"Мы — из дурдома" - читать интересную книгу автора (Шипилов Николай Александрович)

MAIDANUTIST

И вот в поисках Юры, чье беспокойство о плачущих детях превысило данные ему судьбой пределы, мы в Киеве. Он так и остался красавцем, достойным кисти божественного гения, но мы с депутатом Парамарибским видим и другую картину, достойную кисти самого сатаны. А видим мы предвыборный митинг.

Либеральная банда сытых и самодовольных жлобiв прилюдно оголила всех, перевернула на живот. И вот некоторые любители уже суетливо тащат большой помост для пущего удобства. Какие-то джентльмены неведомой простым смертным удачи очень тяжелым весом уселись своими задами на электоральные спины, погоняя:

— Низзя, лежать!

Признавать самого себя трусом человек часто боится больше всего на свете. Скажи смелому дядьке: «Снимай порты — пороть будем! Боишься?» А он — нет, он не трус. «Тю-ю! Испужал ежа!» — говорит он поперек страха и снимает порты, и ложится.

Все легли и здесь, и сейчас. Стоящая в стороне стайка разноцветной политмелочи вдруг заспорила меж собою. Слышны были глянцевые маты, задушевные крики, сильные удары и жалобные хрипы. Но особый колорит представляли те, которые внутри кольца братков — базар их неспешен, взгляд меток, вид усталый. Они — паханы.

А дети-то по всей земле плачут…

Этого не понимает беспонтовый горожанин, владелец личного дачного участка пан Титушкин, жiнка которого стала оранжевой настолько, словно у нее социальный гепатит-В. Он, Титушкин, с волнением и огнем неизвестной доселе природы в своей крови смотрит на трибуну, где стоят вэлыкi людыны. Ему кажется, что из сибирских лагерей вернулись люди, исстрадавшиеся в борьбе с Кучмой, чтобы смести с лица земли порочный режим. Одно не возьмет в толк пан Титушкин, читая их биографии в прокламациях: где следы репрессий и преследований? Обалдеть же можно, козаче: ведь все они и при Кучме процветали! Они занимали высокие посты, получали зарплату не в рублях, а в тоннах.

— А шо им трэба? Воны ж файно живуть? — указывая на трибуну, спросил пан Титушкин жiнку.

— Значит… э-э-э… они… э-э-э… жертвуют личным благополучием во имя… э-э-э… народа!

«Да-да, вот они и вышли из подполья, настоящие-то коммунисты-ленинцы, они снова и снова жертвуют собой. Они вступают в правильную партию всегда, не то что я…» — зачарованно думает Титушкин.

Трудно отказать ему в плоском, как фанера, здравомыслии: ведь именно коммунистическая партия воспитала их, птенцов из ленинского гнезда, которые сегодня возглавляют самые разные партии и движения. Идеалисты в той системе не прижились, а этим-то что? Им был бы у соседа стол накрыт, да чужие галушки не переводились.

Суетится с козырною распальцовкой кандидат во что-то Гузий, бывший вице-премьер. Он со своею потешной рябой рожей тоже вписался в калашный ряд. Деловые хунвэйбины — очень пухорылые ребята — обнимают Гузего. Они о чем-то ему трут, и Гузий затихает, вопросительно глядя на знаменитого боксера Рыло, лицо которого посечено боевыми шрамами. Боксера Рыло столько раз били по голове большими черными кулаками, что он решил стать президентом Украины, а пока «светился» на майдане, строго поглядывая на жаждущих воли и незалежности земляков. Люди внизу показывали на него пальцами и радостно скандировали:

— Ры-ло-з-на-мы! Ры-ло-з-на-мы! Ры-ло-з-на-мы!

Да, Рыло было з ними, як знамя. А по славянским землям сироты плачут от этих рыл.

