"Счет по головам" - читать интересную книгу автора (Марусек Дэвид)

2.16

Перед выходом Мэри и Фред приняли кислородинки. Кафе Рольфа помещалось примерно в трех тысячах метров выше их этажа, и они собирались провести некоторое время на так называемой Палубе, где давление искусственно не поддерживалось. Транспортная вахта посоветовала им диксоновый лифт, курсирующий без остановок между 150-м и 475-м этажами.

Мэри сделала себе лицо для коктейля, надела сливовое крепдешиновое платье без рукавов, перламутрово-черные босоножки на каблуках, ожерелье из черных кораллов. Свежевыкрашенные черные волосы стояли на голове копной.

На лифтовой станции ей стало ясно с первого взгляда, что ее первый экстравагантный импульс был правильным. Вечерние туалеты собравшихся здесь людей переливались волнами самых ярких расцветок. Мэри почувствовала себя серой мышкой.

В лифте, где все орали, пели и выпивали, было не легче. Парфюмы пассажиров соперничали, стремясь занять свою нишу на сексуальной шкале. Мэри казалось, что в кабине пахнет болотными цветами. Ее тошнило. Она закрыла глаза и стиснула руку Фреда.

Он что-то сказал, но она не слышала. Мэри настроилась на их личный канал. Он не ответил, и она не сразу сообразила, что Фред в офлайне. Импланты из него вычистили, а слуга-одиночка остался дома.

— Ты как, держишься? — спросил он, нагнувшись к самому ее уху. Она кивнула. — Прямо как на встрече нового века, ты не находишь? С ума посходили.

Она кивнула опять. Как это похоже на Фреда — забыть, что евангелин выпустили только в этом столетии и она никак не может помнить самую забойную вечеринку прошлого.

На верхних дорожках было потише, и Фред стал слышать собственные мысли. Всю дорогу от станции на 475-м до Рольфа в юго-восточном углу 500-го он думал об огненных рольмопсах Мэри, до сих пор тлевших угольями у него в животе. Что могло толкнуть Мэри на опасные кулинарные эксперименты? Что-то определенно случилось. Может, взять и спросить ее напрямик? В лифте она была бледная. Сейчас ей получше, но настроение все равно явно не праздничное. Открывать рот рискованно, а ведь если не спросить, она так и прострадает молча весь вечер — и он вместе с ней. Фред наметил курс между всеми известными колдобинами и как можно веселее сказал:

— Классно выглядишь.

— Да уж. В самый раз для похорон.

М-да. Звучит не очень-то вдохновляюще, но делать нечего, надо продолжать.

— Кто-нибудь из знакомых? — Он приготовился к худшему, но Мэри смотрела с недоумением. — Я про похороны.

Мэри прислонилась к нему с типично евангелинской покорностью.

— Никто не умер, Фред. Это из-за тортов.

— Из-за тортов?

— Да. Утром я записалась на курсы кондитерского дизайна. Мэрион предложила, моя подруга.

— Кондитерский дизайн, значит.

— Ну да. Торты на дни рождения, свадебные, кексы, птифуры и все такое — целая коллекция, как говорит профессор. Пусть название вас не обманывает, говорит он. Кондитерский дизайн — широкая область для приложения ваших честолюбивых планов.

Как можно ровнее, не выказывая никаких «за» или «против», Фред спросил:

— Тебе интересно?

— Ой, не знаю. Это не так плохо, как я думала. Ты проектируешь не только торты, а ледяные фигуры, пуншевые фонтаны, винные гроты, шоколадные украшения. Требования там довольно строгие, в программу не всех берут. Нескольких евангелин уже приняли, а дор ни одной — это кое о чем говорит. Мы даже химию изучать будем — коллоидные эмульсии, разветвление молекул крахмала. Еще скульптуру, композицию, субмагнитную инженерию, физику. Один год на основные предметы, еще один — практика.

— Ну и?

Зря он ее торопил — она снова умолкла. Он обнял ее и не стал расспрашивать дальше. Может, она утром получила оскорбительное рабочее предложение, которое и толкнуло ее в этот дизайн. Уход за домашними животными, работа в баре или еще хуже — присмотр за туалетными комнатами какого-нибудь богатого идиота. Евангелины боятся таких посланий. Мэри не позавидуешь. Ей никогда не предлагают работу в той области, для которой ее выпустили в свет. Из всех коммерческих итерантов евангелины нарабатывают самое малое количество человеко-часов. Неудивительно, что ее тянет стряпать желудочные гранаты.

Мэри сжала его руку.

— Еда, как ее ни проектируй, все равно остается едой.

