"Просто мы разучились любить" - читать интересную книгу автора (Соколова Александра Витальевна)9Прошла неделя. Жизнь как-то стабилизировалась и устоялась. Тамара Федоровна перестала терроризировать девушек звонками и как-то затихла. Лена снова вышла на работу, приходила домой уставшая, но довольная собой. А Лиза летала. Она снова и снова перебирала в памяти четыре слова, произнесенные тогда в парке Леной, и хоть девушка больше никогда их не повторяла, всё равно факт состоялся – признание было произнесено. Лиза понимала, что скорее всего это были просто слова, что Лёка просто поддалась эмоциональному фону момента, но услышать то, о чем мечталось не один год – это ли не радость? Это ли не счастье? Каждый день Лиза встречала жену с работы, утыкалась носом в её плечо и дожидалась, когда её потреплют ласково по макушке и проворчат: «А поесть у нас есть чего-нибудь». И тогда – рывком на кухню, вынимать из духовки горячее, а из холодильника салаты. И устроиться за столом напротив любимой, смотреть, как она сосредоточенно жует, изредка откидывая со лба непослушную челку, и что-то говорить, и слушать, пропуская мимо ушей все подробности, налить чаю и снова смотреть, ловя редкий взгляд этих восхитительных синих глаз, и улыбаться усталым чертикам в них… – Кристинка звонила? – Да. Толик сегодня опять пришел пьяный… – Урод. Детка, как ты думаешь, может, мне с ним поговорить? – Может… – Хотя с другой стороны, это не моё дело. – Тоже верно… – Но Кристина моя подруга, значит, это и меня тоже касается. – Да… – Ты зачем меня за ухо кусаешь? – Мм… – Детка… Ты меня слушаешь? – Мммм… – Детка… Детка… И снова понеслись дни. Сменяли друг друга словно кадры в кинопленке и только изредка позволяли всмотреться, вдуматься и осознать – а что дальше? Что потом? А потом была жизнь. Кристина к началу зимы всё-таки ушла от Толика, сняла квартиру и устроилась на работу в художественную школу. Лизина мама успокоилась и начала изредка звонить дочке, бросая трубку, если к телефону подходила Лёка. Светлана больше не объявлялась и Лена совсем успокоилась, решив: что было – то было. Но размеренная жизнь не может длиться долго. Это правило. Аксиома. И на смену спокойствию всегда приходит нечто иное. Так и случилось. Пятого декабря Лёка пришла домой поздно. После работы выпила с Денисом пива, поиграла в компьютерные игры и в итоге за руль садиться не стала. На пороге её встретила заплаканная Лиза. – Что случилось? – Лёкины глаза вспыхнули, а руки сжались в кулаки. – Всё, – ответила Лиза, – Случилось всё. Мама с папой приехали. – И? – Поговорить хотят с тобой и со мной. Вместе. – Хорошо, идем говорить. Хмель как будто выветрился из организма и зайдя в комнату Лёка уже взяла себя в руки и ощутила уверенность и спокойствие. Лиза присела на подлокотник кресла, в котором устроилась Лена. Тамара Федоровна и Петр Игнатьевич сидели на диване. Все молчали. Наконец Лёке надоела напряженная тишина. Она взяла Лизину руку, сжала нежно и исподлобья глянула: – Ну и?… – Мы пришли поговорить, – Тамара Федоровна словно отмерла и заговорила прерывисто, – Но нужно подождать еще… – Чего ждать? – холодно удивилась Лена. – Сейчас твои родители приедут, – буркнул Лизин папа, – Все вместе поговорим. – Охренеть… А при чём здесь мои родители?! – Не выражайся, пожалуйста, – с упреком попросила Тамара Федоровна, избегая Лёкиного взгляда, – Это дело касается нас всех. – Это дело касается только Лизы и меня. При чём тут вы или мои родители – я не понимаю. – Ленка, перестань. Давай попробуем, – примиряющее шепнула Лиза, – Пожалуйста… – Прекрасно, – процедила, – Шоу маст гоу он. Ну валяйте. Посмеемся. Все присутствующие, как ни странно, проглотили насмешливый Лёкин тон. Её родители приехали минут через двадцать, но эти минуты показались всем вечностью. Надежда Андреевна и Борис Сергеевич расположились рядом с Лизиными родителями. Посмотрев на них, Лёка удивилась резкому контрасту между людьми одного возраста. Её