"Фронтовичка" - читать интересную книгу автора (Батурина Анна)

Сцена вторая

1949 год. Длинный барак-саманка, построенный немецкими пленными: печное отопление, удобства во дворе. В бараке вечер — готовят еду, стирают, играют в карты, поют, забивают гвозди, гоняют мяч, ездят на трехколесном велосипеде по коридору.

С улицы входит Мария. На ней модный беретик, но грязные резиновые сапоги. Руки заняты бумажными кульками с танцевальными костюмами. Мария плетется в свою комнатку. Ее встречают, выбегают в коридор, здороваются:


— Вернулась! Учительница вернулась!

— Ты теперь бабенка ленинградская? Не наша?

— С гастролей вернулась!

— Ну и как там в Ленинграде?

— В Ленинграде одни ляди?

— Давай помогу костюмы постирать?

— Тебе хоть чё-нибудь дали в Ленинграде-то?

Мария. Грамоту! Грамоту наши девочки выиграли!

— А кроме грамоты, ничё не дали?

— Одно название, что Ленинград!

— Ты прямо с поезда?

— Мария Петровна, у нас самовар!

— Лясы точить будем! Самовар! Мария Петровна!

Мария. Какой там самовар — еле ноги волоку!


Две тетки — одна в муке, другая в саже — преграждают ей дорогу.


Тётка в муке. Значит, так, Мария Петровна!

Тётка в саже. Помнишь тот день седьмого числа прошлого месяца — Игорек сломал твою табуретку?

Тётка в муке. Мы этого так не оставили!

Тётка в саже. Повлияли на него, и он специально к твоему приезду сколотил табуретку новую!

Игорек (подвыпивший мужик с бугристыми венами на шее). Мужик сломал, мужик сделал, чё тут…

Тетка в муке (читает дарственную надпись прямо на табуретке). На долгую добрую память дорогой многоуважаемой соседке Марии Петровне в дни нашей совместной жизни. Мария Петровна, помни наш дружный барачный коллектив. 1 октября, 1948 год!

Мария. Спасибо, Игорь Семенович!

Игорек. Мужик сломал — мужик сделал! Нравится хоть?

Мария закрывает за собой дверь в маленькую комнатку, где из мебели койка, тумбочка и печка. Скидывает костюмы в кучу, прямо в резиновых сапогах падает на койку. Под потолком на кривом проводе светится маленькая лампочка. Мария разглядывает грязные кастрюли, пустой закопченный чайник.

Мария (бормочет). Мыши-мыши, приходите, бабе уши отгрызите, у нее кастрюли худые да грязные, пола не мытые…


В дверь громко стучит, а потом и просовывает голову пьяненький Игорек.


Игорек. Табуретка-то понравилась, Мария Петровна?

Мария. Понравилась.

Игорек. Вы хоть опробовали?

Мария. Опробовала.

Игорек. Это я сделал, молотком дубасил! Хорошо, что понравилась. От меня вам память. Хоть там и написано, что от всего коллектива… Это я сделал! Это мой сын выжигал, грамотей нашелся! Замахнешь первачка?

Мария. Не надо мне! Идите уже… К сыну своему!.. Что вы тут околачиваетесь?

Игорек. Да ты чё, Мария Петровна? Я честный разведенный мужик! Ты — добрая свободная баба! Давай посмотрим судьбе в глаза!


Мария Петровна выталкивает его за дверь, закрывается на табуретку.


Мария. Иди, иди, проспись…


В это время распахивается окно, вываливается и разбивается стекло из форточки. Мария Петровна оборачивается — в проеме окна повисает, как диковинная птица, Алеша. На нем мокрая куртка. Алеша сваливает на подоконник огромный букет побитых заморозками цветов, больше напоминающий стог сена: некоторые цветы даже с корнями и землей.


Алеша. Я не пьяный, Мария Петровна! Я не пьяный! Не хотел разбить, постучаться хотел…

Мария. Алеша?

