"Интеллидженсер" - читать интересную книгу автора (Силберт Лесли)

10

ЛОНДОН — ДЕНЬ, МАЙ 1593

Пока городские констебли обыскивали жилище Кита Марло, а также его бывшего сожителя, Роберт Поули энергичной походкой направлялся к Уайтхоллу для встречи со своим нанимателем, сэром Робертом Сесилем.

Сорокалетний шпион был высоким и ловким, несмотря на распутную жизнь. Густые, коротко подстриженные черные волосы, грубые черты лица и змеиные глаза, которые ничего не упускали и завораживали всех, на кого он устремлял взгляд. Говорили, что он способен принудить человека добровольно отдать свою жену или жизнь. И это было верно.

Поули только-только вернулся из Флюшинга, голландского порта, оккупированного англичанами. Восемь лет тому назад Испания вторглась в Нидерланды, и английские войска помогали протестантским союзникам в их странах изгнать испанцев с голландской земли. Поули доставил письма королевы высокопоставленным чиновникам и командующим войсками, получил их ответы и встретился с местными шпионами, действовавшими на полях сражений и в городах.

Свернув в проулок, он закашлялся от омерзения. Что, Бога ради, это за гнусный смрад? Затем увидел прибитые к некоторым дверям красные кресты. А! Зачумленные дома! Чтобы отвратить заразу, соседи жгли старые башмаки и разбрасывали гнилые луковицы. Дышать тяжелее, но хотя бы какое-то решение беды с перенаселением, подумал Поули. Прижав к носу рукав, он ускорил шаги.

У Чаринг-Кросса справа от него прошла шумная ватага подмастерьев, все одетые в особые синие дублеты. Поули поглядел на них с любопытством. Парни в синем были главными зачинщиками последних уличных беспорядков. Вернувшись из воюющей страны, он поразился, узнав, что за краткий период его отсутствия Лондон успел превратиться в подобие поля брани. Стремительно растущая безработица и нахлынувшие протестантские беженцы из Нидерландов, Франции и Бельгии уже давно вызывали недовольство лондонских тружеников, но вспышки насилия были новым его проявлением. Многих местных уроженцев, а особенно подмастерьев, бесило, что правительство разрешает иммигрантам оседать тут.

Лондон идет ко всем чертям, размышлял Поули. Эта мысль придала пружинистость его походке: хаос всегда способствует ведению дел.

Поули руководил шпионскими операциями Роберта Сесиля в Нидерландах последнюю пару лет. Ему нравилась сопряженная с этим власть, но он скучал о своих былых днях провокатора. В середине восьмидесятых годов, выдавая себя за католика, он стал соучастником нескольких антиправительственных заговоров, прокрадывался на тайные мессы и для укрепления своей личины даже секретно женился на католичке. Когда Уолсингему требовалось начать аресты, Поули убеждал заговорщиков действовать быстро и решительно, одновременно собирая улики против них.

Среди этих юных заговорщиков был Энтони Бабингтон, считавший Поули проверенным другом, даже когда петля палача сдавила ему шею. В знак дружбы Бабингтон сделал Поули подарок — алмаз, в эту минуту покачивавшийся под левым ухом Поули. Сверкающая слезка, непреходящее напоминание о самом эффектном его предательстве.

Поули далеко продвинулся с дней своей юности, когда в Кембридже он подметал комнаты других студентов и стелил им постели. Он захлебывался отвращением, выполняя черную работу, пока богатые модники били баклуши. Зато теперь вдобавок к тому, что никто на его службе не внушал такого страха и восхищения, как он, ему стал доступен образ жизни, о котором он всегда мечтал: новая одежда, обильные обеды и избыток любовниц. Все они, разумеется, были замужними. Он обожал соблазнять чужих жен.

Войдя в кабинет своего патрона, Поули увидел Роберта Сесиля за письменным столом. В клетке поблизости от его головы возился белый попугай. Редкостная птица с Востока была, как знал Поули, отнюдь не просто пернатым любимцем. Обладание подобной птицей доказывало, что ее хозяин имеет высокие связи и много денег. Тонкая, но эффективная демонстрация власти.

В детстве Сесиль перенес тяжелую болезнь, и в свои тридцать лет оставался горбатым недоростком. Бесцветное до прозрачности лицо, слабый женственный подбородок, еле прикрытый аккуратно подстриженной бородкой. Королева называла его «мой эльф», а иногда — «мой пигмей».

