"Simple Storys" - читать интересную книгу автора (Шульце Инго)

Глава 6 – Такая длинная ночь…

Вторник, 7 апреля. Том празднует свой пятьдесят третий день рождения. Два года назад он получил наследство, а вскоре Билли, его жена, тоже получила наследство – еще большее. Теперь они вчетвером живут в крестьянской усадьбе под Лейснигом. Билли присматривает за близнецами и садом, а также дает частные уроки игры на флейте. Том по-прежнему мастерит свои деревянные скульптуры – гигантские головы с гигантскими носами, но теперь уже может не заботиться об их продаже. Лидия знает их обоих по Берлину, еще с тех времен, когда они были студентами педагогического института.

Я встречаюсь с Томом и Билли довольно регулярно, каждый раз, когда меня приглашают как фотографа на вернисажи в Лейпциге и Хемнице. И каждый раз Билли говорит: «Приезжайте как-нибудь к нам!» А Том добавляет: «Должны же вы это увидеть!»

Когда я звоню им без чего-то восемь, чтобы спросить, как проехать кратчайшим путем, к телефону подходит Билли. Говорит, что ждала нас раньше, гораздо раньше, и что, поскольку она сама не водит машину, то и дорогу никогда не запоминает. Судя по звукам в трубке, она, разговаривая со мной, одновременно приветствует гостей или жестами показывает, кому где сесть. «Том сейчас у себя в мастерской, сооружает новый теннисный стол», – сообщает мне Билли в заключение.

Лидия покрасила волосы. И в первый раз надела серебряную цепочку, которую я подарил ей ко дню рождения. Она держит на коленях атлас автомобильных дорог 90-го года издания, с оторвавшимся корешком, которым мы пользуемся как закладкой. Мы с Лидией болтаем о том, что бы мы сделали, если бы вдруг тоже получили наследство – ну, скажем, миллион. Кроме кругосветного путешествия, ничего в голову не приходит, но даже эта идея кажется не особенно удачной, потому что после столь долгой отлучки мы наверняка потеряли бы свои рабочие места. Нам, значит, понадобилось бы намного больше денег.

Лидия спрашивает, знаю ли я хоть одного человека, у которого, как у нас, нет ни малейших перспектив на наследство.

– Думаю, да, – говорю я, но сразу же начинаю сомневаться в своих словах. У других в какой-то момент всегда оказывается, что, скажем, родители жены владеют бунгало на берегу озера или что существует бабушкин земельный участок площадью в пять гектаров, причем расположенный не где-нибудь, а между Берлином и Потсдамом. Лидия слышала о некоей одинокой женщине, которая благодаря строительству нового выезда на автостраду у Шмёльна вроде бы получила два миллиона за небольшой участок картофельного поля. Мы с Лидией не понимаем, почему люди, ставшие миллионерами благодаря лотерейным выигрышам, обязательно потом чувствуют себя несчастными. Лидия говорит, что они, скорее всего, были несчастными еще раньше. Я протягиваю ей руку, и она ее быстро пожимает. В Рохлице я выбираю не тот выезд, и мне приходится, уже проехав пару километров, повернуть назад. У давешнего перекрестка я опять начинаю колебаться. Лидия предлагает теперь ориентироваться на щит с надписью «Все другие направления». Я следую ее совету, но у меня такое ощущение, будто мы снова, описав большую дугу, возвращаемся к исходной точке.

К тому моменту, когда Лидия говорит, что ей неприятно так сильно опаздывать, мы находимся в пути уже час. Она хочет, чтобы я немного вернулся назад, потому что мы, должно быть, не заметили дорожного указателя. Мое лихачество, по ее словам, только вредит делу.

– Ну наконец-то! – говорю я, когда мы доезжаем до развилки, на которой должны свернуть вправо. Лидия захлопывает атлас и причесывается. Я еду медленно, с включенными фарами. Проходит целая вечность, прежде чем мы добираемся до ближайшего села. «После развилки держаться правой стороны» – это все, что я знаю. Через десять минут мы оказываемся у новой развилки, прямо перед дорожными щитами. Я поворачиваю. – Это должно быть здесь, – говорю я, переключая на дальний и снова на ближний свет. – Прямо перед нами!

