ГЛАВА 17. Праздник Друидов

Среди ночи раздался негромкий стук в окошко. Клавдия, всегда спавшая чутко, сразу же пробудилась. Стараясь не шуметь, она встала с постели, накинула халат и подошла к окну. Чуть сдвинув краешек занавески в сторону, она пристально всмотрелась в темноту на улице. Увидев стучавшего, удивилась: это был незнакомый ей мужчина. Тот призывно махнул и указал на крыльцо. Клавдия поняла, что человек просит открыть дверь. Мгновение поколебавшись, она кивнула и прошла в сени.

Симаков заворочался и что-то пробормотал во сне. До его слуха сквозь сон донеслось звяканье засова и тихий скрип открываемой двери. Затем послышался приглушённый разговор жены с ночным визитёром…

Вскоре Клавдия вернулась в спальню, оставив посетителя дожидаться на крыльце. Не включая света, она проворно оделась на потёмках, а затем подошла к постели и стала будить мужа.

— А? Что? Что случилось? — Симаков сел в кровати и спросонья замотал голо-

вой.

— Вставай, Миша! — прошептала Клавдия, — Одевайся, поедем!

— Что значит "поедем"? — возмутился Симаков, окончательно просыпаясь, — Куда?

— Ведунья нас зовёт, как обещала. Ходок свой прислала и человека для сопровождения…

— Понятно! — прокряхтел он и по-армейски быстро натянул джинсы и футболку, — Чего среди ночи-то? Дня для таких делов не нашлось, что ли? — продолжал ворчать Симаков, обуваясь на ощупь.

— Почём я знаю? — ответила Клавдия, — Значит так ей сподручнее.

Они вышли на крыльцо. Сопровождающий тихо поздоровался и пошёл к экипажу. Симаков даже не успел его толком рассмотреть, но судя по голосу, мужчина был незнакомый.

— Куда хоть поедем? — спросил он жену, запирая хату на замок.

— Не знаю я ничего. Провожатый велел нам соблюдать тишину и во всём ему подчиняться…

— Не нравится мне всё это, ох, не нравится! — пробормотал Симаков под нос и они спустились с крыльца.

Ночь выдалась беззвёздной. Ватные облака затянули небосклон сплошной пеленой. В двух шагах невозможно было ничего рассмотреть. Симаков, однако, на удивление быстро привык к темноте и увидел за оградой тёмный силует неповторимого ходка Лыковой.

Запряжён тот был, правда, не прежней лохматой лошадёнкой, а высоким статным жеребчиком. Конь в нетерпении перебирал тонкими резными ногами и беспокойно прядал ушами, негромко пофыркивая. Симакову показалось, что жеребец отчего-то всё время с испугом косится на колодец. Мужичок-сопровождающий поправил позвякивающую сбрую и взобрался на облучок, жестом пригласив мужа и жену садиться в ходок.

Не успели они расположиться на мягкой сидушке, как возница отпустил поводья, причмокнул и взмахнул кнутом. Жеребец взял с места намётом, ходок легко покатился по дороге. Хорошо смазанные колёса не издали ни звука, ночную тишину нарушала лишь дробная поступь коня.

Когда выехали за деревню, ходок внезапно остановился. Возница обернулся к Симаковым и молча протянул две полоски тёмной материи.

— Это ещё что? — поинтересовался Симаков

— Завяжите друг дружке глаза… — попросил возница бесцветным голосом.

— Зачем? — вскинулся было Симаков, но Клавдия шикнула на него: "Делай, что

говорят!", и он подчинился, поминая сквозь зубы всех чертей и их бабушек.

Едва они наложили повязки, ходок снова запылил по дороге.

— Не нравится мне всё это! — снова воззвал к благоразумию жены Симаков, -

— Возницу вон, тоже никак не угадаю: не нашенский, он видать, не Давыдовский! Может, откажемся? Вернёмся пока не поздно?

— Ты что, испугался? — Клавдия погладила его руку успокаивая.

— Да нет… Просто как-то необычно всё…

— Ты старайся думать только о хорошем, и всё будет хорошо…

— О чём, например?

— О наших будущих детишках!

— Ладно, уговорила!

Симаков действительно успокоился. Теперь им овладела другая мысль: "Куда их везут? "

И он принялся примечать дорогу на слух. Через несколько минут ему ста-ло ясно, что ходок катит в сторону автотрассы. С той минуты, как они выехали из деревни, он сделал три поворота, два левых и один правый, а это значило, что возница правил к "большаку" Ржевск-Зубец, за которым простирались заповед-

ные, непроходимые леса…

И действительно, копыта коня вскоре зацокали по асфальту. Значит, они выехали-таки на "большак" и свернув направо, поехали прямо по нему. Так, это уже интересно! Никаких населённых пунктов впереди не предвидится ещё километров пять-шесть. Потом, вдоль трассы, будет полупустая деревушка Решетниково, где мается с десяток пенсионеров преклонного возраста. Неужели их везут туда? Но зачем? За семь вёрст киселя хлебать? Чудит чего-то Лыкова, ой, чудит…

Однако, не прошло и пяти минут, как возница снова повернул. На этот раз налево. Колёса запрыгали по кочкам и колдобинам, ходок заскрипел рессорами и стал раскачиваться из стороны в сторону. Ну конечно же! Они ехали по невозделанной целине, направляясь прямиком к лесу, который именно в этом месте ближе всего подходил к шоссейке.