При всей своей внешней незначительности Сесиль обладал колоссальной властью. Сын казначея и старшего советника королевы, он два года назад получил сан рыцаря и место в Тайном совете. И ожидалось, как знал Поули, что вскоре Сесиль станет статс-секретарем, хотя королева, видимо, все еще подумывала назначить на этот пост своего юного фаворита графа Эссекса.

— Ты слышал о последнем плакате с угрозами? — спросил Сесиль.

Поули сел, покачав головой.

— Вот уже месяц в городе появляются анонимные письма и стихи, сулящие смерть всем чужеземным ремесленникам, если они немедленно не покинут Лондон. Вчера ночью самый злобный был приколочен к стене голландской церкви на Брод-стрит. С угрозами перерезать им глотки, пока они будут молиться.

— И королева…

— Разгневана, — нетерпеливо перебил Сесиль. — Меня беспокоит, что эта угроза была подписана «Тамерлан».

— А! Нищий пастух, завоевавший мир и вознамерившийся выступить против Бога на Небесах. Мне он всегда нравился, — задумчиво сказал Поули.

Сесиль пропустил его слова мимо ушей.

— Рифмованная грязь содержит и другие намеки на пьесы Марло. Ты знаешь его лучше, чем я. По-твоему, это написал он?

— Последнее, что я о нем слышал: он давно уединился где-то за городом, сочиняя новую пьесу или еще что-то такое, — ответил Паули. — По-моему, у него есть поклонник, который ненавидит иммигрантов, или враг, который хочет подставить его под удар. Марло, бесспорно, нравится поражать людей всякими выходками, но он никогда не сделает такой заведомой глупости.

— Совет создал комиссию для расследования подобных призывов, назвав их опасным подстрекательством к анархии.

Откинувшись на спинку, Поули вгляделся в своего патрона.

— Как-то не в вашем духе, чтобы вас заботила чья-то судьба, пусть даже невинного человека. Причем человека, который много лет хорошо вам служит, могу я добавить.

— Марло кое-что известно, — сквозь зубы сказал Сесиль. — Кое-что… компрометирующее.

Глаза Поули вспыхнули.

— А! И под пытками он может проговориться. Так что это?

Сесиль промолчал.

На запястьях Сесиля резко обрисовались кости, заметил Поули, упиваясь этим редким случаем вырвавшейся наружу неуверенности. Хорошенькая дилемма для тебя, а? Я самый способный человек в твоей сети — да и во всей службе, если на то пошло, — но ты мне до конца не доверяешь.

Поули закинул удочку еще раз.

— Сэр, я не смогу помочь, если вы не объясните мне, в чем трудность.

Дергая жидкую острую бородку, Сесиль некоторое время следил, как его попугай что-то расклевывает.

— Ты помнишь операцию с чеканкой монет в прошлом году?

Поули кивнул. Марло отправили в Нидерланды для внедрения в компанию изгнанных английских католиков, злоумышлявших против королевы Елизаветы. Марло и искусный златокузнец занялись подделкой монет. Фальшивомонетничество по английскому закону приравнивалось к государственной измене, так что, занявшись им, Марло доказывал, что он — противник правительства. Но вдобавок Марло в подтверждение своей верности их делу намеревался снабдить заговорщиков кучей поддельных шиллингов. Они, конечно, соблазнятся: заговорщики отчаянно нуждались в деньгах.

План, безусловно, сработал бы, если бы не вмешательство шпиона из сети Эссекса по имени Ричард Бейнс: он пронюхал про фальшивые монеты и подвел Марло под арест.

Марло, всегда сдержанный, объяснил тамошнему наместнику, что монеты он чеканил из любопытства, хотел, дескать, проверить способности златокузнеца и ничего больше. К счастью, наместник предпочел отправить Марло и его сообщника в Англию, а не бросать в темницу, и отослал их прямо в руки казначея Англии, отца Роберта Сесиля. Марло тихо освободили, так что он сохранил свою личину, а сорвавшуюся операцию скрыл мрак неизвестности.

И Поули не понял, чего опасается Сесиль.

— Ну, он мог бы признаться, что чеканка входила в спланированную нами операцию — операцию, которая окончилась жалким провалом. Возникла бы определенная неловкость, но едва ли это причина для серьезной тревоги.

Сесиль сжал губы.

— Все не так просто, как ты думаешь. В то время у меня не хватало денег и… — Он умолк.

— А! Замечательно, сэр! — воскликнул Поули. — Вы велели Марло под шумок начеканить монеты для вас. Немножечко выходит за все пределы, а? Следующий английский статс-секретарь причастился измене. Как волнующе! Я потрясен.

— Но ты понимаешь, что это ставит нас в неловкое положение? — сказал Сесиль сквозь стиснутые зубы.