Алеша. С приездом, Мария. (Забирается в комнату в грязных резиновых сапогах. Смеется.) За мной там гонятся, так я решил через окно…

Мария. Кто гонится?

Алеша. Стражи порядка, как говорится… Цветов им жалко. Заняться, что ли, нечем — в такой дождь за мной по всему городу бегать! Все эти цветы не выражают в полной мере, и всё-таки!.. У вас хоть вазочка есть, Мария Петровна?

Мария. Какая вазочка? Они мерзлые!

Алеша. Так ведь не месяц май! Осенний букет!

Мария. Тут скорее ведро пригодится… И лучше бы с землей, раз ты их с корнями принес…

Алеша. Я так рад, я так рад!..

Мария. Алеша! Девчонки грамоту выиграли! Какие они у меня счастливые, какие взбудораженные!.. Ты бы видел нашу Косилову Таньку! А Ленка!.. Ленку буду готовить в хореографическое поступать!

Алеша. Я совсем не пьян, Мария Петровна! Я так рад!..

Мария. С нами ансамбль народных инструментов выступал из Москвы…

Алеша. Говори, говори, Мария Петровна, я ничего не понимаю! Я так рад, что я успел! Что вы приехали уже!

Мария. Ты возьми табуретку, не стой…


Алеша предпринимает попытку снять табуретку с двери, ему это не удается.


Алеша. Я постою. А у меня руки дрожат — вот, смотрите! Можно я вас обниму? Это не то, что вы подумали, можно просто человеческого тепла, просто обнять, Мария Петровна?

Мария. Ты что, Алеша?..

Алеша (видит, что она в сапогах). Ой! А вы еще и не разувались? Только с вокзала? Можно, я вас разую? Я сам вас разую, я за вами поухаживаю! (Берет Марию за сапог.)

Мария. Оставь! Грязные!

Алёша. Это не важно, это меня не остановит! Так приятно за вами ухаживать! (Дергает сапог, сапог не снимается.)

Мария. Я на шерстяной обувала — сильнее тяни!

Алеша. Как я долго мечтал ворваться к вам, в эту комнату, увидеть, как вы тут живете… Чтобы вы заболели, мечтал, а я бы за вами ухаживал… А вы все не болеете и не болеете! Но теперь уже я не выдержал. Вы хоть поняли, когда я на перроне играл вам?

Мария. Хорошо играл.

Алеша. Хорошо? И всё? И это всё?

Мария. Божественно играл. Я даже так подумала тогда. Божественно…

Алеша. Бога, наверное, нет, Мария Петровна. Но демон есть точно — и это я! (Стучит себя мокрым рукавом в грудь.)

Мария. О чем ты?

Алеша. Во всяком случае, во мне живет демон, там, в душе, так темно — до ужаса темно, неузнаваемо! Только вы меня не боитесь, только вы меня понимаете!.. А остальные смеются, потому что боятся и чуют во мне демона.

Мария. Нет ни бога, ни дьявола, есть Бетховен…

Алеша. Мария Петровна! Я вам нужен? Отвечайте. Я нужен вам? Вам хоть кто-нибудь, вообще, нужен? Или так — главное, чтоб не мешали, чтобы в душу не лезли? Ради кого вы живете, вообще? Хоть бы скотину завела!

Мария. Это уж слишком!

Алеша. Ради кого живете, Мария Петровна?

Мария. Ради таких, наверное, как ты, оболтусов. Зверенышей наглых…

Алеша. Это я звереныш? (Поправляет мизинцем длинную челку.)

Мария. Худеньких, обстиранных, облизанных, с глазами такими насмешливыми… И злыми, и насмешливыми… Ради вас, недоумков, вся жизнь положена. Не жаловалась. Кому что выпало, — а мне это. Чтобы вы, смазливые, бегали за воздушными змеями, отращивали свои длинные челки, учились в музыкальной школе, гоняли на разноцветных велосипедах и мотоциклах без шлемов, чтобы в окна с цветами залазили, собирали марки, разглядывали их и мечтали смотаться в другой город, и чтобы никогда не стреляли в кошек! Вообще, чтобы не брали в руки оружие…

Алеша. Мария Петровна, меня забирают в армию.

