"Лавина" - читать интересную книгу автора (Кубанский Георгий Владимирович)Глава четвертаяСиневатая лыжня поднималась, плавно огибая встречные препятствия, а заодно и смягчая крутизну склона. Двигаться одной легче, чем с группой: можно выбрать удобный темп, если надо, изменить его. Впервые за трое суток Люся испытала чувство облегчения. Желание поскорее добраться до места катастрофы заслонило все остальное. Хотелось ускорить движение. Но Люся знала, как важно в горах беречь силы, и сдерживала себя. Отец прав: если с нею что случится, никто не найдет похороненных заживо людей. За плечами остались два больших подъема. Она взглянула на часы. До очередного сеанса связи около двадцати минут. Лыжня вела к невысокой горной складке, выступающей из склона. В ней можно было укрыться от назойливого ветра, колючей поземки. «Дойду вовремя», – мысленно прикинула Люся. И продолжала двигаться в том же размеренном темпе. Но расстояния в горах обманчивы. Все круче становился подъем – больше петляла лыжня. Горная складка приближалась медленно. Пришлось ускорить шаг. Последнюю часть подъема Люся преодолела по промятым чужими лыжами неровным ступенькам. Тяжело дыша, бережно достала из рюкзака приемник. Включила. В динамике зародился далекий, постепенно приближающийся голос. Крестовников повторял почти слово в слово то же, что и в первой передаче. Укладывая приемник в рюкзак, Люся увидела спускающуюся с горы лыжницу. – Что случилось?! Сима сдвинула носки лыж и, распахивая снег «плугом», остановилась около Люси. – Влипли! Ой, влипли мы! – и торопливо пересказала поручение Клавы. – У меня есть точные координаты камня и вот... – Люся показала на рюкзак, – приемник. – Что же мне теперь делать?.. – Сима вопросительно посмотрела на Люсю. – Вернусь. Нечего мне болтаться в поселке. ...Выслушав Люсю, Клава достала из-за пазухи порядком измятую карту. Посмотрела под гору, на электростанцию, мысленно провела от нее линию к высящейся над хребтом одинокой скале с источенной ветрами вершиной, несколько напоминающей гребень петуха. Плоский выступ у вершины бугра оказался точно на воображаемой линии. Следовательно, это был не выступ, а вершина небольшой скалы, под которой Крестовников хотел укрыться после взрыва. – Мы на месте, – сказала она, пряча карту. – Забирайте щупы, лодочку. – Но через шесть минут Крестовников включит рацию. – Люся сняла с плеч рюкзак. Мутные волны поземки, хищно прижимаясь к склону, скользили с запада на восток и с разбегу бросались на съежившихся спасателей, осыпая их колким снежком. От долгого пребывания на морозном ветру лица у всех задубели, словно покрылись тонкой жесткой корочкой. Стыли ноги, спина. Но хрипловатый мужской голос из приемника заглушил и шипение поземки и легкий скрип снега под лыжами. Крестовников опять объяснял, как искать его. В заключение он посоветовал не спешить, беречь силы... – Внимание! – Буркова выждала, пока все затихли. – Через час станет совсем темно. Нам с вами придется нелегко. Поэтому, кто чувствует себя плохо или устал, я разрешаю вернуться в поселок. Сделать это можно только сейчас, до наступления темноты. С началом спасательных работ никакие разговоры об усталости, отдыхе я и слушать не стану. Мы не уйдем с горы, пока не разыщем людей, хотя бы нам пришлось искать их сутки, двое, трое. Ей никто не ответил. Один лишь нетерпеливый Вася недовольно буркнул: – Хватит агитировать! Время-то идет! Да и холодно стоять. – Пошли. У еле выступающей из снега вершины скалы Буркова построила группу. Уверенность в удаче обострила внимание спасателей. Каждое их движение стало собранным, точным. Быстро прощупали грань обрыва, отметили ее лыжными палками. А вот глубину сугроба у скалы установить так и не удалось. Щупы уходили в него почти до конца. Над снегом оставался лишь небольшой кусок скользящей в рукавицах дюралевой трубки. До грунта она не доставала. Темнело. Последние лучи солнца вызолотили заснеженный пик на противоположной стороне ложбины и плотные облака. От неровностей на склоне ползли голубоватые тени. Они росли, вытягивались, становились четче. Из-за горы выкатилась луна, желтая, грузная. В глубине потемневшей лощины трепетали крохотные желтые огоньки. Остановил работающих спасателей осипший от радости голос Васи. – Есть!.. Сюда!.. Все покинули свои места, бросились к Васе. Не верилось, что удача пришла так скоро и просто. Но вот и второй щуп уперся во что-то мягкое. – Сима! – распорядилась Клава. – За лопатами. Веревку возьми. Сима не донесла лопат до Бурковой. По пути ребята нетерпеливо расхватали лопаты. Широкими сильными взмахами они разгребали снег вокруг щупов. Сперва яма росла быстро. Потом рыхлые стенки стали осыпаться: копать сухой снег все равно что черпать воду лопатой. Яма расширялась, но почти не углублялась. – Стойте! – Вася снял вязаную шапочку, вытер влажное от пота лицо, лоб. – Так мы и к утру не доберемся. Давайте я нырну вниз. – Нырнешь? – Именно, – кивнул Вася. – Опущусь в снег и вытащу их наверх. Васю обвязали веревкой. Он отстегнул крепления лыж, сошел в рыхлый снег и сразу погрузился в него выше колен. Резко работая ногами и туловищем, Вася зарывался все глубже и скоро ушел в сугроб по грудь. – Есть! – восторженно закричал он. – Живой! За ногу ухватил. – Тащи, тащи! – нетерпеливо кричали сверху. – Давай его на-гора! Вася попробовал достать засыпанного рукой. – Не ухватить, – с огорчением произнес он. – Глубоко. Придется с головой нырять. – Погоди. – Буркова сняла с себя шерстяной шарф, завязала лицо Васи. – Ныряй. Вася рывком присел, несколько энергичных движений руками и корпусом – и он скрылся в сугробе с головой. На месте, где только что виднелось его раскрасневшееся лицо, слегка шевелился снег. Клава крепче намотала на руку конец веревки, к которой был привязан Вася. Стараясь не выдавать растущего волнения, она говорила отрывистыми, короткими фразами. Люся успела сбегать к лодочке за аптечкой и спиртом, а веревка висела по-прежнему вяло. – Что он там?.. – не выдержал кто-то за спиной Клавы. – Загорает? Клава не ответила. Глаза девушки не отрывались от ямы. Глядя на