"На критических углах" - читать интересную книгу автора (Михайлов Виктор Семенович)

VIII.ТУПИК

Комов не ошибся, подполковник Жилин беседовал с рядовым Щербиной.

Не вызывало сомнения, что убийство Родина было подготовлено и осуществлено так, чтобы направить следствие по ложному пути, создав впечатление преступления на личной почве. Подполковник Жилин сделал вид, что принял эту версию. Ему не оставалось ничего другого. Если бы заключение судебно-медицинского эксперта Хлынова стало известно преступнику, он бы скрылся и запутал следы.

В материалах следствия отсутствовали улики и вещественные доказательства, изобличающие или хотя бы наводящие на след преступника. Следствию приходилось руководствоваться лишь теми скудными сведениями, которые Родин сам сообщил замполиту накануне своей смерти.

Со слов Родина было известно, что подозреваемый им человек был техником и курил сигареты без мундштука. Кроме того, время убийства Родина давало возможность предположить, что между девятью и двенадцатью часами ночи убийца отлучался в город.

Было ясно, Что преступник убрал со своей дороги Родина только потому, что техник заподозрил в нем врага. Но как преступник узнал о подозрении Родина? Подслушал ли он у открытого окна беседу Родина с замполитом, или Родин, пообещав майору еще внимательнее присмотреться к подозреваемому им человеку, сделал неосторожный шаг и обнаружил себя?

Единственный человек, который мог бы ответить на эти вопросы, покоился на деревенском кладбище.

Слесарю Мякишеву предъявили фотографии всего технического состава, но Мякишев не мог опознать среди них человека, подстрекавшего его расправиться с лейтенантом Родиным. Человек этот был одет в гражданский костюм, а техники сфотографированы в военной форме. Кроме того, Мякишев был настолько пьян, что вообще плохо помнил все, что произошло в эту ночь.

При тщательном осмотре травы подле сарая, где, по словам Родина, курил неизвестный, удалось обнаружить несколько окурков сигарет «Астра», по заключению экспертов, выкуренных без мундштука.

Единственным человеком, курившим сигареты «Астра», был техник Евсюков. Следствие двинулось вперед, но тотчас оказалось перед фактом полного алиби[4] Евсюкова, который все это время находился под арестом на гарнизонной гауптвахте.

Казалось, следствие зашло в тупик, но показание рядового Щербины, несшего караульную службу у гауптвахты, снова подвинуло следствие вперед. Через полчаса после того, как рядовой Щербина заступил на караул, арестованный офицер Евсюков ушел в лазарет и вернулся на гауптвахту только в двенадцатом часу ночи, перед сменой караула.

Вновь факты оборачивались против Евсюкова. Но неожиданно отлучка арестованного в лазарет подтвердилась: подполковник медицинской службы Вартанян в двенадцатом часу ночи застал Евсюкова в комнате дежурной медсестры. Евсюков пожаловался врачу на сильную головную боль, принял таблетку пирамидона и ушел.

Разумеется, расследование отлучки Евсюкова из-под ареста вел в качестве дознавателя командир роты охраны капитан Фарюбин. Здесь было важно не обнаружить интерес к этому делу подполковника Жилина.

В эти сутки дежурила медсестра Ярцева — грузная сорокалетняя женщина с выщипанными усиками над маленьким чувственным ртом и ямочками на щеках. На дознании Ярцева упорно защищала репутацию «скромной женщины». По ее словам, техник-лейтенант Евсюков пришел в санчасть лишь за несколько минут до появления подполковника Вартаняна.

Капитан Фарюбин просмотрел процедурный журнал и обнаружил, что в двадцать два часа была сделана инъекция пенициллина рядовому Имашеву. На допросе рядовой Имашев показал:

— Ровно в десять часов вечера я явился в санчасть и застал в комнате дежурной медсестры лейтенанта Евсюкова.

После очной ставки Ярцевой с Имашевым медсестра созналась, что техник-лейтенант Евсюков пришел к ней в санчасть около девяти часов и пробыл до половины двенадцатого.

