"Их позвал горизонт" - читать интересную книгу автора (Сенкевич Юрий, Шумилов Александр)

Глава 2 Индульгенция для Эль-Кано

На гербе, дарованном ему королем, — земной шар, обвитый лентой. Надпись: "Primus Circumdedisti Me" — "Первый обошел вокруг меня".

Обидные заблуждения укореняются порой в памяти людей. Вопреки тому, что утверждают учебники, первым кругосветным мореплавателем был вовсе не Магеллан.

"Primus Circumdedisti Me" было написано на гербе Хуана-Себастьяна Эль-Кано…

Еще в 1493 году папа Александр VI Борджа подписал буллу (грамоту), которая вошла в историю под названием "Inter caetera" — "Между прочим". Именно с этих слов начинался текст буллы, и речь в ней шла о "справедливом" разделе мира. Ровно половина земного шара отходила на вечные времена во владение Кастилии, другая — во владение Португалии.

Кастилии (позже государство стало называться Испанией) были дарованы "все острова и материки, открытые и те, которые будут открыты к западу и югу" от меридиана 38 градусов западной долготы.

Нам трудно истолковать папское выражение "к югу от меридиана", но средневековых политиков оно, видимо, не смущало. Впоследствии демаркационная линия была немного смещена и проходила чуть западнее 50-го меридиана. Таким образом, обе Америки — Северная и Южная (за исключением современной Бразилии) принадлежали испанцам; Африка, Индия, Индийский океан — португальцам.

Наверное, папе следовало бы уточнить положение демаркационной линии "по ту сторону" земного шара. Впрочем, вначале все это никого особенно не интересовало. Лишь после 1512 года, когда португальцы, двигаясь на восток, достигли Молуккских островов — легендарных Островов Пряностей, вопрос о демаркации стал чрезвычайно острым.

Пряности в то время ценились очень высоко не только как вкусовая приправа, но и как консервирующее средство. Открыв Американский континент, испанцы нашли здесь лишь перец, да и то невысокого качества. Естественно, они сочли себя обделенными, когда португальцы получили прямой доступ к пряным сокровищам.

Вы помните, сам Колумб, определяя долготу, ошибался порой до 50 градусов. Поэтому испанцы не без оснований предполагали, что Молуккские острова лежат в их, испанской половине земного шара. Однако проверить это казалось невозможным: для испанских каравелл путь на восток, вокруг мыса Доброй Надежды, был наглухо перекрыт португальцами.

В 1517 году португалец Фернан ди Магальянш (по-русски — Магеллан) предлагает испанской короне смелый план — он хочет достичь Молуккских островов, плывя не на восток, а на запад.

Еще до этого в португальских экспедициях Магеллан уже побывал и в Индии, и на полуострове Малакка, и, вероятно, на Молуккских островах. Ему 37 лет. Опытный, заслуженный моряк, отличившийся в сражениях воин.

Почему же дворянин, чья верность королю уступала только верности богу, перешел на службу к испанцам?

Ходят слухи о его темных сделках с маврами, поговаривают о его неукротимом, неуступчивом характере.

Современник утверждает, что причина измены была самая прозаичная: "Дон Мануэль, король португальский, отказался повысить ему жалованье на один-единственный тестон в месяц, что было им заслужено".

Нет сомнения, однако, что причины были более глубокими. Португальский король, которому Магеллан вначале предложил свой план, не был заинтересован в его осуществлении. Ну а сам Магеллан был полностью поглощен своей идеей и не хотел от нее отказаться.

"Невысокий мужчина, прихрамывающий из-за раны, полученной в Марокко, — пишет о Магеллане историк. — Осанка его не была величавой, запоминалась не она, а горящие черные глаза, мясистые губы, лицо в глубоких складках и густая черная борода. И самое главное — то ощущение непреклонной решимости, которое этот немногословный человек, загадочный для всех, кроме двух-трех близких друзей, неизменно вызывал у тех, кому приходилось иметь с ним дело".

Испанская корона приняла предложение Магеллана. Одновременно со званием капитан-генерала он получил в свое распоряжение деньги на снаряжение экспедиции и пять кораблей водоизмещением от семидесяти пяти до ста двадцати тонн: "Тринидад", "Сан-Антонио", "Консепсьон", "Виктория" и "Сантьяго".