папа и мама смотрелись на фоне Тамары Федоровны и Петра Игнатьевича как рафинированные интеллигенты рядом с тружениками сельского хозяйства. Улыбались легко, ласково посматривали на девушек, попросили чаю и радушно познакомились с Лизиными родителями. Наконец, напитки были поданы, дверь в коридор прикрыта, и Тамара Федоровна начала разговор. – Я очень прошу вас всех реагировать спокойно. Давайте разберемся в сложившейся ситуации и поймем, как быть дальше. – А что случилось? – удивился Борис Сергеевич. – Мы до сих пор не можем ничего понять. – Случилось то, что ваша дочь соблазнила мою девочку! – вспылил Петр Игнатьевич и осекся под настойчивым взглядом жены. – Она была нормальная, пока не познакомилась с ней. Повлияйте наконец на свою дочь! – Погодите, – вмешалась Лиза, – Вначале скажу я. Я люблю Лену. Очень. Я счастлива рядом с ней. И не было в моей жизни мужчины, к которому я испытывала бы даже сотую долю этих чувств. Я очень прошу… Мама, папа… Примите нас такими, какие мы есть. Нам действительно очень хорошо вместе. – Лизонька, но эти отношения ненормальны! – Мама, я прошу тебя, давай не будем сейчас говорить о нормальности или ненормальности. Я такая, какая я есть. То, что для меня нормально, может быть ненормальным для тебя. И наоборот. Я не брошу Лену. Я люблю её. – И вы это принимаете? – Пётр Игнатьевич посмотрел на Лёкиного отца. – Вы тоже считаете, что это нормально? – Она моя дочка, – пожал плечами, – Плюс к этому она взрослый человек и вольна сама выбирать, что есть правильно, а что нет. Поначалу я также как вы был против. Но нельзя переделать человека насилием. Если это ошибка – это будет её ошибка. А если мы заставим их расстаться и они проведут жизнь в мучениях – это уже будет наша ошибка. – Ошибка то, что они спят друг с другом! – вспылила Тамара Федоровна. – Это не нормально! Женщина не должна спать с женщиной! – Опять двадцать пять, – тихонько простонала Лёка и прикрыла глаза. А спор разгорался. Лизин папа доказывал Лёкиному, что женщина должна жить с мужчиной. Лёкина мама пыталась объяснить Тамаре Федоровне, что главное – чтобы девочки были счастливы. А сами девочки молчали. Лиза – встревожено. Лёка – равнодушно. Постепенно разговор поднялся до повышенных тонов. – Бог создал мужчину и женщину и велел: плодитесь и размножайтесь! – Бог велел в первую очередь любить и быть любимыми. – Такие извращенки как ваша дочь и сбивают с толку девочек? – Откуда вы знаете, кто из них кого соблазнил? – Как вы её воспитывали? Вы что, считаете, что это нормально? – Да не считаю я, что это нормально! Но чтобы не потерять дочь я вынужден с этим мириться. – Значит, вы согласны, что это неправильно? – Согласен. И жена согласна. Но что мы можем сделать? – Их нужно отправить лечиться. Я уже узнавал. К психотерапевту. И они обе смогут вернуться к нормальной жизни. – Вы уверены, что это поможет? – Мы должны хотя бы попытаться. Помочь нашим детям… Кто сможет это сделать кроме нас? – А какие методы лечения у этого врача? Тон разговора снизился. На глазах у Лёки и Лизы их родители обсуждали способы и методы лечения любви. Лена кипела. Её зубы сжались до такой степени, что казалось – еще немного и они раскрошатся в порошок. Лиза мертвой хваткой вцепилась в её плечо. На глазах выступили слёзы. – А как вы думаете, может, нам всем вместе сходить к этому специалисту? – спросил Лёкин папа и плотина прорвалась. Лена рывком поднялась из кресла, вспыхнули глаза, загорелись ледяным огнем и от резкого пинка ноги опрокинулся журнальный столик. – Вашу мать! – почти заревела девушка. – Какого черта вы тут обсуждаете? Это МОЯ жизнь. Моя и Лизина. Пошли вы все к черту с вашими советами! Мы будем жить так, как решим сами! Какого хрена вы пытаетесь слепить из нас? Мама! Ты мать мне или кто? Ты не желаешь мне счастья? Какого черта ты хочешь из меня сделать? Собственный слепок? Отец! Ты же понимал. Ты же был на моей стороне. Какого черта? – Леночка, подожди, дай