Глава 14

Часом позже Карли осторожно зажал весло между коленями, выпрямился в своей опасно раскачивающейся лодчонке и расправил уставшие плечи. С самого начала он понял, насколько отличается море, даже запертое в тесном фьорде, от мелких илистых проток в родных болотах. Легчайшее волнение раскачивало дверь вдоль и поперек. Чтобы хоть как-то сохранять равновесие, пришлось как можно ближе податься к центру, из-за чего упор для гребли оказался позади него, а не там, где нужно. Путем проб и ошибок он выяснил, как ловчее встать, одной ногой далеко вперед, а другой – упираясь в самый край деревянного щита. К счастью, весло он сделал достаточно длинным, чтобы дотягиваться им до воды даже в такой позиции.

У дитмаршских охотников на уток было два способа грести, легкий и трудный. Сложности с равновесием исключали легкий способ – опираясь на одну ногу, подсунуть весло под колено другой и грести обеими руками. Пришлось сразу же перейти на трудный способ: надо было, держа весло одной рукой, другой рукой загребать с левого и правого борта попеременно, описывая нескончаемые восьмерки. Карли хорошо держал равновесие, у него были необычайно сильные для человека его роста руки и плечи. Только поэтому у него получалось. Но и то – с трудом и крайне медленно.

И все-таки никто его не заметил. Сначала он отталкивался веслом от дна, пока не вышел на глубокую воду, там он с облегчением столкнул труп с борта и увидел, что лодка приподнялась в воде. Кольчуга утянула Стейна на дно. Скоро он всплывет, но тогда уже Шеф будет спасен, или сам Карли присоединится к покойнику в ином мире.

Затем он поплыл от острова по прямой к темным очертаниям холмов Восточного Фолда на другой стороне фьорда. Пять сотен изматывающих гребков веслом и беспрерывные старания удержать равновесие. После этого он обернулся, внимательно посмотрел на Дроттнингсхолм и соседние острова. Он мог их различить, но без подробностей. Можно было не опасаться, что в облачную безлунную ночь кто-то из стражников заметит на фоне черного моря человека, пробирающегося на утлом челноке.

Он снова повернулся и направился на север к Каупангу. Ветер и прилив помогали ему. По мере усталости он менял руку. Неприятно было не видеть ничего, ни огонька, ни малейших признаков продвижения вперед. С тем же успехом он мог бы грести в безбрежном океане, двигаясь из ниоткуда в никуда.

До сих пор вокруг него ничего не появлялось. Но вот сквозь посвист ветра и рокот моря Карли различил позади себя какой-то странный звук. Неумолчный плеск, что-то равномерно шлепающее по воде. Он оглянулся, мгновенно наполняясь ужасом перед таинственной морской ведьмой, охотящейся за ним.

Хуже того. На черной поверхности моря Карли заметил тень со свирепо поднятой головой, как у чудовища, рыщущего в поисках жертвы. Увенчанный драконом форштевень одного из кораблей короля Хальвдана, что вышел море на длинную летнюю вахту. Карли различал белые бурунчики от весел, слышал ритмичный скрип уключин, кряканье налегающих на весла гребцов. Они гребли очень медленно, не имея определенной цели и сохраняя силы. На носу и корме стояли впередсмотрящие, выискивая купцов, экономящих на пошлине королю Хальвдану, и пиратов, надеющихся поживиться в Восточном или Западном Фолде. Карли незамедлительно улегся ничком, не страшась больше заливающих его волн. Он пригнул лицо, втянул ладони в рукава, весло спрятал под собою. Много раз уклоняясь от нежелательных ночных встреч с мужьями и отцами, он знал, что темной ночью ничто так не выдает человека, как белеющая кожа. Он старался прикинуться плавающим обломком кораблекрушения; от одной мысли, что лучники прицеливаются в него, по коже забегали мурашки.

Весла гремели над самым ухом, дверь качнулась на буруне от проходящего боевого корабля. Ни оклика, ни выстрела. Когда край кормы уже вышел из поля зрения, Карли услышал возглас впередсмотрящего и неразборчивый ответ. Но нет, его не окликнули. Это не имело к нему отношения.

Осторожно, весь трясясь, он поднялся на ноги, подобрал весло, стал медленно грести вслед за удаляющейся кормой корабля. Снова начав отсчет гребков, он вдруг ощутил, что дверь опять вздымается под ногами. Еще один носовой бурун? Нет, что-то большое, близкое, громоздкая туша, всплывающая под самым боком. Карли упал на колени и схватился руками за борта, тут же услышав шумное пыхтенье в каких-нибудь шести футах от себя.

Огромный, в рост человека, плавник скользнул мимо, возвышаясь из воды почти под прямым углом. Под ним виднелось черное блестящее тело. Пройдя вперед, плавник развернулся и пошел наперерез. Из воды показалась голова, достаточно широкая, чтобы разом проглотить дверь. Карли увидел белоснежный отблеск, бегущий внизу черного туловища, заметил изучающий его умный глаз.

Кит-убийца, самец касатки во главе стада, охотящегося за тюленями, он хотел было скинуть человечишку с его щепки и разорвать в воде, но передумал. Людишек вряд ли можно считать достойной добычей, нашептывал ему мягкий настойчивый голос, на них охотиться неинтересно. Иногда за их судами следуют дельфины, а дельфины – это лакомый кусочек. Но сегодня их нет. И кит устремился в погоню за кораблем, забыв про кусок человечины в челноке, решительно направившись на поиски своих товарищей.

Карли снова распрямился, осознав, что теплотой внутри штанов обязан собственному страху. Трясущимися руками схватив весло, он принялся отсчитывать гребки. Эта страна опасна. И люди и животные здесь слишком велики.

