"Завещание ведьмы" - читать интересную книгу автора (Черненок Михаил Яковлевич)

Глава 5

Идти домой, где дед Матвей, наверняка, смотрит телевизор, а неугомонная мать, по всей вероятности, занимается бесконечной огородной работой, Антону не хотелось. Через проулок, против родительского дома, он неторопливо вышел на берег Потеряева озера. Здесь, у воды, было прохладнее, чем в селе, и казалось, что солнце печет с безоблачного неба не так жарко. Расстегнув форменный пиджак и сняв фуражку, Антон присел на поваленную бурей засохшую березу. Когда-то к этой березе бабка Гайдамакова привязывала здоровенной цепью свою лодку, на которой сама никогда не плавала. Ветхую посудину часто брали «напрокат» березовские мальчишки-рыболовы, расплачиваясь из улова десятком свежих чебаков старухе на уху.

Как и в прежние годы, озеро сияло будто огромное зеркало. Над водной ширью лениво кружили белогрудые чибисы. Иногда какая-нибудь из птиц резко пикировала к воде, склевывала то ли зазевавшуюся рыбешку, то ли задремавшего жучка и, мгновенно взмыв к небу, опять продолжала парить в плавном полете.

Бирюков попытался сосредоточить мысли на Тиуновой, но из головы не выходила встреча с Зорькиной. Антон с усмешкой стал анализировать свое поведение: «Расшаркался, провинциальный Дон Жуан. На обед бессовестно напросился. Зачем, спрашивается? Это ж не в моем характере — мести хвостом перед девушками. Со стороны, должно быть, смешно было на меня смотреть. Чистой воды пижон! Поэтому Марина и подтрунивала на моими комплиментами… Но почему она, увидев меня в конторе, вроде бы вздрогнула? Неужели я остался для нее страшной памятью о погибшем женихе, которого она, наверняка, любила? Ведь не зря до сих пор не выходит замуж. А вдруг она просто растерялась от неожиданной встречи и не знала, как поступить: сделать вид, что не узнала меня, или вести себя, будто ничего прежнего не было?.. За обедом, кажется, все шло хорошо — подумаешь, вилку не в ту руку взял! Кто теперь на такие пустяки обращает серьезное внимание… Разговор о Тиуновой и Гайдамачихе Марина завела сама. Может, это умышленно: захотела проверить, ради чего перед ней пижоню?.. Мне надо бы промолчать — ведь не ради этого я к ней напросился. А вдруг и у нее что-то шевельнулось ко мне? В таком случае Марина ждала другого разговора, а я, как черт за грешную душу, ухватился за первый же намек о смерти Тиуновой. Вот дурная привычка выработалась — мгновенно хвататься за служебное… Сомерсета Моэма вспомнил! Блеснул эрудицией, называется. Зачем?..»

На взгорке, у недостроенного дома Гайдамаковой, два загоревших до черноты подростка, в джинсах и без рубах, пытались запустить бумажного змея с длинным тряпичным хвостом. Судя по энергичным жестам, мальчишки отчаянно спорили друг с другом. Со всех ног они бросались то в одну, то в другую сторону, но упрямый «змей», едва приподнявшись в воздух, тут же кувырком падал на землю.

Засмотревшись на мальчишек, Бирюков стал вспоминать свое детство, прошедшее в этих самых местах, на берегу Потеряева озера. Неожиданно рядом с Антоном остановилась кривоногая грязно-белая дворняга, а следом за нею словно из-под земли вырос улыбающийся Торчков — в большущих сапогах и в длинной, почти до колен, рубахе навыпуск. Он поздоровался и, видимо, еще издали заметив, как Антон наблюдал за мальчишками, сказал:

— Таньки да Толика Инюшкиных двойняшки пустяками занимаются. Так и знай, очередную пакость изобретают.

— Шалят мальчуганы? — спросил Антон.

— Невыносимо хулиганят! — Торчков сел рядом с Антоном. — В прошлым годе осенью чуть заикой меня не сделали. У тех же, Инюшкиных, заговорился я до ночи с Арсентием, дедом этих бандитов. Выхожу со свету на темное крыльцо, навстречу — черное с двумя головами! Не поверишь, Игнатьич, глаза, ноздри и ощеренные зубы у голов огнем полыхают! Ноги мои разом подкосились: «Змей Горыныч!» Ладно, следом за мной Арсентий до ветру из дому вышел. Сразу заржал, как жеребец, а после схватил хворостину да давай «Горыныча» охаживать! Оказалось, внуки его шутку учудили: внутренности из громадных тыкв выкинули, прорезали дырки, как на человечьей морде, и горящие лампочки от электрических батареек в тыквы всунули. Мне, понятно, ни хрена не случилось от их потехи, быстро оклемался. А учуди они такую штуку перед бабой на сносях?.. Как пить дать, еще одним недоноском на свете больше бы стало. Скажи, Игнатьич, не так?..

