ШЕСТАЯ ГЛАВА

Не слишком большое прекрасно видится на расстоянии по субъективным меркам людским, а очевидцам все незначительное представляется мелким, если только взирать на мир свысока поблизь или поодаль.

Чем дальше — тем больше или равно. Или меньше. Может, выше. Возможно, ниже.

Близки или далеки от нас более-менее крошечные звездочки, высоко ли низко виднеющиеся в ночном небе, а над ними и за ними еле-еле видимые маленькие туманные пятнышки и спиральки галактик? Малы они там, одна расширяющаяся Вселенная знает как, или непомерно велики, по утверждениям страдающих профессиональной гигантоманией астрономов и астрологов?

Высокими или низкими нам кажутся чужие истины? Ближними или дальними представляются нам другие люди? Кто из них нам нравится и кто чему равен?

Спаси и сохрани нас Бог или Биоэволюция от такого равенства, если лицом к лицу не увидать подлинной личины, какую носит то или иное мировоззрение. Так коснеющему в невежестве мировоззрителю, не познавшему истину, не суждено стать свободным и печальным в мире, где много мудрости не сулит ровно никаких радостей жизни. А еще меньше малосведущему миросозерцателю, ограниченному в осознании универсума, доступно огромное удовольствие, проистекающее из познания самого себя, ближних друзей и дальних врагов.

Долго ли коротко говоря о первых и последних, кого так и подмывает воспротивиться внесению беспредельной ясности в окружающую действительность, мы творим деяния свои ко всеобщему довольству, избытку мудрости и умственной благодати. И станем ратовать за это и впредь, чтобы никто и никогда никак не грустил по каждому горестному поводу обретения новых философических знаний и терминологии.

— 1 —

Первый лейтенант Даглес О'Хампери, заместитель командира, начальник экспедиционного штаба спецгруппы "Лакс", действительный магистр палеографии.

Вдоволь пофилософствовав с добрым доктором Атилом Алмо, Даг Хампер пришел к малоутешительному выводу. В качестве теоретического базиса статьи о дегенерировавших антропоморфах Экспарадиза-Элизиума, как бы ему не хотелось эксплуатировать в научных целях диалектическую до безобразия политкорректность, он вынужден (так ее и перетак!) взять фундаментальную теорию его учителя, адепт-магистра палеографии Тео Сальсы, бывшего у него научным прецептором при подготовке к защите магистерской степени.

Ученый наставник магистра Хампера, маркиз Теодоро Сальса-и-Гассет, также отдавая определенную дань старинному классицизму в философской диалектике, разработал теорию дуалистической социально-политической динамики, им рассматриваемую в историческом контексте преобладания глобально-локальных, не исключая экуменических, циклов принуждения и освобождения, будь то в духовной сфере или в области низменных материальных потребностей.

Не в пример своему ученику, придерживавшемуся довольно объективистских позиций в разрабатываемой им концепции техногенной эволюции homo sapiens sapiens, Тео Сальса основывался на онтологическом релятивизме исторических процессов и сугубом субъективизме их участников. Согласно учению приват-профессора Сальсы, имевшего немало последователей в Звездной империи Террания, политическая история человека разумного представляется непрерывной сменой циклов свободы и несвободы, спорадически протекающих и дополняющих друг друга не только на переходных кризисных этапах, но и в процессе субъективного управления человеческими сообществами, находящим выражение в разнообразных персонификациях индивидуально-группового восприятия действительности.

Коллективистские критерии постижения разумом окружающего его социального бытия маркиз Сальса императивно отвергал, фундаментально не признавая независимое от человека существование различных форм коммунального сознания. Иначе пришлось бы, подчеркивал Сальса, постулировать никем и ничем не подтвержденное предположение о наличии априорных групповых инстинктов, без всяких на то оснований догматически детерминирующих социальное развитие человека разумного. Аналогично тому, как оно формулируется в различных концепциях классовой борьбы, предвечного сословного или этнического разграничения, божественного происхождения власти и тому подобных извращенных умозаключений, предназначенных оправдать пагубное господство одних людей над другими. Вышеупомянутые концепции вкупе с гуманистическим наполнением, доказывал профессор Сальса, достаточно часто приводят к возникновению геноцидальных тоталитарных режимов коммунистической и национал-социалистической окраски, аристократических и псевдомеритократических государственных образований, абсолютистских деспотий…

Полковник синего резерва корпуса имперских рейнджеров Тео Сальса, примерный конфессионер церкви Фиде-Нова, доказательно и обязательно не являлся гуманистом, упрекать тоталитарную власть имевших всех времен и народов за антигуманную мизантропическую практику никогда не упрекал, но он настаивал на том, что групповая этатическая тирания или державная диктатура большинства в той же мере исторически недееспособны, как и единоличный диктат самозваных помазанников языческих, поганых божков и кумиров. По его убеждению, сакраментально демократический глас народа или же ему противоположное всенародное тоталитарное безмолвие нисколько не подобны истинному провозглашению воли Божьей. А древнюю великодержавную традицию апологетического некоего небесного миропомазания на царство земное иберийский гран-сеньор маркиз Сальса целиком и полностью полагал опасной политической парфюмерией, зловонной еретической гордыней самопровозглашенных властей и духовным самоуничижением подданных, превратно низводящих себя на уровень стада безрассудной скотины, будто бы издревле лишенного свободы волеизъявления в качестве объекта субъективного принуждения.

В человеческом сообществе, где управление и контроль субъективны, а управляемые суть покорные объекты социально-эмпирических опытов властей предержащих, невзирая на политические теории осуществляемых естественным конъюнктурным методом проб и ошибок, в целом все-таки наличествует, но не всегда проявляется, положительная обратная связь, позволяющая избегать непоправимых, точнее, необратимых последствий, неизбежных при априорной (ничего тут не попишешь!) ограниченности человеческого познания на индивидуальном или групповом уровнях восприятия. На данном постулате неоднократно настаивал Тео Сальса в своей фундаментальной монографии "Принуждение и освобождение".

С изначальным тезисом профессора Сальсы об исходной ограниченности разума человека, вынужденного стремиться от эволюционного нуля к бесконечности в познании Вселенной, Даг Хампер полнозначно соглашался. Однако, будучи с младых ногтей рационалистом, до зубов вооруженным критическим скепсисом, магистр Хампер отнюдь не разделял религиозных верований достопочтенного учителя, настаивавшего на теологических истоках социальных процессов, где человеку от Создателя всего сущего ригористично предписано бесконечно творить и производить, дабы не постигнуть, но сверхъестественными методами, иррационально, может, интуитивно, в какой-то мере, отчасти достигнуть идеала — уподобиться имиджу мифического отца-основателя, практическим путем устроившего Большой Бум-Бум и давшего ход эволюционному развитию собственных космогонических творений, разумных чад людских, а также совместно наделенных жизнью их неразумных домочадцев в виде флоры и фауны.

Вместе с тем, в теории Тео Сальсы об имманентных, присущих лишь разуму человека социально-политических циклах принуждения и освобождения, Даг Хампер находил несомненное рациональное зерно, позволяющее объяснить экстраординарную деградацию колонии первопоселенцев на планете Экспарадиз в первичных аспектах.

Вне всякого сомнения, первой исторической ступенькой, откуда начался спуск по лестнице, ведущей вверх для других, нормально развивающихся человеческих колоний, на Элизиуме-Экспарадизе стала гиперпространственная чума хроноквантовых компьютеров три с половиной тысячи лет назад. Напротив, на планетах, где социально-политические установки не препятствовали динамичному развитию технологий, катастрофическая пандемия отказов вычислительной техники по всей Ойкумене послужила могучим толчком ускоренному развитию альтернативных кибернетических устройств, стала отправной точкой беспрецедентного роста экспорта технологий или же спровоцировала временный возврат на предыдущую ступень индустриально-управленческих решений.

В то же время во многом страдательным образом весьма болезненно восприняли хроноквантовую чуму автаркические изолированные авторитарные режимы в отдельных солярных системах. Каждый из них, по-своему являясь технократическим, находился в безусловной зависимости от средств коммуникации и бесперебойного управления. Во многих из них немедленно возобладали центробежные тенденции, вызвавшие политическую нестабильность, серийные государственные перевороты, череду системных и планетарных войн на уничтожение. Полностью оправиться от технократической катастрофы некоторые из них смогли лишь через несколько веков, став имперскими протекторатами. В основном благодаря заимствованным технологиям в области биотроники и прибывшим из метрополии вооруженным силам поддержания экуменического порядка нестабильные территории сумели приблизиться к индексу человеческого развития суперлативных миров. Другие же звездные системы спустя тысячелетия по-прежнему пребывают в статусе малоразвитых колоний, sine ira sed cum studio констатировал Даг Хампер, вспомнив несколько реколонизованных планет, где ему пришлось немало повоевать.

В этой диспозиции лейтенант Хампер серьезно расходился во взглядах с полковником Сальсой. Так как немаловажную предпосылку неравномерности развития имперских колоний, протекторатов и суперлативных миров-доминионов Даг Хампер видел в степени спонтанной интеллектуальной восприимчивости человеческих сообществ к техногенной эволюции, в пику Тео Сальсе, утверждавшему примат социально-политической динамики и достойной всяческого сожаления управленческой неспособности ригидных, чрезмерно жестких технократических режимов убедительно отвечать на исторические вызовы времени и окружающей космогонической среды.

По глубочайшему убеждению профессора Сальсы, политические режимы, основывающиеся на технократическом базисе гуманизма или спекулирующие спорадическими гуманитарными идеями, где человек, его индивидуальная или групповая социализация, а гораздо чаще материальное благосостояние, суть цель и средство существования властных структур, склонны впадать в соблазн неограниченного авторитаризма. Такие архиавторитарные режимы в сущности являются одномерными образованиями и лишены видимой устойчивости в исторической перспективе, поскольку руководствуются (большей частью ошибочно) субъективно воспринимаемыми и интерпретируемыми потребностями подданных в незыблемом порядке, неразумно потворствуя их индивидуалистическим инстинктам самосохранения и размножения.

Индивидуально и социально, не всякий человек и далеко не все люди согласны на столь бездумное, близорукое правление. Но на сигналы обратной связи слепые и глухие политические режимы, угодившие в логическую ловушку quid pro quo злоупотребленной власти, выдающей желаемое за действительное, либо не обращают внимания, либо, не дав себе труда разобраться, в чем причины недовольства и злопыхательства, прибегают к малопродуктивным репрессиями против инакомыслящих. И первое и второе пренебрежение общественной солидарностью, настаивал маркиз Сальса, рано или поздно приводят к несоразмерной утрате административной управленческой стабильности.

