"Червь на осеннем ветру" - читать интересную книгу автора (Николов Любомир)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ХОД ПЕШКОЙ
1
…и одиночество.
В старом доме было тепло и по-особенному уютно, как бывает только в деревянных домах в плохие промозглые дни. В воздухе висел едва уловимый запах пыли, пробуждавший воспоминания о давно прошедших мгновениях покоя и умиротворения. По зачерненным ночью стеклам окон бесшумно струилась серебристая влага. Зато в крышу дождь лупил вовсю, будто задавая ритм ветру, с истошным воем метавшемуся меж редкими деревьями. Горизонт время от времени расцвечивали молнии.
Но и молнии, и сам горизонт были так недосягаемо далеки, что раскаты грома умирали где-то на полпути к дому.
Монотонная дробь дождевых капель почти заглушала тихое потрескивание догорающих в камине дров. Время от времени рдеющие головешки вдруг выбрасывали голубоватые язычки пламени, рождая на бревенчатых стенах тревожные тени.
В такие вечера одиночество ощущалось особенно остро. Оно угадывалось в сумерках, лениво колыхаясь, словно старое вино в бокале темного стекла, слегка приоткрой губы — и оно вольется в тебя.
Никто не постучится в двери, не прильнет лицом к окну, никто не нарушит тишины. Потому что единственный человек этого мира был здесь, в этой комнате. Смакуя свое одиночество, наслаждается мгновениями, у которых нет ни конца, ни начала. Блаженное вневременье!
Из кухни доносились пряные ароматы трав. Что за удовольствие расслабиться в кресле в предвкушении чашки чаю! И уже чувствуешь, как губы коснутся фарфора, как побежит огненный ручеек любимого напитка, заполняя глубины твоего существа… Дверь распахнулась, и терпкое благоухание заполнило комнату, дотянувшись до самых дальних ее уголков, обволокло кресло и сидящего в нем человека.
— Дебора, — с нежностью прошептал он, не открывая глаз. Аромат кружил голову, становясь все более густым и влажным. Скрипнула половица. Хотя нет, это не Дебора. Ее движения всегда бесшумны.
Гибкое мускулистое тело скользнуло к нему на колени. Шершавые подушечки лап коснулись руки, лишь на миг обнажив острые когти.
Грэм Троол разлепил веки и глянул вниз. Пантера, расположившаяся на его коленях, казалась в полумраке смутной черной тенью, и только пара зеленых глаз — чистой воды изумруды! — фосфоресцировали, отражая язычки каминного пламени.
К креслу подкатился маленький кухонный робот, держа в манипуляторах поднос. Ага, вот, значит, кто скрипел половицами.
Чтобы дотянуться до чашки, Грэму пришлось слегка сдвинуть Дебору в сторону (ух, тяжелая, однако!). Какое-то мгновение он наслаждался, держа чашку перед лицом и втягивая носом душистый пар. И только после этого сделал первый глоток. Пантера внимательно следила за его движениями, громко урча. А это означало, что Дебора бесконечно счастлива, ведь ей удалось подарить, хоть и при помощи робота, приятные минуты единственному другу. Свернувшись клубком на коленях человека, она осторожно, сдерживая природную силу, выпускала и снова втягивала стальные когти. Если счастье и в самом деле существует, то смело можно утверждать: Грэм и Дебора были абсолютно счастливы в этот вечер. Больше всего на свете Грэм ценил уединенность и покой. Быть может, потому, что нечасто удавалось насладиться ими. И он старался впитать каждую минуту тишины, оказываясь здесь, вдалеке-далёке от людей, от изнурительных миссий…
Миссии… Слово, родившись в мозгу, сработало как пароль, пробудив память. Грэм Троол — командир и единственный участник Исследовательской группы № 7. Единственный, ведь Дебора не являлась штатным членом команды. Мысли текли, перебирая четки воспоминаний… Одиннадцать миссий на планеты Дальнего Космоса… Новые цивилизации, и не всегда гуманоидные… Смертельная опасность… и безумное напряжение…
Дебора мягко спрыгнула с коленей и улеглась у камина, положив голову на лапы. Замерев, она всматривалась в мерцающие угли под тонким покровом пепла. Грэм сделал еще глоток, но прежнего удовольствия не получил. Робот, забрав чашку, неспешно покатил к выходу. Мягко и ритмично хлестала по полу хвостом Дебора, а Грэм, всматриваясь в отсветы огня, пляшущие на гладкой, блестящей шерсти пантеры, безуспешно пытался обрести вдруг исчезнувшее чувство безмятежности. Непонятная тревога овладела его существом, не давая расслабиться. Но только что это? В чем источник внезапной тревоги?
Ах да! Воспоминания!