Тем временем под гипнотическую песенку «Разом нас богато…» на площадь впустили гаеров, скоморохов и шутов, дабы братва не заскучала перед грандиозной расслабухой. Среди толп восторженных юнцов действуют группы хорошо тренированных боевиков. Суетятся на подмостках ряженые, крашеные, псевдозлобствующие, псевдоправдивые, псевдодрузья, псевдовраги. Истошно вопиют либеральные «радетели» о благе народном. Угрюмо шипят большевицкие «монстры». Умничают о чем-то не по делу «комсомольские умники». Корчат страшные гримасы «боевые генералы» и пускают в сторону лежащих штафирок черные самолетики «дартс» — метки справедливого гнева. Азартные пидрахунцi с экзит-пулами бегают, торгуя вразнос забродившей, как на дрожжах, ложью. Они похожи на мародеров, выживших после ядерной войны. Им дивно платят неизвестные доброжелатели — те, кто желает их добро сделать своим. Тут уж пидрахуй, нэ пидрахуй[17]…

Братве скучно, как отмечает бесхитростный грамадянин Титушкин, которому скучно не менее. А более всего хочется ему отпить горилки из припрятанного четка. Лишь однажды, когда все глухо заржали, Титушкин тоже почему-то улыбнулся в подкову своих усов. Это когда смешной «мусор» начал стрелять по своим землякам из картонного пистолета. Он явно переигрывал: что-то грозно выкрикивал, блестя в закатном солнце маленькими канцелярскими очечками.

У одного из деловых хунвэйбинов звякнула мобила — роуминг. Кто-то громко пустил ветра от неожиданности или из соображений простого паскудства. Братки переглянулись, думая, что затрещал цивилизационный шов, и молча кивнули Гузему. Это значило: кончай эрмитаж и давай, лошина, работать — твоя очередь. А то у всех уже чресла застоялись. Мы-де начнем, а потом и основные стоики подтянутся.

Пан Гузий напрягся. Он стал похож на плакат времен последней оккупации Украины колорадским жуком. Нельзя было сказать, что он всегда был с братвой или же из братвы. Пан Гузий даже зоны не нюхал. Просто подвязали его одни очень серьезные не местные. Они пристегнули его через воровские дела и определили быть кукольным верховным адмиралом, но тiлькi щоб под местной шпаной. По-русски они говорили нынче через переводчика.

При этой мысли Гузий покосился в сторону супруги Титушкина. Она издалека напряженно следила за героем и, встретившись с ним взглядом, с готовностью расплылась в улыбке. В глазах ее мелькнуло то, что психиатр назвал бы страстью к вожделенному подчинению в своей финишной форме, а Титушкин — блядовитостью.

Титушкина эти проблесковые маячки насторожили. Но жiнка Титушкина легко вздохнула и, мимически запутывая следы, спросила супруга:

— А бакунинцы будут?

Он не знал, кто такие эти бакунинцы, и спросил об этом народе соседа по толпе. Сосед по толпе, весь в кожаном, как старинный водитель ленд-лизного «студебеккера», дал разъяснение: на складах истории, мол, не осталось настоящих бакунинцев, есть только завалы свидомых, недобитки бандеровцев и выводок неотроцкистов. Нет чтобы спросить о том, возвратятся ли мужья к воспитанию жен плетью за подобное тяжелое глазкостроение.

— А вы — за кого? — тут же засверкала очами жiнка на соседа в коже.

Тот все понял и сказал, сочувственно глядя на Титушкина:

— Я — за укрепление традиционных семейных отношений, кума! — он нервно подмигнул чоловiку Титушкину. — Читайте умные книги! Я — за ведение активной просветительской работы по выявлению и обличению имеющихся закамуфлированных пидоров всех мастей — гомил и лесбий! Однажды пидоры, рэкеты и все продажные суки выдохнут «ху!» и пойдут в ад навеки. Я верю! А вы за кого, кума?

— Я пока еще не знаю. Но — браво, браво! Кум моего кума — мой кум! Присоединяюсь! — восхлопала жiнка ресничками, а также и в ладоши.

Вздохнул и Титушкин: образованная какая жiнка-то у него, работяги! Его не интересовало, кто придет к власти в результате выборов. Он знал: надо просто не дышать. А жить вообще-то надо. Питаться надо. Развалится государство, и нехай развалится. А вот кто куски в сумку соберет — это отдельный вопрос. Власть валяется на тротуаре, и нехай валяется, нечего это трогать. И так уже запачкались. Титушкин был одержим мечтой о хате с прудом, где водоплавают карпы и лыбеди, и где может запросто утонуть любая жiнка. Ему не нужны, да и недоступны были, французское Божоле, вина Бордо и Прованса, плато Каркассон и Бургундии, рейнские вина или вино из Чили и Калифорнии. Под шумок утомительной революции он достал из своего кармана четок горилки, вполне пригодной для поливки картофеля от колорадского жука, на второй скорости опростал сосуд, а тару незаметно запихнул жене в карман плаща.

