"Битва королев" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

Англия, 1216–1223 годы

СМЕРТЬ ТИРАНА

Долгое лето подошло к концу. Сквозь стрельчатое окно башни королева наблюдала, как в лесу, простирающемся за крепостным рвом, могучие дубы теряют последние, пожелтевшие, ссохшиеся листья. Туман поднимался с болот, казалось убивая все живое, и только неугомонные черно-белые сороки, пролетая куда-то по своим делам, изредка прочерчивали белесое тоскливое небо.

Она вспомнила солнечный Ангулем, где пиршественный зал отцовского замка заполнялся трубадурами, красивыми и молодыми юношами, слагающими песни в честь очаровательной леди Изабеллы. Всей Европе было известно, что нет ни при английском, ни при французском дворе женщины, которая могла бы состязаться с ней в обаянии и умении завоевать всеобщую любовь.

Когда-то в древности такой была Елена Троянская – дочь царя Приама. Изабелла Ангулемская, родившаяся и выросшая уже в христианском мире, сравнивала себя с нею. Она усмехнулась, подумав, что ни ей, ни Елене красивая внешность не принесла счастья. Она стала узницей, и ее красота тоже заключена в темницу. Ее супруг, король Англии, возненавидел свою жену, но, боясь, что не сможет противостоять ее воле и очарованию, предпочитал скрываться от будоражащей его воспаленное воображение женщины.

Где он теперь? Где-то охотится или развратничает? Ей это было безразлично. Когда-нибудь он вернется к ней, но впустит ли она его?

И все же где он? Может быть, новые несчастья обрушились на его голову. Не было еще в истории такого неудачливого монарха, как король Джон. Все подданные восстали против него, а он не смог ничего лучше придумать в ответ, как пригласить в страну сына французского короля и провозгласить его своим преемником. Предки Джона: прадед – Вильгельм Завоеватель, и дед его, и отец – все они, наверное, перевернулись в гробах своих, узнав, что французское воинство заполонило Англию.

Джон был тщеславен, жесток и, что хуже всего, глуп. С той поры, как он водрузил на голову корону, ни один его указ не был разумным, любой его поступок шел ему во вред. Сам того не ведая, Джон рыл себе яму, куда неминуемо должен был свалиться.

Иначе сложилась бы судьба Изабеллы, если бы она стала женой Хьюго де Лузиньяна, но ведь благородный Хьюго не сделал бы ее королевой.

Она всегда стремилась к власти и упивалась воздаваемыми ей почестями, уверенная, что заслужила их своей красотой.

Глубокая печаль угнетала Изабеллу. С самого утра ее не оставляло ощущение, что нечто зловещее носится в воздухе. Впрочем, тоска стала верной спутницей королевы. Каждый день, стоя у окошка самой высокой башни, она вглядывалась в даль, ожидая появления всадника – вестника беды. Хотя это мог быть и Джон, вспомнивший о ее существовании, о первых днях их супружества, когда он был так очарован своей молодой женой, что не покидал брачную постель даже днем, вызывая тем явное недовольство баронов. Он и раньше слыл похотливым сластолюбцем, и любовные интрижки его были известны всем, но все же поведение Джона после того, как он впервые встретил Изабеллу и почти тотчас же поволок ее на свое ложе, бароны сочли возмутительным и недостойным монарха. По их мнению, король обязан помнить, что на него возложены и другие заботы, кроме зачатия детей и постельных утех.

Она знала, что подобные воспоминания могут нахлынуть на него внезапно, как бывало уже не раз, и тогда Джон примчится в Глостер, ворвется в спальню и потребует от жены-узницы исполнения супружеского долга. Он проклинал ее за неверность, считая, что его измены она должна воспринимать как должное. Джон накинул петлю на шею ее любовника и подвесил его к балдахину над ее кроватью, так что, проснувшись, она увидела труп, раскачивающийся перед ее помутившимся взором. Но он все равно желал обладать ею, и это не вызывало в ней недовольства, потому что в любви они оба были одинаково ненасытны. Взаимная ненависть прекрасно уживалась с похотью. Эта дьявольская смесь противоположных чувств возбуждала их обоих, доводила ласки супругов до исступления.

Ее младшая дочь Элеонор, родившаяся год тому назад, была зачата уже в заточении. Королева-узница благодарила небеса, что дети не отняты у нее.

Она никогда не отличалась особой привязанностью к детям, и, вероятно, поэтому ему в голову не приходило лишить ее и этого утешения. Джон считал, что она так же равнодушна к ним, как и он сам.

Юный Генрих, которому исполнилось восемь лет, должен был занять трон после отца, если к тому времени французы не завладеют страной, а судя по слухам, что доходили до нее, им это уже почти удалось. «Что же дальше?» – спрашивала она себя. Кто мог дать ответ? Вполне возможно, что среди завоевателей найдется кто-то – может быть, сам дофин Людовик, – кто не устоит перед чарами королевы.

Ей остается только ждать момента, когда все пойдет прахом. Учитывая, что именно Джон вверг ее в такое плачевное состояние, она подумывала, что все-таки лучше ей было бы выйти замуж за Хьюго де Лузиньяна. Ее обручили с ним, когда ей было всего двенадцать лет, но она уже была вполне зрелой, чтобы влюбиться в него по уши и возжелать телом и душой отдаться этому красивейшему из мужчин. Вот только он, хотя и явно желал того же, что и она, держался от нее на расстоянии, считая, что она слишком молода, и предавался романтическим мечтам о том, как они будут заниматься любовью после свадьбы. Милый Хьюго! Во время диких оргий, которые они с Джоном устраивали в спальне, она часто вспоминала о нем и сравнивала этого нежного и безупречного рыцаря с необузданным своим супругом. Ей доставляло удовольствие представлять, как бы разъярился Джон, если б вдруг обрел способность читать ее мысли.

Но именно Джон сделал ее королевой, что расценивалось как редкостная удача, выпавшая на долю дочери не очень-то знатного графа Ангулемского, хотя она была единственной наследницей отцовских владений. Впрочем, Джон взял ее в жены не из-за наследства, а движимый одной только похотью.

И он продолжал стремиться обладать ею, несмотря даже на то, что развлекался на стороне с бессчетным количеством женщин, которые рожали ему детей, а она, в свою очередь, заводила любовников. Правда, за эти авантюры ей приходилось жестоко расплачиваться. До сих пор Изабелла содрогалась при воспоминании о кошмаре, когда, проснувшись на рассвете, увидела перед собой труп любовника. Но все это лишь добавляло остроты их любовным поединкам.

Изабелла наблюдала, как тает в руках мужа огромное наследство, как власть уплывает от него, как издеваются над ним и унижают его бароны, заставившие Джона подписать Великую хартию вольностей, а теперь обвиняющие его в бездеятельности, глупости, жестокости и чуть ли не во всех смертных грехах. Он заимел врагов везде и повсюду.

И вот теперь еще объявились французы. Они выдвинули требование передать корону Англии Людовику – сыну Филиппа Французского, женатого на Бланш, которая приходилась Джону племянницей. При таком вздорном короле, как Джон, враги без труда находили повод для его свержения с престола.

Уильям Маршал, граф Пембрук, один из немногих, оставшихся верными Джону людей, был достаточно умен, чтобы не понять, на ком лежит вина за все происходящее. Но он всегда стоял за короля, за соблюдение закона и порядка. Он честно и с пользой служил отцу Джона – Генриху Второму и сохранил ему верность даже после того, как все сыновья пошли войной на отца. Граф Пембрук сражался лицом к лицу против Ричарда, но когда Ричард Львиное Сердце взошел на трон, то имел мудрость сделать Пембрука первым своим советником. Даже Джон сознавал необходимость прислушиваться к мнению Уильяма Маршала. Если б он только внял его советам, то не попал бы в западню, куда его завело собственное неразумие. Теперь же французы вторглись в страну, Джон отступал, и даже старший сын Маршала перешел на сторону врагов.

«Чем все это кончится?» – задавалась Изабелла вопросом, пристально вглядываясь в даль в ожидании каких-либо вестей.

Вести доставил не кто иной, как сам Уильям Маршал.

Она увидела его, скачущего к замку во главе небольшой группы всадников. Разглядев, кто это, Изабелла спустилась во двор, чтобы встретить графа. Он был очень стар – должно быть, ему было под восемьдесят, но с каким достоинством он восседал на коне! Высокий и стройный, Уильям Маршал обладал счастливой внешностью, неподвластной разрушительному воздействию прожитых лет. Он держался так, как, наверное, держались в седле римские императоры. В молодости за ним закрепилась слава великолепного наездника, и не раз он побеждал на турнирах. Волосы его хоть и поседели, но осанка воина сохранилась.

Уильям Маршал спешился и поцеловал руку королевы.

– Плохие новости, милорд? – спросила она.

И когда он без предисловий объявил, что король умер, сердце ее всколыхнулось от самых разнообразных чувств. Сперва Изабелла ощутила какую-то странную, пугающую пустоту в душе, но это чувство быстро прошло и сменилось лихорадочным возбуждением.

– И что теперь? – прошептала она.

– Надо действовать!

Она жестом пригласила его пройти в замок.

Он не стал излагать ей подробности того, как отошел в мир иной ее супруг. Позднее она их узнает. Важнее всего было то, что тиран, неразумный и неудачливый властитель, сделавший несчастными тысячи подданных и разоривший собственную страну, больше не занимает королевский трон. Изабелла догадывалась, что Маршал вновь воспрял духом и полон энергии.

– Где наш новый король? – поинтересовался он.

