ГЛАВА I

Миф о необратимо пагубной технологической зависимости человеческих сообществ от достигнутого уровня инструментального сциентизма, якобы являющегося sine qua non, неким непременным условием терранской цивилизации, широко распространен, но не находит своего подтверждения во вселенской исторической практике. Однако во фрактальной аппроксимации познания Вселенной возможны окказиональные вероятности.

Тео Сальса, "Принуждение и освобождение". 1-е издание факультета универсальной истории Терранского университета. Террания Прима. 14 год императора Андра V Фарсалика.

Накануне Динарт Либен и Рональд Тилбо решили накоротке встретиться в одном из маленьких факультетских кафетериев-закоулков, чтобы дружески попрощаться друг с другом. Потому как прозелит-магистр Тилбо благополучно закончил чтение для терранских студентов-дидактиков спецкурса по сравнительной палеосоциологии и должен вскоре вернуться к себе на Теллурию — в тамошнем университете он занимал штатную должность ординат-профессора.

— … Мой дорогой виконт, в условиях технологических бедствий выживание отдельной человеческой особи зависит от многих факторов, где относительная технозависимость в целом данного сообщества homo sapiens стоит далеко не на первом месте. Абсолютизировать высокие и супрематичные технологии, огульно ими пренебрегая или им же безрассудно поклоняясь, бессмысленно и пагубно. Что и доказывает трагические истории Экспарадиза или Кадма-Вэ. А вот имманентно человеческая универсальная приверженность орудиям инструментальной деятельности, безусловно, технологична, и вместе с тем относительна. Чем проще, примитивнее управление каким-либо орудием, средством жизнедеятельности, тем спокойнее живется большинству наших суперлативных соотечественников. Я не веду речь, шевалье Динарт, о филистерских технофобиях и о экогуманистической извращенности. Но согласитесь, социологически люди пребывают в умиротворенном состоянии, если орудия труда перманентно взаимозаменяемы, как и один человек в статистическом контексте, не так ли?

— Мой достопочтенный профессор, вы знаете, вашу постгуманистическую концепцию я не совсем разделяю… Вау, сей допотопный кухонный аппарат наконец-то соизволил состряпать пару эклеров к вашему "капучино" и моему "глясе". Не извольте беспокоиться, Рональд, для меня это честь — обслужить былого товарища по оружию. Как-никак на Экспарадизе я участвовал в своей самой первой рейнджерской миссии. Признаться, довольно неудачно и скоропостижно…

Студент-третьекурсник Либен записался на курс к профу Тилбо сверх учебной программы, скорее, не по причине неизбывного интереса к социологическим воззрениям пращуров изначальной Земли, доимперской Панспермии или из-за ностальгических воспоминаний о рейнджерской юности. Отнюдь, здесь сыграло главную роль интеллектуальное тщеславие истого студента-дидактика. Знай наших, коль рейнджер везде пройдет, в том числе и в бывшем раю! Понятно, с переменным успехом…

На Экспарадизе капралу Ли не довелось тесно пообщаться с сержантом Тилбо. Зато когда молодой профессор Рон Тилбо появился в Терранском университете, студент Дин Либен не мог упустить случая блеснуть интеллектом перед любимым учеником магистра Хампера, командовавшего ими обоими во время той достопамятной миссии на одичавшем Экспарадизе-Элизиуме. Как раз ту давнюю гуманитарную катастрофу они в данный момент благожелательно обсуждали, продолжая дискуссию, разгоревшуюся на итоговом семинаре.

— Глубокоуважаемый профессор, на практике идеологически мотивированный отказ от техногенной эволюции совсем не является коллективным стремлением к примитивизации и упрощению нас окружающей артифицированной среды. Наоборот, использование примитивных инструментов и оружия требует несопоставимых усилий, дивной изощренности, долгого обучения. Научиться адекватно пользоваться топором для колки дров ничуть не легче, чем аналогичным инструментом, отсекающим вражеские головы и конечности. Поверьте моему убогому реставрационному опыту. Хотя мои рыцарственные коллеги по Конгрегации хладного металла могут с неизмеримо большей экспериментальной компетентностью подтвердить этот факт.

— Ба, шевалье Динарт, ваша скромность достойна восхищения. Вы так далеки от малейшего хвастовства, словно бы и не природный гасконец.

— Быть скромным есть добродетель рыцаря. Так записано в статуте нашей клубной конгрегации, сэр. Так же как и мудрость. А посему ответьте, профессор Тилбо, на вопрос вашего недостойного аколита: упростила или осложнила себе жизнь прямоходящая обезьяна, где-то на изначальной Земле впервые взявшая в руку палку, чтобы шандарахнуть ею по кумполу ближнего врага своего?

— Так-так-так… Вижу, не зря говорят, будто настоящие дидактики в риторике непобедимы. По крайней мере, не в один присест в кафетерии. Увы, мне, увы. Смилуйтесь и позвольте откланяться, виконт. Мне надо бы еще в живом весе сказать до свиданья и мое гран-мерси вашему декану. Тем не менее, ваш диалектический вызов, мой дорогой Дин, принят, и я постараюсь ответить на него в новой монографии "Постгуманистический инструментализм".

— Надеюсь на скорую встречу, Рон. Не забывайте, вы мне клятвенно обещали в будущем летнем триместре вместе поплавать на айсберге. Смею вас уверить — наслаждение незабываемое и изумительное. Вы даже себе не представляете, профессор, как…

Дин Ли, подобно всякому антарктическому жителю внешней стороны Террании Примы, никогда не упускал возможность преподнести в лучшем виде природные красоты и достопримечательности своего нынешнего местожительства, вдобавок с истинной гасконской страстью. Тут нельзя не отметить локальный патриотизм, бывший в огромном почете, большом авторитете и полном уважении у жителей самого холодного континента столичной планеты, всегда старавшихся показать — среди аутсайдеров Большой ТП, честь имеющих населять Антарктиду, эксцентричность и приверженность экстремальному образу жизни есть дело доблести, подвижничества и каждодневного мужественного преодоления трудностей природной среды обитания. Тогда как среди прочих обитателей двойной терранской метрополии, особенно у избалованных комфортом жителей глобально устроенной в климатической умеренности внутренней поверхности огромной столичной планеты, антарктические поселенцы слыли самыми сумасшедшими, чокнутыми, полоумными из всех, знаете ли, поголовно ненормальных ати-аутсайдеров. Тем более, стать столичным ати, поселившись поблизости от южного планетографического полюса, мог любой, без исключения по табели о рангах и происхождению, полноправный имперский подданный, имевший достаточно финансовых средств, а также, что немаловажно, обладавший несгибаемой решимостью благоустроить себе тихое уютное жилище в буранном пандемониуме плотно отмороженной Антарктики.