Симаков опешил, открытие ошеломило его. Он ожидал чего угодно, но только не того, что их с Клавдией завезут в лес… Но почему в лес? Зачем? Сказать об этом жене, или обождать?

Он решил обождать…

Надо сказать, что этот маршрут был хорошо знаком Симакову ещё с юношества, когда родители на шестнадцатилетие подарили ему мотоцикл "Восход" и он, в компании сверстников, объездил на нём всю округу…

Несмотря на повязку на глазах, он словно всей кожей ощутил надвигающуюся на него стеной чёрную, сплошную массу деревьев и поздравил себя с правильно сделанным выводом. Видимо, что-то такое почувствовала и жена, потому, что испуганно прижалась к нему. Он обнял её покрепче и ободряюще похлопал по плечу.

— Всё нормально, родная!

Ходок въехал в лес и тот час по нему захлестали гибкие ветви кустарника, а над головой зашелестели кроны деревьев. Пока ехали по полю, от нагретой земли поднимались волны теплого, напоенного луговыми ароматами воздуха, но стоило ходку окунуться в чащу, как его окружила лесная прохлада. Жена зябко поёжилась.

— В лес что ли завернули? — спросила она буднично.

Симаков подивился не столько её проницательности, сколько спокойствию и выдержке; тщательно скрывая волнение, он коротко ответил:

— Похоже…

Жеребец пошёл медленнее, где трусцой, где шагом. Трясти почти перестало. Пару раз невдалеке прокричала ночная птица. Возница несколько раз ме нял направление, поворачивя то в одну, то в другую сторону и это стало раздражать Симакова:

"Что он тыкается, как слепой щенок? Заблудился, что ли? Дорогу не может отысать? "

Вдруг его осенило:

"Да это он нас с Клавдией с толку сбивает! Путает, что бы мы не догадались, куда везёт, да потом сами дороги к этому месту не нашли… Кружит вокруг да около, хитрован…"

Вскоре они переехали неглубокий лесной ручеёк. Его журчание слышалось довольно отчётливо, да и жеребец остановился напиться… Симаков вдруг похолодел:

"А не на Чёртову ли Поляну ты нас везёшь, мил друг? — так и подмывало его

спросить возницу, но он промолчал, чувствуя как от страшной догадки проши- бает холодный пот, — Насколько я помню, впереди, перед самой поляной, должен быть неглубокий сухой овражек".

Не прошло и нескольких минут, как ходок действительно нырнул в овраг… Симаков запаниковал! Ещё пять минут езды таким ходом и они достигнут большой лесной поляны. Она одна такая во всём лесу… А может, и во всём свете!

Местные называют её не иначе, как Чёртовой или Поляной Смерти, или Чёртовым Кладбищем и избегают как огня! Людская молва приписывает ей дурную славу. Поговаривают, что ежели кто ненароком забредёт на неё, будь то человек или животное, или птица какая залетит, то тут им и смерть!

Причём мелкие грызуны или птахи погибали почти мгновенно, а вот крупные животные, к примеру лошадь или корова, чуть позже. Человек же — часа через полтора-два и в страшных мучениях!

Правда, сколько Симаков помнил себя, о человеческих жертвах ему слы шать не доводилось, а вот мертвых лесных животных на поляне он видел собственными глазами…

Он слыл заядлым грибником, и всякий раз, отправляясь в поход за грибами, нет-нет да и заглядывал на Поляну Смерти. Его тянуло к ней как магнитом, и он не мог понять, отчего. Он подолгу простаивал на приличном расстоянии от её края не решаясь подойти поближе, и всё смотрел и смотрел на это загадочное место, не в силах оторвать глаз. В то же время ему казалось, что он сам ощущает на спине чьи-то внимательные взгляды…

Трава на поляне, хоть густая и высокая, тем не менее имела какой-то аномально серый оттенок, словно её припорошило пеплом. Ветви деревьев и кустов, окружавших поляну по периметру, свисали к земле безжизненными обугленными плетьми. На самой же поляне пиками торчали обожжённые стволы молоденьких берёзок и ёлок.

В центральной её части врос в землю обломок гранита причудливой формы. Его плотным кольцом окружали почерневшие от невидимого огня кусты

ежевики. Если присмотреться к обломку повнимательнее, да добавить чуток фантазии, то дикий камень вполне может сойти за припавшего к воде медведя! Ни дать — ни взять, пьёт косолапый из ручья и ухом не ведёт!

Но самой удивительной достопримечательностью поляны был, конечно,

старый могучий дуб. Кряжистый великан возвышался ближе к её северной око-нечности и в контраст к остальным растениям сверкал глубокой свежей зеленью листвы. По всему было видно, что невидимый смертоносный жар, излучаемый недрами поляны, на него никак не действовал!