Произнесенные Маршалом слова поразили ее. Смысл их дошел до нее не сразу. Но тут же, словно бурная река, подхватила ее. Мысли закружились, пульс участился.

– Король вместе с младшими братьями и сестрами находится в комнате для занятий, – произнесла Изабелла, стараясь не выказать охватившего ее волнения.

Уильям Маршал был ревностным приверженцем протокола. Он хотел предстать перед мальчиком и торжественно, коленопреклоненно присягнуть ему, как новому сюзерену.

– Генриха надо короновать как можно скорее… Медлить нельзя, мадам!

– Я понимаю, но… мой сын ничего не знает о том, что происходит в стране. Я не хочу, чтобы он начал презирать своего отца, несмотря на все проступки несчастного Джона. Прежде нам нужно все с вами обговорить. Сейчас принесут эль. Освежитесь после долгой дороги, дорогой Пембрук.

Королева дотронулась до его руки.

Маршал после некоторых колебаний кивнул в знак согласия.

Изабелла хлопнула в ладоши. Эль был подан мгновенно. Королева потребовала еще холодного мяса, но Маршал отказался. Он не был расположен к еде, но жажду утолил охотно.

– Пожалуйста, оставьте нас наедине, – приказала королева слугам, томившимся рядом в ожидании дальнейших распоряжений.

Когда слуги удалились, она тотчас спросила:

– Как он умер? Не сомневаюсь, что так же постыдно, как и жил.

Уильям Маршал отвел взгляд.

– Полной уверенности нет, но толкуют, что он скончался от яда.

– А! Значит, у кого-то хватило смелости! Вы обязаны, милорд, рассказать мне всю правду. Лучше я услышу ее из ваших уст, чем от злорадных недоброжелателей, которые наплетут невесть что…

– Могу только сказать, мадам, что он устроил привал вместе с войском в Суинстедском аббатстве и потребовал угощения. Прошел слушок, что он обратил внимание на одну из монахинь, чья красота была очевидна, хоть она и скрывала ее под монашеским клобуком.

– О Боже, какой стыд! Но продолжайте, прошу вас. Я хочу знать все.

– Говорят, будто она так походила на вас, мадам, что король был поражен.

– Несомненно, он заявил, что только поэтому заинтересовался бедной девицей и просто хочет рассмотреть ее получше!

– Нет, миледи. Он начал домогаться ее, она вырвалась от него и скрылась. Он не преследовал монахиню, вероятно, не решился…

– Значит, она ему не досталась. Что ж, я рада!

– Слух о том, что произошло, каким-то образом распространился по аббатству, и кто-то в обители задумал недоброе. Так, во всяком случае, утверждают королевские слуги, потому что, отведав поднесенных ему там персиков, король ощутил страшную боль. Он мучился всю дорогу до Ньюарка, а когда прибыл в епископский замок, упал на ложе и испустил дух.

На какое-то время воцарилось молчание. Потом Маршал поднялся из-за стола и заявил:

– Теперь, мадам, я должен увидеть короля.

– Но он еще ребенок, милорд. – Он теперь король Англии, миледи, – возразил Маршал.

– Позвольте мне хотя бы подготовить его. Он умный мальчик и быстро все схватывает.

Уильям Маршал не мог отказать ей в этой просьбе, хотя никогда не был особо благосклонен к королеве. По причине преклонного возраста и строгих моральных устоев, которых он придерживался, ее красота не оказывала на него никакого воздействия. Но отрицать, что Изабелла способна разить насмерть этим грозным оружием означало перечить здравому смыслу.

Король Джон был сражен при первой же их случайной встрече в лесу, когда она была совсем юной. Хьюго де Лузиньян оставался холостяком до сих пор, будучи не в силах забыть свою нареченную, и другие женщины для него словно бы уже не существовали.

Она была прирожденной интриганкой и развратницей, Маршал это знал. Однажды в разговоре с супругой, тоже Изабеллой, он обмолвился в сердцах, что королева вполне достойна короля. Но иногда ему все же приходило в голову, что он чересчур суров к ней. Ни одна женщина в мире не заслуживает участи быть женой такого чудовища, как король Джон.

Сейчас Маршал был и смущен и встревожен. Новый король еще очень мал, а за его спиной стоит властная, не в меру честолюбивая мать. Он предчувствовал, что это чревато для страны новыми бедами.

– Положение очень опасное, – сказал он. – В стране полным-полно предателей, которые готовы усадить на трон Людовика.

– Мне это известно, но умоляю вас, граф, дайте мне хоть немного времени побыть наедине с сыном. Я объясню, какая ноша упала на его плечи, – произнесла Изабелла.

– Идите к нему, мадам, – сказал Пембрук, – я подожду. А потом я засвидетельствую свое почтение Его Величеству.

Изабелла отправилась в комнату для занятий, где в этот час находились трое старших ее детей. Двухлетняя Изабелла и годовалая Элеонор оставались в детской под присмотром няньки.

Два мальчика и девочка сидели рядком за длинным столом и увлеченно рисовали, склонив головки над грифельными досками.

При виде матери дети тотчас вскочили, девчушка сделала грациозный реверанс, а мальчики поклонились. Королева настаивала, чтобы придворный ритуал в замке соблюдался, хотя королевские дети, как и она сама, были узниками, заточенными в ледяных каменных стенах по воле их отца и ее супруга.

Догадываются ли дети, кто лишил их свободы и красоты окружающего мира? Трудно сказать. Генри при появлении отца обычно вел себя робко. Ему больше всего хотелось забиться в отдаленный уголок, чтобы его не беспокоили. Ричард же хищно оскаливался на грубые, непристойные шуточки родителя. Изабелле иногда казалось, что богиня судьбы распорядилась неверно, выбрав ей в первенцы не того сына.

Она взяла Генри за руку, подвела к окошку, усадила на мягкое сиденье.

Остальные дети последовали за старшим братом.

Ричард тут же подал голос:

– У нас в замке гости, миледи?

Она слегка поморщилась.

«Опять Ричард вылезает вперед. Почему Генри держится в тени?» Раньше ей не так бросалась в глаза разница в характере ее мальчиков. Но теперь… Генри уже король, хотя не все подданные признают его таковым, но право на корону за ним.

Мысли ее путались. Дети выжидающе смотрели на мать, а она не знала, что им сказать. Было бы справедливо предпочесть Ричарда. Но как?

Она вспомнила тот день, когда родился Ричард. Это было в Винчестере. Хмурое зимнее утро за окном, балдахин над головой, тот же, что в мгновения зачатия, и тот, что в часы расплаты за плотские наслаждения.

Генри к тому времени уже пятнадцать месяцев жил на свете, плакал, сучил ножками, начинал ходить, а она все не беременела вновь. Джон плодил бастардов по всему королевству и хвастался этим перед ней, и вот она ответила ему, родив Ричарда, как бы в отместку за его издевательства, а через десять месяцев и Джоанну.

В своей плодовитости она не сомневалась. Дети – это благо, особенно если им предстоит когда-нибудь носить корону.

Она возложила ладони на худенькие плечики старшего сына.

– Разве не отец навестил нас? – пролепетал мальчуган. Чувствовалось, что он с надеждой ждет от нее отрицательного ответа.

Когда приезжал Джон, все дети разбегались по спальням и прятались под одеяла.

Сыновья хотели бы защитить мать от этого изверга с закованной в стальные латы свитой, но ощущали свою беспомощность.

Им было ненавистно все – и его голос, и тяжелые шаги сапог по лестнице, и стоны матери, когда он пытал ее… Чем и как? Под бархатным балдахином супружеской кровати происходило что-то недоступное их пониманию.

– Грустные новости доставил в наш замок лорд Пембрук, – сказала она. – Ваш отец умер.

– Мы следили из окна башни, как спотыкался его конь, и догадались, что он несет печальную весть.

– Неужели ты это заметил? – восхитилась наблюдательностью Ричарда Изабелла.

– А почему бы и нет? – ухмыльнулся Ричард.

– Он так стар… совсем старик, – заметила Джоанна.

– Молитесь о том, чтобы дожить до такого возраста и сохранить силы и ум, – наставительно сказала мать.

– Я бы раньше хотела оказаться в раю, – высказала наивное пожелание девочка.

– По воле Господней ты там окажешься… за свои грехи, – слегка рассердилась мать. – Лорд Пембрук прибыл с вестью…

– Отец будет здесь! – воскликнул Генри. Его личико исказилось страхом.

– Он уже больше никогда не приедет… Никогда. Господь забрал его к себе. Он умер.

Изабелла поцеловала ручку старшего сына.

– Ты, Генрих, сын мой, теперь король Англии!

С ужасом мальчик смотрел на мать. Ричард воскликнул:

– Значит, он Генрих Третий! Ведь наш дедушка был Генрих Второй!

Генри схватился пальчиками за рукав материнского платья.

– Миледи, что мне делать?

– То, что я тебе скажу, – спокойно и твердо заявила Изабелла. – Тебе нечего бояться. Я на страже, а эрл Пембрук ждет позволения приложиться к твоей руке и принести присягу.

Джоанна осторожно коснулась руки брата. Ее личико пылало от воодушевления.

– Мы не должны более сердить Генри и обижать его, – рассудительно произнесла девчушка. – Ведь он тогда велит отрубить нам головы.

Ричард гневно воскликнул:

– Посмотрим, кто кого первым обезглавит!

– Замолчи! – прикрикнула на него мать. – Ты говоришь в присутствии короля.

Она взглянула на своих детей иными глазами, чем раньше. Утром они были просто дети, а сейчас уже наследники английской короны.

Джоанну она недолюбливала. Девочка унаследовала от отца все его худшие качества – коварство, холодную расчетливость и умение притворяться жертвой чужих интриг.