Столь южное столичное местожительство виконт Либен-Мельхиорент приобрел без малого 10 лет тому назад после обретения полного имперского гражданства ввиду геральдического отказа от титула первого наследника графства Сен-Север на Аквитании Секунде, о чем впоследствии он ни разу не пожалел, будучи гораздо больше беспутным гасконцем-авантюристом, чем надутым аквитанцем, преисполненным национально-бюрократической державностью. За власть над родовым майоратом сводный младший братец — хо-хо, чистопородный аквитанец! — тогда заплатил достаточно отступных, чтобы старший смог укрыть силовым куполом полтора десятка гектаров на шельфовом леднике Росса, что лежит в Западной Антарктиде, восхитительно сползает к побережью и день ото дня с ужасающим грохотом обрушивает в Тихий океан колоссальные айсберги.

В спортивном катании на айсбергах Дин Ли беспрецедентных успехов не достиг, он еще ни разу в одиночку не добрался на растаявшем донельзя ледяном обмылке до южного тропического круга. В таком бездеятельном времяпрепровождении, откровенно говоря, ему было жаль прожигать жизнь, прежде всего в отпуске после какой-нибудь рейнджерской миссии. А уж когда он вышел в красный резерв и был принят в Терранский университет, бесцельного досужего времени не стало вовсе у студента-первокурсника Дина Ли, настолько увлекшегося старинным холодным оружием, бронированной амуницией, древними боевыми искусствами, что он подал прошение о вступлении в действительные члены Императорского общества любителей батальной истории, основанного еще Яром IV Пасификатором более 1300 экуменических лет тому назад. Кстати, при Яре IV факультет дидактики Терранского университета и факультетские вооруженные формирования милитантов переехали из Парижа-в-Европе в Сидней-в-Австралии, дабы новая Сорбонна Дидакта интеллектуально и общеобразовательно осваивала Дикий Юг — во времена оны оплот неофеодальных партизан-инсургентов.

Итак, ровно в половине пятого австралийского пополудни Дин Ли покинул Ферулу, так называется новый главный корпус факультета универсальной дидактики, в эпоху Андра V выстроенный в форме сверкающей полуторакилометровой пластхрустальной измерительной линейки. Видать, для вящей нарицательности какой-то архитектурный гений-конструктивист по фасаду снабдил дидактическую линейку-ферулу пятидесятиметровыми делениями с черными обсидиановыми цифрами через каждые десять этажей имперского стандарта.

На архитектурные изыски, исторические реминисценции никто, кроме туристов, не обращает внимание, чего не скажешь о превратностях погоды и несуразицах локального климат-контроля, всякими словами поминаемых всеми и каждым. В южном полушарии царило лето, и в сиднейских субтропических широтах было, по ощущениям Дина Ли и его боевого информационного модуля, малость жарковато —41 градус по Цельсию. Пора бы и океанский бриз организовать. То ли дело у них на Антарктиде!

Куда бы там ни припекало, для регулирования текущей температуры тела-носителя самоотверженно перестроившихся соматических наноскафов хватало с избытком, потому Дин Ли и его верный БИМ не стали им помогать, дополнительно задействуя внешние ретроциклические теплообменники, встроенные в традиционную студенческую униформу — джинсы и футболку. К тому же идти нашему студенту до ближайшей транспортной площадки с кабинками локального нуль-перехода каких-то 10 минут. Опаньки, и он почти дома у себя на леднике.

Как бы не так! И вышеупомянутое глупое "почти" лихого рейнджера Ли иногда утомляло дурацкими задержками, придуманными на потребу изнеженным пассажирам, сотворившим себе кумира из патологического комфорта. Или по причине вдохновенно взращиваемых высокооплачиваемыми семейными докторами обывательских технофобий, раздуваемых до высоких легислативных орбит масс-мультимедиа для недоумков. Дескать, мгновенные перемещения вредны для человеческого организма, и ему, болезному, требуется время для адаптации. Иначе-де не избежать тошноты, головокружения или еще более гибельных симптомов. Исходя из того бюрократически, включительно в локальных перемещениях, на чистом юридическом языке законодательно предписано, чтобы в пункте отправления постепенно сменялись состав атмосферы, давление, влажность, гравитация на те условия, какие ожидают пассажира в пункте назначения. А до тех пор бедолагу-путешественника, наглухо закупоренного в тесной кабинке нуль-перехода, со всех сторон, ажник сверху услужливо-тошнотно калейдоскопически развлекают пансенсорными пейзажами места прибытия, щедро сдобренными коммерческой рекламой. Не разгонишься, жри, что дают — от условно принудительных объявлений малообразованной публике не так-то просто отделаться.

Безусловно, лошадь, можно не погонять; к примеру, ничего страшного, нужно потерпеть, если тупоумному ментатору нуль-кабинки приспичило долго идентифицировать незнакомого пользователя по общеимперским креденциалам или же придурок-клиент мучительно вспоминает, куда же он собирался отправиться. А, может, какой-то умный человек в это время рассчитывает дальнейший оптимальный маршрут, пользуясь справочной системой транспортной точки? Но вот, встав внутри светящегося желтым цветом транспортного круга и очутившись в непроницаемом силовом коконе, 5–6 нудных минут скучно ждать пока вокруг тебя еле-еле организуется приполярный холодок и дико завоет вьюга в унисон с рекламными роликами, адресованными полуидиотам, прямо скажем, — вещь малоприятная и утомительная, если так каждый божий день по дороге в универ и обратно.

С таким вот дорожным безобразием Дин Ли никак не мог смириться, пускай его БИМ за микросекунду доставал до глубоко спрятанной опции отключения рекламы, одновременно с персональной идентификацией, оплатой тарифа и активированием адреса пункта прибытия. Посему на университетской транспортной точке Дин Ли непреклонно пользовался вторым желтым кругом справа, где биотроника, упрятанная под транзитную зону, хорошо знала, что нужно такому-сякому привередливому пассажиру. Ибо сказано было на заре технологических времен и растиражировано на всю суперлативную Ойкумену хитроумным магистром Хампером: то, что создано программно и аппаратно, преодолевается опять же программно и аппаратно теми, кому для этого хватает мозгов.

Церебральной недостаточностью и прогрессивной гипонойей изобретательный рейнджер Либен не страдал и потому не поленился аппаратно перенастроить ментатор второго круга справа на по-настоящему мгновенное перемещение. Раз-два: шаг с левой ноги в Сиднее, с правой — и ты на леднике Росса, и никакой тебе, право слово, придурковатой акклиматизации.

Правда, существовала опасность, как если бы ментатор нуль-кабинки, будучи слегка не в себе от несанкционированного вмешательства, возьмет да и, например, вместо горячей австралийской пустыни Симпсона, где базируются игорные заведения, занесет по ошибке какого-нибудь игрока-забулдыгу вслед за озорным студентиком прямиком в антарктический мороз, стужу, буран, пургу и вьюгу. Но эта юмористическая проблема озорника Дина Ли ничуть не волновала. Он полагал: надо хоть как-то добавить правдоподобности леденящим душу историям, регулярно публикуемым в перигалактических желтых медиа о пропавших без вести в нуль-переходах безвинных пассажирах или унесенных бесподобными ветрами-бурями неведомого гиперпространства незнамо куда на офигенные рога, то есть на съедение к чертям-пришельцам, к диким саблезубым сопри-мутантам или посланных куда-нибудь в очень дальнюю даль, чьи координаты кратко определяются одним или двумя малолитературными словами.

