"Команда осталась на судне" - читать интересную книгу автора (Кубанский Георгий Владимирович)КатастрофаКорней Савельич нагнал капитана на открытом переходе, ведущем из надстройки в радиорубку. Корней Савельич повидал на своем веку всяких пациентов. И когда капитан попробовал высвободить раненую кисть из его рук, он грубовато прикрикнул: – Я спешу больше вас. Меня раненые ждут. Иван Кузьмич стиснул зубы и притих. В густеющих сумерках невозможно было разобраться в том, что происходит на палубе. Прежде всего бросилась в глаза черная пробоина над машинным отделением. Из нее вырывался дрожащий столб теплого воздуха. Матросы окатывали из шлангов радиорубку и прилегающие к машинному отделению стены надстройки. Взрыв свалил дымовую трубу, и она закрыла проход на корму. – Эй! Кто там на корме? – не выдержал Иван Кузьмич. – Руби бакштаги! Трубу за борт! Возле трубы появились два матроса. Послышались удары, лязг металла о металл. Из дыма неожиданно вынырнул Анциферов. Легко взбежал на переход. Протирая тыльной стороной кисти, красные, слезящиеся глаза, всмотрелся в сторону кормы. – Кончай поливать радиорубку! – закричал он. – Навались на трубу, пока никого не придавило. Взгляд его задержался на подвешенной руке Ивана Кузьмича, приметил розовые пятна крови, просачивающейся сквозь марлю. – В котельную огонь не прорвался, – сообщил он, успокаивая раненого капитана. – В машинном пламя сбили. – Сбили! – повторил Иван Кузьмич. – А дым? Хоть лопатой отгребай. – Маскировка! – с невольно прорвавшейся гордостью ответил Анциферов. – Дымовые шашки у меня всегда были наготове. Для имитации пожара. Как ударила бомба, вахтенный механик сразу запалил их. Чтоб остальные два, – он кивнул вслед удалявшимся самолетам, – нам не добавили. Лишь сейчас Иван Кузьмич заметил, что дым действительно какой-то не очень едкий. – На помпе! – закричал Анциферов. – Качай, качай! Рано загорать! – и, так же неожиданно скатившись по трапу, пропал в дыму. С протяжным гулом рухнула в воду дымовая труба. Лицо Ивана Кузьмича исказилось. Все летит к чертям! Машина разбита. Замерли грузовые стрелы, руль, лебедка, брашпиль. Стынут трубы паропровода. Омертвела «Ялта». – Руку саднит? – Корней Савельич заметил, как изменилось лицо капитана. – Это от холода. Надо бы поглядеть, что в салоне. – Ступай погляди, – буркнул Иван Кузьмич, разгадавший нехитрую уловку Корнея Савельича. – Мое место здесь... Перебил его истошный выкрик снизу: – Вахрушева ранило... В голову! Корней Савельич подхватил санитарную сумку и неловкой рысцой затрусил на голос. Иван Кузьмич остался на переходе один. В распоряжения Анциферова вмешиваться не следовало. Командовать двоим нельзя. Это лишь приведет к бестолковщине, к сумятице. И уйти нельзя. Лучше, когда команда видит капитана, пускай даже раненого, но уверенного и спокойного, на месте. – Иван Кузьмич! – подошла Зоя. – Перед самым налетом я приняла сообщение, что в нашем квадрате укрылся поврежденный торпедными катерами вражеский рейдер. – Запроси точнее... – Иван Кузьмич беспокойно всмотрелся в лицо радистки. – Ты что?.. – Рация разбита, – тихо ответила Зоя и с трудом добавила: – Аварийная тоже. Из машинного отделения волоком вытащили кого-то и принялись срывать с него тлеющую одежду. – Корнея Савельича! – закричали на палубе. – Корнея Савельича к машинному! Иван Кузьмич почувствовал, что боль в руке усилилась. Придерживая раненую кисть здоровой рукой, он спустился в салон. – Что делать-то будем? – встретила его бледная Глаша. – Машина разбита. Пара-то не будет. Света-то не будет. Померзнем все. Ни сготовить людям, ни чайку согреть... – Запричитала! – с досадой перебил ее Иван Кузьмич. – А еще поморка! – Да я-то... – Вызови боцмана. Матвеичев вбежал в салон с закопченным лицом, в опаленной брезентовой куртке. Брови и усы его закурчавились от жара, порыжели. – Наладь-ка в салоне камелек! – приказал капитан. – Да по-быстрому. Покамест народ работает. Трубу выведи в иллюминатор. Выход обложи асбестом. Чтобы новый пожар не устроить. Иван Кузьмич проводил боцмана до дверей и обернулся к горестно слушавшей поварихе: – На камельке ты и рыбки поджаришь и чайку вскипятишь. Да и люди согреются тут после вахты. – Какая уж теперь вахта! – протянула Глаша. – Покамест в порт не придем, каждый будет нести вахту, – недовольно остановил ее капитан. – Поняла? Ответить повариха не успела. Дверь широко распахнулась. Вошел Корней Савельич. За ним боком протиснулся в дверь матрос с тюфяками. Осторожно внесли двух раненых и обожженного кочегара. Последним вошел в салон третий штурман. Он бережно, как ребенка, нес неестественно толстую, забинтованную руку. – Стели два тюфяка на пол, – распоряжался Корней Савельич. – Клади людей. – А если на скамьях? – спросил помогавший ему матрос. – Узки скамьи, – ответил Корней Савельич. – На полу спокойнее будет. И придержал дверь, пропуская еще двух матросов с тюфяками. – Куда их столько? – Иван Кузьмич кивком показал на груду тюфяков. – В каютах, под полубаком, уже иней на иллюминаторах, – ответил Корней Савельич. – Придется людям располагаться здесь, по очереди, что ли. Да и... – он понизил голос, чтобы слышал его один капитан, – не весело сейчас забиваться по каютам. На людях легче. – Пожалуй, – согласился Иван Кузьмич. Освещенный двумя свечами салон казался тесным и работающие в нем люди – неповоротливыми. Они все время что-то теряли, искали, мешали друг другу. – Зажги еще свечу, – сказал Корней Савельич Глаше. – Третью? – Да. – Ой, беда, беда! – Повариха растерянно оглянулась. – Не знаю, куда свечи-то сунула. Вот дура-то я беспамятная! – Найди и зажги, – строго повторил Корней Савельич. Глаша скрылась в темном камбузе, отделенном от салона легкой дощатой перегородкой. Загремела посуда. Послышались вздохи, жалобное причитание. Третьей свечи Глаша так и не нашла. В приметы она, конечно, не верила. Но на всякий случай... Зачем испытывать судьбу? В такое время! |
||||
|