Хазарин Андрей Товар для Слона

Пролог Три мазка на новом холсте

Телефон зазвонил поздно, уже в одиннадцатом часу. Трубку сняла Ася. Все-таки она у себя дома, а я ещё чувствую себя гостем, в конце концов, только две недели прошло, как тут появился (хотя две недели насыщенные получились, нормальным людям не на один год приключений хватило бы, да и мне тоже, скажу прямо; тридцать семь — не тот возраст, когда тянет на подвиги, поздновато я ввязался в игры со стрельбой). И не то чтобы я такой деликатный был (ах, неприлично, мол, когда у одинокой женщины дома мужской голос по телефону отвечает) или такой осторожный (теперь уже прятаться не от кого: главный враг убит, прочие, думаю, боятся шевельнуться, если уж сам Слон пообещал защиту). А просто… по сути ведь, вскочил я в чужую жизнь на ходу, мало ли кто ей может звонить, пусть сама решает, кого и когда информировать о моем наличии.

— Вадим, это тебя!

Вадим? Значит, кто-то посторонний. Не из общих друзей. Впрочем, общих друзей у нас с ней в буквальном смысле раз-два и обчелся: Ирина, из-за которой вся каша заварилась, да Жека Батищев, Асин сотрудник, мой дружок ещё по училищу — помогал эту Иру выручать. Правда, на днях познакомила Ася меня со своей любимой Надеждой Павловной. Обширная дама. И хоть Игорь у неё тоже не скелетик, но за ней теряется, одну бороду и видно. Асе, как я понял, они друзья близкие, но мне ещё присмотреться надо — пока что, как говорят в народе, «мы с нею вместе не служили».

— Слушаю.

— Вадим Андреич? Это Алексей, бригадир. С вами будет говорить Борис Олегович.

Бригадир сиречь командир бригады боевиков. А Борис Олегович — это лично Слон! Ну-ну…

— Вадим Андреич, Дубов беспокоит. Простите за поздний звонок — только вернулся. К Ланским ходил на девятины…

На последних словах голос Слона приобрел подобающий случаю сдержанно-траурный оттенок.

Ланского, известного мне как Иван Иваныч, моего бывшего начальника по СИАМИ, нечаянно пристрелили боевики Слона, когда спасали нас с Аськой от Мюллера. Думаю, на девятинах Слон о своей роли не упоминал. Впрочем, комментировать я не стал — вежливо промолчал.

— И вот, знаете ли, появился некий импульс… порыв… — продолжал краснобайствовать Борис Олегович, — совершить небольшое сентиментальное… паломничество… к месту усыпновения. Так не захотите ли составить компанию? Завтра, скажем, часиков в десять утра. Естественно, с уважаемой Анной Георгиевной. Если, конечно, я этим не нарушаю ваши планы…

Были у меня планы, отоспаться, скажем. Неделя беспрерывной беготни не так-то просто оформить фирму — очень к тому располагала. Но «когда пристав говорит садитесь, как-то неудобно стоять». Лучше по повестке, чем приводом. А кроме того, нам с ним, похоже, ещё работать и работать, как говаривал комендант Зубо. Слон-то нас спас, даже денежек дал за кое-какую интересную информацию, а то на какие шиши мы бы фирму открыли? Но только работать нам придется у него под крылышком, а точнее говоря — под пятой.

— Хорошо. В десять — где?

— А мы попросим Алексея Глебовича за вами заехать. Белый «рекорд», номер 227-27. Ровно в десять у вашего подъезда.

— Нет, пусть в десять ноль три едет мимо гастронома у входа в метро. Я буду голосовать.

— Так учили? — иронично отозвался Слон. — Ну-ну. Впрочем, как угодно. До завтра. — И положил трубку.

Именно так мне угодно. Не те связи, которые хочется рекламировать. Бандиты — они бандиты и есть, пусть даже в рафинированном бизнесменском оформлении. А голоснуть у метро — мало ли кто остановится, случайное дело.

