянское повстанчество (хунхузничество). Особенно оно развилось в провинции Хэнань, где начиная с 1912 года выделился партизан Бай-Лань — «Белый волк»[88]. Его отряд, вначале не превышавший 20–30 человек, впоследствии достиг 25 000–30 000 человек. Всю свою деятельность он направил на месть насильникам крестьянства-помещикам, купцам и главным образом правительственным чиновникам. А так как последние обыкновенно жили в городах, откуда наезжали в села для сбора налогов и долгов, арестов и усмирений, Бай-Лань, естественно, направил свою ненависть против городов, служивших к тому же магнитом для озлобленного и обездоленного крестьянства своими купеческими лавками, товарными складами и правительственными канцеляриями. Бай-Лань никогда и нигде не учреждал своей власти, не предлагал крестьянам приступать к организации особых партизанских отрядов или революционных комитетов для планомерной борьбы с врагами. Крестьянская стихия, вызванная к действию ненавистью к насильникам и грабителям, не видела иной цели движения, кроме мести и разгрома.

Ввиду того, что правительственные войска в это время были заняты борьбой со второй революцией на юге, в долине реки Янцзы, в районе Пекина и др., Бай-Ланю не трудно было, выступить со своими партизанами в провинции Хэнань.

При всех нападениях на города Бай-Лань первым долгом сжигал правительственные учреждения (я-мынь), уничтожал все правительственные документы, в особенности долговые крестьянские обязательства, поджигал лавки купцов, забирая в них серебро и все то, что ему было нужно (остальное забирало население), обезоруживал полицию и войска, активных из них убивал, отбирал у купцов и чиновников имущество и в большинстве случаев убивал их и их семьи, а затем уходил из города, даже если его не тревожили правительственные войска.

Преследуемый правительственными войсками, все увеличивающимися в своем составе и заменяемыми свежими частями, Бай-Лань совершал крайне тяжелые переходы, и его отряды стали таять. У него осталось до 30 человек, с которыми он двинулся в Шаньжоу, пройдя в четыре дня около 500 км, и возвратился в свой родной уезд. Но стихия уже улеглась, партизанство, не добившись успеха, замерло, и Бай — Лань вынужден был скрыться в числе десятка лиц в Сычуань и дальше на запад, превратившись в уголовного бандита, начавшего грабить и крестьян.

Совершенно иная картина партизанства-повстанчества крестьян наблюдается в Китае сейчас. По словам т. Ивина[89] она заключается в отказах крестьян вносить арендную плату. Это стало повальным явлением. Карательные действия помещиков, джентри и правительства вызвали, в свою очередь, партизанство со стороны крестьян. Партизаны начали нападать на карателей, отнимать оружие у минтуаней (наемная охрана помещиков), убивать землевладельцев и должностных лиц правительства. Отряды организовывались по 20–30 человек, но нападения стали очень часты, Поведение нападавших, по свидетельству корреспондентов, резко отличалось от поведения бандитов. Они не брали ни денег, ни вещей, но требовали предъявить им арендные договоры, купчие и другие документы и немедленно их сжигали. В то же время они повсеместно расклеили прокламации следующего содержания:

Опыт революционного повстанческого движения показывает, что наиболее стойким и последовательным является то повстанчество, в котором партизаны-крестьяне сами связываются с рабочими города. Оно приобретает тогда твердую и четкую линию поведения, организационную ясность, целеустремленность и перспективу борьбы, сознание общности с рабочим классом и его партией. Партизаны-крестьяне не отрываются от трудовых масс, не распыляют своих сил, а исподволь и планомерно подготовляются к будущим боевым действиям, не давая бить себя по частям. Наряду с широкой агитацией и пропагандой, идет их боевая работа по завоеванию и организации масс против буржуазии. Таким образом крестьянская стихия организуется пролетариатом, находится под его постоянным и неослабным руководством.

В целом революционное повстанчество в годы гражданской войны у нас носило именно такой характер. Таковы были в более законченном и развитом виде (по сравнению с китайскими партизанами) наши партизаны, например, из владивостокских рабочих в Приморской области, Анжерско-Судженских, Сучанских и Зыбунных копей, Уральских заводов и др. Не останавливаясь подробно на фактическом материале по этому вопросу, мы ограничимся лишь общей характеристикой этого наиболее последовательного революционного повстанчества[90]

Наиболее ярким выразителем повстанчества этого типа являются, безусловно, повстанцы Приморья.