– Да что же это такое! – восклицает Лидия. Я выключаю фары. С ее стороны в некотором отдалении действительно будто бы мерцает огонек. Но усадьба должна находиться слева. Тем не менее мы ищем подъездной путь.

Медленно движемся по глубокой колее. По обеим сторонам от утопленной земляной дороги растет трава.

– У Билли и Тома ведь «форд»?

Я киваю.

– Иначе тут не проедешь, – констатирует Лидия.

Вскоре мы видим силуэт маленького домика, освещенного несколькими лампами, – трансформаторной будки или чего-то в этом роде, с ограждением из проволочной сетки. И прочитываем надпись на табличке: «Опасно для жизни».

– На поле заехали, – говорит Лидия.

Я выключаю мотор. Дать задний ход не могу из-за неполадки с выхлопной трубой. Лидия молчит. Вообще-то ей бы надо выйти из машины и показывать мне, куда ехать, но с ее туфельками это, разумеется, было бы безумием.

Каким-то чудом мне удается развернуться. Я так радуюсь по этому поводу, будто мы уже добрались до места.

– Может, ты им позвонишь откуда-нибудь, – говорит она.

– Откуда? Крестьяне, между прочим, давно спят.

Теперь на развилке я сворачиваю в другую сторону.

– Чепуха какая-то! – ворчит Лидия.

Я огибаю распластанную на дороге дохлую кошку. Чуть дальше к асфальту приклеилась раздавленная ворона. Одно ее крыло стоит вертикально и подрагивает на ветру.

– У тебя опять разболелась голова? – спрашиваю я.

– Надеюсь, они хоть объяснили тебе, как проехать?

– На развилке свернуть направо, – говорю я. – Я им позвоню. Как увижу где-нибудь свет, так сразу и позвоню.

– Том когда-то рисовал нам схему расположения участков, – говорит она. – Да поворачивай же назад!

Она роется в бардачке. Мы опять проезжаем мимо вороны и мимо кошки. Лидия наконец прекращает бессмысленную возню и откидывается на спинку сиденья. Тут я впервые замечаю, что внутри бардачка есть лампочка. На прошлое рождество Лидия порвала колготки, зацепившись за откидную крышку. Я говорю, что теперь нам уже ничто не поможет, если мы не найдем телефон, и спрашиваю, не помнит ли она, где видела телефонную будку в последний раз. Лидия даже не находит сил, чтобы отрицательно качнуть головой.

Через пару километров мы останавливаемся у светофора, около строительной площадки; перед нами – белый «форд». Я выключаю мотор и читаю наклейку на его заднем стекле: «Бог ближе к тебе, чем ты – к моему бамперу».

– Идиотизм! – говорю я. – И чего только люди не придумают!

– Зеленый свет! – кричит Лидия. – Зеленый! – И резким ударом захлопывает крышку бардачка.

Двор заполнен машинами неизвестных мне марок, среди них две с висбаденскими номерами. Билли и Лидия долго обнимаются, раскачиваясь на каблуках. Я достаю подарки: для близнецов – два маленьких ящичка с конструктором «Лего», которые, завернутые в дорогую упаковочную бумагу, много дней пролежали на нашем гардеробе; для Тома – альбом «Скульптура Ренессанса. Донателло и его мир».

Билли говорит, что они с Томом поругались. Лидия и Билли опять обнимаются.

– Так обидно… – вздыхает Билли. Еще в прихожей она сообщает нам, что Энрико тоже здесь – Энрико Фридрих, который пишет для театра. – Он приехал на автобусе, уже успел набраться и теперь спит в моей постели, как младенец в материнской утробе. – Я говорю, что мы, когда поедем назад, можем его подвезти.

– Вы ведь у нас в первый раз! – говорит Билли, берет Лидию за запястье и ведет на кухню.

Там сидят только женщины – и ни одной нам знакомой. Мы обходим вокруг стола, каждой подаем руку. Покончив с этим, обнаруживаем, что для нас уже приготовили две тарелки с картофельным салатом, теплыми котлетками и малосольными огурцами. Билли несколько раз повторяет, что мы прежде всего должны поесть. Все другие сидят, откинувшись на спинки, и смотрят на нас.