Одномерные архиавторитарные режимы, извращающие понятие социометрической солидарности, отнюдь не утруждают себя и принципом дополнительности в виде духовного или экономического либерализма, прибегая к эгалитаристским уравнительным методам социального контроля, а также волюнтаристского распределения материальных благ. К тому же авторитарно-гуманистические государственные клики, учил профессор Сальса, довольно часто используют дискурсивные элементы идеологии коммунизма или нацизма, но без их самодовлеющего тоталитарного содержания.

В данном дискурсе Тео Сальса утверждал, что настоящий планетарный тоталитаризм выстраивается вовсе не стихийно, а согласно сакрализованной утопической идеологии, обязательно по четкому управленческому плану логично технократически, где с полного на то добровольного согласия абсолютного большинства управляемых группа властного интереса целенаправленно подавляет рекурсивные проявления свободы во всех сферах общественного бытия. Однако столь абсолютизированное тоталитарное общественное согласие есть явление кратковременное и недолговечное. Засим непременно наступает новый цикл, где вчерашнее дискурсивное принуждение оборачивается сегодняшней рекурсивной свободой с неисчислимыми бедами переходного периода. Подобные социальные катаклизмы не раз происходили в исторической практике государств на изначальной Земле, в различные эпохи экуменической Панспермии, а также случаются с нынешними диктаторскими режимами и планетарными тираниями, чье существование лишено технологической и политической поддержки каких-либо имперских структур, к величайшему сожалению маркиза Сальсы-и-Гассет, иногда использующих в новых колониях тоталитарных диктаторов в узкокорыстных экономических или административных интересах.

В планетарной автаркии, настаивал Тео Сальса, тоталитаризм, не имеющий доктринально идеологических соседей-врагов, является функционально избыточным и теоретически малодостижим без соответствующих технократических предпосылок, труднопредставимых естественных условий и стечения уникальных социальных обстоятельств. А вот авторитарное сосредоточение в руках одного человека или элитарной клики всей полноты власти на планетах, значительно удаленных от либеральной в политической практике метрополии и демократически организованных региональных центров, встречается сплошь и рядом с самыми печальными социально-политическими следствиями.

Так, в ряде планетарных явлений архиавторитаризма обособленное элитарное правительство, доводя до абсурдного логического конца социальное регулирование и ужесточение административного контроля, самопроизвольно и стихийно деструктурировали общество, превратив подданных в живущую одним днем аморфную атомизированную массу, лишенную стимулов к развитию, в конце концов переставшую реагировать на любые команды управления. В результате чего на нескольких планетах, оказавшихся временно недоступными для имперской реколонизации, наступили смутные времена социального хаоса, ужасающей аномии и административной анархии. То есть цикл насильственного принуждения и там тоже менялся на цикл силового освобождения, причем с нежелательной максимальной амплитудой, как одного, так и другого проявления социально-политической динамики.

Оптимальный характер эволюции социальных процессов в доступной Ойкумене, согласно теоретическим посылкам адепт-магистра палеографии Тео Сальсы, может гарантировать минимальное авторитарное групповое принуждение, при непременном условии индивидуалистического освобождения от эксцессивных духовных и материальных тягот, налагаемых политической системой. Иными словами, индивидуальная свобода должна компенсировать или превосходить воздействие на отдельного человека злоупотребленных, хоть и узаконенных, доказательных методов упорядочивания общества.

В качестве доказательств профессор Сальса перечисляет, чересчур много на взгляд магистра Хампера, разноплановых примеров, когда неизбежные неудобства и расходы на общий имперский авторитаризм и военную (признаем без экивоков) диктатуру Звездной империи Террания, призванную отражать эвентуальные экуменические угрозы, возмещаются системным экономическим либерализмом. А политические, экономические, гуманитарные права полноправных граждан империи, как и подданных доминионов и протекторатов, надежно и метаконституционно защищены имперскими юридическими учреждениями и региональными демократическими институциями…

Впрочем, публицистическое многословие достопочтенного учителя Даг Хампер не считал серьезным недостатком, поскольку все политические теории состоят из общих мест; их авторы пытаются доказать уже многократно подтвержденное практикой и в общем-то ломятся в открытую дверь, куда отчего-то не желают заглядывать научные и политические оппоненты творцов-теоретиков.

Научная полемика имеет завещанные с античных времен изначальной Земли традиции и нравы, поэтому профессору Сальсе приходилось неустанно повторять тезис о том, как политический авторитаризм, хотя бы на периферии человеческого бытия, вольно или невольно допускающий индивидуальную духовную и экономическую свободу, способен безболезненно, органично, без серьезных социальных потрясений перерастать в себе противоположный демократический образ правления. При этом вооруженный индивидуализм полноправных граждан империи, подчеркивал профессор Сальса, потенциально не позволяет авторитарным правителям локальных территорий закостенеть в самодержавной ригидности, способствует свободной прогрессивной эволюции и служит социальным ограничителем притязаний на абсолютистскую власть групп интереса и бюрократических объединений, в силу своей иерархической компоновки неизменно пытающихся отдаляться и секуляризироваться от тех, кем они призваны править и управлять.

Правительство может быть и либерально-демократическим, разрешая все, что не запрещено, но в настоящем варианте его поддерживает и дополняет коллективизм в массе социализированных компонентов: традиционных сословий, бюрократических структур, групп интереса. При демократии именно коллективизм, выражающийся в духовном единстве и противопоставительной идентификации социальных элементов различного уровня: семьи, профессиональной корпорации, самоопределяющегося в пространстве этноса, глобальной планетарной территории, локального и имперского патриотизма, — утверждал Тео Сальса, — является основополагающим стимулом вневременного общественного прогресса.

Одновременно, предупреждал маркиз Сальса, солидарная представительная демократия, вынужденно опирающаяся на коллективизм, несет в себе монструозный зародыш тоталитаризма, позволяющий какой-либо социальной группе, разоружив других, предъявить претензии на вооруженную гегемонию и абсолютную власть. При единовластном вооруженном доминировании групповой коллективизм разрастается как раковая опухоль в человеческом организме, где выведена из строя вторая иммунная система. В такой версии политического развития рано или поздно наступает новый цикл принуждения с максимальной амплитудой, а демократия становится тоталитарной. При этом не важно, как оно там себе происходит: с помощью демократического плебисцитарного волеизъявления или насильственным путем государственного переворота-революции.

Чтобы предотвратить чреватое горестными издержками увеличение амплитуды социально-политического цикла этатического принуждения, опять же нужны авторитарно-либеральные методы, воплощенные в освободительной контрреволюционной гражданской войне или относительно мирными средствами, когда демократическое правительство держит под недреманным контролем общественные процессы. Тогда оно наступает на горло собственной эгалитарной песне и отдает пальму первенства авторитарному произволу, поддерживаемому индивидуализмом, а носителей тоталитарного коллективистского начала временно, возможно, бессрочно элиминируют, как оно происходит сегодня и завтра будет осуществляться в имперской политической практике, выражал исторический оптимизм адепт-магистр палеографии Тео Сальса-и-Гассет.

Политологические выводы профессора Сальсы, привязанные к современной истории, так или иначе одобряли приверженцы его научной школы. В том числе и действительный магистр палеографии Даг Хампер. Своих во что бы то ни стало надо поддерживать, как бы ни клеймил в полемическом самозабвении коллективизм и групповщину достославный учитель. Ко всему прочему аргументировано отвергнуть и опровергнуть какую-либо политическую теорию способна лишь чужая теоретическая доктрина. А Даг Хампер вовсе не намеревался беспринципно перебегать в другой научный лагерь. Посему деградацию первопоселенцев Экспарадиза следует всенепременно выводить из социально-политической динамики Тео Сальсы, целесообразных обстоятельств и должным образом сервированных и поданных доказательств.

Вдобавок политические причины, придающие неимоверно веские и до невозможности доказательные обоснования всему и вся, еще более уместны, нежели подведение безразмерного философского базиса под сооружение внятной рабочей гипотезы. Политика — вещь более чем спонтанная и хаотичная, стало быть, придание политической подоплеки аргументам и найденным на планете Экспарадиз артефактам сродни искусству составления гороскопов. Подходит оно абсолютно всем. Главное в астрологии — найти путеводную звезду, под чьим светом нечто или некто родились. Тем более, время и место рождения известны — Экспарадиз-Элизиум три с половиной тысячи лет тому назад. Вот она бывшая колония, под рукой и под ногами. Осталось всего-навсего с большой или меньшей степенью достоверности растолковать, как она двигалась среди других звезд, куда пошли и как докатились до полнейшего политического упадка колонисты Экспарадиза.

Политика приходится как нельзя кстати, если приходится раскладывать по классификаторским полочкам какие-либо противоречивые социальные явления. Политические кунштюки буквально и текстуально годятся на любые случаи жизни. Поскольку из всех областей человеческой реальности политика является сопряженным с риском делом предельно неопределенным.

Тут определенно не случайно, а в силу логики рассуждений, Даг Хампер вспомнил стародавний афоризм: в жизни и в политике все обстоит совсем не так, как на самом деле.

Политика по сути парадоксальна, следовательно, в политическом измерении любой довод становится равно интересен как соратникам по борьбе точек зрения, так и врагам, окопавшимся на иных научных позициях. Если первые пытаются укрепиться в групповом мнении и найти подтверждение собственным мыслям, то вторые, выступая от противного, руководствуются архаичным диалектическим трюизмом: внимательно выслушивать противоположную сторону, чтобы узнавать в лицо врага и понимать, чем он дышит.

Дышите глубже, дорогие коллеги, не волнуйтесь и ни на что не надейтесь, не без доли ехидства предостерегал оппонентов магистр Хампер, набрасывая план будущей статьи.

… В политике все как в политике, почтеннейшая публика, в политических мотивировках познание истины вовсе не означает, будто бы тем самым удастся благополучно освободится от супротивной идеологии. Доскональное изучение обстановки и неприятеля необходимо на войне, но оно далеко не всегда пригодно на фронтах идеологических сражений.