Тому подобными непечатными краткими фразами могли благословить и обложить шибко образованного анонимного хулигана полиция, жандармерия, страховая компания и техперсонал, обслуживающий данную транспортную площадку из двенадцати желтых кружочков, если бы в самом деле стряслось что-либо неприятное. Но все было в штатном порядке, потому как по-своему умная техника обладает многими достоинствами, не забывая о недокументированных возможностях, и предназначена для различных режимов пользования. Следовательно, Дин Ли без промедления зашагал по туманной дорожке с термопокрытием к собственному авиглайдеру, застывшему на платной парковке, продуваемой всеми антарктическими ветрами, которые были явно не в силах разогнать легкую дымку сухого пара, предотвращающего обледенение ходовых частей бережно хранимых средств передвижения жителей кондоминиума Росс. Спустя минуту авиетка резво взмыла в снежную круговерть и сквозь непроницаемую обычным зрением белую мглу рванула домой на минимально разрешенной высоте 20 метров над эпидромом. И побоку радующие глаз южные пейзажи восьмидесятой широты.

Не только потому что видимость в ординаре была стопроцентно нулевой, Либен поручил тупому автопилоту летательного аппарата доставить его по месту назначения. И побыстрее, с максимально возможной скоростью 6М, если позволят встречный ветер и снежные заряды. Полетное время 15 минут. Вперед и с музыкой, железный дятел!

Пусть обычно Дин брал управление на себя и свой умный БИМ, сейчас ему настоятельно потребовалась четверть часика окончательно обдумать, наметить, как получше да пожестче, широко проявив гостеприимство, принять коллегу по военно-рыцарскому клубу Сунь Янцзена, с кем он позавчера договорился сегодня круто потренироваться на треф-кинжалах в живом весе и до первой крови.

Не извольте сомневаться, рыцарственный коллега Су Цзен, сэр, стародавняя французская кухня возместит нам энергозатраты ничуть не хуже антикварной ханьской гастрономии…

Вне всяких сомнений, сражаться они станут при аппаратно отключенных БИМах, поскольку оба владеют этой разудалой методой, едва ли не капитально наказуемой законом метрополии и командованием корпуса рейнджеров. Если на программно отключенный мониторинг боевого имплантанта, загрузку ложных данных, даже перевод БИМа в спящий режим — чаще всего смотрели сквозь пальцы (вполне простительный проступок, эх, каждому порой нужна временная неприкосновенность частной жизни) то полная аппаратная дезактивация БИМа и его системы самоликвидации ныне подлежали дисциплинарно-криминальной ответственности за нарушение режима безопасности. За такой криминал излишне рисковый комбатант мог реально загреметь в резерв пост-мортем на веки веков и оставаться в имперском депозитарии, пока красное расширение Вселенной не сменится на ее голубое сжатие. Или вообще никогда более не дождаться посмертной реституции.

Когда буква закона мертва, а техногенная эволюция животворит, во Вселенной обитаемые миры гибнут значительно реже, чем свершается правосудие, как бы ни хотелось обратного присяжным юристам, а также законодателям всех времен и народов. Как водится, с древних веков римского права и далее в экуменическом пространстве-времени Звездной империи Террания подвластные народы, свободно действуя на свой страх и риск, компенсируют частной инициативой благие общественные пожелания, распоряжения и законы, произвольно устанавливаемые власть имущими. Тем более это справедливо при авторитарно-либеральных имперских порядках, где никакой вам социально-технологический контроль априори не способен выстроить неодолимые стены между постоянным большинством, демократически царствующим на выборах, и временным меньшинством, избираемым или назначаемым для отправления включительно ограниченных властных полномочий и прерогатив.

Без исключений не бывает правил, нисколько не претендуя на оригинальность, полагали рыцари Конгрегации хладного металла, а посему в сражениях и поединках с кое-какой толикой аутентичности реставрировали старину, надежно отключая анахроничные, неподобающие устройства: боевые имплантанты с полноспектральной периферией и гравиоптикой, пансенсорные коммуникаторы, псионические анализаторы ментальной активности и универс-пояса с генераторами защитных полей. Все же до абсурдного ригоризма реставрационные старания никто не доводил. Уж слишком отсталым представлялся современным рыцарям праисторический воинский реквизит: хрупкое холодное оружие из древней булатной стали, мгновенно теряющей остроту заточки; так же изготовленные по старинным кузнечным технологиям негигиеничные железные доспехи-скафандры, вдребезги разбиваемые одним ударом кулака в металл-хитиновой перчатке; неспешно летящие в белый свет метательные снаряды пружинных арбалетов, луков, инженерно не предназначенных для скорострельности и бронепроницаемости, а также прочий военный антиквариат, считавшийся коллегами Дина Ли и Су Цзена чем-то вроде детских игрушек не более травматичных, чем оловянные солдатики из музея.

Разумеется, любой предмет в руках умелого бойца лихо становится смертельным оружием, причем без всяких скидок на пресловутую технозависимость суперлативной цивилизации. По компетентному мнению Дина Ли и многих его рыцарственных соратников, истинные воители сами по себе суть смертоносные стражи Вселенной без экивоков на историческую относительность уровня развития метагалактического человечества, вооруженного разумом и орудиями уничтожения всего чуждого и враждебного людскому роду. Так было в прошлом на изначальной Земле, а в результате Панспермии есть в настоящем и беспредельно пребудет в доступном пространстве-времени имперской Экумены.

В вопросе долговременного выживания человеческой расы одноклубники Дин Ли и Су Цзен сугубо стояли на позициях безудержного оптимизма, что, наверное, объяснялось их общим военно-историческом хобби. И тем, как после практических учебно-тренировочных боев и театрализованных батальных шоу, популярных у определенной суперлативной публики, вживе жаждавшей кровопролитных зрелищ не меньше древних римлян, прославленные рыцари сэр Либен-Мельхиорент и сэр Янцзен Даосский, частенько отдавали дань философии военного дела.

— Идеология извечной войны всех против всех, благородный сэр Либен, — дело поразительное и местами удивительное. Примера ради возьмем типичного узколобого милитариста, убежденного в том, что оружие есть продолжение его тела. Меч или нечто более продвинутое в тысячелетиях у него, нашего милитариста психологически врастают в руку, становясь своего рода эффектором рефлекторной дуги. А чтобы достичь несбыточного физиологического совершенства, наш гипотетический воин едва ли не с пеленок учится владеть мечом иль топором. И потом же годами непрестанно упражняется…

— Не вижу в этом ничего, достойного удивления, сэр Цзен. Нас с вами, позвольте напомнить, упорно учили рефлекторному прицеливанию боевой перчаткой и другими средствами поражения по той же, берем по малому счету, апробированной методе.