Потом появляются мужчины. Мы встаем и поздравляем Тома, который даже сегодня одет в свои рабочие штаны и домашнюю жилетку. Он говорит, что звонил нам, но уже не застал, и приглашает поиграть с ним в теннис. Некоторые гости уже прощаются с хозяевами.

Из мастерской Тома слышен шум отъезжающих автомобилей. Я поначалу никак не могу привыкнуть к тому, что теннисный стол имеет алюминиевое покрытие, и пропускаю почти все мячи. Том спрашивает, не собираюсь ли я жениться на Лидии, не хотим ли мы с ней завести ребенка и когда, наконец, состоится персональная выставка моих работ. Время от времени он хвалит меня за отбитый мяч. Такому спарринг-партнеру, говорит Том, он бы охотно приплачивал. Я интересуюсь насчет Энрико. Том ухмыляется:

– Он всем рассказывает, будто болен раком желудка и через две недели уедет в Бразилию, чтобы помогать развивать эту страну, знаешь, в стиле «Сегодня вы видите меня в последний раз». Не верь ни единому его слову! Он, между прочим, пришел без приглашения.

Билли поднимается вверх по лестнице. Том тоже должен попрощаться с теми, кто уезжает. Я сколько-то времени жду его в мастерской, среди деревянных голов. Потом возвращаюсь на кухню. Лидия громко и оживленно болтает с висбаденцами. Они будут ночевать здесь.

Энрико по-прежнему спит. Все другие уже уехали. Билли говорит, что мы тоже должны остаться и завтра лично вручить близнецам подарки. Лидия выглядит очень элегантно, на этой кухне ее красота кажется почти нереальной.

Один из висбаденцев – оптовый виноторговец. Он кивает в сторону обеих женщин, которым Билли подливает вино, и говорит, что они – сестры. Он, мол, уже давно оценил работы Тома. Цветные ему поначалу не нравились, но сейчас он и не представляет себе эти головы другими. Потом мы все вместе начинаем обсуждать творческое развитие Тома. Билли говорит, что цвет для него играет все более важную роль. Возникает пауза. Виноторговец повторяет свое прежнее замечание – не забывая прибавить, что он уже об этом говорил. Мы киваем друг другу. Лидия спрашивает, не пора ли разбудить Энрико.

– Я ему не нянька, – говорит Том и накладывает себе полную тарелку салата. Мы все опять садимся за стол. Лидия ностальгически восторгается прошлым – тем, что она теперь называет берлинским периодом своей жизни. Том, не переставая жевать, рассказывает историю, как в те времена на одном вернисаже внезапно потух свет и тогда все разговоры стали как бы отражаться от потолка. Билли и Лидия фыркают. Том объясняет, что дело было в испорченном подслушивающем устройстве, которое работало, так сказать, наоборот, как усилитель. Теперь висбаденцы тоже смеются.

Билли подсаживается ко мне и спрашивает, приблизив губы к моему уху, взяла ли Данни – мы с ней работаем в одной газете – своего племянника на время или насовсем.

– Ведь мать этого мальчика, сестру Данни, кажется, насмерть сбила машина, когда она ехала на велосипеде?

– Я и не знал, – говорю я, – что ты знакома с Данни.

Билли вспоминает о других похожих случаях, когда водитель, сбивший кого-то, пускался в бегство, и говорит, что, наверное, такое несчастье вызывает у непосредственного виновника сильнейший шок и что на суде следовало бы учитывать смягчающие обстоятельства. Я с ней не соглашаюсь, потому что при столь снисходительном отношении любая свинья могла бы найти для себя оправдания.

– Ты прав, – говорит Билли, – но все же в отдельных случаях необходимо принимать во внимание воздействие подобного шока.

– Не могли найти лучшей темы! – кричит Том. Он предлагает Лидии и мне как-нибудь приехать к ним на целый уик-энд – в мае или в июне, или тогда, когда Билли будет давать концерт со своими учениками.

– Дорогу вы теперь знаете, – говорит Билли. Наш подарок все еще лежит, нераспакованный, на табурете.