У Рольфа было полным-полно. На танцполе и у видеостен поставили дополнительные столы. Посетители толклись у баров и на Палубе за пресс-занавесом. Шум стоял оглушительный. Мэри махнула, открыв дверь кафе, и Фред прошел за ней в Оловянный зал, где их компания собиралась каждую среду. За их столиком сидели незнакомые люди.

Мэри настроилась на канал «Друзья».

Эй, ребята, вы где?

Мэри? — ответил кто-то. Мы в Цинковом, на эстраде.

Фред, раздвигая толпу, двинулся в указанном женой направлении.

Эстраду Цинкового зала тоже заняли под лишние столики. Их друзья составили три стола вместе. Йо хо! Сюда! — махала им Софи.

На столах стояли графины с напитками, тарелки с греческими закусками: кубики сыра, свернутые виноградные листья с начинкой из мяса и овощей. В середине — миска гигантских зеленых и черных маслин.

— Правда, здорово? — крикнула Софи.

— Что? — прокричала в ответ Мэри, приставив ладонь к уху.

Я говорю — правда, здорово? Софи была их елена, их средиземноморская куколка, маленькая, чернявая, широкобедрая, большеглазая и белозубая. Покачиваясь в такт одному из музыкальных каналов, она развела руки, охватывая ими весь зал.

А, да, сказала Мэри. Прямо как на встрече нового века.

Карие глаза Софи загорелись. Точно! Совсем как тогда.

Мэри и Фред искали, куда бы им сесть. Их джерри — Вес, Билл и Росс — сидели напротив своих жен-дженни — Лиз, Гвин и Деб; их единственный джером, Питер, и единственная Джоанна, Элис, пришли без партнеров; вторая елена, Сацца, присутствовала вместе с мужем, фрэнком Мики. Их рут, изабелла и джек тоже были здесь.

Недоставало двух лулу, Эбби с Мариолой, и другой евангелино-рассовской пары — Шелли Окленд и Рейли Делла.

Шелли опоздает — ей долго ехать. Она единственная знакомая Мэри евангелина, выполняющая настоящую евангелинскую работу уже пять лет. Другие лины ненавидят Шелли и в то же время восхищаются ею. Мэри тоже поддалась бы общему чувству, возненавидела, не будь Шелли ее лучшей подругой. К тому же клиентка Шелли — известная смертартистка, так что работать приходится не в идеальных условиях.

Сказав несколько обязательных слов, Мэри обвела взглядом зал. Столы, стулья, люди стиснуты в общую массу. Официанты-арбайторы вынуждены двигаться по воздуху, подвешенные к тросам. За многими столиками общество смешанное, как и у них, но есть и неизбежные джейн с джонами и хуаниты с хуанами.

Танцпол напоминал извивающегося многоголового монстра — все плясали под собственный музыкальный канал. Мэри нашла там Эбби и Мариолу — во всяком случае, двух каких-то лулу.

Вес, сними визор, сказала за их столом дженни Гвин. Ты обещал.

Вес, сама невинность, огляделся по сторонам. Чего? Что я делаю-то?

Ты мне это брось. Если этот матч для тебя так важен, иди домой и смотри его там.

И Билла с собой прихвати, поддержала Лиз.

Это турнир, а не матч, возмутился Билл. И я его не смотрю.

Беседа шла в основном вокруг куполов: где кто был семьдесят лет назад, когда начали ставить первые городские покрытия. Мэри, вместе с половиной компании, тогда еще не слили в пробирку, но слушать все равно было интересно.

Их джоанна Элис была в Нью-Йорке, когда с Атлантики нахлынула Агрессия. Она находилась в офисе с прессовым барьером и только поэтому избежала повальной гибели. Она рассказывала о страшных неделях и месяцах, когда на улицах лежали мертвые, а есть и пить было нечего. Мы терпели, как всегда, сказала она, подведя итог этого нечеловеческого года с типичной джоанновской скромностью. Гвин в то время училась на курсах квалифицированных медсестер в Сиднее и стала единственной студенткой, пришедшей на практику. Фрэнк Мики, бывший в Киото, лишился всех, кого знал в тот период жизни. Джером Питер просидел трое суток в гонконгской лапшевне, где умерли около ста человек. Ему пришлось (это джерому-то!) драться с дикарем, который пытался стащить с Питера защитный костюм и в итоге порвал его.

Рассказы становились однообразными. Все рассказчики жили там-то и там-то, занимались той же работой, что и теперь, были довольны жизнью или не очень; потом настал Судный день, и мир стал иным.