старшую, притихли и остальные. Один лишь ветер не унимался, осыпал зябко съежившихся спасателей мелким снежком. Дно ямы приподнялось. Появился облепленный снегом Вася. – Тяните! – прохрипел он. – Давайте, ребята! – подхватила Буркова. – Легче, легче. Без рывков. Пока Вася выкарабкивался из ямы и вставал на лыжи, из сугроба вытащили Саню вместе с рюкзаком. Ему помогли выбраться наверх, отряхнули от снега. Он ошалело хлопал заснеженными ресницами и не мог ответить на самые простые вопросы: где Крестовников и Шихов, в какой стороне их искать? – Ребя-ата!.. Ре-е-бя-ата! – бормотал Саня, стаскивая трясущимися руками рюкзак. – Ни-ич-чего я не-е зна-аю. Ни-и-чего не ви-идел. Чу-уть не за-адохся. – Чего это он? – прошептал Вася. – Заикается! – Тебя бы сунуть головой в сугроб на полдня, – рассердилась Сима, – еще не так заикался бы! – Помогите ему добраться до спального мешка. Пусть отогреется. По тону Бурковой все поняли, что рано обрадовались. Поиски далеко еще не закончены. А вид Сани, его неожиданное косноязычие усилили притихшие было опасения за участь Крестовникова и Шихова. Большая луна поднялась над хребтом, высеребрила снежные наплывы на вершине. Теперь работали молча. И работать в темноте становилось все труднее. Короткая передышка, и снова спасатели, осторожно вгоняя в снег щупы, медленно продвигались вдоль скрытой под сугробом каменной стены. Но она круто оборвалась. Все остановились в недоумении. – Может, проскочили их как-то? – неуверенно спросил Вася. – Люся! – позвала Буркова. – Включи приемник. – Мы пропустили сеанс, пока поднимали Саню. – Сколько же осталось до следующего сеанса? – Минут десять. – Включай. В густеющем сумраке не видно было ни приемника, ни рук Люси. И оттого, что все придвинулись к ней, сомкнулись плотным кольцом в маленьком кругу, стало еще темнее. Из приемника вначале послышалось лишь невнятное бормотание. Но постепенно голос стал четче: – ...Куда вы ушли? Еще раз спрашиваю: почему вы ушли? Мы вас слышали совсем близко. Потом вы удалились и больше не приближаетесь. Почти полчаса стоите на месте. Почему? Слышите ли вы меня? Еще раз прошу: если слышите, крикните три раза любое слово. Вас я хоть и очень плохо, но слышу. Жду вашего голоса. Жду. Отвечайте. Буркова подняла обе руки: – Ребята!.. Три-четыре! Семь молодых голосов четко прокричали: – Слы-шим! Слы-шим! Слы-шим! Горное эхо подхватило крик, понесло в лощину, повторяя на разные голоса – гулкие, воющие, поющие. – Я вас слышу, – ответил приемник. – Но плохо. Очень плохо. Слушайте меня внимательно. Двигайтесь и кричите. А я буду говорить, приближаетесь вы или уходите. Начинайте. Жду. Цепочка спасателей двинулась вдоль обрыва. Последней шла Люся. Включенный приемник она держала на руках. Из динамика слышалось тяжелое, как у больного, дыхание. Вот Клава остановилась, подождала, пока подтянулись отставшие. Взмахнула рукой. И снова загремело в горах, темнеющих, пустынных: – Слы-шим! Слы-шим! Слы-шим! – Удаляетесь. – Голос Крестовникова звучал менее хрипло. В нем появилась уверенность. – Повернитесь и пройдите немного в противоположную сторону. Спасатели повернули. Миновали место, где они начали поиск, сделали еще несколько шагов. – Голоса стали яснее, – ответил приемник. – Двигайтесь в том же направлении. Перекличка спасателей и Крестовникова продолжалась, пока приемник не произнес: – Слышу вас почти над головой. Сделайте еще два-три шага влево. Следующий ответ Крестовникова был короток: – Здесь. Стойте. Вася и Сима взялись за щупы. Они вгоняли в сугроб дюралевые трубки осторожно, боясь задеть голову или лицо ожидающих помощи. – Есть! – взвизгнула от восторга Сима. – Держит щуп! Держи-ит. – Держит щуп Шихов, – сказал стоящий в стороне приемник. – Не шумите. Слушайте меня внимательно. Откапывать нас слишком долго и трудно. Не знаю, хватит ли у вас на это сноровки и сил. Спустите нам лучше на втором щупе веревку, а потом вытащите. Поняли меня? – Поняли, – ответила за всех Буркова. – Жду веревку, – повторил приемник. – Рацию свертываю. Буркова отстранила от еле приметной в лунном сумраке ямки Симу и Васю, сама закрепила веревку мертвым узлом на конце щупа и опустила его в снег. Первым вытащили из сугроба Крестовникова. – Спасибо, – еле слышно произнес он и повалился на снег. – Не трогайте меня. Нога... – И, избегая расспросов, предупредил: – Шихова поднимайте осторожно. Он с рацией. После долгого пребывания в абсолютной темноте свет полной луны показался Крестовникову нестерпимо ярким, резал глаза. Кружилась голова. Хотелось двигаться, размять онемевшее тело. Он попытался сесть, и снова резко напомнила о себе больная нога. Потом он увидел серебристый склон, за ним, внизу, темную лощину с мерцающими огоньками, обступивших его спасателей. Пока Буркова спускала в сугроб веревку, рядом со щупом из снега поднялся конец лыжи. За ним выглянула и вторая лыжа. Шихова тащили долго и трудно. Он берег рацию, и это мешало спасателям. Порой казалось, что он упирается. Когда его наконец вытянули, он походил на деда-мороза; только вместо привычного посоха в его руке была лыжная палка, а на груди покачивалась кинокамера. Шихов встал на заботливо придвинутые к нему лыжи и сокрушенно покачал головой: – Никак не мог вторую палку найти. Я ее высунул из-под снега. Вы не видели?.. – Ну ее... вашу палку! – воскликнула сияющая от радости Буркова. – Не ну! – озабоченно покачал головой Шихов. – Нам еще придется спускаться. С горы! В темноте... Он увидел лежащего в стороне Крестовникова и, оборвав фразу, подошел к нему. – Ногу ломит... – сказал Крестовников, – уже в колене. – Ничего! – улыбнулась Клава. – Мы вас в лодочке в поселок доставим. – Вы захватили лодочку? – оживился Крестовников. – Отлично... Огромный багровый сполох раскрылся в лощине, взметнул черно-белые тяжелые клубы. Розовые отсветы окрасили скалу на вершине, заколыхались на склоне и острой грани плоского камня. – Что это? – Крестовников с усилием приподнялся. – Похоже... электростанция горит, – нерешительно ответил кто-то из темноты. – Электростанция в стороне, – вмешалась Сима. – Вон она. А что там блестит? – Не