"Мой бедный Марат" - читать интересную книгу автора (Арбузов Алексей Николаевич)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
10 ДЕКАБРЯ 1959 ГОДА
Все та же комната, но прошло тринадцать лет; за это время отсюда не раз выносили старые вещи. Но нашла ли эта, не слишком богатая мебель свое окончательное место? Пожалуй, нет. Стулья, столы, тахта и книжные полки все еще продолжают свои поиски. В тот вечер на Ленинград падал медленный, тяжелый снег – это было видно в освещенном с улицы окне. Часы пробили одиннадцать. Из коридора отворилась дверь – в комнату вошли Лика и Леонидик. Лика молча помогла Леонидику снять шубу, опустилась на колени, сняла с его ног ботинки, затем ушла за занавеску и переоделась в халатик. Леонидик тем временем надел домашнюю куртку и облачился в тапочки. Лика поглядела в зеркало и, подмигнув своему изображению, включила электрический чайник. Молчание длилось довольно долго. Леонилик подошел к буфету, достал оттуда сыр, попробовал его. Лика увидела это, подкралась к нему, ударила по руке. Леонидик показал ей язык и отступил к своему столу. Лика стала накрывать стол к ужину. Леонидик принялся читать газету.
Леонидик. «Ленэлектросбыт проводит расширенную продажу металлической посуды. К празднику приятно обновить предметы хозяйственного обихода»… (Радостно.) «Продается металлическая дымовая труба, диаметр семьсот миллиметров, длина восемнадцать метров»…
Лика. Наконец-то.
Леонидик. «Торг гастронома организует широкую предпраздничную торговлю гастрономическими товарами»… «Встречайте будущий 1960 году в ресторанах Интуриста»…
Лика. Совершенно черствый хлеб.
Леонидик. «Программа передач на одиннадцатое декабря. Шестнадцать сорок пять – Открыто сердце для друзей. Концерт песни. Семнадцать тридцать – Если тебе комсомолец имя. Восемнадцать двадцать – Беседа. Наступление на ревматизм. Девятнадцать пятнадцать – выступление поэта А. Софронова. Девятнадцать сорок – И запела скрипка над селом…»
Лика (подошла к нему, поцеловала в затылок). Хватит.
Леонидик. Пожалуйста. Но в двадцать пятнадцать – «Эх, хорошо в стране советской жить.»
Вскипел чайник. Лика выключила его, поставила на стол.
Лика. Иди пить чай.
Леонидик. Пожалуйста. (Сел к столу.)
Лика. Сделать тебе бутерброд?
Леонидик. Пожалуйста.
Лика. С сыром?
Леонидик. С колбасой (Помолчал.) А глупая была пьеса.
Лика. Нет, отчего же… Нормальная. (Посмотрела на него.) И кончилась рано… Одиннадцать.
Леонидик. Твой любимый народный отлично сегодня строил рожи. Старался.
Лика. Он был не в ударе.
Леонидик. Отчего же… басил как мог. (Прихлебывая чай.) Моя воля – я бы все театры закрыл.
Лика. Что так?
Леонидик. Видишь ли… Мысль, что все хорошее хорошо, а все плохое плохо, сама по себе недурна. Но от повторений как-то приедается.
Лика. Ты вольнодумец. (Принесла коробку шоколада.)
Леонидик. Ого! А по какому случаю излишества?
Лика. Уже забыл? С первого января я буду получать на 200 рублей больше.
Леонидик. По сему случаю могла бы облагодетельствовать чем-нибудь покрепче.
Лика (стала серьезной). Об этом и не думай.
Леонидик. Все-таки растем… продвигаемся по службе.
Лика. Нет.
Леонидик. Молчу.
Лика. Ты ведь стал совсем молодцом последнее время.
Леонидик. Служу трудовому народу.
Лика (улыбнулась). Не дури.
Леонидик. Есть – не дурить, есть – не пить, есть – есть шоколад. (Съел шоколадку.) А кем ты теперь будешь?