Титушкин никак не мог отвыкнуть думать на ядреном русском языке:

«Придем домой, поймаю ее, дуру, с поличным! Вот и поржем тогда с сыном Остапом! Слышишь ли, сынку?..»

Втуне он считал, что любое нарушение супружеской верности должно караться — если не смертью, то, на худой конец, переломом рук и ног или отсечением ушей и носа, как поступают с неверными женами на островах Самоа. Отож дэмократыя!

«А этот кто, в кожаном пальто?..» — вздохнул Титушкин.

Вздохнул и рябой Гузий, но не так легко, как работяга Титушкин, а так тяжко, как горловский шахтер после бани, где полгода нет горячей воды. Он нюхнул кокаину и двинулся к мирно распластанному народу, ждущему, когда его, народ, окозлят и опустят во всей его, народа, электоральной невинности.

По мере того, как Гузий толкал свою речугу, которую до этого писали усердные девочки-помощницы, постепенно улетучивалась постоянная горечь борьбы. А говорил он то на русском, то на украинском. Это дипломатично. Но дети плакали еще горше.

— Давайте же быть проще: кого устраивает стойловое содержание, тот пусть жует и не мычит, кого нет — пусть сделает хоть что-то конкретно от него зависящее, на каждом конкретном месте! Голосуйте за нас в моем лице! От Киева до Минска, Баку и Москвы мы ведем святую войну против авторитаризма, мрачного призрака возрожденной России и воскресшего ее КГБ! — кричал Гузий. Он ярко демонстрировал симптомы бредовой переоценки фактов различной давности, экспансивного, интерпретативного бреда и «кривой логики». — Ми готові мучитися під санкціями Росії, якщо у них кишка не тонкою виявиться. В страданіях душа савєршенствуєца, адні радості вкушать нєльзя! Тому навіть якщо ми страждатимемо від санкцій, то це знову ж таки для нас буде плюс, бо матимемо ми царство небесне за страждання на Землі! Тобто у будь-якому разі ми виграємо у москалів! Невпровадять санкції — прекрасне життя проживемо, впровадять санкції — винагороду на небесах дістанемо за страждання на Землі!

Голос его крепнул и летел куда-то вверх — поверх лежащего электората, поверх молча ухмыляющейся братвы, поверх кричащих шутов, он подхватывался резкими порывами ветра и растворялся в торжественном небе. К концу спича, как его называл один из «серьезных», Гузий уже и сам верил в то, что говорил:

— Они говорят: «запад» уничтожил нас рекламой бытовой дешевки, свободой порнухи и жвачки! А «восток» с его голодомором — он что, с нами в цацки игрался?! В одиночку нам их не одолеть, но если нашей дипломатии удастся втянуть в игру Соединенные Штаты и Европейский Союз, то мы демократизируем Россию и Белоруссию по собственному образу и подобию! Вы спросите: а в чем же наш интерес? А наш интерес заключается в том, чтобы увидеть торжество демократии!..

Какая чистая детская любознательность! На заднем плане человек, похожий на Хавьера Болану-Блю, от почтения трепетал невинными с виду ляжками. Он думал: «Это еще не конец!»

— А влада у США є проукраїнською! — с адвокатскими вывертами нес свою горькую чашу лжи Гузий. — Ви ж бачите як справно американці усе роблять за наказам Ющенка: наказав Ющенко — дали гроші, наказав Ющенко — зняли поправку того Віника, наказав Ющенко — оголосили україну країною з ринковою економікою! Наказав Ющенко — до СОТ приймають, наказав Ющенко — до НАТО приймають, накаже Ющенко — до України цілою країною приєднаються! Що скаже Ющенко, те й роблять! Тому не перевертайте усе, москалі проклятущi, з ніг на голову!