Ещё на Поляне Смерти можно увидеть множество чернеющих тушек

погибших животных и птиц. Лесные обитатели постоянно проникают на смерте-

льно опасную территорию в поисках пропитания и находят тут свой бессрочный конец. То тут, то там в траве белеют маленькие кучки костей, вызывая у случай-ных грибников панический ужас перед этим местом…

Симаков хотел было поделиться с женой своим неприятным открытием, но вовремя одумался: нечего её беспокоить раньше времени! На память вдруг пришёл один эпизод из его бурной и богатой на приключения юности…

…Случилось так, что в тот день, получив из военкомата повестку, он при-нялся тут же "обмывать" это событие с друзьями. Пили самогон, припасённый родителями на проводы. Он выпил столько, что потерял над собой всякий конт-роль. Испытывая необыкновенный подъём и ощущая себя геройским парнем, он, красуясь перед девчонками, начал бахвалиться, что, мол, ему всё ни по чём, и что он запросто прогулятся по Поляне Смерти. До того разошёлся доказывая свою храбрость, что даже поспорил на литр первача…

Не откладывая дела в долгий ящик, вся компания, а было их человек де-сять — двенадцать, оседлала мотоциклы, усадив за спиной подруг, и гогоча на всю деревню, помчалась в лес. Однако, уже на подъезде к кромке леса, многие горячие головы заметно поостыли.

Видно, часть алкоголя выветрилась в дороге, а свежий ветерок прочистил мозги. Ребята, что потрезвее, принялись отговаривать Мишку от его затеи. Но Си маков упёрся как бык и ни в какую! Ступив на еле приметную тропинку, он с напускной бодростью решительно шагнул под сень вековых деревьев и углубился в вечерний лес.

С ним пошли двое одноклассников, с одним из которых он и поспорил на самогон. Второй был до того пьян, что его пришлось взять под руки и вести. Быстро смеркалось. В лесу стало темно, на небе высыпали звёзды. Луна осветила деревья призрачным светом. Когда они расступились, открылся вид на Поляну Смерти, залитую мертвенным салатовым свечением.

От её близости приятелей Симакова обуял ужас — они встали как вкопанные и ни шагу дальше! Он сам испытывал нечто подобное, но виду не показал. Вдруг один из приятелей, тот, что был самым пьяным, вдруг выкрикнул что-то неразборчивое, замахал руками, вырвался и убежал назад к мотоциклам. Симаков посмотрел ему в след и решительно пошёл к поляне.

Однако, сделать он смог только пять-шесть шагов, каждый из которых давался ему с превеликим трудом. Он чувствовал, как ноги наливаются свинцом и решительность улетучивается словно воздух из проколотого колеса мотоцикла. Вдруг на глаза ему попался свежий трупик белки на краю поляны и кучка белеющих костей рядом с ним. Он моментально протрезвел и остановился, осо знав наконец, что никакая сила в мире больше не заставит его сделать хоть один шаг вперёд!

— Мишь? Ты как? — позвал его оставшийся позади спорщик. — Может, дальше не надо? Ну его к лешему, этот спор! Давай возвращаться, не нужен мне твой самогон…

— Ладно! — согласился Симаков и сразу же почувствовал огромное облегчение,

— Назад, так назад! Ты выиграл, я — проиграл! Поехали в деревню, отдам тебе твой литр!

Из этой истории он извлёк для себя весьма полезный урок: впредь не следует напиваться до бесчувствия — раз, и стараться в любом состоянии контролировать свои слова и поступки — два!

— Тпр-ру-у! — возница натянул вожжи и остановил коня.

— Приехали! — обернулся он к Симаковым, — Таперича можно сымать повязки.

Пока Михаил Степанович щурился, осматриваясь по сторонам, возница помог Клавдии сойти с ходка, а потом нырнул в темноту и исчез, наказав на последок:

— Ждитя тута! Счас к вам подойдут…

Ходок остановился с краю большой лесной поляны, на северной оконечности которой, перед могучим дубом, полыхали три огромных костра, а в центре возвышался такой знакомый обломок скалы. Увидев его Симаков обречённо вздохнул:

— Так и есть! Привезли на Чёртово Кладбище… Но почему? Зачем?

Жена прижалась к нему и тихо спросила: "Где мы? "

— В лесу… — ответил он неопределённо. Пугать её известием о Поляне Смерти

как-то не хотелось. Она, конечно была наслышана о ней, но видеть, кажется, не видела, поэтому и не узнает сейчас, тем более в темноте… Нет, открывать ей правду и х местонахождения по-любому не стоит…

Он прислушался к себе, но как ни странно, никаких негативных ощущений в организме не выявил. Нигде ни кололо, ни саднило, ни жгло, голова не кружилась и не болела, его не тошнило и не мутило… Удивительно! Ему всегда казалось, что стоит лишь шаг ступить на Чёртову Поляну, как тут же и начнётся! Однако, они с женой топчутся по ней уже минут пять и — ничего!

"Да что же это такое? Почему я не чувствую боли? Почему всё как обычно? — думал Симаков, растерянно озираясь по сторонам.

— Ты как, Клав? Нигде не болит? — спросил он участливо жену, не зная что и думать

— Не-а! А с чего болеть-то? — удивилась та, — Вот только ногу отсидела…

Он не успел ответить, как из-под деревьев, плотной стеной окружавших поляну, показались три человеческие фигуры — две женщины и мужчина. Они быстрым шагом направились к Симаковым. Мужчина подошел к жеребцу, взял его под уздцы и отвёл ходок в лес, что-то недовольно бормоча под нос. Симаков расслышал только одну фразу: "…Говоришь, ему, говоришь, а он всё норовит прямо на поляну запереться… Как будто с краю нельзя остановиться…"

Женщины встали перед четой Симаковых в ряд и, поклонившись им в пояс, подхватили под руки и повели к центру поляны, где мелькали человеческие тени. При этом ни одна из них не проронила ни слова. Симаков с женой тоже не стали задавать вопросов: придёт время и всё само собой объяснится… Словно подчиняясь неслышному сигналу из леса на поляну со всех сторон потянулись люди.