Лика. Неосвобожденной заведующей.
Леонидик. Великолепие. Знал, что делал, когда на тебе женился. А от чего ты не освобождена?
Лика. От практики. Заведую и практикую.
Леонидик. А что лучше – неосвобожденная заведующая или освобожденная?
Лика. Вероятно, освобожденная лучше.
Леонидик. Ура, значит, все впереди. Кстати, беседовал нынче с руководством; квартиру обещают вскорости… Весной переберемся. Ты не рада?
Лика. Рада. (Тихо.) Только я привыкла к этой комнате.
Леонидик. Увы, увы! Но переезжать все же придется. (Вдруг очень резко.) Черт знает, какая на этом фронте преуспела шушера. Въехали и окопались подонки! (Испугался своего тона.) Впрочем, наплевать.
Лика. Еще чаю выпьешь?
Леонидик. Финита. (Встал из-за стола, поцеловал ей руку.) Величайшее мерси.
Лика. Будешь работать?
Леонидик. Да, завтра корректуру сдавать.
Лика. Мог бы и днем…
Леонидик. Ночью мне прекраснее. О ночная лампа, мой друг, мой брат, догорю с тобой и я!
Лика (мягко). Леонидик, милый, помолчи.
Пауза.
Леонидик. К сведенью – кончились чернила.
Лика. Я завтра куплю.
Леонидик. И бумаги хорошей не осталось.
Лика. Я куплю. (Начала убирать со стола.)
Леонидик (перелистал корректуру). Петров подлец!… Как, вероятно, Иванов и Сидоров. Тираж пять тысяч! (Вдруг по-настоящему зло.) Свинья. (Улыбнулся.) А обещал десять. Сборник стихов… Все-таки он у меня не каждый год выходит. (Резко.) Недавно твоему подонку сто тысяч тираж дали.
Лика. Почему – моему?
Леонидик. Зачитываешься.
Лика. Он ведь и тебе нравился.
Леонидик. Да… хорошо начинал. А потом? (Яростно.) К чему этот дешевый успех? Эти тиражи? Дутая фигура! (Замолчал неловко.)
Лика. Не надо, братец. (Помедлила.) Ну, хочешь, я схожу к Петрову, поговорю о тираже. Мне ведь иногда удавалось… Конечно, пять – это мало.
Леонидик (оживился). И верно, черт побери… Почему бы и нет? Будь еще раз ангелом-хранителем, проведи разъяснительную работу среди Петровых и Сидоровых… О моя жена, чистейшая из женщин.
Лика. Хватит, хватит. (Погладила его волосы.) Ступай к столу.
Леонидик. Спи сладко, неосвобожденная заведующая… Мой ангел-хранитель. (Пританцовывая, он несколько раз обошел вокруг стола с корректурой в руках.) «Идем за синей птицей… идем за синей птицей… Мы длинной вереницей…» (Наконец сел в свое кресло, сел тяжело, словно устал от долгой дороги.) Чернила кончились.
Лика. Ты уже говорил.
Леонидик. Пардон.
Лика погасила свет. Только одна лампа за столом Леонидика продолжала гореть.
Лика. Я включу магнитофон… тихонечко?
Леонидик. Давай. Музыка способствует корректуре.
Медленный вальс. Это под него когда-то танцевали Марат и Лика.
(Улыбнулся.) Опять свою любимую поставила?
Лика (тихо). Тебе не нравится?
Леонидик. Отчего же… Неплохой мотивчик.
11 ДЕКАБРЯ
Четвертый час, но в декабре ленинградский день короток, и в эту пору за окнами начинает темнеть. Вернувшись с дежурства, Лика занялась домашними делами – собрала на поднос посуду и вышла за занавеску. Пробили часы. Кто-то тихонько постучал в комнату. Стук повторился. Медленно отворилась дверь – это Марат. Оглядевшись по сторонам, он сделал несколько шагов к окну, посмотрел на улицу и прижался лбом к оконному стеклу. Из-за занавески вышла Лика, поставила посуду на стол, обернулась, увидела Марата. Как долго они смотрели друг на друга.