стоит гадать, – остановил ее Крестовников, недовольный тем, что его неосторожный вопрос вызвал ненужные разговоры. – Собирайтесь побыстрее в путь. – Прежде я осмотрю вашу ногу, – строго сказала Клава. С появлением Крестовникова она не понимала, кто же теперь старший в группе и как ей следует держаться. – Приходится подчиниться, – невесело пошутил Крестовников. – Соблюдай заповедь: чти начальство. Не отвечая на шутку, Клава достала из рюкзака велосипедную фару на круглой пружине и надела ее на голову. В ярком свете фары она внимательно осмотрела распухшую лодыжку Крестовникова. – Ничего опасного. Вывих. Но идти вы не сможете. Крестовникову помогли добраться до горной лодочки. Саня уже успел после пережитого прийти в себя. Увидев, что кого-то ведут под руки, он вывалился из лодочки и сразу увяз в снегу выше колен. – Ка-ак же я по-ойду? – растерянно спросил он. – Лыжи под снегом оставил? – упрекнул его Шихов. – О-отшвырнуло их в сторону, – оправдывался Саня. – Ка-ак кру-утануло ме-еня... Выручила его подошедшая Клава. – Ракетница у тебя? – спросила она. – Есть! – Саня с готовностью полез в рюкзак. – Се-ей-час до-оста-ану. – Дай три белые ракеты. Пускай в поселке знают: задача выполнена. Белый огонек прорезал светлеющее на востоке небо, гася встречные звезды, и вспыхнул наверху, озаряя качающимся светом склон, вершину Петушиного Гребня, замерших с поднятыми лицами людей. Ракеты были для них салютом победы, салютом спасения людей, вырванных у Белой смерти. Совещание затянулось. Все сходились на одном: надо вызывать вертолет с подрывниками. Но как его вызвать, не имея связи с районом?.. А вести с электростанции шли недобрые. Вода наступала. Под плотиной уровень ее поднялся на восемьдесят сантиметров выше ординара. Вода покрыла крупные камни, залила низменный правый берег за плотиной. По расчетам гидротехника электростанции через шесть – восемь часов вода подступит к шахте. Человек, посланный Фараховым к завалу, не смог до него добраться. Рыхлый снег осыпался под ногами, грозил обрушиться вместе с лыжником в воду. Рядом с речкой лавина образовала огромный бугор, а потому и подрывать перекрывший Тулву снежный затор следовало точно в центре, чтобы не вызвать нового обвала с берега. – А если направить в район нарочных? – предложила Фетисова. – Метель утихла. На лыжах пробраться можно. – Пока они доберутся да там снарядят помощь, нечего будет спасать. – Самохин уперся взглядом в стену. – Надо действовать самим. – Как действовать? – спросил Николай Федорович. – А если потолковать с танкистами? – предложила Фетисова. – Возможно, они разрушат завал пушечным огнем. – Толковал, боезапаса у них нет, – ответил Самохин. – Если б они на учения выехали. А так... не положено брать боезапас. Решение нашлось неожиданно, хотя против него выступил главный инженер, а потом и Фетисова. Да и самому Самохину оно казалось слишком смелым, неосуществимым. Но и ждать, пока вода зальет шахту, было нельзя. – Если других предложений нет, – поднялся Самохин, – я принимаю план начальника электростанции. – Но это же бессмыслица! – почти крикнул Николай Федорович. – И технически безграмотно, и практически невыполнимо... – Если у вас имеется иной, лучший выход, предложите, – перебил его Самохин. – Вы требуете невозможного. – Невозможно лишь одно: заниматься рассуждениями, когда вода подступает к шахте. На берегу Тулвы, несколько ниже электростанции, плотники сколачивали плот; сколачивали его из старых сухих бревен, прочно, будто служить ему предстояло долгие годы. Бревна скрепляли железными скобами – так было быстрее и крепче. На хвостовой части его укрепили высокий щит из жести – подобие паруса. Пока одни вязали плот, другие разбирали выдвинутый вниз по течению реки сарай электростанции. Подвезти на берег бревна было невозможно, и Самохин решил пожертвовать сараем. Темнело. На берегу пылали поднятые на высоких шестах факелы. Багровые отсветы костра метались по покрывшей лед Тулвы черной спокойной воде. Подвижные тени людей то вырастали до огромных размеров, трепетали на снегу, на остатках разваленного сарая, то стягивались в приземистых рукастых уродцев, пляшущих вокруг жаркого костра. Тяжелее всех пришлось тем, кто тянул к берегу Тулвы тракторный кран. Не более двухсот метров отделяло его от строящегося плота, а десятка три рабочих больше часа подталкивали грузную машину, помогая мотору. Гусеницы то с громким режущим слух скрежетом упирались в укрытый снегом камень, то проваливались в незаметную под сугробом рытвину. В критические минуты люди облепляли машину, напрягая все силы, толкали ее вперед, мостили под гусеницы жерди, бросали мелкие камни, ломами отбивали примерзшие к грунту небольшие валуны. Пока закончили плот и подтянули тракторный кран, река продолжала наступать на берег. Плотники работали уже стоя по щиколотку в воде. – Хорошо, мужики, – подбадривал артель бригадир. Невысокий и худощавый, он выделялся всклокоченной светлой бородой и внушительным, не по росту, басом. – Вода ближе – спускать плот легче. Хорошо! Осторожно подошел к воде тракторный кран и стал грузить на покачивающийся плот бочки с машинным маслом и тавотом. Закрепляли их стальными тросами, намертво. Между бочками навалили паклю и мох, пропитанные загустевшим на морозе мазутом. Плот оседал все глубже. Скоро он уже чуть возвышался над водой. – Не перейдет через камни, – волновался бригадир и свирепо ерошил тугую бороду. – Сядет. Ой сядет! – Сам не перейдет – подтолкнем, – громко сказала Фетисова. – Всем поселком влезем в Тулву, а протолкнем. Она подтянула высокие резиновые сапоги и первой вошла в реку. За спиной у нее забурлила вода под десятками ног. Резиновые сапоги смешались с кирзовыми. В плот уперлись багры. На всех багров не хватило. Появились прочные березовые колья и легкие сосновые жерди, взятые из перекрытия разваленного сарая. Бородач махнул рукой и свирепо крикнул: – Дава-ай! На плот навалились десятки сильных тел. Гнулись крепкие древки багров. Громко треснула жердь. Подбадривая друг друга возгласами, люди сдвинули плот. По спокойной воде разбежались частые, мелкие