Сидя в своей лачуге, английские катапультеры готовили завтрак и одновременно проверяли оружие. Только-только рассвело, но вольноотпущенники, вопреки обычаю, встали до света. Несмотря на то, что они носили пекторали и были, казалось бы, под защитой принятой ими религии, они чувствовали себя одиноко, скованно, тревожно. Их вождь исчез в неизвестном направлении. Их окружали люди, говорившие на чужом языке и имевшие непредсказуемый нрав. А ведь в глубине души они знали, что большинство норманнов считают всех иностранцев не пойманными пока рабами. Они пришли в Каупанг как воины армии-победительницы. Но постепенно их положение становилось все более шатким. Если их обезоружат, их снова пошлют обрабатывать поля и пасти коз. Каждый из них про себя решил, что этого произойти не должно ни в коем случае. Если понадобится, они будут прорываться. Но куда и как?

В Англии в Армии Пути было три главных рода войск: арбалетчики, алебардщики и катапультеры. Никто и не пытался обучить их владеть мечом, хотя каждому полагалось носить на поясе широкий, заточенный с одной стороны нож, одинаково полезный как для заготовки дров, так и против врагов. Но Удд еще позаботился, чтобы каждый из них, независимо от военной профессии, не расставался и умел обращаться с наиновейшим арбалетом, взводимым не с помощью ворота, а посредством длинной зубчатой рейки. Последняя проходила под тетивой и фиксировалась запорным язычком. Одним натягивающим движением можно было взвести пружину, упираясь ногой в специальный упор, приделанный к передней части деревянной рамы арбалета. А Озмод и еще трое его подручных не расставались со своими грозными алебардами, оружием, напоминающим одновременно топор и копье, некогда придуманным Шефом для самого себя, чтобы хоть как-то восполнить недостаток силы и тренированности.

Но главное оружие отряда находилось вне хижины: «мул», метающая камни катапульта, которую они сняли с «Норфолка» и погрузили на «Морж» Бранда. Со времени их прибытия жрецы Тора суетились вокруг, осматривая машину, наблюдая за стрельбами и упрашивая построить катапульты двух других известных видов: дротикомет с пружиной из скрученных канатов и более простую камнекидалку – вращательницу, которую Путь уже использовал в трех сражениях. Говорили, что король Хальвдан повелел испробовать, нельзя ли установить парочку «мулов» на кормовых и носовых платформах кораблей его береговой охраны, достаточно больших, чтобы поднять машины, хотя, возможно, и слишком слабых в киле, чтобы раз за разом выдерживать их мощную отдачу. Но до сих пор стоявший около хижины «мул» оставался единственным во всей Норвегии.

Была и еще одна новинка, пока ни разу не испытанная. Придумка Удда – закаленная сталь – все еще выглядела бесполезной игрушкой. Однажды затвердев, она уже не поддавалась никакой обработке. Удд предлагал сделать более прочные стрелы для арбалетов, но ему резонно возразили, что они и так уже пробивают любую известную броню, так для чего же стараться? В конце концов Удд сделал из новой стали тонкую круглую пластину, двух футов в поперечнике, и приделал ее к самому обычному круглому щиту из липы. Немного нашлось бы воинов, носивших железные щиты. Вес был так велик, что щитом нельзя было вращать достаточно быстро. Вместо металла использовалась мягкая древесина липы, в которой застревало острие или лезвие вражеского меча, к центру щита обычно приделывалась железная бобышка, служившая защитой для руки. Сделанная Уддом пластина была настолько тонка, что, будь это обычное железо, оно бы ничуть не защищало от удара. Но от обработанной Уддом стали отскакивали все обычные мечи, копья и стрелы, а весила эта броня не больше, чем еще один слой древесины. Ни Удд, ни его приятели и остальные пока не испробовали, насколько хорош новый щит – при их способе ведения боевых действий он вообще был не нужен. Тот самый случай, когда новое знание не может найти себе применения.

Поначалу в утренней суете никто не расслышал, что в дверь скребутся. Затем звук повторился, и Квикка замер. Остальные замолкли. Фрита и Хама схватили арбалеты, изготовились к стрельбе. Озмод встал сбоку от двери и занес свою алебарду. Квикка вынул колышек, поднял щеколду, распахнул дверь.

Карли, не в силах устоять на ногах, упал внутрь хижины на четвереньки. Все семеро уставились на него, потом захлопнули дверь и бросились на помощь.

– Посадите его на табурет, – распоряжался Озмод. – Он промок. Ха, не только от воды. Снимите с него одежду, кто-нибудь, дайте ему одеяло. Разотри ему руки, Квикка, он замерз.

Карли, опираясь на табурет, потянулся за кувшином. Озмод протянул ему крепкое подогретое пиво, оно исчезло за дюжину глотков. Карли перевел дух и сел прямее.

– Все в порядке. Сейчас отойду… Просто замерз да промок и устал вусмерть. У меня для вас новости. Во-первых, Шеф жив, он на Дроттнингсхолме. Послание, которое он получил, было ловушкой, но мы все равно туда попали. Так что он на острове, пока жив, но недолго ему осталось, если он оттуда не уберется. Загвоздка в том, что ихняя королева совсем свела его с ума-разума и он не хочет с ней расставаться. Нам нужно пойти и забрать его. Но он по своей воле не уйдет, а на мостах охрана усилена. И выручить нужно будет не только его одного…

Карли выложил всю историю друзьям, которые по ходу рассказа становились все мрачнее и мрачнее. В конце Озмод молча протянул ему вновь наполненный кувшин и многозначительно посмотрел на Квикку, который, как капитан катапультеров, разделил с ним командирские обязанности в отсутствие Шефа.