Мария. Когда?

Алеша. Утром. Бабушка пирогов напекла и легла. Завтра поведет меня сдавать в военкомат.

Мария. И волосы остригут? Льняные волосы твои?

Алеша. Остригут.


Дверь под табуреткой дергается. В комнату стучат.


Голос за дверью. Милиция!

Алеша. Трындец, Мария. Они думают, что я пьяный, а я не пьяный!..

Мария. Давай в окно! Быстро. (Громко.) Милиция?


Алеша пытается вылезть через окно, но там ему преграждают путь двое.


Голос за окном. Давай, давай, в машину запрыгивай! Тебя ждем!


Мария Петровна снимает табуретку, дверь распахивается. В комнату входят два паренька лет восемнадцати — один худой и прыщавый, другой — сутулый, упитанный, с короткой шеей. У обоих на руке повязка с надписью «Бригадмил».


Мария. Чем обязана?

Сутулый. Мы за ним вон.

Прыщавый (мокрые цветы с подоконника скидывает на койку, Сутулому.) Оформим, Серый?

Сутулый. Вещественные доказательства!

Мария. Доказательства чего?

Прыщавый. Хулиганства, порчи государственного имущества…

Сутулый. Вандализма в состоянии алкогольного опьянения…

Алеша. Трезвый я!..

Прыщавый. Щас наш политрук разберется!

Мария. Не холодно на улице?

Сутулый. Мы не мерзнем.

Прыщавый. Про погоду после поговорим, когда наш политрук рапорт составит!

Мария. И где он, ваш политрук?

Сутулый. Успеется. Саня, допросить надо.

Мария. Политрук пусть допросит.

Прыщавый (Алеше.) Имя?

Алеша. Алексей.

Сутулый. Фамилия?

Алеша. Груздев.

Прыщавый. Проживаете с кем и по какому адресу?

Алеша. С бабушкой… Меня завтра в армию забирают… Может, отпустите?

Сутулый. Кто тебе виноват — сам заварил.

Прыщавый. Расхлебывай теперь!

Сутулый (Марии). Ваше имя и фамилия, гражданка!

Мария. Меня зовут Мария.

Сутулый. В каких отношениях состоите с подозреваемым?

Мария. В самых нежных.

Прыщавый. Вас просили фамилию назвать!

Мария. Мария. Для вас этого достаточно.

Сутулый. Лучше сразу все делать, как мы скажем, гражданка!

Алеша. Не надо так с ней! Мария Петровна — учитель!


Стук в дверь. Входит человек с повязкой «Бригадмил». Это Матвей Кравчук.


Прыщавый. Вот, полюбуйтесь, Матвей Григорьевич — поймали.

Сутулый. Гражданка отказалась давать показания. Учительницей прикидывается, сама с ним заодно.

Матвей. Маша?

Мария. Олухи у тебя в бригаде! Где набрал таких?

Матвей. А ты вообще хулиганов по ночам укрываешь. Что он тут делает? (Сутулому.) Пьяный?

Сутулый. Отрицает.

Прыщавый. Но знаете, похоже на то.

Матвей. Оборвал клумбу возле совета депутатов, скрылся от преследования… Поехали. Клумбу прихвати, Саня. (Указывает Прыщавому на цветы.)

Мария. Вы в своем уме? Пацану завтра в армию. Это музыкант, Алеша Груздев, у нас в Доме культуры аккомпаниатором… Цветы мои положите! Это мне!

Прыщавый. Это доказательства!

Алеша. Мария Петровна! Обещайте, что дождетесь меня, откуда бы я ни вернулся!..

Мария. Ты вернешься из армии, сразу из вагона к нам на репетицию придешь, как будто и не уезжал, понятно?

Алеша. Значит, дождетесь?

Мария. Дождусь.

Матвей. Вот как? Долго ждать придется.

Мария. А я умею долго.

Матвей. И как долго?

Мария. Могу всю жизнь.