волны. – Пошел, поше-ол! – гремело над Тулвой. – Еще-о! Плот вели вдоль берега. Отойти подальше было нельзя: глубина покрывающей лед воды достигала уже метра с лишком. Плот набирал скорость. Быстро приближались скрытые под водой камни. Большинство рабочих отстало. Лишь наиболее горячие продолжали толкать плот, на котором остался один бородач в лихо сдвинутой на затылок шапке с болтающимися ушами. – Навались, народ! – кричал он. – Жми, чтобе ходу!.. Сильный толчок чуть не свалил его в воду. Плот сел на камни. – Сюда-а! – Бородач сорвал с головы шапку и широко взмахивал ею. – Давай сюда-а! По берегу спешили на помощь люди. Разбрызгивая ногами воду, бросились они к застрявшему плоту. Передняя половина его с протяжным скрипом приподнялась. Еще раз. Протолкнуть тяжелый плот рывком не удалось. Пришлось снова взяться за багры и колья. Пользуясь ими, как рычагами, рабочие приподнимали плот, постепенно продвигая его вперед. В багровых отсветах факелов мелькали багры, колья, руки, разгоряченные лица. – Еще, еще-о! – гремело над разлившейся Тулвой. – Взяли-и! Р-разо-ом!.. Плот все больше переваливался через камни. От разгорающегося в бочках пламени полыхало жаром. Едкий запах горелого масла становился все сильнее. Последнее общее усилие – и плот со скрежетом сошел с камней. Дружный толчок направил его к запирающему Тулву снежному завалу. – Давай, дава-ай! – облегченно напутствовали плот с берега. – Жми-и! В радостные голоса врезался испуганный женский выкрик: – Человек там! Человек! Лишь сейчас все заметили за разгорающимся в бочках пламенем контуры человека. – Куда? – закричал Самохин. – Прыгай! Я приказываю... – Ничего! – загремел с плота бородач, сильно и точно работая багром. – Мы архангельские! Снег да вода – самая наша еда! Самохин стиснул кулаки до боли в пальцах. Приказ тут не поможет. Распалился человек. Теперь уже его никто не остановит, не удержит. На берегу люди жадно ловили каждое движение смельчака. Ударами багра он умело направлял плот к центру завала. Подгоняемый багром и ветром, плот с ходу врезался в рыхлый снег. Белые струйки устремились сверху на бочки, вспыхнули легкими клубками, укрыли бородача. Темный силуэт его временами появлялся ненадолго из-за пара и огня и снова исчезал. А на месте, где только что был человек, поднимались дрожащие язычки огня. «Мазут поджигает», – понял Самохин. На фоне разгорающегося пламени показался силуэт человека. Взмахнув руками, он грузно плюхнулся в воду. Берег притих. В мертвой тишине слышались лишь шипение факелов да легкие всплески плывущего бородача. Мазут разгорался быстро. Над плотом клокотали и бурлили клубы пара. Временами они вспыхивали, из них вылетали клочья пламени и с яростным шипением врезались в снежный склон. Немногие смотрели сейчас на ожесточенную борьбу огня и снега. Общее внимание устремилось к тяжело плывущему человеку. Гребки его становились короче, слабее. Несколько рабочих вошли в воду и держали наготове багры. Двое сбросили стеганки. Кто-то снял с шеста факел и поднес его к самому берегу, чтобы не терять пловца из виду. – Давай, Андрей Егорыч! – кричали с берега. – Докажи! Наконец сильные руки товарищей подхватили пловца. Он тут же вырвался и, разбрызгивая воду ногами в белых шерстяных носках, побежал по берегу, проваливаясь выше колен в рыхлый снег. Ему поспешно уступали дорогу, кричали вслед: – До сторожки беги! На печку, Егорыч, сразу! На печку!.. Отвлек их от бесстрашного пловца пушечный грохот у завала. Подточенная снизу жаром, снежная гора рухнула на бушующее пламя. Взметнулись огромные вьюжные клубы. Клочья огня, опережая пар и клубящийся снег, взлетели вверх, врезались в белый склон, испятнали его черными дырами. Снова устремился снег на поднявшееся пламя. На этот раз уже с трех сторон. Казалось, сейчас он завалит огненные языки, придушит их. С резким злобным шипением сжималось пламя, приседало, как бы собирая силы. И снова с раскатистым грохотом и воем взлетали наверх пар, снег и клочья огня. А ветер настойчиво вжимал пылающий островок в рыхлый завал. Пламя бушевало, пробивая дорогу в кипящем хаосе снега, пара, огненных брызг. Струйки горящего мазута стекали с плота, жались к рыхлеющему снегу, подтачивали его снизу... Победил снег. Казалось, не было силы, способной остановить его неистовый напор. Он завалил глубоко врезавшийся в затор плот, задушил ослабевшее пламя. Лишь обгоревшие концы бревен слабо тлели, распространяя над водой смрадный едкий дымок. Изредка вспыхивал на них легкий язычок огня. Подталкиваемый ветром, он скользил по бревну и словно прятался в снежный скат. – Я говорил: ни черта из этой затеи не выйдет, – бросил Николай Федорович. – Растопить снежный завал! Бредовая затея! Самохин отвернулся от главного инженера. Он с трудом сдерживал готовое прорваться раздражение. – Как вода? – вмешалась Фетисова. Она заметила состояние Самохина и хотела предотвратить столкновение директора с «главным». – Кто знает последний замер? – Поднялась еще на двадцать сантиметров, – ответил Фарахов. – На двадцать? – переспросил Самохин. – Вы не ошиблись? – Теперь вода разливается по большей площади, – объяснил Фарахов, – а потому и подъем ее несколько замедлился. Аварийный штаб сбился на берегу в плотную кучку. Рядом теснились рабочие, вслушивались в негромкий разговор. – Эх, было бы радио! – вздохнул Фарахов. – Радио! – повторил Самохин. Ожила притихшая было тревога за дочь, за Крестовникова, за всех, кто находился в темных горах. – Если б радио! – Надо подорвать завал, – сказал Фарахов. – Пробраться на обгоревший плот и с него подорвать... – Попробуйте, – насмешливо покосился в его сторону Николай Федорович. – Рискните. – Послушайте!.. – Самохин круто обернулся к нему и, задыхаясь от гнева, почти шепнул: – Уйдите отсюда. Николай Федорович гневно выпрямился, хотел что-то сказать в ответ, но, взглянув в перекошенное лицо Самохина, осекся. Ища поддержки, он посмотрел на Фетисову, но та явно избегала смотреть в сторону недавнего единомышленника. – Плот врезался в центр завала, – развивал свою мысль Фарахов. – Перемычка за ним осталась небольшая. Если