– Нужно его вытащить оттуда. Мы могли бы сделать это сами, но потом нам будет не отвертеться. Нужно крепко обо всем подумать. Кому мы здесь можем доверять?

– Как насчет лекаря Ханда? – предложил Квикка.

Озмод на мгновенье задумался.

– Да, я бы не прочь, чтоб он был с нами. Он англичанин, и он самый старинный друг государя, и вдобавок он жрец Пути.

– Ну а жрец Торвин? – спросил один из носящих молот. На обращенных к нему лицах отразилось сомнение. Квикка покачал головой.

– Он больше предан Пути, чем королю Шефу. А Путь в этом деле замешан. Еще неизвестно, что Торвин выберет.

– А кому из этих норманнов мы вообще можем доверять? – поинтересовался кто-то.

– Может быть, Бранду.

Последовала задумчивая пауза. Наконец Озмод кивнул:

– Бранду – может быть.

– Что ж, если он будет за нас, все может оказаться не так уж трудно. В нем семь футов росту, и телосложение, как у каменной горы. Он ведь ратоборец чего-то там, правильно? Да он пройдет сквозь всю их охрану, как струя мочи сквозь сугроб.

– Я на его счет не так уверен, – засомневался Озмод. – В прошлом году ему распороли мечом брюхо. Его подлатали, правильно. Но голову ему подлечили, а? Не знаю, сможет ли он быть победителем где бы то ни было еще раз.

– Ты думаешь, он стал трусоват? – недоверчиво переспросил Квикка.

– Ну, не то чтобы. Но я думаю, что он теперь будет остерегаться, не то, что раньше. И в этой стране, где полно берсерков, или как их там называют, от него уже проку не много.

– Но как думаешь, он нам поможет?

– Если мы не будем требовать слишком многого. – Озмод огляделся и нахмурился. – Нас здесь семеро плюс Карли. А где Удд?

– Да где ж ему быть? Потекли ручьи, и он пропадает на мельницах, следит, как они работают. Схватил с собой краюху хлеба, как только стало светать.

– Ладно, кто-нибудь, сходите и приведите его сюда. А остальные слушайте меня. Мы сделаем вот что…

– …вот такой у нас будет план, – сообщил Озмод, сурово глядя через стол на Бранда. – Именно так мы и собираемся поступить. И у нас к тебе только один вопрос – ты с нами или нет?

Бранд задумчиво опустил глаза. Хотя оба они сидели, лицо Бранда располагалось на фут выше, чем лицо англичанина. Вот что по-настоящему удивительно, подумал он, – как изменились люди Шефа. Весь жизненный опыт, вера и воспитание Бранда убеждали его, что раб есть раб, а воин есть воин, и невозможно из одного сделать другого. Воина нельзя обратить в рабство – ну, разве что с массой предосторожностей, вроде тех, что придумал король Нитхад для Вёлунда, да и то, кто же не знает, что с ним сталось. А из раба нельзя сделать воина. Дело не только в том, что у него нет военной выучки, в нем нет еще и души воина. Во время прошлогодней войны в Англии Бранд несколько поколебался в своем мнении. Он увидел, что бывшие рабы могут быть полезны в войне машин, поскольку их самих можно превратить в машины: делать, что велят, натягивать тетиву и по приказу дергать за рычаги. И это все.

Но вот перед ним сидит вольноотпущенник, и он не только придумал свой план действий, не только рассказывает ему, Бранду, как собирается его осуществить, он еще и отвергает попытки Бранда остановить его. Гигант из Галогаланда испытывал смешанное чувство: раздражение, изумление и что-то вроде – уж не тревоги ли? Ибо страх не был тем чувством, в котором он бы легко признался и самому себе.

– Да, я с вами, – отвечал Бранд. – Но я не хочу, чтобы в этом оказалась замешана моя команда. И я не хочу потерять свой корабль.

– Мы собирались воспользоваться твоим кораблем, чтобы убраться отсюда, – сказал Озмод. – Поплыть на нем назад в Англию.

Бранд помотал головой.

– Никаких шансов, – сказал он. – Охрана короля Хальвдана запечатала этот берег так плотно, как лягушке задницу. А «Морж» не может сражаться с кораблями охраны, они в два раза больше размером.

– Используй «мула».

– Ты же знаешь, как много времени это займет, нужно не просто погрузить его, но и установить как надо, чтобы можно было стрелять. И потом, любой корабль, если он не построен специально для «мула», сразу рассыплется на кусочки, едва ты выстрелишь на нем из такой штуки.

– Тогда как же нам сбежать после того, как мы отберем короля Шефа у королевы? Ты считаешь, что это не выгорит?

Бранд пожевал губу.

– Можно. Наверное. Но не морем. Может, лучше всего сделать вот что. Я придумаю какой-нибудь предлог и уеду – скажем, поеду поохотиться в горы, мне поверят, ведь я провел зиму взаперти. Я куплю лошадей для всех нас. Когда выполните свой план, встречайте меня в условленном месте. Тут мы и улетучимся, как дым с земель Хальвдана и Олафа – они не сразу догадаются, куда мы направились. А мы поскачем через всю страну к Гула-фьорду. Мой кормчий Стейнульф подойдет туда за мной. У меня есть надежда, что с помощью Пути или, по крайней мере, с помощью Торвина и Скальдфинна, а также их друзей он сможет освободить «Моржа» и пройти вдоль берегов, чтобы подобрать нас. И даже если у него будут неприятности, Гутмунд сможет вырваться на «Чайке». Все встретимся в Гуле и пойдем назад в Англию, как ты и предлагаешь.

– Ты не будешь участвовать в налете?