Орден иезуитов еще не создан, но королевская инструкция Магеллану составлена в лучших иезуитских традициях. О Молуккских островах как о цели плавания не говорится ни слова.

"Да отправитесь вы в добрый час для открытий в части моря-океана, что находится в пределах наших рубежей и нашей демаркации… Означенные открытия вы должны делать так, чтобы никоим образом не открывать и не допускать иных дел в пределах рубежей и демаркации светлейшего короля Португалии — моего возлюбленного и дорогого Дяди и Брата…"

Надо заметить, что положение Магеллана было весьма двусмысленным. Португальцы всячески мешали подготовке экспедиции: провокации, интриги все было пущено в ход, и сам Магеллан едва не стал жертвой покушения. Но испанцы тоже не вполне ему доверяли. По законам Кастилии натурализоваться (сменить подданство) Магеллан не мог, он оставался португальцем. Испанцев настораживало, что из двухсот шестидесяти пяти участников экспедиции сорок три оказались португальцами. Еще во время подготовки к плаванию испанские капитаны выражали свое недовольство, было даже проведено специальное дознание. А вскоре после того, как 20 сентября 1519 года корабли вышли в море, один из капитанов отказался повиноваться Магеллану.

Бунт был подавлен, мятежный капитан взят под стражу. После долгого перехода через Атлантический океан каравеллы медленно спускались вдоль берегов Южной Америки в тщетных поисках пролива — в поисках пути на запад.

Никто не знал, существует ли пролив вообще. Его тщетно искали в районе Панамского перешейка. Потом "нашли" у тридцать пятого градуса южной широты — это оказалась Ла-Плата. Магеллан предполагал (ничем не обосновывая свою точку зрения), что пролив лежит где-то у сорокового градуса. Однако, не обнаружив его здесь, повел каравеллы дальше на юг.

Вера порой стоит дороже, чем знания.

Зиму экспедиция встретила у негостеприимных берегов Патагонии, в бухте Сан-Хулиан. Магеллан распорядился сократить рационы питания, и это вновь вызвало бунт. Мятежники захватили три корабля, но капитан-генерал действовал весьма решительно, отчасти даже коварно. Два руководителя мятежа были убиты, а затем — в назидание живым — четвертованы. Два других — и это было еще ужаснее — оставлены в Патагонии.

Пролив был найден только под пятьдесят вторым градусом. Каравелла "Сантьяго" к тому времени погибла, "Сан-Антонио" дезертировала.

Кормчий Иштебан Гомиж, предательски захватив "Сан-Антонио", вернулся в Испанию и сумел оболгать "проклятого португальца". Незадолго до отправления экспедиции Магеллан женился на Беатриж Барбоза, дочери коменданта севильской крепости. Теперь на жену и на тестя обрушилась вся тяжесть навета Иштебана Гомижа. Сын Магеллана Родригу умер в сентябре 1521 года — ему не исполнилось и трех лет; Беатриж скончалась в марте 1522 года. А Иштебана Гомижа — вполне в духе того времени — возвели позднее в рыцарское звание — "за выдающиеся заслуги, оказанные им флотилии Магеллана".

…Только через четырнадцать месяцев после начала плавания корабли Магеллана вышли на просторы океана, который был назван Тихим. Действительно, погода благоприятствовала экспедиции. Казалось, все трудности позади и цель близка. Но никто еще не представлял истинных размеров самого великого океана Земли.

"В продолжение трех месяцев и двадцати дней мы были совершенно лишены свежей пищи, — рассказывает Антонио Пигафетта, летописец экспедиции. — Мы питались сухарями, но то уже не были сухари, а сухарная пыль, смешанная с червями, которые сожрали самые лучшие сухари. Она сильно воняла крысиной мочой. Мы ели также воловью кожу, покрывающую грота-рей, чтобы ванты не перетирались; от действия солнца, дождей и ветра она сделалась неимоверно твердой. Мы замачивали ее в морской воде в продолжение четырех-пяти дней, после чего клали на несколько минут на горячие уголья и съедали ее. Мы часто питались древесными опилками. Крысы продавались по полдуката за штуку, но и за такую цену их невозможно было достать".