с плота заложить взрывчатку... – А это запросто, – прогудел рядом сиплый голос. Самохин обернулся и увидел бородача – Андрея Егоровича. И в то же мгновение над склоном горы взвилась ракета. Вторая ракета, третья. – Живы! – крикнул Самохин. – Все живы! – И, покрывая растущий на берегу радостный шум, обратился к Фетисовой: – Раиса, пошли кого-нибудь навстречу группе Крестовникова, пусть доставят сюда Шихова с рацией. – Сделаю. Багровая в отблесках факелов фигура Фетисовой, быстро удаляясь, таяла в сумраке. – Не успеют, – тихо сказал Фарахов. – Пока люди в темноте поднимутся в гору да вернутся, вода зальет шахту. Надо взрывать завал. Надо. Самохин смотрел на залитый серебристым светом луны хребет. Фарахов был прав, и все же... – Нельзя упускать и этой возможности, – сказал он. – Ничего нельзя упускать... За спиной Самохина снова раздался знакомый сиплый бас: – Покуда вы тут думали-гадали, ребята мои взялись сколотить плоточек махонький. В два бревна. – Так, так! – с откровенным интересом поощрил его Самохин. – Плоточек! – Подъеду я на нем туда. – Андрей Егорович показал рукой на мерцающие на черной воде в глубине завала огоньки. – Заложу взрывчатку. Дай только поболе. Чтобы ахнуло! – А ты сам? – Самохин посерьезнел. – Против такого ветра на легком плотике не выгрести. – Справлюсь! – беспечно отмахнулся бородач. – У нас, на Ужме, каждую весну ледовые заторы. Так мы сами такое хозяйство... Без вертолетов! Заложим взрывчатку да как ахнем! – Для наглядности он даже руками показал, как взлетает в небо ледовый затор. – Чисто работаем! Самохин не ответил. Он не мог разрешить смельчаку пойти почти на верную гибель. В то же время трудно было отказаться от единственной возможности разбить завал. Неловкое молчание нарушил Фарахов. – Дайте Андрей Егорычу взрывчатку, – сказал он. – А я дам тонкий кабель в хлорвиниловой изоляции. Дотянет он кабель до завала, заложит взрывчатку. А мы поставим на берегу аккумулятор. Тогда пускай он хоть час добирается до берега. – Прекрасно! – оживился Самохин. – Посылайте за кабелем. А ты, – он обернулся к невозмутимо ожидающему бородачу, – укрепи свой плотик. Сделай его на три бревна. – Неожиданно Самохин взял его за плечи: – Ну! Не знаю, что и сказать. Озолотить тебя мало. – Нет! – мотнул ушами шапки Андрей Егорыч. – За такое дело золото не берут. А вот... – он лукаво оглянулся на стоящих за ним плотников, – спиртишку бы выписать. Попировать по такому случаю. За Шиховым пошли два танкиста. Третий остался у машины. Слушая подошедшую Фетисову, Самохин внимательно следил за последними приготовлениями на берегу. Резкие порывы ветра рябили серую воду, трепали пламя ненужных больше факелов. Продрогшие люди запахивали стеганки и куртки поплотнее, но не уходили. Андрей Егорыч прыгнул на качнувшийся плотик. В уверенных движениях бригадира виден был опытный сплавщик леса. – Бревнышки! – Он постучал багром по плотику и вслушался в чистый звонкий звук. – Не бревна – сухари! Маслом помажь, и есть можно. С берега ему подали катушку тонкого провода и длинный шест с привязанным к его концу пакетом. От катушки тянулся к шесту конец провода. Фарахов проверил аккумулятор и махнул рукой: – Трогай! Сильный толчок багром. Плотик скользнул от берега. Подгоняемый ветром, он быстро двигался к завалу. За ним по серой плотной воде временами появлялась паутинно-тонкая полоска – след провода. Большой обгоревший плот образовал в центре снежного завала глубокий выем и застрял в нем. Туда и направил Андрей Егорыч свой плотик. Вот он прижался к черным, обгоревшим бревнам. Андрей Егорыч нахлобучил шапку поглубже, поднял шест, упруго пружинящий под тяжестью привязанной к его концу взрывчатки, и перешел на плот. Осторожно, пробуя ногой скользкие бревна, сделал несколько шагов. Дальше плот покрывал осыпавшийся с завала снег. Мрачно чернели в нем обуглившиеся бочки. Андрей Егорыч пробирался к завалу, разрывая ногами грязный сырой снег, иногда проваливаясь в него выше колен. Остановился. Прочно уперся ногой в бочку, с размаху всадил шест в снежную перемычку и навалился на него всем телом. Медленно вращая шест, Андрей Егорыч загонял взрывчатку в завал все глубже. Покончив с этим, он выпрямился и что-то крикнул в сторону берега. Ветер отнес его слова. По-прежнему осторожно прошел он по черным скользким бревнам. Легко перепрыгнул на шаткий плотик. Поднял багор. Светало. Теперь Андрей Егорыч, напрягая все силы, отталкиваясь багром, уходил от большого плота. Встречный ветер норовил развернуть верткий плотик боком и прижать к завалу. Приходилось непрерывно работать багром, не только подталкивая плотик, но и подправляя его вихляющее движение. – Подходи к любому месту! – не выдержал кто-то на берегу. – Давай на прямую! Бережком проскочишь. Андрей Егорыч словно не слышал товарищей. Упорно гнал он непослушный плотик к месту, где его ждали товарищи. Плотники сбежали в воду, подхватили плотик баграми. Андрей Егорыч легко перепрыгнул с него на прибрежный камень и, оглаживая растрепанную бороду, подошел к Самохину. – Загнал взрывчатку в снег! – с трудом сдерживая дыхание, сказал он. – Метра на полтора засадил. В самую середку завала. – Ну и как она? – Самохин не мог справиться с неуместной улыбкой. – Ахнет? – Ахнет, – невозмутимо подтвердил бородач. И отошел к ожидающим его плотникам. Фарахов присел у аккумулятора и вопросительно смотрел на начальника комбината, ожидая команды. Самохин перехватил его взгляд и, сразу посерьезнев, махнул рукой. Фарахов соединил зачищенные концы провода. В глубине завала блеснуло пламя. Мохнатый султан черного дыма развалил снежную перемычку, рванулся в небо. Высокие белые стены поднялись над нею. Увенчивающие их пенистые гребни коротко замерли. Глухо рявкнуло. Вода рванулась в открытое взрывом русло, закружила снежную кашу, понесла. Белые стены сомкнулись наверху и с нарастающим гулом обрушились на клокочущий поток, заклубились, поднимая легкую белесую дымку. Ветер подхватил ее, понес над Тулвой, открыл медленно движущуюся в глубь завала подвижную снежную массу. Еще не затихли раскаты взрыва, как склон высокого