Если послушать выступление пана Гузия внимательно, то получается, что благополучие украинца напрямую зависит от степени ненависти ко всему русскому.

— Покажите мне на карте государство русских! Покажите русские владения, типа Татарстана, Башкортостана, ну, хоть типа Ямало-Ненецкий АО[18] либо Еврейской АО! Покажите его, я буду очень вам признателен!.. Я тут что-то искал типа Русская АО — ничего не нашел! — отрабатывал бабло Гузий. — Нет такого государства!.. Так чем же они нам так дороги, эти неведомые инопланетяне?..

А еще он поведал электорату о том, как в Николаевской области в него за такие слова кинули арбузом, но не попали. Кинули потому, что люди в своей массе — скоты. Если он, Гузий, кинет кое-что кое-куда, то кое-кому мало не покажется. Но:

— Если нас кинут — собирайтесь все здесь! Мы победим! Каждый день вам будут подвозить пять тонн овсянки и десять тысяч буханок хлеба!.. — выговаривал он четко, как пишмашинка.

Но как только оратор очеловечился и перевел дух, над площадью прозвучал звонкий голос юродивого ясновидящего по кличке Одноглазый Мао:

— Америка — логово Сатаны! Скоро раздастся с неба: воздайте этой великой блуднице, развратнице сатанинской, как и она творила вам, и вдвое воздайте ей по делам ее![19] И будет сожжена огнем Гнева Божиего, ибо силен Господь Бог, судящий ее![20]

Братки споро кинулись на Мао, но он продолжал возглашать, указывая корявым перстом на рябого Гузия:

— Это же Кучма! Это не Гузий никакой — это Кучма, комендант всея Украины! Стреляйте в него, в колено Даново! Во власти — аморальные люди-и-и! Трупы!

И тут же братки его повалили, стали валять ногами, влили ему в бородатый рот шотландского скотча. А чтоб непьющий Мао не попросил закуси, они заклеили этот рот ровной полоской польского скотча. Для надежности спеленали деда семидесятисантиметровыми, но фальшивыми избирательными бюллетенями.

Краем единственного глаза ясновидящий Мао увидел, как набрякли тяжестью тела многих из лежащих пред ним. Видел он и то, как вожделенно при этом глотает слюну братва, как носятся меж рядов радостные «вазелинщики» с ведрами и разноцветные шуты с пестрыми флажками. Люди с подиума скоро демократизируют их по-американски до полного «фарша».

Тогда из черной непонятной толпы одетых еще и не поваленных еще людей раздались грозные выкрики:

— Гузий, двуликий анус! Донецкие идут!

— С хоругвами!

— Гузий — пидор! Зарядить ему в башню бутылкой!

— Прокатимо померанчiву проститутку на выборах!

«Где культура? Придурки! А придурки на морозе — это от сытости желудка и неразвитости мозгов… — печально, как демон — дух изгнанья, мнил Гузий по-русски. — Пусть эти чудаки сами себя оккупируют. Главное, чтобы все было добровольно, как самообслуживание… Нет, это не мой народ, это не моя нация, ногой бы ее да по копчику!..»

Он еще не знал, что все произойдет с точностью «до наоборот». Он знать не хотел, что ритуальное стремление отделить себя от других свидетельством о патриотизме и порядочности подпадает в категорию клинической медицины.

В этот момент одна девочка положила перед ним лист бумаги, на котором было нацарапано: «Чисто конкретно кончай базарить!!! Пульну!!!»

«Без единой запятой!» — пан Гузий съежился, скомкал тремя пустыми фразами речь и, стараясь прямо держать спину, удалился со сцены. Большие деньги любят тишину.

Но этого его афронта никто уже не заметил. А пан Гузий не заметил, что времена оборвались, и внезапно, и грозно наступила человеческая история. Все труднее и труднее становилось брехать на ее караван, все более дырявым делалось куцее одеяло лжи, которым он прикрывал свое дряблое убожество.