Отнюдь, выдающихся политических успехов как раз чаще всего достигают те, кто обходится без чужеродных истин, упорно проповедуя доморощенные и самобытные понятия, не позволяя объектам пропаганды знать что-либо об аргументах и артефактах врага. Нет ничего лучше, когда не было политических печалей у тоталитарных правителей, сумевших свести к нулю свободу информации. Хотя и у изоляционистов, спрятавшихся за железным занавесом, все отнюдь не идет слава неведомым богам или вселенской энтропии — на то она и политика, если ни один тоталитарный режим не в состоянии в несокрушимом виде продлиться достаточно долго во времени и пространстве…

Раньше всего рушится вознесенная в сферы высокой политики иератическая идеология. Официозным памятникам политического зодчества и канонической пропаганде начинает противостоять неистребимое массовое недовольство через неофициальную контрпропаганду альтернативных источников и средств информации. Вскоре легендарные предания, былое и думы тоталитарных властей и тому подобное политическое мифотворчество утрачивают не только первую агитационную свежесть, но в частном и общем разумении превращаются в полностью несъедобный идеологический продукт.

Если много раз произносить слово "халва" непременно станет слаще во рту у скудоумного обывателя, безоглядно доверяющего властям предержащим, облыжно провозглашающим неразрывную исходную связь с каким-нибудь народом, родом-племенем или свое происхождение от какого-то бога, кумира, тотема. Жаль, пропагандой и агитацией долго сыт не будешь, а от частого монотонного употребления агитационно доходчивые, будь то правильные или неправильные глаголы, утрачивают вербальный и предметный смысл. Таково неотъемлемое свойство политики как явления, где смысловой и прагматической эрозии постоянно подвергаются любые идеологические догмы и благая устремленность в светло-розовую будущность. Даже в среде собственных ортодоксальных сторонников политический догматизм подвержен кардинальным изменениям. Уже второе, не говоря о третьем поколении догматиков, норовит по-своему и по-новому всесторонне истолковать, доставшуюся им по наследству историческую идеологию.

Даг Хампер был всецело на стороне Тео Сальсы, когда тот выдвинул постулат об относительности исторических знаний; из чего для них обоих следовало: политическая история внешне формально выражается в тенденциях, трендах, но абсолютно не имеет внутреннего содержания в виде объективных законов. (Нерациональные спорадические циклы принуждения и освобождения, разумеется, не в счет.) Тогда как любой политической режим, высокомерно претендовавший на некое рациональное знание и следование законам истории, никогда не мог существовать достаточно долго в локальных и глобальных границах, чтобы в течение хотя бы трех человеческих поколений обеспечить преемственность верховной власти.

История — не загнанная кляча, а очень даже норовистая лошадь, приводил сравнение Тео Сальса, на вкус Дага Хампера заезженно зоологическое. Не всем планетарным правителям дано ее объезжать по кривой дорожке. Своенравна наша лошадка, она каверзным образом ждет не дождется и улучит таки момент, когда станет возможным скинуть в дренажную канаву или любезно отвезти прямо на свалку истории горделиво гарцующего наездника, якобы взнуздавшего ее какой-либо исторической необходимостью. Притом достаточно скоропостижно, писал Тео Сальса в монографии "Принуждение и освобождение", история безжалостно расправляется и прощается с приверженцами антинаучных гипотез о классовой борьбе, сословном антагонизме и национальной исключительности.

Пусть с догалактических времен бытующие в человеческих сообществах идеологемы сталинского коммунизма и гитлеровского национал-социализма исключительно живучи словно раковые клетки, но на то она и с древности неизлечимая болезнь тоталитаризма, чтобы летально заканчиваться вместе с пораженным ею государственным организмом. Правда, чаще всего процесс умерщвления гуманистического государства, где все во имя и на благо им созданного или придуманного нового человека, весьма мучителен для тех, кто когда-то с большого невежества опрометчиво поверил, как если бы социальные группы могли быть движимы политическими стадными инстинктам, каковые, дескать надо ни много ни мало, но объективно вычислить и рассчитать. Отсюда также происходят, с позволения сказать, иллюзорные неологизмы: клиология, психоистория и другие уже не столь безобидные утопические измышления, ставшие далеко не гуманной политической практикой.

Практически, современные коммунизм, фашизм и тому подобные гуманистические утопии, как бы они от оного не открещивались, ведут научную родословную из упрощенно дедуктивных социал-дарвинистских воззрений, механистично сводящих политическую жизнедеятельность человека к его биологической сущности. Из чего диверсифицированные по всему спектру партидизма приверженцы идеи сепаратно социализированного благоденствия делают незамысловатый, технически логичный (как им кажется) вывод о единственно возможном употреблении власти исключительно ими самими, дабы счастливо доктринально направлять и политически управлять неразумными человеческими стадами.

Тем не менее, к большому счастью всего рода-племени людского, продолжил мысль учителя Даг Хампер, всякая политика, как бы многим не хотелось обратного, иррациональна и субъективна. Тогда как технологии суть объективны и рациональны. Иначе они не были бы таковыми. Тезис о принципиальной несовместимости реальной политики и мифически универсальных научно-технологических подходов ее регулирования Хампер с большим удовольствием специально выделил шрифтом в предисловии к статье "Экспарадиз: тени в бывшем раю".

Больше сочинить и порассуждать на заданную тему ему было не суждено в один присест. Служба есть служба, и научные умопостроения — ничто в сравнении с искусством ходить строем как в античные времена для тактико-строевой подготовки фаланги или воевать в данном времени и пространстве, где один в поле сам по себе автономный воин и самостоятельный воевода в режиме полной скрытности, если по приказу у него на то хватает степеней свободы и собственных мозгов. Поэтому когда по графику не вернулся из рейда второй полиамбиентный беспилотник экзобиологической разведки, по красной тревоге лейтенант Хампер возглавил разведдозор, чтобы выяснить, что же стряслось с умной боевой машиной "АМТ-чассер".

Высокая градация боевой тревоги оказалась почти напрасной, как и меры боевого охранения; ничего страшного не произошло. Ментатор беспилотника, не совсем без вести пропавшего под камнепадом в паре десятков километров от расположения экзобиологического командно-наблюдательного пункта, остановился на алгоритме пассивного поведения и, протолкнув наружу гравиметку, благоразумно дождался подмоги, дабы не нарушать режим секретности. В самом-то деле, разве может крупное травоядное животное самостоятельно выбраться из многотонной массы камней? Пришлось рейнджерам организовать еще один крупный обвал скальной породы, чтобы под его естественным гравиметрическим прикрытием скрытно вызволить боевую машину.

Вольному воля, спасенному рай, даже если он бывший, тогда как военная рутина есть рутина высшей марки, где избыточные меры предосторожности полагают нонсенсом и произволом начальства лишь нонкомбатанты, никогда не державшие в руках оружия. А вот для людей военных неукоснительное следование боевым уставам и наставлениям есть дело доблести и геройства, когда приходится преодолевать собственную бесшабашность и веселящее чувство всесилия хорошо вооруженного человека.

— … Оружия вам дано совсем не для того, чтобы с бухты-барахты пускать его в ход вверх-вниз, туда его в зад, в обе полусферы… а с целью поддержания постоянной боеготовности, — в сержантском стиле, оставив паузу для смеха, наставительно пошутил по данному поводу первый лейтенант Хампер. — Поберегите адреналин для будущего, братья рейнджеры. Капрал Дин Ли вам все ясно?

— Да, сэр, первый лейтенант Хампер, сэр.

— То-то… По возвращении в "Гнездо орла" всем действовать по распорядку.

Вновь подступившись к проблеме теней исчезнувших колонистов в бывшем раю Элизиум, Даг Хампер просветленно постулировал политкорректный императив статьи, каковой должны разделить или (хотелось бы верить) в минимальной степени оспорить все истинные приверженцы научной школы Тео Сальсы. В кратком виде постулат Хампера гласил: в изолированном авторитарно-либеральном общественном устройстве, придерживающимся идеологического плюрализма, при достижении стадии суперлативной технологической цивилизации отсутствуют объективные предпосылки социальной деградации.

Всякое иное достаточно длительное отступление от сходной модели образа правления и субъективного общественного развития чревато цивилизационными издержками, при определенных условиях способных поставить человеческое сообщество на грань исчезновения. При этом особенно пагубным был и будет детерминированный тоталитарно-демократический отказ от техногенного артифицированного исторического генезиса человека разумного и спустя десятки тысяч лет повторное включение человечества в процесс спонтанной биоэволюции.

Отстаивая исключительные идеалы техногенной эволюции, магистр Хампер не очень-то жаловал правоприменительную деятельность экуменических демократических институций, погрязших в отвратительном коллективизме и бюрократических процедурах, тормозящих научно-технологический прогресс. При прочих равных условиях Хампер отдавал преференцию быстродействующему авторитаризму и к имперской демократии, позволяющей парламентски как угодно судачить-фордыбачить экогуманистам и пацифистам, не испытывал особого доверия. В том, почему демократия может быть тоталитарной, он соглашался с системой аргументации профессора Сальсой. И прежде всего в свете внедрения инновационных технологических достижений, когда имперский военный авторитаризм как нельзя более уместен при сдерживании и профилактике весьма вирулентной инфекции коллективного тупоумия, если охранительно-консервативные пустословы так и норовят вполне демократически отринуть от себя, мало того — воспретить остальному человечеству прогрессивные начинания и распространение передовых технологий, рассуждал магистр Хампер. К слову, технологически колонисты Экспарадиза имели адекватные, сравнительно-исторически, стартовые условия и невообразимо благоприятную природную среду, но, очевидно, идеологически не сумели отделаться от экогуманистической заразы.

… Вот биосфера планеты и освободилась от них всех скопом самым простецким эволюционным образом. Экогуманисты, стремясь соответствовать сумасбродной природе, по всей видимости, пошли на поводу у естественного отбора и натурально стали биологическим видом, не выдержавшим тягот биоэволюции, работающей наобум по вероятностным критериям. Сообразно, ей рано или поздно точно удается, как говаривали пращуры, не ходить за молоком, попадать прямо в яблочко и расставлять фишки по выигрышным местам. Оставшимся в дураках статистические законы природы, по всей вероятности, не писаны, не читаны и не поняты. Для тех же, кто чуть поумнее и способен учиться на чужих ошибках, на заре времен появился рукописный ввод гусиным стилусом; в частности, так было написано: их пример — другим наука. Отсюда мне в напечатанном и (будем надеяться) в опубликованном виде научная статья "Экспарадиз: тени в бывшем раю".

