"Строки, написанные кровью" - читать интересную книгу автора (Люшнин Григорий Иванович)

Где вы, родные братья?

Морозный ветер пронизывает до костей. Заставляет быстрее спускаться к парящему черному болоту. Мы идем сюда не первый раз и, видимо, не последний. Мой товарищ по побегу Михаил покашливает. Он простыл. Я приподнял воротник шинели, так вроде теплее.

Нас сопровождают два конвоира. Третий идет сзади, несет вязанку дров для костра. На плечах мы держим лопаты, похожие на поварские черпаки. Болото все ближе. По телу пробегает дрожь. Страшно лезть в жидкую грязь в январскую холодину и лезть не однажды, а много-много раз, пока лопатами не наполним до краев бочку, стоящую на берегу. Потом приедет лошадь, запряженная в санки, на санки погрузят бочку с грязью, а пустую для завтрашнего дня сбросят. И так каждый день.

Над болотом стоит белый пар, похожий на дым костра. Недалеко от бочки за щитами конвоиры разводят костер и греются, пока мы заняты работой.

— Зачем нужна им грязь? — спрашиваю Михаила.

— Небось фюрера лечат, ведь он хилый, — поеживаясь от холода, бурчит Михаил, — грязь — лучшее лекарство от болезни, от радикулита и ревматизма. Отец мой лечился этой штукой. А ты не думал, почему мы не замерзаем в болоте? — вдруг говорит он, и сам же отвечает: — Потому что в грязи купаемся. И, кроме того, она жирная. Видишь пятна маслянистые плавают.

— Ерунду говоришь. Что же, выходит в ней теплей, чем на печке?

С берега кричит конвоир:

— Шнель, шнель, вахмян замерзает!

— Зябнут у костра. А если бы их на наше место хоть на часок. Да они тут же в сосульки бы превратились. А вот тот долговязый с болезненным лицом, да его на одни сутки только и хватит.

Конечно, им больше нравится в помещении сидеть, чем тут у костра прыгать. А нам спешить некуда. Нам возвращаться не в дом, не на мягкую постель, а в ледник на голые нары. Нам в болоте даже теплее кажется, чем в карцере.

— Не залезай далеко, — предупреждает меня Михаил, — утонешь.

— А теплынь зато какая, — говорю я и опускаю по локоть руки, — смотри!

— Иди сюда! — настаивает Михаил.

Однажды мы попытались брать грязь у берега, но заметивший это конвоир обрушил на нас столько ударов прикладом, что мы на вторые сутки не могли дотронуться до плеч.

На горизонте появился ефрейтор. Конвоиры засуетились. Они вылетели из-за щита и залаяли на нас, как бездомные собаки, которых дразнят мальчишки.

— Выслуживаются, — ворчит Михаил, — фронта боятся.

Долговязый конвоир, стоящий возле бочки, бьет Михаила по лицу:

— Не разговаривать!

Михаил, опрокинув в бочку черпак с грязью, цедит зло:

— Не в бочку бы, а тебе на голову, да по черепу порожнему, сволота!

Долговязый, конечно, не понял, но догадался, что слова сказаны в его адрес не ласковые. Он вскинул к плечу винтовку.

— Стреляй, стреляй! Небось и целиться не умеешь, — и Михаил спокойно спускается с берега в болото.

Вдалеке уже показалась повозка. Это ехали за грязью. А у нас еще и на половину не наполнена бочка.

Обозленный нашей медлительностью, ефрейтор два раза стреляет в нашу сторону, чуть повыше голов.

— Достреляетесь, — говорит Михаил, — мы вам морду грязью залепим.

Усталые, мокрые мы возвращаемся в холодную камеру, согреваемые единственной надеждой, что скоро подойдут наши и мы сможем отплатить за все свои муки.