"Когда город спит" - читать интересную книгу автора (Усыченко Юрий)

10. В катакомбах

Прогулка с Асей длилась всего несколько минут, казалось Бурлаке. В действительности они провели вместе не один час, Без цели и направления они бродили по большому парку. Из освещенного яркими огнями центра его непрерывно лилась музыка: то задорная полька, то грустный вальс, то торжественный гавот. Потом духовой оркестр смолк. Его сменило радио — передавали концерт из Москвы. Скрипки и флейты вторили теплому женскому голосу, сливаясь с ним. Песня была привольной, широкой, протяжной. Слышалась в ней мирная прелесть блещущей утренней росой березовой рощи, безудержный степной разгул, звенящая стужа русской зимы. Все оттенки песни — от щемяще-печальных до неудержимо веселых — находили отклик в душе Бурлаки, и юноша невольно подумал: до сих пор он по-настоящему не понимал и не любил музыку.

Расставались у подъезда Асиного дома. Уличный фонарь покачивался от налетавшего с моря ветра, и по лицу девушки пробегали густые шаловливые тени. Глаза Аси радостно поблескивали в перемежающейся игре света и теней, и Бурлака никак не мог собраться с силами, чтобы пожелать Асе спокойной ночи.

Они стояли долго-долго. Вокруг не было ничего: ни огромного, вечно бодрствующего города, ни троллейбусов, которые, гудя, мчались по мостовой, ни слепящих своими фарами автомобилей, ни прохожих, с добродушно-понимающей улыбкой оглядывавшихся на них. Все сегодня исчезло в этом мире для Бурлаки, осталось лишь бесконечно дорогое лицо подруги с играющими на нем бликами света и тени.

Со вздохом, который она не могла и не хотела скрыть, девушка еще раз пожала Бурлаке руку вошла в подъезд. Бурлака остался на месте, вслушиваясь в дробное постукивание каблучков ее туфель о каменные ступени. Скоро на втором этаже гулко хлопнула дверь: Ася вошла в квартиру.

Бурлака глянул на часы. До одиннадцати, когда он должен явиться с рапортом к Марченко, оставалось сорок пять минут. Время есть, на троллейбус садиться незачем, можно итти пешком. Ему хотелось побыть в одиночестве…

Марченко принял Бурлаку, как всегда, точно в назначенный срок.

Георгий Николаевич был озабочен.

— Усилили охрану бюро?

— Так точно, товарищ капитан первого ранга.

— Регулярно наведывайтесь туда ночью. Лишняя проверка не мешает… А в общем, — Марченко сердито отбросил карандаш, — очень плохо.

Что такое? — встревожился Бурлака.

— Командование запрашивает, как поставлена охрана «Надежного», требует усилить бдительность. Вы понимаете, что такой приказ зря не дается. Значит, у командования есть важные причины, о которых мы можем не знать. Дальше. Если преступники попытаются проникнуть в бюро, их неминуемо задержат. Но пока никто не пытался туда проникнуть. Приняты все меры для охраны Борисова. Однако ему пока ничто не угрожает. Одним словом, тишь и гладь. Ничего, понимаете, ничего подозрительного! Ни одного факта, от которого можно оттолкнуться. А о чем это говорит? — Марченко взглянул на лейтенанта и, не дожидаясь ответа, закончил: — Враги спрятались глубоко и надежно. Готовятся выступить в тот момент, когда мы меньше всего ожидаем. Вот почему мне так не нравится эта тишина.

— Да, неизвестность хуже всего. Вот на фронте по-другому — порядок, — вставил Бурлака..

— Подозреваю я одного, — рассуждал сам с собой Марченко. — Н-да… Попробую-ка поймать его на удочку. Вдруг удастся. Завтра к девяти утра — ко мне. Скажу, что надо делать дальше. Можете итти.

— Слушаюсь, товарищ капитан первого ранга.

Марченко склонился над бумагами, углубившись в работу. Гнетущие мысли не оставляли его. Капитан первого ранга снова и снова продумывал свои действия. Меры для охраны «Надежного» приняты. Но все ли предусмотрено? Главная задача, стоящая перед Марченко, — охранять секрет трала. Не менее важно, однако, найти преступников, изловить их, передать в руки суда. Для этого надо знать, где враги, кто они, что собираются предпринять. Этого Марченко не знал.