Бранд молча покачал головой. Теперь Озмод пристально глядел через стол. Он тоже всегда верил, что раб и воин – две разных породы, как волки и овцы. А затем он обнаружил – когда есть цель борьбы и шанс на победу, в нем самом просыпается волк. Сейчас его удивлял расположившийся напротив гигант. Ведь это был воин, знаменитый даже среди свирепых, драчливых и неугомонных героев Севера. Почему же он теперь спасовал? Почему позволяет другим лезть в самое пекло? Правда ли, что человек, который оправился от раны, приведшей его к самым дверям смерти, никогда уже не станет прежним? Он стоял у этих дверей и чувствовал идущий от них смертный холод…

– Тогда можешь предоставить это нам, – сказал Озмод. – Нам, англичанам, – добавил он, желая подчеркнуть свои слова. – Как считаешь, у нас получится?

– По-моему, если все сделать так, как вы, англичане, задумали, должно получиться, – ответил Бранд. – Что меня беспокоит, так это как вас провести через горы к Гула-фьорду. До сих пор вы встречались только с обычными норвежцами. Те, что живут в дальних горах, там, где мы пойдем, – они ведь другие.

– Если мы справимся с охраной короля Хальвдана, мы справимся и с ними. А как насчет тебя? Ты же ратоборец из Галогаланда, не так разве?

– Чтобы вас, малышню, провести через всю Норвегию, без ратоборца не обойтись. Я буду чувствовать себя собакой, которая ведет отряд мышей через Кошкаландию. Кошки-то просто будут радоваться, что обед сам прибежал.

Губы Озмода сжались.

– Тогда объясни мне, где ты будешь ждать нас с лошадьми, господин Пес. Я и остальные мыши придем туда. И, может быть, с кошачьими шкурками.

Небольшой отряд, двигающийся к мосту на первый остров, выглядел настолько убогим и мирным, насколько было возможно. Впереди старая крестьянская кляча тащила разбитую телегу, шедший сбоку человек визгливо понукал ее. Что за груз в телеге, было не видно, его прикрывала грязная просмоленная дерюга со свободно свисающим краем. По другую сторону от лошади шагал Удд, самый маленький из всех, и близоруко всматривался в лошадиный хомут – норвежское усовершенствование, почти неизвестное в Англии. Хомут позволял лошади тащить вес вдвое против обычного воловьего ярма, и Удд, конечно, позабыл о цели их поездки, увлекшись хитроумной новинкой.

По бокам телеги и позади нее двигались еще восемь человек, шесть английских катапультеров, лекарь Ханд, прятавший белоснежную ризу жрица под серой накидкой, и Карли. Не видно было никакого оружия, кроме поясных ножей. Алебарды они подвесили на гвоздях по бокам телеги. Взведенные арбалеты спрятали с краю под дерюгой.

Когда телега подкатила к берегу, двое стражников у моста встрепенулись и подобрали с земли свои копья.

– Мост закрыт, – крикнул один из них. – С острова всех выгоняют. Вы что, не видите, что солнце уже садится?

Озмод выдвинулся вперед, неразборчиво что-то крича на ломаном норвежском. Он знал, что этот пост охраняют шесть человек. Он ждал, чтобы они все вышли из сторожки. Ведущий лошадь катапультер догнал его и продолжал шагать вперед.

Один из стражников не выдержал. Он отскочил назад, замахнулся копьем и заорал изо всех сил. Остальные высыпали из сторожки, похватали топоры и щиты. Раз, два, три, четыре, молча посчитал Озмод. Все правильно. Он повернулся и показал большой палец сгрудившимся вокруг телеги англичанам.

В один миг те выхватили арбалеты и прицелились, только Удд еще возился у телеги.

– Покажем им, – коротко скомандовал Озмод.

Фрита, главный застрельщик, пустил стрелу. Резкое треньканье тетивы и мгновенный удар. Один из стражников охнул и побелел лицом, с недоумением глядя на железный болт, пробивший ему щит и руку. Фрита опустил арбалет, наступил ногой на упор, взвел пружину и зарядил следующую стрелу.

– Вы все на прицеле, – сказал Озмод. – Эти арбалеты пробивают насквозь любые щиты и броню. Драться вы с нами не можете. Только умереть. Бросайте ваше оружие и идите в хижину.

Стражники переглянулись, воины бравые, но обескураженные невозможностью драться лицом к лицу, угрозой быть застреленными на расстоянии.

– Мечи можете оставить, – разрешил Озмод. – Просто сложите копья. Шевелись!

Они нехотя покидали копья и побрели назад в сторожку под конвоем своих врагов. Два англичанина подбежали с молотками, гвоздями и досками, быстро заколотили дверь и окно со ставнями крест-накрест.

– Мы кое-чему научились от короля Шефа, – заметил Квикка. – Всегда потренируйся, прежде чем что-то сделать.

– Они скоро выберутся, – сказал Карли.

– Тогда они подумают, что мы в ловушке. На этом мы еще немного выиграем времени.

Телега покатилась по мосту, зимой это были вмерзшие в лед бревна, а летом покрытые настилом бревна держались на плаву. Теперь англичане открыто несли свои алебарды и арбалеты, хорошо видимые издалека в долгих норвежских сумерках. Но некому было их увидеть и остановить, пока они не дошли до противоположного края острова со следующим мостом.

Заслышав громыханье телеги и зная, что никто сюда попасть не мог, стражники на втором мосту сразу всполошились, и у них оказалось больше времени на подготовку. Увидев же нацеленные арбалеты, один из них предпочел немедленно сбежать, надеясь самому спастись и вызвать подмогу. Неторопливо прицелившись, Фрита попал ему стрелой в ляжку, что тут же подкосило беглеца. Второй стражник, зло сверкая глазами, не торопясь положил оружие на землю.