— НАС? — Поули обожал язвить маленького горбуна, метать дротики в его легендарное самообладание.

— Именно нас, — прошипел Сесиль.

Поули сглотнул следующую напрашивавшуюся насмешку. Излишне раздражать его патрона смысла не имело. Хотя, разумеется, если Сесиль начнет подванивать при дворе, Поули первым спрыгнет с корабля.

— Сэр, наш обаятельный драматург никогда не раскроет ваш секрет, — сказал Поули с преувеличенной беззаботностью. — Если бы он был способен на это, то мог бы продать такую тайну Эссексу за целое состояние. Но он этого никогда не сделает. Видите ли, Марло свойственно то, чего вы никогда не распознали бы. Пусть несколько отступающее от идеального, но у этого человека есть чувство чести.

— Оно вкупе с пенни может вознести меня над Лондонским мостом, — сказал Сесиль, вновь обретший непроницаемое спокойствие. — Но ты серьезно думаешь, будто кодекс чести низкого шпиона поможет мне спокойно спать по ночам?

— Что вы хотите, чтобы я сделал?

Сесиль прокашлялся и сузил глаза.

— Вы же не просите, чтобы я его убил? — Поули медленно покачал головой. — Я презираю убийства. Чувствую себя обманщиком, будто сбрасываю фигуру с доски, чтобы обеспечить себе выигрыш.

— Убийства чреваты всякими неожиданностями. И это может привести к нам. Нет, я хочу наоборот, чтобы ты его оберегал. Будем надеяться, комиссия проявит толику здравого смысла и оставит Марло в покое, но если нет, ты будешь защищать его любой ценой. Как и я. Если он кончит на дыбе, у нас — и я повторяю, у нас — будут неприятности.

— Вот уж никогда не представлял себя в роли ангела-хранителя, — задумчиво произнес Поули, потом пожал плечами. — Что-нибудь еще?

— Да. — Тон Сесиля обрел жесткую властность. — Если ты потерпишь неудачу, я отберу у тебя все, в чем ты находишь радость.

Поули сохранил беззаботный вид.

Но Сесиль еще не кончил.

— А когда ты попросишь меня смилостивиться, я брошу тебя в Тауэр и расскажу Топклиффу, что ты соблазнил его жену.

РИЧМОНД, АНГЛИЯ — СУМЕРКИ

Пара меринов, лоснящихся вороной шерстью, рысила по проселку, таща сверкающую карету цвета лаванды. Внутри заплечных дел мастер ее величества Ричард Топклифф в одиночестве восседал на толстой бархатной подушке, посасывая из серебряной фляжки свое лучшее виски.

Сорок минут назад на крыльце его загородного дома появился гонец с письмом Тайного совета, призывающим его назад в Лондон. Началось важное расследование. Видимо, уже кто-то арестован.

Топклифф приказал кучеру погнать лошадей быстрее.

НЬЮ-ЙОРК — 5 ЧАСОВ 32 МИНУТЫ ПОПОЛУДНИ, НАШИ ДНИ

Кейт потянулась за своим мартини.

Медина расстроенно следил за ее рукой.

— Что-то случилось? Вы дрожите.

— Просто в гимнастическом зале я слишком увлеклась поднятием тяжестей, — солгала Кейт и, приклеив к губам улыбку, добавила: — Совершенно ясно, вы сами знаете, как это бывает.

— Рад, что вы заметили.

Хорошо, что тебя так легко отвлечь. Кейт украдкой подсунула трясущуюся руку под бедро. Устрашающее известие, полученное несколько часов назад, и спутанные разрозненные мысли, которые оно вызвало, проносились в ее мозгу, ударяясь о края, как бамперы машин.

Они с Мединой сидели в плюшевых креслах в гостиной его люкса в «Пьере», встретившись ненадолго за коктейлями, прежде чем он поспешит в аэропорт на свой рейс обратно в Лондон. Пока Медина рассматривал закуски на кофейном столике между ними, Кейт высвободила правую руку, несколько раз сжала ее в кулак, затем подержала неподвижно. Отлично, подумала она. Дрожь прекратилась.

— Как прошел ваш день? — спросил Медина, снова глядя на нее. — Случилось что-нибудь интересное?

Кейт взяла тарталетку в форме ракушки, заполненную копченой форелью с черной икрой, положила ее в рот и задумчиво пожевала.

— М-м-м! Вот это чудесно, ну просто чудесно!