Лика (тихо). Что ты… что ты… (Как-то странно махнула на него рукой.) Зачем? Ты сошел с ума.
Марат (глотнул воздух). Нет.
Лика. Это ни к чему.
Марат. К чему.
Лика. Столько лет! Неужели ты не понимаешь?
Марат. Что – столько лет?
Лика. Прошло столько лет.
Марат. Ну и что? (Вскрикнул.) Погоди! Стой так. Еще. Не двигайся. Стой. Стой еще. Еще стой так.
Лика. Сними шапку, Марик. (Не сразу.) Какой ты.
Марат. Какой?
Лика. Совсем как ты. (Помолчала.) Я тоже старая.
Марат. Нет. Но все равно ты прекрасная. (Негромко.) В некотором царстве, в некотором государстве жил старик со своей старухой.
Лика. Молчи. (Шепотом.) Ты же видишь – я плачу.
Марат. Я не знал, что так будет.
Лика. Если бы ты чувствовал, какой это ужас… Нет! Не подходи…
Марат. Я не буду.
Лика. Стой у окна.
Марат. Я и стою.
Молчание.
Лика. А где ты живешь?
Марат. Далеко.
Лика. Так и надо. (Улыбнулась почему-то.) Мосты строишь…
Марат. Да. (Помолчав.) А приеду в Ленинград – сюда прихожу.
Лика. Зачем?
Марат. Погляжу на окна и уеду.
Лика. Все равно ничего не выйдет. Теперь уж все.
Марат. Я знаю.
Лика. Уезжай. Когда идет твой поезд? Скорей уезжай!
Марат. Нельзя.
Лика. Почему?
Марат. Мне очень плохо. И если уж я пришел… все. (Почти грубо.) Я не к тебе… Я к вам обоим пришел. (Негромко.) Вы у меня одни.
Лика (осторожно). И ты не станешь…
Марат. Нет. Все решено. Ты уже тринадцать лет замужем. И я давно женат.
Лика. Ты женат?
Марат. А ты думала. Каждый из нас вытянул свой билет.
Лика. Вот видишь…
Марат. Да. И как мы решили, так оно и будет.
Лика. А Леонидик всегда тебя ругал за то, что ты уехал, и все… Ни разу не написал за все тринадцать лет… А потом он стал говорить, что ты просто нас забыл.
Марат. Ты тоже так считала?
Лика. Никогда. Если бы я так считала, лучше было бы. (Ласково.) А женился зачем?
Марат. Ладно… (Усмехнулся.) Видишь, разучился я врать.
Лика (помолчала). Ты говорил… тебе плохо?
Марат. Я после об этом расскажу. Вот придет Леонидик.
Лика. Ты мне расскажи.
Марат. Нет.
Лика. Расскажи!
Марат (помолчал). Ну, как идут дела?
Лика. Хорошо.
Марат. А на работе?
Лика. Я же говорю – хорошо. Хорошая поликлиника. Хороший район.
Марат. Ты… практикующий врач?
Лика (словно извиняясь). Вот так.
Марат. Но ведь ты хотела…
Лика (резко). Не случилось. (Спокойно.) Но все хорошо. Получила даже повышение по службе. Неосвобожденная заведующая отделением.
Марат. Неосвобожденная?
Лика. Леонидик тоже смеется.
Марат. А он… как?
Лика. У него все отлично. За эти годы третий сборник стихов выходит. И не ругают его… ни в газетах, ни на собраниях. Квартиру дают… весной переезжаем.
Марат. А эту комнату куда?
Лика. Не знаю… Сдадим!
Марат. И не жалко?
Лика не отвечает.
(Тихо.) Значит, у Леонидика порядок?
Лика. Он и семинар ведет… преподает понемножку.
Марат (осторожно). Сейчас о поэтах разговора много. У нас тоже молодежь стихи покупает… А о нем как-то нет спора.