Чикаго первый из городов поставил эксперимент с полутвердым атмосферным фильтром для защиты своей биосферы. Все города Объединенных Демократий быстро переняли новую технологию. В последующие месяцы купола, прибавляя в размерах, объеме и надежности, окончательно остановили Агрессию.

По сравнению с теперешними первые были довольно пористыми, сказал фрэнк Мики, но вы не представляете, каким облегчением было жить под одним из них.

Мы называли их благословенными щитами нормальности, вспомнила Гвин.

Я шестьдесят восемь лет жил под одним и тем же, сказал Питер, и, честное слово, не готов от него отказаться.

Вот-вот. Соглашаясь с ним, все подняли тост за чикагский купол. Фред налил Мэри белого вина, а себе — имбирного эля. За наш благословенный щит нормальности, возгласил немой хор. Фред не знал, за что пьют, но поднял свой бокал вместе со всеми.

Мэри поперхнулась: вино было кислое и отдавало смолой.

Рецина, сказала Софи. Тебе нравится?

Да. Это я просто от неожиданности.

Это столовое вино. Попробуй его с осьминогом.

Да ну ее, эту кислятину. Вес налил ей того, что пил сам, — маслянистую бесцветную жидкость, пахнущую лакрицей. Это лучше пойдет. На вкус Мэри напиток был слишком крепким, но она поблагодарила и сделала несколько мелких глотков.

Фред, чувствуя, что к нему обращаются, показал на уши и потряс головой. Мэри перегнулась к нему и прокричала:

— Они вспоминают, как ставили первые купола!

— Кого поминают?

— Я говорю, вспоминают! Агрессию! А ты где был семьдесят лет назад?

Какой там счет, Фред? — вставила Гвин.

Он не смотрит матч, возразила Мэри.

Конечно, смотрит, заспорила Лиз. По нему сразу видно.

Вес стукнул пустым стаканом по столу, чтобы привлечь к себе внимание. Эй, марен! Фред в офлайне. Его сегодня в антиблох обмакнули. Не чуете, что ли? Все посмотрели на Фреда, и он поежился.

Он подвергся нападению? — спросила Элис.

Ну, где-то да.

В куполе или снаружи?

Не могу сказать, уклонился Вес.

Через несколько часов эта разница исчезнет, напомнил Питер. Все мы будем снаружи.

Заткнись, Питер, обрезала его Элис. Так что это было, Вес?

Трое джерри обменялись взглядами, и Вес ответил: Мы не можем сказать. Информация поступила из Джерринета. Предлагаю поискать на Всемирной Доске Объявлений «водозабор». Какое-нибудь извещение обязательно должно быть.

— Скажи им, что меня в середине 2060-х не было на Земле, — закричал Фред, обращаясь к Мэри. — Я все пропустил.

Ничего такого на ВДО нет, заявил Питер. Может, подскажешь другое слово?

Я и так уже сказал слишком много, заверил Вес.

Да ну тебя с твоей конфиденциальностью! — взвилась Элис. Скажи прямо, нам здесь грозит что-нибудь или нет?

— А теперь о чем речь? — спросил Фред.

От надоевших обязанностей переводчицы Мэри избавил громовой рев, донесшийся с Палубы за пресс-занавесом. В Цинковом зале на несколько мгновений установилась нереальная тишина. Потом какая-то женщина взвизгнула, и какофония воцарилась снова.

Фред тронул Мэри за плечо и спросил, показывая на танцующих:

— Эти двое лулу — они наши?

Она кивнула и впервые заметила маленький столик, за которым сидели три евангелины. Выглядели они как самые грустные люди в Чикаго. «Может, и я со стороны такой кажусь», — с тревогой подумала Мэри. Чувствовала она себя определенно как эта троица.

Не секрет, что у их типажа дела плохи. Невзирая на ряд удачных, как у Шелли, карьер, все больше евангелин обращается к своим сестрам за моральной поддержкой. Мэри случалось видеть, как они собираются в недорогих ресторанах. Некоторые в складчину снимали квартиры — еще хуже, чем у нее с Фредом. Следует ожидать, что скоро они начнут перемещаться на подземные этажи, где «Полезные люди» держат общежития и столовые для неиспользуемых итерантов. Впоследствии бедность наложит печать морщин на их лица — бесплатное омоложение «Полезные люди» не обеспечивают.

Мэри перешла на общий канал. Здравствуйте, сестры! Три евангелины подняли головы, и она, встав, помахала им. У нас за столом есть свободные места. Присоединяйтесь!

Евангелины любезно поблагодарили ее, но отказались. Сказали, что им и так хорошо, лгуньи несчастные.