Матвей. Давайте-ка, отвезите его…

Сутулый. Отвезти? Слушаю, Матвей Григорьевич.

Прыщавый. А куда, Матвей Григорьевич? В участок, да? В участок?

Матвей. Нет! Отвези его по адресу, куда попросит. А я пешком вернусь.

Прыщавый. Ну, Матвей Григорьевич! А как же рапорт?

Матвей. Потом обсудим. Выполняйте.

Мария. Спасибо, товарищ Кравчук…

Сутулый. Есть. (Алексею.) Повезло тебе…

Алеша. Цветы оставьте!

Матвей. Всё, свободен.

Алеша. Пусть тогда над душой не стоят, если я свободен! Я и сам дойти могу! Я сам дойду, зачем меня отвозить?

Мария. Алеша, завтра встретимся у военкомата, иди. Я приду провожать.

Алеша. Я вас с этим вдвоем оставлять не собираюсь!

Прыщавый. Ну ты и клоун.

Сутулый. Шуруй вперед!

Мария. Алеша… Не переживай, я хорошо знаю товарища Кравчука. Дело в том, что мы воевали вместе…

Алеша. Ну, если вы так решили… (Поправляет длинную челку.) Прощайте, Мария. Можно, я завтра отдам вам все свои волосы? Я свои волосы в тряпочке принесу, на память?

Мария. Не надо, не стриги, жалко…

Алеша (Прыщавый и Сутулый ведут его под руки). Я принесу, они же вам нравятся! Нравятся?

Мария. Нравятся. Приноси.


Матвей закрывает дверь. Дверь снова распахивается: заглядывает Игорёк.


Игорёк. Мария Петровна? Это чё у вас милиция, я не понял?

Матвей. Пошел вон! Милиция! (Закрывает дверь.)

Игорёк (кричит за дверью). Мария Петровна? Никто ничё понять не может — чё это у вас милиция?

Мария (Матвею). Представляю, сколько там за дверью слушают… Чего стоишь? Садись.

Матвей (читает на табуретке). «…Помни наш дружный барачный коллектив». (Садится.) Не ожидал увидеть тебя вдруг…

Мария. Это мне подарили сегодня табуретку…

Матвей. Весь барак на ушах — гулеванят ваши… В честь приезда твоего?

Мария. Если бы! Каждый день так!

Матвей. Не скучно живешь… В окна с цветами… Понаглее поколение растет, чем наше… Не боишься? Будут потом болтать про тебя — ты же учительница.

Мария. Болтовни бояться — давно удавилась бы. Зачем остался?

Матвей. В Ленинград на гастроли катаешься… Мамка мне все уши прожужжала. Ну и как там, в Ленинграде?

Мария. Сало в шоколаде! Зачем остался? Про Ленинград спрашивать?

Матвей. Выгонишь?

Мария. А если нет?

Матвей. Покорми меня, малышка…

Мария. Не сварено.

Матвей. Ты — мой хлебушек. Забыла совсем? Куда им понять? Куда им всем? Вспомни — ты мой фронтовой хлебушек. С лебедой, коноплей, клевером, дымом и порохом, с песком, степным ветром и чёрт знает с чем еще, самый вкусный, самый черствый, самый желанный… Самый желанный. Мальчишескими слезами моими посоленный, мальчишескими слезами… хлебушек фронтовой… Иди ко мне, малышка. Только твой буду… только твой…


Целуются. Голос из-за двери.


Игорёк. Мария Петровна! Что случилось! Мария Петровна!

Мария. Отстань! Иди спать!

Матвей. Что он, крепко любит тебя?

Мария. Меня такой любовью весь барак любит — набузгаются и ломятся, знают, что баба одна.

Игорёк (кричит). Табуретка моя нравится, Мария Петровна? Мария Петровна!.. Я свободный абсолютно разведенный мужик!..

Мария. Я не одна, Игорь!..

Матвей. Поговорить с ним?

