"Чужой из психушки (фрагмент)" - читать интересную книгу автора (Круковер Владимир Исаевич)21. Сочинение Ыдыки Бе[15]Он вошел в Город на четвереньках. К коленкам и локтям были привязаны мягкие подушечки, шел Он быстро. Одет Он был в зеленую вельветовую куртку, красные вельветовые штаны и белые вельветовые туфли. Одежда была пыльная, но новая. Он шел себе на четвереньках и уткнулся и уткнулся носом в блестящий грубый сапог с тупым носком. — Ну, ты, — сказал страж грубым голосом, — вставай. Он встал, снял подушечки, бросил их в пыль и пошел. — Стой, дубина! — заорал Страж, — Документы давай. — Чаво? — Документы есть? — Не знаю. Лицо у Него было тупое-тупое. Тупей, чем у Стража. А глаза — маленькие щелочки без ресниц. — Как зовут? — смягчился Страж. — Чаво? — Кто ты? — Я? — Нет, он! — Чаво? — Как зовут, скотина? — Я? Он? — Яон, что ли? — Ага. — Что ага? — Ага, Я — Он — Яон… Ну и имечко. Впрочем, что с тебя, дурака, взять. Сам дурак и имя дурацкое. Шлепай отседова. Я пошел. — Эй, дурачок, — закричал кто-то, любопытные уже собрались, — пойдем, я тебя накормлю. — Спасибо, — четко сказал Яон, и пошел. Добрый любопытный привел его к себе домой и налил миску борща. — Лопай. — Не. — Чо, не? — Не, мясо. — Мясо не ешь, что ли? — Ага. — Вегетанец? — Не. — Чо, не? — Не ем. — Ну и дурашлёп. Вегетанец, гляди-ка. Добрый мужик наложил Яону картошки, принес с огорода огурцов, лук. Себе в водки налил, полстакана. Яону предложил, тот отказался. — Не пьешь? — не сердито сказал мужик. — И опять ты дурак. И сам выпил. И закусил смачно. Яон немного, совсем немного поел, сказал отчетливо: — Спасибо. — Ты чо? — удивился мужик. — Сыт, что ли? Ты, может, и не хотел есть? — Нажрался где-то! — неожиданно заорал он. — Гад, побирушка. Ему, как человеку, а он сытый оказывается. Обормот! Налил себе еще водки, выпил, не закусил. Совсем злым стал. — Подлюга, — кричал, — живоглот, бич! Пошел вон, падла! Руку протянул, схватить хотел за грудки. Яон отступил на шаг. Тогда добрый мужик размахнулся, стакан бросил в Яона. Яон увернулся. Глаза его, маленькие щелочки, открылись на миг, большие стали, странные. Темный огонь был на дне их. А лицо такое же неподвижное, тупое лицо, вялое. Открылись глаза, распахнулись, и сразу же вновь обратились в щелочки. Тихо выскользнул Яон за дверь. А мужик орал багрово что-то в избе, ничего не заметил он, кровно обиженным себя считал. Яон ходил по городу, заходил кой-куда. Зашел в одно учреждение в отдел кадров к начальнику. — Скажите, — спросил вежливо, — вам начальник отдела кадров не нужен? Начальник смотрел на него долго. Внимательно смотрел. Потом сказал тихо: — Извольте выйти вон. А сам чернильницу мраморную по столешнице шарить стал. Яон ушел. В Стражницу заходил. — Вам не нужны Стражники? Хохотали над ним грубыми голосами, по заду шлепали вельветовому. Хлеба дали и мелкую монету. Вечером Яон ушел за Город в тощий лесок. Нашел маленький ручей, разжег костер и долго сидел около, по-турецки скрестив ноги. Огонь костра не отражался в его распахнутых огромных глазах, а будто таял в них, исчезал. В зрачках же тлел свой, темный и страшный огонь. Заснул Яон на спине и всю ночь лежал без движения. Потух костер и холодно было, но он не чувствовал холода — лежат себе неподвижно на спине, а с первым лучом солнца вскочил, будто и не спал, разделся догола и залез в ручей, лег в его ледяное русло. Он лежал, будто в теплой ванне, кожа его даже не порозовела, но и не посинела тоже. Он был смуглый, тоненький и легкий какой-то. Подростка напоминал он телом, не сформировавшегося юношу. Прошло мимо стадо коров. За ними ехал пастух на чахлой лошади. Пастух был в грязной телогрейке и в шапке. Яон внимательно посмотрел на стадо и