"Охотник за смертью. Война" - читать интересную книгу автора (Грин Саймон)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Каждой империи нужна своя свалка. Какое-то место вдали от любопытных глаз, самый отдаленный уголок, куда можно выкидывать оппозиционеров и смутьянов. У императрицы Лайонстон XIV был Мист. Холодный, негостеприимный мир, расположенный далеко в стороне от больших дорог, населенный почти одними изменниками, преступниками и бродягами, которым изменила удача, и беглыми эсперами. Лайонстон терпела существование Миста в своей строго управляемой Империи только потому, что так она знала, где находится вся эта мразь.

Она предпочла бы убить их всех, но у нее были советники достаточно мудрые, чтобы понимать, что от изгнанников хлопот меньше, чем от мучеников. Но с годами Мист стал землей обетованной для мятежников и изгоев всех сортов, и вдруг оказалось, что былая полезная свалка стала непокорной отравленной колючкой в боку Империи. Лайонстон приказала ее очистить – огнем, если потребуется. И в результате обнаружила, что планета теперь защищена пси – щитом объединенных разумов эсперов, и этот щит более чем выдерживает все, что может обрушить на него Флот Империи. И Мист, вопреки всем интригам и планам императрицы, оставался единственной выжившей мятежной планетой в Империи, защищенной от ярости Лайонстон. Так думали его жители.

«Звездный бродяга-2» вышел из гиперпространства вблизи Миста и лег на околопланетную орбиту. Длинная, стройная яхта поблескивала остриями датчиков, но имперских крейсеров вблизи не обнаружилось. Империю научили держать дистанцию. Золотой корабль один молчаливо висел над холодным и невыразительным шаром. В кают-компании «Звездного бродяги-2» Оуэн Дезсталкер, с комфортом устроившись в очень удобном кресле, подсчитывал выгоды своего положения. Не последним было то, что по крайней мере сейчас в него никто не стрелял. Оуэн научился ценить минуты спокойствия, хотя бы потому, что они бывали так редко.

Первый «Звездный бродяга» погиб при аварийной посадке в джунгли планеты Шандракор, но хэйдены восстановили корабль по указаниям Оуэна, взяв за основу спасенный при крушении двигатель. Двигатель был особый – один из прототипов того, который Империя пыталась запустить в массовое производство, и по крайней мере на данный момент куда более быстрый, чем все, имевшееся у Империи.

Теоретически.

Сама яхта выглядела в основном так, как Оуэн сумел запомнить первую, и на ней были те же приспособления и излишества, но Измененные были неспособны удержаться от усовершенствований. И иногда их идеи только показывали, как далеко ушли от человечества хэйдены. Оуэн мирился с дверями, появляющимися при его приближении в сплошной стене, или светом, который включался и выключался без команды, но он предпочел бы пользоваться приборами управления вручную, а они начинали работать, стоило ему лишь о них подумать. После того как Оуэн несколько раз отвлекся и чуть не угробил корабль, он твердо решил предоставить управление бортовым компьютерам.

Кроме того, Измененные выполнили многие детали интерьера неправильно, и они раздражали по мелочам. Полы кренились или выпячивались без видимой причины. Кресла принимали слегка не ту форму, а освещение и цвета были неуловимо неудобны для простого человеческого глаза. Оуэн приподнял левую руку и задумчиво посмотрел на нее. Золотой металл искусственной руки, еще одного дара хэйденов, тепло блеснул в свете кают-компании. Сама мысль о столь интимной связи с технологией хэйденов была Оуэну неприятна, но после того как он потерял руку, сражаясь с гренделианами в огромных пещерах планеты Мира Вольфлингов, ему ничего не оставалось, как только принять подарок с благодарностью. Это была хорошая рука, сильная, управляемая и почти неуязвимая, и пусть он ощущал все время ее легкий холодок, не ощущая ее полностью своей, но с этим можно было жить. Оуэн медленно согнул золотые пальцы, любуясь их текучей грацией. Он доверял руке, поскольку не было другого выхода; в корабле он не был столь же уверен. Измененные могли сейчас быть его союзниками, но существа, официально названные Врагами Человечества, и не без веских причин, должны оставаться под подозрением. Как и все их подарки. Всегда был шанс, что они встроили что-то скрытое в корабль, в приборы, а может быть, и в его руку тоже.

Оуэн вздохнул. Жизнь не всегда была так сложна. Он повернулся и увидел свое отражение в настенном зеркале. На него пристально смотрел человек двадцати с лишним лет, высокий поджарый шатен с темными глазами. Человек сильно потрепанный, и вскоре ему предстоят испытания еще тяжелее. Не так давно он был кабинетным ученым, никому не известным и никому, кроме себя самого, не интересным историком. Но Лайонстон объявила его вне закона, и у него не осталось выбора, кроме как стать мятежником и воином. Измененные называли его Искупителем, а революционное Подполье – последней надеждой Человечества. Ни одному слову из всего этого Оуэн не верил.

Его внимание привлек звон стекла, и он нежно посмотрел на Хэйзел д'Арк, сосредоточенно переставлявшую бутылки в баре в поисках чего-нибудь, что хоть отдаленно напоминало бы выпивку. Оуэн понимал ее чувства. Пищевые синтезаторы хэйдены настроили отлично, но все алкогольные напитки, которые они с Хэйзел пытались попробовать, оказывались отвратительными во всех отношениях. Что не мешало Хэйзел их пить, но она упорствовала в попытках открыть какую-то их смесь, которая не вызывала бы непреодолимого желания плеваться во все стороны. Оуэн восхищался ее терпением и желал ей удачи. Лично он не притронулся бы к любой из этих бутылок даже под дулом пистолета.

Он рассматривал Хэйзел, любуясь ее резкими чертами и спутанной гривой длинных рыжих волос. Ее нельзя было назвать красивой в обычном смысле слова, но в Хэйзел вообще ничего обычного не было. До того как стать мятежницей, она была пиратом, наемником и работорговцем – и это только то, что она сама признавала. Хорошо владея мечом, она предпочитала пистолеты, и чем больше, тем лучше. С тех пор как они с Оуэном нашли кучу пулевого оружия в арсенале Последнего Оплота, у Хэйзел появился пунктик – таскать с собой столько оружия и патронов, сколько могла унести. Оуэну казалось, что ей нравится его вес. Ему вес оружия не нравился. И еще ему не нравилось, как небрежно Хэйзел обращается с предохранителями.

Оуэн спокойно сидел, постукивая пальцами по подлокотникам кресла, и ждал, когда хэйденские компьютеры закончат проверку систем корабля. С технической точки зрения, он доверил свою жизнь правильной работе установленного хэйденами ИРа, что абсолютно не соответствовало представлениям Оуэна о безопасности и благополучии, но выбора вроде бы не было. Кто-то должен управлять кораблем, и, черт возьми, это будет уж точно не он. Управление множеством различных систем звездолета было тяжелой и квалифицированной работой. А он не для того был рожден аристократом, чтобы рваться к работе.

Первый «Звездный бродяга» управлялся его персональным ИРом Озимандиусом. Но Оз стал предателем, работающим на Империю. Он использовал скрытые кодовые слова, которые должны были заставить Оуэна пойти против друзей, и не осталось другого выхода, как убить ИРа. Хотя тот был его другом намного дольше других. Ему пришлось убить и свою любовницу, когда та пыталась убить его по приказу Империи. Нельзя сейчас никому доверять. Даже любимой женщине... Оуэн отвел глаза от Хэйзел и заставил себя думать о другом. По крайней мере на этот раз хоть туалеты хэйдены построили как надо. Предыдущие их попытки до некоторой степени расстраивали. Очевидно, Измененным ничего подобного нужно не было, и это говорило Оуэну о них больше, чем ему хотелось бы знать.

Подошла Хэйзел с бокалом в руке. Казалось, бледно-голубая жидкость пытается выбраться из бокала. Хэйзел опустилась в кресло напротив и устроилась поудобнее. Она ценила комфорт в большом и в малом в основном потому, что в ее жизни его было немного. Она набрала полный рот своего пойла, сморщилась, но все равно проглотила. Хэйзел никогда не верила в способность выпивки взять над ней верх. Это было делом принципа. Когда она впервые это ему объяснила, Оуэну пришлось подавить улыбку – он понятия не имел, что у Хэйзел вообще есть принципы. Конечно, у него хватило ума не сказать этого вслух.

– Какова на вкус эта мерзость на этот раз? – спросил он дружелюбно.

– Поверь мне, – сказала Хэйзел, – лучше этого не знать. То, что я это пью, лишь признак того, как неимоверно мне все надоело. Сколько нам еще до посадки?

– Теперь уже скоро. Ждешь не дождешься снова побывать в старых местах?

– На самом деле нет. Мистпорт опасен, коварен и чертовски холоден. Я знавала бешеных крыс с геморроем, которые были дружелюбнее среднего обитателя твоего Миста. Не понимаю, как я позволила Подполью уговорить меня вернуться в эту чертову дыру.

Оуэн пожал плечами.

– Не мы, так кто? Кто-то должен представлять Подполье в Совете Мистпорта, а мы знаем тамошние дела лучше всех, кто оказался под рукой. Взбодрись – на этот раз все не будет так плохо, может быть. Мы сейчас куда сильнее, чем в прошлый раз.

Хэйзел нахмурилась.

– Ага. Вот еще о чем я хотела с тобой поговорить. Когда эта голограмма Кровопийцы собиралась разобрать меня на части у себя в лаборатории, ты достал его через световые годы и разорвал на мелкие кусочки, только подумав об этом. Я не знала за тобой такой силы. У меня ее нет.

– Я тоже не думал, что у меня она есть, пока она мне не понадобилась. Безумный Лабиринт изменил нас сильнее, чем мы думали. Теперь мы другие.

– Мне это не нравится. И на чем кончатся эти изменения? Остаемся ли мы все еще людьми? Или мы кончим, как хэйдены, так далеко уйдя от начала, что могли бы с тем же успехом быть пришельцами?

Оуэн снова пожал плечами.

– Мои догадки не лучше твоих. Думаю, мы настолько люди, насколько хотим быть. Наша человечность заключена не в том, что мы делаем, а в том, зачем мы это делаем. Кроме того, я не уверен, что все наши способности устойчивы до такой степени. Кажется, они то появляются, то исчезают. Есть связь между нами, ментальная связь между всеми нами, прошедшими Лабиринт. Но она исчезала, когда мы расставались и шли каждый своей дорогой. Сейчас я даже не чувствую тебя на этой связи. А ты меня ощущаешь мысленно?

– Нет, – сказала Хэйзел. – Пока что нет.

– Это может быть моя вина, – прожужжал ему в ухо Озимандиус. – Быть может, мое присутствие нарушает ваше согласие.

– Заткнись, Оз, – мысленно произнес Оуэн. – Ты мертв. Я тебя уничтожил.

– Принимаешь желаемое за действительное. Нет, Оуэн, я все еще с тобой, чтобы наставлять тебя и вести через трудности жизни.

– Единственная у меня трудность – это гудящий мне в ухо мертвый ИР. Если бы был у меня знакомый приличный кибердруид, он бы тебя изгнал. Кем бы или чем бы ты ни был, мне не нужна твоя помощь. Я прекрасно справлюсь сам.

– Прошу прощения за неалгебраические выражения, но ты неблагодарный маленький сопляк. Если бы не я, ты бы ни за что не выбрался с Виримонда живым, когда твоя собственная охрана стала охотиться за твоей оцененной головой. Твоя беда в том, что ты меня не ценишь. Ну вот и присмотри немного сам за собой. А я буду обижаться.

Хэйзел ненавязчиво разглядывала Оуэна. Он опять успокоился, его взгляд блуждал где-то далеко. Такое случалось с ним время от времени, и это никогда не переставало ее раздражать. Хотя она и знала, что в их невольном партнерстве он играет роль мыслителя. Сама Хэйзел верила в силу прямых действий, предпочтительно мечом или пистолетом. Сначала порубить врагов, а потом заботиться о последствиях. Если вообще о них заботиться. Интересно, что бы подумал Оуэн, если бы знал, что она опять принимает Кровь?

Кровь. Самый прилипчивый, самый разрушительный Наркотик из всех, известных человечеству. Он пошел от Вампиров, одной из самых неудачных попыток Империи в изготовлении солдат-террористов. В их жилах текла синтетическая Кровь, от которой они становились сильнее и быстрее человека, становились практически непобедимыми. И всего несколько капель Крови могли дать те же ощущения обычному человеку – на время. Кровь обостряла чувства и давала уверенность, а сейчас Хэйзел это было нужно как никогда. Когда-то на Мисте она уже сидела на этой дряни. Ей удалось бросить, хотя отвыкание чуть ее не убило. Но с тех пор многое в ней изменилось, и мало что из этих изменений ей нравилось.

Ее никогда не манила жизнь повстанца. Все, чего она хотела, – это комфортной жизни без голода и опасностей. Счастливее всего она была бы в роли мошенницы, выдуривающей у пиявок неправедно нажитое богатство и исчезающей в ночи раньше, чем они поймут, как их раздели. Хэйзел всегда дралась только за деньги, за наличняк в руке, и ни на кого, кроме себя, не полагалась. А теперь она стала одной из центральных фигур нового Восстания, мишенью для всех охотников за скальпами и наемных убийц в Империи; ее спрашивали о ее мыслях и соображениях по вопросам, в которых она не понимала ни черта или еще меньше. Впервые в жизни от каждого ее поступка или решения зависели жизни и будущее миллиардов людей. Теперь все, что она делала или не делала, имело огромные последствия, и выдерживать груз этой ответственности было невыносимо. Она не могла есть, не могла спать, не могла сдержать дрожь в руках. И она снова начала принимать Кровь. Только по капле, от случая к случаю, когда это было нужно. Хейдены только счастливы были дать ей столько Крови, сколько она хотела. Она не спрашивала, где они ее достают. А сейчас она возвращалась на Мист, где Крови было море разливанное.

Она не хотела втягиваться по новой. Не хотела снова садиться на плазму, чтобы думать только о Крови и хотеть только ее – медленно убивающей Крови. Она восставала против всего, имеющего над ней власть. Однажды она уже победила Кровь; теперь она сможет сделать это снова. В конце концов, ей нужна только капля, и то время от времени. Только самая малость, чтобы справляться с трудностями. Хэйзел посмотрела на Оуэна и сжала губы. Она знала, почему разрушилась их ментальная связь. Тут вмешалась Кровь, которая их разделила. Но этого Хэйзел сказать не могла. Он бы просто не понял.

Внезапно открылась дверь, и в кают-компанию вошли повстанцы, соратники Оуэна и Хэйзел в этом задании, как всегда, подчеркнуто друг с другом не разговаривая. Новый Джек Рэндом, или Молодой Джек, как мысленно называл его Оуэн, был высок, мускулист и чертовски красив со своими темными волосами до плеч, будто только что завитыми. При одном взгляде на него Оуэн уже чувствовал собственное несовершенство. Серебристые с золотом боевые доспехи сидели на Джеке так, будто он в них родился. От Рэндома исходило излучение силы, мудрости, уверенности и сострадания. Прирожденный лидер, харизматический воин, легендарный герой, а все вместе – чуть слишком. Он возник ниоткуда именно тогда, когда был особенно нужен Восстанию. И Оуэн ему ни на грош не доверял.

Когда-то Оуэн и Хэйзел уже искали в Мистпорте легендарного профессионального повстанца, Джека Рэндома. Они нашли разбитого старика, прячущегося от своего прошлого, и пинками выгнали его из норы, потому что Восстанию нужна была легенда о нем, если уж не он сам. Он бился с ними плечом к плечу и с ними же прошел Безумный Лабиринт, а потом дрался с превосходящими Имперскими Силами почти без шансов на победу и все равно победил. В этого человека Оуэн верил и был горд называть его другом. Старик только начал воскрешать старую легенду, когда на сцену ворвался этот молодой гигант, заявляя, что он и есть настоящий Джек Рэндом. И теперь Оуэн не знал, чему верить.

Последняя кампания молодого Джека состоялась на зимней планете Водяной IV около двух лет назад. Как обычно, он наделал много шума и собрал армию последователей, а кончилось тем, что он в очередной раз получил под зад от элитных подразделений Империи. Друзья вытащили его в последний момент, и он не видел, как вырезали и брали в плен его соратников. Дело он провалил, но сохранил жизнь легенде.

Вот только старший Джек Рэндом заявил, что это был не он. По его словам, последняя его кампания состоялась на Колд-Роке несколькими годами раньше, когда его силы были позорно рассеяны, а сам он был захвачен Войсками Империи. Он долго пробыл в камерах дознания, где мнемотехники пытали его и промывали мозги, пока друзья не смогли его оттуда выкрасть и вывезти на Мист, а там он отказался от своего имени и легенды, чтобы затеряться в толпе, освободиться от угроз и ответственности.