— Так, — согласился Антон и, посмотрев на дворнягу, спросил: — Ваша собачка, Иван Васильевич?

— Моя, Игнатьич. Купил щеночком у одного жулика в райцентре. Доказывал, проходимец, будто его мама — породистая овчарка чистых кровей. Папа — тоже интеллигентной породы. Даже золотую медаль из бронзы показывал. А щеночек, как подрос, оказался не овчаркой, а двор-терьером. Это наш завтэхник так выразился. Но, без вранья скажу, шибко умная собака. Смотри, щас калякать с ней буду… — Торчков присвистнул: — Пальма, ходь сюда!

Собака мигом прижалась к его ноге.

— Ну-ка, сучка, скажи Игнатьичу, сколько годов я не злоупотребляю алкоголем?

— Гав! Гав! — дважды пролаяла дворняжка.

— Правильно, вторую годовщину веду тверезый образ жизни, — Торчков погладил собаку. — А теперь подсчитай, сколько я употребил за свою жизнь ныне осуждаемых напитков?

— У-у-а… — задрав морду, протяжно завыла дворняга.

Бирюков расхохотался.

— Во, шавка, выкомаривает! — с гордостью проговорил Торчков. — Не поверишь, кому ни покажу этот номер — все за животы хватаются.

Собака, будто выполнив отведенную ей роль, побежала к озеру. Торчков, проводив ее взглядом, усмехнулся.

— А Гайдамачиху не любила — пуще, чем я. Бывало, как увидит старуху, аж из кожи вон лезла. Хочешь, Игнатьич, верь, хочешь — проверь: даже теперь, мертвую ведьму, узнает…

— Как это мертвую?.. — не понял Антон.

— А вот так! В самую ту ночь, когда Томка Тиунова сгинула, Пальма извелась от лая. Как зарядила в полночь гавкать — спасу нет. Не вытерпел я, вышел из хаты на двор и обомлел… Не поверишь, Гайдамачиха в черном одеянии, в каком ее в гроб уложили, сгорбившись, от Томкиной избы — к кладбищу, к кладбищу — и пропала. Видать, не может, ведьма, угомониться — выгребается ночами из могилы и шастает по деревне.

Бирюков недоверчиво посмотрел на Торчкова:

— Не сочиняете, Иван Васильевич?

— Истинный бог! — Торчков даже перекрестился. — Можешь спросить у моей Матрены Прокопьевны, каким заполошным я в хату со двора влетел — считай, полный час мыкал, слова сказать не мог. Матрена у меня — баба сурьезная, не даст что попало соврать.

— А раньше по ночам собака не лаяла?

— Брехала, но я не выходил для проверки, поэтому болтать не стану. Вот одну загадку, Игнатьич, приметил… Ведьму в феврале схоронили, так?.. Зиму и весну Пальма молчала. А последний месяц чуть не каждую ночь стала нервничать. Ухватываешь мою мысль?..

— Не совсем, — стараясь не разочаровывать Торчкова недоверием, сказал Антон.

— Тогда поясню: не чудят ли тут инопланетяне?.. Небось слыхал про неопознанные летающие объекты?

— Слышал, — сдерживая улыбку, ответил Антон.

— Дак вот… Аккурат той ночью, когда мне увидеть ведьму, над Березовкой сильный гул пронесся, и сразу по всему селу электричество отключилось…

— Не самолет пролетел?

— Самолеты постоянно над нами летают, а тут электросвет погас. Вот в чем вопрос! Утром спрашиваю колхозного электрика Женьку Гуманова, чо, мол, у тебя, друг, ночью с электром случилось? Он в ответ: «Вставки, Иван Васильевич, на подстанции сгорели». Я глубже копаю, дескать, почему? Он туда-сюда: «От перегрузки». Я еще глубже: раньше, мол, не перегружались, а непременно в эту ночь вдруг перегрузились… Женьке деваться некуда, растерялся: «Наверное, пролетающий НЛО энергией подпитывался». Ухватываешь, Игнатьич, что к чему?.. К слову сказать, этот электрик давно у меня на примете. Шибко уж подозрительная фамилия — Гуманов… Тебе это ни об чем не говорит?

— Нет.

— Телевизер редко смотришь. А я вот своими ушами недавно по телеку слыхал: гуманоид — это, значит, с летающей тарелки.

— Раньше такой фамилии вообще в Березовке не было, — сказал Антон.