«Ты родишь королю Джону ангела! – твердил ей благородный ее поклонник Хьюго де Лузиньян. – На свет появится подобие твое!»

Как был наивен этот рыцарь без страха и упрека, воспитанный на песнопениях трубадуров. Она родила ангелоподобную Джоанну – ребенка без души. Сама Изабелла всегда действовала под влиянием чувств, готовая совершать в порыве эмоций любые безрассудства, а ее старшая дочь Джоанна с малолетства отличалась хладнокровностью и усвоила науку плести интриги даже в детской комнате.

– Замолчите, дети! – повторила Изабелла, сникая. – Разве можно говорить о расправах и мести, когда мы одна семья? Вы все – дети мои….

Ее вдруг охватил страх: сумеет ли она справиться со своими детьми?

– Лорд Пембрук хочет присягнуть тебе, сын мой. Нечего смотреть на меня так испуганно. Ты уже не младенец, чтобы бояться короны. Другие принцы в других странах ждут долгие годы, пока взойдут на трон, а тебе, Генри, повезло. Ну-ка, постарайся выглядеть королем! Иначе кое-кто вздумает занять твое место.

Изабелла вцепилась в плечо мальчика и увлекла его прочь из детской. Ричард с завистью проводил взглядом мать и брата. Хитрая, но еще не очень разумная Джоанна была в восторге, а бедный Генри молился Богу и сетовал, что на пятнадцать месяцев опередил при рождении братца Ричарда.

Мать и сын вошли в парадный покой. Странно было видеть, как восьмидесятилетний старик преклонил колени перед испуганным мальчуганом и поцеловал ему руку. Генри преисполнился уверенности в себе. Раз Уильям Маршал так унижается, раз он видит в нем, маленьком мальчике, нечто, что позволяет старому графу надеяться на благополучный конец братоубийственной гражданской войны, значит, так оно и есть! Генрих слышал краем уха, что в стране бушует война, что иностранцы наводнили его страну.

«Я всех виновных казню и установлю мир», – вдруг подумал он. Ему был желателен мир. Он так хотел, чтобы его не беспокоили дурными вестями.

Юный король удалился в детскую по настоянию матери, заявившей, что ему необходим отдых.

Генри пока еще подчинялся ей, хотя в душе его уже назревал протест. Сейчас ему было необходимо остаться одному – ни брата, ни сестры он не хотел видеть.

Изабелла и Уильям Маршал вновь смогли побеседовать с глазу на глаз.

– Его надо короновать незамедлительно. Народ должен наконец вздохнуть свободно, – заявил Маршал.

– Разве мальчик может быть королем?

– Может, если при нем будут мудрые советники.

– Вы, например? – спросила королева.

– Да. И другие. Губерт де Бург, я уверен, откликнется на мой зов. Мы вместе сможем отстоять страну.

Изабелла воодушевилась. С такими двумя помощниками ее сынишка завладеет Англией.

– Я не думаю, что англичане позволят французам топтать их землю, – продолжал граф Пембрук.

– Однако до сих пор они это позволяли, – заметила королева.

– Лишь от отчаяния, мадам! Несчастное правление короля Джона довело их до этого.

На его заявление ей нечего было возразить.

– Но теперь, когда у нас новый король, мальчик, которого можно наставить на путь истинный, дела пойдут по-другому.

– Молюсь и надеюсь на это, милорд.

– Но король становится королем только после коронации… Нам нельзя медлить с церемонией.

– Чем он будет коронован? Джон утопил королевские регалии в заливе Уош.

– Да, к стыду всех англичан! Но разве в том предмете, который мальчик наденет на голову, заключен смысл коронования? Короля возводят на престол люди. Обруч на голову – лишь символ…

– Для коронации нужен и этот символ, и святые мощи Эдуарда Исповедника. До них еще надо добраться! – прервала его речь Изабелла. – Правда, что Лондон занят французами?

– Мне горько в этом признаться, но это так. Надеюсь, что долго они там не продержатся. Когда народ узнает, что тиран почил в бозе, а Англией правит невинный ребенок, тысячи сильных рук потянутся за оружием…

Изабелла кивнула в знак согласия. Уильям Маршал был известен не только своей преданностью королевской власти, но и даром предвидения.

– Архиепископ Кентерберийский должен провести церемонию….

– Это невозможно, мадам. Он сейчас в Риме и добивается спасения вашего супруга от церковного отлучения.

– А архиепископ Йоркский и архиепископ Лондонский – где они сейчас?

– У нас нет времени их искать, и нам не нужны высокие церковные сановники. Любое лицо, обладающее духовным саном, имеет право короновать вашего сына. Я уже послал гонца к епископу Винчестера…

– А народ?

– С ним будет посложнее… Уж слишком большую ненависть к себе вызвал покойный король Джон. Существует глупое поверье, что яблоко от яблони недалеко падает. Простые люди могут отвернуться от сына короля Джона. Но у нас есть способы убеждения.

– Какие? Мечи, стрелы?

– И это в том числе.

Изабелла вздрогнула.

– Народ, который не верит в нового короля, архиепископы, которые или отсутствуют, или находятся в плену у врага… какая может быть коронация?

– Но иначе мы не спасем Англию, мадам!

Его взгляд вдруг уперся в золотой обруч с вкрапленными в него бриллиантами, надетый на ее шею. Она немного смутилась, ее пальцы потянулись к этому украшению.

– Позвольте мне рассмотреть его, Ваше Величество?

– Да пожалуйста!

Она отстегнула застежку, протянула обруч старику.

– Вот и корона для Генриха Третьего, – сказал Уильям Маршал, граф Пембрук. – То, что украшало вашу лебединую шею, станет короной, вполне подходящей для маленькой головки нашего нового короля.

Еще до наступления сумерек к замку подъехал Губерт де Бург. Он был верным вассалом и по мере сил противостоял французам, удерживал Дуврскую крепость, пока это было возможно. Он горевал по поводу иноземного вторжения в Англию, но радовался кончине короля Джона.

Как и многие в стране, он был осведомлен о злодеяниях, чинимых этим недостойным монархом, о его подлых и извращенных поступках. На его глазах рушилось могущественное некогда государство, созданное трудами Вильгельма Завоевателя, Генриха Первого и Генриха Второго. Но как может процветать страна, если правитель ее был лишь озабочен снисканием себе ратной славы, а на землю свою, где он считался королем, не ступал ногой добрый десяток лет?

Ричард, которого прозвали Львиное Сердце, и был таким неразумным правителем. А после его нелепой гибели в чужих краях к власти пришел растленный, беспринципный, жестокий человек, чье безрассудство превосходило даже его коварство. И Англия была обречена.

Теперь тиран мертв, и Уильям Маршал послал за верным вассалом. Новый король еще ребенок. Смогут ли они вытащить Англию из пучины бедствий, в которую ввергли страну два предшествующих правителя, смыть позор, запятнавший ее некогда светлый лик, вернуть Англии ее былое величие?

Если Маршал граф Пембрук верит в это, то Губерт де Бург будет целиком на его стороне.

У него были свои счеты с королем Джоном. О злодействах Джона наслышаны все, но то, что произошло между ними тринадцать лет назад, было известно лишь им двоим и запечатлелось только в его, Губерта де Бурга, памяти. Губерт часто вспоминал мальчика, к которому был привязан всей душой и чью жизнь пытался спасти. Несчастный Артур, такой юный, невинный. Единственный грех его был в том, что он обладал большими правами на престол, чем, по мнению некоторых, имел принц Джон.

Постоянно Губерта будут мучить воспоминания о страшных событиях в замке Фале, где он сторожил и опекал королевского племянника, сына брата Джона, Джеффри. Красивый мальчуган – несколько высокомерный, пожалуй, по вине чересчур подобострастных слуг, но как мгновенно и трагично спало с него это высокомерие, в какого жалкого, испуганного ребенка превратился он, когда столкнулся со злом.

В ночных кошмарах Губерт слышал истошные крики мальчика, зовущие его на помощь, он ощущал, как детские ручки хватают его за одежду.

– Губерт, спаси меня! Губерт! О мои глаза! Оставьте мне глаза, прошу вас!

Сны возвращали его в прошлое. В ноздри проникал запах раскаленной жаровни, перед его мысленным взором мелькали лица – звероподобные лица палачей, тупые, жестокие… и железные прутья в их руках…

Ради Артура, ребенка, которого он полюбил и который отвечал ему такой же любовью, Губерт поставил на карту собственную жизнь. Он хорошо знал, как король «вознаграждает» тех, кто проявляет непослушание его воле.

Он рисковал быть ослепленным вместо Артура и все же прогнал палачей, спрятал мальчика и солгал, заявив, что тот скончался в муках после того, как его лишили глаз и мужских органов.

Случилось так, что фортуна вроде бы проявила благосклонность к Губерту. Ведь скрывать Артура вечно он не мог, но по иронии судьбы глупый Джон жутко перепугался, когда враги его – а среди них главным был французский король – стали распространять везде слух, что король Англии умертвил своего племянника, и в результате возмущенные подданные Джона в Бретани восстали.

Тогда Губерт признался в своем поступке и заслужил королевскую похвалу, так как Джон, чья неуравновешенная натура постоянно вынуждала его сначала действовать, а уже после размышлять и оценивать последствия свершенного, все-таки осознал, что Губерт оказал ему услугу, сохранив Артуру зрение. Правда, высочайшую благодарность из уст короля Губерт услышал лишь незадолго перед тем, как Артура забрали из-под его опеки, отвезли в замок Руайен и там прикончили.