На прощание Билли обнимает даже меня. Лидия долго канителится, прежде чем сесть в машину. Мы выглядываем в окна, машем и улыбаемся, хотя никто не может это увидеть.

– Уже полвторого, – говорит Лидия. Она открывает бардачок и складывает туда визитные карточки. – Нас приглашают на побережье Северного моря, в Циттау и Висбаден. – Она вытягивает и скрещивает ноги. Я ей предлагаю откинуть назад спинку и заснуть.

– Я сегодня не слишком много болтала? – спрашивает она.

– Нет, – говорю, – вовсе нет.

Когда я притормаживаю у светофора перед стройкой, Лидия уже спит. Шоссе с недавно обновленным покрытием тянется – прямое, как стрела, и хорошо освещенное – через как будто вымершее местечко. Я еду дальше, не дожидаясь зеленого сигнала светофора. Внезапно за нами оказывается машина, водитель которой постоянно переключает фары то на дальний, то на ближний свет. После строительной площадки я снижаю скорость. На следующем перекрестке мы сворачиваем налево. Чужая машина следует за нами. Игра с переключением фар продолжается. Я проверяю свои фары, ручной тормоз, температуру, Уровень бензина, мигалки. Если бы задний свет не работал, Том бы наверняка нас окликнул.

Я поправляю зеркальце заднего вида и смотрю направо. Те, в другой машине, явно не собираются нас обгонять. Их бампер остается на той же линии, что и наша задняя ось.

У последнего дома цепочка уличных фонарей заканчивается, дальше по обеим сторонам дороги тянутся поля, освещаемые только тоненьким серпом месяца. Я поддаю газу, переключаю на дальний и стараюсь держаться середины шоссе, чтобы осевая линия бежала между колесами. На скорости сто двадцать километров в час мы мчимся по направлению к лесу. Они фактически гонят нас перед собой – эти румыны, русские, поляки или бог знает кто… А что если я налечу на какое-нибудь упавшее поперек дороги дерево? Я с сожалением думаю о том, что напрасно мы не взяли с собой Энрико.

Мне нужно сохранять спокойствие, я не вправе полагаться только на свою рефлекторную реакцию… Бак заполнен на четверть. Это придает машине дополнительную маневренность. Мы в конце концов находимся в густонаселенном районе Германии, а не в какой-нибудь Сибири. У меня чешутся коленки – хорошо еще что не ступни. На ближайшем прямом отрезке дороги я перегибаюсь направо и пытаюсь нажать на кнопку Лидиной дверцы, но не могу дотянуться. Ощупью ищу кнопку на своей дверце.

Если они столкнутся с нами, мы вылетим на обочину. А ведь у нас нет системы ABS, нет подушек безопасности, даже с моей стороны. Мы просто пристегиваемся ремнями. Может, ремни все-таки послужат какой-то защитой в случае бокового удара, думаю я.

Опять поля, никаких домов, строительные площадки, дорога суживается… В зеркальце я вижу, как меркнут их фары.

На железнодорожном переезде перед Гейтхайном мигает предупредительный сигнал, шлагбаум уже опущен. Я перегибаюсь через колени Лидии и проверяю, плотно ли закрыта с ее стороны дверца. Фары позади нас вновь зажигаются.

– Гейтхайн, – сообщаю я только что проснувшейся Лидии.

– У тебя ледяные руки, – говорит она.

– За нами – психи, – говорю я.

– Кто? – переспрашивает она и оборачивается.

Они подъехали так близко, что их фары больше нас не слепят. И я могу рассмотреть плоское ребячливое лицо.

– Псих, – говорю я. Он сидит, наклонившись вперед, как экскаваторщик, касаясь подбородком руля. И вдруг вытягивает вперед шею. Стукается лбом о стекло. Я ощущаю толчок.

– Что ему надо? – Лидия опускает со своей стороны солнцезащитный козырек.

– Он только что… – я сглатываю слюну, – поцеловал наш бампер.

– Какого черта?!

Приближается поезд. Рельсы пружинят под товарными вагонами. Мое правое колено выпрямлено, стопа скользит по тормозной педали, пока та не оказывается в аккурат под серединой подошвы.