— Так-то оно так. Но с годами у нашего милитариста подкрепляются не воинские условные рефлексы, а возникает навязчивое состояние, мономания, привязывающая его к данному конкретному виду вооружения, его типоразмерам, массе, рычажной балансировке, декоративным украшениям. Не случайно на изначальной Земле в темные века феодальной Европы было принято давать мечам клички, словно боевым коням или псам. Дальше — хуже. Оружие одушевляется и отчуждается от своего носителя в отдельных клинических случаях. Налицо синдром психологической зависимости от куска углеродистого железа. И оно же определяет в бою модель поведения зависимого субъекта, а затем тактику и стратегию подразделений и воинских частей, состоящих из тождественных ему милитаристов. Теперь поместим их в иные технологические условия с обновленными видами вооружения…

— Вы совершенно правы, сэр Цзен, — подхватил мысль собеседника Дин Ли. — Это уже можно назвать ригидной технозависимостью и однажды получить неприятный афронт и постыдную конфузию, подобно закованным в железо неповоротливым французским шевалье здорово схлопотавшим от маневренных английских лучников-йоменов в битве при Азенкуре. Технозависимость высокородных железных болванов оказалась велика, вероятно, поэтому прикормленные менестрели тут же возопили якобы о неблагородстве и подлости метательного оружия.

— А не напоминают ли вам, сержант Ли, те давние дворянские вопли и поэтические сопли то, с какой неприязнью и нежеланием использовать кое-кто из наших коллег, состоящих на действительной рейнджерской службе, неоднозначно приветствует нынче штатный многоцелевой гранатомет Бармица?

— Однозначно, генерал Цзен, сэр, сила привычки к старому оружию и морально устаревшим боевым технологиям есть симптом технозависимости, сэр.

— Тогда сэр Ли рассмотрим другую крайность, когда какой-нибудь пацифист считает личное оружие столь чуждым ему предметом воинского обихода, что чувствует себя безвольным оружейным придатком. Ему кажется, будто бы не он управляет смертоносным вооружением, а оно само злонамеренно руководит им, по натуре мягким, гуманным, мирным, так сказать, цивилизованным человеком. Наш пацифист тоже склонен одушевлять и давать имя собственное мечу, топору, копью — приписывая безмозглым железякам антропоморфные зловредительные умыслы.

— Ну, здесь все просто, сэр. Старая басня. Мол, виновато вино, а не пьяница, злоумышляет меч, а не рука. Стоит разоружиться, воткнуть злой меч в наковальню, а копье — в кучу металлолома, и все станет тип-топ. У пацифистов оно, скажем, копье — один из партикулярных случаев, когда они ищут и находят соответствующие оправдания, позволяющие им без ущерба для собственной тщательно лелеемой миролюбивой совести участвовать в войне и убивать так же результативно, как и столь нелюбимые ими милитаристы. Согласно моему скромному опыту и предвзятым наблюдениям, на недоразвитых планетах, где в ходу воинская повинность и насильственный государственный призыв в армию, пацифисты-дилетанты временами отчаянно воюют получше иных профи. При всем при том наши воинственные миролюбцы суть индоктринированы, часто становясь полноценными комбатантами по идеологическим, религиозным, политическим мотивам.

— При этом заметьте, мастер-сержант, сэр, в исключительно добровольческом корпусе рейнджеров наличествуют как мотивированные милитаристы, так и пацифисты, если рассматривать многих рейнджеров, с кем нам довелось служить, в качестве психологических типажей по отношению к оружию. Вы со мной согласны? — вопросительно резюмировал бригадный генерал красного резерва Сунь Янцзен.

— Зато у нас в Конгрегации, благородный рыцарь Цзен, ни милитаризм, ни пацифизм не в чести, не правда ли? — риторически ответствовал одноклубнику мастер-сержант Динарт Либен и перевел военно-теоретическую мысль в практическое русло. — Закажем еще бутылку кларета по гасконской рецептуре, генерал?

— Пожалуй. Рыцарям, друг мой, не грех предаваться простительным излишествам по окончании горячего ратного дела…

Вот и сегодня Дин Ли по завершении домашней схватки намеревался за обедом продолжить с Су Цзеном разговор на тему, неделю назад затронутую после триумфального штурма белыми рыцарями замка Вольфенштайн, откуда на радость зрителям они с чувством вышибли так называемых черных злодеев, коими водительствовал сам высокий командор Конгрегации хладного металла. Все как в доисторической игре в двухмерные шахматы, где белые и черные фигуры не бывают ни хорошими, ни плохими. Цвет металл-хитиновых доспехов все-таки тоже не имеет значения в нынешних рыцарских ристалищах. В то время как правила военных игрищ, свято исповедуемые рыцарями Конгрегации хладного металла, четко и строго регламентируют, когда, где, какое оружие, амуницию могут использовать в потешных баталиях рыцарственные леди и джентльмены, а также оруженосцы-эсквайры обоих воинствующих полов.

Словом, леди и джентльмены Конгрегации отдавали должное современным технологиям и материалам, будучи вооруженными и оснащенными на славу. Сплошные металл-хитиновые доспехи защищали их от скользящих ударов мономолекулярных режущих кромок холодного оружия, а в несчастном случае прямого удара клинок из ортоколапсированного полиметалла медленно пробивал броню всего лишь со скоростью 2 миллиметра в секунду. Убойные миллисекундные гравиперфораторы на оконечности клинков находились под запретом, зато не возбранялось оснастить острие оружия архаичным пневматическим вибропенетратором и продырявить металл-хитин зазевавшегося условного противника за каких-то полсекунды. Разрешен и механизм частичной самозаточки лезвий, пострадавших от прямого встречного парирования оружия рыцарственного соперника.

Дозволен был и бесшумный для ординарного слуха пневматический арбалет-полуавтомат барабанного заряжания на 12 болтов-выстрелов. 90-сантиметровый арбалет в целом повторял очертания старинного метательного приспособления, но дуговая пружинная полоса использовалась для нагнетания воздуха в ударно-спусковой механизм, а наконечники кинетических выстрелов с эффективной дальностью стрельбы до 300 метров тоже оснащались вибропенетраторами с частотой колебаний 50 тысяч герц, как и острия клинков.

Аналогичная пневматика также применялась в предложенных рыцарем Су Цзеном вакуумных присосках наколенников и перчаток для преодоления вертикальных поверхностей при штурме зданий и крепостных стен вместо громоздких силипластикатовых лестниц и канатов с крючьями-кошками. Конечно, можно было использовать антигравы или доски-экранопланы, подобно роботизированным мойщикам окон высотных зданий, но в Конгрегации не так давно отнесли такие аппараты к категории непозволительно неспортивных.