«Хотя бы я спас ему глаза, – утешал себя Губерт. – Мальчик перед смертью еще раз увидел зеленеющие поля, смог проститься с ними и предстать перед ликом Господа не в изуродованном виде, как того поначалу хотел его злодей-дядюшка».

Шли годы, и Губерт часто ловил на себе взгляд Джона и догадывался, что король не забыл про рыцаря, который не подчинился его приказу, отказавшись ослепить Артура.

В то же время Губерт исправно нес службу и был полезен королю. Вероятно, только поэтому ему удалось остаться в живых и даже пережить короля.

И вот настал день ликования. Король испустил дух, и место на троне с помощью Уильяма Маршала займет новый король.

Что сулит это таким людям, как Губерт де Бург? Смогут ли они вздохнуть с облегчением и продолжить служить отечеству, уже не отягощая свою совесть притворством, а души – страхом?

Неподалеку от замка Губерт увидел одинокого всадника, скачущего ему навстречу. К своей большой радости, он узнал в нем графа Пембрука. Их кони сблизились, всадники приветствовали друг друга поднятием руки.

– Хорошие новости, Уильям! – сказал Губерт.

Пембрук кивнул в знак согласия.

– Он умер, как и жил, – продолжал между тем де Бург. – Я уже перестал надеяться, что смерть когда-нибудь освободит нас от него.

– Когда человек умирает столь внезапно, обычно говорят, что дело не обошлось без яда.

– Никто не был так ненавистен всем, как он.

– Больше он не будет никому помехой, – мрачно произнес Уильям. – Забудем о нем. Да здравствует король Генрих Третий!

– Вы считаете, граф, что королем станет Генрих, а не Людовик?

– Да, если мы поведем себя умно.

– Почти вся Англия под властью Людовика…

– Дайте людям короля – помазанника Божьего, и весь народ поднимется против иноземца. Не пройдет и недели, как последний француз будет выкинут отсюда. А вам ли не знать, Губерт, как нелегко вторгнуться в страну, защищенную водной преградой!

– Людовик благополучно высадился здесь…

– Но это стоило ему немалых трудов. Повторить вторжение он никогда не решится. Пусть теперь весть о смерти Джона станет известна повсюду, и мы получим нового короля.

– Мальчика девяти лет отроду?

– Но с прекрасными советниками, мой дорогой Губерт!

– Вы имеете в виду себя, милорд?

– И себя, и верховного судью, и вас, Губерт! Ваше участие в совете необходимо. Мы вместе сделаем Англию вновь великой.

– Да будет милостив к нам Господь! – склонил голову де Бург.

– Поспешим же в замок, Губерт, и составим план действий. Генрих должен быть коронован во что бы то ни стало, пусть хоть золотым обручем, снятым с красивой шеи его матери.

И месяца не прошло, как Генрих был коронован. Церемонию провел епископ Винчестерский, а короной послужил золотой обруч Изабеллы. После коронации епископы и бароны должны были преклонить колени перед новым королем и выразить ему свою покорность и уважение.

Для этого Уильям Маршал при поддержке Губерта де Бурга собрал всех сохранивших верность короне баронов в Бристоле.

С удовлетворением воспринял граф Пембрук известие, что ассамблея оказалась гораздо представительнее, чем он смел ожидать.

После ухода Джона в мир иной, никто не хотел больше ссориться с короной. Обычно появление юного неопытного правителя сразу же вызывало прилив эмоций у тщеславных баронов и желание погрызться за более лакомый кусок. Но сейчас божественное провидение распорядилось мудро. Оно избавило страну от неудачливого и глупого тирана, а в советники новому королю определило умудренного годами и опытом государственного мужа – Уильяма Маршала, графа Пембрука.

Собравшиеся в Бристоле вельможи увидели бледного мальчугана, внешне совсем не похожего на своего родителя. И вел он себя совсем иначе. Джон был нагл, горяч и сам напялил на свою голову корону цепкими пальцами. Малыш же робко разрешил священникам надеть ему на голову материнский обруч. «Такой король нам по нраву», – подумали бароны и присягнули на верность Генриху Третьему.

Рождество Генрих провел в Бристоле, вместе с матерью, братьями и сестрами. Уильям не отходил от него ни на шаг.

Он очень мягко обращался с мальчиком, позволяя ему делать все то, что он захочет, и со стариковской нежностью ласкал его маленьких сестер. Мать навещала своих детей чаще, чем прежде, и они были этому рады.

Она входила в их детские комнаты, и словно луч солнца озарял мрачные каменные стены. Как она была красива! То, что она больше внимания уделяла Генри, не возбуждало, как казалось, их ревности. Ведь он король, а королю принято поклоняться и терпеть, даже если он в детской драке расквасит нос Ее Высочеству, принцессе, своей сестричке.

Когда Генрих прыгал на спину Ричарда и валил его на пол, младший брат не сопротивлялся, но втайне завидовал Генри и проклинал судьбу, рассудившую так, что он родился вторым.

Изабелле доставляло удовольствие первой приносить новости маленькому королю о большой политике, которая творилась в стенах Бристольского замка. Там заседал совет во главе с Уильямом Маршалом. Вельможи совещались ежедневно с короткими перерывами на еду и сон. Иногда приглашали туда и короля. Сперва он пугался этих собраний, но постепенно в нем пробудился интерес – ведь дело касалось его королевства.

Изабелла уселась на стульчик посреди комнаты. Старшие дети окружили ее, с любопытством ожидая, что она скажет.

– На тебе лежит большая ответственность, Генри, – с гордостью произнесла мать. – Ты уже три дня как коронован.

– Материнским ожерельем! – хихикнула Джоанна.

Изабелла больно шлепнула девочку по руке. Ее ехидство раздражало мать, но кто мог устоять перед прелестью фиалковых глаз малышки – только не Изабелла, от которой дочь унаследовала эту красоту.

– Слушайте меня внимательно, – потребовала Изабелла. – Лорды собираются назначить Уильяма Маршала регентом, а на то требуется согласие Вашего Королевского Величества, сын мой Генрих!

Ричард скорчил гримасу, а Джоанна покатилась со смеху.

– Прошу разрешения, Ваше Величество, удалить в другую комнату этих неразумных детей, – продолжила Изабелла. – Отныне вы будете общаться в основном с вашим воспитателем, Филиппом де Альбине. Я наслышана о его учености. Вам, мой сын, доставят радость его уроки.

Генрих не испугался. С книгами и грифельной доской он подружился давно. Ему казалось, что в этом и заключаются королевские обязанности.

– Ты будешь учиться, а брат твой, Ричард, отправится в замок Корф.

Джоанна возмутилась:

– Мне это не нравится!

– Твоего мнения не спрашивают! – сказала мать. – Ричарду тоже надо учиться, хотя он и не король. В замке Корф у него будет свой воспитатель – мессир Роджер д'Акастр. Граф Пембрук был так добр, что сам подобрал вам учителей.

Губы двух младших детей задрожали, что было предвестником слез. Они не привыкли, чтобы их так унижали, не спрашивая их мнения.

– При папе нам было лучше, чем сейчас, когда Генрих стал королем.

Изабелла холодно посмотрела на дочь.

– В каменном склепе тебе было бы, наверное, теплее.

Девочка ее не поняла, но согласно кивнула.

– Ты знаешь, что я тебя уже обручила, мое дитя?

– Я знаю. Но он старик…

– Твоего мнения никто спрашивать не будет, так что лучше помолчи, моя девочка, – посоветовала Изабелла.

– Но зачем же мне выходить замуж за мужчину старше, чем вы, мамочка?

Изабелла поморщилась.

– Я еще не стара, моя дорогая – запомни это, а он… он очень красив, как я вспоминаю…

– С годами люди не становятся красивее, – позволил себе язвительное замечание Ричард.

– Некоторые обретают красоту с возрастом, – возразила сыну королева.

– А он не утратил свою красоту? – поинтересовалась Джоанна.

– Ты сама в скором времени в этом убедишься, дочь моя.

Джоанна вскочила, словно ей не терпелось отправиться в путешествие.

– Скорее… скорее… бы это случилось!

– Это случится так скоро, как только твои воспитательницы подготовят тебя к отъезду. И не думай, что я тебя покину, – добавила Изабелла. – Я буду рядом с тобой до последнего момента, когда ты лишишься девственности или ты ее не лишишься, если жених окажется не угоден тебе. Твоя мать будет всегда на страже.

Королева рассмеялась, и дети поддержали ее смех, хотя не понимали, почему им вдруг стало так весело.

Страна вдруг очнулась, задышала весенней прохладой и зашевелилась при вести о том, что глупый тиран скончался. Многим простолюдинам и мелким сквайрам было безразлично, кто ими правит – Людовик Французский или ребенок, чьей волей распоряжаются такие знатные вельможи, как Уильям Маршал и Губерт де Бург. Взывать к всеобщему восстанию против французского владычества было легче, чем его действительно поднять. Кому захочется покинуть свой дом и пашню, взять в руки лук и копье, рискнуть своей жизнью и достоянием, чтобы изгнать француза, который уже распоряжается Лондоном и никого пока еще не обидел дополнительными податями?

Людовик сам удивлялся такому равнодушию и благожелательному отношению к нему англичан. Видимо, они очень устали от прежних королевских ссор и от неразумных поступков короля Джона. Какой бы король ни сел на трон, им было все равно.

И все же Людовик Французский чувствовал себя неуютно на английском престоле. Он решился на путешествие через бурный зимний Ла-Манш, чтобы встретить Рождество со своей милой супругой Бланш. Они были влюблены друг в друга – большая редкость для королевской четы. Но кроме того, он доверял ей и обсуждал – и в постели, и за завтраком – все государственные дела.