Борис Олегович Дубов, более известный в городе Чураеве под кличкой Слон, «де юре» числился хозяином скромной научной консультационной фирмы «Элефант» (о чем в Чураеве мало кто знал, как и о его ученой степени кандидата химических наук). Известность же и кличку приобрел он не за «де юре», а за «де факто». Борис Олегович был одним из двух самых могущественных дельцов в городе. Другим считался некий Арсланов, причем даже в самых осведомленных кругах не сложилось единого мнения по вопросу, кто из двоих первый, а кто всего лишь второй (круги менее осведомленные отдавали предпочтение Арсланову — как же, свой банк, торговые центры и все такое прочее, — но люди серьезные понимали, что не обязательно большому человеку играть на гармошке у прохожих на виду). Впрочем, ответ на этот вопрос Дубова не интересовал. Его не устраивала сама постановка вопроса: он не хотел быть ни первым, ни вторым, он хотел быть «единственным». В этом он видел свою стратегическую цель, сверхзадачу, если угодно, именно она составляла предмет напряженной деятельности его недюжинного и изобретательного ума.

Однако же стратегия без тактики бессильна. Достижение стратегической цели возможно лишь путем своевременной постановки и правильного решения конкретных тактических задач при безошибочном информационном и материальном обеспечении. Вот потому-то Борис Олегович сию минуту не думал об Арсланове — он размышлял о Колесниковых. Умело, оказывается, очень умело организовала дело мадам. Мадам!.. По виду и не скажешь — пигалица. Воробьишка. А вот поди ж ты. Да и господин Колесников экземпляр штучный. Зицпредседатель Фунт ему бы пальца в рот не положил. Растет молодежь. Любопы-ытная пара. Надо хорошо присмотреться.

В самом деле, Манохин в своей «Татьяне» организовал бизнес остроумно и не без изящества, на семейных и дружеских связях, при минимуме посвященных — а эти двое сумели разгрызть и отработать обе линии: и поставку живого товара, так сказать, рабочей силы, в азиатские бордели через манохинское брачное агентство ИФЦ, и встречные поставки героина. Хороший был бы скандальчик, выплыви все на свет Божий: господин Манохин со своей супругой-сообщницей отправились бы в места не столь отдаленные (в самом деле, теперь-то держава своих нашаливших граждан в Сибирь не высылает), а тестюшка, господин полковник милиции, загремел бы под фанфары… Но вмешалась благосклонная фортуна, позволила делу попасть в разумные руки — и все обернулось наилучшим образом для всех заинтересованных сторон… хотя, возможно, Манохин с женушкой и тестюшкой ещё не поняли своего счастья…

Но, независимо от всего прочего, не исключено, что господин Колесников и его мадам — пара действительно перспективная. По сути, всего вдвоем… если не считать таинственной информационной сети, которую сумела организовать и задействовать пигалица…

Хотя почему же так сразу пигалица? В конце концов, небезызвестная В. Милосская (подобную манеру шутить Борис Олегович заимел с тех пор, как обнаружил в каталоге некоей библиотеки «Гептамерон» Маргариты Наваррской под записью «Наваррская М.») росточку имела ровно 160 сантиметров. Ну, допустим, у Анны Георгиевны формы не те, но, кроме Венеры, была на свете ещё и Артемида, она же Диана… Интересно бы узнать, какой цвет волос приписывали древние богине-охотнице? Уж не рыжий ли?

Борис Олегович вдруг обнаружил, что у него приоткрылся рот и язык облизывает нижнюю губу. Шевельнул левой бровью, мысленно похлопал себя по плечу снисходительным жестом. Сделал в памяти помету Nota Bene — и отложил на потом…

Ася ехать категорически отказалась.

— Не хочу! И Слона с его хоботом сальным видеть не хочу…

Ну художница слова! Но, видимо, что-то углядела. Умеет.

— И не то место, и не те воспоминания, которые хочется пробуждать, и вообще, родители велели прибыть на дачу, огурцы поспели. Короче, не поеду. Отправляйся один…

В Сады приехали хоть и двумя машинами, но практически одновременно.