— Дак откуда ей раньше было взяться! Весной нынче, как земля оттаяла, Женька тут объявился. Парень здоровый, в годах — под тридцать, но не пьет, не курит, с жинкой не живет. С чего бы?..

Бирюков улыбнулся:

— Я тоже, Иван Васильевич; не пью, не курю и до сих пор еще ни разу не женился.

— Ну, Игнатьич, ты себя с Гумановым не путай! — Торчков смущенно кашлянул. — Ты — в доску нашенский, а Гуманов — залетная птица. Вот я и думаю: не специально ли Женька сюда запущен из другого мира, чтобы курс направлять пролетающим объектам?..

— А лично вы, Иван Васильевич, не видели этих объектов? — стараясь не рассмеяться, спросил Антон.

— Видал, Игнатьич! — Торчков с самым серьезным выражением лица показал рукой под обрывистый берег, где шелестел широкими листьями густой камыш. — На прошлой неделе, вон у тех камышей, приспособился я рыбеху на удочку дергать. Прикорму из каши с постным маслом полную кастрюлю в воду вывалил. Клев — как никогда! Завлекся рыбалкой, не успеваю червяков надевать. Вдруг слышу над головой — ш-ш-шух-х-х! И сразу: тарелка — не тарелка, а что-то круглое — ш-ш-шлеп об воду! Не поверишь, меня с ног до головы обкатило мокрым фонтаном и вроде как взрывной волной на крутояр выкинуло. Закрутился я туда-сюда — кругом ни единой людской души. Откуда что свалилось — не могу понять, хоть разбейся. Глянул на озеро: где объект шлепнулся — мазутное пятно, а вон там за камышами, — Торчков показал в конец обрыва, — зеленые человечки мельтешат…

— Как они выглядели?

— Ростом — небольшие, вроде карликов. А костюмчики на них — будто у нашенских космонавтов. Все отличие только в том, что на блестящих кумполах вокруг голов — рожки, как у комнатной телевизерной антенны.

— Много их было?

— Кажись, двое или трое.

— И долго они «мельтешили»?

— Нет, не долго. Я очухаться не успел, как человечки, по-моему, в воду ушли.

— Кроме вас, никто их не видел?

— Дак я ж в единственном числе, Игнатьич, у озера находился. Утром рассказал мужикам возле колхозной конторы. Некоторые, говорят, тоже слыхали подозрительный шумок пролетающего объекта, но видеть его никому, кроме меня, не посчастливилось.

— И откуда, Иван Васильевич, у вас такие обширные познания по летающим объектам? — стараясь польстить старику, спросил Антон.

Торчков приосанился:

— Коля Синицкий меня заразил. Молодой паренек после института два года учителем в нашей школе работал. Теперь в районную газету ушел, фантастические рассказы своего собственного изготовления там печатает. Ух, крепко парень подкован в этих вопросах! Бывало, сойдемся — до третьих петухов можем дискуссию вести. Я ему — про колдовские дела, он мне — про НЛО. Убедительные факты приводил. К слову сказать, думаешь, с бухты-барахты появилось выражение «Не в своей тарелке»? Ты хоть одного чудака, видал, который бы вместо стула, скамейки или, скажем, табуретки на тарелку сел?.. Дудки! Даже беспросветный дурак не перепутает стул с тарелкой. А вот говорят же так. Почему?.. Хочешь знать, Игнатьич, это еще до нашей эры появилось. Коля Синицкий в Библии вычитал о пришельцах, которые прилетали на Землю, и, отправляясь к себе домой, прихватили в качестве вещественного доказательства нашего земляка. Вот тот бедолага-земляк и оказался… не в своей тарелке. С той поры и пошло гулять в народе это, вроде бы непонятное, выражение.

— Да-а-а, — будто соглашаясь со стариком, проговорил Бирюков и, чтобы остановить увлекшегося «тарелками» Торчкова, быстро спросил: — Значит, Иван Васильевич, в ту ночь, когда Тиунова исчезла, электричество в Березовке было выключено?

— Я ж русским языком об этом сказал. Не веришь, у любого спроси… — Торчков почесал за ухом. — Могу тебе добавить еще интересную примету: Женька Гуманов перед той ночью к Томке не приходил, а вот раньше частенько у нее гостевал. Врать не стану, на ночевку вроде бы не оставался, а все так это… Под предлогом душевных отношений: то дровишек Томке нарубит, то сарайку починит, то по электрической части чего-нибудь смастерит. И все подобные работы выполнял без материальной заинтересованности, за одно лишь спасибо. С других колхозников за свои услуги тоже никогда ни копейки не взял. Откуда у него такое высокое сознание?.. Наверняка — из другого мира. Вот бывший мужик Томкин, Павлик Тиунов, тот был наш, коренной земляк. На автомашине работал. И дрова, и сено, и чего только он березовцам не возил. Врать не стану, вымогательством Павлик не занимался. Но, если за выполненную работу ему бутылек или пятерку предложишь — никогда не откажется! Проще говоря, как все земляне, безотказный был парень, пока Кротов из шоферов его не вытурил…

— После развода часто Павлик к Тамаре наведывался?