Английская авантюра вызывала в ней чувство тревоги, а после того как в Бристоле был коронован Генрих Третий – пусть хоть и золотым обручем, снятым с материнской шеи, и сам Людовик предчувствовал, что иголки вопьются ему в зад, лишь только он сядет на английский трон. Новые силы он мог собрать только к весне, но откуда взять рыцарей и солдат, способных, а главное, и желающих штурмовать один за одним замки непокорной Англии?

Однако к апрелю Людовик подготовил армию, состоящую из всяческого сброда, и высадился на острове. Бланш поддержала его намерение короноваться в Лондоне и навсегда привязать английское государство к Франции.

За полвека с лишним все уже забыли, кто истинный завоеватель, у кого права на корону. Викинги когда-то изгоняли франков из Нормандии, саксы – кельтов из Британии, и династические споры были так запутанны, что никому не было дела до истинных прав на корону. Все сводилось лишь к дележу английских земель между лордами, готовыми присягнуть любому королю в обмен на щедрые посулы.

Военная экспедиция Людовика началась с осады Линкольна, который защищала отчаянная нормандка Николь де Гайс, вбившая себе в голову, как ни странно, что Англия должна принадлежать только англичанам. Она разослала послания всем баронам, у которых в душе еще сохранилась хоть капля чести и совести, с просьбой вооружить йоменов чем угодно и выступить – пусть с вилами и топорами – против чужеземного нашествия в защиту малыша Генриха Третьего.

«Ведь мальчик не отвечает за грехи своего злосчастного отца, – неустанно повторяла она, – а Англия не должна потерять независимость, попав во власть коварных французов».

Людовику пришлось встретиться на поле боя с самим Уильямом Маршалом, графом Пембруком. У старика еще сохранились воспоминания о военной тактике Вильгельма Завоевателя и опыт сражений под началом Генриха Второго Анжу и сына его, короля Ричарда Львиное Сердце. Воины из обоих лагерей с воодушевлением приветствовали появление перед армией седовласого полководца, ставшего регентом при малолетнем короле.

Людовик понял, что обречен на поражение еще до того, как битва началась. У его воинов отпало всякое желание сражаться, когда они увидели во главе неприятельского войска вождя, с кем делили воинскую славу при короле Ричарде Львиное Сердце, а главное, еще при его отце – Генрихе Анжу.

В решительный момент, когда Людовик собрался уже бросить в наступление закованных в железо рыцарей-ветеранов, на узкой поляне, где разыгрывалось сражение, появилась испуганная корова, сбежавшая из ближайшего крестьянского двора и повергшая стальной клин в замешательство.

Мечась туда-сюда, брыкаясь и будучи неуязвимой для выставленных вперед копий, она нарушила строгий атакующий порядок. Не в этом ли проявилась кара Божья? В результате авангард – четыреста пеших лучников не получили подкрепления конницы и, окруженные врагами, сдались на милость победителей.

Таким образом французы были посрамлены в битве при Линкольне, а англичане благословляли «корову-воительницу», а вместе с нею и маленького короля, и его мудрого наставника.

Людовик впал в меланхолию. Он понимал, что полностью проиграет военную кампанию, если не предпримет каких-то незамедлительных отчаянных действий. К кому он мог обратиться за советом? Конечно, лишь к Бланш, к своей супруге. В ее жилах текла кровь великого Вильгельма Завоевателя, и разум ее, хоть и женский, превосходил умственные способности мужа. И она оправдала его надежды.

Бланш за считанные недели всю страну перевернула вверх дном, выскребла все деньги, припрятанные горожанами на черный день, собрала наемное войско и отправила голодную, алчущую добычи орду на помощь супругу.

Такой могучей поддержки из-за Пролива не ожидал ни сам Людовик, ни его противники. У Губерта де Бурга чуть не остановилось сердце, когда он завидел французский флот, приближающийся к берегам Англии.

Он немедленно помчался доложить об этом графу Пембруку, прервав его совещание с епископом Винчестерским.

– Мы должны атаковать их в море! Если они высадятся – нам конец! – задыхаясь, доложил он. – Мне нужна ваша помощь и совет…

Уильям Маршал воспринял неприятную новость с достоинством и спокойствием, приличествующими его возрасту и недавно обретенному званию регента английского короля.

Он напомнил возбужденному Губерту, что всю жизнь сражался на суше и не его дело вмешиваться в то, в чем он не разбирается. Так же неразумно было бы и епископу, как духовному лицу, принимать участие в обсуждении стратегии морского боя. Губерту было поручено самому руководить отражением французского флота. У государственных мужей и без того хватало забот.

Впрочем, Людовик, засевший в Лондоне с малыми силами, тоже был в незавидном положении. Все зависело от успеха французов или их провала. Губерт понимал это, как и то, что, лишь применив хитроумную тактику, он сможет ей помешать.

Он помчался во весь опор в Дувр и собрал там все корабли из ближайших гаваней. Флотом это скопление суденышек назвать было трудно, но Губерт не терял надежды на то, что сумеет дать врагу отпор. Он предпринял срочные меры по укреплению Дуврского замка, направил в гарнизон самых стойких ветеранов и обратился к ним с призывом защищать замок до последнего солдата. Кончая свою речь, он заявил:

– Если меня возьмут в плен и французы предложат обменять меня на ключи от замка, то гарнизон должен ответить отказом. Пусть меня, Губерта де Бурга, повесят враги, но замок они не получат, пока жив будет хоть один его защитник!

Его слова были встречены громкими криками.

– Запомните! – воскликнул Губерт, обращаясь к собравшимся во дворе замка воинам. – Дувр – это ключ ко всей Англии! Они могут сидеть в Лондоне хоть до скончания века, но, удерживая Дувр, мы владеем морем!

Французским флотом командовал Юстас по кличке Монах, что уже повергало сердца всех противников в трепет, так как Юстас был из тех мореходов, о ком слагались легенды. Он принял монашеский обет в монастыре Сент-Ульмар близ Булони, но вскоре обнаружил, что затворническая жизнь не для него, и предпочел открытое море душной монашеской келье.

Однако прежнее его служение Богу не забылось в народе и создало вокруг него ореол «воина Господня». Говорили, что сам Господь дарует ему блестящие победы – одну за другой – в награду за годы, проведенные в воздержании и молитвах, что Бог наделил адмирала магическими способностями и сверхчеловеческой силой. Люди толпами стекались под его знамена, веруя, что небеса, охраняющие Юстаса от «дурного глаза», от бед и напастей, от сил зла, также позаботятся и о них, простых смертных.

Здесь снова проявилась недальновидность Джона. Ведь прежде Юстас служил королю Англии, но, подвергнувшись несправедливым упрекам, обиженный, даже оскорбленный во всеуслышание опрометчивым владыкой, порвал с ним и предложил свои услуги Франции.

Многие трубадуры сделали его героем своих песен, которые распевались и в Англии, и в Нормандии, и в Аквитании, и при французском дворе.

И вот такого, овеянного славой, непобедимого флотоводца Людовик избрал для исполнения ответственной миссии – привести французскую армаду к английским берегам.

Неудивительно, что Губерту было не по себе.

Он рассказывал своим людям о великом Вильгельме Завоевателе, который сейчас взирает на них с небес. Ведь они были потомками непобедимых норманнов. Когда-то их предки овладели Англией. Если они будут так же храбры, дерзновенны, если будут уверены в успехе, как был всегда уверен Вильгельм, то душой Завоеватель будет с ними в день битвы. И если они будут помнить о нем, брать с него пример и рьяно молиться Господу, то, несомненно, одолеют врага.

– И не думайте, – твердил Губерт своим людям, – что Господу уж так угоден бывший монах, сбежавший из монастыря, чтобы стать пиратом.

Бог действительно помогал Губерту в тот день. Или, быть может, тень Вильгельма Завоевателя вела людей Губерта к победе.

В любом случае, чья-то неведомая сила наделила его необычайной мудростью, расчетливостью и прозорливостью – качествами, которыми прежде Губерт де Бург особо не отличался. Это высшая воля превратила его на время в сверхчеловека.

Но это была схватка не только двух умов, но и двух величайших магов в представлении суеверного народа. На море сошлись в противоборстве и два флота – крохотный и громадный – Давид и Голиаф.

Каким, должно быть, высокомерным презрением проникся Юстас, когда созерцал ничтожество, посмевшее выйти ему навстречу. Как мало было англичан и как много французов! Французские корабли могли легко при столкновении раздавить и утопить жалкие английские скорлупки. У Губерта было шестнадцать жалких судов, у Юстаса – восемьдесят.

Губерт знал, что противник будет превосходить его в численности. Но не до такой же степени!

Лишь на свою коварную стратегию он мог надеяться.

Французский флот, как он и ожидал, держал курс прямо на Дувр. Губерт приказал своим капитанам уходить от вражеских кораблей под углом, как будто англичане пытаются обойти французов и напасть на Кале. Юстасу и в голову не пришло, что английские моряки собираются сделать что-то иное, как только спастись от разгрома и укрыться в гавани Кале, слабой крепости, отдав ему на растерзание Дувр.

Поэтому он неукротимо шел вперед на адмиральском корабле и вел за собой весь флот, уверенный, что столь малые силы не посмеют его атаковать. Как он жестоко просчитался, не разгадав тактику английского сухопутного полководца, по воле судьбы сменившего верного боевого коня на зыбкую палубу корабля!