Слон устроил на месте форменный допрос. Ему было интересно, как мальчишке, он забыл свой имидж вальяжного барина, резво перебегал с места на место, расспрашивал, что видно было, и где остановился наш «Москвич», и откуда стреляли.

Я сориентировался не сразу: тогда, десять дней назад, мы попали сюда поздно вечером, после нескольких часов метаний по городу на угнанной машине; водили за собой сперва слежку, потом откровенную погоню, пока Алексей готовил здесь засаду… В темноте Сады напоминали дремучий лес, расстояния представлялись больше, кусты выше, а дома массивнее. А сейчас, при свете дня, все выглядело совсем по-другому. Но тут случайное облачко наползло на солнце, вокруг помрачнело, и я вдруг узнал над одной из крыш хрупкий скелет телевизионной антенны — тогда, ночью, небо за ней мне показалось каким-то буроватым… и угол забора, за которым я сидел на корточках и смотрел на зловещий длинный пистолет в руках у Мюллера… а потом снова полыхнуло в глазах — это когда я свалил его подножкой, он выронил оружие, но встретил меня двумя ногами в солнечное сплетение… и хлесткие брызги по щеке выбитых пулей комочков земли, и треск разбитого мобильника во внутреннем кармане куртки, и жесткую упругость спускового крючка под пальцем…

Господи, до чего же мне повезло! Тогда, в горячке, я ничего толком не прочувствовал, но сейчас, когда вспомнились холодные светлые мертвые глаза, я вдруг понял, как близко была «она.» Меня передернуло — но сразу пришло на смену другое чувство: да, смерть была рядом, но я не ждал её покорно, я бился — и это «его» мертвые глаза уставились в ночное небо, а не мои! Только теперь, через десять дней, на меня в первый раз накатило ощущение победы в бою, бешеное, дикое, до багровости в глазах, до повисших у колен скрюченных пальцев…

Борис Олегович не сводил глаз с Колесникова. Тот вначале вел себя сдержанно, говорил по-военному скупо — не говорил, докладывал, — но вдруг, в какой-то важный для него момент, лицо заиграло, в нем появились отблески чувства — и Дубов ощутил, как его самого захватывает и несет… Это длилось несколько секунд, потом Колесников выпрямился, расслабились скрюченные пальцы, он неловко тряхнул головой… И Слон подумал, что, кажется, смог бы понять прелесть вуайеризма.

Дубов перевел дух. Да, напрасно подозревал. Никакого обмана не было. Это человек честный и искренний. Хотя, с другой стороны, вовсе не простофиля — сие он вполне убедительно показал в тот же вечер, когда так успешно сумел продать свой товар и войти в дело… Конечно, все его ходы и уловки видны были насквозь, но парень не вцепился когтями в предложенные деньги — и немалые! — он тоже просматривал собеседника, ему было что предложить на продажу, было чем расплатиться за собственную жизнь и жизнь своей прекрасной дамы, и он сумел выдавить из контрагента не просто деньги и не просто жизнь — он сумел заполучить право на активное существование под крылышком у Слона! И торг вел вроде бы честно и открыто, но не без ловкости и хитрости. Тем, собственно, и привлек…

Что ж это выходит? Честный и искренний человек, отличающийся хитростью и ловкостью? Не сочетается.

Борис Олегович искоса взглянул на Колесникова. Тот смотрел в сторону, нервно курил в кулак, глубоко затягиваясь, и видно было, как постепенно успокаивается у него дыхание.

Странно. Совершенно открытый, все на лице, как крик души на заборе, так где же за этим зеркалом прячется тот деловой и умный? Странно. А значит, все же подозрительно… Неужели цирк, неужели такой лицедей?

Тем временем сзади вынырнул Алексей с фляжкой в руке, протянул Колесникову, тот растерянно поднял глаза, потом кивнул, сделал глоток, резко выдохнул.