— Ладно-ладно, мисс Секретница, — шутливо сказал Медина. — Все понятно. Если вы поведаете мне, чем занимались, вам придется меня убить. Однако если мы продолжим эту болтовню, приятно занимающую время, сведениями о моем дне, мне убивать вас не придется, но очень велики шансы, что вы умрете от скуки.

— Испытайте меня.

Скука сейчас звучит для меня очень заманчиво.

— Всего лишь пара встреч. Я управляю гарантийным биржевым фондом, провожу ряд быстрых продаж, иногда делаю капиталовложения туда-сюда.

— И каково ваше самое блестящее достижение?

— Я заметил, что ведущие компании вашей страны не так устойчивы, как делают вид. Я в нужный момент сбросил «Энрон» и «Уорлд-Ком». Но довольно обо мне…

Ага, не в настроении говорить о себе самом.

— Вы правы, — перебила Кейт. — У меня для вас важнейшая новость.

Медина поднял брови.

— Я посоветовалась со специалисткой по книжным раритетам, а вчера вечером взялась за дело сама и практически уверена, что ваш манускрипт — именно то, что утверждает первая страница: сборник секретной информации, составленный Томасом Фелиппесом.

— Листы, взятые из архива Уолсингема?

Кейт кивнула.

— Многие адресованы Уолсингему, и примерная датировка бумаги совпадает по времени с событиями, упоминаемыми в документах, которые мне уже удалось расшифровать. И где возможно, я сравнила почерки с имеющимися у меня образчиками почерков разных елизаветинских шпионов. Все совпали.

— Боже мой!

— Погодите! Дальше — лучше. Похоже, Фелиппес отобрал действительно значимые сообщения. Мне не попался ни единый пустопорожний донос. Никаких нудных сообщений о состоянии испанского военного флота, например. Ничего в таком роде.

Кейт отпила глоток.

— Пока еще я не нашла даже намека на то, что могло бы повредить — в серьезном смысле слова — кому-нибудь теперь, но не сомневаюсь, что-нибудь отыщется.

— Ставлю на вас.

Кейт улыбнулась — первая искренняя улыбка с того момента, как она вошла в его номер. Наконец-то ее нервы успокоились.

— Кстати, — сказала она, — я позвонила вашему профессору. Ничего, кроме автоответчика. И до сих пор он никак не отозвался.

— Как и на мои звонки, — сказал Медина и задумался. — Попробую снова завтра с утра. Ну а пока мне бы хотелось послушать, что вы еще прочли вчера.

Глаза Кейт засияли.

— Ну, меня не удивили сообщения о смачной сексуальной жизни так называемой Королевы-Девственницы: с кем, когда, где и тому подобное. Однако было крайне интересно наткнуться на указание, что ее первый любовник не сбрасывал свою жену с лестницы, как принято считать.

— Его арестовали?

— Нет. Только замарали подозрением. Слухам поверили, так как было известно, что он отчаянно хотел жениться на Елизавете и стать королем. Сообщение принадлежало молодой служанке, утверждавшей, будто она видела, как жена нечаянно споткнулась на ступеньке и упала. Об этой свидетельнице никаких исторических сведений не сохранилось, и я полагаю, что Уолсингем скрыл ее показания.

— Почему?

— Политически было выгоднее держать Елизавету незамужней, объектом исканий многих европейских особ королевской крови.

— Логично. Что еще вы нашли?

— Доносы классического крота.

— А?

— Его звали Ричард Бейнс. Один из первых шпионов Уолсингема в Реймсе, в семинарии для английских католиков во Франции. Главного гнезда заговоров против английского правительства. Бейнс поступил в нее в тысяча пятьсот семьдесят восьмом году как обычный молодой католик, возжелавший стать священником. Его заданием было собирать сведения о военной стратегии католиков и устанавливать личности тайных католиков в Англии, что ему и удалось, как он указал в этой депеше. Еще он в Реймсе занимался разжиганием недовольства среди будущих священников, а потому восхвалял радости секса и вкусной еды всем, кто был готов его слушать.

— Неплохая тактика.

— Угу. В конце концов он допустил промашку. Сказал товарищу-студенту, что думает отравить семинарский колодец, а тот на него донес. И он провел год в городской тюрьме.

— Ну а шифры? Как вы разгадали?

— Секреты ремесла, друг мой. Извините. — Достав из сумки записную книжку, Кейт смягчила улыбкой притворно суровое, выражение. Открыла на нужной странице и протянула книжку Медине. — В оригинале это зашифровано. Из одного из доносов, наиболее легкого для расшифровки, однако это бессмысленный набор слов, верно?

— Выглядит именно так.