Лика. Он за модой не гонится.
Марат. Я ведь купил его книжечку. Тираж небольшой – а в магазине лежат.
Молчание.
У некоторых вон тиражи по сто тысяч – а книжки не достанешь.
Лика. Это все… дешевый успех.
Марат. А если книжки на полках пылятся – это какой успех?
Лика (вспыхнула). Ты сам его стихи читал?
Марат. Имело место.
Лика (стараясь погасить волнение). И что же?
Марат. Ошибок нет. Пишет как полагается.
Лика (тихо). Он свое лучшее не печатает.
Марат. Понятно.
Лика. Что?
Марат (зло). Все.
Лика (помолчав). Марик… Ты не говори ему, что читал… Ничего не говори.
Марат. Но ведь это… (Тихо.) Это неправда будет.
Лика. Пусть!
Марат (прошелся по комнате, обернулся к Лике, страстно). Как вы живете здесь?! (Опустился на стул, сказал тихо.) Я не понимаю.
Отворилась дверь, вошел Леонидик, увидел Марата.
Леонидик (не в силах оторвать от него глаз). Евстигнейкин!
Тот же вечер. Прошел час, как они сели за стол, но ужин все еще продолжается.
Леонидик…Спорить не о чем, человек сам себе никогда не виден – что он, кто он, достиг или не достиг… (Налил себе вина.) Только смерть все проясняет, а потому за ее здоровье!
Лика (отняла рюмку у Леонидика, выпила ее и улыбнулась). А тебе не надо больше.
Леонидик. Эта женщина меня преследует, Марат… тринадцать лет она меня преследует! (Засмеялся.) Ангел-хранитель – понимаешь? Все-таки смешно – ты появился час назад, а кажется – и не уезжал никогда! Почему ты молчишь?
Марат (улыбнулся беспомощно). Сам не знаю. (Поглядел на них.) Как странно…
Леонидик. Странно? Что именно?
Марат (сосредоточенно). Не могу забыть один день – первомайский парад в тридцать четвертом… Мне было девять лет, рядом шел отец, в новеньком кителе, он крепко держал мою руку, а на трибуне стоял Киров и улыбался… (Страстно.) Если бы все могло остаться неизменным!
Леонидик. Ты наивный юноша середины тридцатых годов… А мы видели сороковые.
Лика. И, увы, понимали меньше, чем видели, мой бедный Марат.
Марат (запальчиво). Почему ты называешь меня бедным?
Лика. Потому что ты веришь в невозможное.
Марат (недоуменно). Может быть, они просто не вернулись с войны – те, кто думал, как я?… (Закрыл руками лицо.)
Леонидик (осторожно). Эй!… Что с тобой?
Марат (поднял голову, внимательно поглядел на них). Как мы живем? Я все время думаю об этом. Мне тридцать пять, тебе тоже… а ей тридцать три… Что сделано?
Лика (не сразу). Ты много выпил.
Марат (резко). Не больше, чем мне нужно! Я не алкоголик, чтобы пить мало.
Лика. Сколько ты их выстроил, своих мостов?
Марат. Шесть.
Лика. Это мало или много по вашему счету?
Марат. Достаточно.
Лика. Вот видишь! И печатают его стихи. А я лечу людей. Все, о чем мы мечтали, осуществилось! (Весело.) Ну? Разве не так?
Марат (поглядел на нее). Я всегда верил тебе. Сейчас – нет!…
Лика (не сразу). Чего ты от нас хочешь?
Марат. Хотел, чтобы вы помогли мне. (Усмехнулся.) Но я не знал, что вам хуже, чем мне.
Леонидик. В блокаду мы потеряли все. Но мы нашли друг друга… (Резко.) Ты не имел права оставлять нас!
Марат. Не считаешь причины, по которым я сделал это, вескими?
Леонидик. Для обыкновенного человека, пожалуй. Но ты Марат.
Марат. Люблю лесть. Но все же поговорим начистоту.
Лика (весело). Поговорим! У тебя хорошая квартира? Сколько комнат?