Англичане поймали попутный ветер, что позволило им обрушиться на скорости на французов, шедших галсами против ветра, отсекать части огромного, извивающегося змеиного туловища и постепенно уничтожать каждый корабль по отдельности. Юстас понял все до конца, когда было уже слишком поздно.

Монах-адмирал утонул, но море не приняло его тело, выбросило на сушу, и голова его была отсечена и показана народу, чтобы развеять легенду, созданную вокруг его имени. Обыкновенный рубака Губерт де Бург, простой верноподданный английской короны, одолел Дракона, несмотря на все его колдовские чары.

Весть об этой победе пробежала по побережью стремительнее самого резвого коня, и, когда Губерт де Бург прибыл в Дувр, его встретили с величайшим почтением.

Пять епископов приветствовали победоносного рыцаря и сопровождали его в замок, где он еще недавно в отчаянии произносил зажигательную речь, уговаривая защитников ценой жизни отстоять крепость от французов.

Казалось теперь, что все тяготы свалились с плеч. Людовик был разгромлен. Солдаты, собранные его супругой Бланш по всей Франции, пустили пузыри и легли на дно Ла-Манша, а те, что уцелели, попались в цепкие руки англичан и стали заложниками, в печали и тоске ожидающими выкупа.

Из всей армии только пятнадцать тысяч из пятидесяти, то есть меньше трети, вернулись во Францию, чтобы известить Бланш о том, как провалилось задуманное ею великое вторжение.

А Губерту победа обошлась всего лишь в полсотни убитыми.

А уж сколько сокровищ пустила Бланш на ветер ради этой неудачной авантюры!

Победа англичан была полной!

И конец всем надеждам Людовика. Как, наверное, ухмылялся Вильгельм Завоеватель в этот день там, у себя в раю, где он, как англичане надеялись, пребывал! Губерт де Бург сохранил трон для его потомка.

Джон похоронен. На престоле новый юный король. Неужели для Англии настали лучшие времена?

Придворные дамы одели Изабеллу во все алое – ведь это был миг ее торжества. Все ее горести остались позади. Вокруг королевы после кончины этого чудовища Джона собрались умные, справедливые люди. Губерт де Бург одержал блестящую победу, сынишка Генрих пока послушен ей, и королевство встает из руин.

Уильям Маршал явился, чтобы сопровождать ее на церемонию. Он поклонился королеве, потом взял ее под руку, и от Изабеллы не укрылось, что ее красота воздействует даже на восьмидесятилетнего регента. Ведь он все-таки мужчина, а надежда на любовное приключение не покидает мужчин до гробовой доски.

Она дразнила его взглядом.

– Вам покажется, что мое чересчур яркое платье не соответствует вдовьему наряду. Но я хотела бы стереть из памяти английского народа все, что связано с несчастным королем Джоном. Никакого траура по нему. Как будто этого короля и не существовало. С моего сына Генри для страны начнется новая эпоха.

Уильям Маршал не мог не оценить столь мудрое решение вдовы неудачливого короля. Однако его пробрал мороз по коже. Не опасно ли так унижать недавно захороненного покойника?

Между тем Изабелла настаивала на своем:

– Много ли радостей выпало на долю королевы английской? Много ли было случаев у нее одеть парадное платье? Верный рыцарь Англии Губерт де Бург подарил нам всем радость победы над французским флотом. Так позвольте мне отметить этот миг торжества. Неужели вы ревнуете, мессир, к славе де Бурга?

– Нет, конечно, миледи, – сказал Уильям Маршал.

– Тогда к черту траур! И будем праздновать. Прошу вас, мессир, сопровождать меня.

Старик взял ее под руку. Даже сквозь алую ткань рукава платья ее плоть была горяча. Граф Пембрук свел ее по изгибам лестницы в парадный холл, соблюдая осторожность и почтительность, хотя чувствовал, что даже в его давно охладевшем теле вскипает кровь.

Ее красота ожила после смерти Джона, словно ей добавились жизненные силы, покинувшие ее супруга. Она, как вампир, впитала их и теперь была готова вступить на путь, где ее ждали опасные приключения.

Глаза Изабеллы дразнили старика.

– Вам кажется, что мой наряд не подходит для вдовы? Но почему я должна наперекор моему народу оплакивать супруга? Я подарила англичанам нового короля, Генриха, и, чем скорее они забудут, что его отцом был Джон, тем лучше. Но пусть чтят его мать.

С подобным справедливым суждением Маршал не мог не согласиться, хотя что-то свербило в его сердце, и он чувствовал себя неловко.

– Вперед, милорд, – воскликнула Изабелла, – это счастливый день! Людовику придется вернуться на континент и заняться там своими скучными распрями. А мы заживем в мире и согласии на нашем острове и обучим вместе с вами моего сынишку управлять государством. Разве вы откажетесь от союза со мной? Вы – величайший и мудрейший человек, который когда-либо рождался на английской земле?

– Вы льстите мне, мадам…

– Может быть, слегка, – призналась она с усмешкой. – На мой вопрос я жду немедленного ответа. Да или нет?

– Да, Ваше Величество!

– Тогда вперед!

Уильям Маршал не отходил от Изабеллы все часы затянувшейся на долгое время церемонии, которая разыгрывалась по обоим берегам узкой, но полноводной реки. Королева, Маршал и папский легат заняли кресла под балдахинами, так близко от воды, что приливные волны чуть не замочили им ноги.

Напротив расположились французы – Людовик и его многочисленные советники. Изабелла отметила с удовлетворением, что Людовик выглядел поникшим. Удивляться тут было нечему. Она представила, как он явится к своему папаше Филиппу Французскому с вестью о поражении, а тот, как библейский Понтий Пилат, будет равнодушно умывать руки.

А еще «веселее» Людовика встретит его супруга Бланш, истратившая всю свою казну на завоевание английского престола. До Изабеллы доходили слухи, что они счастливы в супружестве. Вполне возможно, сама Изабелла испытала бы такое же счастье, став супругой верного рыцаря Хьюго де Лузиньяна. Но теперь ей хотя бы удалось унизить, отхлестать по щекам счастливую супружескую пару.

Людовик издали выглядел хрупким и женственным, но ей показалось, что он лишь притворяется таковым, скрывая переполнявшую его истинную мужскую энергию.

Правильные черты лица, светлые длинные волосы, ниспадающие на плечи, – как он своей внешностью напоминал ей Хьюго Лузиньяна!

Конечно, смешно и думать, что Хьюго не изменился за прошедшие годы. Он мог полысеть и покрыться морщинами. И все же любого мужчину она сравнивала с рыцарем Хьюго, чей облик четко, будто сделанный резцом гравера, запечатлелся в ее памяти. Все любовники, которых она приглашала себе в кровать, были внешне похожи на Хьюго, и супруг ее, Джон, знал об этом. Вероятно, поэтому он так изощренно расправлялся с ними.

Как ей хотелось сейчас увидеть Хьюго! Как вновь соединить себя с ним? Женить его на одной из своих маленьких дочерей? Иногда мысли о давнем возлюбленном доводили ее до тайных истерик.

Крики толпы вернули Изабеллу из мира грез к церемонии, которая сделает ее малолетнего сына властелином Англии. Торжественные клятвы были произнесены, слова, выкрики герольдов, трубные звуки, чередуясь, разносились над водами вспухшей от прилива реки, а на поляне, на противоположном берегу, Людовик в шатре, воздвигнутом в качестве походного храма, поклялся перед переносным алтарем, что сохранит мир и в Англию не вернется, если ему будет уплачена обещанная компенсация.

Уильям Маршал готов был продать все свои поместья и душу заложить хоть самому дьяволу, лишь бы Людовик убрался под крылышко своей супруги Бланш.

На следующий день французы удалились, удовлетворенные шестью тысячами серебряных марок, собранных по самым заветным уголкам в жилищах простого люда. Они оставили выжженные на английской траве пятна от походных костров, много дерьма и мусора и нехорошую память о себе. Впрочем, сотни детишек, появившихся на свет в следующем году, легко почему-то овладевали, повзрослев, французским языком. Но это была уже не забота королевы и регента.

Папский посол и знатные люди Лондона препроводили Людовика в Дувр и пожелали ему счастливого плавания.

Когда корабль с французским принцем скрылся за горизонтом, по всему городу пронесся единодушный крик облегчения, затем повторенный по всем селениям, замкам и городам, разнесенный быстрее, чем любая государственная почта. Англия свободна! Да здравствует Генрих Третий – истинный английский король!

Королева была раздосадована прошедшей церемонией. Это был не ее праздник. Ни Уильям Маршал, ни Губерт де Бург не стали жертвой ее чар, на что она надеялась. Правда Маршал был стар, да и раньше, в молодости и зрелом возрасте, не позволял себе впадать в любовную горячку. Амурные дела как бы его не касались. Он женился на своей Изабелле уже на склоне лет и сохранял супружескую верность. Пять рожденных им в браке сыновей и пять дочерей доказывали, что он был образцовым мужем, а она – не менее образцовой женой. Вряд ли можно было рассчитывать, что под конец жизни он поддастся колдовству женской красоты и отдаст ей себя во власть, не телом – об этом уж и речи быть не могло, – но хотя бы разумом и душой.

Губерт де Бург – это был совсем другой человек, иной характер и иная судьба. Его жизнь вызывала разные толки, и Изабелла заинтересовалась подробностями о его совместном пребывании в тюремном замке с юным принцем Артуром. Она помнила, как часто король Джон вызывал его для доклада о поведении принца, как он однажды изложил Губерту под большим секретом, и весьма сладострастно, подробные инструкции, каким способом он должен кастрировать мальчика, а потом ослепить его.