глаза его на миг распахнулись. Потом он пошел в Город. Шел быстро и глаза его на миг распахнулись. Потом он пошел в Город. Шел быстро, резко отмеряя шаг. В Городе пошел на прямых ногах. И смотрели на него люди. Без зла шутили. Кто-то камешек в него кинул, маленький, шутки ради. Потом он долго стоял, смотрел на афишу. Там были нарисованы похожие на лягушек коровы, некое бородатое чудище с бутылкой в руках и стихи: Приближалась зима. Город существовал своей неторопкой суетой. В седьмом доме Галя родила ребенка, а отца никто не знает. В 12-м доме умерла бабка Арина. Пошла на колонку за водой и не дошла. Упала на бок, ногами засучила: юбки задрались и стали видны толстые ноги в узлах вен. Потом затихла. Когда подняли ее соседки, только хрипела чуть, да слюну пускала. А к ночи отошла. Поминки были плохие. Сын приезжал, но спешил очень, ссылался на служебную занятость. Плохие были поминки. И еще человека зарезали. Ну, не то, чтоб человека — девку гулящую, Люду. Пьяная она дурная — выступает, вот и ткнул ее кавалер ножом столовым. Попал в живот, испугался и убежал. А Людка сама до больницы дошла и здорово ругалась там еще. Лекари по ее виду ничего серьезного не предполагали, переругивались с ней добродушно, не поспешали. А когда Людка, вдруг, омертвела, на пол сползла, стали готовить к операции, но не успели. Отошла девка. К дурачку Яону в Городе привыкли, даже гордились немного, что есть свой юродивый. Старики говорили, будто дурачок к счастью. Его, мол, устами Бог вещает, а ангелы ему покровительствуют. А видели его теперь редко. Он рано-рано уезжал со стадом, а вечером, пригнав коров, шел к старой бане в усадьбе Лешачихи и не выходил оттуда до утра. За баню Лешачиха брала с Яона пять денег в месяц, а за свет он платил отдельно, но счетчику. В хату ходить запретила — он и не ходил. Получал он за пастушество 120 денег в месяц, а куда тратил — никто и он видел. Еду, знали, покупал: хлеб, картошку, рис, лук… И все. А это денег 50 в месяц. Куда же остальные девал? Прятал, наверное. Как-то Витька-Косой, злой с похмелья, схватил Яона за грудки, тряс, денег требовал. Яон трясся покорно, а потом вдруг что-то руками сделал, взмахнул ими, как дирижер перед оркестром. Косой обвис, скрючился, сполз на землю и лежал минут десять. Лекарь потом важно объяснял желающим, что у дураков сила большая бывает. Витька больше к Яону не приставал, только посматривал удивленно, а один раз выпить пригласил. Зря, конечно. Не пил Яон. А уже пришла зима, от снега Город похорошел, чистым стал, свежим, и приятно было даже просто ходить по улицам, гулять. Но люди не знали, что это такое — гулять. Они толпились кучками, разговаривали о многом, хотя разговаривать им было, вроде, и не о чем. А, если шли быстро, то только по делу: в магазин, на работу, к врачу. И приехал в Город еще один странный человек. Сын покойной бабки Арины приехал, избу продавать. Ну, и отпуск у него был, так он зажился в этой избе. По ночам свет жег — читал все, а днем ходил по снежным дорожкам. Если заговаривали с ним — отвечал вежливо, но торопился, уходил скоро. Знали о нем, что работает в Большом Городе, где учился где-то долго, что работает, вроде, в Ящике, что начальник. Лекарь к нему в гости приходил как-то, вина хорошего принес, хотел поговорить. — Мы с вами в некоторой степени коллеги, — начал он тогда важно, — вы, ведь, биолог, если я не ошибаюсь? — Точнее биофизик, — вежливо ответил сын бабки Арины. — Да, да. Я совсем упустил из виду ваш второй диплом. Арина рассказывала, письма ваши я ей читал. Я полагаю, что вы очень перспективно сориентировались, на стыке двух наук рождается будущее. — Чье? — Что чье? — Чье будущее? — Ну, я имел в виду будущее науки. — Да, да, конечно. — А