рыхлого бугра на правом берегу пришел в движение. Широкий поток снега устремился вниз, накрыл узкий разрыв в завале. Придавленная навалившейся сверху тяжестью, вода прорывалась под медленно шевелящимся на ней снегом, постепенно подмывая его снизу. Лишь по бурлящему в центре завала водовороту угадывалась не видная с берега яростная борьба снега и воды. Плотная струя подтачивала теснящий ее снег, с хищным клекотом отжимала его в стороны. Люди на берегу застыли. В напряженной тишине слышалось лишь шипение догорающих факелов. Странно громко прозвучал чей-то срывающийся шепот: – Все!.. Накрылось. И, словно в ответ на эту реплику, левая сторона завала не выдержала растущего напора воды, медленно сдвинулась с места и, разваливаясь на ходу, открыла поворот Тулвы. С бугра на правом берегу все еще сбегали снежные ручьи, иногда увлекали с собой глыбы, сломанное деревцо. Но они уже были бессильны. Клокочущая вода подхватывала их и стремительно уносила за поворот реки. Самохин увидел влажное от пота лицо Фарахова, каменно-неподвижную спину Фетисовой, застывшего с восторженно приоткрытым ртом Андрея Егорыча и провел ладонью по лбу. Неужели все кончилось?.. Кончилось! Первой опомнилась Фетисова. – Напрасно я погнала ребят в горы. – Она глубоко и облегченно вздохнула. – Не напрасно. – Самохин посмотрел на Кекур, освещенный первыми лучами далекого еще солнца Петушиный Гребень. – Люди еще не вернулись. За плечами у него нарастал радостный гомон. И с новой силой вспыхнула тревога за дочь, за тех, с кем она делит опасности этой страшной ночи. Такого спуска не помнили ни Буркова, ни Люся, ни даже Шихов. Но труднее всех пришлось Крестовникову. Лежать в колышущейся горной лодочке и бессильно вслушиваться в тяжелое дыхание тех, кто, выбиваясь из сил, тащит его!.. Иногда Клава оборачивалась. В луч фары попадали туго натянутые серебристые лямки, чье-то неузнаваемо изменившееся, белое, словно отлитое из гипса, лицо, лыжника или лыжницы – не разберешь. А потом снова тьма, шумное дыхание усталых людей да шорох снега под днищем. Вела группу Клава. Укрепленная на ее лбу фара освещала лишь клочок лыжни да иногда вырывала из темноты камень. Зато дальше мрак становился настолько непроглядным, плотным, что казалось, сделай еще несколько шагов – и до него можно будет дотронуться рукой. Саня с трудом тянулся за группой. Не раз товарищи останавливались, помогали ему выбраться из сугроба... Часть склона, где лавина сорвала основную массу снежного покрова, он прошел без особых усилий. Но, уже спускаясь во вмятину, остановившую распространение лавины, Саня провалился по пояс в сугроб. Еще шаг, другой – и он увяз по грудь. Кто-то заметил барахтающегося в снегу парня и выручил, бросил ему веревку. Наклон усилился. Все чаще лыжи проскальзывали. Приходилось притормаживать. Особенно доставалось тем, кто шел в лямках. Лодочку уже не столько тянули, сколько придерживали на скате. – Ребята! – Буркова подождала, пока подтянулись отставшие. – Надо бы поставить на лыжи Саню. Хоть на время. Вася молча нагнулся и стал отстегивать крепления. – Нет, нет! – остановила его Буркова. – С твоим весом по такому снегу недалеко уйдешь. – Бери лыжи. – Люся успела отстегнуть крепления и сошла с лыж в сугроб. – Я меньше всех устала. – Правильно, – поддержала ее Буркова. Она видела в поступке Люси лишь справедливое и разумное решение. – Устанешь, не пижонь, скажи. Люся шла тяжело. Под толстым слоем рыхлого метелевого снега был слежавшийся хрупкий наст. Он не выдерживал тяжести ноги, проваливался. Желая отвлечь себя от растущего ощущения усталости, Люся стала считать шаги. Сбилась. Снова начала считать, стараясь не смотреть на редкие огоньки поселка. Они по-прежнему оставались далекими, недоступными. Такой усталости Люся в жизни не испытывала. Несколько раз она уже была готова признаться в ней, остановить Буркову и не могла. Остальные устали не меньше. У кого можно попросить лыжи? Ребята, часто меняясь в лямках, тащили лодочку с Крестовниковым. Клава ведет группу. – Надо отдохнуть, – не выдержала Люся. – Пора, – согласилась Клава. Люся тяжело опустилась на уложенные по борту лодочки щупы. Взглянула на часы и недоверчиво поднесла их к уху. Идут! Неужели группа движется всего пятьдесят минут? Сколько же они прошли? Километра два? Или двести метров? На ее холодное запястье легла теплая мужская ладонь. – Устали? – спросил Крестовников. – Не больше, чем остальные, – качнула головой Люся. – Я не слабее других. – Не слабее, – мягко согласился Крестовников. – Знаю. Зато куда упрямее. Еще по лагерю помню. А как вы требовали, чтоб я взял вас в разведку. – Знали б вы, как я чувствовала себя все эти дни в поселке! – Люся помолчала, подбирая нужные слова. – Как человек, сидящий сложа руки в горящем доме. Из темноты прозвучал голос Бурковой: – Подъем, ребята. От одной мысли, что надо встать, усталость с новой силой сковала тело. Но Вася и Шихов уже взялись за лямки лодочки. Поднялись и остальные. – Люся! – позвала Буркова. – Становись на мои лыжи. – А кто поведет? – спросил Шихов. – Люся и поведет. – Клава передала Люсе фару. – Лыжня хорошая, четкая. На лыжах Люся ожила. После изнуряющего пешего передвижения по сугробам у нее как бы появилось второе дыхание. Буркова отстала, затерялась в темноте. Люся остановилась, подождала старшую. – Я отдохнула... – начала было Люся. – Следи за лыжней, – строго сказала Клава. – Не отвлекайся. Над иззубренным хребтом повисло подрумяненное с востока облачко. В светлеющем глубоком небе тонули мелкие звезды. Зато склон впереди стал еще темнее. Лыжи стремились выскользнуть из-под ног, держали все тело в постоянном напряжении. Приходилось почти непрерывно притормаживать. За спиной послышался сдавленный возглас. Саня скользнул вниз, но успел вовремя свалиться на бок, под рванувшуюся по откосу лодочку. – Привал! – крикнула Люся и отыскала взглядом Клаву. – Бери лыжи. Дальше я пойду пешком. – Я сама скажу, когда мне понадобятся лыжи. – Клава легла навзничь, широко раскинув руки, расслабила все тело. Люся тоже легла на спину. Она смотрела на голубеющее над хребтом