Позволительно было прибегать и к соматическим наноскафам-дефензориям, так как иногда славные рыцари наносили друг другу невозбранно тяжкие ранения. К слову, без большой или малой крови никогда не обходилось ни одно из театрализованных исторических шоу, периодически устраиваемых Конгрегацией хладного металла, бравшей на себя вместе с Ассоциацией экстремальных видов спорта страховку акцидентов вплоть до реституционных процедур для ненароком погибшего доблестного комбатанта. Но на уединенной тренировке смерть или полученное увечье под категорию страховых случаев подпадали с неимоверным трудом. Поэтому Дин Ли и Су Цзен, хоть и числились в привилегированном красном резерве, в учебно-развивающих поединках с боевыми треф-кинжалами в руках берегли один одного и действовали крайне осторожно. Тем паче 70-сантиметровый треф-кинжал с дополнительной мономолекулярной заточкой гарды и противовеса-трилистника на рукояти представлял собой поистине грозное колюще-рубящее оружие рукопашного боя.

— Вы готовы, сэр Ли? Ну, начнем, благословясь, мой юный друг…

***

Дин Ли и Су Цзен не считались ни возрастом, ни чинами. Они чудесно ладили вдвоем, пусть на публике старались поддерживать официально-формальные отношения. Неистребимое мальчишество и молодецкие студенческие забавы Дина Ли, никак не желавшего угомониться и после 30 лет, прочно разменявшему девятый десяток, но далеко не дряхлому Су Цзену не казались предосудительными. Он знал, как Дин Ли прямо из амниотического центра очутился на студенческой скамье. Словно двоюродный дед, без навязчивой демонстрации родственных чувств Су Цзен доброжелательно-снисходительно относился к молодому коллеге.

Вместе с тем, тесную дружбу с отвязанным студентом Дином Ли военный адъютант главы Имперской комиссии по новым вооружениям бригадный генерал Су Цзен не очень-то афишировал. И дело было вовсе не в его видной должности и положении. Или в желании избежать злопыхательских безосновательных обвинений в гомосексуализме. Совсем нет, истинная причина скрытности их отношений таилась в совместном участии в экспериментальной программе оптимизации психофизических ресурсов человека.

Сегодняшний тренировочный бой тет-а-тет тоже был отнюдь не рядовой встречей друзей и спарринг-партнеров. В антарктическом уединении Либен-манора вдали от лишних глаз, но под пристальным наблюдением внешних дистанционных сенсоров и контактных датчиков системы физиометрического контроля Дин Ли и Су Цзен испытывали, отрабатывали экспериментальную методику ускоренного передвижения и восприятия при отключенных боевых имплантантах.

Целлеризация, джентльмены! Такой вот латинизированный термин пустил в рабочий оборот узкой группы испытателей и разработчиков научный руководитель закрытого от посторонних медико-биологического эксперимента доктор медицины и действительный магистр ксенологии Атил Алмо.

Как шеф-директор одного из реабилитационных амниотических центров корпуса рейнджеров, полковник Атил Алмоши обладал немалыми ресурсами и резервами для разработки закрытых тем, претворения в жизнь персональных научно-исследовательских замыслов, опытно-конструкторских работ и реализации благодатных академических свобод вне контроля вездесущей, сующей свое свиное рыло куда ни попадя гуманистической общественности, ратующей за торможение техногенной эволюции человека, неизменность и неприкосновенность его образа, будто бы спустя тысячелетия homo sapiens sapiens по-прежнему должен архаично соответствовать мифологическим подобиям множества богов изначальной Земли в их примитивном истолковании недоразвитыми пращурами. Или же, в трактовке атеистов, извечно физиологически уподобляться персонажам древних антропологических мифов — парочке неких обезьяночеловеческих прародителей, беспардонно окрещенных профанами из масс-медиа библейскими псевдонимами Адам и Ева.

Не счесть по именам доктору Атилу Алмо всех своих вольных и невольных, условных и безусловных идейных врагов-ретроградов, не справится ему с их легионами, кабы количество и, превыше всего, качество единомышленников-прогрессистов тоже не зашкаливало за все мыслимые человеческие измерения. Кто кого и кто за ны?

Так вот, среди поклонников мыслимого и немыслимого прогресса напрочь не бывает дефицита добровольцев, желающих самостоятельно взойти на жертвенный алтарь науки. Сразу док Алмо без продолжительных поисков обнаружил готовых пуститься во все тяжкие эксперименты трех адекватных волонтеров — рейнджеров-испытателей из числа достойных доверия сослуживцев.

Первым подопытным стал капитан Мик Риант еще прижизненно, как, впрочем, и остальные испытатели, совершенно добровольно согласившийся на посмертную частичную генетическую перестройку нервных и мышечных волокон, а также на кардинальную анатомическую оптимизацию собственного организма, подкрепленную новейшим метаболическим комплексом висцеральных наноскафов, разработанных Атилом Алмо в сотрудничестве с Айвом Редвертом, больше известным своими исследованиями в области психиатрии и псионики. Ему, доктору-мозгодавуи дорожная карта в руки. За здравомыслием Мика Рианта доктор Редверт скрупулезно и въедливо наблюдал как до, так и после объявленной смерти и реституции первого экспериментального пациента.

Тот же добрый доктор Редверт привлек к исследованиям целлеризации второго испытателя — Сунь Янцзена. С генеральскими псевдофобиями и воображаемыми синдромами док Редверт квалифицированно расправился, а потом сделал воспрянувшему духом пациенту такое завлекательно суицидальное, далекое от банальности предложение, от какого тому нельзя было отказаться. Бригадный генерал сам по-быстрому организовал свою временную кончину, поскольку бюрократическая рутина и высокопоставленное положение на службе императору ему не позволяли погибнуть при эвентуальном стечении спонтанных сколь-нибудь опасных обстоятельств в какой-либо рискованной миссии рейнджеров где-нибудь на далекой планете. В силу пожилого календарного и физического возраста генерал Цзен на четыре долгих томительных года задержался в амниотическом центре, покинув гостеприимных, но опостылевших до невозможности, ласковых докторов-амниотиков в одно время с Дином Ли. Там же за пару месяцев до возвращения к активной жизни по плану воскресившие их разработчики программы целлеризации и познакомили между собой подопытных добровольцев. Затем настал новый период овладения удивительными психофизическими возможностями, умениями, навыками оптимального использования модернизированного тела.

На новенького присоединившиеся к Мику Рианту испытатели вдруг обнаружили: они все трое, невзирая на расово-фенотипические детали, узнаваемо похожи друг на друга ростом, осанкой, в целом манерой занимать своей фигурой место в пространстве, не говоря уже о сходном образе физических действий и перемещений в заурядной эвклидовой трехмерности.

Когда им того хотелось, все они внезапно переставали привлекать к себе внимание на уровне языка микродвижений тела и мимики. В таком варианте ничего примечательного в их облике не наблюдалось. Народ как народ, все такие. Рост, похоже, ниже среднего, примерно 2 метра 40 сантиметров. Может, чуть более сухощавы, чем окружающие. Излишним весом не отличаются, особых объемов вздутой мускулатуры тоже незаметно. Разве что у всех троих сходная текуче-плавная аккуратная походка, будто они сознательно соразмеряют с пониженной гравитацией затраченные усилия на перемещения. Тоже ничего замечательного, если наши люди постоянно проживают в каком-нибудь ином мире с повышенной силой тяжести или здесь у себя дома ускоренно наращивают мышечную массу на силовых гравитационных тренажерах. В общем, люди как люди, обыкновенного вида.