Странно, человек тащит за собой груз своего прошлого, даже не ощущая тяжести. Даже пытаясь что-то вспомнить, он, чаще всего, просто перебирает заметки, за которыми скрываются собственно воспоминания — яркие и выцветшие, а то и вовсе стершиеся, от которых лишь и осталось ни о чем не говорящее название. Следом за самым первым школьным днем ведь был и второй, но в памяти почему-то отпечатывается именно тот, первый, — с улыбающимися учителями, букетами цветов и традиционным медным колокольчиком, А кто-нибудь сможет вспомнить в деталях следующий день, уже будничный? Вместо воспоминаний сохранился лишь потертый ярлычок с сухой надписью: «Мой второй учебный день». Да разве ж дело только в школе?.. В конечном итоге, человеческий мозг — не бездонный колодец, а способность забывать — скорее счастье, чем беда.
Грэм поднялся и в сладостной истоме потянулся — так, что даже затрещали мышцы его двухметрового тела. Надо бы освежиться — расслабленное состояние дурно влияет на его помять. Грэм испытывал странное чувство, будто реальна только эта комната, а сонм воспоминаний, теснящихся в голове, — всего лишь иллюзорные ярлычки, за которыми нет содержания. Такая вот иллюзия — и, вероятнее всего, совершенно безвредная. Порожденная одиночеством и полумраком. Зато чувство раздраженности было более чем реальным. Отдых перестал приносить ему удовлетворение.
Приблизившись к окну, он широко распахнул створки. В комнату проникла освежающая влага, а следом — удивительные запахи мокрой земли и листьев.
Ледяные капли дождя обожгли разгоряченное лицо. Вот она — зримая и осязаемая реальность окружающего мира, где ночь стремится, но не в силах до конца растворить в себе силуэты могучих деревьев, где небо обрушивается на землю водой, превращая почву в хлюпающее, чавкающее месиво, где новорожденные потоки, бурля и пенясь, устремляются вниз по склонам.
— Холодно, Грэм, — с ленивым кокетством промурлыкала за спиной Дебора.
Не оборачиваясь, он улыбнулся. Столь внезапно пробудившаяся память, словно вымаливая прощения, напомнила ему забавный эпизод. Дебора, тогда еще совсем юный чертенок с крохотным хвостиком и приплюснутой мордочкой, ерзает у него на руках, пытаясь покрепче ухватить пока еще неловкими передними лапами бутылочку с соской. А по каюте расплываются белые молочные пузыри. Лицо и руки Грэма в молоке, ему так хочется помочь этому славному черному котенку, но чем больше он старается, тем почему-то больше новых молочных шариков разлетается по отсеку. Молоко никак не желает перетекать из бутылочки в пасть. Зажмурившись, зверушка морщится и недовольно ворчит: «Мааа… бббб… глллл…»
— Вот дьявол! — не выдержала пантера. — Ты решил меня заморозить? Я же простужусь!
Грэм промолчал. Тогда она грациозной поступью хищника приблизилась к окну, встала на задние лапы и прикрыла створки. Но защелку повернуть не смогла. Пришлось это сделать Грэму. Он прислонился спиной к стене, с удовольствием наблюдая, как прошествовала Дебора на свое место у камина. Да, это изящное существо совсем не похоже на того неуклюжего и очень несчастного малыша, которого когда-то Грэм забрал из Института сапиенсологии. Дочь Великого Трефа, одного из первых наделенных разумом леопардов, и обыкновенной черной пантеры. От отца она унаследовала разум, а от матери — умопомрачительное антрацитно-черное тело.
Чутье подсказывало самке, что за обычной внешностью ее первенца кроется нечто странное, пугающее. Целую неделю она отказывалась кормить своего детеныша. Именно тогда и увидел ее Грэм.
Очень скоро ажиотаж вокруг потомков разумных леопардов пошел на убыль, поэтому сотрудники института даже обрадовались, когда появилась возможность переложить бремя забот о беспомощном звереныше на кого-то другого. Так маленькая Дебора оказалась в космосе. Она быстро привыкла к невесомости и перегрузкам и даже научилась самостоятельно влезать в специально для нее сконструированный скафандр. В глубине души она верила, что Грэм ее отец, а может, даже и брат (эти люди на многое способны!).
Грэм вышел из комнаты, оставив пантеру у тлеющего камина. Он не стал зажигать свет в коридоре — темнота ему не помеха в знакомом с младых лет старом доме, построенном еще отцом. Он мог бы обойти все коридоры и комнаты дома с закрытыми глазами, ни разу не ударившись об углы.
Пол под ногами нещадно скрипел, но каждая доска его обладала своим голосом и выводила собственную грустную мелодию. В солнечные деньки половицы скрипели, пожалуй, немного веселее. Но едва небо затягивали тучи, звук менялся, становился протяжнее и глуше, будто коридор по-стариковски жаловался на мерзкую погоду…
Дверь тоже отворилась со старческим скрипом. Но мелодия ржавых петель нравилась Грэму, поэтому он их никогда не смазывал. Они первыми приветствовали его по возвращении из миссий, они же провожали в дальний путь, когда предстояла долгая разлука с любимым домом. Грэм улыбнулся, ласково провел ладонью по грубому дереву и уселся на приступок.