Крестьянская стихия Приморской губ. с первых же моментов повстанчества, начавшегося в Сучанском уезде, связывается с рабочими, во-первых, в силу своих экономических условий и, во-вторых, благодаря близости рудников и фабрично-заводских предприятий, сконцентрированных в южной части Приморья.

Партизаны по своей инициативе начинают добиваться связей с партийной организацией Владивостока, чтобы получить от нее руководство, ясно понимая и признавая, что революционное партизанство, предоставленное само себе, или будет разбито, или же выродится в свою противоположность[91].. Областной комитет РКП (б) в 1918 году берет на себя это руководство, создает военный отдел для снабжения партизан обмундированием, патронами и пр., а также для организации рабочих дружин на усиление партизанских отрядов.

В то время как партизаны чисто крестьянского типа действовали «валом», скопом, но без перспективы и определенного плана на длительный период, приморцы, под руководством партии, прежде чем приступить к боевым действиям, провели большую работу по подготовке всего населения к предстоящим событиям, укрепляя боевую готовность отрядов, разбросанных на огромной территории, определяя точно операционные направления будущих ударов, составляя своего рода расписание деятельности по этапам, даже на несколько месяцев вперед. И если первые организовывали свои операции всегда с частными целями, преимущественно оборонительного характера, стараясь взять противника в моменты его слабости (или когда он не готов к сопротивлению), оставаясь в дальнейшем пассивными и даже теряя с ним связь, отчего в их деятельности наблюдались хаотичность, несвязанность и туманность, приморцы имели более широкий размах, проявляли большую активность и дерзость, работали не от случая к случаю, не под мимолетным впечатлением, а на основании строгого учета и анализа всех условий данной обстановки, именно в силу своей широкой организационной базы, связей с городом и партией. Они могли накапливать свои силы и в нужный момент переходили в наступление, постоянно поддерживая связь с противником и неослабно нанося ему удары всеми средствами и способами под централизованным руководством, по плану, стремясь к расширению сферы своей деятельности (не ограничивая себя одной территорией своего уезда) и усилению своих связей в массах. Так, план Сергея Лазо, блестяще выполненный партизанскими отрядами Приморья, ставил целью наступления летом 1919 года разрушение и дезорганизацию тыла Колчака посредством взрывов железнодорожных мостов и подъемников на узкоколейной дороге, по которой доставлялся каменный уголь для всего железнодорожного и морского транспорта Дальнего Востока, а также и для городов. Наряду с боевыми действиями против белогвардейщины и интервенционных войск — японских и американских, общей численностью в районе свыше 3000 человек при автоматах, пулеметах и артиллерии, Лазо наносил и экономический удар, парализуя сучанские каменноугольные копи и забастовкой, и открытием всех шлюзов для затопления основных шахт.

В отношении политической работы приморские партизаны стояли, безусловно, выше других, например, алтайских. Несмотря на то что на Алтае насчитывались десятки тысяч партизан и они имели «армейские» организации, повстанцы не смогли наладить организационную политработу в массах, не было для этого специальных «штатных» единиц в своих войсках, не обращали внимание на эту область, не заботились о литературе, а равно и о чисто боевой подготовке своего комсостава, совершенно не занимались обработкой своих «армий» и соседних районов. Все их внимание было направлено в сторону физического истребления врага и разгрома его имущества. Партизан поэтому превращался в своеобразного профессионала-бойца, идущего «миром», но сплошь и рядом не разбиравшегося совершенно в вопросах революционной борьбы и ее тактических особенностях. Приморцы же наряду с беспощадным истреблением врагов и деморализацией тыла белых (разрушением коммуникаций, материальных складов и т. п.) со всей энергией проводили политическую работу по завоеванию крестьянских масс не только в своем районе, но и в соседних и даже работу по разложению армий противника. Они имели особые политорганы, распространяли всячески литературу, получаемую из города, имели свои газеты — «Революционный партизан» и «Вестник партизан», выпускали часто прокламации, различные воззвания[93]. и т. п. Внедряя чисто боевые действия в общую систему революционной борьбы, тем и могли видоизменять свою боевую тактику, разнообразить ее, переходя постепенно на подрыв врага изнутри, т. е. на завоевание солдатских масс белых и к организации восстаний гарнизонов (восстание на Казанке, в Сучане и др.). Таким образом они упорно и планомерно шли вверх как по линии организации самого повстанчества, выраставшего во всеобщее вооруженное восстание — высшую форму классовой борьбы, так и по линии организации партизанства по образцу Красной армии.