прозрачное небо. Сколько же времени длится их спуск?.. Буркова не спешила с выходом. Крутизна склона все увеличивалась. Спускаться усталым людям, да еще и с нагруженной лодочкой, было опасно. И Клава зябко ворочалась, глубже засовывала руки в рукава, но команды «подъем» не подавала. Первые лучи солнца достали гребень горы, вызолотили снежного медведя, оставшегося без одной лапы, окрасили в багрянец выщербленный камень. Предрассветный сумрак отступал медленно, прятался под скалами, неохотно уползал в расселины, таял в снежных складках. Но утро, золотистое, яркое, постепенно спускалось с гребня. Все в природе прихорашивалось в ожидании солнца, заблистали снежные карнизы наверху и гребни заструг на склоне, даже камни жадно ловили мшистыми вершинами первый розовый свет. – Пошли, ребята! – Буркова отряхнула налипший на лыжный костюм снег. Продрогшие, они поднимались медленно. Люся видела понурые фигуры, усталые лица, серые, обветренные губы в розовых трещинах. Она потерла ознобленные, негнущиеся руки, с трудом разгибая ноющие ноги, встала. – Дальше мы пойдем несколько иначе. – Буркова обернулась к Люсе: – Дай лыжи. Люся молча отстегнула крепления и сошла в снег. – Мы пойдем так, – сказала Клава, – Люсю посадим на корму лодочки. – Почему именно меня? – вырвалось у Люси. – Ты легче, чем я или Сима. Спуск становится все круче. Придется больше тормозить лодочку, чем тянуть. Вот ты и займешься этим. Скользнула лодочка – опускай ноги в снег, тормози. Мало будет – соскочи, придержи ее руками. Но Люся просидела на остром борту лодочки недолго. Лодочка рыскнула вниз и боком поехала в сторону. Притормозить ее ногами не удалось. Люся соскользнула в снег и навалилась грудью на тонкий, режущий даже через теплую одежду борт... Обессилевшие люди – спасатели и спасенные – сидели продрогшие, со стянутыми холодом лицами. Усталые тела требовали только одного – не двигаться. Люся сжалась в комок на краю лодочки. Вдруг она вскочила, выпрямилась, напряглась. Неужели ей почудилось?.. – Люди! – неожиданно звонким девчоночьим голосом закричала Клава. Она стояла на краю ската и, взмахивая над головой лыжными палками, повторяла: – Люди-и!.. Люди иду-ут!.. Спасатели и спасенные бежали к ней, проваливаясь в снег, падали и снова вскакивали на ноги. Даже Крестовников оперся обеими руками на борт лодочки и приподнялся. По круче поднимались двое в серых комбинезонах. Один из них остановился и помахал рукой. – Теперь пойдем веселее! – воскликнул Шихов, увидев своих людей. – Ребята здоровые. Не устали. Черта сволокут под гору! – подхватил Вася. Первым поднялся на гору старшина. Вытер ладонью потное, красное лицо. – Товарищ майор! – Он кашлянул, восстанавливая сбившееся на подъеме дыхание. – По приказанию начальника комбината прибыли за вами и рацией. – За мной? – Шихову стало неловко под обращенными на него взглядами измученных товарищей. – Почему именно за мной? – В поселке дела неважные, – произнес старшина уже другим, неофициальным тоном. Он коротко рассказал о новой опасности: подступающей к шахте воде. – Вот что, старшина!.. – Шихов подумал. – Возьмешь рацию и спустишься в поселок... – В поселок пойдете вы, товарищ Шихов, – перебил его Крестовников. Все удивленно обернулись к нему. За весь долгий и сложный путь Крестовников ни разу не вмешался в распоряжения Бурковой, никого ни в чем не поправил. И вдруг такой категорический тон, почти приказ. – Командую танкистами я, – сдержанно напомнил Шихов. – Здесь нет танкистов или рабочих, – настаивал Крестовников. – Есть подрывники и спасатели. – Товарищ Крестовников!.. – Командующий приказал вам помочь выполнить задачу и сделать все, что только в ваших силах, – твердо произнес Крестовников. – Опасность, грозящая комбинату, еще не устранена. И я требую, чтобы вы выполнили приказ командующего. Шихов молчал, потирая ладонью щетинистый подбородок. – В поселок пойдут товарищ Шихов с рацией и один из танкистов! – приказал Крестовников. – Второй танкист останется с нами, заменит в группе майора. – С этой кручи спустимся вместе, – сказал Шихов. – Дальше я пойду со старшиной. Это было невероятно трудно – спускать лодочку с привязанным к ней Крестовниковым по откосу с выступающими камнями. Двое придерживали ее сверху веревками, и один направлял снизу. Лодочка шла неровно, иногда задерживалась на камне, и тогда приходилось оттягивать ее в сторону, выводить на лучшую трассу. Трудно пришлось всем. Но никто не знал, какой ценой достался этот спуск Крестовникову. Лодочка наклонялась все больше. Как он ни берегся, все же пришлось нечаянно опереться на поврежденную ногу. Резкая боль ударила под колено. Желая ослабить давление на больную ногу, Крестовников выбросил обе руки вверх, ухватился за нос лодочки, с усилием подтянулся. Хорошо, что никто сейчас не видел его искаженного лица, не слышал участившегося хриплого дыхания. А спуск тянулся бесконечно. Время от времени Шихов гулко кричал: – Потравлива-ай! Помалу! Дрожала уже и здоровая нога. Каждый толчок днища о склон кручи отдавался острой болью во всем теле. А снизу повторялось однообразное: – Потравлива-ай! Да будет ли этому конец? Голоса приближались так медленно. А тело оставалось напряженным до предела, ждало очередного толчка, боль от которого била уже в поясницу, в спину, отдавала тяжким звоном в голову. Наконец лодочка стала выравниваться. Остановилась. Над нею склонились Люся, Шихов. – Как добрались? – спросил Шихов. Крестовников облизнул сухие жесткие губы. Крупные капли пота скользили по лицу, нависли на подбородке. – Спустился... как на эскалаторе, – с усилием, не очень ловко пошутил он. Шихов понял неуместность своего вопроса и постарался исправить допущенный промах. – Придется пока отдохнуть, – спускать вас будем в три приема. – Веревок на всю кручу не хватит. Крестовников приподнял голову. Сверху неровной вереницей тянулись люди. Впереди с лыжами в руках Саня, последней в цепочке Клава. Дальше крутизна склона несколько смягчилась. Лодочка пошла легче. Возможно, и люди приноровились, выбрали более удачную трассу для спуска. И все же, пока лодочка доползла до