Медсестра Ярцева получила строгий выговор. Но следствие опять оказалось в тупике: не мог же Евсюков в одно и то же время находиться и в городе и в санчасти!

Оставалось предположить, что если Евсюков то лицо, о котором говорил Родин, то преступление совершил его сообщник.

У техник-лейтенанта Евсюкова был большой и разнообразный круг знакомых, и, чтобы проверить всех этих людей, нужно было немало времени. Дело принимало затяжной характер.

Косые, острые тени от сосен сначала легли у штакетника, затем подобрались к домику, где помещался особый отдел. Сумрак согнал оранжевые закатные блики со стекол окон. Потянув прохладой и сильным ароматом ночной фиалки, зашелестел предвечерний ветер.

Подполковник Жилин не без сожаления закрыл окно, задвинул глухую портьеру, включил настольную лампу, взглянув на капитана Данченко, сидящего у стола, прошелся по кабинету и знакомым жестом провел ладонью от лба до затылка.

Подполковник брил голову два раза в неделю. Сейчас затылок и виски его отливали серебром.

«А голова-то у Василия Михайловича седая», — подумал Данченко, раньше он этого как-то не замечал.

— Прежде всего, товарищ капитан, — начал подполковник, — следует попытаться ответить на вопрос: какую цель преследует враг? Думается, что на это дает ответ перехваченная нами криптограмма. В конце месяца мы ждем эшелон новой техники, в которой конструкторам удалось преодолеть звуковой барьер. Скорость новых самолетов, их потолок, радиус действия и маневренность на больших высотах представляют для врага, я бы сказал, особый интерес. Если мы будем рассматривать поступки врага с позиции поставленной перед ним задачи добыть любой ценой секретные сведения о новой технике, нам станет понятной и линия его поведения. Враг не случайно подслушал разговор Родина с майором Комовым, К тому времени он уже знал, что Родин его подозревает. Враг следил за техником, шел по его пятам до самого штаба и, стоя у окна, слышал весь разговор техника с замполитом. Всякий другой на его месте скрылся бы, но, рискуя навести на свой след, враг убивает Родина. Ценою большого риска он хочет во что бы то ни стало дождаться прибытия эшелона с новой техникой. Взяв за основу это предположение, давайте, Максим Фадеевич, рассмотрим то, что уже нами сделано.

Когда подполковник Жилин обращался к нему по имени и отчеству, Данченко готовился к худшему.

— По вашей версии[5] техник-лейтенанта Родина убил Евсюков, — продолжал Жилин. — Вы кончили школу оперативного состава и должны знать, что расследование преступления по одной какой-либо версии, пусть даже самой вероятной, не объективно и опасно для всего хода следствия.

Заметив, как Данченко вспыхнул, подполковник повернулся к нему спиной, не торопясь, открыл сейф и достал блокнот. Когда он вновь взглянул на капитана, тот сидел по-прежнему подтянутый и спокойный.

— Давайте, капитан, построим несколько версий, — взяв со стола цветной карандаш, сказал Жилин. — Версия первая. — На чистом листе блокнота появилась цифра один. — Техника Родина убил Мякишев. Версия вторая: опасаясь разоблачения, убийство совершил Евсюков. Версия третья: Родин убит сообщником Евсюкова. Версия четвертая: преступление совершил враг, пособником которого является Евсюков; невысокие моральные качества этого человека дали возможность врагу использовать Евсюкова и направить следствие по ложному пути. Пятая: Родин убит неизвестным с целью ограбления. Такая версия тоже имеет некоторые основания.

Последовательно все пять версий подполковник занес в блокнот. Запись в процессе мышления стала его привычкой, она помогала ему сосредоточиться и надежно удерживать в памяти все, даже самые мелкие, обстоятельства дела.

— По версии первой, — продолжал подполковник, — достоверные свидетельские показания исключают участие Мякишева в убийстве. У преступника был расчет простой: разделаться с техником Родиным чужими руками или по крайней мере направить следствие по ложному пути. Будем считать, что последнее ему удалось. С рабочим Мякишевым я беседовал лично. Вчера он выехал в длительную командировку на Ростсельмаш. Отсутствие Мякишева в городе должно ослабить состояние настороженности у преступника, должно вызвать у него уверенность в том, что мы пошли по ложному пути, что Мякишев арестован и находится под следствием.