Пресная вода протухла, и, по словам одного из участников экспедиции, "поднося ее ко рту, приходилось закрывать глаза, чтобы не видеть зеленой тины, и затыкать нос…".

"Однако хуже всех этих бед была вот какая, — продолжает Пигафетта. У некоторых из экипажа верхние и нижние десны распухли до такой степени, что они не в состоянии были принимать какую бы то ни было пищу, вследствие чего и умерли. От этой болезни умерло девятнадцать человек… здоровых оставалось очень мало".

Несмотря на все невзгоды, в марте 1521 года испанцы достигли островов, которые теперь мы называем Филиппинскими.

"Они несли крест и меч" — это не просто громкая фраза.

Еще в 1508 году специально для конкистадоров была утверждена стандартная проповедь-ультиматум (рекиримьенто). После ее чтения (на кастильском языке!) туземцам протягивали крест — предлагали принять христианство. В случае отказа из ножен вынимался меч: туземцам, "как врагам рода человеческого", объявлялась война именами Святого Петра и римского папы.

Записки Пигафетты помимо его воли разоблачают деятелей эпохи конкисты. Вся суть их политики может быть выражена двумя несложными принципами: "разделяй и властвуй", "кнута и пряника".

"Перед тем как мы добрались до берега, — пишет Пигафетта, — были сделаны выстрелы из шести пушек в знак наших мирных намерений… Капитан-генерал преподнес ему (властителю острова) платье из красной и желтой материи турецкого фасона и красивый красный головной убор, а его свите — одним ножи, другим зеркала… Капитан показал ему разноцветные материи, полотно, коралловые украшения, а также артиллерию, при этом были сделаны выстрелы из нескольких пушек, что сильно напугало туземцев. Затем капитан-генерал велел одному из наших надеть полное вооружение, а трем другим, вооруженным мечами и кинжалами, наносить ему удары по всему телу. Властитель был донельзя поражен этим зрелищем. При этом капитан-генерал сказал ему через раба, что один вооруженный таким образом человек может сражаться против ста его же людей. На что властитель ответил, что он в этом убедился воочию".

После такой "артподготовки" обращение в христианство шло легко и просто.

"До мессы было крещено пятьсот человек, — пишет Пигафетта, — после обеда… мы окрестили восемьсот душ мужчин, женщин и детей… До конца недели были крещены все жители этого острова и некоторые с других островов".

Нет сомнения, что конкистадоры были искренне и глубоко набожными людьми и испытывали полное удовлетворение от своей миссии.

"Они (туземцы) сказали, что… станут христианами; слушая их, все мы прослезились от большой радости".

На одном из островов брат властителя решил, по-видимому, уклониться от крещения. То ли он заболел, то ли притворялся больным — "уже четыре дня как лишился голоса".

"Капитан, — пишет Пигафетта, — предложил им[1] сжечь идолов и довериться Христу; он сказал, что если бы этот больной был крещен, то он выздоровел бы очень скоро; он дает свою голову на отсечение, если это не произойдет именно так, как он говорит".

Как мог Магеллан решиться на такое заявление? Или он понимал, что болезнь — обман, или обладал гипнотическим даром и знал об этом?

"В торжественной процессии мы направились к дому больного, рассказывает далее Пигафетта. — Мы его нашли там в таком состоянии, что ни говорить, ни двигаться он не мог. Мы окрестили его, двух его жен и десять девушек. После этого капитан спросил, как он чувствует себя. Тот сразу же заговорил и сказал, что с божьей благодатью он вполне оправился… Это было чудо самое явное, случившееся в наши дни. Не прошло и пяти дней, как больной начал ходить…"

Все складывалось как нельзя более идиллически, и только властитель острова Матан отказался повиноваться. Судя по рассказу одного из участников экспедиции, повод был ничтожный. Магеллан приказал прислать на каравеллы трех коз, трех свиней, три меры риса и три меры проса. Властитель острова соглашался отдать двух коз, двух свиней и по две меры риса и проса. Тогда капитан-генерал ("как добрый пастырь", подчеркивает Пигафетта) лично возглавил карательную экспедицию — три лодки с экипажем в 50 — 60 человек. На берегу их встретило 3 — 4 тысячи туземцев.