Вот только... Все это время деятельность профессионального повстанца Джека Рэндома была довольно заметна на нескольких планетах сразу. Так кто говорил правду, а кто лгал? Кто был настоящим Джеком Рэндомом? Старший Джек признавал, что за месяцы плена имперские мнемотехники хорошо поработали над ним, копаясь в его мыслях и воспоминаниях и одновременно день за днем ломая его дух. Может быть, ему только казалось, что он был знаменитым повстанцем, а на самом деле был никем – неизвестным, изготовленным силами Империи для демонстрации сломленного человека. И в этом вопросе, как и во многом другом, Оуэн не мог точно сказать, чему же он верит. По крайней мере старший Джек был более или менее подходящего возраста. Младшему Джеку можно было дать ну максимум под тридцать, и он был в отличной форме. А ведь долгие годы жизни бунтовщика должны были оставить след, даже если принять его заявления об интенсивном использовании регенерационных машин.

Подполье было не в состоянии решить вопрос в пользу кого-то одного из них. Старый Джек напирал на свой опыт, но Молодой Джек смотрелся куда более убедительно. Так что в данный момент Подполье приняло обоих Джеков и послало их на отдельные задания показать себя в деле. Старый Джек отправился поднимать бунт в шахтах Техноса III, а Оуэн и Хэйзел в конце концов получили Молодого Джека в свою команду, несмотря на их резкие возражения. Молодой Джек принял все это с добродушной улыбкой, после чего Оуэн стал доверять ему еще меньше. Отец всегда говорил: «Никогда не доверяй человеку, который слишком много улыбается». Это неестественно в наши дни и вообще в нашем веке. На Хэйзел этот человек произвел еще худшее впечатление, чем на Оуэна, если такое вообще возможно. Она сказала ему в лицо, что он лжец и самозванец. Улыбка Джека не погасла, и он ответил, что надеется получить шанс доказать ей свою подлинность. Хэйзел ответила ему, что если он до нее пальцем дотронется, она заставит его этот палец съесть. Молодой Джек еще более добродушно рассмеялся и сказал, что она очень хорошеет, когда сердится. После чего Оуэну пришлось держать Хэйзел, пока из ее глаз не исчезла красная пелена ярости.

Второй из вошедших была эспер, известная как Безумная Дженни. Она пробилась в группу, летевшую на Мист, на том основании, что планета, населенная в большинстве своем беглыми эсперами, захочет увидеть последнего человека, в котором проявилась Матер Мунди, Мать Всего Мира, человека, который в одиночку сделал возможным великий побег эсперов из Червивого Ада. На первый взгляд в Дженни не было ничего особенного. Приземистая, белобрысая, с бледным невыразительным лицом, на котором выделялись пронзительные голубые глаза. У нее был широкий рот и блуждающая улыбка, демонстрировавшая больше зубы, чем веселье. Голос ее был резок и неприятен: она сорвала его постоянными воплями в мрачных камерах Девятого Уровня.

До того как Подполье послало ее секретным агентом в Червивый Ад, она была обычным эспером. Но с тех пор как ее коснулась Матер Мунди, Безумная Дженни стала эспером величайшей силы. Вокруг нее разве что воздух не потрескивал; и все это ощущали почти физически. Когда-то она была обыкновенным телепатом, теперь же ей были доступны все возможности эсперов – а это считалось невозможным, хотя ни у кого пока не хватило глупости сказать об этом Безумной Дженни. Наоборот, у всех хватало ума держаться от нее подальше.

Она уважала Оуэна и Хэйзел за силу, которую они придали Восстанию, но им трудно было ее понять, поскольку она могла в середине фразы превратиться из сравнительно нормальной Дженни в совершенно не имеющую тормозов Безумную. Они пытались ее извинить. Ведь она добровольно вызвалась отправиться на Девятый Уровень, а Червивого Ада хватило бы, чтобы сломить кого угодно. Зато утешало, что она тоже не доверяла Молодому Джеку. Может быть, потому, что не любила конкурентов в борьбе за всеобщее внимание.

На секунду она задержалась в дверях, чтобы убедиться, что все на нее смотрят, а затем резко бросилась через всю комнату к единственному пустому креслу и опустилась в него с таким видом, словно это был трон. Молодой Джек Рэндом остался, вполне естественно приняв героическую позу. Дженни его величественно игнорировала.

– Сколько нам еще осталось до Миста? – спросила она ледяным тоном.

– Не начинай снова, – ответил Оуэн. – Даже с новым двигателем все равно нужно время, чтобы добраться с одного конца Империи на другой.

– На самом деле мы вышли на орбиту вокруг Миста уже почти двадцать минут назад, – прожужжал Оуэну в ухо Озимандиус.

– Что? – в ярости спросил про себя Оуэн. – Почему бортовой ИР мне не сказал?

– А ты не дал ему такого приказа. В конце концов, он куда примитивнее меня.

– Ладно, а ты почему не сказал мне, что мы прилетели?

– Кто, я? А я мертвый, ты забыл? И отнюдь не собираюсь соваться туда, куда меня не приглашают.

Оуэн подавил тяжелый вздох и посмотрел на своих соратников.

– Очевидно, мы в настоящий момент находимся на орбите около этой планеты. Пока что никто в нас не стреляет. Хэйзел, ты знаешь этих людей лучше всех нас. Включись в систему связи и узнай, какую астрономическую цену они собираются взять с нас за посадку на этот раз.

Хэйзел что-то буркнула и поднялась из своего кресла без всякого энтузиазма. Из-за тяжести пистолетов, которые она на себя нацепила, этот процесс потребовал от нее определенных усилий и некоторого времени. Она неторопливо проделала путь к панелям связи и послала вызов службе безопасности Мистпорта. На Мисте был единственный город и единственный космопорт, и это был Мистпорт. Место дикое и дремучее, и уж точно не такое, куда стоит соваться без приглашения. Как обнаружила Империя на собственном горьком опыте. Пока Хэйзел более или менее терпеливо ожидала ответа, Оуэн огляделся и заерзал в кресле, увидев, что Безумная Дженни снова его рассматривает. Своим чутьем эспера она воспринимала колоссальные изменения, происшедшие с Оуэном и Хэйзел, но не могла понять, что же это за изменения. Она чувствовала, что Оуэн и Хэйзел по-своему не слабее ее, и, кажется, колебалась между страхом, почтением и завистью. Оуэн использовал эту неуверенность, чтобы уговорить ее тихо прозондировать мозг Молодого Джека и посмотреть, что там есть. К общему удивлению, оказалось, что эсперские способности Дженни не нащупывают там вообще ничего. То есть либо у Джека были поразительной силы ментальные щиты, либо... И пока что никакого «либо», которое им нравилось, они не видели. Оуэн отвернулся от пылающего взгляда Дженни. Будто и так мало трудностей.

– Эй, на «Звездном бродяге-2»! – раздался усталый голос из коммуникатора. – Говорит Джон Сильвер, начальник службы безопасности космопорта. Не крутите ручки, визуальной связи все равно нет. Когда найду пирата, что продал нам эту аппаратуру, завяжу ему ноги прямым узлом. С возвращением, Хэйзел. Не кради ничего крупного и постарайся на этот раз не убивать важных лиц. Можете сажать корабль где захотите; на посадочных платформах почти никого. Мало кто нас сейчас посещает.

– Вас понял, – ответила Хэйзел. – Выше голову, Джон. У нас тут грузовые трюмы до потолка набиты классными для тебя подарками, а именно: огнестрельное оружие, патроны и взрывчатка, которыми ты сможешь расшевелить и бревно. Вещички исключительно для выражения твоего неудовольствия имперскими шпионами и смутьянами. – У тебя подарки всегда классные, Хэйзел. А теперь извините, дальше справляйтесь сами. Как глава службы безопасности или того, что от нее осталось, я сейчас в запарке. Провидцы последние дни с ума сходят – они чуют в воздухе Что-то Страшное. А что – от них не добьешься. Ни одной осмысленной детали не выдают. Однако я не могу тратить время на одиночный корабль, какой бы он ни был дружественный.

– На случай, если он забыл, – сказал Оуэн, – напомни ему, что на этот раз мы не просто беглецы вне закона. Мы представляем Подполье Голгофы.

– Слышу, слышу, – отозвался Сильвер. – Мог бы сам догадаться, что ты будешь на борту, Дезсталкер. Мы не забыли, что ты натворил в прошлый раз. Когда сядете, вас кто-нибудь встретит, но не ждите духового оркестра или ключей от города. Инструменты в ломбарде, а ключи все равно к замкам не подходят. Желаю приятного пребывания, и не заваривайте кашу. А теперь освободите канал, мне надо сосредоточиться.

– На Мисте всегда так гостеприимны? – спросила после секундной паузы Безумная Дженни.

– Почти, – ответила Хэйзел. – В Мистпорте мания преследования доведена до степени изящного искусства. И по веским причинам. Империя не первый год пробует любые грязные трюки, чтобы подорвать или уничтожить космопорт. Совсем недавно они вызвали мор среди эсперов, направив сюда разносчицу инфекции по имени Мэри Горячка. Куча народу погибла, пока служба безопасности ее не выследила. Они все еще не оправились.

– Сильно им досталось, – заметил Молодой Джек. – Но наше дело – убедить их в важности всех наших заданий. Если мы хотим победить, Мист должен быть на нашей стороне. Значение здешних эсперов нельзя переоценить.

– Рад, что кто-то держит в поле зрения всю картину целиком, – отозвался Оуэн. – Зато мне будет проще, когда ты провалишься. Местный народ речи в гробу видал.

– Уж ты-то знаешь, – добавила Хэйзел.

Посадочные площадки были действительно пустынны, только на краю поля сгрудились, будто грея друг друга, корабли контрабандистов. «Звездный бродяга-2» мягко сел на площадку, отмеченную неровно горящими масляными лампами. Только высокая сталегласовая диспетчерская башня, сиявшая электрическим светом, напоминала о веке высоких технологий, и ее прожектора пытались пробиться сквозь клубы густого тумана. Оуэн велел бортовым компьютерам заглушить все, кроме систем безопасности, и вышел из корабля на летное поле.

Когда они цепочкой вышли из шлюза, холод резанул сразу, наждаком обдирая лица и обжигая легкие огнем. Люди пытались поглубже закутаться в толстые меха, которые выдал им корабль. Оуэн хлопнул руками в перчатках и сердито оглянулся. Он стал было забывать, как терпеть не мог эту планету. И не только за холод.

Сейчас, перед восходом тусклого солнца Миста, туман сгустился до максимума. За диспетчерской башней сквозь громоздящиеся стены тумана смутно угадывались огни города. Молодой Джек спокойно огляделся. Его даже дрожь не брала на таком морозе.

– Все тот же старый Мист. Холоднее ведьминых сисек и еще менее заманчив.

– А когда ты был здесь последний раз? – спросила Хэйзел, не потрудившись даже скрыть свой подозрительный тон.

– Бывал я тут когда-то в прошлые годы, – небрежно ответил Рэндом. – На самом деле я здесь начинал лет двадцать назад, пытался набрать армию для Восстания на Лайонесе. Нашлось тогда несколько смельчаков, и на этом все закончилось. Меня тогда еще не знали. Сейчас надеюсь справиться лучше.

– Внимание! – сказала Безумная Дженни. – Кто-то идет. Три человека. Один из них эспер, но его разум от меня закрыт.

– И ты тоже держись подальше от чужих голов, – сказала Хэйзел с нажимом. – Это город эсперов, и тут к неприкосновенности менталитета относятся серьезно. Разозли местные власти – и нам придется тащить домой то, что от тебя останется, в смирительной рубашке. Так что с этого момента свои эсперские способности пускаешь в ход только по приглашению. Это ясно?

Безумная Дженни пожала плечами.

– А что мне делать, если их разумы просто вопят? Что до местных властей, пусть лучше о себе побеспокоятся. Меня изменила Матер Мунди, и в этом городе нет равного мне эспера. – Все, тогда договорились, – заключила Хэйзел. – На чиная с этого момента, ты держишься от нас подальше. В этом случае когда бы и что бы ни случилось и каким бы ужасом ни обернулось, мы будем на безопасном расстоянии. В укрытии.

Дженни собралась было ее отбрить, но тут из клубящегося тумана возникли три силуэта. Совершенно неожиданно – только что был один туман, и вот уже к ним идут двое мужчин и женщина. Оуэна это сильно встревожило. Обычно его новые способности давали ему предупреждение. Почему, черт возьми, это то работает, то нет? Его рука автоматически упала на рукоятку меча, и Оуэн тут же вернул ее на место. Двоих он узнал по портретам, показанным на последнем инструктаже. Начальник космопорта Гидеон Стил, приземистый жирный человечек со спокойными умными и холодными глазами и неприятной циничной улыбкой. Отлично одет, если не считать некоторой небрежности, и меха кое-где слегка вытерты. По имеющимся данным, ему было лет сорок пять, хотя выглядел он на десять лет старше. Управлять Мистпортом – работа не сахар.

Женщина рядом с ним производила куда более сильное впечатление, в немалой степени устрашающее. Несмотря на зверский холод, она не надела мехов и пришла только в мундире инвестигатора. Оуэн почувствовал, как Хэйзел напряглась у него за спиной, и молился только, чтобы у нее хватило ума не затевать историй. Инвестигатор Топаз была среднего роста, стройна, красива, а ее взгляд был холоднее, чем любой туман. Коротко подстриженные волосы придавали ее классическим чертам спокойствие и эстетический вид, но ледяные голубые глаза принадлежали киллеру. Только один взгляд на нее вызвал у Оуэна желание медленно и очень осторожно ретироваться, не делая абсолютно никаких резких движений. Об инвестигаторе Топаз он был наслышан. Ее знал каждый. Она была сиреной, единственным эспером, произведенным в инвестигаторы. Когда она решила покинуть Империю и направиться на Мист, императрица послала за ней целую роту стражей. Пятьсот человек. Топаз убила их всех одной песней, когда ее голос и эсперская сила слились в единую смертоносную мощь, которую нельзя было ни остановить, ни отвратить.

В Мистпорте она официально была лишь сержантом городской стражи, но звание инвестигатора она за собой сохранила. Хотя бы потому, что не нашлось дураков на эту тему спорить. В городе, полном опасных и отчаянных людей, с инвестигатором Топаз связываться не хотел ни один. Увидев ее, Оуэн понял, почему. Он, не глядя, почувствовал, как за ним зашевелилась Хэйзел, словно дикая собака, учуявшая соперника. И Оуэн принял решение поторопить события, пока они не вышли из-под контроля.

– Директор Стил и инвестигатор Топаз, – начал он спокойно. – Очень любезно с вашей стороны прийти встретить нас лично в такой ранний час. Могу я представить...

– Мы знаем, кто вы такие, – перебил его Стил. – И не будь вы официальными представителями Подполья Голгофы, вам бы ни за что не разрешили посадку. Вы смутьяны, а смута сейчас нужна Мистпорту меньше всего. И, к вашему сведению, мы не встали рано; мы еще не ложились. После Мэри Горячки и эсперной чумы те из нас, кому удалось выжить, работают по две смены в попытках восстановить порядок. И я не забыл бардак, который ты устроил в прошлый раз, когда удостоил нас чести своего посещения, Дезсталкер. Надо было бы выставить тебе счет за ущерб.

– Услышав размер платы за посадку, я подумал, что ты это уже сделал, – ответил Оуэн, ничуть не задетый.

– И прежде чем ты спросишь, – встряла Хэйзел, – скажу «нет». Свои обычные левые десять процентов от привезенного груза ты не получишь. Хочешь спорить – спорь. А я могу захотеть укоротить тебе руки. Возможно, вполне буквально.

– Не обращай на нее внимания, – сказал Оуэн. – Хэйзел просто верна себе. Если мне будет позволено задать вопрос: раз мы все еще до такой степени персоны нон грата, что принесло вас сюда? Политес в отношении Подполья?

– Нет, – ответила Топаз, и ее голос был холоднее могилы. – Мы только хотели посмотреть на легендарного Джека Рэндома.

Рэндом полыхнул своей неотразимой улыбкой и поклонился.

– Рад познакомиться, инвестигатор и директор. Примите мои уверения: я сделаю все, что в моих силах, чтобы закончить наши дела спокойно, быстро и с минимальным беспокойством для всех вовлеченных сторон. Но я не делаю секрета из своего намерения присоединить Мист к Подполью и сделать центром Восстания. Вы слишком долго пребывали в одиночестве и холоде. Пришло время всем нам встать вместе на борьбу с Империей.

– Великолепно, – сказал Стил, ничуть не шевельнувшись. – Еще один герой на нашу голову. Черт знает сколько их тут побывало. Они приходят и уходят, и ничего не меняется.

– Да, – промолвил Рэндом с улыбкой в тридцать два зуба. – Но среди них не было Джека Рэндома.

К удивлению Оуэна, Стил ухмыльнулся в ответ. И вдруг вперед шагнула Безумная Дженни.

– На тот случай, если кто-нибудь забыл, я тоже здесь, – произнесла она громко. – И я представляю Матер Мунди, Мать Всего Мира.

– Мои поздравления, – вступила в дискуссию Топаз. – За этот месяц ты десятая. Наиболее распространенный на Мисте прием, чтобы втереться в доверие. Не будь ты в компании Джека Рэндома, я бросила бы тебя в тюрьму на общих основаниях. Так что держись скромнее и не гони волну. Ты меня поняла?