Изабелла подслушивала эту доверительную беседу затаив дыхание. Из отрывочных фраз она поняла, что Артур хорош собой, что он в некотором смысле представляет интерес и для ее супруга, и для Губерта де Бурга и что лишение его мужского достоинства будет для них обоих большой жертвой, принесенной на благо государства.

Поэтому она и изумилась в высшей степени, когда узнала, что де Бург совершил благороднейшее деяние, не исполнив повеление короля.

Презрение к мужу дополнилось в ее душе интересом к его непокорному слуге, хотя и омраченное легким чувством ревности. Губерт рискнул жизнью ради смазливого юнца, а не ради нее, королевы и женщины, жаждущей нормальной любви. Она постаралась стереть образ Губерта из памяти, но теперь он вновь возник – и уже как зрелый муж и победоносный полководец. За это время он сменил трех жен, а был еще совсем не стар, и если бы овдовел в третий раз, то мог бы взять себе еще и четвертую супругу.

Первой женой его была Джоанна, дочь графа Девона. После ее смерти он женился на Беатрис, вдове лорда Бардульфа, а сейчас был женат на Хадвизе, которая по удивительному совпадению была когда-то первой супругой короля Джона. Этот брачный союз вызвал множество недоуменных толков. Хадвиза не была красавицей, но зато считалась самой богатой наследницей в королевстве. Поэтому Джон и женился на ней, когда не питал надежд надеть на свою голову корону. Он истязал Хадвизу постоянно и избавился от нее ради Изабеллы.

И вот теперь Хадвиза жена Губерта де Бурга! До этого она после Джона на короткое время пробыла супругой Джеффри Мандевилля, пятого графа Эссекса, который скончался незадолго до того, как Хадвиза и Губерт, не выждав положенных сроков траура, соединились в браке, оба по третьему разу в жизни.

Губерт дразнил воображение Изабеллы – трижды женатый мужчина, умный, расчетливый и явно не склонный стать покорным рабом вдовствующей королевы. Подобное пренебрежение выводило ее из себя. Гордость ее была уязвлена, хотя место рядом с ней в постели, если б она захотела, не пустовало бы ни одну ночь. Могучие токи женского очарования, исходящие от нее, ни в коей мере не ослабли с того великого и знаменательного дня, когда бродящий в одиночестве в лесу король Джон повстречал ее и возжелал получить Изабеллу в полную собственность, несмотря на то что она была обручена с Хьюго Лузиньяном.

Мысли ее вернулись на прежнюю стезю… к рыцарю Хьюго. Он – ее первая любовь! Он был несравненным. Его поцелуи, его голос, его нежность… Как бы ей хотелось вернуть его себе и посмотреть, не утратил ли этот мужчина своего прежнего обаяния.

Но как сложно это сделать! Ведь она теперь мать короля – мальчугана, ответственная за все поступки сына. И народ, хитрый, недоверчивый, наблюдает за ней. Народ тут же спросит – что это за хлыщ появился при дворе?

Ей было позволено появиться на торжестве подписания мирного договора с Людовиком, но ведь там она выглядела лишь пешкой в шахматной игре, разыгрываемой государственными мужами. Ее усадили на стульчике рядом со стулом побольше, олицетворяющим трон ее сына, и приказали помалкивать, пока будут говорить регенты – Маршал и де Бург. Ее запрятали в тень маленького короля – ее сынишки Генриха!

Как сохранить над своим ребенком прежнюю власть? Как задержать его взросление?

О колдовстве Изабелла не имела ни малейшего понятия, да и не желала рисковать, чтобы в случае ошибки не попасть на костер. Она подумала, что ей следует хотя бы ради соблюдения приличий посоветоваться с Филиппом де Альбине, учителем, приглашенным регентами для просвещения ее сына.

Мальчик находился теперь в Виндзоре, и Изабелла отправилась туда.

Сначала ее неприятно поразили перемены, произошедшие за время ее разлуки с сыном, но потом она даже позволила себе благожелательно рассмеяться. Конечно, все меняется! Мальчик осознал себя королем, он уже не робкий малыш, и ей надо только радоваться тому, что после изгнания французов его положение упрочилось.

Она нежно обняла сына и попросила Филиппа де Альбине покинуть комнату. Он выполнил эту просьбу вдовствующей королевы не без колебаний и весьма неохотно, явно не желая оставлять мать наедине с сыном.

Разумеется, Изабелле надо было заручиться дружбой этого многоопытного наставника и – еще лучше – испробовать на нем свои чары.

– О! – воскликнула она, когда де Альбине мог еще ее услышать. – Учителя сделали из тебя настоящего короля, мой Генрих!

Сын ответил ей несколько высокомерно:

– А я и есть король, миледи!

– Слава Богу, французы убрались восвояси. Ты должен быть благодарен Уильяму Маршалу и особенно сэру Губерту де Бургу. Его стратегия в морской битве была просто гениальна.

– Да, он хороший слуга короля, – холодно произнес Генрих.

Изабелла расхохоталась и схватила сынишку в объятия, притворяясь, что не заметила отчуждения, с которым он воспринял визит матери.

Однако он с совсем недетской силой отстранил ее от себя, почти оттолкнул, и несколько мгновений они смотрели друг на друга как бы в недоумении. Изабелла первая нашла нужные слова, чтобы сгладить возникшую неловкость:

– Я надеюсь, Генри не забудет, став королем, что он еще и мой сын.

– Разве об этом забудешь? – с мрачной торжественностью заявил мальчик. – Весь мир знает, что вы, миледи, были супругой моего отца, а я старший сын от этого брака.

Она вновь засмеялась, но теперь уже через силу.

– Ты совсем не изменился. Ты и раньше был таким же серьезным, насупленным малышом. Скажи, ты не скучаешь по Ричарду, по маленькой Джоанне и по другим братикам и сестричкам?

– Нет, миледи. У меня много важных дел, и они отнимают все мое время.

– А они по тебе скучают.

– Я так не думаю, миледи.

– Джоанна совсем недавно вспоминала о тебе.

– Что с нее взять! Она ведь еще совсем ребенок.

– Нет, Генри, ты ошибаешься. Как ты считаешь, не пора ли ее обручить? Да и тебе надо подыскать подходящую супругу, не так ли?

– Я сам решу, когда мне этим заняться.

– Нет, мой сын. В таком важном деле ты должен прислушиваться к мудрым советам.

– Советников у меня достаточно, но я – король, мадам, и сам решаю, как мне поступить!

Изабелла ощутила, и не без оснований, что сын испытывает к ней не только холодность, но даже враждебность. Раньше она была равнодушна к детям, уверенная, что они и так, без всяких ее стараний, должны любить мать только потому, что она произвела их на свет, и быть очарованными ее удивительной красотой.

– Дорогой Генри! – начала она серьезный разговор. – Вспомни, что тебе всего десять лет!

– Об этом мне постоянно твердит мой учитель. Поэтому я обязан усваивать все науки очень быстро. Я должен распознавать тех, кто хочет дурно влиять на меня. Уильям Маршал часто бывает здесь. И сегодня он опять появится. Он настаивает, чтобы я присутствовал на королевском совете и говорил министрам, как им надо поступать. Для этого я набираюсь знаний с утра до вечера. И сейчас, говоря с вами, мадам, я теряю драгоценное время.

– И все же я надеюсь, что ты уделишь матери хоть толику своего внимания! – произнесла Изабелла, уже вскипая гневом.

– Разве я не делаю этого сейчас?

– Но меня такое обращение не радует. Вижу, Генри, что ты совсем отвык от меня.

– А я и не был никогда близок с вами, мадам.

– На то были причины… Мы с тобой, мой сын, пребывали в заключении. Твой отец жестоко обращался с нами.

– Потому что вы ему изменяли.

– Дорогой Генри! Хоть ты сейчас и король, но не забывай, что я твоя мать. Ты не можешь судить, каким отвратительным человеком был твой отец.

– Он был королем Англии. Я учусь, чтобы стать иным королем, и стараюсь не повторять ошибки отца по мере своих возможностей. Но ведь яблоко от яблони недалеко падает. Поэтому мне очень трудно, но я прилежно учусь.

– Слава Богу, что тебя здесь учат добру. Когда-нибудь ты поймешь, какой постыдный хаос учинил твой отец в своем королевстве.

– Теперь это мое королевство, и печальные уроки его правления я уже усвоил. Мои наставники рассказывали мне об ошибках, совершенных всеми моими предшественниками, начиная от Вильгельма Завоевателя. Я должен править Англией справедливо и не делать ошибок, чтобы загладить грехи короля Джона. Иначе подданные поднимутся против меня. Ведь они помнят, что я порождение проклятого Джона…

– Но и его супруги Изабеллы Ангулемской, – вставила она.

– Я сказал, что я сын проклятого Джона, – твердо настоял мальчик.

– Опомнись, сын! Кроме отца, у тебя есть еще и мать! Кажется, ты выслушал и о ней нехорошие слухи?

Генрих промолчал, предоставляя ей возможность самой делать выводы.

– Как ты думаешь, легко ли быть женой подобного негодяя, как твой папаша? Ты знаешь, что он по глупости утерял право на корону Франции и английскую корону еле удержал на голове? Но разве только в этом суть дела? Твои наставники скрыли от тебя всю правду, а может быть, они ее и не знают… Я могу рассказать тебе…

– Прошу вас, избавьте меня от ненужных признаний, мадам, – холодно сказал Генрих.

И тут ее сознание, словно вспышка молнии, осветила страшная мысль. Ее десятилетний сын рассуждает как старик и навсегда потерян для нее. Как она могла зачать, а потом и произвести на свет подобное существо?