Записки Пигафетты: "Они осыпали нас таким количеством стрел и бросали такое множество копьев, что мы едва были в состоянии защищаться. Видя это, капитан отрядил несколько человек с приказом сжечь их дома, дабы подействовать на них страхом. Вид сжигаемых домов привел их в еще большую ярость. Двое из наших были убиты у домов, мы же сожгли от двадцати до тридцати домов. На нас накинулось такое множество туземцев, что им удалось ранить капитана в ногу отравленной стрелой. Вследствие этого он дал приказ медленно отступать, но наши, за исключением шести или восьми человек, оставшихся при капитане, немедленно обратились в бегство. Туземцы стреляли нам только в ноги, потому что мы не были обуты… Мы продолжали отступать и, находясь на расстоянии выстрела от берега, продолжали сражаться, стоя по колено в воде. Туземцы продолжали преследование… Узнав капитана, на него накинулось такое множество людей, что дважды с его головы сбили каску, но все же он продолжал стойко держаться, как и подобает славному рыцарю. Один индеец метнул бамбуковое копье прямо в лицо капитана, но последний тут же убил его своим копьем, застрявшим в теле индейца. Затем, пытаясь вытащить меч, он обнажил его только до половины, так как был ранен в руку бамбуковым копьем. При виде этого на него накинулись все туземцы. Один из них ранил его в левую ногу большим тесаком, похожим на турецкий палаш, но еще более широким. Капитан упал лицом вниз, и тут же его закидали железными и бамбуковыми копьями и начали наносить удары тесаками… Он все время оборачивался назад, чтобы посмотреть, успели ли мы все погрузиться на лодки… Если бы не капитан, то ни один из наших не спасся бы на лодках, так как, пока он бился, другие успели отступить к лодкам".

Очевидцы называют разные даты гибели Магеллана — 27, 28, 29 апреля 1521 года…

Всего через несколько дней после гибели капитан-генерала на экспедицию обрушился еще один страшный удар. Властитель соседнего острова Себу — один из самых ревностных новообращенных христиан пригласил группу испанцев "на ужин", где все они — больше двадцати человек — были перебиты.

Один из кораблей, "Консепсьон", пришлось сжечь. "Слишком мало нас осталось", — с горечью объясняет Пигафетта…

Только в ноябре 1521 года "Тринидад" и "Виктория" достигли Молуккских островов и наконец-то взяли полный груз пряностей.

Испанцы словно обезумели. "Когда у нас истощились все запасы товаров, — свидетельствует Пигафетта, — многие из наших начали выменивать свои собственные вещи на гвоздику, дабы иметь и свою долю в грузе: один отдавал плащ, другой — свой камзол, третий — рубашку, а также и другие предметы одежды".

Каравеллы уже готовились к отплытию, когда на "Тринидаде" обнаружилась течь, он нуждался в длительном капитальном ремонте. "Виктории" предстояло возвращаться на родину в одиночку. Незадолго до этого капитаном "Виктории" был избран Хуан-Себастьян Эль-Кано…

До сих пор, рассказывая о плавании флотилии Магеллана, мы вовсе не упоминали имени Эль-Кано. И это умолчание объясняется его в общем-то малозаметной ролью в предыдущих событиях.

О прежней жизни Эль-Кано мы знаем немного. Знаем, что по национальности он баск, что родился в портовом городке Гетария. Но точная дата его рождения не установлена — то ли 1476, то ли 1487 год. Таким образом, к началу плавания ему было либо 33, либо 42 года.

Мы знаем, что за девять лет до этого Эль-Кано как капитан и владелец корабля участвовал в испанской военной экспедиции против "неверных мавров". Денег за службу он по какой-то причине не получил, запутался в долгах и вопреки строжайшему закону продал свое судно иностранным купцам. Ему грозил арест, и он несколько лет скрывался от правосудия. Но желающих отправиться в плавание было не так уж много, и капитан-генерал зачислил Эль-Кано вначале боцманом, а затем, еще до отплытия, штурманом. Кстати сказать, только после возвращения "Виктории", в 1523 году, Эль-Кано был амнистирован специальным королевским указом.