Марат (Леонидику). Видишь – она боится.
Лика. Чего я боюсь?
Марат. Правды.
Леонидик. В больших дозах она бывает утомительна, Евстигнейкин. Максимализм почти погубил человечество.
Марат (горячо). А ну, подумаем – когда человеку приходит конец? Когда он понимает вдруг, что в его жизни все уже решилось и он никогда не станет ничем выше того, что он уже есть. Я не о должности, я о чем-то большем… (Подошел к Леонидику, положил свою руку ему на плечо.) Ты устал жить?
Леонидик (помолчав). А что, вот возьму и скажу правду. Что мне!
Марат. Не строй дурака.
Леонидик (неожиданно). Устал.
Марат. А почему?
Леонидик. Эх, милочка, человек всего больше устает, когда стоит на одном месте.
Марат (Лике). Что ты с ним сделала – отвечай.
Лика (вспыхнула). А ну-ка, предъяви свои права на прокурорский тон, друг любезный.
Марат. Тринадцать лет назад я оставил вас вдвоем в этой комнате… В комнате, где прошло мое детство. (Задыхаясь от волнения.) Вот почему я могу спросить тебя любым тоном – любым, поняла? – вы счастливы?
Долгое молчание.
Леонидик. Живем себе. В клинику ходим регулярно, в чинах повышают. (Подошел к Лике.) Детские мечты… Кто им помешал? Леонидик. А результаты неважнец. Плохо сочиняю – правда?
Марат. Зачем? Сочиняешь аккуратно.
Леонидик. Ты вежливый господин.
Лика. Марат!…
Марат. Лика говорила, лучшие свои стихи не печатаешь?
Леонидик. Был такой грех.
Марат. А сейчас… пишешь их?
Леонидик. Разучился. (Усмехнулся.) Он дурачок – стишата попроще печатал, прочие для себя хранил, как бы забавнее слова в них расставить изощрялся. А стихотворство, оно, видишь ли, требует взаимности.
Марат. Давно это понял?
Леонидик. Понял он это давно – только сам себе не признавался.
Лика. Замолчи! Разве ты не видишь – Марат жаждет нас уверить, что ты прожил свою жизнь зря. (Едко.) В моем присутствии это выглядит не слишком благородно. И потом, для судьи он, пожалуй, заинтересованное лицо… Не так ли?
Марат. Удар ниже пояса, девочка.
Леонидик. Итак, Марат – злой разлучник, а мы счастливы, и все идет как по маслу?
Долгое молчание.
Лика. Уже поздно, Марат… Уходи.
Марат подошел к вешалке, надел свою меховую куртку, молча постоял посреди комнаты.
Марат. А может, и верно, не стоило приходить сюда… (Обернул шею шарфом.) Долгая дорога до вашего городка. (Надел свою пыжиковую шапку.) О чем только не вспомнишь. Я и вспомнил. Будь здоров сколько вспомнил… будь здоров. (Дошел до двери, обернулся.) Мосты!… (С какой-то яростной веселостью.) Лучший род сооружений в мире! Шесть мостов – шесть страничек жизни. Но стала ли хоть одна из них для меня пределом? Вершиной? (Помолчал.) Был у меня дружок, инженер-проектировщик, мы с ним три моста поставили. Уверенный парень. Но ему тоже все недоставало чего-то. И вот поручили ему проектировать мост… Невиданное сооружение!… Проект проходил трудно; возражателей нашлось – будь здоров. А ведь он и того добился, что меня назначили начальником строительства. (Замолчал и поглядел на них так, словно только что увидел.) Ладно… К чему это? Поздно, верно, Лика? (Подошел к двери и вдруг снял ушанку и обернулся к ним.) Главным делом жизни могло это стать. Могло!… А вот не стало. (Резко.) Отступил от дружка. Взял и отступил. Немыслимо – верно? Я – и отступил. (Поспешно.) Уверил себя и прочих, что не готов, не справлюсь, не смогу… (Задумался на мгновение.) А может, и впрямь так было? (Зло.) Так или не так, а на другой объект перебраться мне удалось довольно ловко… А тут и письмо является: «Здравствуй, Марик, здравствуй, потухший вулкан». Точно. Эти два слова он мне и написал. (Заговорил лихорадочно, поспешно.) Сейчас худо ему, бывшему моему дружку, – любители тишайшей жизни сомнительным проект обозвали… (Усмехнулся.) Нет, суть не в том, что он презирает меня, может быть, даже ненавидит… Я сам не примирюсь с собой! (Медленно.) Я уже никогда, наверно, с собой не примирюсь.