Даже в природном раю человеку, вооруженному разумом и суперлативными орудиями труда, никоим образом, манером, макаром не следует забывать о безопасности. К природе и окружающей среде не стоит оппортунистически подстраиваться, возлагая надежды на авось-небось и полагаясь, будто все само по себе может идти к лучшему в каком-нибудь самом лучшем из миров. Каждый мир в доступной Ойкумене человеку разумному надлежит изящно, изысканно доместицировать, то есть аккуратно, но твердо укрощать, приручать, приучать к устойчивому утилитарному существованию в настоящем и предстоящем пространстве-времени…

Изыскав неологизм "доместикация", терминологически им заимствованный из староевропейских языков изначальной Земли, Даг Хампер восхитился, возликовал и восторжествовал, в радостном порыве разукрасив пансенсорный интерфейс, где он набирал текст статьи, фейерверком многомиллионных радужных цветов и оттенков. Только что ему пришло в голову: квинтэссенцией и лейтмотивом публикации о Экспарадизе у него отныне станет идея о человеке как хозяине, частном собственнике, категорически обязанном в своем пропиетарном вселенском праве изменять и трансформировать окружающую среду с целью сохранения, долговременного резервирования и безопасности стихийно склонной к потрясениям, бедствиям неразумной природной действительности, и потому нуждающейся в присмотре, защите от самоё себя. Зато человек истинно разумный, в новом понимании Хампера, собственно, творец и созидатель, находится уже не внутри тесной экологической ниши, бессмысленно отведенной для него биоэволюцией, а вне естественных ограничений, преступая материальные пределы в познании себя и окружающего универсума. Тем самым в данном смысле трансцендентный совокупный разум экуменического человечества перестает быть как абстрактным следствием биоэволюции, так и конкретной гуманистической причиной, рычагом, на который якобы следует давить-нажимать, дабы добиться желательных кому-либо социально-исторических результатов в отдельно взятом пространстве-времени.

В то же время гуманистический антропоцентризм, разместив человека в равноудаленную точку пересечения всех координат мироздания, считая человеческую особь мерилом, причиной всего и вся, естественно, злоупотребляет субъективным регулированием и технократическим принуждением. Вместо того, чтобы противоборствовать эффектам и эксцессам, вытекающим из принципиально иных причин, гуманисты ищут, но, к величайшей беде своих ближних и дальних, равно находят или же нет некое уникальное обоснование нежелаемых, неугодных им последствий развития в индивидуальном человеческом измерении или в людских сообществах. Называют они сии поиски-искания прикладными гуманитарными науками да единственно верными учениями. Ох, беда-беда тем людям, на ком они бессчетное количество раз пробуют экспериментировать, чтобы в очередной раз доказать и показать несостоятельность поисков химерической панацеи от болезней общества, какими им во многих случаях представляются обыденные каждодневные симптомы, признаки, проявления логичного исторического развития и последовательного прогресса.

Последствия упрямо ищущей человека социальной псевдоинженерии всегда печальны и горестны, какими бы добровольными или насильственными способами, методами не пытались призывать и действовать чрезмерно гуманные экспериментаторы, чтобы терапевтически, чаще хирургически, в силу кем-то произвольно выдвинутой необходимости или объективности инструментально улучшить на прозекторском лабораторном столе, точнее, на Прокрустовом ложе человеческую породу и совершенствовать род людской. Как если бы скальпель патологоанатома вдруг взялся исследовать, модифицировать, модернизировать самого себя, так и гуманисты всех материалистических, идеалистических, религиозных окрасов и мастей пытаются в человеке, а также в человеческих сообществах выявить и (что гораздо плачевнее) по-вивисекторски преобразовать причинно-следственные связи, превышающие гуманистическое разумение, понимание, базирующееся на малодостоверных доктринальных установках, производных от среды обитания, стереотипах обретения информации о себе и мире, нашел нужным отметить Даг Хампер в статье "Экспарадиз: тени в бывшем раю". Хампер даже выделил цветом абзац, где трактовал в первом приближении психологические и классические бихевиористские истоки простонародного, большей частью, гуманизма.

… Ближе всех к типическому гуманисту-вивисектору и модификатору находится он сам, человек разумный (по определению, но вряд ли по существу проблемы), следовательно, корни зла и цветы добра ему удобнее всего искать в себе самом, по аналогии в отдельных людях или, неправомерно обобщая, в человеческих сообществах. Затем к произвольно взятой от сохи, от почвы, от электрической лампочки накаливания или с небесного потолка доктринальной причине резво подводить следствия, а потом долго и нудно ужасаться результатам, когда, казалось, его неописуемо естественные эгоцентрические, альтруистические или еще какие-нибудь психологически стереотипные умозаключения не выдерживают испытания практикой. Но гуманисты — народ непоколебимый методическими превратностями, они продолжают в веках и тысячелетиях днем с гуманистическим огнем и взором горящим с фанатическим упорством, вовсе не достойным никакого применения, сто- и тысячекратно искать человека, близлежащие тривиальные истины, возводя их на философский уровень возвышенного обмана…

А вот и нет, добрые леди и джентльмены! Гуманизм гуманизмом, а ноги у каждого из гуманистов все равно растут из задницы. Туда вам всем и дорога…

В душеспасительную пропаганду гуманности Даг Хампер никогда не верил, умилительных слез над печальной судьбой колонии на Экспарадизе-Элизиуме прагматически проливать не проливал, пусть он (похвалиться не грех, коль скоро ты того достоин) плодотворно и превосходно, судя по магистерской степени, трудился на нивах и пажитях социально-гуманитарных наук.

…Интересно, какие-такие сельскохозяйственные культуры, кроме риса и пшеницы, произрастали у древних гоминидов Экспарадиза на тех самых нивах? По-моему, нива есть нечто аграрное. И что же или кого на деле взращивали на пресловутых пажитях изначальной Земли?..

Магистр Хампер дал себе гастроматическое задание детально выяснить эту аграрно-лингвистическую архаику, возвратившись к суперлативам цивилизации и к информационным ресурсам интергала после шикарно ленивой миссии на пустынный Экспарадиз, где никто и ничего вроде бы не препятствуют рассуждениям на тему, как и почему опустел всепланетный рай внезапно, в одночасье. Разумеется, с точки зрения цивилизованного человека и высоты истории. Хотя для одичавших потомков первопоселенцев рай становился бывшим постепенно в течение двух тысяч лет, для многих и многих поколений одуревших обывателей очень незаметно, но весьма деятельно склоняясь все ниже и ниже к политическому упадку и технологическому вырождению.

Действительно, наверняка на Экспарадизе-Элизиуме этак основательно занимались техносоциальными экспериментами, коль умудрились круто, необратимо, тотально повернуть историю вспять, заметил на полях статьи Даг Хампер. От системных взаимосвязанных суперлативных технологий к хаотичному индустриальному производству и далее дегенераты Экспарадиза катились вниз к ручному труду и мускульной рабочей силе.

… Так-так, через пару сотен миллениумов согласно дарвинистским заветам континентальные гоминиды непременно отрастили бы себе обезьяньи хвосты и с большого исторического разбега залезли на пальмы. Если раньше с неодикарями истово по-варварски не разобрались бы антарктические поселенцы, не пожелавшие надменно пренебрегать плодами и благами техногенной цивилизации…

Благополучие экуменического человечества основывается не на предвзятом манипулировании фальсифицированными гуманитарными причинами, а на аподиктическом, проверенном временем, доказанном историческим развитием разума, объективном потенциале техногенной эволюции, умеющей искусно, искусственно, рационально с течением времени создавать как для отдельных индивидуумов, так и для человеческих сообществ в целом, благоприятную социально-биологическую среду обитания, смягчая, сглаживая, сводя к минимуму негативные следствия когнитивного, по-умному говоря, гносеологического прогресса. Если таковые, признавал таки магистр Хампер, время от времени неуместно проявляют себя по мере экспансивного развития человека разумного и освоительного расширения дарованной ему судьбой доступной Ойкумены.

В доказательство того, как изумительно бездарно ищущие подходящего человека теория и практика могут безнадежно воевать с произвольно взятыми гуманистическими причинами, Даг Хампер воспользовался кое-какими палеографическими источниками изначальной Земли, сначала вспомнив на первый взгляд лишенный здравого смысла лозунг коммунистической России образца первой половины XX века в условной датировке от Рождества Христа. На полном серьезе в письменном виде тогда предупреждали прохожих на улицах: чисто бывает не в тех местах, где убирают, а там, где не сорят. Тем самым предлагалось вместо того, чтобы постоянно подметать и промывать коммунальные места, как оно говорилось, бороться за чистоту, обращаясь на первоисточник всяческого мусора, то бишь к человеку, коего в идеале следует вовсе ликвидировать. (Чтоб не сорил и не загрязнял среду, стервец…) Чем, собственно, и занималось тогдашнее государство, практически, физически, массово ликвидируя так называемые эксплуататорские социальные группы. Зато гораздо хуже у того же коммунистического государства получалось бороться со следствиями общечеловеческого развития, например, с частной собственностью не только на средства производства. Формалистически тогдашние рутенские комми лишили человека всех прав состояния, владения орудиями труда, самостоятельно распоряжения произведенной продукцией, но в полной мере рыночную экономику им отменить не удалось, и за несколько десятилетий советского тоталитаризма в товар превратилась власть, ведь ее они тоже попытались вывести из сферы либерального обращения. В итоге посткоммунистическая Россия, ее бывшие колонии сполна испытали малогуманные пертурбации частичной реставрации общемировых форматов политического и экономического либерализма.

К столь же гуманистическим причинам также обращались в XX веке от Р.Х. тевтонские наци, учинившие форменный континентальный этнический холокост иудейского народонаселения и планетарную войну за жизненное территориальное пространство для германского этноса. В результате территория Германии оказалась разделена на зоны оккупации, а на политической карте планеты Земля вновь появилось в наличии иудейское государство Израиль.

Налицо, отмечал Даг Хампер, мы воочию наблюдаем в истории многих планетарных цивилизаций различной длительности циклы принуждения и освобождения с колоссальной амплитудой издержек эпифеноменальных политических следствий, находящихся вне прямой зависимости от исходных благонамеренных, (понятно, с внутренних позиций), гуманистических посылок в противоборстве с внешними факторами.