Они собирались возле костров, весело переговариваясь между собой.

Увидев, что на поляне скопилось сотни полторы народа, Симаков сразу позабыл про все свои страхи и сомнения.

Раз этим людям ничего тут не делается, то им с женой и подавно ничего не будет! Решив, что выяснит загадку поляны как-нибудь потом, он взял Клавдию под руку и они смело зашагали бок о бок со своими провожатыми.

Вопреки ожиданиям, те подвели их не к целительнице Лыковой, и не к основной массе народа возле костров, а к похожему на склонившегося над водой медведя, камню. Здесь уже стояли двое мужчин и три женщины, причём две пары явно выглядели, как и Симаковы, мужем и женой. И ещё Симаков заметил, что кусты ежевики вокруг обломка куда-то подевались… Исчезли с поляны так же и трупики животных с птицами, и косточки, а трава под ногами колыхалась изумрудно-шёлковыми волнами.

Никакого серого налёта на ней и в помине не было!

Возле камня провожатые откланялись Симаковым и растворились в полумраке.

Одна из них шепнула, обернувшись: "Стойте здесь, к вам подойдут. "

— Опять ждать? — недовольно пробурчал Симаков, — Сколько можно? Зачем нас

сюда привезли, что тут происходит в конце концов, кто все эти люди?

Клавдия прикрыла ему рот ладошкой: "Я знаю не больше твоего. Потерпи. "

Симаков поворчал ещё немного и остыл.

Из интереса он покосился на стоящую рядом группу, но знакомых среди них не признал. Да и соседи не очень-то старались быть узнанными. Женщины закрывали лица платками, а мужчины отворачивались, опуская головы…

"Они такие же, как и мы, приглашённые, — шепнула ему на ухо Клавдия, — Жаж-дут исцеления! Мало ли у кого какие проблемы со здоровьем… Стесняются! "

Симаков посмотрел на жену. На её лице, освещённом отблесками огня,

читалась задумчивая напряжённость. Такой серьёзной он её пожалуй ещё не видел.

Между тем три полыхавших вокруг дуба костра внезапно взвились до небес. Похоже, что кто-то что-то в них подсыпал или подлил. Огонь осветил всю поляну целиком и народ возле дуба с радостными возгласами хором затянул необычно мелодичный гимн-песню.

"Никак секта какая? — предположил Симаков, — И куда нас с женой угораздило? "

Поскольку никто к ним не подходил, то он всё своё внимание переключил на разворачивающееся на поляне действие.

Костры вокруг дуба образовывали правильный равнобедренный треугольник. К одному из них, тому, что был ближе к камню, из темноты вышли три высоких белобородых старца с непокрытыми головами. Симакова несколько

озадачил их наряд. Одеты они были в снежно-белые балахоны до земли, перепоясанные на груди крест на крест простыми кусками верёвки. Лёгкий полуночный ветерок играл длинными, до плеч, седыми прядями старцев и развевал их бороды, которые свешивались до пояса.

Каждый патриарх при ходьбе опирался на высокий крючковатый посох. Подойдя к костру, все трое вонзили их в землю и протянули к огню сморщенные ладони. На их лицах при этом проступило не сказанное блаженство. Так продолжалось несколько минуты, пока из гущи столпившейся позади них и поющей гимн толпы не отделились три девчушки-милашки с длинными русыми косами до пояса, на которых красовались расписные сарафаны.

Девчонки подошли к старцам какой-то плывуще-танцующей походкой, одновременно взялись за посохи, выдернули их из земли и с поклоном протянули патриархам. Те как раз перестали греть ладони и встали к костру боком. Симаков теперь хорошо разглядел эти узловатые, выструганные из ветвей

дуба и до блеска отполированные за долгие годы употребления атрибуты патриаршей власти.

Старики подхватили посохи, синхронно взмахнули ими, а затем осторож- но прикоснулись заострёнными, окованными в бронзу концами, макушек скло- нённых голов девушек. Те тотчас выпрямились и убежали, оглашая поляну весёлым задорным смехом…

…Вокруг дуба затевался хоровод, и три подружки смешались с остальными девушками и молодками, также одетыми в разноцветные сарафаны.

— Мишь, ты никого не узнаёшь среди них? — кивнула Клавдия на народ. Она то- же во все глаза наблюдала за разворачивающимся на поляне представлением.

— Нет! Ни одного знакомого лица! — ответил Симаков шёпотом и обнял жену за плечи. Постепенно в нём проснулся нешуточный интерес ко всему происходящему и он теперь просто глаз не мог оторвать от огня и дуба, вокруг которого женщины стали водить хоровод.

…Был этот хоровод каким-то странным, непривычно молчаливым, без обязательных в таком случае песен и задорного смеха. И вообще над поляной повисла могильная тишина, только и было слышно как трещат дрова в огне, да лопаются уголья от нестерпимого жара. Все собравшиеся в лесу хранили глубокое молчание, никто не издавал ни звука…

"Это какой-то обряд или ритуал…" — подумал Симаков и перевёл взгляд на старцев.

Те стояли опершись на посохи и тоже не сводили с хоровода своих светлых, лучистых глаз. Рядом с ними откуда-то появились два махоньких телёночка, привязанные к вбитому в землю колышку. В другое время он не обратил бы на них и внимания, но сейчас телята привлекли его тем, что имели абсолютно белые, без единого пятнышка шкуры.