Леонидик. Печальная история. (С грустью.) Тебе никогда не приходило в голову, что в нее почти нельзя поверить?
Марат (в отчаянии). Почему?
Леонидик. Видишь ли… она лишена логики.
Марат (яростно). Полагаешь, что жизнь логична? Напиши об этом стихи. «Вечерка» напечатает их, захлебываясь от счастья! (Резко.) А разве все, что случилось с тобой, – логично?
Лика (ласково). Милый, мы уже не дети, и право витать в небесах предоставим молодому поколению. А наш срок вышел – пора спускаться на землю.
Марат (запальчиво). Не хочу!
Лика. Мы не сверхчеловеки, дружочек.
Марат (страстно). Кто тебе это сказал?!… Люди здорово задолжали провидению за то, что оно позволило им жить на земле! А ну, подумай, сколько народу померло из того расчета, чтобы мы остались в живых? Вспомни сорок второй, блокадную зиму, все страдания. Сотни тысяч умерли за то, чтобы мы были необыкновенны, одержимы, счастливы. А мы – я, ты, Леонидик?… Вспомни, какой ты была, что обещала. А где оно – где обещанное? (Тихо.) Ну… Что молчишь?
Лика (очень вдруг просто). Мне страшно.
Марат (подошел к ней, нежно погладил ее волосы.) Наконец-то. (Улыбнулся.) Эх ты, Лика-Лика… Человеку иногда бывает полезно испытать страх за себя. Ведь среди оптимистов полно трусов, девочка. (Подумав.) Нет, теперь я хочу верить вот во что – даже за день до смерти не поздно начать жизнь сначала.
Лика хотела возразить Марату, но нужные слова не пришли на память, и ей всего-навсего удалось улыбнуться – испуганно и растерянно.
(Весело.) А сейчас я попытаюсь быть логичным, Леонидик, чем черт не шутит. Так вот, я бы тебе сказал, Лика… и я тебе скажу. Все. (Подошел к ней очень близко.) Потерял тебя – и все потерял. Даже птицы по утрам не поют… молчат чего-то. Звездное небо куда-то делось – оно пустое теперь, поняла?… Ни одной звезды! Наступила тишина… темнота. (Помолчав.) Ну вот… Вы так жаждали логики, дурачки… (Обернулся к Лике.) И как теперь все будет – не знаю.
Лика (помолчав, встала и сказала очень твердо). Как было. Только лучше. (Подошла к Леонидику.) Он будет счастлив. Я просто клянусь тебе.
Марат. Прощайте! (Выбежал из комнаты.)
Леонидик. Верни его… верни, Лика!
Лика (вдруг почти побежала к двери, остановилась, из глаз ее текут слезы). Не могу… Не могу.
31 ДЕКАБРЯ
Праздничный стол был накрыт на двоих, а Лика и Леонидик сидели на диванчике и играли в карты.
Леонидик. Ну все – пробил твой час!
Лика. Не боюсь я тебя.
Леонидик. А я вот так.
Лика. А я вот эдак.
Леонидик (он проиграл). Непостижимо. Опять я дурак.
Лика. Опять. Дурак – в третий раз.
Леонидик. Трижды дурак Советского Союза! Колоссально.
Леонидик. До Нового года – сорок минут. Финита. (Подошел к окну.) Ого! Несметные толпы граждан стремятся к новогоднему столу…
Лика (улыбнулась). И сразу вспоминаешь детство.