«Древнее родовое гнездо, — с иронией подумал он. — Целая планета, отданная во владение последнему из рода Троолов. Хм, прямо-таки аристократическая история!»
Конечно же, аристократизм тут ни при чем. Просто планета находилась в стороне от основных космических трасс и вдобавок была напрочь лишена каких-либо полезных ископаемых. Так что для колонизации она ровным счетом не представляла никакого интереса. Она удивительно напоминала Землю той эпохи, когда человечество только выбралось из колыбели. Да и только. Подобных планет в Галактике тысячи. Так что единственное богатство этого мира — его уединенность, а ценителей одиночества во Вселенной вряд ли много сыщется…
Старый, тихий, хорошо знакомый мир… Всю планету не обойдешь, и все-таки Грэм постарался узнать о ней как можно больше. До чего же приятно вот так сидеть на крыльце в дождливую ночь и перелистывать в памяти те давние путешествия по планете — сначала в одиночку, потом вместе с Деборой… Тело вдруг вновь ощутило ту ломящую усталость, которую он когда-то испытывал после долгих переходов, а перед глазами зримо проявились залитые солнцем девственные поляны.
«Странный сегодня вечер», — подумал Грэм. И в самом деле, странный. Калейдоскоп воспоминаний закружил в голове, кадры полузабытого прошлого становились все отчетливее и ярче… Гигантский горный водопад, ревущий далеко на западе отсюда. Вода с грохотом и шипением рушится с высоты, а между скалами зависло сверкающее на солнце облако водяной пыльцы. И трава вокруг такая мокрая, словно после дождя, а Грэм стоит под вечной радугой и, задрав голову, втягивает в легкие насыщенный влагой воздух… За плечами тяжелый ранец, внизу, в ущелье, клокочет, пенится река. Зато чуть дальше, среди скал, царит в мире густой тени и ковров шикарного зеленого мха, где краски теряют свою яркость, а оттенки наполняются таинственностью.
Водопад остался за спиной, перед Грэмом было единственное здесь яркое пятно — мелкие красные ягоды, облепившие узловатые ветви приземистого корявого дерева… И вот— без всякого перехода — Грэм уже на одном из многих своих привалов. Поляна в вековом лесу, кроны деревьев тронуты первыми утренними лучами, кофейник дымится на костре, который он разложил в кругу вчерашнего пепла…
Это было похоже на опьянение. Он вновь переживал почти забытые мгновения, и это было так явственно, так зримо! Из одной сцены прошлого он переносился в другую за долю секунды. Лето на берегу полноводной реки. Почерневший от загара Грэм нагишом блаженно растянулся на раскаленном песке. Перед лицом торчит одинокая травинка, по которой сползает какое-то рыжее насекомое. Внезапно по разгоряченной спине полоснуло холодным, и Грэм, будто распрямившаяся пружина, вскакивает на ноги. Дебора — совсем еще котенок — ужасно довольна, она жмурится на солнце и смеется, выставляя на обозрение острые зубы и розовое, все в бороздках, небо. Бросив взгляд на ее мокрый хвост, Грэму становится все ясно, и он со смехом бросается на юную пантеру, тащит ее к реке, а та отчаянно колотит его в грудь мягкими лапами, делая над собой усилие, чтобы не выпустить когти, но вырваться ей все равно не удается… Бескрайние степи. Вдвоем они продираются сквозь заросли высоченной травы. У Деборы на спине тоже ранец. Если равенство — так уж во всем, пусть даже пантера еще совсем ребенок и ей не по душе обязанности. Солнце катится к зеленому горизонту. Легкая синева окрашивает траву, скоро можно будет устроить привал и поужинать… Возвращение домой, лучи заходящего солнца бьют в глаза, и ступени веранды приходится нащупывать, темнота же в коридоре поначалу просто непроницаема, но это их дом, где все знакомо до последнего закоулка, он пахнет деревом и пылью. И вот они уже внутри, Дебора программирует кухонного робота на приготовление большущего омлета, а Грэм складывает ранцы и снаряжение в кладовку, в которой царит тот особый бардак, в котором можно сразу же отыскать все необходимое; после обеда Дебора спит, но не по-кошачьи, а на спине — лапами кверху. И вот — следующий год. Дебора тогда сломала переднюю лапу. Грэм бережно несет пантеру на руках, чтобы наложить шину, а Дебора, забыв от боли человеческую речь, упирается ему лапами в грудь и жалобно скулит; но все это уже в прошлом, лапа зажила, а они прогуливаются теплым осенним вечером вокруг дома, под ногами шуршит разноцветная листва, и первые бледные звезды медленно проявляются на все еще светлом небе…
Такое было с ним впервые, когда воспоминания ворвались в него стремительным, сокрушающим все на своем пути потоком. Но это не вызвало каких-то неприятных ощущений. Напротив, в суматошной цепочке видений он обнаружил некое очарование, ему хотелось вспоминать еще и еще. Вытянув ноги, он так и сидел на пороге веранды, пока воспо…