Первую версию подполковник перечеркнул в блокноте и спросил, обращаясь к Данченко:

— Вы что-нибудь хотите добавить?

— По первой версии нет, все ясно.

— Перейдем, товарищ капитан, ко второй. Против Евсюкова свидетельствуют косвенные улики: сигареты «Астра», окурки которых были найдены в месте, указанном Родиным, и привычка курить сигареты без мундштука. Вам известно, что человеческая слюна так же, как и кровь, подразделяется на группы? — спросил Жилин и, не дожидаясь ответа, достал из сейфа конверт, вынул из него бумагу, в верхнем углу которой Данченко успел прочесть: «НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ…»

— Окурки сигарет «Астра», найденные на аэродроме в месте, указанном Родиным, — продолжал подполковник, — и окурки сигарет той же. марки, выкуренные Евсюковым на гауптвахте, были направлены мною в Москву на специальную биологическую экспертизу. Перед экспертом был поставлен вопрос: «Были ли эти сигареты выкурены одним лицом, или это окурки сигарет, выкуренных разными лицами?» Сегодня я получил ответ. Пропускаю вводную и аналитическую часть. Вот заключение экспертизы: «…на основании чего можно предположить, что указанные сигареты «Астра» фабрики Ява были выкурены разными лицами».

— Можно предположить! — подчеркнул Данченко.

— Да, можно предположить, — повторил подполковник и добавил: — Эксперт — научный судья факта, а более точная формулировка — дело следователя. Я не питаю никаких симпатий к технику Евсюкову, но… Максим Фадеевич, нельзя безнаказанно оскорблять человека незаслуженным подозрением. Десять раз проверь — один раз вынеси суждение. Вы берете под подозрение и алиби Евсюкова, а у меня оно не вызывает сомнений. Если бы Евсюков с гауптвахты отлучился в город, подстерег Родина и убил его, то прежде всего, узнав о том, что его отлучка стала известна, он попытался бы оправдаться тем, что все эти три часа пробыл у Ярцевой, тем более, что позже она это подтвердила. А вместо этого Евсюков, спасая репутацию Ярцевой, как истый кавалер, говорит, что только около двенадцати часов ночи он забежал в санчасть принять таблетку от головной боли.

— А что, если убийство совершено после двенадцати часов ночи? Офицерская гауптвахта не охраняется, и Евсюков мог, пользуясь темнотой, уйти и после двенадцати часов ночи, — высказал свое предположение Данченко.

— У вас есть какие-нибудь основания? — заинтересовался Жилин.

— В день убийства Родина до десяти часов вечера на прополке бахчевых культур работала бригада из совхоза «Октябрь». После десяти, в ожидании машины для перевозки оставленного на бахче сельхозинвентаря, до двенадцати часов ночи дежурил сторож. В порядке следственного эксперимента я сделал несколько выстрелов из пистолетов разного калибра, в том числе и калибра 7,65. Работники бригады и сторож все сделанные мною выстрелы слышали отлично, но в предполагаемые часы убийства Родина они никаких выстрелов не слышали. Прошу вас, товарищ подполковник; посмотрите план. — Данченко вынул из полевой сумки план, сделанный на куске миллиметровки. — Вот лес, вырубка, кленовый подлесок, где был обнаружен труп Родина, западнее за этим овражком бахчи совхоза «Октябрь». От места преступления до бахчи по прямой двести шестьдесят метров.

— Какой вы делаете вывод? — спросил Жилин.

— Если до двенадцати часов ночи на бахче не слышали выстрела, то, быть может, никакого выстрела и не было, а Родин был убит после полуночи. По кольцевой карте погоды в ночь на седьмое ветер был восточный, четыре балла, следовательно, работники бригады, работавшие с наветренной стороны, не могли не услышать выстрела.

— А не следует ли предположить, — в раздумье сказал подполковник, — что преступник вооружен новым беззвучным пистолетом, тем более, что калибры совпадают?