Точно так же и в отношении комплектования нужно отметить большое различие между приморцами и повстанцами число крестьянского типа.

Крестьяне-повстанцы комплектовались преимущественно по добровольческому признаку, только из определенных районов, даже сел, имея всегда резко очерченные границы своих мобилизационных территориальных округов, с которыми они были крепко связаны, почему и были малоподвижны. Лишь в редких случаях (под нажимом противника) они могли перебрасывать свои отряды в другие районы. Это относится как к красным (алтайцы, частью енисейцы), так и к белым (тамбовцы, басмачи Ферганы, даже махновцы, несмотря на их изумительную подвижность, и др.). Приморцы же укомплектование получали из городов, из сел и от партийных организаций различных районов, делая подбор по классовому признаку, почему не были так связаны с территорией и обладали большей свободой в своих действиях [94].

Первые налаживали оперативную и организационную связь только в своем районе, т. е. имели связь, ограниченную территорией, связь изолированную и замкнутую, и разведку вели в большинстве случаев узкотактическую, ближнего порядка. Вторые — располагали крупными связями в ряде областей и организовывали связь по всем линиям: оперативной, политической, экономической, и организационной. В связи с чем разведка у них была шире, полнее, активнее и своевременнее. Она носила стратегический характер, распространялась за сотни километров, имела агентуру даже за границей, не говоря уже про хорошо налаженную ближнюю тактическую и политическую разведку.

Если у крестьян-повстанцев были «корпуса», «дивизии» и «полки», это вовсе не указывало на наличие жесткой организационной схемы. Их полки и дивизии совершенно не имели твердых штатов, а увеличивались или уменьшались в зависимости от операций и ресурсов.

В случае необходимости «полк» разбухал до 500–1000 чел., либо наоборот, сокращался до 100 чел. Под нажимом превосходящих сил противника полк мог рассеяться, просочиться через кольцо окружения и собраться вновь в заранее обусловленном месте, иногда даже в другом составе, то есть наблюдалось то, о чем говорил Денинг, характеризуя гверилью.

У приморцев была более твердая организационная структура, хотя ни дивизий, ни корпусов они не имели. Лишь в последний момент, перед захватом власти, они организовали полки почти что по штатам Красной Армии. У них действовала отрядная организация, выраставшая не от случая к случаю, а планомерно, вместе с ростом революционного движения. Они предпочитали иметь небольшие отряды без громких наименований армейского масштаба.

Эти особенности, вместе взятые, обусловили разницу и в тактических действиях тех и других. Первые стремились применять способы, которые давали бы хорошие результаты на основе внезапности, хитрости, без участия боевой техники, Они практиковали засады, внезапные ночные нападения с тыла, обходы, заманивание в ловушку и затем окружение массой, действующей большей частью холодным оружием. При неудаче они старались рассеиваться и скрываться в своих районах или в тайге, переходя на «мирное положение». У алтайцев, например, в большом ходу была самодельная пика, называвшаяся у них «тычка», что сближало их со средневековыми крестьянами, применявшими в борьбе с рыцарями это оружие, ставшее впоследствии штатным оружием пехоты[95].. С этими «тычками» крестьяне, когда нужно было, ходили на пулеметы и, неся большие потери, брали их; тех, кто пулеметы защищал, уничтожали, прокалывая своими «тычками». Так как им приходилось иметь дело с белыми или иностранными отрядами, чехами, поляками и другими, незнакомыми с местностью, они заманивали их вглубь от дорог, заводили в болотистое место и там, окружив плотным кольцом, выжидали, когда противник расстреляет все патроны. После этого всех попавших в засаду брали в рукопашном бою и убивали[96]. Колосов называет алтайцев за их действия «настоящий сибирской жакерией со всеми свойственными ей чертами: хитростью как главным оружием, жестокостью как главным средством для расправы с противником».