Ханд подошел глянуть на рану и прищелкнул языком, обнаружив струящуюся кровь и глубоко вонзившуюся в кость стрелу.

К нему присоединился Озмод.

– С такой раной много возни, – заметил он. – Но все-таки живому лучше, чем мертвому, а в святилище Пути самые хорошие в мире лекари.

Ханд кивнул.

– Слушай, друг, когда отведешь его с этой раной к жрецу Ингульфу в святилище, передай привет от лекаря Ханда и скажи, что англичане сохранили твоему приятелю жизнь по моей просьбе. А пока завяжи рану и останови кровь.

Он показал свое серебряное яблоко – амулет Идуны, богини врачевания, и пошел прочь.

Телега покатилась через второй мост на следующий остров, мост с которого вел уже на Дроттнингсхолм. Время от времени оглядываясь, нет ли погони, вольноотпущенники сомкнули строй. Они знали, что на этот раз без боя не обойтись.

Третий пост охраны был главным, с дюжиной стражников. Они и так уже весь день недоумевали, куда мог подеваться их капитан Стейн. Они обыскали все уголки острова, кроме королевских покоев, но не нашли ничего подозрительного. Теперь они ждали только распоряжения короля Хальвдана, чтобы обыскать и королевские покои тоже, но даже там не надеялись обнаружить Стейна. Они знали, что враг где-то поблизости, будь то люди или чудище из морских глубин. Кто-то видел гигантские плавники кружащего у островов стада касаток, и все недоумевали, неужели у Стейна хватило ума полезть в воду. Донесшиеся слабые крики и неясный шум встревожили их еще больше. Когда телега и сопровождающий ее отряд показались на дороге, стражники решительно выстроились на мосту, четверо впереди и три человека во втором ряду.

Из заднего ряда полетела стрела, пущенная в голову лошади. Что бы это ни была за телега и груз, делом стражников было остановить их. Вилфи, ведущий лошадь под уздцы, держал в руке новый щит, изготовленный по способу Удда. Выставив его, он прервал полет стрелы. Стрела отскочила со сломанным наконечником.

Квикка, Озмод, Хама и Лалла с алебардами в руках вышли вперед и, припав на одно колено, ощетинились остриями в сорока футах от приготовившихся к атаке норманнов. Позади частокола алебард встали четыре арбалетчика.

– Бросайте оружие, – крикнул Озмод. Он и не надеялся, что этот приказ будет выполнен. Чтобы дюжина испытанных воинов уступила проигрывающим им в числе чужакам? От них бы отказались собственные матери. И все же Озмод испытывал некоторые угрызения совести перед хладнокровным убийством людей, которые были совершенно беспомощны против оружия, которого они в глаза не видели. Он выждал, пока стражники натянут луки и замахнутся дротиками, прежде чем скомандовал:

– Стреляй!

Четыре арбалета взвизгнули одновременно. С сорока футов по неподвижной мишени – кто бы тут промахнулся? Передняя линия викингов распалась, один даже полетел вверх тормашками от удара стрелы – мощная энергия, накопленная в напружиненной стали, мгновенно высвободилась. Воин во второй линии судорожно вздохнул и свалился – стрела, насквозь пробив переднего, вошла ему между ребер.

Еще один стражник выбрался из завала тел и ринулся вперед, замахиваясь мечом для всесокрушающего удара. Пока он бежал к своей победе или смерти, изо рта у него выступила пена. Приближаясь, он хрипло призывал Одина. Стрела из арбалета близорукого Удда просвистела мимо его уха, а неопытный Карли взял слишком высокий прицел.

Когда он был уже в трех шагах, Озмод поднялся с колена, ухватил рукоять алебарды поближе к концу, снизу выбросил острие далеко вперед. Отчаянный берсерк, как бежал, так и налетел на нее, сам разрубив свое сердце о плоское лезвие, в последнем броске пролетел вперед, где его поймали на скрещенные алебарды. Очумело тараща глаза, он со стоном испустил свой последний вздох.

Меч выпал из руки, и жизнь покинула его. Озмод провернул рукоятку, вытащил алебарду, почистил ее и снова припал на колено. Позади него защелкали взводимые арбалеты.

Шестеро воинов перед ними не выдержали и побежали, четверо рванули в разные стороны по берегу, а двое – через мост на Дроттнингсхолм. Озмод коротко взмахнул рукой.

– Снимите этих двоих, – приказал он. – Остальные пусть бегут.

Трупы оттащили в сторону, и телега в последний раз двинулась вперед, старая кляча раззадорилась на легкую рысь, часть англичан, опасаясь погони, двигались вполоборота назад. Озмод и Квикка трусцой бежали впереди всех, внимательно вглядываясь в полумрак, чтобы выяснить, чего им ожидать.

– Там, – показал Квикка. – Прикажи Удду и Ханду захватить лодку, это нетрудно. Им только нужно оттолкнуться от берега и провести лодку вокруг мыса.

Озмод отдал приказ, и два человека отделились от группы.

– Остальные, упритесь плечами в телегу и подталкивайте ее вверх по склону. Замок стоит на противоположном склоне, и нам нужно поторопиться.

Лошадь и восемь человек быстро затащили телегу на склон невысокого холма, провели ее через ельник и вышли на прогалину. Прямо перед ними открылся Замок Двух Королев, с крутой крышей, с украшенным фронтоном и с прибитыми высоко над входом оленьими рогами. Ни единого признака жизни, кроме чьего-то бледного лица, быстро промелькнувшего сквозь ставни нижнего этажа, однако из труб к небу поднимался дым.