Алексей вернулся к хозяину, лаконично объяснил:

— Непривычный. Не стоило его сюда привозить.

— Но в тот вечер, — отозвался Дубов, — у меня… он держался очень уверенно, даже нагло…

— А он был только-только после драки, на волне… ну, раздухаренный.

— Подробнее! — приказал заинтересовавшийся Дубов.

— Ну, я так понимаю: те ребята, манохинские, на него с его женщиной наехали, он как-то отбился, даже тачку у них угнал, потом по городу водил, пока мы обставляли территорию, потом сам в драку влез и положил не кого-нибудь — Короля Артура! И тут же к вам попал, и что-то вы ему сказали, не знаю, меня там не было, он почуял опасность — и снова стал биться. Правильные у мужика рефлексы, он бы в нашей профессии далеко пошел, если б помоложе был…

Любопытная версия, подумал Дубов. Однако Алексей — психолог! Кто бы мог подумать! Но, по-видимому, прав. Спору нет, у него были все возможности изучить психологию бойца…

Борис Олегович не стеснялся учиться у кого угодно. Понимал, например, что в данном случае его познания не сравнить с жизненным опытом Алексея, и был готов прислушаться и использовать. Но тут же дополнил выводы бригадира собственными соображениями: способный человек с душой бойца может пойти далеко и в других профессиях…

И ещё одну деталь отметил про себя Дубов: покойный Кононенко… э-э… Артур Митрофанович, начальник охраны многоотраслевой фирмы «Татьяна», для своих сотрудников был Мюллером, то бишь главой гестапо. А вот истинные коллеги по профессии звали его куда уважительнее — Король Артур! Говорит о многом. И заставляет смотреть на Колесникова куда более внимательно…

Бригадиров бальзам на семи травах подействовал. Я ощущал, как постепенно расслабляюсь, как мир возвращается на круги своя. Слон с каким-то зализанным типом ходил по участку Иван Иваныча — вроде бы о покупке садика толковали. Алексей следовал за ними в нескольких шагах. Все группа то скрывалась за постройками и деревьями, то неожиданно появлялась на открытом месте. Я тоже зашел на участок, огляделся, прикидывая, где тут могла прятаться Аська, пока я из-за угла следил за перестрелкой, а потом дрался с Мюллером. Прошел по дорожке в северную сторону, остановился, снова закурил.

Участок доходил до самого оврага. От невысокой — по грудь проволочной изгороди спускался довольно круто вниз откос, поросший травой и кустами дикой маслины. На противоположном склоне ярусами, как сакли, тянулись кооперативные гаражи. Справа, подальше, выглядывал край высокого моста через овраг — там проходила главная дорога на Новоалексеевку. Чем-то меня это зрелище раздражало: и не дикая природа, и не законченная цивилизация. От крохотного ручейка на дне даже журчания не доходило — зато доходила гнилая вонь. Не нравилось мне это место…

За спиной кашлянули. Я оглянулся.

— Да, неприглядная картина, — сказал Слон. — Хотя, если склон террасировать и засадить тенелюбивыми растениями… Едемте, Вадим Андреич, дела наши окончены, а любоваться здесь действительно нечем…

Бригадир Алексей придержал дверцу перед хозяином, я открыл себе сам, сел рядом со Слоном на заднее сиденье, Алексей устроился возле водителя (вторая машина куда-то исчезла). Вырулили на центральный проезд, неподалеку от ворот остановились.

— Вот здесь это… — виновато буркнул Алексей.