Глаза Безумной Дженни сверкнули внутренним огнем, будто на лице ее вспыхнули два прожектора. От бурлящей внутри нее силы заискрилось и затрещало вокруг. Сущность ее возмутила воздух, как крылья гигантской птицы, заставив остальных попятиться. Что-то жило внутри Безумной Дженни, что-то громадное и сильное, может быть, и нечеловеческое, и это что-то пробуждалось. Гидеон Стил вытащил пистолет, инвестигатор Топаз открыла рот для песни, а Оуэн с Хэйзел бросились на Дженни и повергли ее на землю. Ее сила выплеснулась на них, но была отброшена прочь, столкнувшись с силой еще большей, пусть не тренированной и не нацеленной, но вполне достаточной, чтобы заглушить рядового эспера, которого лишь мимоходом коснулось нечто более великое. Присутствие ее силы разбилось, как зеркало, и исчезло. Оуэн и Хэйзел отключили свою силу, перевернули Дженни на живот и прижали ее лицом к шероховатой поверхности посадочной площадки. Оуэн сел на нее – просто на всякий случай – и улыбнулся Стилу и Топаз.

– Не обращайте внимания на Дженни. Она плохо переносит путешествия. Когда вы узнаете ее лучше, поймете, насколько это неприятная личность.

Стил фыркнул и убрал пистолет. Топаз хмурилась.

– Здесь что-то случилось, – медленно проговорила она. – Я ощутила это только краем, но вы двое что-то сделали. В тебе есть что-то больше того, что видит глаз, Дезсталкер.

– В нем и должно быть больше, – сказал Стил. – Добро пожаловать на Мист, люди, и держите на коротком поводке вашу эспершу. А не то мне придется надеть на нее намордник. Человек, прячущийся за нами и старающийся держаться от греха подальше, – Джон Сильвер, наш шеф службы безопасности космопорта. Он присмотрит за вами, пока вы здесь, и постарается оградить вас от неприятностей, если только он хочет дослужить до пенсии. Удачи вам в вашей работе, а если у вас чего не получится, я не желаю об этом слышать. Не утруждайте себя внезапным появлением ради прощания перед отлетом. А теперь, если вы нас извините, у Топаз и у меня много работы.

С этими словами они оба повернулись и пошли прочь, растворяясь в густом тумане. Джон Сильвер глянул им вслед, что-то грубое буркнул, сопроводив это еще более грубым жестом, и выступил вперед, чтобы представиться.

– Не принимайте все это на свой счет – они так со всеми. Как правило, не без причины, но такова жизнь в Мист-порте. Привет, Хэйзел, рад снова тебя видеть.

– И я рада тебя видеть, старый пират. – Хэйзел улыбнулась в ответ и шагнула вперед, чтобы крепко обнять Сильвера. Оуэн чуть не оторопел: за Хэйзел никак не водилось склонности к телячьим нежностям. Тем не менее он воспользовался возможностью рассмотреть шефа службы безопасности Мистпорта. Сильвер был высоким, широкоплечим, с моложавым резким лицом. Одет он был в толстую шубу безупречного покроя и поверх нее носил алый плащ эспера. На боку у него висел простой короткий меч в потертых кожаных ножнах, но Оуэн не сомневался, что где-то под шубами у этого парня припрятаны один-два пистолета. Такой вид был у Сильвера. И еще у него был вид человека, которому нравились эти объятия. Наконец Сильвер и Хэйзел отделились друг от друга, отодвинувшись на расстояние вытянутой руки.

– Выглядишь отлично. Кого-нибудь интересного ограбила за последнее время?

– Ты удивишься. Но как, черт подери, сумел мошенник вроде тебя стать шефом безопасности космопорта? Это все равно что поставить голодного волка стеречь стадо овец.

Сильвер пожал плечами, ничуть не оскорбленный.

– Даже самый свирепый волк должен в конце концов осесть, остепениться. За время эсперной чумы мы потеряли много хороших людей, включая большинство моих начальников. Мэри Горячка кого убила, кому мозги выжгла – и все за несколько дней, и когда ее повязали, оставался только я. Ко всеобщему – в том числе и моему – удивлению, с тех пор я отлично и почти все время честно работаю. Работы, понимаешь, столько, что нет ни сил, ни времени на жульничество.

– Вот уж чего от тебя не ожидала, – засмеялась Хэйзел. Оглянувшись, она увидела изучающий взгляд Оуэна. – Оуэн, встань с Дженни и подойди познакомься с моим старым другом.

Оуэн осторожно поднялся. Дженни осталась лежать, тяжело дыша. Хэйзел ухмыльнулась:

– Оуэн, разреши мне представить тебе моего старинного напарника. Бывший пират, мошенник, адвокат, а иногда, когда кончались деньги, и женщиной мог переодеться. В общем, верный товарищ по обе стороны закона. В особенности по ту. Лучший лгун с невинным лицом, которого я когда-либо знала.

– Вот почему у меня так хорошо получается теперешняя работа, – спокойно заметил Сильвер. – Чтобы поймать лгуна, самому надо им быть. А я все их фокусы знаю, поскольку в свое время сам почти все применял.

– Все это прелестно и очаровательно, – вмешался Рэндом, – но у меня есть дела, которые ждать не хотят.

– О, конечно, – ответил Сильвер. – Подождите малость, я дам вам карту и телохранителей.

– Нет необходимости. В Мистпорте я дорогу найду. И охранять меня тоже пока не требуется.

Он вежливо раскланялся со всеми, даже с Дженни, а затем уверенно шагнул в туман. Его прямая спина излучала силу и целеустремленность.

– Впечатляет, – сказал Сильвер. – Я только надеюсь, что его не переиграют и не прикончат в темном переулке. А то мы никогда не услышим конца истории.

– У меня тоже есть свои дела, – ледяным тоном заявила Безумная Дженни. Все насторожились, когда увидели, что она незаметно встала на ноги. И выглядела она даже еще опаснее, чем прежде. – Я тоже не нуждаюсь в карте или охране. Только не становитесь у меня на пути.

Она вошла в туман, и он заклубился, убираясь с ее пути и снова смыкаясь за ее спиной. Дженни скрылась с глаз, и Хэйзел медленно покачала головой:

– Знаешь, я могла бы поклясться, что мы по идее должны работать одной командой.

– Пусть тебя это не волнует, – отозвался Оуэн. – Мне лично куда спокойнее, когда их нет. При выборе натуры на плакат «Самый психически здоровый человек года» никто из них не получил бы моего голоса.

– Как обычно, ты упускаешь главное, – возразила Хэйзел. – Бог знает что может натворить Безумная Дженни, если ее пустить на волю, а к Джеку Рэндому я тоже предпочла бы держаться поближе в надежде увидеть что-нибудь проясняющее, настоящий он или нет.

– Я думал, ты уверена, что он липовый.

– Уверена, но иметь доказательство – тоже было бы неплохо.

– Можно было бы все время за ним следить.

– Нельзя. Тогда он бы точно понял, что мы ему не верим.

– Терпеть не могу такие споры, – сказал Оуэн. – Так можно весь день ходить по кругу. Мы можем ошибаться в нем, ты это знаешь.

– Стоп! – вмешался Сильвер. – Я вас так понял, что это может быть не настоящий Джек Рэндом ?

– Мы все еще сомневаемся, – ответила Хэйзел. – Скажем так: у нас есть основания для сомнений.

– Но он смотрится, – заметил Сильвер. – Герой и воитель с ног до головы.

– Именно! – обрадовался Оуэн. – Он слишком правильный. На самом деле так не бывает.

– Паранойя, – улыбнулась Хэйзел. – Игра для всей семьи и для зрителей. Давайте уйдем с холода и найдем теплое местечко, пока у меня ноги не отвалились.

Усевшись в удобное глубокое кресло у огня, Оуэн одобрительно рассматривал жилище Сильвера. Бывший пират, а ныне шеф службы безопасности жил, по стандартам Мистпорта, в относительном комфорте. У него были некоторые высокотехнологичные бытовые удобства, включая электрическое освещение – редкость на планете, куда все виды высоких технологий вынужденно провозились контрабандой, в обход имперской блокады, а поэтому стоили втридорога для покупателей и продавцов. Или глава службы безопасности космопорта действительно много получал, или Сильвер не совсем оставил пиратские привычки. Хэйзел села напротив Оуэна, хмурясь на танцующее в камине пламя. Она выглядела усталой, истощенной и старше своих лет. Что-то ее волновало, но у Оуэна хватало ума не спрашивать. Она бы только злобно огрызнулась. Она скажет, когда сочтет нужным, или не скажет вообще.

Как гостеприимный хозяин, Сильвер суетился вокруг, следя, чтобы гостям было удобно, весело болтая о пустяках и передавая Оуэну и Хэйзел большие кубки подогретого с пряностями вина. Хэйзел автоматически взяла свой, не обращая на него внимания, а Оуэн из чистой вежливости отпил большой глоток. Вообще он горячего вина не пил, но это оказалось приятным и острым на вкус и оставляло в горле и в груди приятное ощущение тепла. Оуэн благодарно кивнул Сильверу, а тот развернул свое кресло лицом к гостям и вопросительно взглянул на них.

– Расскажи нам, что тут было за последнее время, – начал Оуэн, когда по затянувшейся паузе стало ясно, что Хэйзел не будет первой бить по мячу. – Мы здесь достаточно долго не появлялись, чтобы можно было задать пару вопросов. Что это за Мэри Горячка и эсперная чума?

– Империя запустила ее сюда контрабандой, – ответил Сильвер. – Она была чрезвычайно сильным диким эспером, запрограммированной и натренированной на убийство других эсперов. По всему городу люди падали мертвые или с выжженными мозгами, а дети просыпались с криком, когда она проходила, и не могли успокоиться. Она успела перебить кучу добрых людей, пока ее не поймали. Империя планировала убить достаточно эсперов, чтобы вызвать коллапс пси-экрана вокруг Миста, а тогда Флот Империи взял бы планету как на параде. Этого не произошло, но мы были на волосок...

– А что случилось, когда ее поймали? – спросила Хэйзел, не поднимая глаз от огня.

– Мы ее раскодировали, – сказал Сильвер. – Это была не ее вина. Ее запрограммировали мнемотехники. Теперь она работает на нас.

– И вы ей доверяете? – удивился Оуэн. – Империя могла имплантировать в ее подсознание любые контрольные слова. Она может даже не подозревать о них, пока кто-нибудь их не назовет.

– Было несколько таких сюрпризов. Мы их нашли. Это планета эсперов, Дезсталкер. В глубинах мозга для нас секретов нет.

– И много вреда она принесла? – поинтересовался Оуэн.

– Чертову уйму. Мы до сих пор ликвидируем последствия. Она убила или выжгла мозги половине всего местного начальства, и пока разные фракции боролись за власть, в городе царил хаос. Слава Богу, худшее уже позади, но все равно еще идет драка за должности. Так что посматривайте, что у вас за спиной. Половина здешнего народу готова убить вас обоих, чтобы вторая половина не заполучила вас в союзники.

– А ты? – спросила Хэйзел, подняв глаза на Сильвера. – Ты, значит, здесь процветаешь, Джон?

– Не жалуюсь, – ответил Сильвер, моргнув от перемены темы.

– Еще бы. Эта квартира куда уютнее той крысиной норы, которая служила тебе убежищем в доках. Нет, беру свои слова назад – если вспомнить, туда бы ни одна крыса не сунулась из страха подцепить заразу.

– Должность начальника службы безопасности космопорта открывает возможности, – небрежно бросил Сильвер. – Пока все тихо и мирно, никто особенно не интересуется, как я этого добиваюсь. Так что я одной рукой сильно прижимаю ребят того типа, которым был когда-то сам, а другой кое-что откладываю к пенсии. Жизнь эта непростая, но кто-то же должен делать эту работу.

– А ты не боишься, что директор Стил что-нибудь разнюхает? – спросил Оуэн, не понимая, следует ли ему возмутиться. Все же это Мистпорт.

– Он? Да он больший плут, чем я! Нет уж, вот кого надо опасаться, так это инвестигатора Топаз. Если она что-нибудь на меня нароет, мне даже до суда не дожить. На самом деле пусть мне только покажется, что она к чему-то подобралась, я тут же рвану в горы на первых грависанях, которые смогу выпросить, одолжить или украсть. Как столь честная личность оказалась на Мисте – этого мне никогда не понять.

– Она из законопослушных, что ли? – спросила Хэйзел с невинным видом.

Сильвер задрожал. И не от холода.

– Эта женщина настолько правильная, что не доверяет даже собственной тени. К счастью, обычно она такой мелочью, как я, не интересуется. Вот маленькая деталь, которая характеризует, что это за человек. Заметили вы дыру на ее плаще сзади?

– Ага, – отозвался Оуэн. – Выстрел из дезинтегратора. Как я понимаю, в момент выстрела плащ был не на ней?

– Нет. На ее муже. Кто-то выстрелил в него сзади, в упор. Она нашла убийцу и убила его очень медленно, но с тех пор носит этот плащ постоянно и дыру зашивать не стала. Так что же она за человек?

– Холодный, одержимый, непоколебимый, – сказала Хэйзел. – Другими словами, инвестигатор.

– Давайте сменим тему, – сказал Сильвер, – пока я не начал оглядываться через плечо и вздрагивать от внезапных звуков. У Джека Рэндома и этой Безумной здесь свои задания. А у вас? Или вам не разрешено мне говорить?

– Да ничего особенного, – ответила Хэйзел. – Я прибыла установить контакт с Советом от имени Подполья Голгофы. Этим должен был заняться другой, но в последнюю минуту планы переменились, а я оказалась единственной, кто не успел удрать, и потому вызвалась добровольно. А Оуэн прилетел искать сеть информаторов, которую несколько лет назад создал в Мистпорте его отец. Кстати, ты можешь двигать в любой момент, Дезсталкер. Я хочу еще посидеть с Сильвером, прежде чем начну.

Оуэн сдвинул брови.

– Я думал, мы будем держаться вместе. Ты знаешь Мистпорт много лучше моего.

– И что ты хочешь от меня, аристо? Держать тебя за ручку?

– Ты слышала, что сказал Сильвер, – упрямо продолжил Оуэн. – Друзей у нас здесь нет, и наша... связь ненадежна.

– Я в силах присмотреть сама за собой, – сказала Хэйзел. – Надеюсь, ты тоже.

Оуэн в замешательстве нахмурился. Не имело никакого смысла разделяться, когда у них обоих было столько старых и новых врагов, которых надо остерегаться. На секунду он подумал, не был ли Сильвер в прошлом больше чем другом Хэйзел и потому сейчас держится принужденно, но тут же оставил эту мысль. Язык жестов ничего такого не проявил. Но было ясно, что ему не приходится рассчитывать на Хэйзел, пока она в таком настроении. Выходить из себя тоже не было смысла – в перебранке Хэйзел была сильнее, да и к тому же это недостойно. Кроме того, она плохо выглядела. Лицо ее покрылось потом в жару камина, и губы сжались некрасиво и прямо. Оуэн отодвинул кресло и встал.

– Ладно, если ты предпочитаешь тратить время на треп со старым другом, а не на работу, ради которой нас сюда прислали, я тебе помешать не могу.

– Это точно, что не можешь. И брось этот тон, Дезсталкер. Я свой долг помню, но выполнять его буду как сочту нужным и в то время, которое выберу сама.

– Вот времени-то у нас как раз и мало, Хэйзел. Или ты забыла, что Империя идет за нами по пятам?

– Я ничего не забыла. Ты делай свое дело, а мое оставь мне. И вали отсюда, аристо. Твой вид мне надоел. Ты мне не нужен!

– Конечно, – промолвил Оуэн. – Ты никогда ни в ком не нуждалась, верно?

Он сдержанно поклонился Сильверу и вышел из комнаты, почти хлопнув дверью. Некоторое время царило напряженное молчание. Хэйзел глядела на закрывшуюся дверь, а Сильвер задумчиво рассматривал Хэйзел. Ему случалось видеть ее в разных настроениях, но не в таком. Было ясно, что Дезсталкер – или по крайней мере его мнение – имел для Хэйзел значение. Сильвер надеялся, что она не влюбилась в аристократа, объявленного вне закона. Хэйзел никогда не ушел устраивать свои сердечные дела, и кончались они для нее болезненно. И тут он чуть не подпрыгнул – Хэйзел внезапно повернулась к нему со свирепо горящими глазами.

– Мы всегда были добрыми друзьями, верно, Джон?

– Конечно. Немало миль вместе прошли.

– Джон, мне нужна твоя помощь.

– Ты ее имеешь. Все что захочешь, только скажи.

– Мне нужна Кровь. Только одна-две капли. Ты не знаешь, где можно ее достать? У кого-то... надежного?

– Если это то, чего ты хочешь.

– Да, Джон. Это то, чего я хочу. Сильвер поджал губы.

– А Дезсталкер об этом не знает?

– Нет. И ты ему не говори. Он бы не понял.

– Не уверен, что я понимаю. Я думал, ты освободилась от этого дерьма. Я держал тебя за руку, промокал лоб и подтирал тебе задницу, когда ты выводила эту дрянь в прошлый раз. И не хочу, чтобы это снова понадобилось. Ты тогда чуть не погибла, Хэйзел.

– Я же не о том, чтобы снова сесть на плазму! В этот раз я держу все под контролем. Мне нужна только капля время от времени. Ты не знаешь, через что я прошла, Джон. Ты не знаешь, какой на мне груз ответственности.