я, знаете ли, по-стариковски к вам, посудачить, так сказать, очень не хватает интеллектуального общения тут у нас. Коровки, знаете, ходят так вот просто. Отстаем, отстаем. Будто на полустанке, а вокруг поезда современные — стрелой. И вдруг, о счастье! Остановился один, весь сверкает. А тут стоишь неандертальцем этаким, робеешь. — Да, коровки — это хорошо, — невпопад ответил сын бабки. — Но вы меня простите, любезнейший, спешу. А коровки — это хорошо. Коровки — это же молоко, мясо. Говядина. Еще творог, масло, сметана, кефир, простокваша. Большущее дело коровки. Еще, ведь, ацидофильное молоко, сырки творожные, обрат, варенец, молоко топленое… И убежал, дверь перед носом гостя запер. Очень тогда обиделся Лекарь, но обиду не выказывал, хвалил ученого человека, а жене как-то наговорил гадости, тещу еще отругал и сравнил их с сыном бабкиным: "Ученый человек, он всегда умный. Противно на серость вашу глядеть, все корова, да корова. Сами, как коровы, навозом пропахли. Ацедофильное молоко им подавай, сырки творожные. Ишь, губы раскатали. Что вы в коровах понимаете, или в биофизике. Эх, серость". А зима все набирала обороты. И уже рождество близилось, зима становилась старше и исчезла ее девическая белизна. И лапы, срубленных в Новому году елок, лежали на сером снегу. Яон был теперь сторожем, он сидел стылыми ночами в огромном тулупе у кривобокого ларька "Пиво воды". Над ним ночами шептали звезды, очень холодные и равнодушные, а луна иногда была желтоватой, домашней, а иногда презрительно голубой. Подошел к нему как-то сын бабки, сел рядом, смотрел отрешенно. Потом сказал тихо: Вспыхнули удивительные глаза Яону, по вечно неподвижному лицу будто рябь пробежала. И он тоже сказал тихо: Тут дернулся его отрешенный сосед и с изумлением смотрел и смотрел в мертвые черты Яона. А потом, будто переломив в себе что-то, закончил: Еще некоторое время было тихо и неподвижно. Потом они встали как-то разом и пошли. Яон — вокруг ларька, Сын — в сторону, может домой. Луны в эту ночь вовсе не было и поэтому звезды казались еще более холодными и чужими. Была еще одна ночь, они снова сидели вместе, в равнодушие ночи падали тихие фразы. — Жалеете? — Нет, смущен. — А Люда была беременная… — Думаете, смерти искала? — Знаю. — Может, поедите? — С вами? — Почему же? — Если б я знал. — Но нельзя же, нельзя. В отшельничестве… — А в чем исход? — Если бы я знал. И как-то неожиданно наткнулся на них лекарь, подсел и спросил у Сына, не обращая внимания на Яона: — Скучаете? Бессонница? Ответил Яон: — Припадки человеколюбия, хронический недуг интеллигенции. Старший Лекарь воззрился на Яона почти испуганно, будто шкаф заговорил. Но он всему умел находить объяснения, потому-то и был Лекарем. — Смотрите, коллега, какая удивительная способность к звукоподражанию. Это часто бывает у шизофреников. — Да, — немедленно отозвался Яон, — способность к звукоподражанию неподражаемая. Сразу видно — кого попало Лекарем не поставят. Сын не удержался, фыркнул. Но Лекаря нелегко было сбить. Он всему находил объяснение, поэтому он был счастливым человеком. Он пропустил мимо ушей слова Яона и сказал Сыну: — Был случай, когда один больной заговорил на древнееврейском и вполне, знаете, осмысленно. Загадку мозга нам еще решать и решать. В этом время Яон захохотал. Он смеялся по-детски заливчато, и так как его неподвижного лица в темноте видно не было — страшным его смех не казался. — Завтра вечерком закажите в кафе столик, часам к восьми, — звонко сказал он, — я поеду с вами Сын бабки. И уходя, Яон слышал монолог сына: — Вы молодец, я счастлив, вы не представляете себе, как я рад вашему решению, если бы вы отказались, я не смог бы жить дальше спокойно, ведь это