— Это мне не приходило в голову… — сознался Данченко.

— Хорошо, по второй версии мы осуществим проверку алиби Евсюкова и после двенадцати часов ночи, — подполковник сделал для себя пометку в блокноте. — Кроме того, в этой версии есть еще одно существенное противоречие: Родин говорил, что подозреваемый им техник «чист как стеклышко», а Евсюков пользуется неважной репутацией.

— Мне кажется, товарищ подполковник, не легко уяснить, что имел в виду Родин, служебную репутацию человека или его биографию, — заметил Данченко. — Евсюков с отличием кончил школу, его отец крупный специалист в области теплотехники, руководитель кафедры в институте, мать председатель областного союза швейников, оба известные, уважаемые люди.

— Хорошо, — согласился Жилин. — Продолжайте работу и в этом направлении. По третьей версии следует проверить весь круг знакомых техника Евсюкова, но все же думаю, что и эта версия отпадет совершенно. Опыт подсказывает мне, что четвертая версия ближе всего к истине. Вы, товарищ капитан, ознакомились с ориентировкой по оперативному розыску Григория Ползунова?

— Да, товарищ подполковник, ознакомился, но под словесный портрет Ползунова, данный в ориентировке, у нас никто не подходит.

— Со времени последней встречи инженера Костырева с Ползуновым в Нейстрелице прошло четырнадцать лет. За это время двадцативосьмилетний Ползунов стал человеком зрелого возраста, внешность его изменилась. Достоверным остается одно: Ползунов, как агент иностранной разведки, появился на советской земле не более десяти месяцев тому назад, это точно. Отберите, товарищ капитан, все личные дела сержантского и офицерского состава в возрасте от тридцати до пятидесяти лет, прибывших в часть за последние десять месяцев, и направьте запросы по всем местам их прошлой работы.

— Разрешите… — нерешительно начал капитан.

— Говорите.

— Конечно, запрос надо сделать, тут двух мнений быть не может. Но… Есть у меня одно предложение…

— Смелее, Данченко!

— Помнится мне, еще в школе оперативного состава я слышал один интересный доклад. Докладчик в подтверждение неизменности метода преступления приводил цитаты из высказываний крупного западного криминалиста Роберта Гейнделя, который доказывал, что преступник, во-первых, специализируется на определенном виде преступления, во-вторых, при совершении его применяет неизменно один и тот же метод. Способ совершения преступления, по мнению Гейнделя, является самым верным следом, оставляемым преступником.

— Пока я не понимаю аналогии, — сказал подполковник.

— Убийство техника Родина, — продолжал капитан, — осуществлено необычным путем. Отравленная пуля, да еще таким ядом, как сок семян строфантуса, — явление редкое. Эксперт полковник медицинской службы Хлынов говорит, что за его тридцатилетнюю практику это первый случай. Если бы нам удалось напасть на след другого подобного преступления, следствие могло бы решительно двинуться вперед. Одно преступление всегда влечет за собой другое.

Слушая капитана Данченко, подполковник невольно удивился его способностям и остроте логического мышления. Всего четыре года назад инженер Данченко закончил Киевский политехнический институт. Проработав год на заводе мастером цеха электроники, он выдвинулся на комсомольской работе и был избран в члены бюро заводской организации. В ответ на призыв партии Данченко добровольно поступил в школу оперативного состава и два года назад, прямо с учебы, прибыл в отдел, которым руководил Жилин.

Подполковник встал, прошелся по кабинету, и с трудом скрывая улыбку одобрения, сказал:

— Ваша мысль, товарищ капитан, мне нравится! Мы сегодня же через окружной отдел запросим по Союзу органы прокуратуры и милиции о всех случаях отравления строфантусом. А пока, пока никаких сдвигов нет. Одного товарища спросили: «Как дела?» Он ответил: «Как генеральский погон — одни зигзаги и ни одного просвета!» Так и у нас с вами, товарищ капитан, одни зигзаги и ни одного просвета!

— Просвет будет, товарищ подполковник, вот верю, что будет! — с большой силой убеждения сказал Данченко.