Но море синих знамен колыхалось над площадью. Мы с Сеней улыбаемся, мы отлично знаем, что в хороших дурдомах по стенам камер пробрасывают водоэмульсионной краской ровную полосу приятного голубого цвета. Утонченные, пресыщенные садизмом психологи считают, что этот цвет способствует правдивости. Синий и голубой цвета означают доверие, спокойствие, долг, логику, хотя и есть в синем колере оттенки холодности и отчуждения. Тут все по науке.

В синем море правды парусили оранжево-желтые флаги. Сознание обывателя радостно, как юная фигуристка по льду, скользило по поверхности событий. Спадет оранжевая полуда с глаз, ибо факты упрямая вещь: страшное подорожание основных продуктов питания, инфляция и стомиллионовая селедка с мутными глазами чекистки. Безработица — обязательно. Лютое поднятие цен на бензин, коммунальные услуги, сахар, хлеб, мясо, газ. Признание судом второго генерального прокурора главнее первого. Признание вторым, который главнее первого, отсутствия Бога живага, и признание богом всякого, у кого есть удостоверение об этом, и тому подобное. Нет спасения, кроме пожога этой плохой «дурки».

В хороших клиниках считают, что желтый цвет успокаивает клиентов. Желтый колер связывают с оптимизмом, уверенностью, дружелюбием и высокой самооценкой. Однако стоит ошибиться в оттенке, и тогда желтый цвет может спровоцировать страх, депрессию и неадекватное поведение, как вторжение, например, китайцев в США. Тут тоже всё — как написано в учебниках по психиатрии.

Грубо, как мат в уста младенца, вторгались в поле зрения красные полотнища. Красный цвет, как говорил наш главврач, вызывает агрессивность. Смешение всех этих цветов давало коричневый цвет. Это ясно видел Мао, поваленный на поляну, густо цветущую жеваной жвачкой. Он знал, что коричневый цвет считался некогда цветом мужланов и простолюдинов. Им пользовались наряду с желтым для траура. Символический смысл коричневого цвета означал нищету, безнадежность, убогость, мерзость. И никакой вам мистики.

— Кохаймося по-вкраинськи! — удачно просолировал необачнiй пан в кожаном пальто над розовым ушком жiнки Титушкина.

— Трэба быты жiдовско-москалiвську свiлочь! Геть, проклятущи москали! — вскричала она в велией радости. — Война с Кацапстаном! Идем мочить жiдовску кацапню с их москальским папой Путиным в москальских сортирах!

Хорошо, конечно, что у женщин есть какое-то мнение, но жаль, что оно вредит обществу. Титушкин догадывался, что жiнкин антисемитизм принимал клинические формы. Замыкаясь на массу, он выходил из кокона личного заблуждения. Он угрожал жизни будущих поколений.

Сам же Титушкин лишь шевелил губами, в простоте своей не зная, что бы такого исторического сказать. Но история легко обходилась и без него.

— Наградим галицаев по заслугам! Пусть просерутся за Украину!— кричали другие, такие же «маленькі українці», там, где шли исторические выборы, там, где Россия долго и незаметно плела византийскую паутину на изнаночной стороне геополитического ковра.

А особенности русской души хохла Титушкина искали своего вклада в современную историю на лицевой его стороне.

Предыстория же такова.

Сначала в прессе появилось сообщение, что на территории Украины обнаружено огромное месторождение нефти. Но оказалось, что его разработка затруднена тем, что нефть находится в цистернах, а цистерны эти самые с огромной скоростью движутся транзитом из России в Западную Европу.

Потом украинские геологи сообщили всему миру о сенсации: оказывается, газ на Украине ни хрена никакой не российский, а просто идет из какой-то здоровенной трубы! Потому-то, когда мимо дачи Титушкина тянули нитку газопровода, у его парубков — Остапа и Ондрия — появилась гениальная идея самопально подключиться к этой о-о-очень здоровенной трубе.

Тато Титушкин пошел к русским рабочим и договорился. Газ к нему провели. Титушкин с оранжевой супружницей наслаждались почти что голышом и почти месяц. Целый месяц они варили гречневую кашу на газу. Но потом газ внезапно кончился. Начал он выяснять: в чем дело-то, господа москали? Где газ, геноссе Путин? Набридло! Разоряете! Вам бы самому-то, полковник, хотелось рыться в мусорном контейнере в поисках хлеба насущного? Разумеется, нет. А как мне прикажете сохранить здоровую психику, как поддерживать ее продуктивной супружеской и трудовой деятельностью без наличия газа?.. Давайте же, москали, тихо гнить дальше, но только все вместе! Не пора ли уже по-взрослому, с чувством собственного достоинства, вернуться к дружбе или создать хотя бы Всегалактическую Украинскую федерацию?