В то же время придирчивое анатомическое обследование тройственного облика-габитуса позволяло выявить ряд существенных черт, присущих только испытателям экспериментальной программы целлеризации. У всех троих мышцы и сухожилия выглядели длиннее, чем у многих спортсменов-профессионалов, практикующих силовые виды спорта. Да и крепились они к скелету несколько иначе, нежели изображено в анатомическом атласе.

Между всем прочим, анатомия еще не все, если дополнительно необходима не убогая инстинктивная регуляция и бессознательная вегетативная реакция организма на экстремальные обстоятельства, а сознательный контроль ситуативного применения психофизических параметров, данных не от природы и не от какого-то бога, а привнесенных медико-биологическим экспериментом. Как раз в понимании доктора Алмо главная отличительная особенность испытателей целлеризации состояла именно в их благоприобретенном умении эффективно использовать потенциал собственного онтогенетического тела, несмотря на эволюционную несостоятельность, вернее, ущербность сборной анатомической конструкции, доставшейся человеку разумному от недоразвитых и большей частью канувших в небытие путем естественного отбора филогенетических предшественников: мелко плававших рыб, еле ползавших земноводных и жалко спотыкавшихся о четырех ногах млекопитающих.

Шеф-директор программы оптимизации ресурсной платформы человека доктор медицины и ксенологии Атил Алмоши настойчиво приводил множество других аргументов с целью подвести теоретический базис под исследования и убедить последователей в правильности избранного пути. Что ж, такова роль всех вождей, вожатых, поводырей и прочих руководителей народов — убеждать идейно убежденных и доказывать то, в чем никто не сомневается. Если врагов ничем не пронять, следует работать с друзьями, отнюдь не пренебрегая банальностями и трюизмами. Ничего тут не попишешь, и потому сотрудники дока Алмо, подначаленные и подопытные куртуазно терпели от него многословие, резонерство, разглагольствия, как и всякую другую вербальность, хорошо свойственную большим и малым предводителям рода людского.

***

— … Матушка-природа, если вам сие угодно узнать от меня лично, милостивые леди и джентльмены, рекурсивно движима статистической методологией малонаучного тыка. То туда, то сюда она бесцельно дергается многотрудным и малоэффективным путем проб и ошибок, в суете и бестолковости загоняя свои творения в эволюционные тупики. Ни о чем ином так неопровержимо не свидетельствуют окаменевшие останки прямоходящих двуногих антропоморфов, обнаруженные на некоторых планетах, далеко отстоящих одна от другой в пространстве и времени. Очевидно, примитивные ксеногоминиды на своих двоих никуда не смогли убежать от превратностей и пертурбаций бессистемной эволюции. Еще больше на разных планетах вымерло животных видов, имевших сильные задние опорные конечности снизу и слабые хвататательные сверху.

Можно сказать, двуногое прямоходящее человечество изначальной Земли оказалось сверхудачливым биологическим родом-племенем, потому как, выбирая из бесчисленных исходных вариантов, природа спонтанно сумела развить одну, а не две, заметьте, доминирующую пятипалую хватательную конечность. Выходит, там, где человек ни в зуб ногой, как когда-то говорилось, туда он походя сунется вооруженной рукой. Наша правая рука и левая знают, что они делают; так же, как и оба полушария головного мозга, наши руки в образе действий и мышления зеркально ассиметричны. Будь то у правши или левши застойной равновесной симметрии, лишенной стимулов к развитию, мы здесь не наблюдаем, чего никак нельзя утверждать об опорно-двигательном аппарате homo sapiens.

С какой ноги надо ходить и куда — вопросы риторические. Но ходовая часть человека, состоящая из двух нижних конечностей и опорного костяка, никуда не годится для человека в самом деле разумного и он, разумеется, обратил свой пытливый инженерный взор на иные средства передвижения. В сравнении, мы видим, каким образом наша онтогенетическая опорно-двигательная система стала типичным эволюционным тупиком, когда природа, наш нерадивый и бездарный конструктор оставила все как оно есть в стагнации, в самом непрезентабельном виде, основательно занявшись руками и головой подопытного экземпляра. Кое-как передвигается, ну и ладно. Тем самым за счет ног у человека развивались руки и мозги. В итоге человек разумный ныне намного больше от природы предрасположен комфортабельно сидеть и лежать, но уж ни в коем разе ни ходить долго, ни бегать быстро или прыгать высоко…

От судьбы, конечно, не уйдешь, но в поисках лучшей доли стоит воспользоваться каким-либо транспортным средством. Еще в незапамятные времена можно было с дымком и ветерком прокатиться на паровозе и со свистом полетать на дирижабле. Жаль, по воздуху или по рельсам за ними на двух ногах не угонишься, обязательно на чем-нибудь споткнешься. Оно неудивительно, коллеги. Поскольку ходьба и бег на двух ногах суть весьма неэффективный, медленный, энергоемкий способ перемещения в пространстве-времени. Припоминаю, в исторических шоу и фабулах рассказывают о двух, трех днях пути до такого-то места, а дорогу куда-нибудь еще дальше измеряют неделями и месяцами, а не лигами, милями, верстам или стадиями. При этом не имеет значения двигались ли когда-то люди в пешем порядке, верхом на лошадях или сидя в гужевых повозках-вегикулах…

Доктор медицины и нанобионики Атил Алмоши на совещаниях, брифингах, инструктажах нередко забредал в дремучие исторические дебри, но оттуда он неизменно выбирался на торную тропу к основной теме. По правде сказать, с большими трудностями. Пешком все-таки…

— Между прочим, мои дражайшие коллеги, все ли у нас ознакомились с докладом нашей очаровательной мадмуазель Лин Сюрти о физиологии движения хордовых? Если кто-то покамест не читал содержательную работу прозелит-магистра Сюрти, хочу подчеркнуть, я полностью согласен с ее выводами о натуральной иррациональности способов и видов передвижения четвероногих и, прежде всего, двуногих. Действительно, в условиях действия малейшей силы тяжести ходьба и бег представляют собой катастрофическую череду периодических рефлекторных падений, когда лишь вовремя вынесенная вперед нога, позволяет передвигающемуся физиологическому телу удержаться в равновесии и не обрушиться наземь. Подобное трудно назвать иначе, чем эволюционным тупиком, где устойчивость приносится в жертву скорости и маневренности или наоборот, как у многоногих живых созданий природы, а также бионических шагающих устройств, когда-либо, где-либо сконструированных человеком.