Перед тем как отправиться домой, Бурлака побывал в бюро. Ни один посторонний человек не мог снаружи попасть в дом незамеченным. Бурлака ушел со спокойным сердцем.

Однако не успел он заснуть, как раздался телефонный звонок.

— Лейтенант? — голос Марченко мигом прогнал сон. — Немедленно в бюро. Я уже послал за вами машину.

— Слушаюсь, товарищ капитан первого ранга. Что-нибудь случилось?

— Да. Здесь узнаете.

Улицы были тихи. С моря двигался густой туман, уныло моросил мелкий дождь. Мостовая поблескивала от света фар одинокой машины, оставлявшей позади квартал за кварталом. Струйки грязноватой воды бежали по стеклу автомобиля, ветер срывал их, и они исчезали в пространстве.

За поворотом показался сад, в глубине которого сквозь серый полумрак скорее угадывался, чем виднелся, домик. Бурлака посмотрел на часы. Поездка от квартиры до бюро заняла четыре минуты, хотя Ивану казалось, что прошло, по меньшей мере, полчаса.

Лейтенант на ходу выпрыгнул из машины и почти бегом направился через сад по дорожке к дому.

— Где капитан первого ранга? — спросил Бурлака, отдав приветствие старшине, стоявшему у входа.

— В кабинете главного конструктора.

Марченко стоял у окна, спиной к двери, нетерпеливо барабаня пальцами по стеклу. Услышав шаги лейтенанта, он обернулся.

— Товарищ капитан первого ранга, чертежи целы? — Бурлака даже задержал дыхание, ожидая ответа Марченко.

— Целы, но… — и так невеселое лицо Георгия Николаевича помрачнело еще больше, — преступнику удалось скрыться.

Шагая из угла в угол, Марченко начал рассказывать Бурлаке о том, что случилось.

Около двух часов ночи дежурный внутри здания услышал подозрительный шум в коридоре возле кабинета Борисова. С пистолетом в руке он заглянул в коридор. Там было темно, хотя дежурный отлично помнил, что оставил электричество включенным.

В недавнем прошлом сержант-пехотинец, дежурный оказался не робкого десятка. Опасаясь, что преступник может убежать, он не стал звать товарищей и без колебаний решительно шагнул в темноту коридора: «Стой! Руки вверх!»

В ответ прогремел выстрел, посыпались мелкие куски штукатурки.

Дежурный, стремясь схватить врага живым, почти не стрелял. Он надеялся, что товарищ прибежит на помощь.

Иначе действовал враг. Понимая, что теперь терять нечего, он начал беспорядочную стрельбу. Когда второй дежурный, находившийся в саду, услышал выстрелы и прибежал, его товарищ, раненный в живот, лежал на полу коридора. Преступник исчез.

Рассказ Марченко был внешне бесстрастен, сух. Капитал первого ранга точным, почти протокольным языком излагал события, никак не комментируя их.

Иначе отнесся к ним Бурлака.

— Но в дом… Как он попал в дом? — не владеясобой, крикнул лейтенант.

Марченко бросил на подчиненного такой взгляд, что Бурлака мгновенно опомнился.

— Я хочу сказать, что окна здания забраны надежными решетками. Их не сломаешь быстро и незаметно. — Теперь Бурлака говорил хладнокровно, сдержанно, так же, как Марченко. Капитан первого ранга одобрительно усмехнулся и ответил:

— В том-то и дело. Все внимание мы сосредоточили в одном направлении. И дали возможность врагам избрать другое.

Марченко вышел в коридор. Бурлака за ним.

— Борисов знает о случившемся? — спросил лейтенант.

— Нет, — ответил Марченко. — Сообщать ему сейчас не считаю нужным.

Почти незаметная, узкая, крутая лестница вела вниз в котельное помещение. Марченко показал в дальний угол. Там в кирпичной стене виднелось свежее отверстие. Было ясно, что кирпичи выбивали ударами лома с внешней стороны котельной.

Бурлака заглянул в отверстие. В лицо пахнуло затхлым, сырым воздухом. Марченко достал из кармана два электрических фонаря, один протянул Бурлаке. Узкий луч выхватил покрытые плесенью стены подземного хода, низко нависший, казалось, готовый вот-вот обвалиться потолок. В десятке метров от входа в котельную подземный коридор круто поворачивал.