Вдруг кто-то сзади легонько коснулся плеча Симакова и негромко произ-нёс:

— Михаил Степанович? Клавдия? А вы то как тут оказались?

Супруги резко обернулись и увидели Лукерью Лыкову, удивлённую неожиданной встречей. В её взгляде сквозило неподдельное любопытство.

— То есть как это "как оказались"? — вспылил Симаков, — По вашему пригла

шению нас поднял среди ночи и привёз сюда ваш посыльный! На вашем ходке,

между прочим!

Лыкова удивилась ещё больше.

— Но я не звала вас и никого не посылала! Да и ходок мой сломался. Вчера, когда я от вас возвращалась… Обод лопнул… Он сейчас возле кузни стоит…

— Во-о-на как! — озаботился Симаков, — Выходит, нас сюда обманом завлекли!

Но с какой целью? И кому это понадобилось?

Клавдия расстроилась чуть не до слёз.

— Я так надеялась, Лукерья, что ты займешься нами сегодня ночью, а теперь, выходит, всё напрасно?

— Почему же напрасно? — попробовала успокоить её целительница, — Кажется, я знаю, кто прикрываясь моим именем, пригласил вас на этот праздник…

— Разве это праздник? — удивилась Клавдия, оглядываясь по сторонам

— Ничего себе, пригласили! Заманили, как в ловушку! — возмутился Симаков,

— Так кто это сделал?

Лыкова кивнула в сторону трёх старцев.

— Думается, что кто-то из них!

— Но с какой целью?

— Видимо, кто-то из патриархов прознал о вашей беде и решил помочь, тем бо- лее, что это в их силах! Моим именем прикрылись, что бы избежать вашего недоверия и досужих расспросов типа: "Что? " да "Как?" Иначе вы и не поехали бы среди ночи незнамо куда, да незнамо зачем. Верно?

— Что верно, то верно! И сам бы не поехал, и жену бы не пустил! — согласился Симаков.

— Вот видите…

— Спасибо, тебе, Лукерья! — поклонилась целительнице Клавдия, — Просветила нас, бестолковых. Только я одного не пойму, нам то что теперь делать?

— Домой, что ли возвращаться? — вторил жене Симаков

— Ну зачем же домой? — всплеснула руками целительница, — Вам что было велено?

— Стоять и ждать…

— Вот стойте и ждите!

Симакова продолжал мучить один вопрос и он, склонившись к уху Лыковой, не громко спросил:

— Вы, наверное, знаете кто они, все эти люди и что тут происходит?

— Конечно знаю! — прошептала в ответ целительница, — Видите ли, в наше нелёгкое время многие люди в Америке, Европе и у нас в России испытывают сильней шее разочарование в традиционных религиозных конфессиях, особенно в христианстве. Не находя в нём душевного успокоения, они обращаются к духовному наследию исконных европейских, скандинавских и славянских языческих верований, таких, как, например, Уикка и Друидство. Язычники поклоняются солнцу и огню и обожествляют деревья. Тех, кого вы видите на поляне, можно по праву считать друидами!

Друиды во все времена старались достичь гармонии и полного единения с природой. Говорят, они умеют разговаривать с животными и растениями и, постигая сокровенные желания последних, заставляют тех служить себе… Они в совершенстве овладели языком природы и через него узнали её самые великие тайны!

Друидам ничего не стоит пробудить к жизни спящие под землёй семена,

добыть воду в раскалённой пустыне, управлять погодой и… даже превращаться в диких животных. Уникальные знания сделали их могучими властителями четырёх стихий: огня, воды, воздуха и земли. Самой сильной стихией они считают огонь! Приглядитесь, каждый из трёх костров выложен в виде определённой геометрической фигуры.

Клавдия с мужем оглянулись. И впрямь, один из костров был сложен в форме треугольника, второй — квадрата, третий, возле которого обосновались патриархи, — в виде круга!

— Смотрите, друиды по очереди подходят к каждому костру и протягивают к огню ладони. Это они впитывают в себя его волшебную силу! У друидов имеется могучая каста жрецов и прорицателей, колдунов и целителей…

— Целителей? — переспросил Симаков, — Так вот почему вы здесь!

— Да, я приглашена на их праздник именно как целитель. Нам полезно пообщаться между собой. Мне есть чему поучиться у них, а им — у меня! К тому же сегодня — шестой день луны! Во время празднеств, количество которых в году у друидов составляет двадцать один, собирается весь здешний ковен и они совершают на этой поляне свои ритуалы!

Тринадцать из этих празднеств посвящены Богине-Луне и отмечаются ежемесячно во время полнолуния. Луна всегда связывалась с матриархальными культами! Лунные празднества называются эсбатами. Восемь других праздников связаны с культом Солнца и Рогатого Бога!

Каждый праздник делится на три части. Во время первой язычники обра-

щаются с молитвами и просьбами к богам, во время второй осуществляют раз-личные церемонии низшей, менее значительной магии — лечение, приём в общину новых членов, привлечение личного благополучия и удачи и т. д.

Третья же часть праздника целиком посвящается отдыху, пирам, беседам и веселью. Обязательное блюдо на подобных пирах — овсяное печенье с изюмом и финиками. Из напитков предпочтение отдаётся различным сокам или белому вину, которое в наших краях с успехом заменяет брага или медовуха… Но, тс-с-с! Начинается самое интересное, давайте пока помолчим и посмотрим.