От следующего толчка наша машина вздрагивает. Я крепче сжимаю руль. Расслышать можно только шум поезда. Я концентрирую все свое внимание на расстоянии между нашим капотом и нижним краем шлагбаума. Шоссе, слава богу, сухое. Череда вагонов кажется нескончаемой.

Потом я жду, когда шлагбаум полностью поднимется и сигнальные лампочки перестанут мигать.

– У этого типа, похоже, совсем крыша поехала, – говорю я и в сердцах ударяю ребром ладони по рулю.

Лидия поднимает спинку сиденья, откидывает голову. Я опять еду так, чтобы разделительная полоса была между колесами. Даже после поворота та машина от нас не отстает.

– Не вечно же он будет нас преследовать, – говорю я. Внезапно Лидия показывает на что-то:

– Смотри, энэло. – Она произносит это совершенно спокойно. За одним из холмов, прямо посреди поля, я вижу светлое зарево.

– Как в Майами, – говорю я. В этом месте дорога описывает дугу и сворачивает к зареву, которое при ближайшем рассмотрении оказывается голубым, ярко-голубым, как Aral-Blau,[19] неоновым светом. Я начинаю моргать.

– Тормози! – кричит она. – Да тормози же! – Псих, не снижая скорости, проносится мимо. Я же сворачиваю в средний проезд бензозаправочной станции.

– У них тут вечеринка, – говорит Лидия. Я вылезаю из машины и открываю крышку бензобака. Несколько мужчин и женщин криками приветствуют нас из внутреннего помещения. Они сидят за двумя сдвинутыми круглыми столами перед прилавком-холодильником. Один из мужчин, стриженый ежиком, хватает за руку свою соседку, а другой рукой машет нам, приглашая войти. Потом указывает своим приятелям на меня и на Лидию, которая только что вышла из машины и теперь стоит рядом со мной.

– Сюрприз, сюрприз! – кричат все наперебой, когда мы заходим.

– Уве, Уве-е! – зовет рыжеволосая женщина.

– Сюрприз, сюрприз! – хором вторят ей остальные. Они все старше нас.

Хозяин бензоколонки разрывает упаковку с шестью бутылками пива «Бек», дружелюбно кивает мне и откупоривает бутылки. Потом несет их – в каждой руке по три – к столу.

– Увее, Уве-е-е! – кричат вокруг. Затем все по очереди представляются Лидии.

– Эти люди ждут, когда приедут заказанные ими такси, – объясняет хозяин, пока я расплачиваюсь с ним за бензин. – Не мог же я оставить их на улице. Хотите тоже чего-нибудь выпить?

Я беру две порции имбирного эля для Лидии и для себя. Мои ладони все еще ледяные. Поэтому я не хочу никому пожимать руку. Лидия говорит, что перед нами – шесть бухгалтеров, которые все не прочь стать консультантами по налоговым делам. Они серьезно кивают. Но потом тот, что сидит рядом со мной, опять кричит:

– Сюрприз, сюрприз, – и захлебывается смехом. Большая бутыль виски «Джим Бим» передается из рук в руки по кругу.

Женщине, которая сидит напротив, сосед что-то шепчет на ухо.

– Не-е, – взвизгивает она и пристально смотрит на меня. Потом опять кричит: «Не-е-т», – но позволяет себя обнять. Лидия берет бутыль и отхлебывает из горлышка. Кто-то хлопает меня по спине.

– Эй, чувак! Ты как – видишь такси? – Я не улавливаю, что он имеет в виду. Все разражаются хохотом, а Лидия утирает рот рукой. Хозяин бензоколонки с помощью специального аппарата наклеивает этикетки на стаканчики с творогом. Я залпом выпиваю вторую порцию имбирного эля, и мне в руки передают большую бутыль.

– Уве, Уве, неси еще!

Лидия показывает на надувную игрушку, висящую над кассой, – плавательный круг в виде коровы.

– Хочу такую! – кричит она и срывает аплодисменты, потому что это единственный экземпляр, и его нужно отвязывать от потолка. Кроме того, она просит талон на пользование мойкой.

– Мойка будет работать только после шести утра, – объясняет владелец бензоколонки. Но Лидия стоит на своем.