Кейт протянула ему листок с прорезями.

— Я приготовила это для вас.

— Хм-м… спасибо.

— Решетка Кардано, изобретена в середине шестнадцатого века миланским натурфилософом Джероламо Кардано. Обычно их вырезали из более твердого материала вроде картона. И отсылающие, и получающие имели дубликаты.

Наклонившись к Медине, она положила решетку на страницу записной книжки. В прорезях возникли примерно двадцать слов и пятьдесят отдельных букв.

— Знакомо?

— «Граф Нортумберлендский, — читал Медина, — построил потайную комнату, из которой поп служит мессы… В канун Троицы он повстречался с неким Фрэнсисом Трокмортоном, чтобы обсудить письма от их сообщников в Испании и Франции…»

Медина посмотрел на Кейт.

— Это донос, о котором вы сейчас говорили? О тайных католических заговорщиках в Англии?

Кейт кивнула, забрала записную книжку и открыла ее на странице с колонками букв и символов.

— Это ключ к другому донесению, — объяснила она, вернув ему книжку.

У каждой гласной было пять разных обозначений, у каждой согласной — два. Буква «b», например, обозначалась либо крестиком из двух волнистых линий, либо «z», расположенной по диагонали. Буква «m» обозначалась либо парой птичьих крыльев, либо загогулиной, смахивающей на перевернутого головастика.

— Тут мне помог мой компьютер, — сказала Кейт, наблюдая, как Медина поглощает зашифрованные буквы. — Тогда было в обычае сообщать скрытые сведения в словно бы вполне безобидном письме, — добавила она. — Замаскировать сообщение о дислокации войск под запись купца о доставке товаров. Ну, вы представляете: «Вино доставят в Лиссабон через две недели». В таком вот роде.

— Хм-м…

— Ну а теперь хотите послушать про самого гнусно знаменитого садиста той эпохи?

— А кто это?

— Ричард Топклифф. Государственный палач номер один. Он страстно любил свои обязанности, обожал высмеивать свои жертвы, пока ломал им кости. И еще он питал страсть к королеве. Один из тюремных доносчиков Уолсингема сообщил, что Топклифф выкрикивал ее имя, пока насиловал заключенную в соседней камере.

— Как будто мало чем уступало нынешним тюрьмам.

— Угу. Поверьте мне, лучше обходиться с законом почтительно.

— Почему вы раньше мне этого не сказали? — Медина хлопнул себя ладонью по лбу. — Не далее как сегодня утром я…

Кейт засмеялась.

— Собственно говоря, шпион, донесший на Топклиффа, вам был примечательной личностью. Роберт Поули. Начал свою карьеру с того, что выдавал себя в тюрьме за схваченного католика и наушничал Уолсингему. Не слишком впечатляющее начало, можете вы подумать, но, видимо, он чудесно коротал время. Наносил регулярные супружеские визиты… чужим женам. Со временем стал самым ценным из шпионов во всей секретной службе. Его называют гением елизаветинского закулисья. Его хозяева ни на грош ему не доверяли, но он был слишком полезен, чтобы отказываться от его услуг.

— И каким же было самое его блестящее достижение?

— Ведущая роль, которую он сыграл в гибели уолсингемовской Немезиды — шотландской королевы Марии Стюарт. Поули втерся в кружок заговорщиков, планировавших ее спасение, всячески их подталкивал…

— Минутку, — сказал Медина. — Шпион правительства Поули содействовал заговору против Елизаветы?

— Пока Уолсингем не получил достаточно улик, чтобы казнить их всех, включая и Марию. Сегодня его помнят еще и из-за его роли в…

Раздался стук. Кто-то забарабанил в дверь Медины.

Поглядев на часы, Медина сказал:

— Отлично. Я ожидаю чего-то решающего важного. Абсолютно важного.

— Еда нам сюда подана, коридорный забрал ваш багаж, так что же еще? — спросила Кейт и заметила, как он подавил улыбку. Он что-то затевал.

Медина встал и направился в прихожую люкса.

— Извините меня…

В недоумении, но слегка заинтригованная, Кейт следила за ним.

Он обернулся.

— Прошу вас! Человек же имеет право на личные секреты.

Медина вернулся с большой прямоугольной коробкой, обернутой ярко-алой бумагой, и вручил ее Кейт. Подарок? Было бы странно, хотя он и любитель легкого флирта. Шоколадный набор? Он прознал ее слабость? Нет, коробка слишком велика, и в ней что-то постукивает. Не может быть, но все-таки, похоже.

Все еще недоумевая, она быстро развернула коробку. Игра! Ключ.