Не на шутку испугавшийся Путин, видимо, подключился на астральном уровне, курьером он прислал приветственную правительственную шоколадку. Титушкину показалось, что некто свыше спросил:

— На какой базе, Тарас, ты будешь федерализацию проводить?

— Я-то? Тю-ю-ю, хлопче! Да хоть и на овощной! — обрадовался и затрепетал всеми фибрами и вибриссами пан Титушкин.

А оказалось — что? Оказалось, что голимый обман. Остарбайтеры и не думали подключать к трубе хозяйство Титушкина. Они просто закопали баллон с газом в соседнем огороде и к нему, этому баллону-то, подключили вельможного пана Тараса Титушкина. Что ж, кошку бьют — невестке намеки дают. Теперь чоловiк и жiнка, надеясь поправить положение, едят много гороху и копят выхлопы в полиэтиленовых мешках.

Жiнка уже люто возненавидела москалей. Воя, как спецсредство, она ударилась в плаче об пол и обернулась после этого революционеркой. Она стала злее, чем неизвестно чья Землячка — эта бундующая большевицкая сволочь из киевской чеки. Тарас захотел переложить благоверную с пола в постель, но она восстала, как панночка из домовины. Подняла голову, казалось бы, лишь для того, чтобы спросить о главном на языковой смеси русского и малорусского. Она осклабилась, как издохшая нутрия, и спросила нутряным голосом:

— Найщо, тi, кат, раздел меня, растелешил? Найщо разболокал?.. — а далее она даже закричала вдруг на чоловiка голосом курящей гашиш вороны: — Геть на вулицю! Ломай москалям челюсти! Це як рукa чи нога з гангреною: не відріжеш — все тіло зігниє!..

И долго еще лежала жiнка-вiдьмачка нагишом, но вся в слезах, пред вожделеющим чоловiком, спрашивая его:

— Як можна так житии? Мені соромно за свою «малу батькивщіну»! Вони вегатують тут, на Захiді, але свідомість у них пропитана наскрізь ідеологією Лєніна-Сталіна-Путіна-Мао! Жiды проклятущи!

Разрушение семей — первый верный признак начавшейся общественной коррозии. Господь создал женщину для продолжения рода, а не для того, чтобы сиськами трясти со всех экранов и журналов. Эти революционные куклы с воплями: «Тарасе, прикрой!» — начинают писаться прямо на майдане. И эта большевичка Марина — мать его сыновей Остапа и Ондрiя! А ведь он, васильковоглазый укр пан Титушкин, любил ее, эту пани хохлушку, эту черноокую лань, как иной водила любит «газель» с немытыми фарами. Оставь надежду всяк на стерве женившийся. Пророк Мохаммед своей жене Коран безуспешно впаривал лет около сорока — куда уж Титушкину с его домостроем! Однако что делать? Именно женщины придают смысл и прелесть нашей жизни. То-то, что прелесть…

«Видать, в дерьме нам жить веселее…» — покачал седеющим чубом пан Тарас Титушкин и сказал робко:

— То москалi тоби, то жидi!

— Отже, ще не стане жидів — щезне і жидівська проблема! — вещала жiнка. — Отже i весь вихід! Єдиновірно і простий — до неможливого! Чи їх знищать народи, чи їх депортують з усіх держав свiта!

И еще более робко сказал тогда чоловiк:

— Наскрiзь, кажу. Воно так… Свыня — вона і в Африці свыня…

А сам тревожно посылал в эфирные просторы Вселенной сигналы следующего содержания:

«Все эти выборы — это одно безобразие, мужики! Кто может швырять такие деньги, миллионы гривен на «ветер»? Только людоеды! Будьте бдительны, мужики, особенно в отношении к своим женам, матерям, дочерям. Получается, что гречневая каша — это такая субстанция, которая имеет свойство вскипать, даже в их головах!..» А далее шла матерная рябь.