Я тут как-то на досуге занялся данным вопросом и выяснил: разнообразных автономных моделей многоцелевых антропоморфных роботов, показательно, практически не нашедших широкого распространения в суперлативных мирах, было сконструировано на два порядка больше, чем прямоходящих на двух ногах боевых машин, с пилотами-водителями или совсем без них с искусственным интеллектом. Подобно изобретателям вечного двигателя во многих мирах не переводятся чудаки, антропоморфно уверенные — мол, нету ничего лучше ходьбы и бега для здоровья какого-либо железного идиота, в противоположность тому, что неоднократно доказала и продолжает доказывать экспериментальная бионика. На свое несчастье, приверженцы сей шагистики скоро убеждались в иллюзорности ходячих и бродячих замыслов, хотя еще больше пострадали те, кто всерьез ставил на шагающие механизмы, предназначенные для ведения боевых действий.

Двуногие бронированные монстры с тяжелым вооружением, оказались очень вкусными, дорогие коллеги, выгодными, крайне уязвимыми рентабельными целями в сравнении с легкозаменяемыми пехотинцами на хорошо вооруженных краулерах, крипперах, мультиподах и тому подобной колесно-гусеничной техники давно прошедших времен. Сосредоточенный расстрел из фугасно-кинетического и корпускулярно-волнового оружия одной из всего лишь двух опор колосса на дрожащих стальных ногах катастрофически быстро превращал его в лежачую стационарную мишень. Тогда как дополнительная защита подвижных опор и ходовой части влекла за собой либо полный крах необходимой мобильности, либо становилась чревата неоправданными энергозатратами.

Таким образом, благодаря сногсшибательной совокупной стоимости эксплуатации, в доступной Ойкумене шагающие бронеходы сравнительно-исторически вымерли еще быстрее, чем двуногие тираннозавры на изначальной Земле. М-да… ящеры все-таки продержались дольше, так как имели третью точку опоры в виде хвоста. Кстати, неподалеку от муляжей мифологических динозавров в парке исторических развлечений при Терранском музее древностей можно увидеть прототип громадного двуногого чудища-танка среди других курьезных образцов антикварной боевой техники.

Как видим, смехотворные антропоморфные измышления и реальные боевые технологии оказались несовместимыми явлениями. В настоящей войне ветхозаветное человеческое тело и медлительно эволюционирующий мозг отнюдь не являются кладезями бионических откровений и источником новых технологий.

Можно возопить от нашего эволюционного бессилия и горестно восклицать: ай-ай-ай… А потом признать: от природы человек филогенетический, ах, безрезультатно суетлив или бездарно нерасторопен. Ничего подобного, леди и джентльмены! Потому как наш человек презрел отсталый филогенез и безобразную наследственность. Он, подлец-молодец радуется жизни и готов ее защищать с оружием в руках. Чуть что он, мерзавец-уродец лезет воевать с кем угодно и когда угодно, в том числе и с сами собой, со своими природными недостатками. Тут-то мы, дорогие коллеги, возьмем и немного подправим природу-родительницу, ткнув ее мордой в собственные недоработки.

Как вы, наверное, догадываетесь, коллеги, первым шагом нашего человека в процессе управляемой автоэволюции стала разработка механических и ментальных развивающих упражнений. Собственно, в комплексах аналогичных упражнений для мышц и сухожилий рук, ног, корпуса состояли приснопамятные тайны забытых боевых искусств древности. Разумеется, не все было утрачено в ходе экуменической Панспермии, потому как уже многие тысячелетия продолжается работа над боевыми имплантантами, кибернетически организующими реализацию тех самых боевых упражнений, военных экзерсисов, ружейных артикулов прицеливания и стрельбы.

Вторым принципиальным шагом психофизической автоэволюции человека, работающего над собой, стало внедрение всем нам хорошо знакомого боевого информационного модуля. А впоследствии с развитием амниотических нанотехнологий появилась возможность использовать режим метарапида. В моем понимании, метарапид есть управляемый гормональный шторм, сопровождаемый метаболическими микровзрывами. Отсюда, между прочим, проистекает медицинский термин RMS, то есть быстрый метаболический двигательный стресс, предложенный самим великолепным доктором Тегу Кабралом.

Сейчас, дорогие коллеги, спустя 580 экуменических лет мы с вами, медленно поспешая, делаем еще один кропотливый маленький автоэволюционный шажок, и пусть благодарные потомки назовут нашу целлеризацию гигантским шагом для всего прогрессивного человечества…

Док Алмо обожал произносить тосты и провозглашать здравицы в честь науки-кормилицы во время неизбежных обеденных перерывов, пока еще необходимых испытателям, и втолковывать им давно усвоенные прописные истины.

— В режиме метарапида, досточтимые коллеги, как нам известно, боевой имплантант, контролируя нервно-гуморальную активность человеческого организма, позволяет значительно ускорить прохождение периферийных нервных импульсов, а головному мозгу помогает развивать новые нейронные связи. Причем даже вне воздействия пансенсорной среды предшествовавшие постоянные тренировки с БИМом придают нам способность более полноценно использовать скрытый потенциал всех анализаторов органов чувств и отрабатывать кинематические рефлексы на ускоренном уровне. Так что ныне, благодаря нашей методике целлеризации, вы, мои достославные испытатели, дополнительно обладаете правом и возможностями самостоятельно ускоренно двигаться и воспринимать окружающую среду без посредничества биотронных кибернетических устройств. Вы уже не раз могли удостовериться, как анатомически и ментально ваши телесные кинестетические и ольфатические анализаторы вкупе с новыми анатомическими рецепторами на порядок превосходят экстраординарные показатели, установленные для человека. В умении без специальных средств анализировать и систематизировать множество доступных запахов, свое место в пространстве-времени вам также нет равных среди животных-рекордсменов.

Ваш, господа испытатели, теперешний рекордный уровень психофизической подготовки, по ускорению эквивалентный двух-трехкратному метарапиду, отнюдь не предел, если мы понемногу избавляем человеческий организм от необходимости совершать массу атавистических лишних движений, действий. Мы запрещаем ему подчиняться простым безусловным рефлексам и сложным, но бессмысленным надстроечным инстинктам, унаследованным биологическим видом homo sapiens sapiens в процессе неразумной природной эволюции.

Секрет целлеризации, мои любезные коллеги, прост и незамысловат и вместе с тем он неимоверно сложен и прихотлив. Казалось, чего проще — ни единым мускулом, суставом, нервом, тканью, клеткой не прибегать к функционально излишним, нерациональным действиям и реакциям? Тем не менее, это сложнейшая многоплановая проблема, джентльмены. Не мне вам объяснять, но при аппаратно отключенном БИМе наноскафы нашей эмерджент-системы не в состоянии эффективно возместить энергозатраты на целлеризацию. Посему вам приходится, извините за неудобство, вульгарно и усиленно насыщать организм сверхкалорийной пищей и, пардон, ускоренно испражняться. Кое-как дело поправляют внутривенные микродозаторы, но они суть паллиатив и профанация до тех пор, когда на амниотическом уровне не будут перестроены и модернизированы наноскафы эмерджент-системы человека. Не так-то нам легко избавляться от врожденных недостатков, присущих животной пищеварительной и выделительной предыстории.