Игорёк (входит в темную комнату Марии Петровны). Я спросить, насчет моего изделия… Насчет табуретки…

Матвей. Какой табуретки? Какой еще табуретки? Тебе голову, что ли, проломить твоей табуреткой, чтобы дошло до тебя! Смотри на меня! Мужик в доме, ясно! А ты кто такой здесь? Чё ты ломишься? Ты кто, а? Маша, объясни, кто это ломится к нам в два часа ночи!

Игорёк. Я нормальный разведенный мужик… А ты кто здесь?

Матвей. Я ее мужик, уяснил? Дошло? Я тебе щас голову твоей табуреткой!


Игорёк делает шаг назад. Матвей запирает дверь на табуретку. Игорёк остается под дверью, долбит в дверь ногой.


Игорёк. Открой, собака! Открой дверь! Открой дверь — выломаю! Паскуда! Выходи, паскуда! Разговаривать будем!.. Выходи разговаривать! Паскуда! Паскуда!


Сползает на пол, поет равнодушным, охрипшим голосом старую народную песню на блатной мотив.

Прощайте все, назад мне не вернуться, И жизнь моя загублена. Кирка, лопата — это мой товарищ, А тачка — верная, верная жена! На голых нарах мне не повернуться, Я по ночам совсем не сплю, А надзиратель даже и не скажет: Вставай, сынок, соломки подстелю!

Жена Игоря то бьет его тряпкой, то обнимает. Игорёк поет и ни на что не реагирует.


Жена. У тебя есть и картошка, и суп, чего тебе еще, скотине, надо! Куда ты уходишь вечно! Куда ты от детей уходишь, скотина! Чего тебе не хватает!


Комната Марии. Матвей курит, лежа в койке. Большие мозолистые ноги торчат из-под одеяла. Мария прижимается к нему, ерошит ему волосы, дует в ухо. Матвей недовольно дергается.


Матвей. Ну не надо, Маш… Ну, бесит… Ну, щекотно…

Мария. Столько тебя ждала… Столько каблуков истоптала… Как за всю войну, поди…


За дверью по-прежнему раздаются крики жены Игорька.


Жена. На столе и суп, и картошка, чего тебе еще надо! Чего тебе не хватает!

Мария. Детям мозги пудрю — так и развлекаюсь. Они думают, что их учительница — это такая военная машина на пенсии, у которой пистолет на каждой ноге, а волосы в танке сгорели алым пламенем… А жених бросил, потому что его ведьма приворожила… Ведьму, ты же знаешь, из пистолета не убить…

Матвей. А я, бывает, вспомню что-нибудь наше, смеюсь так, что Шура с матерью на меня косо поглядывать начинают. Я им давай рассказывать: как мы с тобой кур воровали, как валенки сушили, я прожег, и ты мне свой натягивала. Помнишь? А кашу с песком? Рассказываю им, но только смешное.

Мария. А они?

Матвей. Сашка, бывает, заплачет, а мать ворчит: «К чему ты вспомнил опять?» А я довольный — вспомнил, и хорошо…

Мария. А вообще — как она, Шура твоя?

Матвей. Что Шура? Плачет всегда… И обои новые поклеила, и абажур… И все ей не так… И мне тоже. Все не так… По-дурацки тебя потерял. Увидал ее чистые ногти в Севастополе… И влюбился. Серьезно тебе говорю — в ногти в ее… Из-за ногтей все. Море — и она: чистая, из другого мира. Я с ней ходил — себя не узнавал: я ли с такой иду? Как будто не со мной, как будто войны не было, как другая жизнь… Они со своей мамкой быстро меня скрутили… Щас-то понимаю, мог бы отбрехаться…

Мария. У тебя же сын растет…

Матвей. Как я — такой же будет крокодил. Часы немецкие мы так и не продали — ему останутся. От меня…

Мария. А наш «крокодил» не выжил… Башмаки не носит — по небу ходит, да?

Матвей (одевается). Такие духи у тебя крепкие… Слушай, даже рубашка теперь… На, понюхай. Вся рубашка пропахла!

Мария. Ты уже все? Уходишь? Зачем? Тебе пора?