Леонидик. А в двенадцать улицы опустеют… (Продекламировал.) И только одинокие прохожие будут изредка попадаться ему навстречу… (Театральным жестом накинул на себя плед, взял палку и, согнувшись, ковыляя, прошелся по комнате.) Как в сказке. (Засмеялся и вдруг замолчал.)
Лика (не сразу). О чем задумался?
Леонидик (неожиданно). О Марате!
Лика. Да, он один сейчас. (Помолчала.) И до него девять тысяч километров. (Усмехнулась.) Уехал три недели назад – и все.
Лика. Дурачишься весь вечер. (Осторожно.) Тебе будет скучно… встречать Новый год вдвоем.
Леонидик (запел). Ему не будет скучно… (Вскочил с диванчика, подошел к столу.) А салат я приготовил все-таки гигантский. Ах, зачем я не повар! Пропала жизнь.
Лика. Почему ты все время смотришь на часы?
Звонок.
Леонидик. Ну вот и все. Отворяйтесь, двери!
Лика растерянно поглядела на него.
Вот и все. Финита.
В дверь постучали.
Входи, Марат.
Открылась дверь, на пороге Марат, весь в снегу, в своей меховой куртке.
Лика (в страхе и надежде). Ты?
Марат. Как видишь.
Леонидик. Я так боялся… (Ударил его по плечу.) Ты безотказный.
Марат. Я отзывчивый.
Леонидик. Ты Марат – друг народа.
Марат (снял свою куртку). Как ты узнал мой адрес?
Леонидик (значительно постукал себя пальцем по лбу). Понимаешь? Но я боялся, что самолет запоздает. Теперь я спокоен.
Лика. Что ты затеял?… Говори.
Леонидик. А я ведь кое-что купил тебе, Лика. Сюрприз в некотором роде. Он хранится у соседей. Но час настал… Я принесу его. (Уходит.)
Лика (подошла к Марату и сказала, медленно растягивая слова). А я думала, что уже никогда не увижу тебя.
Марат. Я тоже. (Неловко погладил ее руки.)
Лика. Какая у тебя рука холодная.
Марат. С аэропорта было трудно добираться. Новый год – все такси заняты. (Прижался щекой к ее руке.)
Лика (тихо). А ты уверен, что тебе следовало здесь появляться?
Марат. Не совсем, девочка. (Вынул телеграмму.) Эту телеграмму я получил вчера.
Лика (прочла). «Немедленно вылетай, ты нужен Лике. Помни, не позднее тридцать первого. Леонидик». (Взглянула на Марата.) Я ничего не знала.
Марат (вспыхнул). Думаешь, это было просто – бросить все и прилететь сюда? (Подошел к столу, запихнул себе что-то в рот.)
Лика (беспомощно). Почему ты ешь руками?
Марат. Потому что я голоден!
Лика (чуть улыбнулась). Не шуми. (Помолчала.) Ты устал, бедный…
Марат. Наверно. (Поглядел на нее.) Странный сон приснился мне сегодня… Я стою на огромном мосту, он не достроен – поняла? – а я должен закончить дело. А вокруг отчаянный ветер… Я оглядываюсь по сторонам и вижу оба берега; на одном мое детство – первомайские парады, линкор «Марат» и отец со своими друзьями… а на другом – мир после войны, новая жизнь… А я стою на недостроенном мосту, волны все сильней, все выше, – и я не могу, не могу соединить берега…
Лика (тихо). Будь что будет… (С изумлением.) Будь что будет!
Марат. О чем ты?
Вернулся Леонидик, в руках какой-то пакет.
Леонидик (приложил палец к губам). Тссс… (Подошел к столу, взял бутылку.) А теперь я налью себе вина… Нет, не протестуй, Лика!… И выпью. (Поднял рюмку.) За мое здоровье. (Выпил.) Ничего себе. Даже мило. (Развернул пакет – в нем оказались цветы.) Эти цветы – тебе. Хорошо, что мне их все-таки удалось достать. Я очень рад этому.