Генри уже король, и она не уверена, превратится ли он в чудовище, схожее со своим родителем, и не пожрет ли он своих братьев, сестер и собственную мать? Или чудо свершилось, и от их грешного семени был зачат благодетель английского королевства?

Но сын был не расположен выслушивать излияния матери.

Она пожала плечами – прекрасными, соблазнительными плечами – и оставила его в королевской детской в строгом одиночестве и раздумьях о судьбе государства.

После Изабелла имела беседу с Филиппом де Альбине – весьма серьезным наставником многих владетельных европейских принцев.

Учитель с гордостью доложил ей об успехах молодого короля во всех предметах, преподаваемых ему, и об особенном интересе Его Величества к литературе и музыке. Он был рад иметь такого способного и благосклонного к занятиям ученика. Лорд-регент Уильям Маршал тоже был в восторге от способности принца все схватывать на лету, так что вдовствующей королеве не о чем беспокоиться. Скоро Генрих повзрослеет и возьмет на себя бразды правления государством.

«Дурак!» – подумала Изабелла. Он считает, что, восхваляя таланты сына, льстит его матери. Ничего подобного! Он сыплет соль на ее душевные раны, он все дальше уводит от нее рожденное ею в муках дитя.

Узнав, что регент собирается навестить Виндзор на следующее утро, Изабелла решила остаться на ночлег в замке, чтобы встретиться со стариком лицом к лицу.

Ночь она провела без сна и в тягостных размышлениях. Ей не нужны были почести и место на торжественных приемах рядом с сыном. Ей был отвратителен Виндзор и вся придворная клика, обосновавшаяся в замке. Она желала управлять малолетним сыном, скрывшись за его спиной, как ярмарочный кукольник правит марионеткой, но, к ужасу своему, убедилась, что все нити, связывающие ее с сыном, отрезаны хитрыми ножницами.

Равнодушные к ее чарам мужчины теперь властвуют над королем, и собственное будущее представлялось Изабелле в весьма блеклых тонах.

Ей доложили, что регент Маршал явился в Виндзор вместе с Губертом де Бургом. Они будут рады засвидетельствовать свое почтение королеве-матери и сообщить ей о том, как далеко продвинулся ее сын в освоении науки управления государством. Мать должна гордиться, что из ее чрева появился на свет столь способный отпрыск.

На этом ее роль закончилась – так поняла Изабелла, – и вежливые джентльмены отправят ее в почетную ссылку до наступления удобного момента, чтобы подсыпать ей отраву в пищу или питье, которые она пожелает вкусить.

Ее нежная материнская рука уже не сможет вести мальчика по жизни. Он навсегда утрачен для нее.

Изабелла металась по огромной, слишком широкой для нее одной постели и представляла себе свое унылое будущее. Сможет ли она примириться с непонятной ей ролью беспомощной вдовы? Ей всего лишь тридцать один год, и она полна живительных соков, которые доставляет ей каждая весна. Любое дуновение ветра, распустившаяся почка и капель, звенящая о карниз окна, напоминали ей о ее всепобеждающей женственности. Пусть кожа на ее теле не так упруга, как до первого материнства, но кто это знает, кроме ее самой?

Она не расплескала ни одной капли из наполненного до краев сосуда своего очарования. Мужчины не имеют права так пренебрегать ею!

Хьюго! Как она тоскует по нему! Если они увидятся, будет ли она разочарована? Как он выглядит? Может быть, он превратился в тупого наглеца или, наоборот, в серого, незаметного мышонка, засевшего в своей жалкой норе? Такие метаморфозы часто случаются с мужчинами с возрастом. О, как она презирала этих самцов, сильных в молодости, но постепенно слабеющих, без которых не могла жить!

Одним своим присутствием рядом с нею Джон заставлял ее постоянно вспоминать о Хьюго. Тот был высок и красив, а ее супруг не вышел ростом. Хьюго, наверное, неутомимый любовник, возбуждаемый видом обнаженной женской плоти, а этому мерзавцу требовалось истязать ее, чтобы его мужское естество восставало.

Отдаваясь Джону, она втайне представляла на месте супруга красавца Хьюго. Джон ненавидел Хьюго, потому что знал, как унизителен для него в извращенных любовных играх воображаемый соперник.

Последний раз Изабелла видела Хьюго закованным в цепи на телеге, которая везла его в темницу. Джон устроил этот шумный спектакль, чтобы в очередной раз уязвить супругу и дать ей возможность «полюбоваться» поражением благородного, чистого душой рыцаря, выступившего, поддавшись неразумному порыву, на стороне несчастного принца Артура.

Если б он знал, этот ее недоумок муж, что расправой над Хьюго он добился лишь обратного. Красавица жена стала еще сильнее презирать супруга. Джон совсем не разбирался в людях, а тем более в тайнах женской души. Он считал, по глупости, что весь мир вертится вокруг его персоны, что он центр мироздания и каждый его поступок должен быть воспринят окружающими с восторгом и благодарностью.

Проявив вслед за жестокостью милосердие, он опять ошибся. Никто не возблагодарил его за помилование Хьюго, но зато Джон выпустил на волю злейшего врага, удвоив тем самым его ненависть к себе и желание отомстить – сначала за путешествие среди лондонской толпы в грязной телеге, влекомой измазанным пометом ослом, а потом за неожиданный и явно фальшивый жест королевской амнистии, когда узник уже приготовился к мучительной смерти.

Изабелла не простила мужу ни того ни другого поступка, хотя радовалась освобождению Хьюго и тому, сколько серебряных марок потерял супруг, возмещая рыцарю ущерб за урон, нанесенный его французским владениям. Дурак всегда останется в дураках, что бы он ни сделал! Друга и союзника он не приобрел, а врага нажил.

Теперь ей так хотелось увидеться с Хьюго!

При этой мысли кровь закипела в ее жилах, а уныние вмиг улетучилось. А почему бы и нет? Теперь все возможно. И никто ее не упрекнет. Хорошо, что Уильям Маршал находится сейчас в замке. Она с нетерпением ожидала случая поговорить с ним с глазу на глаз.

– Я довольна успехами молодого короля в науках, – начала она беседу. – И благодарю Господа за то, что мальчик в хороших руках. Он не станет, как я надеюсь, таким, как Джон.

– Вся страна также надеется на это! – Регент выглядел польщенным. – Мы верим в педагогические способности Филиппа де Альбине.

– Я тоже… – поспешила заявить королева. – И мне показалось, что в Англии я уже никому не нужна.

– Король на забывает, что вы его мать.

– Я в этом уверена, но все же… Я должна позаботиться о других членах семьи. Они нуждаются в моей опеке. Ричарду предложили трон греческого короля. Правда, я в это не очень верю, но все может случиться. И хоть это далеко от наших берегов, но мне кажется, что для него это будет безопаснее. Мои дочери еще совсем маленькие, но я понимаю, что вскоре должна расстаться и с ними, как бы сильно я их ни любила. Джоанна – старшая – уже обручена и вскоре отправится в дом родителей своего жениха.

Уильям Маршал согласно кивнул. Беседа проходила на удивление мирно. По заведенному давно обычаю девочки после обручения должны провести несколько месяцев или даже лет в семье будущего супруга, знакомясь с заведенными в доме порядками и завершая свое образование.

– Я считаю, – продолжила Изабелла, – что ей следует отправиться туда немедленно. Джоанне всего лишь семь лет, и в таком раннем возрасте детский ум мягок и восприимчив к переменам. Она не очень будет скучать по Англии. Вы не согласны со мною, милорд?

– Полностью согласен.

– Тогда я попрошу вас дать ей надлежащее сопровождение, составленное из людей, которым можно доверять.

На какое-то короткое мгновение воцарилось тягостное молчание. Регент не знал, что ему ответить королеве-матери. Только что он совещался с Губертом де Бургом, и как раз именно по этому поводу. Оба они согласились с тем, что за Изабеллой надо постоянно приглядывать. Мать малолетних королевских отпрысков, из которых каждый имеет права на корону, может создать самим своим существованием множество проблем, а тем более Изабелла. Она была не из тех женщин, кто готов подчиняться мужской воле.

Пока эрл Пембрук вежливо откашливался, Изабелла вновь заговорила:

– Мои два сына, кажется, уже определили свою судьбу. За младших детишек я тоже не беспокоюсь. Надеюсь, что вы поймете мое желание покинуть страну, где я не принесу больше никакой пользы. Я бы хотела сопровождать мою дочь на церемонию обручения.

Уильям Маршал постарался избежать прямого ответа:

– Принцессе Джоанне повезло, что у нее есть мать, которая так заботится о ее благополучии и безопасности.

– Значит, вы разрешите мне быть ее спутницей?

– Мы прежде должны осведомиться, позволит ли вам король покинуть страну?

Изабелла кивнула со скорбным видом и выразила уверенность, что Его Величество не воспротивится тому, что идет на благо его любимой сестренке.

Получив в ответ на свое заявление молчаливый, но очень почтительный поклон от старика-регента, она соизволила отпустить его для занятий государственными делами, а сама вернулась в спальню, где нерадивые служанки еще не успели убрать постель. Вид смятого белья пробудил в ней похотливые мысли.

– Хьюго! – прошептала она. – Я переверну небо и землю, чтобы встретиться с тобой! И как мы посмотрим в глаза друг другу? Ведь тогда я была еще ребенком, ты – невинным юношей… А теперь ты готовишься стать супругом моей малолетней дочери…

Дикая, необузданная страсть вспыхнула в ней, когда она многократно повторяла про себя эти слова – «супруг моей малолетней дочери…» – и образ Хьюго возникал в ее воображении.