В этот момент со стороны дуба донёсся удар бубна. Это было что-то нове нькое и Симаков с женой, вновь обернувшись к хороводу, увидели под деревом высокую и стройную молодую женщину в белом платье. Она подняла бубен над головой и стукнула в него ещё раз. Оказалось, что это был сигнал хороводу, который всё это время кружил вокруг дуба по часовой стрелке. Но после удара бубном, остановился, а затем повернул движение вспять. Лица девушек при этом выдавали их крайнюю напряжённость и сосредоточенность…

Симаков насчитал семь кругов против часовой стрелки. Снова звякнули бубенчики и хоровод остановился. Девушки, как одна, подняли руки вверх и одновременно хлопнули в ладоши. Затем, опустив руки на бёдра, все синхронно повернулись вокруг оси и встав лицом к дубу, поклонились ему в пояс, потом ещё раз и ещё… Всего три низких поклона.

В это время опять прозвучал бубен и хоровод вновь начал кружение, но на этот раз по часовой стрелке. Семь кругов, остановка и три поясных поклона дереву… Так повторилось семь! раз. Наконец, отбив последний поклон, хоровод распался и его участницы гурьбой вернулись к остальным.

Сразу вслед за этим, из-за спин старцев появился человек, одетый во всё белое. Он походил на киношного белого ниньзю или ожившую мумию — лицо его прикрывали плотно наложенные бинты. Только в оставленной щёлочке блестели горящие глаза.

Ниньзя встал спиной к костру и низко поклонился старцам. Те в свою очередь приветствовали его лёгкими кивками. Два стоящих по краям патриарха, сблюдая достоинство, с неповторимой грацией по очереди протянули ниньзе какие-то предметы.

Симаков не без труда рассмотрел, что это были кусок белой материи, размером раза в три больше обычного носового платка и, блеснувший в свете костра, золотой серп!

Ниньзя уложил серп на платок, поцеловал и протянул третьему старцу, стоящему в середине. Тот поднял свой посох и коснулся им серпа. Толпа, в гробовом молчании следившая за ними как по команде разразилась криками радости. Два других патриарха повторили жест старшего предводителя и тоже скрестили свои посохи на серпе.

Толпа что-то запела, послышался смех. Целую минуту серп и три посоха представляли одно целое. Наконец старики одновременно убрали их и белый ниньзя с поклоном сделал шаг назад и в сторону, чтобы не угодить в огонь круглого костра за спиной. Здесь он бережно завернул серп в материю и сунул свёрток себе за пазуху. Потом развернулся и подошёл к дубу с явным намерением взобраться на дерево.

Симаков в какой-то момент даже залюбовался его плавной, скользящей и чуть покачивающейся походкой. Внезапно в облике ниньзи проскользнуло что-то очень знакомое. Незнакомец своими повадками смутно напомнил ему кого-то из числа хороших знакомых, но вот только кого?

"Кто бы это мог быть? — загорелся разгадать загадку Симаков и принялся при-стально изучать белую фигуру, выискивая в ней ещё какие-либо знакомые чер-ты.

Между тем белый ниньзя остановился за три шага от дуба и сев на зем-

лю, быстро разулся. В траве осталась его обувка — потрёпанные полукеды российского производства, увидев которые, Симаков остолбенел. Он не хотел верить своим глазам, потому что отлично знал, кому они принадлежат…

Ниньзя тем временем продолжал топтаться под деревом то и дело поглядывая то на небо, то на старцев, которые наставили свои посохи на облака словно винтовки-трёхлинейки.

Клавдия тронула мужа за рукав:

— Чего он ждёт, Мишь, чего не лезет?

— Ждёт, когда прояснится и появится луна!

Он хотел было указать ей на полукеды и спросить, не знакомы ли они ей, но передумал, а вдруг и сам ошибается!

Внезапно по кронам деревьев прошелестел ветерок. Не прошло и минуты, как облака на небосклоне разошлись и в просветы выглянула сияющая луна. По поля не прокатились радостные возгласы и старцы опустили посохи.

Не мешкая больше ни минуты, ниньзя с места, как кошка, запрыгнул на ствол, покрытый корявой корой. Секунда, и его руки и ноги так и замелькали среди переплетения нижних ветвей… Вот он долез до середины ствола, мелькнул в неверном свете смазанным пятном и вновь скрылся в густой листве, что бы через пару минут появиться уже на самой верхушке лесного гиганта. Его появление там вызвало бурю оваций наблюдавших за ним зрителей. Клавдия и стоящие рядом "приглашённые" тоже не удержались от восторженных восклицаний.

Ниньзя не обращал на толпу внизу ни малейшего внимания. Он преспокойно уселся в развилке и принялся внимательно осматривать ветку за веткой, что-то выискивая среди листьев.

Вскоре он, судя по всему, нашёл то, что искал!

Симаков, несмотря на царившую вверху темень, отлично видел, как ниньзя для удобства пересел на соседнюю ветку и извлёк из-за пазухи свёрток. Не спеша развернул его и, зажав в руке золотой серп, принялся сосредоточенно срезать со ствола свернувшиеся в клубок стебли какого-то растения с ярко-зелёными листьями и белыми плодами, величиной с детскую головку ребёнка. Лезвие серпа при этом тускло поблёскивало и отбрасывало редкие робкие лучики…

— Знаете, что он срезал? — спросила Лыкова, всё это время хранившая гробовое молчание.