Мы знаем, далее, что до начала экспедиции, когда король повелел провести специальное дознание о "засилье португальцев" среди участников экспедиции, Эль-Кано был одним из шести моряков, которые давали показания в пользу Магеллана. "Разумный и добродетельный человек, дорожащий своей честью" — так характеризовал тогда Эль-Кано капитан-генерала. Тогда же Эль-Кано показывал, что он сам "вполне доволен командой корабля, на котором служит штурманом, потому что это хорошая команда, доволен он и грузом, предназначенным его кораблю, и что он, кроме того, слышал от штурманов других кораблей, что они также довольны своими командами".

Но позднее, в бухте Сан-Хулиан, Эль-Кано был в числе мятежников, более того, видимо, одним из руководителей мятежа, поскольку мятежники именно его назначили капитаном самого большого корабля — "Сан-Антонио".

Двоих, как уже рассказывалось, тогда четвертовали, двоих, покидая бухту Сан-Хулиан, оставили на верную смерть. Эль-Кано в числе сорока других также был приговорен к смертной казни. Но лишиться сразу стольких людей было невозможно, и Магеллан отменил смертную казнь.

Тогда без малого пять месяцев гордый баск, скованный цепью с другими мятежниками, выполнял самую черную работу. Теперь наступил звездный час Эль-Кано. Он избран капитаном, он должен привести "Викторию" в Кастилию!

В том плане, который три года назад представил Магеллан, ни словом не упоминалось о возможности кругосветного плавания. Единственной целью экспедиции были Острова Пряностей. И вряд ли капитан-генерал, будь он жив, повел бы свои каравеллы на запад. Ведь здесь уже начиналось "португальское полушарие", и любой заход в порт, любая встреча с португальским кораблем неминуемо должны были закончиться конфискацией груза, арестом, а для изменника Магеллана — казнью.

Но путь на запад, вокруг земного шара, для Магеллана был невозможен еще и потому, что испанская команда по-прежнему не доверяла португальцу.

Возможно, это утверждение покажется необоснованным. По запискам Пигафетты, а это фактически единственный достаточно подробный источник, может составиться впечатление, что капитан-генерал пользовался всеобщей любовью.

"В числе других добродетелей он отличался такой стойкостью в величайших превратностях, какой никто никогда не обладал. Он переносил голод лучше, чем все другие, безошибочнее, чем кто бы то ни было в мире, умел он разбираться в навигационных картах. И то, что это так и есть на самом деле, очевидно для всех".

Нет нужды ни в малейшей степени оспаривать эту высокую оценку личных качеств Магеллана. Только не забывайте: Пигафетта — итальянец. Испанцы смотрели на события плавания другими глазами.

Уже после завершения экспедиции на специальном дознании испанцы, не сговариваясь, будут отвечать приблизительно одно и то же: "…все другие капитаны, а также матросы боялись, что Магеллан арестует их, воспользовавшись тем, что на кораблях армады было много португальцев и других иностранцев".

Вспомните, даже смертный час капитан-генерал встретил в одиночестве: "пока он бился, другие успели отступить к лодкам".

И если бы Магеллан решил проложить курс через "португальское полушарие", это было бы воспринято как измена испанской короне, как сознательная сдача в плен!

Баску Эль-Кано обвинение в измене не угрожало. Он стоял перед выбором: на запад или на восток?

Капитан "Тринидада", закончив через несколько месяцев ремонт, повел свой корабль на восток. После шестимесячных скитаний по Тихому океану, не справившись с противными ветрами, он вынужден был вернуться к Молуккским островам, где весь экипаж попал в плен к португальцам. И только пятеро моряков "Тринидада" многие годы спустя возвратились на родину.

Возможно, и Эль-Кано ожидала бы та же судьба. Но он повел "Викторию" на запад!

"Некоторые из наших моряков пожелали остаться на острове, боясь, что судно не выдержит переезда в Испанию, но пуще всего, чтобы не умереть по пути от голода", — пишет Пигафетта.

На острове и на "Тринидаде" осталось тогда 54 человека, экипаж "Виктории" состоял из 47 испанцев и 13 туземцев.