— Я знаю, ваши рекомендации выше всяких похвал, и я буду в восторге и дальше сотрудничать с вами, но я придерживаюсь точнейших требований, — объяснил он. — Если вы не сможете превзойти меня тут…

— Вы стукнете меня по макушке канделябром?

— Нет. Я предоставлю это полковнику, — сказал Медина с злокозненным блеском в глазах. — Он, пока мы беседуем, обдумывает в оранжерее идеальное убийство.

РИМ — 12 ЧАСОВ 06 МИНУТ НОЧИ

Чуть в стороне от Тибра в самом сердце старого Рима широкая улица прорезает лабиринт кривых средневековых проулков. Спланированная Донато Браманте для Папы Юлия II булыжная виа Джулия обстроена средневековыми палаццо, одно из которых — рыжевато-желтое здание с барельефами на фасаде — принадлежало Луке де Толомеи.

В спальне на верхнем этаже де Толомеи, удобно расположившись в кресле, разговаривал по телефону.

— Что-нибудь с прослушки Кейт Морган? — спросил он своего помощника.

— Один звонок, синьор. Примерно час назад она говорила с подругой, молодой женщиной в Лондоне, о том, что она будет на аукционе «Сотбис» завтра вечером.

— И все?

— Да, все, синьор. — Поколебавшись, помощник добавил: — Видимо, большинство разговоров она ведет по мобильнику.

— Ах вот как! — пробормотал де Толомеи, не скрывая раздражения. — А с этим есть какие-нибудь продвижения?

— Не совсем. Нам еще не приходилось сталкиваться с такой системой защиты в мобильной связи. Алгоритмы…

— Просто сообщите мне, когда у вас будет что-то новое.

— Будет сделано, синьор. Что-нибудь еще?

— Приготовьте «Гольфстрим» к короткому полету завтра с утра.

— Будет сделано. Спокойной ночи.

Положив трубку, де Толомеи встал и извлек из стенного шкафа черный чемоданчик. Раскрыл на кровати и начал укладывать в него те немногие вещи, которые могли понадобиться ему во время краткого посещения Лондона.

НЬЮ-ЙОРК — 7 ЧАСОВ 34 МИНУТЫ ВЕЧЕРА

Самолет Кейт на Хитроу вылетал через несколько часов. С открытой косметичкой в руке она оглядывала полки в ванной, проверяя, не забыла ли чего-нибудь.

— Ты же не в джунгли собираешься, — ворчала она про себя. — Все это можно купить и там.

Задернув молнию сумки, она кинулась назад в спальню, чтобы перепроверить содержимое чемодана на кровати. Меньше чем через час ее будет ждать Макс на вертолетной площадке в Верхнем Ист-Сайде, но прежде ей необходимо повидать еще кое-кого. Взяв трубку телефона у кровати, она набрала такой знакомый номер.

Через пять гудков ее самый близкий друг Джек в Мара хрипло отозвался:

— А?

— Ой, извини! — сказала Кейт, сообразив, что разбудила его. Он был писателем и жил по своему расписанию. — Спи дальше, милый.

Ответом послужило нечто среднее между стоном и мурлыканьем.

— Пока, Джек. Позвоню попозже.

— Нет-нет, — сказал он почти нормально. — У тебя странный голос. Что-то случилось? Хочешь приехать?

— Э, да. Если можно.

— Я тебя встречу. Мне все равно пора было вставать. Привези мне кофе с двойными сливками.

— Обязательно… Спасибо, Джек.

Еще со школы Джек был для нее как родной — братом, которого у нее никогда не было, единственным, у кого она могла искать эмоциональной поддержки. Как и Кейт, он был единственным ребенком, рано остался без отца и рос тихим и серьезным, с постоянным легким ощущением вины и грусти. И еще страха — отец Джека, полицейский, был убит при исполнении служебных обязанностей, а в то время, пока отец Кейт поднимался все выше по иерархической лестнице прокуратуры США, предъявляя обвинения все более опасным преступникам, угрозы в его адрес и телохранители становились все более привычными. В детстве и она, и Джек постоянно испытывали смутную тревогу из-за окружающей обстановки, и их потянуло друг к другу, едва они познакомились.

Десять минут спустя, с кофе для Джека в руке, она уже шла по Второй авеню, катя за собой чемодан. Дул сильный ветер. Ветви деревьев бешено сотрясались, а волосы Кейт метались у нее перед глазами, мешая видеть. Небо было странного серо-сиреневатого цвета с оранжевой подсветкой, и низко скапливались черные тучи. Надвигался еще один весенний ливень.