Фактически совершенно иначе дело обстояло на Экспарадизе-Элизиуме в условиях, по-видимому идеологически намеренной, коммуникативной изоляции от остальной Ойкумены. (Хм-м… Словно в кошмарной камере псих-одиночества.) Здесь и тогда, не исключено, вышло без надобности, функционально излишним при вероятном отсутствии межпространственных угроз поддерживать на высоком технократическом уровне тоталитарную экогуманистическую демократию.

… Верно демократически избранные планетарные власти (пожалуй, поначалу у них таков был доктринально мотивированный образ правления) пытались по-своему организовать социальный контроль? Возможно, делали заведомо неудачные попытки отчуждать от человека орудия труда и рыночную систему распределения материальных благ по коммунистическим или нацистским образчикам. Однако удобнее всего для наших райских властей, наверное, оказалось не отнимать у подданных революционными методами частные средства производства, разом присваивая себе обобществленные результаты чужого труда, а стихийно, в течение долгих лет, легко установив монополию на образование и техническое обслуживание, неуклонно минусовать общий уровень владения и в совокупности технологической оснащенности производителей и потребителей…

Немалую роль в данном спонтанном процессе, детехнологизации, как его определил Даг Хампер, и в дальнейшем глобальной деиндустриализации должны были сыграть навязанные райским демократическим правительством запретительные экологические меры, естественно, в силу самого лучшего гуманистического целеполагания, усиленная проповедь потребительского аскетизма и возведение в моральную степень требований сохранения в неприкосновенности природной среды обитания на подвластной терраподобной планете.

Чем меньше в распоряжении подданных оказывалось рассчитанных на долгоиграющее автономное пользование устройств суперлативных технологий, обеспечивающих индивидуальные потребности, тем в большую зависимость впадало общество от правительствующего государства, деградируя к первобытному тоталитаризму. Чем примитивнее орудия труда и средства производства, находящиеся в частной собственности, тем априорнее облегчаются задачи технократического регулирования. Далее, вероятно, вообще может пойти неуправляемая цепная реакция социальных запретов на познавательную активность.

…Пусть здесь Рон Тилбо в свой черед пораскинет мозгами, поразмыслит по-соавторски о зловредном этатизме, длительной социальной инволюции, приобретенных технофобиях, ориентации на ретропримитивные цели неофабианцев, экогуманистов, пацифистов и так далее.

Итак, фабиански медлительная технологическая примитивизация тем или иным образом сопровождалась процессом неспешной социальной деградации примерно столетие. Затем на Экспарадизе тоже грянула вселенская чума хроноквантовых компьютеров. И оно пошло тут, поехало вековечное, социально-технологическое со знаком "минус", падение в бездну протоисторического бесправия и анахроничной тирании…

Капиталистической беспорядочной вторичной реиндустриализации на континентах Экспарадиза не получилось, предположительно, из-за вошедшего в обычаи и нравы экологического табуирования, чего нельзя сказать о тех инакомыслящих, кто обосновался у южного полярного круга. Северянам также не удалось задержаться на стабилизированной феодальной стадии с ее развитыми правовыми, договорными отношениями между сословиями, гильдиями, цехами, вместе с кустарным производством предметов потребления и аграрной продукции, поскольку исходно недоставало сословий крестьян и ремесленников, то есть тех, кого можно было прикрепить к земле или к мануфактурам. Натурально, власть имущим осталось обратить алчущие взоры на рабовладение и по типу деспотий изначальной Земли технически логичным самым принудительным способом обеспечивать примитивное производство, товарообмен и потребление. Тем паче мягкие природные условия не требовали приложения запредельных трудовых и производительных усилий, если, утверждал Хампер, опираясь на масштабы и размах дворцово-храмового строительства, сильным мира сего отлично хватало рабской живой силы.

Тем и была отлична, по его выкладкам, сравнительно устойчивая рабовладельческая деспотия от эрратического феодального социально-политического конституирования общества, являясь образцово стабильной тоталитарной ригидной иерархией, потому как она могла быть уничтожена лишь извне, превосходящими силами, чаще всего иного этнического происхождения. Тут-то Даг Хампер и развернулся с ретроспективными примерами из палеографии изначальной Земли, так как нигде и никому в пространстве-времени доступной Ойкумены больше не удалось свалиться на уровень существенно ограниченного временными, а также хозяйственными рамками раннефеодального крепостничества и тысячелетнего необузданного античного рабовладения.

Если рассматривать в философской ретроспективе, то регулятивно рабовладельческое общественное обустройство обладает стагнирующей природосообразностью, чего никак нельзя заявить в отношении конститутивных феодальных порядков, подверженных либертарианским социально-политическим флуктуациям и ускоренной чувственно рациональной эрозии.

Останавливаться на многочисленных палеографических источниках, мечтательно романтизировавших, экстраполируя в далекое воображаемое будущее феодальные бытие и сознание, магистр Хампер не счел нужным. Потому как, в его рассмотрении, их авторы, далеко не научно фантазируя, слишком исторически близко находились к феодализму.

… Тот-то и оно, дорогие коллеги, духовное родство со средневековьем и философскую правоприемность абсолютного большинства социально-политических доктрин XVIII–XXI столетий от Р. Х. не стоит сбрасывать с литературных счетов. Между прочим, наш преподобный Са Кринт и отцы-фиделисты утверждают, что на изначальной Земле в целом относительно долгая эпоха феодализма — явление отличительно уникальное, а романтичные темные века феодальной Европы утомительно долго тянулись в первом и втором тысячелетии до тех пор, пока с помощью святой инквизиции и ей подобных структур христианские церкви не покончили с ложными упованиями на чудеса, магию и колдовство, освободив дорогу просвещению и науке. Таким образом на пути к индустриальному прогрессу динамичная капиталистическая Европа технологически значимо опередила стагнировавшую феодальную Азию, столетиями напрасно ожидавшую мистических социально-экономических свершений от царей-властей, героев, божественных аватар и остальных особо важных персон, просветленных де высшими силами…

Рабовладельческие государства, не преминул мимоходом упомянуть Даг Хампер, тоже не чуждались мистики, шаманских камланий и гипотез о сверхъестественном, то бишь небесно-высочайшем происхождении власти, но (подчеркнуто) в стремлении поработить общество господствующие группы интереса древнейших царств на изначальной Земле гораздо больше полагались на силу оружия. Своего политического апофеоза рабовладельческая власть и конкретно юридический институт рабовладения достигли в тотальном итоге окончательного отчуждения массового общества от права иметь и учиться владеть холодным оружием, был уверен магистр Хампер. Разоружай и властвуй — такова, на его диахронический взгляд, была социально-онтологическая дихотомия рабовладельческого государства.

По-государственному, на берегах египетского Нила рабовладением, например, распорядились задолго до строительства пирамид и обожествления сынов неба — фараонов, титулованных как "жизнь, здоровье, сила", в качестве способа рационального превращения в рабов военнопленных из покоренных племен, сделав из них общеупотребительных и коллективизированных нонкомбатантов.

В общем генерализованном виде, четко формулировал магистр Хампер, всякая деспотия всех времен и народов основывается на тотальном контролировании орудий труда, оружия и, в целокупности, инструментальной деятельности человека разумного. Но, как всякое политическое средство, внутренне государственный контроль субъективен, консервативен и относителен; во многих случаях он не в состоянии адекватно отвечать на давление новых внешних объективных событий, обстоятельств и в целом противостоять абсолютной политической энтропии очередного противоречивого цикла частного способа освобождения от общественного характера принуждения. Тем более, в условиях ограничений на развитие инструментальной деятельности и экогуманистического табуирования техногенной эволюции на Экспарадизе-Элизиуме рабовладельческая государственная власть должна была неизбежно подвергаться идеологической эрозии и дальнейшей микро- и макросоциальной аномической деградации.

Если бы не сингенетический провирус, рискнул предположить магистр Хампер, то спустя три с половиной миллениума после высадки аквитанских колонистов имперская разведывательно-колониальная миссия рейнджеров на планету Экспарадиз тотчас обнаружила бы процветающие точки роста индустриальной культуры технологически вооруженных колонизаторов, пришельцев из антарктического архипелага, а еще где-нибудь на экваториальных островах или же в дикой континентальной местности обязательно нашлись возмутительно примитивные родоплеменные поселения деградирующих гуманоидов, полувымерших от упоительной гармонии с торжествующей природой чуждого человеку инопланетного Эдема.

— 2 —

Полковник Максимилиан Голубердин, комбат-функционер 2-го левантийского класса, главный секретарь службы безопасности фактории Левант-Элизиум, альт-инженер боевых технологий.

И возмущаться негодующе, как и прочувственно упиваться должностными обязанностями или же богоданным местом службы на райской планете Элизиум полковник красного резерва имперского корпуса орбитальных десантников Макс Голубер считал себя в полном праве, хотя обходился без компрометирующих его выражений и возражений, молчком реализуя в собственную пользу служебные права и возможности на деле. Посему никаких словесных роскошеств в форме намеков и полунамеков на проявление каких-либо неуместно интимных чувств он непоколебимо-сдержанно не допускал. Ни во всеуслышание, ни в тесном келейном кругу заместителей и помощников, он обходительно не подвергал критике иерархическую функциональность левантийской организации, где каждый служащий сверху донизу целесообразно находится на своем месте, если туда его поставило всеведающее руководство.

Чем меньше о ваших личных заботах и хлопотах знает вышестоящее начальство, по определению и по должности находящееся на господствующих высотах владения информацией, и нижестоящие подчиненные, туда же стремящиеся забраться, тем больше вы обретаете гарантий истинной безопасности и степеней свободы для непредсказуемых опосредованных маневров в условиях жестких организационных схем, инструкций и приказов.

Непосредственно главсекретарь Макс Голубер не являлся подначальным шеф-директору фактории функционеру 1-го класса Тас Амаль. Но он с ней, словно с прямым начальством, как и с остальными полноправными сотрудниками фактории, был неукоснительно любезен, корректен, куртуазно-вежлив по облику и подобию какого-нибудь заслуженно титулованного имперского нобиля. Меж тем, легитимным имперцем полковник Голубер, пусть он и вынашивал планы стать таковым, никоим образом не являлся, несмотря на беспорочную сорокалетнюю воинскую службу, звание старшего офицера, а также образование, полученное в Кастальской академии орбитального десанта и Франконском унитеке. И по рождению, и по происхождению главный начальник системной безопасности фактории Левант-Элизиум отъявленно был чистопородным левантийцем, так как четырнадцать поколений бирутенской фамилии Голубердин совокупно родоначальниками, отпрысками, их телами и душами без ненужной огласки принадлежали Леванту, неизменно находясь на хорошем счету у вечного рексора тысячелетиями всем известного в доступной Ойкумене торгово-промышленного консорциума, но по-прежнему остающимся тайной организацией теневого бизнеса.