Англичане развернули телегу так, что ее задок обратился к замку, схватились за дерюгу, сбросили ее, засуетились вокруг установленного на телеге «мула».

– Не сюда, – крикнул Карли. – Там, куда вы целитесь, комнаты рабынь. Они держат Шефа там, в покоях. Доверните вправо, вправо еще на шесть футов.

«Мул», весящий тонну с четвертью, не сдвинулся бы с места без отчаянного усилия. Вместо этого коноводы потихоньку повели лошадь кругом, выводя телегу на линию прицела.

– Товсь! – хрипло заорал Квикка, вскинув руку хорошо знакомым натренированной команде жестом. Заряжающий Фрита достал из телеги обкатанный в воде булыган весом не меньше двенадцати фунтов и вложил его в петлю. Прислуга «мула», все, кроме Квикки и наводчика Хамы, рассыпалась вдоль бортов телеги. Им раньше не доводилось стрелять из своей катапульты, с ее мощной отдачей, в неподготовленных условиях, и они не были уверены, что из этого выйдет.

Квикка снова проверил наводку и взмахнул рукой, давая команду.

Шеф, лежа на большой пуховой перине, расслабленно повернулся на другой бок. За всю свою предыдущую жизнь он не провел столько времени в постели, не считая случая, когда его свалила болотная лихорадка. Человек, который проснулся, должен работать или есть, или – иногда – развлекаться. Так считали все, кого он знал. Что можно просто отдыхать, никому из них и в голову не могло прийти.

Они заблуждались. Уже день и ночь, как он не поднимался с огромной кровати, разве что для еды. И даже еду днем ему приносили рабыни. Никогда он не чувствовал себя лучше.

Но, может быть, все дело в королеве. Днем она тоже приходила к нему через краткие промежутки времени, настолько краткие, что раньше он счел бы это невозможным. В суровом и унылом доме Шефа, где заправлял сердитый Вульфгар, его набожный отчим, любовь была запрещена для всех по воскресеньям, в канун воскресенья, в Рождественский и Великий пост, да и во все другие церковные праздники тоже. Слуги, конечно же, нарушали это правило, а тем более керлы, но делали это виновато, с оглядкой, в промежутке между полевыми работами или между сном и пробуждением. Кого-нибудь вроде королевы Рагнхильды деревенский парень не мог и в мечтах вообразить.

То, что происходило с ним, тоже было выше его понимания. С удивлением, учитывая, сколько он уже совершил, Шеф замечал, как его плоть начинает снова крепчать при одном воспоминании о том, что он видел и ощущал. Однако королева вернется не скоро – пойдет прогуляться вдоль берега, сказала она. Лучше поберечь силы. Лучше снова уснуть в тепле и сытости. Закрыв глаза и откинувшись на подушку из утиного пуха, Шеф мельком подумал о Карли. Надо бы справиться, чем тот занимается. Одна из рабынь должна это знать. Он не знает их имен. Странно. Похоже, что он, в конце концов, начинает вести себя как настоящий король.

В своем сне Шеф, как бывало и прежде, очутился в кузнице. Это была не явившаяся ему в одном из видений огромная кузница богов в Асгарде, но схожая с ней, здесь тоже все свободное место было занято ящиками, колодами, верстаками. На стене там и тут были прибиты дверные ручки.

Они потому здесь, вспомнил Шеф, что кузнец-то хром. В теле, в котором он сейчас обитал, сохранилось воспоминание об острой боли, когда ножом перерезали сухожилия, о смеющемся лице его врага Нитхада, об угрозах, которые он расточал.

– Ты теперь далеко не убежишь, Вёлунд, с подрезанными-то жилами, ни пешком, ни на лыжах, ты, лесной охотник. А перерезанные сухожилия никогда не срастаются. Но руки твои целы, и у тебя остались твои глаза. Так что работай, Вёлунд, великий кузнец! Работай на меня, Нитхада, делай мне чудесные вещицы день и ночь. Потому что тебе не убежать от меня ни по земле, ни по воде. И я обещаю тебе, хоть ты и муж Валькирии: если ты не будешь каждый день отрабатывать свой хлеб, ты испробуешь плетки, как последняя финская собака среди моих трэлей!

И Нитхад тут же связал его и в доказательство дал ему отведать вкус кожаной плети. Вёлунд все еще помнил боль в спине, позор безответных побоев, блеск в пристальном взоре королевы Нитхада. При этом на ее пальце сверкало кольцо жены Вёлунда, потому что они его не только искалечили, но и ограбили.

Шеф – ныне Вёлунд – помнил, как он яростно колотил по раскаленному железу, не решаясь в таком настроении обрабатывать медь или серебро или червонное золото, до которого Нитхад был особенно жаден.

Переваливаясь по кузнице, он увидел, что за ним наблюдают глаза. Четыре глаза. Это два сынишки Нитхада пришли посмотреть на пламя горна, на звонкий металл и сверкающие самоцветы. Вёлунд остановился, глядя на них. Нитхад разрешил им разгуливать свободно, зная, что сбежать его раб никогда не сбежит, и не заботясь, насколько тот жаждет мести. В уверенности, что Вёлунд никогда не станет мстить, если не сможет избежать ответной мести. По понятиям Севера это был бы дурацкий проигрышный обмен, невыгодный и унизительный. Отмщение не может быть отмщением, пока оно не полное и окончательное.

Высоко наверху, куда только могли его подтянуть могучие руки кузнеца, лежали сделанные Вёлундом крылья – волшебные крылья для побега. Но сначала месть. Полная и окончательная месть.

– Зайдите-ка посмотреть, – обратился Вёлунд к любопытным мордашкам. – Взгляните, что тут у меня в ларце.