– Я же сказал, что помогу тебе, Хэйзел. Если тебе нужна Кровь, будет тебе Кровь. Каждый имеет право идти в ад своей собственной дорогой. Как у шефа службы безопасности космопорта, у меня есть доступ ко всем наркотикам, захваченным на прилетевших кораблях. Пары капель никто не хватится. – Он помедлил. – Но ты уверена, Хэйзел?

– О, да. Мне в жизни всегда нужно было от чего-нибудь зависеть.

Джек Рэндом неторопливо шагал по улицам Мистпорта, и его никто не трогал. Было что-то в его твердой осанке и холодной уверенности, что убеждало людей держать дистанцию. И еще бластер, который он открыто нес на боку. В Мистпорте доступ к лучевому оружию был только у заправил. Рэндом шел в Квартал Купцов в поисках старого друга. Советник Дональд Ройал в молодые годы был одним из величайших героев Мистпорта и даже сейчас, на закате своих дней, был фигурой влиятельной.

Наконец Рэндом остановился перед потемневшим от копоти старым домом на краю квартала, определенно знавшим лучшие дни. Дональд Ройал мог бы позволить себе жить в любой части города, но его дом был здесь, и переезжать он не собирался, упрямый старик. Рэндом шагнул вперед и вежливо постучал в дверь. Долго не происходило ничего, а потом Джек почувствовал, что кто-то рассматривает его через глазок. Рэндом чарующе улыбнулся двери и убрал руки подальше от оружия. Дверь распахнулась, и перед ним оказалась потрясающая молодая женщина. Насколько Рэндом помнил, он ее в жизни не видел, но все равно продолжал улыбаться. Женщина была излишне высока, по плечам ее разметались растрепанные ярко-рыжие кудри. Можно было бы назвать ее хорошенькой, если бы не чуть широковатое лицо, но выдающиеся скулы придавали ей резкий и в то же время чувственный вид. Она держалась, как боец, и по ее холодному взгляду и неподвижным губам ничего нельзя было прочесть. Одежда ее была строго функциональна, но хорошего покроя, а на боку висел бластер в кобуре. Рэндом заметил, что ее рука находится на ремне рядом с оружием, и вежливо кашлянул.

– Добрый вечер. Мне нужен Дональд Ройал. Как я понял, он по-прежнему живет здесь.

– Он здесь, но я не знаю, хочет ли он, чтобы его сейчас беспокоили. Я его партнер и не даю отрывать его по пустякам.

– Я Джек Рэндом. Пришел поговорить с ним о планах нового Восстания против Империи.

Женщина внезапно улыбнулась, и ее глаза потеплели.

– Что ж, это не пустяк. Меня зовут Мадлен Скай. Входите. Извините мою осторожность, но к нам не каждый день заявляется живая легенда.

Она отступила, Рэндом вежливо поклонился и вошел в узкий и темный коридор. Плащ и меч он повесил, не дожидаясь приглашения, и позволил Скай провести его через холл в уютную гостиную, освещенную только масляными лампами, излучавшими мягкий жирный свет. Три стены были заняты рядами толстых книг в кожаных переплетах, а на четвертой была развернута экспозиция долго бывшего в употреблении холодного оружия – от узких кинжалов до огромного обоюдоострого боевого топора. Пламя уютно потрескивало за решеткой большого камина, увенчанного резной доской темного дерева в готическом стиле. На верху каминной доски стояли часы, помещенные в брюхо вырезанной из Дерева собаки с безобразной мордой. Ее глаза и вывалившийся из пасти красный язык двигались туда-сюда в такт тиканью часов. У камина в большом мягком кресле сидел старик с отсутствующим взглядом. Когда-то это был крупный мужчина, но могучие мускулы, украшавшие его фигуру в молодости, медленно исчезли с годами, и теперь одежда на нем болталась. По бокам изможденного лица свисали длинные пряди тонких седых волос. Мадлен Скай встала около кресла – достаточно близко для защиты.

– У нас гость, Дональд.

– Вижу, женщина. Я еще не слепой. И из ума тоже не выжил. Думаю, это кто – то важный, а не то ты послала бы его куда следует. – Он посмотрел на Рэндома долгим взглядом и нахмурился. – Я тебя откуда-то знаю. Никогда не забываю лиц.

А затем его взгляд прояснился, и он внезапно поднялся из кресла.

– Мой Бог, этого не может быть. Джек? Это ты, Джек? Будь я проклят, это ты!

Он широко улыбнулся и приблизился, чтобы взять протянутую руку в обе свои. Большие морщинистые ладони обхватили руку Рэндома.

– Джек Рэндом, чтоб я так жил! Какого черта ты здесь делаешь?

– Ищу старых друзей, – ответил, улыбаясь, Рэндом. – Сколько лет, сколько зим, Дональд!

– Чертовски много. Садись, садись, и дай мне на тебя посмотреть.

Джек установил кресло по другую сторону камина и сел, вежливо сделав вид, что не заметил, как осторожно, с легкой помощью Мадлен, опустился в свое кресло Дональд Ройал. Дональд изучал Джека острым, оценивающим взглядом. Никакой мути в этих глазах не осталось, будто одно воспоминание о том, каким он был когда-то, зарядило Дональда энергией. Мадлен отошла, чтобы дать им свободно поговорить, но остановилась в дверях, небрежно прислонясь к косяку. От Рэндома не ускользнуло, что ее рука по-прежнему покоится около бластера. Он тепло улыбнулся Дональду.

– Отлично у тебя здесь. Удобно. Мне нравятся твои часы.

– Правда? – спросил Дональд. – Сам-то я видеть их не могу. Но это была любимая вещь моей последней жены, и у меня не хватило духу их выбросить. Хорошо выглядишь, Джек. Ведь лет двадцать прошло с тех пор, как я последний раз тебя видел в этой же комнате и в этом же дурацком кресле. Такой ты был тогда живой и молодой бунтарь, так полон надежд и задора, что даже я не смог устоять. Дал тебе все золото, что у меня было, и имена всех, кто только мог бы к тебе прислушаться. Я бы и сам с тобой пошел, но даже тогда я уже был староват и слабоват для приключений. У тебя был дар убеждения, Джек. А я никогда не мог противиться плутам, умеющим внушать доверие.

– Ты был одним из первых, кто действительно в меня поверил, – сказал Рэндом. – Я никогда этого не забывал. Как и того, что ты не полетел со мной на Лайонес. Дела там пошли плохо с начала и до конца. Я был молод и неопытен, только еще искал путь. Мы одержали несколько побед, но в последней битве были разгромлены и обращены в бегство. Я бежал, спасая жизнь, пока отличные люди ценой своей жизни выигрывали для меня время. Но мы все-таки нанесли удар во имя свободы. И заставили Железную Суку испугаться, пусть и на миг.

– Я помню Лайонес, – отозвалась от двери Мадлен. – Ваша армия была разбита вдребезги, каждый десятый житель повешен за соучастие в измене, а выжившим в два раза увеличили налоги на следующие десять лет. Эти последние могли бы сказать, что на Лайонесе до вашего Восстания было лучше.

– Не обращай внимания на Мадлен, – заметил Дональд. – Она не верит в такую роскошь, как оптимизм и добродетель. Ее хлебом не корми, дай только заметить темную изнанку жизни. Она меня убедила вернуться к работе и вместе с ней заняться частным сыском. Я работаю мозгами, а Мадлен разбирается с плохими парнями. Должен сказать, за этот последний год я снова почувствовал себя живым, как уже сто лет не чувствовал. Жизнь на покое не для меня. Она еще настаивает на том, чтобы быть моим телохранителем, хотя я и сам пока не забыл, как держать меч.

– Уверен, что она истинный профессионал, – сказал Рэндом. – Мне нужно с тобой поговорить, Дональд.

– Конечно, Джек. Много что за это время случилось, что надо обсудить. Двадцать два года уже, как мы не виделись. Я вообще-то следил за тем, что ты делал, но до Миста новости доходят не быстро. Ты ничуть не изменился, Джек. В отличие от меня. Как ты сумел остаться таким молодым? Когда мы впервые встретились, тебе было под тридцать, и вроде бы ты с тех пор не постарел ни на день.

– За это спасибо нескольким полным регенерациям, через которые я прошел, – ответил Рэндом. – И немножко еще – пластической хирургии. За старым бунтовщиком народ не пойдет. Не секрет, что у меня было несколько серьезных провалов. Пусть с виду я молод, но кости знают правду. И все равно я – это я. Тот же профессиональный бунтарь, готовый бороться за правду и справедливость всюду, где есть намек на такую возможность. Мое дело осталось прежним, Дональд, и, как тогда, мне нужна твоя помощь.

Дональд вздохнул и удобнее устроился в кресле.

– Боюсь, Джек, сегодня я мало чем могу помочь. Я все еще вхожу в городской Совет, но больше особенно не интересуюсь политикой. А это значит, что мое влияние очень несущественно. Иногда я встреваю – только для того, чтобы напомнить, что я еще не умер, и стараюсь внести свой небольшой вклад в дело правды и справедливости в качестве частного детектива. Но, по правде говоря, все самое важное в жизни города проходит мимо меня. Могу дать тебе имена и адреса нескольких человек, которые могут захотеть тебя выслушать, но мое имя – совсем не та рекомендация, что была, когда ты последний раз сюда заглядывал. Мистпорт еще более холоден и циничен, чем мы с тобой помним.

– Ты мог бы поручиться за меня перед Советом, – предложил Рэндом. – Наверняка кто-нибудь спросит, тот ли я, за кого себя выдаю. Если бы ты публично удостоверил мою личность, это бы сильно помогло.

– Нет проблем, – ответил Дональд. – Пусть я не так молод, как был, но с глазами и памятью у меня все в порядке. Без сомнения, ты – Джек Рэндом, тут я готов дать голову на отсечение.

– Не торопись, – вступила в разговор Мадлен. – Вид – это еще не все. Ты сам сказал, что он выглядит уж очень молодо. Откуда нам знать, что он не клон?

– На этот вопрос может ответить генетический тест, – отмахнулся Рэндом.

– К сожалению, в Мистпорте доступа к такой технике нет, – возразила Мадлен. – Что для тебя удобно.

– Тише, Мадлен, – проговорил Дональд. – Его легко проверить. Есть вещи, которые можем помнить только мы с Джеком. Вещи, о которых мы говорили, и люди, которых мы знали в прошлом. Правильно, Джек?

– Конечно. Дай мне подумать. Это было очень давно. – Рэндом поджал губы и положил подбородок на кулак. – Я помню некоторых из тех, к которым ты меня послал. Лорд Дюрандаль, искатель приключений. Граф Айронхэнд. Кто-нибудь из них сейчас здесь?

– Нет, – ответил Дональд. – Обоих нет. Айронхэнд погиб, спасая ребенка из реки Осенней. Он был хорошим пловцом – для старика. И ребенка спас. Но не вынес ледяной воды. Он знал, что так будет, но все равно бросился в воду. Уж такой он был человек. А Дюрандаль исчез в Черной Бездне несколько лет назад при очередной дурацкой попытке отыскать Мир Вольфлингов. Нашел или нет, не знаю, но он не вернулся.

– Жаль, – промолвил Рэндом. – Я восхищался обоими. И надеялся, что они тоже поручатся за меня. Но нам все еще нужно доказательство. Тогда вот что: двадцать два года тому назад ты отдал мне все свое золото. И это было в точности семнадцать крон. Я прав?

– Абсолютно прав! – воскликнул Дональд, хлопнув себя по колену. – Теперь я вспомнил. Семнадцать крон. Все, Мадлен, никто другой об этом знать не мог.

Она упрямо покачала головой.

– Любой эспер мог вытащить эту информацию из головы у Джека или у тебя.

– Ой, не обращай на нее внимания, – утомленно сказал Дональд. – Она подозрительная от рождения, даже материнское молоко проверяла на гормоны. Ты настоящий Джек – нутром чую. Я за тебя поручусь. И, может быть, на этот раз ты выслушаешь меня до того, как бросаться на борьбу за правду и справедливость с горсткой войск и без тылового обеспечения.

– На этот раз выслушаю, – ответил Рэндом. – Я учусь на собственных ошибках.

– У тебя было достаточно возможностей, – съязвила Мадлен, но ни Дональд, ни Джек не обратили внимания.

– Сейчас у нас есть реальный шанс, Дональд, – начал Рэндом, наклоняясь вперед. – Армия клонов и эсперов и союзники такой силы, что выходит за пределы самой смелой мечты. Пусть пострадает моя гордость, но такими возможностями не бросаются.

– Хороший человек, – сказал Дональд. – Собирай своих людей и назначай встречу с Советом. Мы с Мадлен там будем.

– Спасибо, Дональд. Это для меня много значит. – Рэндом неторопливо встал, потом вежливо подождал, пока Дональд с трудом поднимался из своего кресла. Они снова хлопнули по рукам, и Джек вышел из комнаты. Мадлен проводила его до двери, чтобы убедиться, что он ничего не стащил. Затем вернулась, встала в дверях и взглянула на Дональда.

– Ты думаешь, он липовый? – спросил он спокойно, водрузившись обратно в кресло.

– Думаю, черт его подери. Он чересчур хороший. Чересчур правильный. Великолепно выглядит, прекрасная мускулатура. И все правильными словами и аккуратными фразами. Как популярный герой, созданный целым комитетом. И я ни на секунду не поверю в эту историю про регенерацию. То есть технически такое возможно, только где найдет такую технику беглый повстанец? Как я слышала, регенерационные машины предназначены только для аристо. Нет, Дональд, ты веришь в него только потому, что хочешь верить. Только потому, что он – одно из немногих оставшихся приятных напоминаний о твоем прошлом.

– Может быть, – согласился Дональд. – Я не верю, что он сказал нам все или что все, сказанное нам, было правдой. Но все мои инстинкты мне говорят, что это он. Он в точности таков, каким я его помню. Колоссального масштаба герой и умеющий внушать доверие мошенник одновременно. Он прошел все тесты, какие я только смог придумать. Что еще должен он сделать, чтобы убедить тебя? Пройтись по воде?

– Если бы он это проделал, я бы захотела потом проверить его обувь, – сказала Мадлен.

Безумная Дженни шла по улицам Мистпорта, и снег хрустел под ее ровными широкими шагами. Дыхание вырывалось широкой струей пара далеко вперед, но ей было тепло в шубе. Жара, холод и прочие превратности мира потеряли над ней всякую силу. Как ей сказали на инструктаже, у союза эсперов был собственный зал в Квартале Гильдий, но спрашивать дорогу ей не приходилось. Она чувствовала это разумом, словно видела яркий прожектор, бьющий из центра города. Она шла через толпу, но люди перед ней расступались, хотя не всегда понимая, почему.

Сам зал оказался довольно скромных размеров и стоял чуть в глубине улицы. Для Дженни было неожиданностью увидеть открыто висящую на нем табличку и отсутствие охраны. В любом другом месте Империи подобное собрание эсперов было наказуемо смертью или стиранием мозгов – в зависимости от того, насколько ценной была бы служба этих эсперов. Сама открытость союза эсперов сильно ее воодушевила, и она с неким подобием высокомерия пошла по ведущей к входной двери гравийной дорожке. Охраны нигде не было видно, но Дженни этого и не ожидала, даже в такой дыре, как Мистпорт. У эсперов были свои, более утонченные способы наблюдения и выпроваживания незваных гостей. Огромная входная дверь имела солидный и впечатляющий вид. Дженни поискала дверной молоток или кнопку звонка, но их не оказалось. Она подняла руку, чтобы постучать, и дверь перед ней распахнулась. Высокий стройный человек в официально, вечернем костюме встал в дверях, надменно глядя на нее сверху вниз. На его обритой наголо голове виднелись шрамы от хирургических операций, а глаза его были несколько широковаты. Он улыбался ничего не выражающей официальной улыбкой.

– Входи, Безумная Дженни. Мы тебя ожидали.

– Я так и полагала, – сказала Дженни. – Ты собираешься впустить меня или ждешь, чтобы я мимо тебя телепортировалась?

Швейцар – или черт его знает кто он такой был – грациозно отступил, и Дженни уверенно шагнула мимо него, гордо задрав нос. Начинай так, как собираешься продолжать. Холл был открыт и просторен, воздух наполнял аромат цветов, растущих в вазах, стоящих в каждом углу и каждой щели. Дженни хотелось было спросить, где они, черт подери, нашли такие цветы на такой негостеприимной ледышке, как Мист, но она сдержалась. Вопросы могли бы расценить как признак слабости, а для нее было жизненно важным казаться сильной. Швейцар принял ее шубу, повесил на вешалку и со значением поглядел на ее сапоги, с которых на толстый ковер капал тающий снег, но Дженни сделала вид, что не заметила, Босые ноги могут воспринять как признак отступления от формальной процедуры.

– Я так понимаю, что ваши провидцы предупредили вас о моем появлении, – небрежно бросила Дженни. – В конце концов они считаются лучшими в Империи. Но сказали ли они вам, зачем я здесь?