Лика. Спасибо, но…
Леонидик. Что я могу сказать… Мы тринадцать лет вместе, но я люблю тебя, как в первый день, Лика. Но так люблю, как умею я. Хотя дело, вероятно, не в этом. Просто я не оправдал твоих надежд. Ты столько вложила в меня, даже о себе забыла, и все-таки… все было напрасно.
Лика. Поверить в это… мне?
Леонидик. Я должен остаться один. Если не сегодня, то уже никогда. Не позволяй мне быть слабым, Лика.
Лика. Нет!… (Отчаянно.) Почему ты молчишь. Марат?… Скажи ему…
Марат. Не скажу!
Леонидик. Поезд уходит в ноль пятьдесят. Некая привлекательная, привлекательная командировка. (Помолчав.) Просто я эгоист и понял – надо остаться одному. (Лике.) Уйти от твоих забот, от твоей опеки… (Марату.) А тебе они не страшны. Ты их сильнее. (Чуть улыбнулся.) Все равно, вам не жить друг без друга, – я-то знаю. (Марату.) Говори и не лги, я прав?
Марат не ответил.
Не трусь, ну?
Марат. Да.
Леонидик (нежно). А ты что молчишь… Лика?
Лика. Прощай.
Леонидик. Вы молодцы. Все поняли. Я знал это. (Марату.) Помнишь, как ты сказал: «Даже за день до смерти не поздно начать жизнь с начала». Конечно, это перебор… Но почему-то он произвел на меня впечатление.
Бьют часы.
Марат. Двенадцать…
Леонидик (улыбнулся). Двенадцать. Новый год…
Они молча подошли к столу, и Лика налила им вина.
(Поднял рюмку и тихо сказал.) Никогда не изменять нашей зиме сорок второго… да?
Марат (поднял рюмку и сказал, сжав зубы). И не спускаться на землю… Никогда. (Лике.) Обещаешь?
Лика (подняла рюмку и сказала очень быстро, почти шепотом). Обещаю… вам обоим. И то, что не удалось маме… все исполнить.
Некоторое время они молчали.
Леонидик. Ну вот… Пора в дорогу. Чемодан он уложил днем, человек предусмотрительный. Вернется, позовет на новоселье… Ведь мы будем встречаться, верно?
Марат. Хочешь сказать, что ты не такой трус, как я?
Леонидик. Отчасти. (Лике.) Может быть, потому что люблю тебя меньше, чем Марат. (Поцеловал ее руку.) Кто знает. (Пошел к двери, остановился у стола.) Только не забудьте – частичка меня сегодня еще будет здесь, в этой комнате. Нет, не торопитесь… дайте мне уйти от вас подалее. (Взял вилку, попробовал салат.) Ничего себе. (Налил вина, выпил.) Это рюмка, кажется, была последней в его жизни. (Улыбнулся Лике.) От тебя я отказался – откажусь и от нее… Подумаешь! (Поглядел на них.) До встречи! (Ушел.)
Марат (неровным голосом). Первого мая в сорок пятом мы пробрались во двор игрушечной фабрики… Это было в Бреславле. И тут нас накрыли минометы. Знаешь… нас было семеро, а живой я остался один.
Лика (тихо). Господи… Зачем ты рассказываешь мне это?
Марат. Смешно подумать, ведь я мог умереть… (Сжал ее руки.) И эта минута – вот эта – ее так бы и не было.
Лика. Марат…
Марат. Что?
Лика (тихо). Он один сейчас… там, на улице.
Марат. Нет, только не жалеть его… Слышишь? (Страстно.) Ты снова должна верить в него, Лика. (Не сразу.) А разве нам с тобой будет просто жить?
Он замолчал, ему стало немного страшно, и Лика поняла это.
Лика. Нет-нет, все будет хорошо… (Негромко.) Ты только не бойся, не бойся быть счастливым… Не бойся, мой бедный Марат!…