Приморцы располагали более разнообразным арсеналом тактических способов и боевых действий: налеты, набеги, поиск, террор, взрывы на железнодорожных линиях и шахтах, нанесение ударов с фланга и тыла, ночью и днем; открытый бой — наступательный и оборонительный, разного рода демонстрации, быстрые передвижения и маневрирование на поле боя концентрического или эксцентрического порядка (смотря по обстановке и задаче). Охват, обход, прорыв из кольца, преследование, искусная техника огня ружейного, пулеметного и гранатного, наконец — восстание. При неудаче — отход с арьергардными боями и выставлением засад или же врассыпную, с возвращением на свои базы; в трудных условиях — рассеивание по тайге или сопкам и затем новый сбор на заранее приготовленных базах в целом ряде районов по указанию начальника. Вот почему партизаны-дальневосточники смогли провести свой план действия, выработанный на два месяца вперед. Он заключался в следующем:

1) Всю ж.—д. магистраль Сучанской и Уссурийской линии они разбивали на 4 участка: Угольная-Шкотово-Кангауз-Фанза-Сучанские рудники. Через каждые 5 дней на один из них отправляли отряд или команду для разрушения мостов, телеграфных линий, нападения на поезда, на отряды белых и т. п.

2) Кроме того, была разработана организация восстания в шкотовском гарнизоне, где насчитывалось 300 белых и около 2000 японцев и американцев. Одновременно партизаны выделяли небольшие партии, которые проникали глубоко в тыл белых, доходили до фортов крепости Владивостока, снимали там замки с орудий, нападали на разъезды белых и японцев, взрывали железнодорожные мосты в укрепленном Владивостокском районе. Другие предпринимали набеги на японские и американские гарнизоны, имевшие отлично укрепленные позиции, которые нужно было брать с боя, в открытую и т. п. Так партизаны распарывали по швам всю систему обороны белых и интервенции, умело нащупывая социальные и тактические стыки в районах.

Конечно, длительный опыт и практика, стоившая громадных жертв, давали уменье и повстанчеству чисто крестьянского типа, совершенствовали его боевую подготовку, но общий уровень был все-таки выше у приморцев. Если мы сравним действия, например, таких отрядов, как уральские отряды, Каширина, Блюхера, Колмыкова и др., то и здесь увидим то же превосходство перед крестьянскими отрядами Поволжья в организационном и оперативном отношениях, какое было у приморцев перед алтайцами. Как только приморцы связались крепче с Красной Армией, подпиравшей их с Запада, они видоизменили свою организацию, восприняв некоторые начала регулярности. Связь с армией (сначала Красной, потом Народно-революционной-ДВР) прежде всего сказалась на организации снабжения партизанских отрядов, затем на способах их комплектования и, наконец, на формах управления, а следовательно, и на тактике.

Партизанские отряды Приморья были объединены возглавляющим их штабом и военным советом, подчиняясь командованию Народно-революционной армии, от которого они получали вещевое довольствие, оружие, людей (все, правда, неполностью) и руководящие директивы [97]. Все партизаны были приравнены к народноармейцам. Такое положение, с одной стороны, давало партизанам уверенность, что на черный день им есть от кого получить все необходимое для борьбы, с другой — отдаляло от народных масс. Начальник штаба партизанских отрядов Приморья так характеризовал партизан в 1922 году:

В таких условиях стали появляться и «болезни» партизанства в виде дезертирства, пьянства (единичные случаи), тяги к уюту, семье, демобилизации и даже невыполнению приказов. Появилась опасность самороспуска отрядов, что отмечается в ряде документов.

Если бы так продолжалось дальше, партизаны, конечно, разложились бы окончательно, так как они стали на путь изоляции от масс, на путь уклонения от своей партизанской природы, и если в действительности этого не произошло, то только потому, что Владивосток был взят и вооруженная борьба окончилась. Партизаны влились в состав действующей армии и вскоре были демобилизованы официально.

Таким образом, партизанство приморцев (за исключением последнего периода), как и все революционное партизанство времен гражданской войны, имело не только все формы малой войны, но и переросло их, превратившись в «большую» малую войну, полную войну, но войну, отличную от определения ее, данного Балком, Денингом, Грассе и прочими теоретиками.