– Нет пока. – Он твердо закрыл дверь и повернулся к Дженни, улыбаясь. Ей не понравилась эта улыбка: слишком она была самоуверенной. Швейцар зашагал через холл, не останавливаясь посмотреть, следует ли она за ним, и бросая слова через плечо. – Мы знаем, кто ты такая. Мы могли бы узнать, зачем ты здесь, если бы захотели, но мы предпочли услышать это от тебя самой. Сюда, пожалуйста. Скоро с тобой будут говорить.

«А ну вас к черту!» – решила Безумная Дженни. События выходят из-под контроля, значит, нужно напомнить этим людям, кто она такая и что может. Дженни потянулась к цветам и обрушила на них ливень своей эсперской мощи. Цветы рванулись из ваз вверх, вырастая с неимоверной скоростью, почки и бутоны лопались и распускались, лозы и ветви обвили стены и потолок густым слоем. Растения заполнили холл от пола до потолка, буйствуя на стенах, расталкивая друг друга, чтобы найти место себя показать. Воздух заполнил густой и резкий аромат цветов. Слуга оглянулся на Дженни, не переменившись бесстрастным лицом, но сказал:

– Я не знал, что ты такое можешь.

– Вы, ребята, еще очень многого обо мне не знаете. А теперь найди мне кого – нибудь, с кем можно говорить, а не то я превращу весь этот дом в кустарник.

– Нам говорили, что с тобой хлопот не оберешься, – проговорил дворецкий или кто там он, к дьяволу, был. – Если ты соблаговолишь подождать в кабинете, скоро туда придут.

– И очень скоро, – сказала Дженни.

– Я этому не удивлюсь. И, к твоему сведению, я здесь не какой-нибудь слуга, а канцлер этой ложи эсперов. Кабинет здесь. Постарайся не ломать мебель и ничего не сжечь. Среди этих книг есть очень древние, и для нас они намного дороже тебя.

– Это ты так думаешь, – отозвалась Дженни. – Так что лучше помолчи, канцлер, и не заставляй меня ждать слишком долго, а то я могу закапризничать.

– Ни секунды не сомневаюсь, – ответил Канцлер, вводя ее кабинет.

Это была большая светлая комната, обставленная массивной удобной мебелью. Вдоль стен шли панели светлого дерева, присутствовал и гостеприимный, добротно сложенный камин. В этой комнате царила спокойная, расслабляющая атмосфера, которой Дженни не поверила ни на секунду. Вероятно, они хотели ослабить ее защиту. Она бесшумно прозондировала соседние комнаты и была вынуждена скрыть удивление, когда ее разум натолкнулся на мощные пси-экраны.

– Пожалуйста, больше так не делай, – попросил канцлер. – У нас здесь много уединенных мест, ментально экранированных для защиты самых чувствительных из нас от мирского шума. А иногда – и для защиты мира от некоторых из нас. Я бы посоветовал тебе уважать их уединение. Ради себя самой, если не ради них.

Понимая, что лучшей реплики на уход у него не будет, канцлер коротко поклонился и оставил Дженни в кабинете одну, плотно закрыв за собой дверь. Дженни ожидала услышать звук поворачивающегося в замке ключа, но его не последовало. По-видимому, союз эсперов считал, что располагает другими способами остановить ее, если она решит выйти. Совсем дураки. Она сердито фыркнула и опустилась в наиболее удобное на вид кресло. Дженни прошла Червивый Ад и выжила, и теперь ее ничем не запугать. Она огляделась. При более пристальном рассмотрении кабинет казался тихой комнатой, лишенной собственного стиля или индивидуальности. Скорее декорация, чем настоящее место для жизни и работы. Вероятно, кабинет играл роль нейтральной территории, на которой эсперы принимали посланцев из окружающего мира.

Дженни нехотя опустилась в объятия своего кресла и постаралась расслабиться. Порыв, страсть и ощущение неизбежности привели ее сюда, но впервые за все это время она не знала точно, что делать дальше. Все зависело от того, насколько серьезно ее воспримет союз эсперов. Сейчас она имела дело не с людьми, испытывавшими благоговейный ужас или хотя бы пораженными ее сущностью или тем, чем она стала. В этом доме собрались сильнейшие представители планеты эсперов, и произвести на них впечатление нелегко. А просто угрожать им она не может. Подполью нужна их чистосердечная поддержка и одобрение. Кроме того, угрозы могут и не сработать. Дженни помрачнела и нахмурилась. Когда сомневаешься, держись сценария. Подполье много времени потратило, обучая ее нужным словам и фразам, пока она не заучила их так, что могла повторить во сне. Помогало еще и то, что она страстно верила в силу своих доводов. И все-таки лучше бы этим людям отнестись к ней с уважением. Ее коснулась Матер Мунди, и теперь она – сущность огромного масштаба.

Дженни сосредоточилась, давая мысли рассеяться, выпуская свою силу эспера, и та незаметно просочилась сквозь ментальные щиты во всех направлениях. В тот же момент голову Дженни переполнил резкий, оглушающий ропот многих голосов, а видения замелькали перед глазами так быстро, что нельзя было уследить. У Дженни закружилась голова, и ей пришлось схватиться за подлокотники, чтобы сохранить равновесие. Столько разумов сразу, работающих на пределе своих возможностей. Картины прошлого и варианты будущего смешались вместе так, что трудно было отличить, где что. Они налетали на Дженни, как волны на прибрежную скалу, но она держалась твердо и не пошатнулась. Она сосредоточилась, просачиваясь через оглушительный шум в поисках нужной информации, и постепенно смогла ее различить, как мелькающие в океанском тумане корабли.

Кто-то молился и рыдал при этом так, что трудно было различить слова. Мелькали видения горящих зданий и бегущих с криком по улицам людей. Нечто темное и внушающее ужас нависло над Мистом подобно гигантскому пауку, поджидающему свою жертву. Была стрельба, и на стену брызгала детская кровь. Улицы были переполнены беспорядочно бегущими людьми, а город горел, и смерть была повсюду. А неподалеку, в комнате, обитой войлоком, кто-то бился в стены окровавленными руками. И хотя он хранил гробовое молчание, разум его был полон нескончаемым ужасным криком. И сквозь все это, подобно биению сердца покрывая весь этот гул, звучало имя, повторяемое хором голосов снова и снова, как пророчество неотвратимой судьбы. Легион. Легион идет. Легион.

Трясясь и вздрагивая, Дженни оборвала контакт. Она глубоко вздохнула, пытаясь овладеть собой. Она не сомневалась, что видела будущее. Видела низвергнутые в ад улицы Мистпорта и смотрела, как имперские войска истребляли бегущих. Она видела обрушенные городские стены и взорванные дома, и над всем этим – нескончаемый крик. Нечеловеческий крик. Это могло случиться через неделю, или через год, или начаться прямо сейчас. Узнать это невозможно – видения провидцев всегда таковы. Она оборвала все ментальные контакты, опуская внутренние щиты, пока не осталась одна в собственной голове, в безопасности и под защитой. Тихо застонав, Дженни потерла заболевшую бровь.

– Классно подсматриваешь, – сказал от двери грубый голос.

Дженни повернула голову и встала. Она не слышала, как открылась дверь. В дверях все с тем же твердым и бескомпромиссным видом стояла инвестигатор Топаз. За ней маячила высокая, болезненно худая женщина, облаченная в одежду бледных пастельных тонов. И вид у нее был такой же вылинявший, как у ее одежды. Длинные светлые волосы свободно спадали по сторонам острого изможденного лица с поразительными кристально-голубыми глазами. На скулах женщины были пятна огромных шрамов, а часть носа была вырвана, и от этого странного лица нельзя было оторвать глаз. Она могла бы казаться опасной, если бы не выглядела как соломинка, которую может ветром сдуть.

– Глазеть невежливо, – заметила Топаз. – Обморожение, если это тебя интересует. Тут иногда бывает холодно. Если ты вежливо попросишь, она покажет тебе культи отпавших пальцев. Ее зовут Мэри.

Дженни моментально установила связь и посмотрела на белокурое видение с новым уважением.

– Мэри Горячка? Разносчик чумы?

– Я больше не ношу это имя, – ответила Мэри еле слышным голосом, но Дженни поняла ее без труда. В этом голосе и во взгляде Мэри была почти непреодолимая сила. – Мэри Горячка была другим человеком, которого создала Империя для выполнения грязной работы. Я просто Мэри.

Дженни кивнула.

– С мнемотехниками я знакома. У меня в мозгу тоже копались их липкие пальцы. Но учитывая вред, который ты принесла Мистпорту, я удивляюсь, что тебе дают свободно расхаживать. Черт, я удивляюсь, что ты вообще еще жива.

– Маленькая мисс Тактичность, – сказала Топаз. – Мы не порицаем людей за то, что с ними сделала Империя. Здесь, на Мисте, многие из нас делали для Империи такое, чего теперь стыдятся. Совет передал Мэри на мое попечение. Теперь мы работаем вместе, одной командой. У нас много общего. В основном то, что мы потеряли из-за Железной Суки и ее проклятых интриг. А теперь хватит болтовни. Ты хотела говорить с союзом эсперов, но члены его правления сейчас несколько заняты. Можешь говорить с нами. Мы передадим разговор дальше, если возникнет необходимость. А пока что, если хочешь произвести хорошее впечатление, оставь в покое цветы и уважай ментальные щиты этого дома. Они служат для твоей защиты настолько же, насколько для защиты других. Здесь множество людей, пришедших к нам за помощью и защитой после тех ужасов, которые сотворила с ними Империя до того, как они нашли дорогу на Мист. Кое-кому из них еще надо снять встроенные взрыватели. Кроме того, здесь многие все еще оплакивают друзей, родственников или любимых, погибших во время эсперной чумы. Уважай их уединение.

Дженни пожала плечами. В конце концов ей надо выполнить задание.

– Узнав, кто я, они все захотят выслушать меня. Я представляю Мать Всего Мира и несу в себе ее силу. Я освещу их мрак и положу конец их страданиям. А с их поддержкой я повергну саму Империю.

– Не трать слов, – проговорила Топаз. – Все это уже слышали. Здесь, на Мисте, легенды идут по десять штук на пенни. В основном потому, что так много людей отчаянно хотят в них поверить. Это твое дело – убедить нас, что ты не просто очередной эспер с манией святой миссии. Дженни пропустила этот выпад – пока что.

– Расскажи мне про союз эсперов. Как он зародился? Если Топаз и была удивлена переменой темы, то не показала этого.

– Первоначально? Союз возник, чтобы собрать эсперов вместе, когда нам надо было спешно установить пси-экран. Потом он превратился в группу взаимопомощи, потом вырос в политическую силу, чтобы блюсти наши интересы. Мистпорт не то место, где можно быть слабыми и раздробленными. Здесь на улицах тебя съедят живьем, если почувствуют запах страха. А иногда возникают соблазны, которым мало кто из нас способен противостоять в одиночку.

В наши дни союз – политическая и экономическая сила, имеющая корни и интересы по всему городу. И заправилы союза не особо хотят, чтобы их вполне реальная власть была подточена полусумасшедшей бывшей политической заключенной, объявляющей себя аватарой Матери Мира. Одни не верят в то, что она существует или существовала. А другие заинтересованы в том, чтобы ее вообще отвергнуть. Вот почему ты беседуешь с нами, а не с лидерами союза. И еще потому, что даже твое имя не вызывает особого доверия. Ну, теперь твой ход. И советую тебе быть очень убедительной.

Безумная Дженни внезапно посмотрела на Топаз и Мэри, и обе они неуверенно пошевелились помимо собственной воли. Что-то возникло в одной комнате с ними, присутствие и сила, которых раньше не было. А затем Безумная Дженни обернула себя сиянием судьбы и сбросила все щиты, сверкнув, как молния в хрустале. Ее сущность вдруг стала непреодолимой, заполнила комнату, пульсируя в воздухе, как сердце неимоверно огромного существа. Топаз и Мэри отшатнулись, и рука инвестигатора автоматически упала на меч, висевший на бедре. Эсперная сущность Дженни вырвалась наружу, проникла в разумы Топаз и Мэри, с небрежной легкостью отбросив в сторону их щиты. Они стояли перед Дженни обнаженными, все барьеры отпали. Она могла заставить их сказать или сделать что захочет, поверить во все что угодно. И они это знали. Но вместо этого она открыла перед ними свое сознание, выхватила воспоминания о времени и страданиях в Червивом Аду и показала все это Топаз и Мэри в одной сжатой вспышке ожившего перед ними Ада.

Они были там, когда червь вгрызался в мозг Дженни, контролируя каждую ее мысль и каждое действие. Они были там, когда она, нагая, трясясь и дрожа, лежала, скорчившись, на полу своей камеры, окруженная зловонием собственных испражнений и рвоты. Камера была меньше гроба, который великоват покойнику, с невыразительными стальными стенами. Потолок был столь низким, что можно было только ползать. Свет появлялся лишь изредка. Была только темнота, червь, копающийся в мозгу Дженни, наполняющий ее бесконечными кошмарами наведенных Червемастером галлюцинаций. Крича, прося помощи, которая никогда не приходила, или просто моля прекратить боль и ужас, она почти потеряла голос. Здесь, на Девятом Уровне.

А потом случилось чудо. Ей явилась Матер Мунди, Мать Всего Мира. Явилась, распустившись цветком из ее разума, подобно бабочке, вылезла из кокона, разворачиваясь, чтобы собрать вместе всех эсперов Червивого Ада и сплести их в единый меч, пронзивший сердце Червемастера. Подобное объединение не могло сохраниться надолго, не спалив разум всех его участников. Но в этот исчезающий момент каждый из них был величественнее, чем когда-либо было Человечество, и много сильнее. И всю эту силу фокусировала Безумная Дженни.

Хотя в действительности это не было ее именем. Изначально она была кем-то другим, агентом Подполья, который вызвался под прикрытием вымышленной личности быть посланным на Девятый Уровень разузнать о путях входа и выхода из Червивого Ада. Но теперь и ее первоначальная личность, и личность вымышленная были сметены Дженни. Безумной Дженни, которой коснулась благодать, эсперные способности которой взлетели выше любых разумных предположений и безумных надежд, представительницей Матери Всего Мира, Дженни, бывшей когда-то кем-то другим. Кем-то нормальным.

Ее проекция погасла, когда разные личности в ее сознании начали со скрежетом воевать друг с другом, порхая в ее голове, как мотыльки, бьющиеся о лампу, вырванные за грань здравого смысла в тяге прикосновения к тому, что может их только уничтожить. Безумная Дженни, ставшая настолько больше и настолько меньше той, кем она некогда была. Она опомнилась, остервенело удерживая себя от порхания по частям. В ее глазах появились слезы, но она спрятала их. Одной только силой воли. Это были слезы памяти чего-то великого и прекрасного, коснувшегося ее, изменившего ее, а затем покинувшего.

Мэри шагнула вперед и обняла Дженни за вздрагивающие плечи.

– Ладно, мы поняли. Мы поговорим с лидерами союза. Они должны тебя услышать, хотя пока они этого не знают. Оставайся здесь. Мы будем действовать.

Она последний раз успокаивающим движением сжала Дженни и кивком головы попросила Топаз открыть дверь. Топаз сделала это с абсолютно бесстрастным лицом. Мэри отвела Дженни обратно к ее креслу, затем вышла вместе с Топаз, а Безумная Дженни тяжело опустилась в кресло, как обессилевший ребенок. Они плотно прикрыли за собой дверь и двинулись по коридору.

– У нее сознание вот-вот расколется, – заметила Топаз.

– Сейчас мало кто из нас достаточно целен, – ответила Мэри. – Но она, кажется, случай особый. С ней нужно сейчас деликатно или у нас на руках окажется тяжелый случай расщепления личности, и притом чертовски сильной. Ты почувствовал исходящую от нее энергию? Будто смотришь прямо на луч прожектора. Я таких никогда раньше не встречала. Чем бы ни было то, что тронуло ее на Девятом Уровне, мне это себе даже представить невозможно. Я даже не уверена, что эта сила – человеческая. Могла это действительно быть Матер Мунди?

Топаз зябко передернула плечами.

– Я никогда не была религиозна. Но я видела то же, что и ты. Может быть, она и сумасшедшая, но она – проявление чего-то большего, и этим отмечен весь ее разум, даже сейчас. Матер Мунди – предположение не хуже всякого другого, кем бы или чем бы эта Мать ни была. Ты права, лидеры должны на нее взглянуть. Только так, чтобы мы могли быть уверены, что она у нас под контролем. Бог знает, какие беды она может натворить, если дать ей свободу.

– Как я в свое время, – заметила Мэри.

– Это все в прошлом. Сейчас ты снова стала самой собой.

– Возможно. Ты думаешь, я не знаю, что ты все еще следишь за мной по поручению Совета? Далеко не все верят, что я полностью депрограммирована.

– Я с тобой по собственной воле, – возразила Топаз. – Кроме того, здесь, в Мистпорте, у тебя все еще много врагов. У каждого кто-то погиб во время эсперной чумы.

– Я никогда не буду снова убивать, – сказал Мэри. – Сначала я убью себя.

– Я знаю, – сказала Топаз.

– Бедная Дженни, сколько она перенесла!

– Как и все мы.