несправедливо по отношению к личности… Лекарь смотрел, смотрел. Я думал, что сумасшедшие, возможно, заразно. …В кафе было мало народу. Сын сидел в углу, ждал. На него косились. Вошел Яон. Сперва не узнали — высокий, стройный мужчина в элегантном светлом костюме подошел к столику Сына, отодвинул стул, поддернул брючины, сел, закурил сигарету. Но тупое, мертвое лицо скрыть было нельзя. "Яон, — загалдели, — конечно же, Яон!" А Яон официантке: — Организуйте, голубушка, заливной рыбки, шампанского полусухого, а горячее на ваш вкус. Властно так сказал, свободно. По залу — шелест. И все смотрят, как ест Яон, непринужденно беседуя с сыном, как подносит ко рту бокал с шампанским, на запонки его блестящие. Охали. Витька-Косой подошел к столику, спросил растерянно: — Вы — Яон? — Садись, Витька, — мягко сказал Яон, — выпей с нами. Или тебе водки заказать? — Ага, — совсем потерялся Витька. — Девушка, — окликнул Яон, — водочки триста и салатик. Есть будешь? — Не-а. — Больше ничего. Водка и салат. Знакомься Витек, твой тезка по прозвищу Сын. Заместитель директора института органики по науке. Витька сунул большую ладонь. Ее вежливо пожали. И уже стоял графинчик с водочкой, салат уже топорщился из тарелочки. Яон набухал водку прямо в фужер: — Пей, Витя. Лекарь зашел. Сразу к столику устремился, Сына увидел, на полпути узнал Яона, чуть не упал, но быстро взял себя в руки. Яон приподнялся ему навстречу и убрал стул, на который Лекарь вознамерился сесть. — Столик занят, — сказал он жестко. Лекарь неожиданно разгневался. — А я вот Стражника вызову. Только психов в общественных местах не хватало. Я сейчас санитаров вызову, пора в буйное отделение кое-кого. Привели Стражника. Тот вошел весело, думал за шиворот дурачка вытащить. Увидел элегантного Яона, спросил оробело: — Документы ваши попрошу. Яон достал документы, подал, закурил сигаретку, прихлебнул из бокала. Стражник смотрел в паспорт тупо. "Берет, как бритву, берет, как ежа, как бритву обоюдоострую…", негромко прокомментировал Яон. Сын фыркнул. Он оказался очень смешливым, этот единственный в своем роде ученый, представляющий науку совершенно новую. — Прописка есть, работает, что же я могу? — забормотал Стражник. — Не положено психам в общественных местах появляться, — визгливо вмешался Лекарь. — У вам есть документ, подтверждающий мою психическую неполноценность? — Яон был суров. — При чем тут документ, все и так знают… — Уважаемый Стражник, — продолжил Яон непреклонно, — я думаю, вы знакомы с юридическим аспектом проблемы. Этот человек при свидетелях и при представителе закона, — он поочередно кивнул в сторону Сына и Стражника, назвал меня психом. Заявление несостоятельно, так как не подтверждается фактически. Документы, гражданство, социальная обеспеченность — все, как видите, у меня в порядке. Поэтому я расцениваю выпад этого человека, как оскорбление словами, на что в Законе есть статья № 77, предусматривающая наказание штрафом до 100 денег или же принудительными работами до месяца. Прошу составить протокол. — Да, пожалуй, — пролепетал Стражник. Он и половину сказанного не понял, но упоминания статьи закона подстегнуло его к действию. — Вы все с ума сошли! — совсем сорвался старший Лекарь. — Вот видите, к чему приводит ваш либерализм. Он теперь и вас психом назвал. Закону не подчиняется. Криминал надо пресекать в зародыше, а то на нас скоро с ножами кидаться будут при вашем попустительстве, — с иронией вещал Яон. Сын неудержимо фыркал в тарелку, Яон посмотрел на него гневно: — У вас грипп, коллега? Сын застонал и убежал в туалет. В зале была мертвая тишина. — Это, наверное, человек оттуда, — изрек какой-то старичок. — Проверял нас инкогнито. И всем стало страшно… |
|
|