Стремясь избежать случайной встречи с португальцами, Эль-Кано решил уклониться далеко к югу от обычных морских дорог, почти к сороковым широтам. Испанцы, распродавшие одежду в обмен на корицу, жестоко страдали от холода. Встречные западные ветры, столь обычные для этой части океана, зачастую отбрасывали "Викторию" назад. Во время одного из штормов каравелла потеряла фок-мачту.

"Некоторые из наших, — пишет Пигафетта, — не только больные, но и здоровые, выразили желание добраться до португальского поселения Мозамбик, так как корабль дал сильную течь, холод был страшный, а главное, по той причине, что, кроме риса и воды, у нас не осталось съестного; из-за недостатка соли все мясные продукты попортились. Однако другие, заботясь больше о своей чести, чем о жизни, решили плыть до Испании, хотя бы это стоило им жизни".

Антонио Пигафетта в своих записках ни разу не упоминает имени Эль-Кано — ни до, ни после смерти Магеллана. Видимо, итальянец был предан капитан-генералу и не мог простить Эль-Кано участие в патагонском мятеже. Так или иначе, он был тенденциозен. Но в данном случае нет никаких сомнений: именно решимость Эль-Кано "плыть до Испании" одержала верх.

За мысом Доброй Надежды ветер стал попутным. Но к этому времени каравелла, потрепанная штормами, текла как решето. Круглые сутки люди стояли у помп, откачивая воду. И умирали один за другим от голода и непосильной работы.

"Целых два месяца мы шли на северо-запад без свежей пищи и свежей воды. За это короткое время умер двадцать один человек". Кажется, и в этих строках Пигафетты чувствуется, как безмерно, смертельно устали люди.

Посоветовавшись с командой, Эль-Кано решил зайти на острова Зеленого Мыса, скрыв от португальских властей, что судно идет с Молуккских островов. Им действительно удалось получить некоторое количество риса, но затем тринадцать человек экипажа были арестованы на берегу, а сама "Виктория" сумела уйти от преследования только благодаря решительным действиям Эль-Кано. Еще сотни миль оставались до Испании…

В воскресенье 7 сентября 1522 года в бухту Сан-Лукар вошла каравелла, похожая, как рассказывают, скорее на остов потерпевшего крушение судна.

История мореплавания не знала ничего подобного. Тридцать три дня продолжался первый переход Колумба через Атлантический океан. Три месяца и двадцать дней — переход Магеллана через Тихий… Почти семь месяцев продолжался последний переход Эль-Кано, последний переход моряков "Виктории". "Виктория" означает "Победа"! Из двухсот шестидесяти пяти человек, отправившихся три года назад с Магелланом, вернулись домой, завершив первый виток вокруг Земли, только восемнадцать.

На следующий день "Виктория" бросила якорь у набережной Севильи. Держа в руках зажженные свечи, они сошли на берег. Босые, одетые в лохмотья, "более худые, чем самая заморенная кляча" (так писал очевидец), они шли, едва волоча ноги, к церкви Санта-Мария де ла Виктория — туда, где три года назад они присягали на верность королю и Кастилии. Теперь они шли, чтобы вознести молитвы за упокой души Магеллана, погибших товарищей, шли, чтобы возблагодарить бога за свое спасение.

В день возвращения Эль-Кано написал краткое донесение на имя короля. Он сообщал об итогах экспедиции, о смерти Магеллана, беспокоился о судьбе своих товарищей, оставшихся на островах Зеленого Мыса.

"Обращаюсь к вашему величеству со смиренной просьбой вызволить из плена тринадцать человек, которые так долго служили вашему величеству, потребовать их освобождения, как людей вам нужных. Ведь и их заслуга есть в том, что мы на деле доказали, что Земля есть шар; поплыв на запад, мы обошли вокруг нее и вернулись с востока. Смиренно прошу ваше величество в признание тяжких трудов, голода и жажды, стужи и жары, которые наши люди терпели, верно служа вашему величеству, милостиво споспешествовать их освобождению и приказать выдать им их долю пряностей из груза, который мы доставили в Испанию".

Чувствуется в этих строках и незажившая боль, и товарищеская солидарность.

Надо сказать, что от продажи пряностей испанская корона получила уже за вычетом всех расходов на снаряжение флотилии Магеллана — довольно значительную прибыль.