— Зимой — нет. С весны же заглядывал сюда. Вроде бы назад к Томке просился, но она к этому времени уже с Гумановым шашни завела и со скандалом выпроваживала Павлика на все четыре стороны.

— Пальма на него лаяла?

— Не-е. Он ведь, пока с Томкой не разбежался, в соседях со мной жил. Собака его знала, как облупленного. Вот на Женьку Гуманова постоянно брехала пуще, чем на Гайдамачиху. Поэтому я и предполагаю, что Женька с нечистой силой одной веревочкой связан, — Торчков внезапно спохватился: — Который час, Игнатьич, а?..

Антон посмотрел на часы:

— Без пятнадцати шесть.

— Ох, елки-моталки! Щас же по телеку «Очевидное-невероятное» начнется. Может, новенькое покажут, — Торчков, резво вскочив, окликнул прохлаждавшуюся у воды собаку: — Пальма, ходь сюда! Домой потопаем.

Бирюков вновь остался на берегу один. Неприятный осадок от встречи с Зорькиной после разговора с фантазирующим Торчковым сменился необъяснимой грустью. Антон задумался. Было в торчковской «фантастике» что-то реальное: неожиданно погасший в селе электросвет, неистовый лай собаки, сгорбленная фигура, удалившаяся от дома Тиуновой к кладбищу…

Надо проверить эти факты показаниями других сельчан, не увлекающихся «тарелками», — невесело подумал Бирюков, глядя на недостроенный особняк Гайдамаковой.

Близнецы Инюшкины все-таки запустили в небо бумажного змея и еще раньше Торчкова убежали в Березовку. Антону вдруг захотелось без свидетелей побывать в желтеющем на взгорке особняке Гайдамаковой. Не давала покоя мысль: зачем одинокая, доживающая последние дни старуха затеяла строительство такого терема?..

Бирюков надел фуражку, перекинул через плечо пиджак и неторопливо пошел к особняку. Внешне двухэтажный дом напоминал коттеджи, в которых жили руководители районных организаций. Только те были кирпичными, а этот — из добротных сосновых бревен. Схожа была и внутренняя планировка дома. Видимо, поднаторевший на строительстве коттеджей Хачатрян использовал здесь уже апробированный проект, слегка изменив его в сторону уменьшения.

Антон обошел нижний этаж с пустующими кладовками, кухней и туалетом. По широкой лестнице с красивыми перилами поднялся на второй этаж. Отсюда через большие окна без рам можно было разглядеть буквально каждую усадьбу в Березовке. Фасадом особняк был обращен к неоглядной дали Потеряева озера с небольшим островком на середине. Там, у острова, на ледяной дороге в метельный февральский вечер 1917 года трактирщик Гайдамаков ограбил подводы сибирского миллионера Кухтерина, пытавшегося сплавить часть своих драгоценностей из тревожно заволновавшейся России в Китай.

На противоположном берегу озера, над черной полоской горизонта виднелись крыши домов старинного села Ярское. Засмотревшись на них, Бирюков вспомнил, как десять лет назад в том самом Ярском он, совсем еще начинающий сотрудник уголовного розыска, проводил первое в своей жизни расследование, связанное с убийством жениха Марины Зорькиной. Тотчас, будто наяву, вспомнилась первая встреча с Мариной, и сразу почему-то защемило сердце.

Задумавшись, Бирюков хотел присесть на подоконник и вдруг увидел на нем нарисованного зеленым фломастером человечка с короткими, как у лилипута, ножками и такими же, непропорционально укороченными по отношению к туловищу, руками. Вместо головы человечек имел круглый, словно выведенный циркулем, шар с двумя расходящимися кверху лучами антенн. Над правым лучом стоял крестик, каким принято обозначать знак «плюс», над левым — черточка, знак «минус». Антон с любопытством посмотрел на соседний подоконник — там тоже красовался человечек. Точно такие же, будто сделанные по трафарету, зеленые человечки были изображены на всех восьми подоконниках верхнего этажа.

Бирюков сосредоточенно стал осматривать чисто подметенный паркетный пол. Кроме его собственных, едва приметных, следов, на паркете ни малейших отпечатков не было.