Тринадцать лет назад полковник Макс Голубер к тайнам Леванта, его тенелюбивым людишкам, их делишкам не имел ровным счетом никакого отношения. Как надежно законсервированного агента его не растрачивали по мелочам, он честно, без задних, каких-нибудь там преступных мыслей служил в корпусе орбитальных десантников, покуда не произошла редчайшая техническая катастрофа флаг-трансбордера полковника Голубера. Весь личный состав штаба стеллс-регимента вместе с командиром части героически погибли на боевом посту, а после положенных реституционных процедур в течение трех лет в амниотическом центре эксцентричный полковник подал в отставку, отказавшись от должности и звания бригадного генерала. Тогда он очень нервно потряс корпусное начальство и братьев-сестер по оружию поразительно публично примкнув к движению экогуманистов. Официально или полуофициально в утрате лояльности империи его не обвинили, но несколько вызовов на дуэль от бывших сослуживцев и однокашников по академии он все же получил, а в живых он остался, потому как едва ли не по решению самого тайного рексора очутился в законспирированном месте, на планете, полностью оторванной от Ойкумены, но, конечно, не от Леванта, который везде умудрится сунуть свое весло и затычку в каждую бочку с нелегальной психотропной дурью.

В преступной вездесущности Леванта главсекретарь Голубер не сомневался, поскольку во время восстановления в амниотическом центре орбитальных десантников он получил неопровержимые свидетельства вековых фамильных связей с левантийским бизнесом. Пусть весьма убедительные данные о своем происхождении, о семье, родственных связях, урожденных креденциалах он получил достаточно конфиденциально при введенных в заблуждение внешних системах слежения и умно обманутом мониторинге боевого информационного модуля, но об армейской карьере тогда не могло быть и речи. С этаким набором криминального компромата о его офицерском досье-кондуите следовало забыть начерно, набело и поскорее. Но вскоре, всего через год на Элизиуме, а тем более теперь, он худо-бедно перестал быть так уверенным в необходимости и далее решительно оставаться левантийским функционером. Хуже того, он, сейчас вообще не может с достоверностью ответить самому себе: кто он? кем стал? кем был? куда ему стремиться? Единственное, о чем Макс Голубер не вопрошал в духе древних гностиков, так это о том, куда же его бессмертную душу и бренную плоть телеологически забросило после воскрешения в амниотическом центре. И так ясно. Аккурат вот сюда, на планету Элизиум, несомненно, обретающуюся в одном из малоизвестных секторов метагалактики. Вместе с тем, собственная его биография, собственно, мироощущение ныне ему представлялись набором противоречивых стереотипов, голословных фактов, подозрительно нелогичных утверждений. И на самом ли деле он является неким Максом Голубером, уроженцем,

как ее кличут, свободной планеты Бирутениа Гайн?

Теперь он был вовсе не так убежден, скорее наоборот, как если бы полковник Голубер, по-дурацки радуясь, оставил службу в орбитальном десанте, потому де ему гормоны в голову стукнули, и захотелось, спустив портки, предстать перед всей Вселенной патологическим женоненавистником и чуть ли не лицензированным кондовым гомосексуалистом. Будто бы он считал имперский космодесант ни спереди, ни сзади никуда негодным бабским войском и душевно болел из-за того, мол, что личный состав многих десантных подразделений более чем наполовину состоит из циничных и морально развращенных военнослужащих-женщин. Кстати, после того как некто Макс Голубер устроил в трансгалактических масс-медиа психоаналитический стриптиз, где среди остальных неприличий признался в скрытой мизогинии, из четырех вызовов на дуэль целых три пришли ему от былых сестер по оружию.

Куда ни шло, если находишься под воздействием дидакт-процессора в амниотическом центре, с ним не больно-то поспоришь, как и с левантийскими пиар-боссами, жестко приказавшими ему участвовать в скандальных выступлениях сумасшедших экогуманистов, в ихних гнусных политических ток-шоу и говорить там строго по расписанному неизвестно кем сценарию. Но вдалеке от политики, от власть да влияние имущих, когда сам себе ты хозяин-барин на дикой планете, действительное или мнимое прошлое представляется не столь однозначным.

Постольку-поскольку, но пост главного охранника фактории Левант-Элизиум не был связан с обременительными каждодневными обязанностями Макс Голубер имел достаточно свободного времени, чтобы досуже поразмыслить без треволнений о днях минувших и попробовать практически проверить, чему его научила жизнь и насколько ей соответствует повторение пройденного в амниотическом центре, теперь ему тоже казавшимся змеиным гнездом левантийцев, ухитрившихся превратить честного офицера в бандита, если не с большой космической дороги, то уж точно из метагалактического захолустья.

С первой и третьей позицией такого, хоть как-то приближенного к реальности жизнеописания, Макс Голубер был точка в точку согласен, как и с тем, что он был и есть высококвалифицированный специалист по боевым технологиям, где бы и чему бы его ни учили. Наверное, попусту на мозги ему не всегда капали, не везде извилины запудрили, дали кое-какие нормальные знания, умения, навыки, если приняв под свое законное ведение системы охраны и самоликвидации Северной научно-промышленной лаборатории, а также штаб-квартиру фактории, тоже дислоцированную в высоких арктических широтах, где, как известно, не водится глючная вирусная дрянь, полковник Голубер обнаружил и негласно взял под полный контроль гораздо более интересные объекты: с некоторых пор в его руках оказалась аппаратура, астрономически-дистанционно управляющая планетарными деструкторами, предназначенными уже для уничтожения четвертой планеты системы и ее естественных спутников. Сам он разрушать Элизиум не имел никаких злостных намерений и, злорадно потирая руки, мог сейчас воспретить совершить непоправимое кому-либо еще.

… Пускай-пускай какие-нибудь негодяи нынче попытаются воспользоваться суперлативными взрывными устройствами стационарного базирования. Мне равненько все пригодится. Левант, право слово, шантажировать бессмысленно — слуги дьявола-рексора в два счета издали пустят мою райскую планету в тщательный распыл, — но если в солярной системе появилась бы юридически и политически значимая сила, то стоит поторговаться за восстановление честного имени оклеветанного злодеями офицера-десантника, (подумать только!) предательски одурманенного продавшимися левантийцами докторами-мозгодавами…

Задумчивый полковник Голубер выдохнул облачко ароматного табачного дыма и, хрипло крякнув, поперхнулся, глубоко затянувшись толстой сигарой. Помнится, раньше он не курил ни сигар, ни сигарет по экологическим убеждениям. Может, оно так и было. Хотя в собственное честно-благородное батальное десантное прошлое Максу Голуберу хотелось истово верить без малейших колебаний. По малой мере, точнее, по большому военному счету его настоящие боевые навыки можно было приобрести лишь на действительной службе в орбитальном десанте или в рейнджерах.

… Навряд ли левантийцы так ловко нагадили мне прямо в череп, чтоб я вчистую забыл о рейнджерском опыте, когда б он у меня был. Не может такого быть, если я на дух не переношу чванливых рейнджеров, а они, наверняка, украдкой да тайком объявились на моей планете, коты помойные. Ну-ну, им нынче не всё, скотам, будет масленица, ужо устрою я вам жирный вторник отпущения грехов… Странные, однако, идиомы были у моих бирутенских предков, если, конечно, левантийцы не состряпали и эту легенду о давних корнях семьи Голубердин…

Нынешний комбат-функционер 2-го левантийского класса Макс Голубер, готовясь к нуль-перемещению с инспекцией на субтропические острова, затерянные в океанических просторах южного полушария вдалеке от континентов, куда по его вероятиям уже проникли не шибко любимые им рейнджеры (вон сколько их, подлецов, видимо-невидимо, кишмя кишит в планетарных окрестностях!), принял к исполнению окончательный план действий.

… Не тут-то было, милостивые государи и государыни. Нате вам наше с кисточкой, на большой-большой палец с покрышкой и присыпкой…

Здесь, на планете Элизиум, он хорошо знал, ни на йоту не сомневался, был абсолютно уверен в одном единственном неоспоримом факте. Он давно и бесповоротно пришел к мысли сделать все вообразимое, паче чаяния невообразимое, обороняя местных подопечных аборигенов от имперских громил. Будь то подлые уклончивые рейнджеры, нахрапистые спейсмобильные дуроломы или собственные подчиненные — серийные убийцы из левантийских крыс-наемников — он обязательно защитит своих трогательно беспомощных дикарей. В опекаемом им туземном племени, обитающем на дальнем южном архипелаге, только он один, Макс Голубер, право имеет карать, миловать, наставлять на пути истинные островное народонаселение. Там, на блаженных островах Максимилиана, находящихся под благотворным покровительством, так сказать, божественной тени великого духа Элизиума, было в бытность доселе. И отсель жизнь грядет не вотще (ах уважали же наши пращуры краткие образные наречия), а в четкой сообразности с его долгими рачительными расчетами и подробными предначертаниями.

… В деталях, все и вся у нас идет по плану, крепко-накрепко расписанному, как и во всей — чего тут греха таить? — фактории Левант-Элизиум с ее купным содержимым: подразделениями научников, производственными участками, классифицированным, хм, персоналом, порученным моему охранительному попечению. Эх, крепка левантийская порука! Прочно вяжут, мафиози, по-мужски, с понятием… Уважаю…

— 3 —

Приват-эксперт Таисия Амальгеймер, научный функционер 1-го левантийского класса, шеф-директор фактории Левант-Элизиум, адепт-магистр нанобионики, доктор вирусологии и медицины.