Слон огляделся, кивнул головой, показал рукой — езжай, мол, и философски заметил:

— Нужно учиться доверять контрагенту — и не иметь дел сконтрагентами, которым доверять нельзя. Ланского подвел ленинский принцип «доверяй, но проверяй». Вот что значит догматический подход к великому учению…

Я понял, что имеет в виду Дубов. Когда потребовалось выручать нас с Асей от людей Мюллера, Иван Иваныч обратился за помощью к Слону — это по его заказу фирма СИАМИ, где я тогда трудился, поручила мне расследовать делишки Манохина. И было бы все нормально, но Иван Иваныч перестраховался. Видно, опасался, что я сговорюсь с заказчиком напрямую, а СИАМИ останется с носом. А может, это его начальник, неведомый мне Петр Петрович, таким предусмотрительным оказался… Короче, прибыл Иван Иваныч на место событий лично — и получил пулю в лоб. И Андрюше, его шоферу, досталось. Правда, есть надежда, что выкарабкается. Хороший парень, мы с ним сработались…

Тем временем Слон скомандовал в своей подчеркнуто вежливой манере:

— Антон, давайте-ка выедем на мост…

Шофер, не нагличая, пропустил троллейбус, вышел с левым поворотом на Проспект, плавно обогнул клумбу, свернул направо — по сторонам дамбы поплыла сплошная зелень садов. На мосту Антон покосился в зеркальце и остановился по кивку хозяина уже на той стороне, выехав правыми колесами на обочину. Чуть дальше начиналась Новоалексеевка — вправо уходил проспект с одинаковыми длинными домами, а слева, за такими же двенадцатиэтажками, только ещё недостроенными, проглядывал сквозь дымку студгородок.

Дубов вышел из машины, остановился, сунув руки в карманы, во рту дымящая прямая трубка. Еще раз внимательно огляделся. С одной стороны дамбы выгнулись по склону гаражи, с другой, между оврагом и крайними домами микрорайона, — пустырь, уходящий вначале полого, а потом все круче вниз, к кленовой роще вдоль ручейка… Пологого места — метров сто пятьдесят в ширину, а в длину — не меньше полукилометра. Проспект, начинающийся от моста, несколько дальше вдруг суетливо изгибался нелепым вывихом, огибая заборы строящейся станции метро.

— Хоро-ошее место, — проговорил Борис Олегович, ни к кому не обращаясь.

Сел в машину и ещё раз задумчиво произнес:

— Очень хорошее место.

Перед «Дружбой» Рыжая кое-как протиснулась к двери — собралась выходить. Лешечка этого ждал — а чего, ясно же, баба на работу ездит, каждый день, только не всегда в одно время, видно, режим у неё свободный, ждал, и потому уже стоял у своей двери. Рыжая была, на Лешечкин вкус, сильно тощая, но главное — коротышка, и не спускать с неё глаз в набитом вагоне было трудновато. Потому Лешечка заклинивался в уголочке у самой двери в конце вагона: хоть какая толпа, но на выходе не упустишь.

На эскалаторе он ехал ступенек на десять ниже Рыжей, приостановился возле журнального лотка в подземном переходе, вроде бы разглядывая обложку «Пентхауза», убедился, что объект следует обычным маршрутом, неспешно двинулся следом. Рыжая, как каждый день, вышла из подземного перехода на Дзержинскую… тю, на Грушевскую, голову как у коня иметь надо все новые названия помнить, кто такой этот Грушевский, интересно знать, наверно, тоже сука порядочная, только не коммуняка, а бандера… дотопала до тридцать седьмого номера, зашла в подъезд. Все нормально, сейчас поднимется на второй этаж, позвонит в пятую квартиру… точно, звонок такой, аж сюда слышно… так, минут восемь есть, можно покурить.

Лешечка прошел ещё вперед, присел на лавочке в стеклянной трамвайной ожидалке, облепленной рекламой «мальборо», закурил. Засек время.

Сегодня Рыжая, видать, торопилась: вышла уже через шесть минут и резво-резво пошлепала в арку — а там двинет через проходной двор, через дырку в заборе, через Жмуриков парк, вынырнет на Репинскую возле ментовки на углу, после свернет на Искру и во двор напротив пожарки… Нудная работа, за три дня все расписание стало ясно, ездит баба на работу в фирму «Асдюк» — вот кликухи люди своим фирмам выдумывают, на задницу не натянешь…

Рыжая прошла через двор в свою контору, Лешечка устроился на детских качелях за мусоркой, вытащил мобильник.