— Катакомбы! — воскликнул Бурлака. — Из катакомб можно попасть сюда!

— Можно, — кивнул Марченко, — и преступник использовал эту непредвиденную нами возможность. Скрылся он тоже этим путем. Там, за поворотом, потолок подземелья едва держался. Убегая, враг обрушил его за собой, чтобы затруднить преследование. Однако потолок мог упасть и сам. Такие случаи часты в катакомбах. Здесь все время рушатся старые ходы и возникают новые. Но скорее всего, это все-таки дело рук преступника. Опытен. Преследовать его сразу оказалось невозможным. Сейчас завал раскапывают. Идемте. Узнаем, куда ведут следы.

— Но кто мог знать? — растерянно пробормотал Бурлака. — Кто мог знать!..

— Чекист обязан знать все. — Марченко говорил веско, делая ударение на каждом слове. — Все видеть. Все предусмотреть. Иначе он потерпит поражение.

На мягкой земле, покрывавшей подземелье, следы были хорошо видны.

— Что вы предлагаете? — спросил Марченко.

— Считаю необходимым, как только раскопают завал, итти в катакомбы по следам. Двух человек мне будет достаточно.

Капитан первого ранга удовлетворенно улыбнулся. Говорят, старики любят жаловаться на молодежь: в наше, мол, время люди были другие. Если так, он не старик. Бурлака во многом напоминает молодого Егорку Марченко, пылкостью, неумением порой держать себя в руках, сохранять хладнокровие в нужную минуту. Оба временами излишне самоуверенны… Но ничего, все это уйдет с возрастом. Суть не в этом. Марченко вела стихийная ненависть к врагам революции. Ян Рауд и другие люди, с которыми жил Марченко, помогли деревенскому парню найти жизненное призвание. Он рос вместе со своей страной. Каждый этап развития страны — этап биографии Марченко. Таких этапов страна пережила несколько к тому времени, когда Бурлака подрос и начал понимать окружающее. О кулаках, судовладельцах, батраках он знал лишь по книгам и никогда не видел их. Светлым, радостным было его детство, и другим он вошел в жизнь… У каждого поколения своя романтика. Романтикой молодого Марченко были лихие схватки, доходившая до безрассудства отвага, физическая выносливость. Этими качествами гордились в молодости ровесники Марченко. Бурлака тоже храбр, силен, несмотря на молодость, успел закалиться в боях. Но романтика этого поколения в ином. Бурлака упорно учится, он много знает и хочет знать еще больше, а молодой Марченко к учению долго относился скептически, считал его необязательным. Помнится, злился, когда первый раз послали на курсы… Джордж де Риаль считал себя одним из лучших разведчиков мира — двадцатидвухлетний Марченко выследил его и арестовал, а месяц спустя Марченко усадили за парту. «Мы с тобой родные братья: ты рабочий, я мужик», — читала стихи преподавательница русского языка. Она была моложе самого молодого из курсантов и, наверно, упала бы в обморок при виде револьвера.

«Я пришел в Чека мстить за Рауда, — продолжал размышлять Марченко. — О большем тогда не думал… Лишь по совету комиссара не оставил Чека после ареста Савки-Ухаря. Иные пути привели в органы государственной безопасности Бурлаку…»

Стать военным Бурлака решил еще в школе. Но началась война, и после захвата гитлеровцами Энска он вместе с отцом, инструктором райкома партии, попал в партизанский отряд. Был у него в отряде приятель, с которым Бурлака делил и последний кусок хлеба и все трудности партизанских будней. Приятель оказался фашистским шпионом, едва не погубил отряд.

Наверное, это и побудило парня из многих военных специальностей выбрать контрразведку… Как-то признался: «Обязательно поступлю в академию, буду писать научную работу — тема есть». Ишь ты, скорый — уже и тема есть! Молодость, все кажется легким. А ведь добьется… Да, Егорка Марченко не был хозяином жизни. Он лишь боролся за право стать им. Бурлака — хозяин. Марченко отвоевал место, на котором должны строить здание, Бурлака строит, отбрасывая и уничтожая тех, кто пытался мешать или вредить…

— Завал раскопан, — перебил лейтенант размышления Марченко. Бурлака хотел итти первым, но Марченко отстранил его. Он зашагал по коридору, светя под ноги и по сторонам фонарем, время от времени останавливаясь, чтобы получше рассмотреть следы.