Он пошарил внутри, извлек золотую цепь, на каждом звене сверкали самоцветы, складываясь в сложный красно-зелено-синий узор. – А вот на это посмотрите, – на мгновенье он показал им шкатулку из моржового бивня, с резьбой и серебряными инкрустациями. – Смотрите, там в ларце еще много чего есть. Зайдите, посмотрите, что в ларце, просто загляните, если смелости хватит.

Мальчики, взявшись за руки, осторожно вступили в отблески пламени. Одному было шесть, другому – четыре, дети Нитхада и его второй жены, чародейки, оба гораздо младше их единокровной сестры Ботвильды, которая тоже иногда приходила поглазеть на него украдкой. Это были отличные ребята, скромные, но дружелюбные, не испорченные еще жадностью своего отца и коварством матери. Один из них вчера дал Вёлунду яблоко, оставшееся от обеда.

Вёлунд поманил их, открыл сундук, удерживая одной рукой его тяжелую крышку. Он был достаточно осторожен, чтобы держать ее не за край, а за ручку. Много оторванных от сна часов он провел, приваривая на край крышки лезвие, острейшее лезвие из сделанных им за всю жизнь. Это были хорошие дети, и он не хотел, чтобы им было больно.

– Зайдите, взгляните, – снова позвал он. Они завороженно уставились, от возбуждения попискивая как мыши. Их шеи склонились под край крышки. Вёлунд, при всей своей жестокости, отвел глаза, прежде чем захлопнуть крышку…

«Я не хочу быть в его теле, – подумал Шеф, – сопротивляясь пальцам бога, который держал его за загривок, заставляя смотреть. – Чему бы это меня ни учило, я не хочу этого знать».

Неведомым способом ему удалось вывернуться, и появилось новое видение, далеко-далеко от кузницы, где-то в глубоких скалистых недрах, не в Средиземье, а около стен, окружающих все Девять Миров людей, богов и гигантов. Великан со свирепым лицом, чудовищными цепями прикованный к основанию вселенной. Огромный змей шипит и плюет ядом ему в лицо, лицо, искаженное мукой, с мыслящими и превозмогающими боль глазами.

Это прикованный бог Локи, понял Шеф, Локи, которого, как верили жрецы Пути, наказал и заковал в цепи его отец Один за то, что он убил своего брата Бальдра. Тот, кто вырвется на свободу, и в Последний День вернется со своим чудовищным потомством, чтобы отомстить богам и людям. Огромный крюк, удерживающий одну из оков на запястье, увидел Шеф, почти вырван из стены. Когда он выскочит, у Локи будет свободна одна рука и он сможет схватить змея, посланного его отцом Одином. Кажется, он уже достаточно высвободился, чтобы подавать знаки своим союзникам, чудовищному отродью в лесах и морских глубинах. На мгновенье его свирепый глаз уставился из темницы вверх, на Шефа.

Оторвавшись от этого видения, Шеф снова почувствовал отзвуки мыслей Вёлунда.

Сделай это, внушали они. Сделай сейчас. А потом, потом вычисти их черепа и покрой их резьбой, как моржовые бивни, отполируй зубы, чтобы засверкали, как жемчужины, потом извлеки из глазниц блестящие глазные яблоки…

Вернувшись в свое тело, Шеф ощутил чудовищной силы удар, на мгновенье увидел, как падает остро заточенная крышка.

Удар был реальностью. Он чувствовал, как сотрясение от него все еще отдается в кровати. Шеф выбросил ноги из-под льняных простыней и шерстяного одеяла, вскочил, схватил рубаху, штаны и сапоги. Не пришел ли за ним муж королевы?

Дверь распахнулась, и в нее ворвался юный Харальд:

– Мама! Мама!

Он замер, увидев, что на материнской постели сидит только Шеф. Без промедления он вытащил из-за пояса свой ножик и рванулся к горлу Шефа.

Тот увернулся от удара, перехватил тонкое запястье, отобрал ножик, игнорируя пинки ногами и удары свободной руки.

– Легче, легче, – приговаривал он. – Я просто сижу здесь и жду. Что там случилось снаружи?

– Не знаю. Люди с… с чем-то, что бросает камни. Вся стена обвалилась.

Шеф отпустил мальчика, кинувшегося прочь из спальни. Не успел он этого сделать, как дружный напор вышиб дверь главного зала, и внутрь ворвалась толпа воинов с тесаками и нацеленными арбалетами. Шеф узнал Квикку в тот же момент, когда тот увидел его, и шагнул вперед, бешено размахивая руками, чтобы предотвратить побоище. Откуда-то выскочил Карли и закричал, слова было не разобрать из-за поднявшегося шума.

– Не нужно! – вопил Шеф. – Со мной все в порядке. Прикажи им всем остановиться!

Карли схватил его рукой за плечо, пытаясь утащить к дверям. Шеф яростно отбросил руку, тут же сообразив, что Карли опять хочет ударом кулака лишить его сознания. Он увернулся от захвата слева, вовремя поднял руку, чтобы блокировать удар справа, ударил макушкой в уже сломанный однажды нос Карли, обхватил его руки, удерживая от свободного удара. Пока они боролись, Шеф почувствовал на себе еще захваты, за руки и за ноги, его пытались поднять и унести, как мешок. Он услышал у самого своего уха крик:

– Ударь его песочной колбаской, Квикка, а то он так и будет сопротивляться.

Шеф сбросил Карли, стукнул друг о друга удерживающих его людей, стряхнул человека, вцепившегося в ногу и набрал в легкие воздуха для новой, более грозной, команды.