сказать, – успокаивающе пробормотала ошарашенная Надежда Андреевна. Она услышала в голосе дочери то, чего никогда не слышала раньше – неприкрытую ярость и ненависть. Но Лёку было уже не остановить. – Вы уже достаточно сказали! Кто вы такие, чтобы решать, что правильно, а что нет? – девушка уже почти кричала. – Кто вы такие, чтобы диктовать мне, как жить? Это МОЙ выбор. Это МОЯ жизнь, вашу мать! Я не робот, я не могу приказать себе, кого любить и с кем быть рядом. Ты до хрена нашла счастье рядом с отцом, мама? Думаешь, я не знаю, что вы вместе только потому, что привыкли друг к другу за столько лет? Думаешь, я не знаю, что вы поженились только потому что ты, мама, залетела? Какого хрена я должна жить с мужиком, который всю жизнь будет мне чужим? Вы часто говорите о том, что главная свобода каждого человека – это возможность самому делать выбор и принимать решение. Так какого черта вы хотите лишить меня этого права? А если вас отправить к врачу лечиться от гетеросексуальности? Как вам это понравится? – Гетеросексуальность – это нормально! – возразила срывающимся голосом Тамара Федоровна. На неё тоже произвела впечатление пламенность в Лёкином голосе. Остальные вообще молчали, ошарашенные. – Вы Бог? Вы что, Бог, вашу мать? Откуда вы знаете, что нормально, а что нет? Вы так решили потому что вам с детства внушали, что девочка должна любить мальчика. А если всё не так на самом деле? А если Бог создал женщин для женщин и большинство заблуждается? – Большинство заблуждаться не может! – Да что вы? Значит, когда большинство в мире думало, что сифилис – это приговор, они были правы? Значит, сифилитикам оставалось только расставаться с жизнью добровольно, чтобы не затруднять общественное мнение? – Не путай! – взревел Петр Игнатьевич. – Это разные вещи! – Да ни хрена это не разные вещи! Ваше большинство может идти в задницу, а я всё равно буду жить так, как хочу! Так, как хочу Я, а не кто-либо еще! И мои ошибки будут именно моими, ясно? Лечить меня вздумали? Значит, я опасность для общества? Ну хотите, я пойду вены себе вскрою? Этого добиваетесь?! – Ленка, хватит, – сквозь слёзы попросила Лиза. – Да ни хрена не хватит! – закричала в ответ Лёка. – Как ты не понимаешь, что они пытаются сделать из нас себя! А так никогда не будет, слышите? Я не буду жить черт знает с кем только потому, что так надо. Мне наплевать на ваше большинство, на общество и всё остальное. Для себя я нормальная. А на ваше мнение мне плевать, ясно? – Ясно, – голос Бориса Сергеевича перекрыл голос дочери, – Мне неясно одно – ты ни разу не сказала, что любишь Лизу. Это так? – Нет! – выплюнула Лёка. – Нет, я её не люблю. Но я влюблена, мне тепло рядом с ней, и этого достаточно. – О чём ты тогда говоришь? – укоризненно кивнул мужчина. – Ты не любишь её даже. О какой свободе выбора идет речь? – О самой обычной… – Хватит, – прошептала Лиза и неожиданно все смолкли, – Хватит, я прошу вас. Уходите все отсюда. Я больше не могу. Хватит. – Детка, я… – Ты всё сказала! – Лиза оттолкнула протянутую Лёкину руку, спряталась в угол комнаты и тоже закричала. – Хватит! Слышите? Уходите все! Оставьте нас в покое! Мы сами разберемся! Во всем! Мама, папа… Если я вас такая не устраиваю – значит, прощайте. Не будет Лёки – будет другая женщина. Мужчины не будет. Не нравится – значит вон! Насовсем! Не смейте превращать мою жизнь в кошмар… Не смейте… Не смейте… Лиза обхватила свои плечи руками и, плача, сползла вниз на пол. Лёка озверела. Обернулась к родителям и гостям, склонила голову, сверкнула глазами: – Довольны, мать вашу? Уходите. Вон из моего дома. Все. – Лена… – Вон, – выплюнула, – Все вон. Расширенные от гнева Лёкины глаза закончили разговор. Все четверо быстро собрались и ушли, пообещав еще вернуться к этому разговору. Лена с грохотом захлопнула за ними дверь и метнулась в комнату. В её груди клокотал гнев и ярость. И она впервые в жизни искренне жалела, что эти люди – родственники. Что нельзя