Хмурясь и кипя, Оуэн Дезсталкер шел в одиночестве по забитым народом улицам Квартала Купцов. Прохожим было достаточно раз взглянуть ему в лицо, чтобы расступиться пошире. Некоторые даже переходили на другую сторону улицы – просто на всякий случай. Уличные торговцы и лоточники на все лады расхваливали свой товар, но Оуэн не обращал на них внимания. Он пребывал в самом что ни на есть мерзопакостном настроении и не давал себе труда от кого – нибудь это скрывать. И его неумение ориентироваться на улицах улучшению настроения тоже не способствовало. Не то чтобы он заблудился; он только не всегда понимал, где находится. Он ходил по этой дороге только однажды, да и то вместе с Хэйзел, которая его вела, и особого внимания на дорогу не обращал. К счастью, ее помнил Озимандиус.

Оуэн шагал через Квартал Купцов, разбрасывая ногами глубокий снег и яростно вспоминая дорогу, чтобы не нужно было думать о Хэйзел, оставшейся наедине с Джоном Сильвером. Он не имел права ревновать, как с удовольствием заметила бы ему Хэйзел, но все же... все же любил ее по-своему, и плевать, что она о нем думает. Если вообще думает. Оуэн вздохнул, прибавил шагу и оказался наконец перед потрепанным полуразвалившимся зданием, в котором располагался информационный центр Абракс. Абракс знал все, что происходило в Мистпорте, иногда даже раньше участников события. Абракс мог ответить на все ваши вопросы, утешить вас в печали или подтвердить ваши худшие ночные кошмары – за соответствующую плату.

Особенно смотреть было не на что. Абракс занимал первый этаж над семейной булочной. Не было никакой вывески, указывавшей на его присутствие. Каждый знал, где находится Абракс. В прошлый раз, когда Оуэн был здесь, он многое узнал – что-то себе на пользу, что-то лишь смущало разум. Помимо всего прочего, Абракс поведал ему, как он умрет.

Вижу тебя, Дезсталкер. Судьба держит тебя в когтях, как бы ты ни боролся. Ты сметешь Империю, увидишь конец всего, во что ты верил, и совершишь ты все это ради любви, которой не узнаешь никогда. А когда все кончится, ты умрешь в одиночестве, вдали от друзей и соратников.

Оуэн вздрогнул, и волосы у него на голове зашевелились – это пророчество вдруг снова зазвучало у него в мозгу. Даже лучшие провидцы ошибались не реже, чем угадывали, иначе они теперь управляли бы Империей, но все равно это пророчество не могло не волновать. Ни намеков, ни загадок, ни подтекстов – только прямое описание его будущего и его смерти. Оуэн решил, что будет делать, что должен, и пусть будет, что будет, но... но нужно опять поговорить с Абраксом. Многое случилось со времени его последнего путешествия на Мист, случилось даже то, что он прошел Безумный Лабиринт. Это не могло не изменить положение вещей. Во многом он стал полностью другим человеком.

– А, черт! – завершил он свои рассуждения. – Все знают, что нельзя доверять предсказателям.

– Так кому же ты веришь? – спросил Озимандиус у него в ухе.

– Слушай, перестал бы ты болтать. Ты отлично знаешь, что ты мертв.

– Вот я и преследую тебя, как привидение. Отвечай на вопрос. Кому ты сейчас можешь верить? Хэйзел вышвырнула тебя, чтобы побыть с Сильвером, Молодой Джек Рэндом может быть или не быть тем, за кого он себя выдает, а Безумная Дженни живет не в той реальности, что все мы. Кому же ты можешь верить?

– В любом случае, не тебе. Я верю, что настоящий Джек Рэндом делает для Восстания все что может. Я верю, что Руби всю дорогу будет прикрывать ему спину, пока есть надежда на хорошую добычу. Я верю, что Джиль не уронит имя Дезсталкера. И я верю, что Хэйзел в конце концов не подведет.

– А Сильвер?

– Хэйзел гуляет сама по себе. Я всегда это знал.

– Ты меня не убедил, – заявил Оз. – Джек Рэндом больше всего прославился тем, что успевал унести ноги с любой планеты. Руби Джорни была охотником за скальпами, и ей вообще нельзя доверять. А верования и цели Джиля устарели на девятьсот лет. Ты никогда не умел подбирать компаньонов, Оуэн. Хэйзел что-то затеяла. И в глубине души ты это знаешь.

– Хэйзел всегда что-то затевает. А ты для мертвого ИРа крайне циничен. Ты никогда не одобрял моих друзей, даже когда был жив. Суть в том, что я верю моим компаньонам, потому что приходится им верить. Моя единственная надежда выжить – это сбросить Лайонстон с Железного Престола. Для этого мне нужно Восстание, а для него необходимы союзники.

– Это единственная причина, по которой ты борешься за изменение существующего порядка? – спокойно спросил Оз.

– Нет. Я слишком много видел каждодневного зла и страданий, на которых стоит Империя. Я больше не могу отводить глаза. Порядок вещей надо изменить, даже если это потребует моей жизни.

– Ты имеешь в виду – твоей смерти. Чем ты собираешься заменить Империю? Что ты знаешь, кроме привилегий аристократии и правления Семей?

– Победил, – огрызнулся Оуэн. – Давай сначала выиграем войну. О том, что будет дальше, подумаем, когда нам не будет грозить Лайонстон. Чем бы мы ни кончили, это не может быть хуже того, что мы имеем.

– Знаменитые слова, – невозмутимо возразил робот. – Ты же был историком, Оуэн. Ты знаешь, что происходит после революций. Победители восстают друг на друга и бьются насмерть, чтобы определить, какая именно группировка заменит старый порядок. В любом случае все шансы за то, что победителям мало будет нужен мерзкий аристо вроде тебя. Кончиться может тем, что вы обрушите Империю в гражданскую войну, которая будет тянуться столетия, оставляя горящие планеты в вечной ночи.

– Ты знаешь, с тех пор как ты умер, ты стал удручающе надоедлив. Тебе-то о чем беспокоиться? ИРу всегда найдется применение.

– Я не беспокоюсь, – бросил Оз небрежно. – Я просто веду разговор.

– Ладно, тогда заткнись. У меня дела в Абраксе, и я не могу там с тобой разговаривать. Разговора с мертвым ИРом там могут не понять.

Оз коротко хихикнул и замолчал. Оуэн небрежно оглянулся, не следит ли кто – нибудь, затем взобрался по шаткой наружной лестнице ко входу на верхний этаж. Когда он был здесь в прошлый раз, помещение требовало хорошей облицовки или покраски, и время не отменило подобную необходимость. На дереве проступали явные пятна сырости, а простая медная табличка «Абракс» не чистилась неделями. Возможно, месяцами. В воздухе чувствовался отчетливый запах кошачьей мочи, что привело Оуэна в некоторое замешательство, поскольку в течение всего дня он не видел ни одной кошки. Звонка, конечно, не было. Оуэн постучал в дверь кулаком и несколько раз хорошенько ударил по ней ногой. Это принесло некоторое облегчение. После паузы, достаточно долгой, чтобы убедиться, что Оуэн осознал свое место, дверь распахнулась, и в дверном проеме появился человек по имени Шанс. Он оглядел Оуэна, затем жестом предложил ему войти. Что тот и сделал. С высоко поднятой головой.

Помещение не изменилось. Узкая комната была заполнена двумя рядами тесно стоящих расшатанных коек с узким проходом посередине. На койках дремали дети – от четырех-пятилетних до истощенных длинных подростков. Питание им вводили внутривенно через капельницы, а все остальное выводилось катетерами в грязные банки. Некоторые были накрыты одеялами, другие их сбросили. Были и привязанные к койкам. Воздух был пронизан запахом дешевой дезинфекции и спиртовых растираний. Дети были эсперами – поврежденными в уме или даже нормальными, но слишком слабыми, чтобы выжить на такой суровой планете, как Мист. Шанс выкупил их у родителей и использовал их эсперские способности, чтобы покрыть весь Мистпорт телепатической паутиной, всевидящей и всеслышащей. Это и был Абракс. Шанс сохранял детям жизнь как можно дольше – это было в его интересах. Но до совершеннолетия из них не доживал никто. Они были слабы, травмированы, сломлены, изнасилованы, и к тому времени, когда они оказывались в руках Шанса, бывало уже слишком поздно. На работу Абракса это не влияло – детей всегда было достаточно много. Они были преданны Шансу во сне и наяву; из всего, что им приходилось в жизни видеть, он был ближе всего к тому, что можно назвать другом.

Оуэн медленно покачал головой, но не позволил себе отвернуться. Когда он оказался здесь впервые, то был возмущен до глубины души. Ему захотелось разнести это место по камешкам, а Шанса в клочья разорвать, но он этого не сделал. Как ни противно было это признать, но Абракс был лучшим, на что эти дети – генетически поврежденные и душевнобольные эсперы с ужасным прошлым и коротким будущим – могли надеяться.

Всего лишь еще один продукт Имперского правления. Оуэн повернулся взглянуть на Шанса, основателя и менеджера информационного центра Абракс. Это был здоровый мускулистый парень, в ширину чуть ли не такой же, как в высоту, облаченный в черную кожаную одежду с металлическими застежками. Половина его лица была скрыта под сложной и крайне уродливой татуировкой. Улыбка его ничего не выражала, глаза слишком сильно блестели и очень редко моргали. Оуэн часто думал, свихнулся Шанс до того, как основал Абракс, или это зрелище постоянных страданий и смерти вывело его за грань. Как бы там ни было, Оуэн сохранял безопасную дистанцию и держал руку возле меча. Шанс коротко ему кивнул.

– Знал, что ты вернешься, Дезсталкер. Чем могу быть полезен на этот раз?

– А то ты не знаешь? – отозвался Оуэн. – Теряешь хватку, Шанс. У меня есть вопросы, требующие ответа.

– Для этого мы и существуем, – сказал Шанс. – Чувствую, что должен обратить твое внимание на то, что в прошлый раз, когда ты удостоил нас своим посещением, ты истощил свой кредит до дна. А цены у меня здорово выросли. Ты же знаешь, как это бывает: маленький бизнес вынужден вечно бороться, чтобы удержаться на плаву.

– Твой бизнес существует, потому что деньги моего отца сделали это возможным, – сказал Оуэн спокойным голосом. – Формально же я, как его единственный наследник, унаследовал Абракс.

– Тебя объявили вне закона, – возразил Шанс. – Все имущество семьи Дезсталкеров было конфисковано императрицей. И к тому же мы в Мистпорте, где кто владеет, тот и прав. Абракс принадлежит мне.

Оуэн скептически улыбнулся.

– Кажется, ты спутал меня с кем-то, кому не плевать на закон. Я вернулся в Мистпорт, чтобы оживить старую информационную сеть Дезсталкеров и снова подчинить ее Восстанию. И ты, и Абракс в нее входите. Поскольку в наказание за мои грехи я оказался среди руководителей Восстания, Абракс мне ответит. Так что если ты хочешь сохранить свою явно очень прибыльную должность менеджера, я серьезно советую тебе перестать меня доводить. Ясно?

– Без меня ты не сможешь управлять Абраксом, – заявил Шанс. – Дети мои, телом и душой.

– Они быстро привыкнут обходиться без тебя. Дети, знаешь, легко... приспосабливаются. Над этим Шанс задумался.

– Ты рискнешь разрушить мое дело, только чтобы получить над ним контроль?

– А ты как думал? Я – Дезсталкер. Всю нашу историю мы прорубали себе путь топором, и плевать нам было, куда щепки летят.

Шанс хмыкнул.

– Что ты хочешь узнать, Дезсталкер?

– Это больше похоже на дело. У меня вопрос.

– Конкретизируй его, если хочешь получить конкретный ответ. Мои детки – эсперы, а не оракулы.

– Спроси их, кто убил моего отца, – промолвил Оуэн. – Кто конкретно?

Шанс кивнул и медленно пошел по центральному проходу, оглядывая детей оценивающим взглядом. Оуэн неподвижно смотрел, скрывая удивление, которое вызвал у него собственный вопрос. Он собирался начать не с этого. Сюда он пришел, чтобы спросить про информационную сеть своего отца. Оуэн сам не знал, как сильно он хочет узнать имя убийцы своего отца, пока не услышал звук собственного голоса. Его отец был сражен на улице наемным убийцей императрицы, и тогда это не произвело на Оуэна особого впечатления. Он просто решил, что отец стал жертвой одной из многих собственных интриг. Больше всего Оуэн тогда испытал раздражение нарушением привычного порядка своей жизни, вызванным этой внезапной смертью. Его не интересовало, кто убил отца. Тогда ему это было все равно.

Артур Адриан Дезсталкер, высокий, красивый и жестокий, страстно любил интриги и заговоры, иногда просто ради процесса. Это оставляло мало времени, чтобы заниматься сыном. Когда он вспоминал, что у него есть сын и наследник, то начинал железной рукой направлять жизнь Оуэна, поступая так, как считал правильным, и к чертовой матери, что там хочет или не хочет Оуэн. Отец был нельзя сказать чтобы приятной личностью, и редкие беседы его с сыном всегда кончались яростными скандалами. Дезсталкер не понимал и не хотел понимать, что его сын считает себя ученым, а не воином. Когда Оуэн услышал о смерти своего отца, его первым чувством было облегчение. Наконец он свободен от железной хватки отца и впредь волен принадлежать сам себе.

Только в недавние времена Оуэн начал понимать, что за силы вели отца и управляли им. Быть Дезсталкером – это значит иметь много врагов при дворе Лайонстон и вне него. Аристократ на Голгофе мог избежать интриг не больше, чем рыба может избежать воды, в которой она плавает. И кроме всего этого, Артур верил в Восстание. То ли ради Империи, то ли ради развлечения и собственного возвышения – Оуэн до сих пор точно не знал, но все больше и больше склонялся к тому, чтобы толковать это сомнение в пользу отца. Когда его собственные глаза открылись и увидели зло и ужасы, на которых стояла Империя, он понял необходимость бороться с ней любыми доступными средствами.

Он все еще не мог заставить себя полюбить отца или простить его. Человека, приказывавшего тренерам выбивать пыль из собственного сына снова и снова, чтобы пробудить тайное наследие Дезсталкеров – умение форсироваться. С помощью измененных генной инженерией желез и специальных тренировок Дезсталкер обретал возможность на короткое время стать сильнее, быстрее и резче любого нормального человека. Со временем этот процесс заработал, но Оуэн помнил только боль и кровь, и все лишь для того, чтобы дать ему доступ к чему-то, чего он все равно не хотел. Только недавно Оуэн начал понимать, что его отец отчаянно старался сделать его бойцом, а не ученым, потому что знал, что ученый не сможет выжить, когда на него обрушатся силы, спущенные с цепи его смертью. И он был прав.

Когда Оуэн стал лидером нового Восстания и борцом за справедливость, он стал и сыном своего отца. И лишь поняв эту правду, начал понимать, как много он потерял и как необходимо ему узнать, кто убил отца.

Он поднял глаза и увидел, что Шанс нетерпеливо подзывает его. Оуэн подошел к нему, склонившемуся над койкой, где лежала девочка никак не старше десяти лет. Она была одета в истрепанное платье на два размера больше, чем нужно. Девочка металась, будто ее тревожили громкие голоса, слышные только ей. Глаза ее были закрыты, но она то и дело тихо проговаривала отрывочные слова и фразы, хотя Оуэн не мог уловить их смысл, если он там и был. Шанс опустился около нее на колени и вытащил бумажный пакет, наполовину заполненный конфетами. Он выбрал одну, размял ее пальцами, пока она не стала мягкой и податливой, затем осторожно опустил ее в слабый рот девочки. Та начал медленно жевать. Шанс наклонился к самому ее уху.

– Настало время игры, Кэти. Время рассказать мне все, что ты знаешь. Здесь со мной Оуэн Дезсталкер. Он хочет знать, кто убил его отца. Чья рука пролила кровь, давшую ему жизнь. Кто это был, Кэти?

Девочка нахмурилась, недовольно поджала губы, но не проснулась. Она проглотила кусок конфеты и заговорила чистым, наполненным голосом:

– Давным-давно ты уже спрашивал у меня это. Ответ не изменился. Это был улыбчивый убийца, акула на мелководье, человек, которого не остановит ничто, кроме его собственной руки. Дезсталкера убил Малютка Смерть.

Оуэн медленно кивнул, и лицо его осталось бесстрастным, но пальцы судорожно сжались в кулаки. Он не ждал именно этого имени, но полностью неожиданным оно тоже не было. Малютка Смерть, одно время излюбленный наемный убийца императрицы, был также известен под именем лорд Кит Саммерайл. Теперь он был сторонником Восстания и другом дальнего родственника Оуэна, к которому перешел титул лорда Дезсталкера, когда Оуэн был объявлен вне закона. Оба они сейчас возглавляли Виримонд – планету, которой некогда владел и управлял Оуэн. Это было не важно. И не важно было, что Кит и Оуэн сражаются на одной стороне. Все равно Оуэн его убьет, как только он перестанет быть нужным Восстанию. Кит Саммерайл уже покойник, как и всякий, кто встанет на дороге Оуэна. Кто бы он ни был. Оуэн медленно улыбнулся, и кулаки его разжались. Теперь есть чего ждать от будущего.

