"Героический дрейф "Седова"" - читать интересную книгу автора

За восемьдесят шестой параллелью

Ни на один день седовцы не прекращали научных наблюдений. С наступлением полярного лета объем их еще больше увеличился. Исследовательскими работами на судне занимались Виктор Харлампиевич Буйницкий и Андрей Георгиевич Ефремов.

Юношеские годы Виктора Буйницкого и Андрея Ефремова прошли на Дальнем Востоке. Молодой студент Читинского лесотехнического института Буйницкий побывал в отдаленных уголках Восточной Сибири и Дальнего Востока, работал в лесах объездчиком, техником. Андрей Ефремов с пятнадцати лет начал плавать в Тихом океане. Он плавал и учился.

В Арктику Буйницкий попал студентом последнего курса Гидрографического института. Вернувшись из рейса к Земле Франца-Иосифа, он получил назначение в экспедицию на "Садко" к Новосибирским островам. Подвижной, энергичный, жадный к знаниям юноша горел желанием всему научиться.

В экспедиции он вначале выполнял обязанности вахтенного начальника и помощника гидролога. В свободные часы Виктор Харлампиевич помогал научным сотрудникам, знакомился с их работами, стараясь ничего не пропустить, все узнать с самого начала. С каждым днем, с каждым новым этапом продвижения "Садко" Буйницкий все больше и больше вникал в многостороннюю научную работу. Он быстро постиг искусство штурмана: определяться по солнцу, едва проглянувшему из марева арктического тумана. Измерение глубин эхолотом, счисление во льдах и на чистой воде, нанесение на карту встречающихся льдов, определение поправок компаса, пеленгование видимых береговых предметов— со всеми штурманскими обязанностями Буйницкий справлялся быстро и хорошо.

Но все это мало удовлетворяло молодого ученого. Он устремлялся на завоевание новых областей знания: помогал гидрологам и учился у них исследовать течения, вместе с гидробиологами разбирал их улов, познавал живой и растительный мир полярных морей. Он не чуждался никакой работы и был неутомим.

Однажды, когда товарищи по экспедиции предложили ему отдохнуть и выразили удивление его стремлению ознакомиться буквально со всеми работами экспедиции, Буйницкий ответил:

_ Наверное, многие юноши и девушки хотели бы быть сейчас на моем месте. Ведь тут такие возможности для учебы! Я чувствую себя обязанным изучить все, что могу.

Когда "Садко", "Седов" и "Малыгин" стали на вынужденную зимовку во льдах моря Лаптевых и стало очевидным, что суда вместе со льдами будут дрейфовать далеко на север, возможно по пути "Фрама", Буйницкий начал работать с еще большим напряжением. Ему не хотелось упустить ни одного дня в исследовании труднодоступных районов Арктики, где, кроме "Фрама", еще не бывали корабли.

Около "Садко" вырос небольшой ледяной домик. Здесь Виктор Буйницкий производил магнитные наблюдения. Затем он перешел на борт "Седова", чтобы там вместе с другими студентами последних двух курсов Гидрографического института продолжать прерванные занятия.

Буйницкий остался на "Седове" до конца дрейфа. Он вел магнитные, астрономические и гравитационные наблюдения. Долгие часы проводил Виктор Буйницкий у гидрологической лебедки, извлекая батометры (приборы для взятия проб воды с разных глубин), измеряя температуры на различных горизонтах океана.

Не раз самоотверженному молодому ученому грозила опасность. Вот, например, запись из его дневника за 23 января 1939 года:

"Во время магнитных наблюдений в нескольких шагах от ледяного домика, где они производились, прошла трещина. Это сопровождалось оглушительным, похожим на выстрел из пушки, треском и гулом. Мне показалось, что крыша ледяного домика рушится. Мелькнула мысль: сейчас на магнитометр посыплются куски льда… Прикрыв затылок руками, я нагнулся над прибором. К счастью, крыша домика уцелела.

Убедившись, что приборы в безопасности, я выскочил наружу и увидел на корабле световые сигналы: меня и Гаманкова, помогавшего мне работать, вызывали на "Седов". "Видимо, вблизи судна тоже происходят подвижки", — подумал я. Пришлось прекратить наблюдения и отправиться на судно.

На пути лед сильно растрескался. Одни из трещин были не широки, на других плавало много обломков льда. Мы преодолели их без особых усилий. Только самая последняя трещина, отделявшая нас от судна, оказалась предательской: переходя через нее, я едва не провалился. Здесь была схваченная морозами каша из мелких кусков льда и снега. Но в темноте я этого не заметил.