ударить их и сбить эту спесь и уверенность в своей правоте. Лиза сидела на полу, прижавшись щекой к стене и горько плакала. Лена присела на корточки рядом и протянула руку. Рывок – и её рука оказалась отброшена резким ударом. – Детка… Ты что? – прошептала Лёка удивленно. – Иди к черту! – выплюнула Лиза. – И не смей называть меня так больше. Иди к черту. Навсегда! Лёкины ладони сжались в кулаки. Она помедлила секунду, справляясь с гневом, а потом рывком поднялась на ноги, схватила куртку и выскочила из квартиры. Вслед ей летели сдавленные Лизины рыдания. Лена вернулась домой только следующим вечером. Прошла, не разуваясь, прямо на кухню. Посмотрела на сидящую за столом зареванную Лизу. Вздохнула. Тяжело присела напротив. – Это конец? – спросила просто. – Да, – кивнула девушка. – Почему? – Потому что я так больше не могу. Вчера на секунду я почувствовала, что ненавижу тебя. Я не могу больше бороться твоим детством, Лена. Ты ребенок еще. Я не могу так больше. – Значит, я слишком маленькая для тебя? – сверкнула глазами Лёка. – Да. Ты импульсивна, ты совершаешь поступки не задумываясь о последствиях. Ты оскорбляешь людей. Унижаешь. Ты эгоистка. – Понятно, – кивнула сумрачно и, сжав губы, доверху застегнула молнию на куртке, – И ты больше не любишь меня? – Люблю. Но я так больше не могу. Я устала от тебя. От твоей неразумности. От твоей лжи. – В чем я тебе лгала? – процедила. – Во многом, – вздохнула Лиза, – Ты говорила, что любишь, не любя. Ты изменяла. Этого достаточно. – Когда я тебе изменяла? – вскинулась Лёка возмущенно. – Со Светой. Или это не измена? Это было словно удар под дых. Будничность Лизиного голоса сказала Лене то, чего не сказала бы и сотня слов. Бесполезно было бы что-то доказывать и в чем-то убеждать. – Откуда ты знаешь? – спросила отрывисто. – Я давно знаю. Она позвонила мне на следующий же день после того, как это произошло. И в подробностях рассказала, как ты занималась с ней любовью. – Почему ты не прогнала меня раньше? – сердце сжалось и заколотилось быстро-быстро. – Не знаю. Наверное, потому что я дура. Ты вчера оскорбила всех, Лена. Меня, твоих родителей, моих. Ты сделала это не потому что НАС обидели. А потому что задели ТЕБЯ. Ты. Ты. Только ты. Всегда и во всем – только ты. Я устала. Я больше так не могу. – Дай мне шанс, – попросила, – Я всё исправлю. – Ты не сможешь. Ты не любишь меня. И не можешь заставить себя полюбить. Потому что тебе в принципе не знакомо это чувство. – Скажи еще, что я иду по трупам. – Так и есть. После тебя остаются только покореженные сердца. Я хочу своё попытаться спасти. Если еще не поздно. – Тебя послушать – так я просто монстр получаюсь! – вскипела Лёка. – Так и есть, – кивнула Лиза и вытерла слёзы, – Я перееду к маме сегодня же. Очень тебя прошу – дай мне уйти спокойно. И не останавливай. Я не переживу больше ни одного скандала. – Ты не хочешь даже поговорить со мной? – Почему же? Давай поговорим. Вот только о чём? – А тебе кажется, что говорить не о чем? Ты так просто перечеркиваешь год нашей жизни? – Ой, Ленка, – простонала Лиза и закрыла глаза ладонями, – Ты хочешь сейчас меня виноватой сделать? Пусть я буду виновата, пусть. Потому что причины нашего разрыва уже больше не имеют значения. – Почему? – Потому что НАС нет. Есть ты. И есть я. А нас нет. И никогда не было. Я со многим мирилась, Леночка, весь этот год. Многое прощала, многое проглатывала, но я так не могу больше. Ты оскорбила меня, моих родителей, своих родителей. Ты лгала. Ты предавала. Но всё это я могла бы простить, наверное, если бы ты меня любила. А ты не любишь. Я не нужна тебе и наши отношения тебе не нужны тоже. Лёка не нашлась, что ответить. Она помогла Лизе собрать вещи, вынесла сумки на улицу и упаковала в багажник машины. Они почти не разговаривали – одной было просто нечего сказать, а другая боялась, что если заговорит – начнет плакать. Ехали тоже молча. Лена крепко сжимала ладонями руль, исподлобья