– Здесь в самом деле классно, – говорит она, – и я хочу быть уверена, что мы сюда вернемся. – Она начинает скупать чуть ли не все подряд. И делает это как настоящая леди: неторопливо укладывает покупки в синюю пластиковую корзину, висящую на сгибе ее руки. Но сперва внимательно осматривает каждый предмет. Два пакета молока, картонная коробочка с шестью яйцами, сыр «Моццарелла», хлеб из муки грубого помола, нарезанный ломтиками… Сверху еще – батарейки долгого действия «Варта Алкалин».

– Вот только мюсли у них нет, – говорит она.

Пока я пропихиваю надувную корову на заднее сиденье, Лидия прощается с нашими новыми знакомыми. Они попарно рассаживаются по нескольким такси. Лидия опять собирает визитные карточки, в том числе и женские.

Бухгалтеры машут мне, но я в ответ только приподнимаю один палец. Я знаю, что с самого начала показался им болваном и занудой. И вижу, Лидия сейчас охотно бросила бы меня и поехала с ними. Подходит владелец бензоколонки. – Вы кое-что забыли, – говорит он, протягивая мне красный моечный талон и набор кухонных тряпок. Потом машет вслед отъехавшим такси. Лидия высоко поднимает бутылку «Джима Бима», как если бы это была не бутылка, а бокал.

– Ты даже не подумал обо мне, когда этот псих толкал нас, – говорит Лидия. Она только слегка притворила дверцу, словно намереваясь тотчас же снова выйти из машины, и вцепилась обеими руками в бутыль, которую держит на коленях. – Ты мог хотя бы взять меня за руку или сказать, что мне нечего бояться, что ты меня защитишь, что-нибудь в таком роде?

– Я не хотел устраивать драм, – говорю я после небольшой паузы, – из-за какого-то чокнутого юнца.

– Ты ничего не понимаешь, – говорит она. – В тот момент каждый из нас был сам по себе. Ты – сам по себе и я – сама по себе, ужасно.

– Неправда, – говорю я.

– Нет, правда, – она отвинчивает крышку «Джима Бима». – Просто ты не хочешь признавать это правдой, ты всегда подгоняешь правду под себя. – Обхватив бутылку за горлышко, она пьет.

Мне вдруг делается нехорошо. Я бы предпочел, чтобы Лидия прекратила пить, пристегнула ремень и захлопнула свою дверцу.

Я выхожу из машины и направляюсь к пылеотсасывающей установке, чтобы, завернув за угол, помочиться. Холодный воздух идет мне на пользу. Над лужицей мочи поднимается пар. Я некоторое время стою с расстегнутой ширинкой. Потом пинаю баллон со сжатым воздухом. Он покачивается и издает шипящий звук.

Владелец бензоколонки между тем выкатил и оставил перед входом тележку-прилавок с зажигалками, плюшевыми зверушками и плитками шоколада.

Лидия подкрашивается. Запах в машине кажется мне родным и любимым, будто сопровождал меня с детства. А ведь мы купили эту «фиесту» только прошлой осенью.

– У нас тут нет даже отвертки, чтобы защитить себя, – говорит Лидия. В правой руке она держит тюбик помады, в левой – крышку от него. – Чудо еще, – говорит она, – что злостные нападения случаются не каждый день.

С ее стороны дверца теперь плотно закрыта. Я трогаюсь с места и выруливаю на шоссе. Поправляю зеркальце дальнего вида.

– Когда я буду подписывать договор о страховке, включить в него тебя? – спрашивает Лидия. Внезапно она наклоняется, обхватывает меня руками и начинает целовать в правое ухо. А другое умудряется задеть тюбиком помады. Ее губы соскальзывают все ниже по моей шее. Тут я замечаю моечный талон, торчащий из того кармана рубашки, который она придавила локтем, завинчивая над моим левым плечом свой тюбик губной помады.

Я тоже одной рукой обнимаю Лидию. При этом вижу бутылку «Джима Бима» на полу между ее ногами и – в зеркальце заднего вида – надувную корову. Платье у Лидии задралось выше колен. Потом я бросаю взгляд в зеркальце, в котором, благодарение богу, не видно ничего подозрительного, и мы благополучно отъезжаем.