– Ты пришел сюда не только за этим, – внезапно сказала девочка. Глаза ее под сомкнутыми веками двигались из стороны в сторону. – Есть что-то еще. Что – то, что тебе необходимо узнать. Спроси меня. Спроси.

– Хорошо, – сказал Оуэн. У него стеснило грудь, и он не без усилий заставил свой голос звучать ровно. – В прошлый раз один из вас сказал мне, как я умру. Мне нужно знать, остается ли это пророчество все еще в силе. Что – нибудь изменилось?

– Нет, – решительно произнесла девочка. – Ты умрешь здесь, в Мистпорте, одинокий и покинутый, сражаясь против того, что выше сил любого человека. И славу твою растащат мародеры.

– Когда? – спросил Оуэн. – Когда это будет?

– Это вопрос времени, – ответила девочка, отворачиваясь. – Я никогда ничего в нем не понимала.

– Так попробуй! – воскликнул Оуэн. – Попытайся, черт возьми!

Он нагнулся схватить ребенка за плечи и тряхнуть, но Шанс успел первым и попытался его оттащить. Оуэн отшвырнул верзилу как пушинку, но мгновенный приступ миновал, и он снова овладел собой. Тяжело дыша, он стоял над спящим ребенком. Затем отвернулся.

– Это неважно, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Я знал, что еще с Виримонда живу в долг. Я должен был там умереть. Спасло меня только чудо. Нельзя рассчитывать, что оно повторится еще раз, но все равно тяжело выслушивать свой смертный приговор и знать, что тебе никак его не изменить.

– Если не хочешь получать ответы, не задавай вопросов, – заметил Шанс. – И я тебе уже говорил: провидцам доверять нельзя. Если бы они всегда отвечали надежно, я уже давно был бы богат. Вот, например, недавно они все заладили, что на Мистпорт надвигается Что-то Плохое, но никакие двое из них не могут согласиться в том, что это может быть за чертовщина. Все, чего я добился, это название – Легион. Но пока что единственное неприятное явление, которое здесь объявилось, – это ты.

– Плевать, – сказал Оуэн. – Если придется умирать, я умру, как подобает Дезсталкеру.

– О, как поэтично! – восхитился Шанс. – Упаси меня Боже от героев. Ладно, Дезсталкер, у меня работа стоит. Когда будешь уходить, будь аккуратней, чтобы дверь не поддала тебе под зад.

– Спешишь, – возразил Оуэн. – Мы еще не все с тобой обсудили. До сих пор я спрашивал сугубо от своего имени. Теперь начнем разговор всерьез. Я здесь представляю Подполье Голгофы и от его имени официально восстанавливаю и оживляю прежнюю информационную сеть моего отца в Мистпорте. Он вкладывал деньги не только в тебя и в Абракс; в этом городе он создал и поддерживал десятки предприятий, которые в благодарность собирали и передавали ему полезную информацию. Некоторые из их владельцев и сейчас процветают – заправилы этого большого города.

После смерти отца поток информации начал иссякать. Возможно, они думали, что смерть отца освободила их от обязательств. Я прибыл, чтобы их в этом разубедить. Теперь я Дезсталкер, и я собираю долги моего отца. С процентами. Старая сеть снова возродится, снабжая информацией новое Восстание, или я лично сделаю каждого из этих сукиных сынов банкротом. К тебе это тоже относится, Шанс.

– Ах ты, черт! – выругался Шанс.

– Вот именно, – подтвердил Оуэн, лучезарно улыбаясь. – Ты можешь начать с того, что дашь мне имена и адреса тех, кого знаешь, а остальных мы найдем с помощью твоих эсперов. После этого ты поможешь мне организовать встречу со всеми заинтересованными сторонами, где-нибудь сегодня. На самом деле, в течение ближайших двух часов, если они хотят остаться при своих прибылях и некоторых жизненно важных органах. Действуй, Шанс. У меня много дел и, кажется, не так много времени, как я думал.

Шанс установил через своих эсперов контакт с нужными людьми – процедура, от которой Оуэн был решительно отстранен. Он нетерпеливо ждал на ступеньках снаружи, думая, где лучше вырезать свои инициалы: на двери или на кирпичной кладке стены. Шанс опоздал лишь на пару секунд, глянул на свою дверь, поморщился и повел Оуэна вниз по наружной лестнице и дальше в головокружительный лабиринт узеньких улочек, составлявших центр Мистпорта. Туман редел, но пошел тонкий и противный дождь со снегом, и под ногами образовалась слякоть. Оуэн держался позади Шанса и старался не думать о том, что он творит со своими новыми дорогими ботинками.

Миновав Квартал Купцов, они оказались в Квартале Гильдий, где окружающие улицы и дома сразу изменились к лучшему. Здесь были приличные тротуары и уличные фонари, некоторые даже электрические. Здания были декоративны настолько же, насколько функциональны, а прохожие казались представителями намного более обеспеченного, пусть и не обязательно более счастливого класса. Наконец Шанс подошел к одному из старейших Дворцов Гильдий и остановился, чтобы Оуэн мог его рассмотреть и получить должное впечатление. Это было крепкое приземистое здание в три этажа, с высокими готическими арками, широкими стеклянными окнами и сотнями деревянных резных фитюлек на каждом свободном дюйме. Водосточные желоба оканчивались огромными резными каменными горгульями, и вода извергалась из их ртов, отчего создавалось не предусмотренное архитектором впечатление, что они блюют вниз, на людей. А может быть, и предусмотренное. Это же был Дворец Гильдий. У Оуэна не хватило духу сказать Шансу, что он видал и более впечатляющие дома при дворе Лайонстон, так что он задумчиво кивнул, показывая, что оценил впечатление, и жестом предложил Шансу вести его внутрь.

У парадной двери стояли три вооруженных охранника. Они уважительно поклонились Шансу, а Оуэна не заметили. Он их не убил – ему не хотелось устраивать сцену. Пока что. Вестибюль внутри оказался просторным, удобным и весьма респектабельным. Вдоль стен панели полированного дерева, пол натерт до сияния и мерцал в свете электрических ламп, установленных не столько чтобы осветить помещение, сколько для того, чтобы ими восхищались. Меблировка и отделка были роскошны до изысканности, а все здание в целом положительно пахло деньгами, как старый семейный банк. Оуэн почти почувствовал ностальгию.

Когда они, войдя в дверь, встали на металлическую решетку, отряхивая с плащей воду и снег, к ним шагнул высокомерный дворецкий, облаченный в старомодный сюртук, в припудренном парике и с натренированной снисходительной улыбкой. Шанс показал ему свою визитную карточку, и дворецкий коротко поклонился – слегка кивнул головой. Взяв у Шанса и Оуэна плащи двумя пальцами каждой руки, он протянул их лакею, который бросился вперед, чтобы их принять. Затем он попросил, чтобы Шанс и Оуэн сдали ему оружие, и тут начались проблемы.

– Мое оружие я не передаю никому, – заявил Оуэн.

– Не суетись по пустякам, – сказал Шанс, расстегивая ремень и снимая меч. – В этом нет ничего личного. Всего лишь стандартная мера безопасности. Все так делают.

– Я – не все, – возразил Оуэн. – И мое оружие останется при мне. Без меня оно чувствует себя голым.

– Я вынужден настаивать, – сказал дворецкий ледяным тоном. – Как вы понимаете, мы не пускаем сюда кого попало.

Ударом кулака Оуэн сбил его с ног. Тело потерявшего сознание дворецкого с приятным глухим стуком хлопнулось на натертый паркет, проехало несколько ярдов и остановилось. Все присутствующие повернулись на звук, и некоторые смотрели с одобрением. Из потайных дверей появились охранники с мечами наголо и тут же замерли, когда Оуэн демонстративно положил руку на рукоятку бластера.

– Он со мной, – быстро сказал Шанс. – Его ждут. Охранники переглянулись, пожали плечами и убрали мечи, явно решив, что это не их проблема. Все остальные в фойе пришли к тому же выводу, и вежливый говор возобновился. Когда бесчувственное тело дворецкого убрали, Оуэн грациозно раскланялся.

– Пожалуйста, больше так не делай, – попросил Шанс. – Первое впечатление – очень важная вещь.

– В точности моя мысль, – подтвердил Оуэн. – А теперь двигай, пока я не отлил в цветочный горшок.

– Хотел бы я думать, что ты шутишь, – сказал Шанс. – Сюда. Постарайся не убивать никого из важных лиц.

Они двинулись в глубины Дворца Гильдий. Шанс шел впереди, чуть поторапливаясь. Обстановка вокруг оставалась столь же роскошной и вычурной. Слуги и чиновники молчаливо сновали взад-вперед по каким-то страшно важным делам. Разговоры здесь явно не приветствовались, кроме редкого быстро затихающего шепота. Оуэн почувствовал сильное желание подкрасться к комунибудь и крикнуть ему прямо в ухо: «Бу!» – просто чтобы посмотреть, что будет. Но у него не было времени. Может быть, на обратном пути.

У всех был вид очень аккуратный и деловой. Костюмы несколько вышли из моды, но ведь это был Мистпорт. Казалось, все они знали Шанса и не пропускали возможности состроить в его сторону кривую презрительную усмешку, как только думали, что он на них не смотрит. Шанс величественно их игнорировал. Наконец они уперлись в тупик в виде неумолимой, совершенно неулыбчивой секретарши за столом в приемной, посаженной там, чтобы охранять своего босса от нежелательных визитеров. Это была тощая, преждевременно состарившаяся женщина, и выглядела она так, будто может разгрызть и съесть стекло, не подавившись. О такую тетку охранники могли бы точить мечи между сменами. Ее одежда с успехом стирала все признаки женственности, а взгляд был так тверд, что под ним сорняки бы завяли.

– Если вам не назначена встреча, я ничего не могу для вас сделать, – сказала она таким холодным тоном, что пингвин бы поежился. – Если хотите, можете записаться на прием, но я должна сообщить вам, что у мистера Нисона не будет свободного времени в ближайшие недели.

Шанс посмотрел на Оуэна.

– Дальше мне тебя не провести. Есть препятствия, которые просто слишком велики. Не бей ее, пожалуйста.

– Я и не думал, – заверил его Оуэн. – Так можно руку сломать.

Он наклонился над столом, чтобы посмотреть в каменные глаза секретарши.

– Я – Оуэн Дезсталкер. Это предприятие оплачено деньгами моего отца. Я пришел получить по векселям. Прямо сейчас.

Секретарша не дрогнула, хотя при упоминании имени Дезсталкера у нее дернулась бровь.

– Понимаю. Я уверена, что в обычных обстоятельствах мистер Нисон был бы только рад встретиться с вами, но положение вещей таково, что мой стол завален...

Оуэн отступил назад, вытащил меч, поднял его над головой и со всей своей силой форсажа обрушил его прямо перед собой. Массивное лезвие легко прошло сквозь деревянный стол, развалив его на две половины с острыми краями, упавшие по обе стороны от секретарши. Шанс медленно покачал головой. Оуэн убрал меч. Секретарша прочистила горло.

– Думаю, вы можете пройти прямо в кабинет, лорд Дезсталкер. Уверена, что мистер Нисон сумеет уделить вам несколько минут. Я позабочусь, чтобы вас не беспокоили. Вы хотите чаю или кофе?

– Давайте бренди, – предложил Оуэн. – Большую порцию. Мистеру Нисону она понадобится. – Он улыбнулся Шансу. – Просто надо знать, как разговаривать с людьми. У моей Семьи практика многовековая. А я лично всегда думал, что мог бы стать великим дипломатом.

– Ты еще не вошел, – возразил Шанс. – Это только вестибюль. За этой дверью приемная. Вот там будут настоящие сторожевые псы.

– Ладно, если они покажут зубы, я брошу им кость. Какая из них тебе меньше всего дорога?

Они миновали промежуточную дверь и оказались в маленькой голой прихожей. Между ними и следующей дверью стояли трое крупных мускулистых мужчин. Каждый держал в руках тяжелую секиру. Вид у них был невозмутимый и очень профессиональный. А у секир был такой вид, будто они часто бывали в деле. Шанс посмотрел на Оуэна.

– Интересная тактическая задача. Пространства для маневра нет, и пытаться заговорить с ними абсолютно бесполезно. Дезинтегратором ты можешь убрать одного, но остальные два на тебя навалятся раньше, чем ты обнажишь меч. И против секиры меч не сработает. Я же, разумеется, бессилен тебе помочь. Вынужден сохранять позицию полной беспристрастности. Сам понимаешь.

– Безусловно. Обычно, встретив трех подобных неандертальцев, я тоже бываю дьявольски беспристрастен. Но, к несчастью для них, я несколько тороплюсь, не говоря уж о понастоящему плохом настроении, которое мне надо на ком-то сорвать. Смотри и учись.

Он шагнул вперед с пустыми руками, и три охранника подались ему навстречу, занеся секиры. Все произошло за несколько секунд. Ударом кулака Оуэн сбил с ног первого, повернулся на одной ноге, а другой ударил в пах второго. И пока третий охранник все еще замахивался секирой, Оуэн шагнул вперед, забрал перед его рубашки в обе горсти и ударил противника головой в лицо. У Шанса отвисла челюсть. Оуэн стоял, даже не запыхавшись, оглядываясь вокруг со спокойным удовлетворением. Три охранника сидели или лежали на полу, испуская стоны, и вид у них был очень неважный.

– Ты прав, – сказал Шанс. – Ты был бы чертовски замечательным дипломатом. Вряд ли кто-нибудь посмел бы с тобой не согласиться. Никогда не видел, чтобы человек так быстро двигался. Что ты такое, черт побери?

– Я – Дезсталкер, и ты этого не забывай. Оуэн подошел к дальней двери и погремел ручкой. Дверь оказалась запертой. Он громко постучал и ударил плечом в дверь. Она влетела внутрь, повиснув на одной петле. Оуэн аккуратно поставил ее на место и улыбнулся шестерым сидевшим за длинным столом людям.

– Тук-тук, – жизнерадостно сказал он. – Я – Оуэн Дезсталкер, а вы все крупно влипли. Есть вопросы?

– Входите, лорд Дезсталкер, – сказал человек, сидевший во главе стола. – Мы вас ждали.

– Ага, – заметил Оуэн. – Спорить могу, что ждали. – Он оглянулся на Шанса. – Найди себе стул, сядь и сиди спокойно. Я не хочу, чтобы меня отвлекали.

– Подходит, – отозвался Шанс. – Я бы не хотел пропустить этот спектакль за все блага мира. Но ты теперь сам по себе, Дезсталкер.

Шесть человек смотрели, как Шанс подтянул к себе стул и сел в дальнем углу, откуда он мог все видеть, но находиться вдали от линии огня. Оуэн подошел и встал в конце длинного стола, и все глаза снова метнулись к нему, а он, выжидая, переводил взгляд с одного нахмуренного лица на другое. Никого из них он не узнал, но он умел распознавать людей влиятельных и облеченных властью, когда их видел. Не только по отличному покрою одежды или избыточному весу, но по манере поведения. По незыблемой самоуверенности. Его появлением они были раздражены, но не обеспокоены. Они его не боялись. Они так долго пользовались богатством и безопасностью, что утратили привычку бояться кого бы то ни было. Оуэн слегка улыбнулся. Сейчас он это изменит.

И если они слегка напомнили ему себя самого, такого, каким он был до того, как пришлось проснуться от грубой встряски, так им же хуже.

– Желаешь, чтобы я идентифицировал этих людей? – спросил Оз. – В моих банках данных о них есть все подробности.

– Разумеется, – беззвучно ответил Оуэн. – Будь хоть раз полезен. Подожди минутку! Банки данных? От тебя же даже аппаратуры не осталось!

– Не надо переходить на личности. И будь внимателен: я не собираюсь повторять дважды. Начнем слева и пойдем по часовой стрелке. Первый – Артемис Дэйли, человек широких деловых интересов. Он ссужает деньги и решает проблемы. Если тебе нужно, он тебе поможет. Мелкие вопросы вроде «законно или незаконно» его мало волнуют. Если ты просрочишь платеж, он пошлет разбираться с тобой костоломов.

Следующий за ним – Тимоти Нисон, банкир. Владелец этого здания и много еще чего в Мистпорте. Номер один среди самого узкого круга, а значит, имеет здесь очень большую власть. Ничего в экономике Мистпорта не происходит без того, чтобы он где-нибудь не отхватил себе кусок. За ним сидит Уолт Робине, крупнейший землевладелец Мистпорта. Ему принадлежит все, чем не владеют банки. Специализируется на трущобах и работных домах, поскольку они приносят наибольший доход.

На той стороне стола мы видим Томаса Стэйси. Выполняет функции адвоката для всех здесь присутствующих, а также для всех, у кого достаточно денег, чтобы соответствовать его стандартам. Не проиграл ни одного дела, что не имеет никакого отношения к его искусству юриста. И наконец, мы добрались до Мэтью Конли и Педро Мак-Говэна. Конли владеет и управляет доками. Всеми, от космопорта до ангаров на Осенней реке, а Мак-Говэн возглавляет профсоюз докеров. Дела между ними улаживаются тихо, кто бы ни пострадал в этом процессе. Таким образом, перед тобой все отцы города во всей их мерзкой славе. Если бы ты убил их всех прямо сейчас, запах Мистпорта улучшился бы неимоверно.