Всеми многоуважаемая и любимая левантийская гран-дама директрисса Тас Амаль, очевидно всем и каждому, с женским интуитивным пониманием вовсе не директивно-административно обращалась с сотрудниками фактории, на диких задворках Ойкумены мужественно руководя и неусыпно манипулируя не одним лишь промышленно-исследовательским оборудованием. Причем, как это обыкновенно свойственно ученым мужам в черных академических мантиях, высокообразованным дамам в синих чулках или деловых костюмах, она отнюдь спесиво не брезговала использовать не по назначению понятийный аппарат, методологию научных исследований в отношении и тех, кто находился вне области ее функциональных обязанностей, к тому же по врожденному либо приобретенному невежеству не руководствовался интеллектуальными потребностями. Она не замыкалась высокомерно в шикарном директорском кабинете, будто в какой-нибудь позолоченной башне из слоновой кости, в каких, по слухам говорят, обитают большой бизнес, чистая наука да искусство. Тас Амаль не гнушалась сердечно общаться с людьми, а между делом внимательно рассматривать их грязное белье, тщательно изучать досье-кондуиты и мотивы поведения персонала фактории, в том числе и не подчиненного ей по команде главсекретаря службы безопасности полковника Макса Голубера; его лейтенантов — левантийских горилл-секретчиков она отлично знала в лицо и по кличкам, а также визуально и в порядке номеров — безымянное пушечное мясо, то бишь расходный рядовой материал из крыс-наемников, набранных с бору по сосенке на недоразвитых планетах.

Последние были для мадам Амаль не так уж и равны — кто они там в сравнении с ней? — но они тоже входили в сферу ее интересов, подобно исследуемым микроорганизмам и разрабатываемым наноскафам, на равноправных началах. Точно так же, вовсе не равнодушно, но по-исследовательски увлеченно, иногда не без доли эмоциональной окраски, она ахала-охала над своими маленькими питомцами, тихо умиляясь их послушности или громко проклиная за отрицательные результаты экспериментов. Тогда многим казалось все же искренне доброжелательно относилась шеф-директор Таси Амаль и ко всем членам человеческого сообщества фактории Левант-Элизиум.

Однако, фактически, приятная глазу и слуху грубых мужчин мягкая женская эмоциональность, вполне простительные капризные настроения и очаровательно роскошная простота общения давным-давно стали для миледи Амаль, чьи нынешние звание и должность соответствовали в левантийской табели о рангах чину имперского дивизионного генерала, всего-навсего умелой психологической маскировкой холодного бестрепетного экспериментатора-бюрократа. Мадам Амаль и виду никогда не подавала, что те люди, с кем она ежедневно общалась, ей представлялись не более и не менее как безмозглые организмы-носители биотронных имплантантов, наноскафов, эффективных бактерий и вирусов. В ее глазах, никак не отражавших жутких глубин души левантийского шеф-директора, нелепо ходячие и глупости говорящие макроорганизмы рационально-прагматически ничем не отличались от испытательных стендов, автоклавов, чашек Петри, где проходили проверку и вызревая блаженствовали милые ее сердцу ученой дамы обворожительные малютки, видимые только под нейтринным микроскопом. А по соседству в комфортно оборудованных клетках-вольерах находились симпатичные зверюшки побольше; там тоже ждали ласкового хозяйского слова добродушной тетушки-доктора, ее поглаживаний-похлопываний биохимически прирученные четырех- и шестилапые лабораторные животные.

Притом не забывала таки технологически присматривать и наблюдать адепт-магистр Амаль за прямоходящим куда попало двуногим штатным оборудованием фактории — не меньше, скорее, больше, чем подопытное зверье визжащей, лающей, гавкающей, верещащей, невесть что болтающей — человеческой сворой.

Без вести, без ее ведома, без вклада в науку у доброго доктора Таси никто не пропадал, весь персонал фактории находился на невидимой, но ощутимой сворке. Если же кто-то куда-то исчезал, то согласно опытам и наблюдениям они носили экспериментальные модификации нанофагов и нейровирусов-интерполяторов, изучаемых адепт-магистром Тас Амаль. А эксперименты должны продолжаться, невзирая на имманентную лабильность человеческого фактора, для чего в Леванте везде и всюду имеется социально-технологический контроль не хуже, а даже эффективнее, нежели в терранских имперских структурах.

Структурно и организационно, (и второй критерий, друзья мои милашки, гораздо важнее первого) шеф-директору левантийской фактории сверху от Леванта положено в любой момент ожидать от мизерных подчиненных и обслуги мегаломаниакальных пакостей. Потому как всякому из малых сих лестно стать функционером-генералом и уместно, если того пожелают далеко и высоко (хе-хе, им, дрозофилам, страшно сказать кто), где-то в нашей Вселенной или за ее пределами будто бы судьбоносно решающие, кому быть, чего не миновать, дабы одни самонадеянно не заносились и не зарывались, а другие отчаянно тщились-надеялись занять места в лидирующей группе.

… Как же, как же! Порой слыхали-слыхали коммунальную сказочку о первых и последних: пустите Дуньку-кухарку заправлять Европой в имперской метрополии…

До сих пор Тас Амаль лидерства и кормило директорской власти из рук императивно и оперативно не выпускала, легкими касаниями непринужденно справляясь с нервно дышащим ей в спину конкурентами, вожделеющими ее административных прерогатив и бюрократических привилегий. Так, двое заведующих лабораторно-опытными участками просто-напросто стали жертвами неосторожного обращения с вирулентными культурами экспериментальных микроорганизмов, третьим, начальником производства, аппетитно закусило лабораторное животное — по невыясненной причине вырвавшийся на свободу из вольера свежеотловленный и потому опасно дикий полозубый гиеномедведь.

… Придурок полоумный, никогда нельзя пренебрегать мерами безопасности и передвигаться на базе без универс-пояса, тем паче в приятно-изрядном подпитии после дружеского суаре у шеф-директора фактории…

Чуть-чуть посложнее ей пришлось с трезвенником-гомосексуалом Голубером, главсекретарем по безопасности, но шеф-директор Амаль позаботилась о том, чтобы ему предоставить полную свободу рук в обращении с обожаемыми им гуманоидами. Полноценная занятость полковника была гарантирована. Чем бы дитя себя не тешило, лишь бы на нее всех собак не вешало.

… Он, мудило-педрило, почему-то решил, словно бы его инспекционные поездки по планете и ближнему космосу ей по-женски гетеросексуально ни на полстолька не интересны. Будто?..

Тогда она достаточно поразмыслила, как разработать несколько моделей новейших аппаратных наноскафов и шунтировать временный скрытый контур слежения через имплантированные омнирецепторы или от внешнего макросенсора напрямую к блоку субоперативной памяти боевого информационного модуля реципиента. Через полгода кое-что получилось. Хотя в серию ни одна из разработок не пошла — наноскафам не доставало стойкости — любознательная шеф-директор получила предварительное представление, чем там тешится-чешется не без ее помощи сексуальноозабоченный полковник на островах в южном полушарии. Для того же она подкинула ранее некурящему Голуберу занятную идею ингалировать продукты горения вселенски космополитичной культуры табака из семейства террагенетических пасленовых, так как содержащийся в табачных листьях натуральный алкалоид никотин, спонтанно мутировавший в местных условиях, является чудесным профилактическим средством, предохраняющим слизистые оболочки носоглотки и гортани от заражения сингенетическим провирусом. Пропозиция магистра Амаль обрела развитие, и теперь у заботливого Голубера гоминиды самоотверженно, неотвязно трудятся на плантациях табака.

Тас Амаль в данной пропозициональной связке не отвергала идею о том, что одичавшие потомки аквитанских первопоселенцев некогда смогли выжить и принять производный нейровирус в качестве любопытно-забавного симбионта, возможно, по причине неумеренного табакокурения прародителей. Но скрупулезным исследованием табачного дыма она не увлеклась, поскольку не находила практической пользы в изучении благодетельных для туземцев симбиотических взаимосвязей, если экономически намного перспективнее углубленное изучение и доскональная разработка девиантного психотропного потенциала различных культур нейровирусов Элизиума.

То ли дело внедрение разработанных ею модификаций перинанитальных нейроафродизиаков и секс-стимуляторов! Комплексы стимулирующих наноскафов, в промышленных масштабах производимых факторией, позволяли многое. С помощью одной из уникальных модификаций, миледи Амаль (вот где потеха!) удалось заставить напыщенного болвана Голубера сменить в одночасье сексуальную ориентацию, и вместо мальчиков дикари стали приносить ему в жертву исключительно девочек.

… Сейчас, полагаю, наш любвеобильный полковник докурил послеобеденную сигару и, будьте готовы… а он всегда готов явиться перед своими дикими воспитанницами. Хе-хе, богоявление по графику. Его божественной любви все дикари покорны… Ох, держите меня, умру со смеху… Бог из машины есть любовь… Ха-ха-ха, метафизика пополам с половым размножением… Вселенский психоанализ, ах, божечки мои! Любовь всегда права и правит Вселенной генитально и вагинально. Ах-ха-ха! А полюбил бы живчик яйцеклетку, кабы не половой диморфизм?..

Развеселившись, миледи Амаль аж пожалела, что анимизм и мифотворчество — всего лишь остроумные выдумки первобытных гоминидов, где-то когда-то впервые приступивших к экспликативному изучению окружающей действительности. Реально и актуально, она бы сама не отказалась где-нибудь в кулуарах научного симпозиума по нанобионической амниотике вживую встретить бога-батюшку, этакого библейского рater noster под ручку с матушкой-природой, чтобы хором посмеяться над тем, как они (с позволения сказать, по-родительски, неважно, вместе ли, поодиночке) славно и креативно пошутили над мужскими и женскими особями, придумав стыдливую греховную дистрибуцию человеческих генов половым путем и порочное непристойное производство.