А на майдане тем временем шла своим ходом подготовка к очередному туру чемпионата Украины по скоростному изъятию бюджетных денег. Страсти бушевали. Играли все. Лишь единственный болельщик, лежащий на площадном асфальте Мао, дико покосил на многие чужие ботинки, топтавшие его бороду, огненным, еще не выбитым, ясновидящим глазом.

«Это ведь не совсем человек. Вернее — не человек!.. — сумрачно думал Мао о Гузии. — Этот гад прекрасно знает о своем мертвячьем происхождении, поэтому старается реагировать на раздражители подобно живому человеку. Да! Он наделен нечеловеческими возможностями в плане физической силы, выносливости, но подойдите к нему сзади и уколите, скажем, швейной иглой в мякоть. А можно просто дать, как говорится, по башке. И тогда, если он не увидит вас, то он никак не отреагирует, поскольку ничего не почувствует — он мертвяк. Я очень рекомендовал бы людям, которые находятся с ним в контакте, провести такой опыт. Но как, как сказать об этом людям?»

Своим единственным глазом он видел и тот вопрос, который, как циркулярная пила, крутился в голове Гузия: «Как сделать так, чтобы это стадо не взбрыкивало?..»

«Они не только уголовники, но еще и дегенераты!» — подумал Мао, когда ему наступили на ухо.

Он не смог выдрать уха из-под подошвы кроссовки, но увидел ясным своим виденьем, что за спиной Гузия, откуда ни возьмись, возник благообразный пожилой мужичок без особых примет. Это был добрый Юра Воробьев-Горобэць.

Охрана словно оцепенела.

— Юра-а-а! Мы ту-у-ут! — перекрывая площадный гул и мат, слились воедино два мужских кацапских голоса.

Юра Воробьев-Горобэць приветственно помахал майдану руками, сцепленными над седой своей главой, и сказал так, что слышно было даже глухому:

— Карнавал начинается сразу! Можешь треснуться башкой о стенку, Гузий! Это — за сиротские слезы, козлина! — и дал Гузию такого смачного пинка, что сам Шива от зависти состарился бы, а Шива — тот бы осудил.

Пан же Гузий, запутавшись в микрофонных проводах, рухнул с подиума под ноги электората, но прогрессивное человечество даже не содрогнулось. Потом неведомая сила подняла его в воздух и натолкнула на стену ближайшего дома, его тело, как мячик, стало подпрыгивать от земли все тише, тише, тише — и замерло в положении стоя. Гузий ладонью стер с лица слезы, плюнул в ладонь и принялся чистить брюки, которые лопнули на коленках.

А с Юрой мы разминулись, оттого что нам с Сеней пришлось спасаться бегством от опознавшей его незабываемо наглое лицо публики…

Фу ты, ну ты, пан Титушкин! Что-то меня понесло. Скажут потом: не было, мол, ничего такого. Но — пока! Довольно! Прощай, до вiдзення, Титушкин — вымышленная мною невзрачная личность. Но если ко мне подойдет хоть один хохол-помаранч и скажет: «Ты, москалю, должен говорить на мове! Думать по-украински!» — то я, как и Юра, сочту это угрозой для жизни всего человечества. Хотя место этого сеньора Помаранча — на улице Фрунзе, в Павловской. Да будь он проклят, безумец. Знай, мои действия — полное физическое уничтожение объекта, от которого исходит угроза. Помнишь, пан, песню?

Пока майданутые борцы с коммунизмом жрали икру из партийных же кормушек, мы с Юрой и Сеней хлебали баланду в Сибири или получали слоновьи дозы лекарств по психушкам. И мы не размножались. Свидомые же украинцы размножаются нынче исключительно майданами. Иначе не могут. А потому вымирают сотнями тысяч. Жаль мне нас, славян. Жаль и паровозов. Это были восхитительно красивые, одушевленные, благородные существа. Долой разрушительницу государственных устоев Анну Каренину! Да здравствуют созидатели — белые братья Черепановы! Спокойной ночи, люди — изуродованные подобия Божии!