Слева от Кейт ряды старинных особняков, теперь чаще ресторанов, подпираемые сзади длинношеими небоскребами, уступили место барам, которые охотно посещали в будние дни всякие служащие. Впереди мельтешили облаченные в черное солидные молодые люди, сосредоточенно решая по телефону мировые проблемы.

— На ней было… что-о! — вскричала в трубку особа в густом макияже, одетая по последнему крику высокой моды.

Кейт продолжала свой путь, только-только не закатив глаза.

Перейдя Пятьдесят девятую улицу, она поднялась по лестнице под тентом к трамвайной остановке и через турникет прошла в красный подвесной вагончик до Рузвельт-Айленд. Глядя в окошко на мост Куинсборо, параллельный канатной трамвайной системе, она следила за сотнями устремляющихся мимо нее красных задних фонарей. Припустил дождь. По крыше забарабанили крупные капли. Последние пассажиры влетели в двери, и несколько минут спустя, шаркая подошвами, вошел водитель трамвайчика и начал короткий переезд через Ист-Ривер.

Трамвайчик проплыл над Второй, Первой и Йоркской авеню. Кейт крепче уцепилась за поручень, завороженная блеском городских огней за дождевыми струями.

Ярко освещенный, смахивающий в профиль на рыбу-меч Крайслер-билдииг скрылся позади них, и они заскользили над водой. Повернувшись, Кейт посмотрела в окна напротив, выискивая взглядом Джека, который жил в многоквартирном доме на северной оконечности острова. Тротуар по краю западного берега был пуст. В отличие от аллеи, которая вела оттуда к трамвайной остановке. Там она различила быстро шатающую одинокую фигуру. Вагончик соскользнул по канату к своему причалу, и Кейт с нетерпением ждала, чтобы двери открылись.

Заношенный матросский свитер и джинсы плотно облепили Джека, с носа у него скатывались капли. Твердое бледное лицо с невзрачными чертами, темные волосы, не длиннее щетины на его подбородке, и крепко сбитое тело триатлета — ничего примечательного. Но его голубые глаза сияли ярко — и так красиво! — на фоне унылого вечера. Кейт подбежала к нему, он крепко ее обнял, и, растаяв в утешительности, хотя и не мягкости, его объятия, она расплакалась.

Через ухоженный сквер они рука об руку направились к набережной и остановились у парапета лицом к Верхнему Ист-Сайду. Перед ними быстро струилась река, теплый весенний дождь пропитывал их насквозь. Рука Джека обнимала Кейт, и она прижалась головой к его плечу.

— Что случилось? — спросил он ласково. — Уж не помню, когда я видел тебя такой.

Она вытащила из кармана маленькую карточку.

— Прислали сегодня. С букетом лилий. Касабланка лилий, таких же, какие мне посылал Рийс.

Повернув карточку под свет фонаря, Джек вполголоса прочел:

— «Тик-так, тик-так, огненный смерч, руки-ноги летят — и любви смерть! Расскажи, что чувствуешь, держа расплавленную руку?»

Джек ошарашенно обернулся к ней.

— Черт дери!

Воспоминание о том, что Кейт увидела в гробу Рийса, образ, который ей в конце концов удалось изгнать из сознания, преследовал ее каждую ночь больше года после его смерти. По окончании похоронного обряда у закрытого гроба Кейт осталась в помещении одна. Вопреки предостережениям брата Рийса — он был неподалеку, когда взорвалась убившая Рийса граната, — она приподняла крышку, подчиняясь непреодолимой потребности проститься с ним, как бы он ни выглядел. Это было ошибкой. То, что она увидела, превзошло самые худшие ее ожидания. Ничего, кроме обгорелой руки с костью, торчащей там, где было его плечо. Синяя материя рукава расплавилась, слилась с его растрескавшейся почернелой костью, и золотое кольцо, ею для него заказанное, свисало с фаланг обугленного пальца.

Джек положил ладони ей на плечи.

— Кто, чтобы черт его…

— Я понятия не имею, кто способен настолько меня ненавидеть — и знает эти… подробности.

— Твоя фирма не смогла выяснить?

Кейт покачала головой.

— А не может это быть связано с чем-то, чем ты занимаешься сейчас? Кому-то нужно вывести тебя из равновесия, сбить со следа?