Для сравнения гляньте вашим улучшенным восприятием на стадо где попало гадящих, суетливых и бестолковых, неуклюжих, распущенных приматов где-нибудь в заповеднике или охотничьем парке. Вот оно от какого невыносимого наследия нам надлежит избавиться! Немногим лучше на фоне обезьян выглядят хищные плотоядные животные, пусть патентованные трюизмы насчет неких грации, собранности, изящества передвижения кошачьих почему-то доселе звучат в устных речах невежественных обывателей. Тогда как о нелепо топочущих громоздких копытных и об их навозе вообще неловко вспоминать за обедом. А вошедшие в поговорки нерасторопность и неловкость древних слонов и медведей?

Однако же абсолютными рекордсменами по числу ежесекундно совершаемых заполошенных резких телодвижений и суматошных подпрыгиваний являются птицы. На мой взгляд, произошедшие от теплокровных рептилий яйцекладущие орнитоиды самых разных планет есть ярчайшая ошибка безумной природы и натуральной эволюции. Если взять по уму и учесть элементарные требования аэродинамики, гравитации, сравнительной экзобиологической анатомии — крылья летающего создания должны крепиться не к грудному отделу позвоночника, а к мощным тазовым костям. По причине данной иррациональности летные характеристики идиотических живых махолетов, характеризуются поистине сумасшедшими энергозатратами, нисколько не компенсируемыми у некоторых больших птиц случайно обретенной способностью кое-как парить и планировать на восходящих потоках воздуха. Естественно, при создании эффективных и экономичных летательных аппаратов образованные инженеры-конструкторы всегда исходят от противного — подальше от птиц и ошибок бессистемной спонтанной эволюции.

Мы расчетливо противостоим неразумной природе, и махать руками-крыльями, вовсе не созданными для нормального полета, человеку разумному нет нужды. Тем временем, рационально и неустанно двигаться, превосходя хищных зверей в физической мощи, скорости, выносливости, вам необходимо в силу дальнейшего закрепления, развития благоприобретенных навыков и умений. Да свершится истинно, а потому ваше предложение, мой дорогой виконт Либен, устроить большую экспериментальную дорогостоящую охоту на львов в охотничьем парке Серенгети-в-Африке мною с благодарностью принимается. А с проклятым бюджетом, да-да, как-нибудь через спонсоров уладим…

***

В том, что его светлость граф Алмоши знает толк в групповой охоте с холодным оружием, виконт Либен неоднократно имел немалое удовольствие убедиться непосредственно рядом с графом. Да и милорд генерал Янцзен ох горазд с треф-кинжалом и копьем-ассегаем в бытность свою на охоте. Или как нынче, на фехтовальной площадке в Либен-маноре. Само собой, тренировка завершилась двумя мелкими царапинами, без глубоких травм и происшествий. И по поводу содержательных речей дока Алмо они вдоволь посмеялись за обильным обедом в тропическом саду, где за растительным занавесом едва виднелись блистающие в свете орбитальных лунных крепостей заснеженные просторы, отделенные от сотрапезников прозрачным силовым куполом.

— Рыцарственный коллега Цзен, по вкусу ли вам пришлась дичь в аппетитном образе седла косули, приготовленного по моей особой рецепт-программе?

— Весьма питательно, мой друг, весьма.

— А у меня еще страсбургский пирог наготове, с пылу с жару. О, какая на нем корочка…

— Помилосердствуйте, виконт! Мне столько не съесть.

— А вы попробуйте, вам понравится, генерал. Побудьте хоть немного гасконским обжорой, — благодушно потчевал гостя радушный хозяин.

— О, горе мне, горе, бедному ханьцу. Всю жизнь довольствоваться горсточкой риса в день, а тут на тебе, забудь об умеренности и воздержании, коль занимаешься, с позволения сказать, чревоугодной целлеризацией.

— Ой-ой, а как же ваши знаменитые чайна-ланч, добрый сэр?

— Они, мой виконт, предуготованы для хороших гостей и друзей…

Повисла нелегкая пауза, словно среди тропических зарослей зеленого обеденного зала Либен-манора вдруг повеяло ледяной бездной глубокого космоса. Прежде расслабленно сибаритствующие рыцари неуловимо подтянулись в тревожной угрожающей готовности действовать. Затем генерал Цзен предложил тост:

— Давайте-ка торжественно выпьем, мой друг, за то, чтобы Мик Риант поскорее к нам вернулся. Он — наша совсем не лишняя треть… Мне отчего-то кажется, капитан Риант не погиб и благополучно выберется из той передряги на Кадме-Вэ.

— Так точно, милорд генерал, сэр. Я тоже буду рад увидеть Мика живым…

О подробностях катастрофы, постигшей фельд-кампамент полковника Тотума, о капитане Рианте, пропавшем без вести, Дин Ли узнал три дня назад от своего нынешнего приятного сотрапезника и собеседника. Тогда о том еще слыхом не слыхивали всеведующие трансгалактические масс-медиа. К сожалению, сегодня генерал не смог поведать ничего существенно нового о судьбе Рианта и складывающейся обстановке в том самом секторе пространства-времени. Слишком далеко, не меньше семи астрогационных нуль-перегонов, а постоянные космодезические маяки-ретрансляторы интергала, связывающие с цивилизацией санитарный кордон вокруг Кадмеи, так небезопасную планету успели на свой журналистский манер обозвать масс-медиа, установлены лишь вчера, и доступ к ним закрыт. К тому же конфиденциальные источники закрытой информации, держащие в курсе событий генерала Цзена из Имперской комиссии по новым вооружениям, также далеки от метагалактического всемогущества и ясновидения. Или же бригадный генерал Янцзен зачем-то не желает делиться сведениями с мастер-сержантом Либеном. Но это вряд ли…

— Давно хотел спросить вас, генерал, почему вы до сих пор не перейдете в полноправное имперское подданство? Ваш пост в имперском правительстве, чин, выслуга лет позволяют вам надеяться по меньшей мере на титул барона империи.

— Понимаете, виконт, мы с вами оба по натуре экстремалы, взыскуя в жизни невероятное и необычайное. Пожалуй, находясь в здравом уме и трезвой памяти замечу: как имперский офицер я могу быть титулован, и мою верность присяге императору никому не оспорить. По большому счету, я бы не советовал. Но чувствам моим сумасбродным не прикажешь, виконт. Сердце мое привязано к очагам и алтарям, к далеким могилам предков на малой родине в Ханьхэ, в знак чего я по-прежнему храню не в имперских креденциалах, а в моей душе ханьское гражданство. Ностальгия, мой друг, ностальгия и, безусловно, семейные устои помогают мне оставаться твердым ханьским патриотом на службе императору Терранской империи.

— А если придется выбирать между империей и Ханьхэ, милорд?

— Как и вы, виконт, я выбрал свободу.