конца склона, Крестовников был измотан вконец. Люся дала ему несколько глотков крепкого черного кофе. – Двигаться надо, – поморщился он. – Много отдыхаем. – Впереди еще два спуска, – напомнила Люся. – Два больших спуска, – уточнил Шихов. – Не считая малых. – Ни пуха ни пера вам, майор. – Крестовников протянул руку. – Дальше мы доберемся сами. Беспечный тон его не очень подходил к бледному потному лицу с глубоко запавшими глазами и запекшимися губами с четким следом свежего прикуса. – Старшина! – позвал Шихов. – Берите рацию. Люся лежала на снегу, расслабив все тело и не спуская глаз с Клавы. А та облизывала потрескавшиеся губы и не решалась подать команду к движению. Идти осталось совсем немного. Последний крутой скат. Дальше знакомая лыжня. Но и силы иссякли. Даже здоровяк Вася лежит неподвижно, с закрытыми глазами. Саня не дотянул до привала, свалился метрах в пятидесяти от остальных. Люся прислушалась. Голос! Она с усилием села. Над кручей появилась голова. Еще одна. Помощь! Дальше все шло как в тяжелом и мучительно долгом полусне. Какие-то люди завладели лодочкой. Потом были ступеньки. Бесконечно много рыхлых, поддающихся под ногой ступенек. И наконец лыжня! А внизу тягач с санями. Радостные лица... Сознание выделило голос отца: «Молодцы, ребята! Молодцы!», стоящий вдалеке вертолет (быстро он прилетел!), обжигающее распухшие губы какао и прикосновение теплых рук врача. – ...У одного парня обморожены пальцы ног, – донесся до Люси его голос. – Есть ознобленные... Сильные руки подсадили Люсю в кузов саней. Приятная теплота нагретых одеял окутала продрогшее тело. Крестовников открыл глаза. Первое, что он ощутил, – странно тяжелая нога. С трудом дотянулся рукой до туго забинтованной лодыжки и подумал вслух: – Крепко же я спал! – И крепко, и долго, – произнес в стороне знакомый голос. В углу поднялась со стула женская фигура в белом халате. Люся! Крестовников увидел бледное лицо девушки, темные тени под глазами. Сколько времени провела она у его постели? Откуда у нее столько сил? – Все входит в нормальное русло, – успокоила его Люся. – Вертолет готов. Скоро вылетите в райцентр. А там Москва, университет... – Никуда я не полечу, – перебил ее Крестовников, даже не спросив, когда появился в поселке вертолет, откуда. – Не полечу. – Крестовников неприязненно покосился на бугром выпирающую под одеялом ногу, потом осмотрел незнакомую комнату, белую тумбочку у кровати, застекленный шкаф, марлевые занавески на окнах. – Что с моей ногой? – Ничего серьезного, – ответила Люся. – Вывих. – А намотали на нее!.. – Вы долго оставались без помощи, – сказала Люся. – Это ухудшило травму. Крестовников лежал на спине, не отрывал неподвижного взгляда от беленого потолка. Низкое солнце отпечатало на нем оконные переплеты. Что это? Восход? Не может быть. Закат? Сколько же часов он тогда проспал? – Могу я повидать вашего отца? – отрывисто спросил Крестовников. – Он несколько раз справлялся по телефону, не проснулись ли вы, – ответила Люся. – Сообщите, пожалуйста, что я проснулся и очень хочу его видеть. – Крестовников по-прежнему не отрывал взгляда от потолка. Люся, мягко ступая узорчатыми меховыми туфлями, вышла из комнаты. Крестовников и сам не понимал, зачем ему понадобился Самохин. Улететь из поселка? Сейчас? Это невозможно. На планшете были помечены еще две точки, где предполагался сход лавин. Надо все проверить. Он потянулся к лежащей на тумбочке полевой сумке. Острая боль в лодыжке отбросила его обратно на постель. Нога!.. Крестовников услышал приближающиеся по коридору шаги. Торопливо поправил подушку. Лег поудобнее. В комнату вошли трое. Полный мужчина с глубокими залысинами над высоким гладким лбом размашисто протянул больному руку. – Заместитель председателя облисполкома Медведев, – представился он и показал на стоящего за ним старичка: – Главный инженер ОКСа Мелентьев. – Как чувствуете себя? – осведомился маленький, сухонький Мелентьев. – Так он вам и скажет, как себя чувствует! – усмехнулся Медведев. По тону, каким это было сказано, Крестовников понял, что о нем уже говорили, и вопросительно посмотрел на присевшего в стороне Самохина. – В альпинисты пока не гожусь, – прикрылся он шуткой. – Стоит ли разводить дипломатию с человеком, который схватил черта за рога и отделался легким испугом? – вмешался Самохин. – Вот это верно! – Медведев опустился на стул рядом с койкой. – Будем говорить прямо. – И с подкупающей откровенностью признался: – Мы недооценивали лавинную угрозу. А теперь подсчитали, что выгоднее десятки лет тратиться на противолавинный прогноз и защиту, чем один раз попасть под удар. Вот мы и хотим договориться с вами на будущее. Создайте станцию противолавинного прогноза в наших горах. Приполярная область чуть меньше Англии и Ирландии, вместе взятых. Вы вели наблюдение из Москвы за тремя горными районами. Начните с одного – с нашего. Накопите практический опыт. Разберитесь в нем. Наконец, если вы научитесь видеть дальше и сможете давать лавинный прогноз на Тянь-Шань... – Он заметил протестующее движение Крестовникова и повторил: – Допустим такую смелую мысль: вы дали обстоятельно обоснованный прогноз для далеких от нас горных районов... Очень хорошо! Мы не страдаем местничеством. Поработайте в наших горах. А сделаете что-то сверх нужд области – прекрасно! Все пойдет в общегосударственную копилку. – Мне трудно ответить сразу... – сказал Крестовников. – А мы и не будем ждать ответа, сидя у вашей постели, – остановил его Медведев. – Продумайте, как сделать, чтобы и станция была, и вам не расставаться с университетом. Ведь не хочется бросать преподавание? – Очень не хочется, – подтвердил Крестовников. – То-то! – Медведев встал. – Прежде чем решать, продумайте все. Мы увидимся еще до вашего вылета в Москву. Крестовников проводил взглядом посетителей и внимательно посмотрел на Люсю: – Вот что, Люсенька, решать, как мне поступить, на этот раз придется вам, ясно? Алая тонкая ниточка в лампочке под абажуром стала вдруг светлее, ярче. Вместе с нею светлело исхудавшее и постаревшее за минувшие двое суток лицо Крестовникова... |
||
|