Симаковы ответили, что не знают.

— Это магическое растение — Омела! — зашептала целительница, — Омела — не дерево и не кустарник! Растёт оно не на земле и не на воде, а… сами видите где! Омела, срезанная в шестой день луны, лечит эпилепсию и язву, способствует

зачатию и оберегает от злых духов!

Иной раз исцеляет даже простое прикосновение к Омеле… Но, главное

то, что им можно исцелять не только тело человека, но и его душу!

Сейчас начинается вторая часть празднества и лекари друидов возьмутся за исцеление всех страждущих. Я думаю, что Омелу срезали и для вас, что бы поспособствовать зачатию вашего ребёнка. Готовься Клавдия, скоро к вам подойдут…

Симаков слушал целительницу невнимательно. Его сейчас куда больше занимал другой вопрос. Он во все глаза продолжал наблюдать за белым нинь-

зей, который вместе с серпом бережно завернул в кусок льна и Омелу. Спустя минуту — другую он спустился на землю и торжественным шагом приблизился к поджидавшим его старцам, неся на вытянутых руках загадочное растение и серп.

Патриархи с заметным волнением склонились над Омелой и довольно долго рассматривали его со всех сторон.

"Точно так же гадалки всматриваются в хрустальный шар или кофейную гущу, — подумалось Симакову, и он был не далёк от истины.

— Гадают, насколько Боги будут к ним благосклонны в ближайшее время, — поя-снила Лыкова.

Пошептавшись между собой, патриархи пришли к общему для всех мне-нию. Главный из старцев, стоящий в окружении собратьев, обернулся к народу и громко произнёс несколько фраз на незнакомом языке, из которых Симаков не разобрал ни слова. Толпа в ответ разразилась бурным ликованием. Наверное, их Боги пообещали не оставлять друидов своей милостью.

Патриархи вновь склонились над растением, которое ниньзя всё ещё продолжал терпеливо держать на вытянутых руках. Старший патриарх отставил в сторону посох, который тут же подхватила какая-то вынырнувшая из темноты девушка, распростёр над Омелой ладони с растопыренными пальцами и заговорил нараспев чистым певучим голосом. И опять Симаков не разобрал ни слова!

— Что это за язык? — обернулся он к Лыковой

— Это — древний, давно забытый пра — язык, бывший некогда общим для всех народов планеты! — ответила целительница, — Некоторые путают его с ЭЙУИ —

Универсальным языком Великого Космоса, который, кстати, произошёл как раз

от земного пра — языка!

Два других старца тем временем начали вторить старшему, отбивая такт ударами посохов о землю. Заговор длился недолго. Как только патриархи закончили его читать, ниньзя протянул старшему золотой серп и с поклоном унёс Омелу за костёр.

Теперь к патриархам подвели белых телят. Старший друид взмахнул сер-пом, сверкнуло золотое лезвие и — телята один за другим пали с перерезанными глотками!

Когда Симаков резал домашнюю скотину, Клавдия всегда убегала в хату и плотно затворяла двери. Став же невольной свидетельницей жертвоприношения, она тихонечко ойкнула и задрожала осиновым листом. Симаков знал про эту слабость жены, поэтому поспешил обнять её за плечи, успокоить и подбодрить…

Кровь принесённых в жертву телят била шипящей струёй из пузырящих-ся на горле ран. Друиды-жрецы, что рангом помельче, умело собрали её в подставленные золотые ковшики, коих было числом три. Набрав посудины до краёв, они передали их трём специальным женщинам, которые поджидали в сторонке.

Женщины в свою очередь, подхватив ковшики, разошлись по сторонам и понесли их каждая к своему заранее выбранному костру, где часть крови выплеснули в огонь. Пламя в ответ затрещало и это было, по-видимому, добрым знаком, так как остальные друиды разразились довольными восклицаниями.

Женщины поклонились пламени и вновь сошлись под дубом. Здесь они стали кружить вокруг дерева и пританцовывая кропить его корни кровавыми каплями. Непонятный ритуал всё ещё продолжался, а к собравшимся возле камня "приглашённым" уже стали подходить молчаливые тени и за руку уводить их куда-то в полумрак поляны. Возле обломка осталась только чета Симаковых…

Михаил Степанович, не отрывая глаз от разбрызгивающих кровь женщин, старался следить и за окружающей обстановкой. Поэтому он без труда заметил, что одну пару повели прямиком к кострам, другую к дубу, а одинокую женщину — к основной массе пирующих друидов. Ему стало интересно, как их будут исцелять, но его отвлекла Клавдия:

— Смотри, Мишь, смотри! Бр-р-р! Гадость какая!