Матвей. Маша, давай я тебе картошки приволоку — у нас наросло: завались!

Мария. А когда ты придешь?

Матвей. Ну и духи! Долго выветриваются, да?

Мария. Это я в Ленинграде купила. Эти вообще не выветриваются. Не должны выветриваться. Никогда не выветриваются. Это ленинградские духи. Натешился, да?

Матвей. Чё ты, Маш?.. Чё глаза блестят?

Мария. Натешился, да?

Матвей. Дура моя, хорошая… (Целует ее в макушку.)

Мария. Натешился? У меня сифилис, Матвей. Сифилис. Сифилитичка. Сифилитичка! В бараке нахватала — сифилиса! Сифилитичка! Думаешь, я тут потерялась без тебя? Думаешь, один такой? Знаешь, сколько таких в бараке? Любого спроси — с кем только не путалась, теперь я сифа! Натешился с сифилитичкой? Чё такое? Чё такая неподвижная личность сделалась, а, Матвей? Иди домой теперь, иди! (Похлопывает его по плечу.)


Матвей хватает Марию за горло, она шипит: «Сифиличка!.. Сифиличка!..» Он бросает ее на пол, бьет ногой в живот, находит на тумбочке тупой нож для масла, бьет ей в живот ножом. Мария остается лежать неподвижно.


Матвей. Маша!.. Машка…


Подходит к приоткрытому окну, выглядывает в темноту, полушепотом словно зовет кого-то: «Эй!..» Но за окном тихо и безлюдно. Вдруг слышатся голоса в коридоре: это Марк Анатольевич, Алеша и Галина. Матвей накидывает на Марию Петровну ее пальто, сам надевает шинель, садится на койку. Снимает шинель. Причесывается.


Марк Анатольевич. Почему ты решил, что она провожать пойдет? Она же с поезда, спит, наверно!

Галина. Марк! Голова кружится…

Алеша. Пойдет провожать, пойдет! Разбудим!

Марк Анатольевич. Я вообще удивляюсь, что ты годен к армии… Ты лучше вспомни, какой степени грамоту она упоминала!..

Алеша. Опять вы про свою грамоту, Марк Анатольевич! Кажется, первой степени упоминала…

Марк Анатольевич. Царица Небесная! Первой степени! Что она со мной делает!

Галина. Марк!

Марк Анатольевич. Что она с моим Домом культуры делает! Первой степени! Праздновать! Немедленно праздновать! Алексея проводим — и к нам! До утра загудим!


Останавливаются перед дверью Марии, возле которой спит Игорёк.


Галина. Ты где улегся-то? Пьянь.

Марк Анатольевич. С дороги уйди.

Игорёк (просыпается). А у ней милиция.

Алеша. Чё, до сих пор, что ли?

Игорёк. Я пробовал взломать, но это крепкая табуретка…

Галина. Чё он несет, Марк?

Марк Анатольевич. Сейчас я во всем разберусь!


Матвей открывает дверь. Все входят в комнату.


Алеша. Что с ней? Что это?

Галина. Машка!.. Мне нельзя на это смотреть, Марк, я беременная… (Выходит за дверь, остается у входа, прислоняется спиной к косяку.)


Игорёк бьет Матвея в висок. Матвей не отвечает на удар.


Алеша. Это же Мария Петровна! Как вы не понимаете! Это Мария Петровна! (Укрывает Марию одеялом, обнимает.)

Игорёк. Пацан, не трогай ничего, не трогай, тебе сказано… Он чё, глухой?

Галина. Хотела я его сразу повесить, когда он тут нарисовался…

Алеша. Мария Петровна, милая, хорошая, посмотри на меня, проснись! Проснись! Это же Мария Петровна…

Марк Анатольевич. Надо звать милицию.

Игорёк. Я мужиков разбужу, мы сходим… Этого попридержите…

Матвей. Я бежать не собираюсь.


Алеша обнимает Марию, плачет.


Марк Анатольевич. Алексей. Тебе нужно идти в военкомат.

Алеша. Я никуда не пойду.