Король был доволен главным образом тем, что теперь Испания получила реальные права (с королевской точки зрения) на Острова Пряностей. Через семь лет эти "права" будут проданы португальцам за 350 тысяч золотых дукатов! А пока король наградил всех моряков "Виктории", настоял на выдаче пленных, и через пять месяцев они вернулись на родину.

Эль-Кано была назначена ежегодная пенсия в 500 дукатов, пожалован тот самый герб — "Primus Circumdedisti Me".

Но нет ничего непостояннее королевского расположения.

Вскоре Карл V начал подумывать об организации новой экспедиции к Островам Пряностей. Несмотря на все перенесенные тяготы, Эль-Кано был готов вновь уйти на долгие годы в плавание и с полным основанием предполагал, что именно ему будет поручено возглавить экспедицию. Но… король предпочел знатного Лоайсу, а Эль-Кано назначил кормчим. Эль-Кано хотел получить "дарованную" пенсию, но… король приказал отсрочить выплату до возвращения из второй экспедиции.

Возвратиться Эль-Кано не суждено. Тихий океан стал его могилой…

На портрете испанского художника Сулоаги можно прочитать: "Таков, по моему мнению, мог быть облик нашего великого Эль-Кано".

Да, мы не знаем, каким он был — мореплаватель, совершивший первое кругосветное плавание. О дате его рождения продолжают спорить, о жизни известно очень немного.

Наверное, он был скорее расчетливым, чем безгранично храбрым. Наверное, при всей своей набожности больше привык полагаться на собственные силы, чем на бога. Он был честен в словах и поступках — и тогда, когда давал показания в пользу Магеллана, и тогда, когда согласился принять участие в бунте. Был хорошим моряком и опытным навигатором. Умел сохранять мужество в самых безысходных ситуациях.

До нас дошло только его донесение королю, несколько малоинтересных прошений и его завещание: "Я, Хуан-Себастьян Эль-Кано, капитан, уроженец города Гетарии, больной телом, но здравый духом, изъявляю свою последнюю волю…"

Он умирал от цинги. Умирал долго и тяжело. Лоайса умер на семь дней раньше, семь дней Эль-Кано был капитан-генералом.

Его заслуги не были достойно оценены при жизни. Наследники Эль-Кано четыре десятка лет вели тяжбу с испанской короной, но так и не получили "дарованной" пенсии.

А затем — на века! — Эль-Кано остался в тени Магеллана.

Конечно, нет нужды противопоставлять их имена. Магеллан задумал и добился осуществления экспедиции, он использовал теоретическую идею о шарообразности Земли и повел свои каравеллы на запад, чтобы достичь далеких восточных островов. Только благодаря настойчивости и фанатичной вере Магеллана был открыт пролив, который по праву носит его имя. И он впервые пересек океан, который называют Великим.

Но будем справедливы: кругосветное плавание никак не входило в замыслы Магеллана. Более того, во главе с Магелланом оно не могло состояться. Кругосветное плавание на свой страх и риск осуществил Хуан-Себастьян Эль-Кано. Нужно было обладать исключительным мужеством и настойчивостью, чтобы довести до Испании одинокую каравеллу, чтобы без всяких заходов в порты совершить полукругосветное плавание.

Еще Колумб верил, что шесть седьмых поверхности Земли покрыто сушей, что от Испании до Сипанго 2400 миль. И только после плавания Эль-Кано стало ясно, какой величины наша планета, сколько на ней воды и сколько земной тверди. Можно без преувеличения сказать: 7 сентября 1522 года перед человечеством открылся мир.

Тогда, 7 сентября, в Севилье было воскресенье. "Значит, мы ошиблись на день", — записал штурман "Виктории" в вахтенном журнале. На их календаре была суббота.

Конечно, он не ошибся. Они впервые установили, что, огибая земной шар с востока на запад, человек выигрывает сутки.

Для набожных моряков "Виктории" это было трагедией. Еще бы! Просчитавшись на день, они "ели мясное по пятницам" и "справляли пасху в понедельник". Босые, в рваной одежде, шли они в церковь, шли и для того, чтобы принести покаяние, чтобы замолить грехи, повинно в которых было вращение Земли.

Такая вот наивная эпоха. Невелики грехи, в крайнем случае можно купить индульгенцию. Жаль только — нет индульгенций от забвения…