Позади него в зал вошла старая королева Аза. На ее пути стоял один из англичан и только таращил глаза, не в силах вмешаться в борьбу и поднять руку на своего господина. Схватив железную палку, которой созывала своих рабынь, королева ловко ударила его по голове, а когда он повалился на пол, выудила у него из-за пояса тесак. Прихрамывая, прошла три шага, отделявшие ее от Шефа, наставившего рога ее сыну и угрожавшего благополучию ее внука. Тот, стоя спиной, не видел ее приближения.

В тот же миг в маленьком Харальде, неподвижно наблюдавшем за борьбой, проснулся дух многих поколений воинственных предков. С пронзительным криком он тоже занес свой нож и кинулся на ворвавшихся в его дом врагов. Шеф схватил пробегавшего мимо Харальда и прижал к себе, обхватив его обеими руками, чтобы избежать борьбы. Он попытался снова скомандовать:

– Всем успокоиться и остановиться!

Обращенные к нему лица исказились тревогой, люди рвались в бой. Шеф развернулся со скоростью, обретенной на борцовском ринге, по-прежнему прижимая к себе Харальда.

Королева Аза яростно ударила тесаком снизу вверх. Шеф ощутил удар, болезненный укол в ребра. Посмотрел на мальчика в своих руках. Увидел, как тот задрал голову, недоверчиво пытаясь что-то спросить. Увидел нож, насквозь пронзивший тело и сердце мальчугана. Нож в руках его бабушки.

И Шеф снова услышал, как где-то захлопнулась крышка. Еще раз и еще.

В зале мгновенно настала тишина. Шеф разжал объятья, распрямил маленькое тельце, уложил его на пол.

Поглядел вниз, и глаза на мгновенье чем-то застило. Ему показалось, что он видит не тщедушное тельце десятилетнего мальчика, а взрослого мужчину, высокого и крепкого, с могучей гривой спутанных волос и бороды.

– Это Харальд Светловолосый, – сказал знакомый холодный голос, – Харальд Светловолосый, каким он мог бы стать. Теперь ты его наследник. Ты унаследовал сокровища короля Эдмунда и расплатился своей юностью. Ты унаследовал удачу короля Альфреда и заплатил своей любовью. Теперь ты унаследовал предназначение от короля Харальда. Чем ты заплатишь на этот раз? И не пытайся отворачиваться от моих видений.

Мгновенье кончилось. Шеф снова был в зале, глядя на окровавленное тельце. Шеф чувствовал, как уходила из него жизнь. Харальд был мертв. Снова его взяли за плечи и повели прочь, и на этот раз он не сопротивлялся. Позади королева Аза тянула слабые трясущиеся руки к телу своего внука. Шеф потерял ее из виду, когда его вывели в главный зал и через дверь, разбитую камнем из катапульты, на улицу.

Там снова начался шум, кто-то упирался: «Но у нее остался мой нож», – на него заворчали. Озмод считал: «Семь, восемь, девять, все на месте, уходим». – Квикка откуда-то принес головню и корзину сухих щепок, которые рабы использовали для растопки, побросал и то и другое в телегу, потом, освобождая лошадь от упряжи, проследил, как занялось пламя.

– Наш «мул» им не достанется, – прокричал он.

– А женщины тебе зачем? – рявкнул Озмод, когда Карли вынырнул откуда-то – по женщине в каждой руке, и еще две взволнованно семенят сзади.

– Они должны уйти с нами.

– Это же шестивесельная лодка, на ней нет места.

– Они должны уйти. Тем более что мальчик мертв. На его похоронах им перережут глотки.

Озмод, сам бывший раб, больше не спорил:

– Ладно, пошли.

Беспорядочно толкаясь, девять мужчин и четыре женщины устремились на тропу, ведущую к небольшому пляжу, где Марта не далее как прошлым вечером убила Стейна. Квикка и Озмод с арбалетами наготове прикрывали тыл. На полпути Шеф услышал пронзительный крик, раздавшийся позади них. Рагнхильда вернулась с прогулки вдоль берега. Послышались мужские голоса. Стражники, которых они разоружали по пути, опомнившись, собрались мстить нападавшим.

Бег превратился в отчаянный рывок, каждый изо всех сил кинулся к берегу и виднеющейся на нем лодке. Удд и Ханд приготовились оттолкнуться от берега. Мужчины и женщины, пихаясь, похватали весла и распределились по скамьям. Перегруженная лодка застряла на гальке. Шеф и Карли выпрыгнули обратно и толкали ее шесть футов, десять, пока не кончилось прибрежное мелководье, затем их втащили через борта, возвышавшиеся над водой на какие-то несколько дюймов. Шестеро гребцов расселись по местам, уперлись ногами и по команде Озмода дружно ударили веслами.

Шеф увидел фигуру Рагнхильды, обрамленную отблеском пламени от яростно пылавшей телеги, она спускалась к берегу, простирая руки. Стрелы окружавших ее лучников шлепали по воде, но Шеф не обращал на них внимания, отведя арбалеты, поднятые для ответа.

– Вор удачи! – кричала Рагнхильда. – Убийца моего сына. Пусть ты станешь проклятьем для всех, кто тебя окружает. Пусть ты никогда больше не узнаешь женщину. Пусть у тебя не будет наследника.

– Это была не его вина, – пробормотал Фрита, потирая голову в месте, где получил удар железной палкой. – Эта старуха взяла мой нож.

– Помалкивай насчет своего ножа, – проворчал Озмод. – Ты должен был следить за ним.

Проклятья неслись им вслед, а лодка постепенно продвигалась во тьме, уклоняясь от сторожевиков Хальвдана, крейсировавших вдоль берега, до которого им оставалось меньше мили.

Шеф, пока можно было что-то различить, все глядел с кормы на женщину, что по-прежнему неистовствовала и рыдала на берегу.