"Команда осталась на судне" - читать интересную книгу автора (Кубанский Георгий Владимирович)

В шторм

Оська Баштан пришел на «Ялту» с парой белья, завернутой в старую газету, и любимой патефонной пластинкой. На людей, имеющих чемоданы и какое-то имущество, он смотрел как на жалких стяжателей. Зачем ему барахло? Постельные принадлежности и полотенце даст боцман. Стеганку, рабочие сапоги, рукавицы тоже. Миски и ложки есть у поварихи. А остальное?.. Мир вовсе не так плох, как кажется некоторым. Оська без раздумья делился последним с незнакомым человеком и с такой же легкостью садился за чужой стол, не дожидаясь приглашения.

Взгляды Оськи на жизнь были несложны. Человечество он делил на пьющих и непьющих. К первым он относился сердечно, на вторых смотрел со снисходительным сожалением. Но уживался он одинаково легко со всеми.

На вид Оське можно было дать лет двадцать пять, даже тридцать. Живое, подвижное лицо его усеяли крупные рыжие веснушки. Круглые голубые глазки под сильно приподнятыми короткими бровями придавали ему удивленное выражение. Слушая его, трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.

Рыбачить Оська начал подростком на родном Черном море. Потом погостил на Каспии и наконец обосновался в Мурманске.

Кочевая жизнь ничего не изменила ни во внешности, ни в характере, ни в речи Оськи. По-прежнему он, по неистребимой одесской привычке, говорил «мило» вместо «мыло», «бички», а не «бычки».

– Оська! – приставал к нему Марушко. – Скажи «рыба».

– Ну, риба.

– Не «риба», а «рыба», – еле сдерживая смех, поправлял его Марушко.

– Я ж и говорю: риба, – невозмутимо отвечал Оська.

В каюте первой вахты собрались матросы, очень различные по возрасту и характерам. Жизнерадостный, общительный Оська сразу же стал центром маленькой артели. Старшина вахты Быков – пожилой кряжистый помор с неподвижным скуластым лицом – принадлежал к типу людей, непонятному для Оськи. В рундучке у Быкова хранились две смены белья, старенький пиджачок, меховой жилет и масса мелочей – от иголок до запасного, отменной крепости, шкерочного ножа, сделанного знакомым слесарем из драчевого напильника.

Ближе остальных был Оське Марушко. С ним можно обстоятельно потолковать о шумных портовых кутежах, когда заработанное за месяц тяжелого труда бездумно спускалось в два-три дня и к выходу в море Оська оставался, как он говорил, «чист».

Шторм – вынужденный отдых рыбаков. Конечно, когда волны с бешеной силой и настойчивостью бросают судно с кормы на нос и обратно, «козла» не забьешь. Но в каюте было тепло. И все внимательно слушали россказни Оськи, где причудливо сплетались быль и выдумка.

– У пьяных есть свой бог! – разглагольствовал Оська. – Может быть, даже не бог, а маленький заботливый божененок. У него очень много работы. Бедному божененку надо присмотреть, чтобы пьяный дурень не попал под машину, не сломал себе шею, не свалился с причала в воду... Мало ли за чем должен следить наш маленький божененок. Он же один, а нас сколько? Слушайте сюда! Прошлый год загулял я на Первое мая. Утром проснулся в каком-то сарае. За городом. Как меня туда занесло?.. Выхожу из сарая. Холодно. Ветер. Мокрый снег. А я в одном тельнике. И вдруг вижу... огород! На огороде пугало. На пугале бушлат. Зачем, думаю, пугалу бушлат? Мне же он нужнее. Снял с пугала бушлат. Надел. И пошел дальше. – Оська сделал многозначительную паузу. – Откуда взялся бушлат? Как я попал на огород? Божененок привел.

В каюту набились слушатели. Пришел кочегар Паша Бахарев – огромный, с плотной жилистой шеей и постоянной смущенной улыбкой. Паша стеснялся своей силы, могучих рук, упругих мышц, выпирающих под застиранной сатиновой рубашкой. Он мог скрутить любого из команды, даже двоих, а доктора нашли у него какую-то болезнь, продержали в больнице, а потом вместо фронта направили на «Ялту». Паша не раз порывался рассказать товарищам, как он хочет воевать. Но с его медлительной речью рассказ никак не двигался дальше прихода в больницу.

Заглянул на веселый шум и боцман Матвеичев. С лица его никогда не сходило постоянное выражение озабоченности. Вот и сейчас он сидел на краешке койки, будто заглянул сюда на минутку и тут же побежит по крайне важному делу.

– Гляжу я на тебя, парень, и удивляюсь. – Быков внимательно осмотрел Оську. – Зачем ты добровольно пошел на «Ялту»?

– Все же... «Ялта», – ответил Оська. – Курорт!

– Было время, – рассудительно продолжал Быков, не обращая внимания на шутку. – Хаживали мы в море, чтобы заработать, поболе привезти домой. В этот рейс барыши у нас будут небольшие. В сберкассу не понесешь.

– Зачем беспокоить сберкассу? – Голубые глазки Оськи простодушно уставились на Быкова. – Сперва вносить, потом выносить.

– А если подкопить? – спросил Быков. – Да справить, скажем, костюм.

– А вы знаете, как писал великий Пушкин? – спросил Оська. – «Богачу-дураку и с казной не спится. Бобыль гол как сокол – поет, веселится».

– Это не Пушкин писал, – вставил Паша. – Никитин.

– Неважно, – веско бросил Оська. – Он тоже был великий.

– Болтаешь ты!.. – В голосе Быкова прозвучало осуждение. – А нас в любой момент могут жахнуть торпедой в борт. И полетим мы... – Он выразительно показал узловатым пальцем наверх.

– Никуда мы не полетим, – уверенно возразил Оська.

– Ты-то почем знаешь, что не полетим? – усмехнулся Марушко.

– Не полетим, – упорствовал Оська. – Я счастливый. Где Оська – пароход не потонет. И бомба сюда не попадет. Хочешь на спор? – Он протянул руку Марушко. – Если меня разнесет бомба, я плачу тебе тыщу карбованцев. Не разнесет – ты мне. Пошли?

Слова его потонули в дружном хохоте.

Шум в каюте поднял с койки Малыша. Он осмотрел матросов мутными глазами и, придерживаясь руками за стену, стал пробираться к двери.

– Бьет море? – участливо спросил Быков.

– Болтает и болтает, – простонал Малыш. – Душу выворачивает!

– А ты бери пример с меня. – Оська назидательно поднял палец. – Утром я две тарелки борща навернул да каши с мясом. Все это хозяйство компотом залил. Попробуй... качни!

– Не могу. – Лицо Малыша страдальчески искривилось. – От одного запаха еды нехорошо становится.

– Пойдем, – поднялся Оська. – Я тебя накормлю.

– Давай, давай! – встал Быков.

– Не надо, – попятился Малыш.

– Так накормлю... забудешь о качке.

Оська ухватил Малыша за плечи и, припадая на короткую правую ногу, вытолкнул его из каюты. За ним поднялись и остальные.

Буря не затихала. Из непроглядной темени вырастали волна за волной и с глухим рокотом разбивались об острый форштевень. По палубе с сердитым шипением металась черная вода, захлестывала ноги матросов, тащивших обмякшего, вялого Малыша в надстройку.