Первородные грехи человечества и попутно религиозная мифология, теологические и философские концепты адепт-магистра Тас Амаль интересовали вовсе не отвлеченно экзегетически. Все же гуманитарными данными никому не стоит пренебрегать. Вот и актуализированные мелкие, крупные грешки окружающих, проступки, преступления, интеллектуальную недостаточность, ей представлялось, она умела искусно оборачивать в личную и наличную пользу, чему свидетельство — ее плодовитое почти 70-летнее сотрудничество с Левантом, из них 5 лет в одной из своих ипостасей успешно возглавляя факторию на Элизиуме. К сожалению, с первой, самой старой инкарнацией Тас Амаль, еще в прошлом году руководившей подпольной факторией на Иорда Далет, пришлось несолоно хлебавши распрощаться. Впрочем, работу с боевыми макроклонами людей и животных, а также их воинское применение магистр Амаль здешнего, так сказать, елисейского полевого образца не считала специфически многообещающей. Но обмен, каким он там ни есть, научным опытом и последующее слияние архивированной памяти двух-трех, а еще лучше множества воплощений, сулили весьма привлекательные перспективы. Сходных позиций должна придерживаться и ее другая инкарнация, на нынешний день являвшаяся добропорядочным прикрытием елисейской отшельницы в миру, на суперлативном Теллусе, где приват-эксперт Тас Амаль под фамилией второго мужа вполне открыто и самозабвенно занималась законной нанобионикой и микробиологией в собственном научном центре "Дивион", но памятуя о светских обязанностях и о популярных масс-медиа, испокон веков уделявших немало внимания сказаниям о баснословно богатых и вселенски именитых персонах. В интергалактических сенсациях значилась и адепт-магистр Тас Далкин, в девичестве Райнер, 5 лет тому назад в зрелом столетнем возрасте остросюжетно прибегнувшая к эвтаназии, чтобы нынче на выходе из амниотической машины в третий раз выйти замуж. Как наигранно ужасаются перигалактические таблоиды, знаменитой "дважды веселой вдове", очень не терпится не сегодня-завтра вторично обвенчаться церковным браком, представ в пансенсорных выпусках светской хроники уже юной прусской княгиней фон Дашкофф.

Своей теллурианской ипостаси научный функционер 1-го левантийского класса Тас Амаль нисколько не завидовала и к сиятельному жениху-князю ее не ревновала. Во-первых, глупо завидовать самой себе любимой и единосущной, находясь, хоть и в захолустной фактории Левант-Элизиум, зато в здравом уме и в объединенной твердой памяти двух мемоархиваторов. Во-вторых, невесте перед свадьбой еще предстоит узнать, (ах, коротка девичья память в казенном чреве амниотического резервуара!), вспомнить, кто она такая в социализированном левантийском исполнении, реально и актуально. В третьих, пять лет назад, когда ее безмозглый клон пошел на эвтаназию, данное предержащее тело шеф-директора фактории претерпело значительную эндокринную модернизацию, исключающую неуместные чувствования, гормональные передряги, физиологически-висцерально присущие прекрасному полу.

Чисто соматически по всем внешним данным директрисса Амаль оставалась очаровательной и обаятельной молодой женщиной на вид фенотипической блондинкой лет 25–60, но у нее необходимые железы внутренней секреции были бестрепетно заменены на мужские аналоги. Когда б ей того ни захотелось, к ее услугам был метаболический процессор, где через два-три часа она бы полностью превратилась в красавца-мужчину с подобающими первичными и вторичными половыми признаками. Но покамест андрогендерный облик ей был без надобности, если глупые женские гормоны не восставали средостением более нежели мужскому умопостижению чужого бытия и сознания Таис Елисейской, как она себя любила называть, смотрясь в пансенсорное отражение внешнего макросенсора, подключенного к ее имплантированному научно-исследовательскому информационному модулю.

… Друг мой, зеркальце, солги. И расскажи им сказку для больших и маленьких…

Любуясь собой, Тас Амаль ни в малейшей степени не испытывала какого-либо себялюбивого благоговения по поводу собственного тела, данного во благовремении в гинекологических формах и пропорциях. В ее представлении идеальным носителем разума было бы овеществление гармоничной комбинаторики наноскафов, бактерий, вирусов с пластичной метаморфической коммутацией, адекватно отвечающей тем или иным запросам. Тогда как эволюционно ущербная модель в форме обезьяночеловечьей плоти стала бы содержательно естественной средой обитания интегрированного перинанитального интеллекта, удовлетворения его энергетических потребностей и расширенного воспроизводства. В познании оного, как она его именовала, гипергуманизма в нанобионике адепт-магистр Тас Амаль уже совершила немало только ей известных научных открытий, имея далеко идущие намерения сделать еще больше, никого не посвящая в свои микро- и макродостижения и самые дальние цели.

В выполнении же ближайших задач шеф-директор Тас Амаль не находила (само собой подразумевается, любимые друзья мои!) особых трудностей. Посему в ее исполнении искусство управлять людьми и событиями сводилось к трем незамысловатым, по ее понятиям, обстоятельствам субъективного манипуляторства. Как она была убеждена, умные-разумные люди, обстоятельно считающие себя отпетыми материалистами, тут как тут предстают отъявленными идеалистами, коль упоминается о взаимосвязи человеческих полов, взаимоотношений власти и подданных, а также, как ни странно, об ублаготворении объективных телесных потребностей.

Каждый из трех вышеупомянутых основополагающих стимулов-этосов, правящих мирами и людьми, — разумеется, в интеллектуальном самолюбовании и дискурсивном любомудрии Тас Амаль, — для большинства умников, принимающих решения, практически является своего рода мировоззренческой кантианской вещью в себе, якобы не доступной их чувственному рациональному познанию. К примеру, интеллигибельность форм правления у них проявляется в сакрализации монархии, республики, притом обе эти институции располагаются в метафизической области умозрительной дихотомии авторитаризма и демократии, не говоря уже о пресловутом корпоративном духе, на чем держится левантийский мегалоконсорциум, никак не будучи притчей во языцех. По крайней мере для сущих не извне, а внутри него.

В то же время половое размножение, вроде бы внутреннее, индивидуалистическое дело каждого в абсурдном философском обобщении становится стереотипным любовным кумиром или мерилом того, в какой градации человек в собственном индивидуальном бытии является общественным существом, надо полагать, легко поддающимся коллективизаторскому контролю и социально-психологическому табуированию. Будь то развратники-матри или фарисеи-айди, у приверженцев обоих доктринальных направлений конститутивный познаваемый коитус-секс по-кантиански ни с того ни с сего превращается в регулятивную, организующую и направляющую любовь (вероятно, с корыстной надеждой на взаимность) к некоему богу, к какой-либо родине, правительству. При этом в данной весьма функциональной репродуктивности и расположенности социально оргиастически, вернее, индивидуально оргазмически провозглашается метафизический принцип единства, отменяющий в высшей любви лишь предполагаемую рассудком фракционность субъекта и объекта.

… Хи-хи, двое стыкуются в коитусе, чтобы помимо оплодотворения яйцеклетки в брачных узах ублажить третьего, того, кто присвоил себе право первой ночи. Да-да-да, друзья мои, соединяй любящие сердца и властвуй. Мне кажется, всю свою жизнь я, как грамотный менеджер-этолог, именно этим и занимаюсь, с любовью к животным и людям…

Очень занимательным, с научной точки зрения доктора Амаль, в смысле ее понимания прикладной этологии как науки о менеджменте, был также третий стимул коллективного функционирования не очень-то разумного рода людского — его отношение к репродуцируемым человеческим телам и их потребностям.

… Оплодотворяйтесь и размножайтесь, мои миленькие. А добрая тетя доктор вам кушать приготовит…

По разумению Тас Амаль, маленькие карикатурные человечки довольно забавно, не без политического умысла, чванятся и кичатся тем, что их как бы создали по образу и подобию неких антикварных божеств, или же они сами сотворили себе таковых (хм, иногда футуристически) по собственным аналоговым лекалам.

… Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты! Одних идеалистично боги нарисовали и конструктивно, как смогли, воплотили; другие самостоятельно материалистично, по мере мизерабельных талантов своих, очертили себе схематично высшие силы, смоделировали их и сами горделиво стали в строй богочеловечества. Палка, палка, огуречик, появился человечек и — трах! — объявил себя божественной точкой отсчета. В обоих же случаях на деле сфабрикована регулятивная модель для политических целей управления и контроля. Обожествленные тела, философски миропомазанные на царствие земное и небесное, идеально подходят для того, чтобы ими вполне материально править и расправляться, если получится, с теми, кто не согласен с всеобщим антропоцентризмом. Фикция или не фикция? Вопрос не в том…

Далеко не фиктивно и не окказионально, отнюдь не в силу спорадических политизированных мотивов, во многих мирах религиозные айди и гуманистические матри частенько центростремительно объединялись, чтобы эффективно противостоять клонированию человеческих тел, рассуждала Тас Амаль. В ее понимании простонародной обывательской деификацией, то есть обожествлением, граничащим с низкопоклонством, низменного и жалкого человеческого тела также объясняется длящееся тысячелетиями всеполитическое, хотя и не слишком распространенное, неприятие кибернетических и биотронных имплантантов.

… Неприятно, но факт: оголтелый имперский милитаризм и махровый техногенный перфекционизм строго спрашивают и не дают по-настоящему развернуться идолопоклонникам неизменного телесного начала. Дай им волю, простаки-натурконсерваторы принесли бы в жертву золотому человеческому тельцу весь артифицированный прогресс. Вот где бы настала райская благодать во Вселенной! Словно у нас на Элизиуме…

Шеф-директор фактории Левант-Элизиум была не против научно-технологического прогресса вообще, однако по принадлежности личных приоритетов желала, чтобы ее частные передовые разработки в нанобионике оставались в монопольном индивидуальном ведении не кого-нибудь, а ее самой.

… Само собой частное становится общественным, когда обожествленное тело-кумир надлежит индивидуалистически ублажать комфортом, гедонистически услаждать чревоугодием и похотью. Воскуривать фимиам плотскому идолу, потчевать его дурманом-ладаном, наркотиками, психотропными препаратами во имя высших метафизических наслаждений, все же имеющих конкретную биохимическую природу. Тут-то мы вас от всего левантийского сердца и угостим, накормим нашими новыми психодирективными наноскафами…

Тас Амаль здесь с наслаждением вспомнила, как скормила один из экспериментальных комплексов легкомысленному вагантеру Лаксу — заядлому любителю причаститься легкими гормональными наркотиками и церебральными стимуляторами. Психотропный эффект и политические последствия превзошли ее самые смелые ожидания.

… А в причинах содеянных девиаций наш многоликий, откровенно говоря, интерполяционный рексор может винить собственное дистрибутивное величество, точнее, все свои гнусные коммерческие сущности, от первой до последней. Если они хотят развязаться с нами, то мы не желаем порывать нашенские довольно-таки тесные дружеские связи с левантийским консорциумом. Наши политические планы сюжетно, субъектно и комплотно, объектно признавая, словно добрая культура вируса-интерполятора, частенько найдутся внутри чужих планов. Чисто конкретно… По природе легко человеку быть богом. В натуре…