— Але, Вэ-Вэ! Это Леха. Я тут девушку провожал на работу, так сразу не мог позвонить… — начал он вроде бы невинный разговор, как учил Виктор-второй, но сразу же забыл о конспирации и пошел шпарить в открытую: — Я ж тебе говорю, вход в подъезд только со двора, не, с улицы забито, зато двор трое ворот имеет — на Искру, на Добролюбова и на Белинскую, прямо к ментовке… какой-какой, на углу Репинской и Белинской! Столичный райотдел! С улицы не уследишь, а посреди двора мне маячить не с руки, возле каждого подъезда бабки сидят. Слышь, а тут кругом гаражики, ну, так я вот думаю, может, пригнать какую-нибудь тачку, я её вроде чинить буду… Давай, подумай. Не, Кучерявого ещё не видел. Хромой? А вон, топает, только он сегодня молоток, почти не хромает. Дипломат несет… Может, пощупать?.. Че-че? Да ты что, вот этот тощак Мюллера положил? Ничего себе, сказал я себе!.. Понял, жду, гуляю, освободится девушка — провожу. Ну лады, до вечера!

КамАЗ-самосвал с высокой кучей желто-рыжего песка в кузове медленно перевалил через рельсы подъездного пути, проехал ещё немного, выполз на обочину и, пшикнув тормозами, остановился по соседству с «Зеленой жабой» излюбленной шоферской кормушкой на Кацаповке. Щеголеватый смуглый водитель аккуратно запер дверцу, пнул мимоходом левый задний баллон и прошел в кафе. Взял гуляш с гречкой, две порции оладьев со сметаной, два компота и щедрую горку хлеба. Занял столик в углу, сел лицом к выходу, отпил полстакана компота и врубился в гуляш.

Минуты через три напротив него опустился темноволосый человек лет сорока с бутылочкой «пепси».

Армянин, отметил про себя водитель. А что удивляться, в Чураеве кого угодно можно встретить, всегда кавказцев много было, а за последние годы ещё прибавилось — Спитак, Карабах, Абхазия, Осетия, Чечня, жить людям где-то надо, и детей растить не под пулями…

— Слушай, это твой КамАЗ 13–20 там стоит?

Водитель поднял голову от тарелки.

— Ну?

— Тормоза слабые.

— А их, считай, вообще нет. Сзади только среднее левое и берет.

— А дизель?

— Дизель — зверь!

Темноволосый покивал, отхлебнул из горлышка.

— Ты — Валера из Гагры, ущелье Дзхерва одиннадцать жил?

— Жил. Только я тебя не помню.

— Мы не встречались. Мне про тебя Сурик говорил. Просил, если увижу, привет от Руслана передать.

Шофер дожевал, проглотил, положил вилку.

— Спасибо. Я не забыл, какой человек Руслан, как он мне помог, когда надо было семью вывезти. И не забыл, как Сурик здесь помог.

Темноволосый снова покивал, заметил:

— Говорят, кто красное вино пьет и много чеснока ест, у всех хорошая память…

Темноволосый встал, подошел к стойке, взял ещё бутылочку «пепси». На обратном пути словно нечаянно осмотрел зал. Сел на прежнее место, широко расставил локти на столе. Не спеша полез во внутренний карман пиджака, вытащил бумажник, вынул зеленую сотенную, протянул водителю.

— Без тормозов, Валера, нельзя ездить. Убьешься — кто твоих детей кормить будет? Автобазу три семерки знаешь? Заедь, спроси Алика Газеева, он самый лучший камазовский тормозник в городе. Скажи, тебя Ричард направил, деньги отдай. Сделает тебе тормоза лучше, чем у «вольво».

— Спасибо за совет и за помощь, Ричард.

— Не мне спасибо — Руслан тебя помнит. Может, и ты ему как-нибудь поможешь.

У водителя чуть вытянулось лицо, опустились уголки рта. Но ответил он твердо:

— Обязательно помогу. Скажи Руслану, у Валеры Костылина есть память и есть совесть.