— Пойду с вами, — сказал Георгий Николаевич. — Раз приехал, надо довести дело до конца. Вызывать капитан-лейтенанта Сидорова — терять время.

Бурлака скептически пожал плечами. Хитрит каперанг, придумывает отговорку. Он не должен участвовать в операции, он даже не имеет права подвергать себя опасностям подземного путешествия. Но любовь начальника к оперативной работе давно всем известна. И на этот раз, как всегда, Марченко пред- почитает видеть все сам. Насчет Сидорова тоже отговорка. Ведь успел же приехать он, Бурлака, и Сидоров приехал бы.

Посмотрев на Георгия Николаевича, Бурлака увидел, что начальник расстегнул кобуру пистолета. Лейтенант последовал примеру командира.

Маленькая группа бесшумно двигалась вперед. Узкие лучи электрического света шарили по стенам, потолку, вырывая из темноты мрачные своды, освещая неожиданно открывающиеся ходы в другие подземные коридоры. Бурлака старался держаться поближе к капитану первого ранга, готовый заслонить собой командира при первом же признаке опасности. В каждое мгновение из катакомб мог раздаться выстрел, вылететь граната. Фонари Марченко и его спутников освещали только ближнюю часть коридора, а дальше — непроницаемая душно-сырая темнота.

— Чорт бы тебя взял! — зло пробормотал Марченко.

— Что такое? — спросил Бурлака.

Марченко пошарил лучом фонаря по полу коридора. Следы исчезли. Казалось, преследуемый дальше двигался, не касаясь — земли, причем неизвестно куда — перед каперангом и его спутниками зияли сразу три отверстия подземного лабиринта.

— Эх, если бы план катакомб иметь, — сокрушенно сказал Бурлака, — видно было бы, куда он мог направиться.

— Чего нет, того нет. Снятый до войны план устарел. Новый пока еще не составляют, — буркнул Марченко, всматриваясь в пол коридора.

Бурлака направил фонарь туда же. Следы вели только в одну сторону — к бюро.

— Может, он прыгнул? — неуверенно произнес лейтенант.

— Чепуха! На какое расстояние может прыгнуть человек? На метр, два, три, — возразил Марченко.

— Но не полетел же он дальше и не растворился. Должны где-то быть следы.

— С этого и начинайте… Он, несомненно, двинулся дальше. Однако как? Ага… Да… Да…

Марченко поднял руку. Луч фонаря, осветил стену коридора, затем другую. Каперанг вглядывался в каждый сантиметр поверхности, смотрел долго, пристально.

— Хотите пари, лейтенант? — вдруг спросил Георгий Николаевич.

— Какое пари? — опешил Бурлака.

— Что вот там, — Марченко указал на самый узкий проход, — шагов через пяток-десяток мы увидим те же следы. Ставлю бронзовые пуговицы своего кителя, на которые вы давно завистливо поглядываете, против вашего пустого спичечного коробка. А? Как видите, не боюсь проиграть и не хочу обижать вас. Идет?

— Не знаю, — смутился Бурлака.

— Не соглашайтесь. Все равно проиграете. Двинулись, товарищи.

Бурлака почувствовал, что скованность и тревога, охватившие его вначале, проходят, и понял, что, предлагая в шутку пари, командир хотел подбодрить своих подчиненных.

Марченко еще раз внимательно осмотрел стены и свернул в узкий коридор.

— Ну?

На земле опять появились отчетливые отпечатки грубых тупоносых ботинок. След был даже глубже обычного, как будто после прыжка.

— Как вы объясняете?

— Не понимаю, совершенно не понимаю, — ответил Бурлака. — Впрочем… — Он вгляделся в стены узкого коридора. — Конечно же! Преступник уперся ногами и руками в стены и так некоторое время двигался… Таким приемом хотел сбить нас с толку.

— Правильно, — подтвердил Марченко. — Пошли. Быстрее.