вглядывалась в дорогу и рывками переключала скорости. Магнитола отзывалась в её сердце мягкими звуками какой-то песни: Лёка припарковала машину прямо у подъезда. Помедлила несколько секунд, собираясь с силами, потом выскочила на улицу и открыла багажник. Лиза вышла следом. Они стояли друг напротив друга, такие непохожие и в то же время такие одинаковые. – Занести сумки? – тихо спросила Лёка. – Нет, я сама, – прошептала в ответ Лиза. Она медлила, вглядываясь в родное лицо, силясь как-то запомнить, оставить навсегда в памяти синие глаза, густые брови, челку, упавшую на лоб. И изогнутые губы. Изогнутые. Губы. – Тебе хоть чуть-чуть жаль? – выдавила из себя Лиза, едва сдерживая слёзы. – Да. Мне очень жаль. – Я пойду. – Иди. Лёка не двигалась и Лиза тоже не пыталась сделать ни шага. Она летела взглядом навстречу таким любимым глазам и ощущала такую боль, которой в её жизни до сих пор не было. Наконец Лена вынула сигарету, стиснула её зубами и рывком захлопнула багажник. – Я пошла, – кивнула Лиза и подхватила сумки, – Пока. – Пока. Девушка поднялась по ступенькам к подъезду и начала набирать код на домофоне. И в Лёкиной голове ярким взрывом вспыхнуло: – Обернись! Просто обернись! Обернись – и я остановлю тебя, схвачу в охапку и увезу домой! Тебе нужно только обернуться! Пропищал что-то домофон, и опущенные плечи исчезли в темной подъездной дыре. Не обернулась. Лена тихонько докурила, глядя на горящие желтым светом окна, выбросила окурок и села в машину. Нужно было куда-то ехать. Только вот куда? Мотор заурчал, автоматически включилась магнитола и из окна ударил в лицо свежий ветер. Лёка сунула в рот еще одну сигарету и выключила мобильный. Ей не хотелось сейчас никого видеть, ни с кем разговаривать. Девушка вырулила из центра, поездила немного по студгородку, притормозила у Октябрьской площади, откровенно завидуя шатающимся без дела студентам. И вдруг засмеялась, выскочила из автомобиля и рванула к магазину «Копейка», прямо напротив первого общежития. Магазин встретил её еще несколькими течениями из студентов и студенток, и богатым ассортиментом пива. – Две бутылки невского. Классического. Пожалуйста, – улыбнулась продавщице. – Что, сессия не скоро, гуляем? – улыбнулась в ответ девушка за прилавком. Лёка вздрогнула. По всему телу растеклась какая-то радость и веселье. Она вдруг снова ощутила себя юной девчонкой, которая когда-то эпатировала весь студгородок одним своим видом. – Да ну нафиг эту сессию, – хохотнула Лена, – Пивка попить никогда не помешает. Присоединитесь? – Нет, спасибо, – продавщица показала белые зубы и красивую улыбку, – Может быть, в другой раз. – Может быть, – кивнула, забирая сдачу, – Очень может быть. С двумя бутылками в руках Лёка выскочила из магазина, сунула в задний карман джинсов зажигалку и отправилась к лавочкам на Октябрьской площади. Её взгляд и слух отчаянно искал знакомых. Но эти люди были слишком молоды чтобы знать Лену. Слишком. Молоды. Наконец, девушка нашла свободное местечко на длинной лавочке в тени деревьев, приземлилась, даже не проверив сиденье на степень чистоты и прислушалась к разговорам компании рядом. – Загоруйко – урод! – доказывал молодой парнишка, находя среди своих слушателей полное понимание и сочувствие. – Я ему на два вопроса ответил, а он, козел, сказал, что тема доклада не раскрыта до конца. И влепил зачет. Вместо «отлично». – Да он молодых пацанов вообще терпеть не может! Ой, а наша вахтерша вчера вообще сбрендила! Мы пришли в час, а она дверь не открывает. Коза, блин! – А ты где живешь? В тройке? – Ну да! Полина вообще сука. Да и Тамара тоже. Там только Альбина нормальная – даже если спит уже, всё равно впускает. – Ой, жрать хочется… Может, пойдем к нам пельменей наварим? – Да сколько можно эти пельмени жрать? Давайте лучше паштета? – Ностальгируешь? – чей-то голос сзади заставил Лену вздрогнуть. Это был очень знакомый голос. Очень. – Ты? – протянула Лёка ошарашено. – Откуда ты здесь?! |
|
|