— Сейчас я веду два новых дела, но один из объектов пока еще не знает о моем существовании, — сказала Кейт, подумав о де Толомеи. — А в другом замешан тип, который охотится за тем, что находится у меня — за старинным манускриптом, — но я не представляю, для чего бы он применил подобный прием. Нанять частного детектива, напасть на меня посреди улицы и схватить мою сумку — да, конечно. Но затевать психологическую игру? Я же для него просто случайное препятствие, которое он должен обойти. Эта записка слишком уж мстительная, слишком личная для таких, как он. — Кейт покачала головой в полном недоумении.

— Видимо, за последние годы ты обзавелась врагами, — сказал Джек. — И они хотят поквитаться с тобой.

— Возможно, я… — Кейт умолкла, проверяя номер на своем зазвонившем мобильнике. — Это мой отец. Ты меня извинишь?

— Естественно, — сказал Джек, осторожно отлепляя волосы от ее лица.

— Привет, пап.

— Я в городе. Неожиданная встреча, вот я и подумал, если ты свободна, мы могли бы встретиться.

— Я, собственно, уже на пути в аэропорт.

— И куда?

— Лондон. Парочка новых дел.

— Звучит прекрасно. Ты встречаешься с… э…

— Арианой, моей соседкой по общежитию. У тебя все в порядке?

— Конечно. Я… мы просто довольно давно не виделись, ангел. Только и всего.

— Я тебе скоро позвоню.

— Чудесно. И, Кейт?

— М-м-хм-м?

— Будь поосторожней, хорошо? Я… — Фраза оборвалась. Ее отец прочистил горло. — Ну, просто я по тебе соскучился.

— И я, пап.

Кейт выключила мобильник и закусила губу: почему ее отец дал волю чувствам, что было для него необычно, а главное, почему он повеселел, услышав, что она улетает из Нью-Йорка? Она посмотрела на часы, на Джека:

— Ну, я побегу. И спасибо, что ты пришел сюда.

— В любой момент, — ответил он с улыбкой. — Ну а когда покончишь с этими делами, как насчет того, чтобы попутешествовать со мной? Что-нибудь новенькое… автостопом до развалин инков, что-нибудь в таком духе?

— Угу. С удовольствием.

Чмокнув его в щеку, Кейт еще раз сказала ему «спасибо», а потом пошла назад на остановку трамвайчика.

Джек задержался на Рузвельт-Айленд, следя, как трамвайчик скользит по канату назад к Манхэттену. Внутри трамвайчик был хорошо освещен, и он увидел, что Кейт стоит возле окна. Он боялся за нее. Прихлебывая принесенный ею кофе, он прикидывал, кто мог послать злобную записку. Какого рода вендетту вынашивает неизвестный, и удовлетворился ли он (или она) этой запиской, или готовит для нее что-то еще?

Пока Кейт исчезала в направлении противоположного берега, Джек прикинул, как она отреагирует, если он когда-нибудь скажет ей, что влюблен в нее с той минуты, с какой себя помнит.

Сразу за Шестидесятой улицей Кейт по вертолетной площадке с видом на Ист-Ривер и Рузвельт-Айленд направилась к вертолету Слейда. На месте пилота она, как и ожидала, увидела Макса, но удивилась, обнаружив на задних сиденьях двух других мужчин. Забравшись внутрь, она сразу определила их как бывших оперативников Слейда либо в отряде особого назначения, либо в ЦРУ. Одежда их была гражданской, ничем не примечательной, но то, как они сидели, как двигались их глаза, как, ощутила Кейт, вели себя их тела под гражданской одеждой, и эта абсолютная уверенность в себе — тут не могло быть ошибки.

— Привет, — сказала она, прикидывая, куда они направляются, какой операцией за океаном дирижирует Слейд.

Они в ответ кивнули ей.

— Садись, — сказал Макс, вручая ей шлемофон. — Мы опаздываем.

Она обернулась к пассажирам сзади.

— Я думала, мне все время придется разговаривать с этим олухом, — пошутила она, кивнув в сторону Макса. — Сюрприз очень приятный.

— Что да, то да, — сказал один, с ухмылкой глядя, как Макс дернул ее за волосы. — Я Джейсон, а это…

— Коннор, — сказал второй, более высокий. — А вы…

— Кейт, — ответила она, пожимая им руки.

Пощелкивая кнопками, Макс завел вертолет. Зажужжал двигатель, зажглись огни, закружились лопасти пропеллера, с каждой секундой все быстрее и с большим шумом.

Они оторвались от площадки, и Кейт посмотрела в ночное небо, радуясь, что не забыла отсканировать страницы «Анатомии Тайн» в свой ноутбук. Она понимала, что ей необходимо будет сосредоточиться на чем-то, едва она останется одна. О том, чтобы спокойно уснуть в эту ночь, и речи быть не могло.