Симаков посмотрел, куда указывала жена, и увидел, что женщины с ковшиками уже вернулись от дуба к патриархам. Встав рядком, они протянули им свои посудины. Старцы степенно приняли ковшики и сделали из них по три глотка каждый. Затем, обернувшись, передали ковшики стоящим сзади жрецам, выстроившимся в иерархическую шеренгу по старшинству. За жрецами, колдунами и лекарями следовали уже простые друиды. Братины с кровью пошли гулять по толпе. Каждый друид, сделав один-единственный глоток, передавал ковшик дальше…

— Эка невидаль! — хмыкнул Симаков, — Старообрядец дед Антифей из Дубини-

но до сих пор пьёт кровь каждой зарезанной на селе скотины! Ему деревенские сами несут, кто в кружке, кто в миске… А ну, погодь-ка! Муж Клавдии насторожился, потому, что белый ниньзя внезапно отделился от патриархов и быстрым шагом направился в их с Клавдией сторону, держа в руках завёрнутый в полотно плод Омелы. Симаков во все глаза смотрел на него и голова у него всё больше и больше шла кругом. Он окончательно угадал и эту походку и человека, скрывающегося под бинтами. Открытие было настолько неправдоподобным и ошеломляющим, что он на время лишился дара речи. Именно этого человека он меньше всего ожидал встретить в таком месте и в такое время!

— Митрич? Никак ты? — негромко окликнул он подходящего ниньзю и приста- льно вгляделся в щёлочку между бинтами. Клавдия, услышав мужа, вскрикнула и закрыла рот платком. Её взяла оторопь, она не знала что и сказать.

Ниньзя же на вопрос Симакова разразился сухим трескучим смешком:

— Хе-хе-хе! Угадал-таки, соседушка! Я это, я… Наслышан про ваше с Клавкой горе, Миха… Жалко мне вас стало, вот и решил пособить… А что хитростью зама

нил вас на наше празднество, так не обессудьте, по-другому бы вы и не пошли…

Для вашей же пользы старался. Дык, ладно! Таперича всем молчок: лечить начну!

— Что ж раньше-то не брался, дед, коли можешь? — нарушила запрет потрясённая Клавдия.

— Всякому овощу — свой срок, знаешь? — пояснил Митрич, — Раньше нельзя было, время ещё не приспело… Счас в самый раз будет! Ладно, разевайте рты пошире!

Он отщепнул от плода Омелы, удивительно напоминающего человеческий эмбрион небольшой кусочек и сунул его в послушно подставленный К

— Таперича жуйте лучше… Вот так! Потом глотайте… Хорошо! — он хлопнул в ла

дони и из темноты появились две женщины, каждая из которых держала круг-лый деревянный поднос, на котором возвышалась выточенная из липы чарка. Женщины приблизились к Симаковым и Клавдия в испуге отшатнулась. Ей почудилось, что в чарках — кровь телят… Но Михаил Степанович безошибочно унюхал неповторимый аромат сивухи и поспешил успокоить жену:

— Не журись! Самогон это, на травах настоянный…

Подавая своей половине пример, он одним махом опрокинул чарку в рот и причмокнул от удовольствия. Напиток оказался не только крепким, но и приятным на вкус. Клавдия, глядя на мужа, тоже выпила настойку до капли, но в отличие от него — выцедила мелкими глотками. Неведомое лекарство обожгло ей нёбо, огнём растеклось по жилам и мгновенно ударило в голову. Заметно захмелел и сам Симаков.

Митрич, к тому времени успевший освободиться от бинтов, негромко захихикал и довольно потёр руки.

— Что за маскарад был на тебе? — поинтересовался Симаков у деда, кивая на бинты.

— Не маскарад, а защита! Без бинтов Омелу не срезать! — признался сосед, — Первые капли сока, что твоя серная кислота. Кожу рук, лица, глаза — всё разъест и пикнуть не успеешь. Зато опасля бальзам прольётся, так-то! Ладно, ходите сюда!

Он подвёл мужа с женой к загадочному камню и велел положить на него ладони.

— Держите так-то минут пять… Более не требуется… А ты, Миха, запомни, как седни домой воротитесь, сразу же в кровать! И что б стучал своим молотом по

Клавкиной наковальне до самого рассвету! Усёк? Помяни моё слово, мольца-богатыря к утру как раз и откуёте!

Услышав слова Митрича, Клавдия охнула, лицо её сделалось пунцовым и она, стыдливо прикрывшись платком, замахала на него рукой:

— Что ты! Что ты такое буровишь, дед!

— А чё? — залился счастливым смехом Митрич, — Чё естественно — то не зазорно! Это ещё Дарвин открыл! Ты хватайся-то за камень, неча на меня махать. Вот так и стойте, сколь сказал. Это вам и будет лечение… Ну, покедова, пора мне. Помните мой наказ! Миха, ты завтра меня не жди, обстоятельства переменились.

Так что, извиняй заранее…

Митрич повернулся и растворился в полумраке. Симаковы остались совершенно одни возле камня. Поляна к тому времени наполовину опустела, многие друиды заканчивали пировать и расходились по сторонам, исчезая за деревьями. Празднество подходило к концу!

— Куда подевалась Лыкова? — опомнились вдруг Симаковы. Они совершенно забыли о целительнице, и теперь не могли вспомнить, когда же та покинула их.

Переговорив, они решили, что Лыкова исчезла в тот момент, когда к ним направился дед Митрич.

— Надо же, ушла и слова не сказала на прощанье, — обиделась Клавдия.

— Ладно, не беда! — решил Михаил Степанович, — Цели-то своей мы как-никак добились. Курс исцеления прошли, а это главное. Подержимся за камень ещё минут пяток для верности и побредём домой пёхом, ежели никто не подвезёт…

— А дорогу знаешь? — полюбопытствовала Клавдия.

— А то!

Но не прошло и пары минут как возле них, словно из ниоткуда, появилась целительница!