Марченко торопил спутников, а сам чувствовал, что итти трудно, мучит одышка. Виновата духота подземелья? Нет, не только она. Лейтенант шагает легко, как на прогулке. Сказать ему об одышке — удивится. Виноваты почти тридцать лет, стоящие между Бурлакой и его начальником, — три десятилетия напряженной, опасной, тяжелой работы, бессонные ночи, бои. Еще сколько-то лет, и пора подавать рапорт об отставке…

Недавно Георгий Николаевич с женой были у знакомых. Среди других гостей там встретились специалист по озеленению городов и цветовод. Они беседовали друг с другом весь вечер: спорили, как лучше транспортировать многолетние липы — горсовет решил обсадить ими несколько главных улиц, вспоминали цветники, бульвары, парки, насаженные ими в других городах.

Георгий Николаевич слушал их и представлял свою беседу с собратом-контрразведчиком. О чем они могли вести профессиональный разговор? О методах «работы» шпионов? О недавно обнаруженном приспособлении для взрыва в воздухе пассажирских самолетов? Не клумбы роз и парки останутся после Георгия Марченко, а пыльные тома в архивах, которые прочтет лишь узкий круг людей.

Значит, жизнь прошла не так, как нужно? Значит, он видел одни мрачные стороны ее? Георгий Николаевич добродушно улыбнулся. К счастью, в темноте никто не увидит и не станет недоумевать, чему улыбается командир в такую минуту. Действительно, стал стар, до чего додумался! Нет, если бы снова вернулась молодость, если бы снова пришлось выбирать одну из бесчисленных жизненных троп, Марченко выбрал бы ту же самую, тяжелую, не всякому по плечу и этим особенно заманчивую…

Забыв об одышке, Марченко прибавил шагу. Казалось, капитан первого ранга и не думал об опасности. Лишь по особой сдержанности движений, почти беззвучным шагам, быстроте и точности, с которой Марченко обводил лучом фонарика подозрительные уголки, Бурлака чувствовал: командир настороже, готов к любым неожиданностям.

Бурлака и сам был наготове, в нем снова проснулся былой партизанский разведчик.

Характер Ивана формировался среди партизан — прямых, грубоватых, смотрящих на жизнь и смерть с простотой воинов, которым постоянно грозит гибель от вражеской пули. А с простотой, внешней суровостью крепко соединялась солдатская чуткость, забота о товарище.

Шагая по катакомбам бок о бок с Марченко, Бурлака слышал трудное дыхание каперанга и думал о том, что Георгию Николаевичу приходится тяжелее, чем другим. Если бы не боязнь обидеть командира, Бурлака предложил бы итти медленнее. Но знал Иван, что сказать этого нельзя, и лишь старался не ускорять шагов. Но Бурлака не жалел Марченко. Иван думал о своем начальнике с гордостью и восхищением, старался подражать ему во всем. Пройдет много лет. Бурлака будет сам командовать, как Марченко, и тогда снова и снова с благодарностью вспомнит своего учителя…

Постепенно узкий коридор стал просторнее, шире, выше, пол круто поднимался, воздух сделался чище: приближался выход из катакомб.

— Все потушите фонари, — полушепотом скомандовал Марченко. И сейчас же наступила темнота — цепкая, густая, липкая. Тоненький-тоненький лучик (Марченко оставил свой фонарь непогашенным, заслонив его рукой), как длинная беспокойная игла, прорезал ее, метался из стороны в сторону, тычась в покрытые плесенью стены.

Еще несколько шагов, и луч фонаря осветил груду камней, наваленную почти до самого верха коридора. Оставалось незаложенным лишь небольшое отверстие, в которое все же мог протиснуться человек.

Марченко остановился, прислушался. Стояла гнетущая тишина. Бурлака вдруг услышал, как учащенно и звонко, бьется в груди его сердце. Ритмичные удары, почудилось Ивану, раскатываются гулким эхом в многокилометровом лабиринте катакомб.

Марченко приблизился к груде камней, посмотрел в отверстие и посветил фонарем.

— Сделайте шире эту дыру, — попрежнему полушопотом сказал он. — Только тихо. Мы выбрались к подвалу какого-то дома. Выход из него по лестнице наверх. Возможно, враг и его сообщники там.

Ловкости, с которой действовали солдаты, мог позавидовать опытный каменщик. Ход был заложен большими, правильной формы кусками «ракушечника» — мягкого известняка, наиболее распространенного строительного материала в Энске. Солдаты брали полупудовую глыбу осторожно, как ребенка, и бережно опускали на землю.