В одной руке у меня был фонарь, который задуло ветром, в другой — хронометр. На плечах висели карабин и два ящика с сухими элементами. Чтобы не встряхнуть хронометра и не потерять сделанных наблюдений, я должен был избегать резких движений.

Почувствовав, что лед подо мной расползается, я отбросил фонарь и, вытянувшись на шуге, свободной рукой ухватился за выступ льдины. Подоспевший Гаманков принял от меня хронометр, а затем помог мне вскарабкаться на лед…"

В научных исследованиях Буйницкому помогал весь экипаж "Седова". Значительную часть наблюдений взял на себя старший помощник капитана, опытный штурман, инженер-судоводитель Андрей Георгиевич Ефремов.

Воспитанник Владивостокского морского техникума, он вернулся туда уже преподавателем — после окончания Института инженеров водного транспорта в Ленинграде. Ефремов плавал на многих судах в дальневосточных и арктических морях. Летом 1935 г. он ходил в арктическое плавание вторым помощником капитана ледокола "Красин", где впервые встретился с Бадигиным. Они крепко подружились.

Долгие ночи Бадигин и Ефремов просиживали над картами и лоциями, учась друг у друга. Бадигин подробно знакомился со всевозможными штурманскими приборами, отличным знатоком которых был Андрей Ефремов. В его руках "хитрые" механизмы эхолота, гирокомпаса, лага Форбса выполняли необходимые судоводителям измерения. На досуге Ефремов вместе с Бадигиным часами простаивал на капитанском мостике, практикуясь в определении координат корабля. Если после вычисления получались разные "точки", друзья проверяли, кто же из них ошибся.

Товарищи полюбили Ефремова за его исключительную скромность и трудолюбие. Многое зная, он продолжал учиться, постигая новые области знания, и стремился передавать их другим. На "Красине" Ефремов организовал "филиал" Владивостокского морского техникума и подготовил из рядовых матросов и машинистов группу штурманов и механиков.

В дни ледового дрейфа такие же занятия он вел на борту "Седова". На курсах, готовивших механиков и. судоводителей, занималось шестеро седовцев. Ефремов преподавал алгебру, физику, электротехнику и теорию корабля. Буйницкий на курсах вел занятия по русскому языку, геометрии, тригонометрии и проекционному черчению. Бадигин читал историю ВКП(б), политэкономию и навигацию. Трофимов преподавал специальные дисциплины для механиков. Токарев знакомил курсантов с двигателями внутреннего сгорания.

Слушатели курсов готовились по прибытии на родину сдать экзамены и стать командирами на судах арктического флота.

Погода благоприятствовала научным и судовым работам. В середине июля установились ясные, безоблачные дня. На солнце с подветренной стороны судна термометр показывал 25–27 градусов тепла. Это было настоящее лето! Пользуясь обилием пресной воды, седовцы энергично взялись за стирку белья.

Все побрились. "Здоровый и жизнерадостный вид седовцев не оставлял желать лучшего", — сообщил Бадигин.

Корабль продолжал дрейфовать вдоль 86-й параллели, уходя все дальше на запад.

Увеличивались озера полупресной воды на ледяных полях. Седовцы заметили интересное явление: лед, опресненный большим количеством воды (от растаявшего снега), начал подниматься над уровнем океана. Это было видно по осадке судна: за несколько дней вмерзший во льды "Седов" поднялся на 55 сантиметров.

В Арктике началась навигация. По Северному морскому пути шли корабли с грузами к устьям великих сибирских рек. В Карском море проводку судов возглавлял линейный ледокол "Иосиф Сталин".

На борту флагманского корабля арктического флота находился Иван Дмитриевич Папанин. Он беседовал по радио с капитаном Бадигиным. Капитан "Седова" сообщил, что, по его расчетам, к началу сентября корабль будет находиться примерно на 86-м градусе северной широты и 50-м градусе восточной долготы.

В начале августа "Седов" в пятый раз пересек 86-ю параллель. Короткое полярное лето стало убывать. Большое озеро, где седовцы еще так недавно занимались гребным спортом, обмелело и сильно уменьшилось в размерах.

В полдень 29 августа "Седов" достиг самой северной точки своего дрейфа: 86 градуса 39,5 минуты северной широты; до полюса оставалось лишь двести миль. Здесь была измерена глубина океана—4087 метров, взята гидрологическая станция и проба планктона. Через двое суток "Седов" оказался на три мили южнее.

Прошло еще несколько дней. Наступило сильное похолодание. Пресная вода на поверхности полей покрылась льдом. Прекратилось таяние снега.

За июнь и июль "Седов" продвинулся только на сто миль к западу. Но приближалась зима, ожидался более быстрый дрейф на запад. За вечерним чаем у седовцев обычно велись дебаты о путях дальнейшего продвижения корабля.