— Хватит, — сказал Марченко, когда отверстие стало достаточно широким. — Пошли.

В подвале пахло огуречным рассолом, квашеной капустой. В углу стояли бочонки; в них, наверно, зимой хранили разные домашние яства. У деревянной лесенки, ведущей наверх, лежал насыпанный горкой уголь. На полу валялся разный хлам: рваные сапоги, сломанный ящик, серые от пыли бутылки. Подвал, какие есть в каждом доме.

Лучом фонаря Марченко показал на лестницу. Ступени ее сохранили хорошо заметные следы тупоносых ботинок. Лестница упиралась в квадратный люк. Он прилегал неплотно, и сквозь щель проникал дневной свет.

«Вот, наконец, и добрались», — подумал Марченко. Сколько там врагов, угадать невозможно. Но вряд ли больше двух-трех, иначе в бюро, во всяком случае в подземный ход, ведущий к бюро, отправился бы не один.

Вероятнее всего, другое. Дом пуст, преступники заблаговременно скрылись. Значит, посылать за помощью нет необходимости, хватит сил группы. Задача — всем четверым неожиданно для врагов, если они есть там, выбраться наверх, немедленно обезвредить и арестовать всех.

До этого пункта размышления Марченко совпадали с мыслями Бурлаки и солдат. Но, в отличие от подчиненных, капитан первого ранга старался предугадать и направить в нужное для себя русло дальнейшие события.

Пока шло преследование, программа действий стала ясна.

Марченко посмотрел на светящийся циферблат ручных часов: «Время еще есть… Не слишком ли я полагаюсь на интуицию? Вдруг — ошибка? Ладно, нечего гадать…»

Марченко оглянулся на спутников. Первым должен подняться по лестнице Бурлака. Посылая молодого офицера вперед, заставляя его рисковать больше других, капитан первого ранга оказывал ему самое большое доверие, какое может оказать начальник подчиненному. Марченко охотно поменялся бы с Бурлакой местами, но долг службы не разрешал. Командир обязан руководить действиями группы. Он отвечает не только за успех сегодняшней операции, но и за все дело.

Марченко сделал знак рукой. Повинуясь безмолвному приказу, Бурлака начал осторожно подниматься по ступеням. Одна из них скрипнула, Иван замер на месте.

Тишина…

Плечами Бурлака уперся в крышку люка. Чтобы приподнять ее, достаточно небольшого усилия. Спутники его приблизились вплотную к лестнице. Все четверо держали в руках пистолеты.

В городе начинается обычное суетливое утро. Хозяйки с кошелками спешат по чистым, прохладным улицам на рынок. Распахиваются окна домов. Гремит голос диктора, призывающего приступить к физкультурной зарядке. Ася, наверное, проснулась и нежится в постели, вспоминая прошедший вечер. Она думает об Иване и не знает: он стоит, согнувшись, в душном, темном подвале, ему предстоит открыть крышку люка, ведущего в квартиру, где, возможно, ждут хорошо вооруженные враги. Может быть, первое, что встретит Бурлака в незнакомой комнате, будет сухой щелчок выстрела, багровая вспышка огня, и затем навсегда исчезнет для него большой солнечный мир с его овеянными ветром просторами, морем, шумными городами, в которых Бурлака никогда не бывал…

Лейтенант Бурлака сильным движением выпрямился, отбросил громко стукнувшую крышку люка и с пистолетом в руке выскочил из подвала.

Его примеру последовали остальные. Четверо вооруженных людей стояли в пустой комнате. Было светло, прохладно, издалека доносился городской шум. Сквозь приоткрытую половинку окна влетал утренний ветер, сквозняк колыхал пеструю ситцевую занавеску, и она то выгибалась, туго натягиваясь, как парус, то бессильно обвисала.

— Смотрите! — крикнул Бурлака.

На полу перед окном, протянув вперед руки, лежал человек. Остекленевшие глаза его смотрели куда-то далеко, и выражение непреклонной решимости навсегда застыло в них. Рот был широко открыт, как будто человек хотел крикнуть, но не смог.

Марченко подошел к лежащему.

— Убит ударом ножа, — после короткого молчания сказал капитан первого ранга. — Несколько часов назад.