– Никогда не думал, что ты так много знаешь о Мистпорте, – мысленно сказал Оуэн.

– Ты многого еще про меня не знаешь. В такой огромной машине, как я, много есть чему удивляться.

– У тебя есть что сказать нам, Дезсталкер? – нарушил молчание банкир Нисон, крупный толстый мужчина, обтянутый жилетом. – Или ты собираешься стоять и глазеть на нас весь день?

– Просто собираюсь с мыслями, – ответил Оуэн. – У наших отношений долгая история, джентльмены. Деньги моего отца поставили вас на те места, которые вы сегодня занимаете. Деньги Дезсталкеров, которые предназначались для организации информационной сети здесь, в Мистпорте. Он поставил вас на ключевые посты, дающие власть и влияние, чтобы вы следили для него за тем, что здесь творится. Вы же использовали его деньги, чтобы стать главными экономическими силами этого города, и при этом приобрели такие богатство и власть, что забыли первоначальную цель. Или просто решили, что такие вещи больше не имеют значения для людей столь богатых и влиятельных.

– Лучше не скажешь, – ответил адвокат Стэйси, длинный и жилистый человек с проступающей на щеках сеткой вен. – И мы совершенно не собираемся опять политизироваться. Сейчас мы мыслим более крупными категориями. Мы сами создали жизнь, которой живем, и она нас устраивает. Мы и только мы управляем Мистпортом; мы – экономическая кровь, дающая жизнь этому обществу. Тронь нас, даже погрози нам, и всю городскую экономику охватит коллапс – это уж мы позаботимся. Люди потеряют свои сбережения, деньги станут бесполезны, и народ начнет голодать, пока все продукты будут свалены в кучу в доках. Ты не можешь нас тронуть, Дезсталкер. Все люди Мистпорта поднимутся и разорвут тебя на части, если ты только попробуешь.

– Они это переживут, – возразил Оуэн. – Если увидят, как старая коррумпированная система будет заменена более честной.

– Честность – понятие относительное, – заметил землевладелец Робине, толстый коротышка, состоявший, кажется, из одного брюха. – Всегда будут богатые и бедные. Мы обеспечиваем стабильность. Ты не понимаешь экономических реалий такой мятежной планеты, как Мист.

– Я понимаю, что такое жадность, – сказал Оуэн. – Я понимаю, что такое вероломство и своекорыстие. И уж точно я понимаю, когда вижу сосущих чужую кровь мерзавцев.

– Отлично, – заметил Оз. – Расположи их к себе лестью.

– Мы знаем, зачем ты здесь, – сказал Дэйли, крупный сутулый мужчина с мрачным лицом. – Ты хочешь лишить нас всего, что у нас есть, ради своего Восстания и дурацкой политики. Так вот, мальчик, ты зря проделал такой длинный путь. Сейчас наше влияние распространяется далеко за пределы Миста, и у нас есть инвестиции на многих планетах. Даже на Голгофе. Элайя Гутман очень нам помог распределить наши денежки. Да, я думаю, это имя тебе знакомо. Человек, с настоящим и влиянием властью. Это он сообщил нам, что ты сюда направился.

– Гутман! – произнес Оуэн так, как будто это имя было непристойностью. – Он не раз пытался втереться в доверие к Восстанию, но я всегда знал, что его денежные интересы связаны с Империей. Его информация исходит прямо от императрицы. Когда вы следовали его советам, вы исполняли приказания Лайонстон, прямо здесь, на мятежной планете. Может ли кто-нибудь из вас сказать: «Конфликт интересов»?

– Деньги не знают ни лояльности, ни политических интересов, – ответил Нисон. – Гутман всегда был нам добрым другом.

– Могу поспорить, что был, – процедил Оуэн. Его тон становился все холоднее. – А когда по его ссудам придется платить, вы найдете деньги, выжимая их из своих должников. И Мист станет еще одной из планет, истекающих кровью досуха для поддержания богатства Голгофы.

Он оглядел стол, встретив только скучающие взоры или индифферентные пожатия плеч.

– Это бизнес, – сказал Дэйли.

– Это несправедливость, – возразил Оуэн. – А я поклялся кровью и честью положить ей конец. Что означает положить конец вам и вашей маленькой тепленькой системе. Может быть, я убью всех вас и посмотрю, будут ли ваши наследники более сговорчивы. Как бы там ни было, ваши деньги пойдут на поддержку Восстания, как это и намечалось. Как собирался сделать мой отец.

– Я так не думаю, – сказал Нисон. – Охрана! Взять его! Со всех сторон распахнулись двери, и в комнату вломилась небольшая армия охранников, вооруженных мечами, секирами и даже несколькими дезинтеграторами. Оуэн произнес про себя слово форсаж,и знакомая сила наполнила его. Он был сверхъестественно бодр и быстр, как будто до сих пор он провел всю жизнь во сне. Он чувствовал, что может сделать что угодно, пойти на любой риск и победить. Оуэн с трудом подавил в себе это. Так говорил форсаж, а не он сам. В последнее время он слишком много и часто им пользовался, несмотря на вытекающие из этого опасности, а он их знал. Но он полагался на изменения, происшедшие с ним в Лабиринте, которые должны защитить его от этих уродующих побочных эффектов. Другого выхода не было – работу нужно было сделать. Кровь стучала у него голове, билась в руке, сжимавшей меч, звала его на битву, и он ринулся в битву с улыбкой, которая могла с тем же успехом быть оскалом.

Охранники двигались, как в замедленной съемке, когда он бросился в самую гущу, зная, что немногие обладатели дезинтеграторов не отважатся пустить их в ход из боязни попасть в своих. С нечеловеческой быстротой и силой Оуэн орудовал ярко сверкающим мечом, и брызги крови летели во все стороны. Шестеро за столом орали, выкрикивая проклятия и истерические приказы, но их заглушал вопль охранников, падавших под мечом Оуэна, как бараны на бойне. Он мелькал среди них смертоносным призраком, слишком быстрым, чтобы его можно было остановить или хотя бы парировать его удар, и его меч трудно было разглядеть. Казалось, он находился одновременно повсюду, рубя и кромсая, и люди перед ним выли от ужаса и боли. На пол упала отрубленная у плеча рука, и пальцы ее отчаянно вцеплялись в пустоту. Тела падали в кровавую кашу, пропитавшую ковер, и уже не вставали. Выстрел дезинтегратора опалил огромный стол от края до края, не попав ни в кого, но оставив длинный след горящей древесины.

Теперь Оуэн смеялся, хотя в этом звуке было мало веселого. По всей комнате, от края до края, свирепствовала битва, кровь плескала на стены так, что окрасила их кармином. Шесть самых влиятельных людей Мистпорта отступили от горящего стола и жались друг к другу в углу комнаты, глядя и не веря своим глазам – один человек уложил всю их частную армию! А потом все вдруг кончилась. Оуэн Дезсталкер стоял посреди мертвецов и умирающих, улыбаясь улыбкой черепа. Он медленно огляделся. С его клинка стекала, капая на пол, струйка крови, запекшаяся кровь была на его одежде, и это была чужая кровь. Он даже не запыхался. Он обратил свою улыбку на шестерых повелителей Мистпорта, и те съежились от страха. Оуэн вышел из форсажа, но ожидаемая усталость на него не свалилась. Он по-прежнему чувствовал, что может победить целый город, если надо будет. Шанс выполз из-под горящего стола, под которым он нашел себе убежище.. Оуэн протянул ему руку, чтобы помочь подняться, и Шанс отпрянул назад. Он встал на ноги, глядя на Оуэна новыми глазами.

– У них не было шансов. Ты перерезал их, как скотину. Бога ради, что ты такое?

– Я – Дезсталкер, и ты этого не забывай. Он повернулся к шестерым, сбившимся в угол. Мало кто из них решился встретиться с ним глазами. Оуэн неторопливо двинулся к ним, небрежно ступая по неподвижным телам. Под его ногами хлюпал пропитанный кровью ковер. Стэйси, адвокат, посмотрел на Оуэна с чем-то похожим на вызов.

– Ты – чудовище; но тебе все равно нас не победить. У нас деньги. Мы можем нанять еще людей. Мы можем нанять целую армию, если это будет нужно.

– Давайте сюда вашу армию, – сказал Оуэн. – Пусть приходят. Вас они все равно не спасут.

– Ты не можешь нас убить, – выдавил Нисон. – Если мы умрем, затеется такое дело о наследстве, что деньги завязнут надолго. Возможно, на годы. И никто их не сможет тронуть.

– Меня ничто не остановит, – произнес Оуэн. – Ни вы, ни закон, ни вся эта проклятая Империя. Ваш день кончен, со мной пришла ночь.

– Ты сумасшедший! – воскликнул Дэйли. – Прямо как твой отец!

– Мой отец стоил сотни таких, как ты! – повысил голос Оуэн, откладывая меч в сторону. Злость кипела в нем, и он хотел сделать это голыми руками. Внутри него снова ревела сила форсажа и, видимо, что-то еще. Не обращая внимания на огонь, Оуэн схватил длинный тяжелый стол, оторвал его от пола и разорвал пополам. Бросив на пол зиявшие зазубринами куски, он двинулся на шестерых тайных хозяев Мистпорта. Те с криком бросились к двери. Шанс за ними. Они бежали через приемную, зовя на помощь, а Оуэн шел за ними по пятам.

Теперь он был больше чем человек – почти разъяренная стихия. Его разум проносился бурей по коридорам и комнатам, сметая все на своем пути. Падали стены, летели осколки кирпичей, рассыпалась в пыль известка. В полах и потолках разверзались огромные дыры. Дерево вспыхивало и горело резким неестественным пламенем. С криками бежали люди, а за ними каменным градом осыпались потолки. Волнами вздувались покрытые коврами полы, поднимаясь и лопаясь в нескончаемом землетрясении, и за всем этим шел Оуэн Дезсталкер, молчаливый и беспощадный, круша огромный Дворец Гильдий, как сокрушит когданибудь Империю, которую тот представлял.

Несколько храбрых охранников пытались его остановить, но были сметены в сторону. Двери срывало с петель и выкидывало из дверных проемов. Лопались окна, шрапнелью летало битое стекло. Рассеянные ветром бумаги летали в воздухе, словно испуганные птицы. Коробились стены, и повсюду били фонтаны из разорванных водопроводных труб. Трещали и искрились оголенные провода. Казалось, что все здание воет от боли, медленно разрушаясь. И Оуэн Дезсталкер шел сквозь крики и хаос, и думал он, что это хорошо. Какая-то храбрая душа выпалила в него из дезинтегратора, но энергетический пучок, не причинив вреда, отскочил в сторону. Ничто сейчас не могло ни повредить его, ни остановить.

Он достиг последней двери, той, через которую вошел во Дворец Гильдий. Вылетевшая из проема дверь упала перед толпой собравшихся поглазеть, что здесь творится. Они переговаривались и кричали, глядя на рушащийся Дворец. Но когда Оуэн шагнул на улицу, все внезапно замолчали и отступили. Они почувствовали в нем и вокруг него силу, колебавшую воздух, подобно биению гигантского сердца. Оуэн мысленно просканировал то, что осталось от здания, убедился, что внутри никого не осталось, а затем обрушил его окончательно одним переворачивающим движением. Улицу наполнил гул рушащейся каменной кладки. Из пустых оконных и дверных проемов повалил дым, и в один момент здание, бывшее одним из величественнейших дворцов Мистпорта, стало всего лишь грудой камней. Медленно наступила тишина, нарушаемая только приглушенными звуками оседающих развалин. Здания вокруг стояли совершенно неповрежденные. А сотворивший все это один человек стоял и смотрел на то, что совершил его гнев. И думал он, что это хорошо. Оуэн медленно вобрал в себя выпущенную силу и заглушил ее. И снова стал просто человеком.

Вот тут и прибыла стража. Все десять человек. Они остановились поодаль, внимательно рассматривая место происшествия. Оуэн улыбнулся им.

– Частное дело. Попытка воспрепятствовать вступлению в права владения. Вам не о чем беспокоиться, джентльмены.

Стражники посмотрели на него, потом на то, что осталось от здания, потом друг на друга, после чего твердо решили, что долг настоятельно требует их присутствия где-нибудь в другом месте. К удаляющейся страже жалобно взывали шестеро, некогда управлявших Мистпортом, но не были услышаны. Стража в частные ссоры не вмешивается, и вообще здесь Мистпорт. Шестеро медленно повернулись к Оуэну, который стоял перед ними, неприятно улыбаясь.

– Вы, бедные сукины дети, на Голгофе и пяти минут не прожили бы, – спокойно сказал он. – Вас бы съели живьем и еще закуски попросили бы. А теперь делайте, что вам сказано, и вам будет предоставлен шанс остаться в живых и сохранить при себе наиболее важные органы. На колени!

Они выполнили приказание. О борьбе им уже думать не приходилось.

– У вас новый босс, джентльмены. У власти снова Дезсталкер. Прямо с этого момента вы начнете копаться в своих потайных карманах и восстановите информационную сеть в том виде, как она была задумана моим отцом. Как средство сбора и пополнения информации, чтобы защищать народ Миста и служить ему, чтобы хранить его от нападения извне и вредных влияний. Вы также оплатите проектирование и установку новых систем обороны этой планеты. В связи с ослаблением пси-щита вследствие эсперной чумы вам потребуется сильная высокотехнологичная система для его поддержки. Приступайте к выполнению. И последнее: деньги моего отца всегда предназначались для того, чтобы облегчить жизнь населению этого города и сделать эту жизнь справедливее. В этом направлении я ожидаю от каждого из вас широкомасштабных, но практических планов в письменном виде и в течение недели. Если кто-нибудь опоздает, я прибью его к стене, чтобы поощрить остальных. И это не метафора.

– Но... но у нас есть акционеры, – позволил себе возразить Нисон. – Люди, перед которыми мы отвечаем. Они никогда не позволят все это...

– Шлите их ко мне, – предложил Оуэн Дезсталкер. – Я сумею их убедить. У кого-нибудь еще есть что сказать? Нет?

Отлично. Вы быстро учитесь. Отныне вы, шестеро задниц, будете выполнять мои инструкции с точностью до буквы или я вас наизнанку выверну. Медленно. Это ясно?

Все они энергично закивали, а Оуэн повернулся к ним спиной и зашагал по улице. Он все еще ощущал силу, дарованную ему Лабиринтом, обернутую вокруг него, как удобный плащ. Лабиринт изменил его, и он еще сам до конца не понимал как, но сила была реальной, и он упивался ею. Он чувствовал, что может совершить что угодно, если направит на это свой разум. И это было прекрасное ощущение – способность делать то что нужно таким простым и прямым способом.

– Ты осознаешь, – спросил Оз, – что двигаешься в неверном направлении, если хочешь направиться обратно в центр города?

– Заткнись, Оз. Я осуществляю драматический уход. Он решил, что должен пойти в номера, которые были для них заказаны, и посмотреть, как там Хэйзел и Джон Сильвер. Ему не терпелось увидеть лицо представителя службы безопасности, когда он скажет ему, что сотворил с Дворцом Гильдий. Кто знает, это может даже на Хэйзел произвести впечатление – хоть и слабое. Она его беспокоила. Несмотря на новую внутреннюю силу, он все еще не мог почувствовать ее присутствие с помощью их ментальной связи. Кроме того, ему хотелось поговорить с Хэйзел об этой новой силе и о том, что это за ощущение. Возможно, у Хэйзел она тоже есть. Им нужно так много обсудить. Оуэн Дезсталкер шагал по улицам Мистпорта, и клубящиеся туманы сами расступались с его пути.

Хэйзел д'Арк и Джон Сильвер, старые мошенники и еще более старые друзья, сидели по бокам горящего камина, потягивали горячий шоколад из пупырчатых фарфоровых кружек и глядели на небольшой фиал черной Крови, стоявший рядом на столе. Он был очень обыкновенным с виду, но ведь по-настоящему опасные вещи никогда такими не выглядят. Оба они знали, что он может сделать как с ними, так и для них, и то, что они колебались, было признаком их силы воли. Кровь Вампиров, синтетическая плазма искусственных людей. Всего несколько капель давали обычному человеку силу, быстроту и уверенность. До тех пор, пока человек ее принимал. Кровь давала человеку ощущение удивительной бодрости и оживления, будто нормальный мир был всего лишь зловещим, серым, удручающим ночным кошмаром, от которого человеку удалось пробудиться. Конечно, эффект был недолгим, и постепенно для его достижения нужны были все большие дозы. И медленно, от дозы к дозе, Кровь сжигала человека изнутри. Она была создана, чтобы возвращать к жизни мертвых Вампиров и делать их суперменами. Никогда не предполагалось ее сосуществование с обычным человеческим организмом.

Но люди желали ее, нуждались в ней, дрались и убивали из-за нее, и потому всегда находились те, кто был готов синтезировать и продавать ее – за соответствующую цену. Особенно на такой планете, как Мист.

– Это действительно очень просто, – говорил Сильвер. – Как шеф службы безопасности космопорта, я имею доступ ко всей конфискованной на улицах Крови. А поскольку я контролирую все компьютерные записи, никто не заметит, если пару капель иногда сэкономлю – для себя и нескольких особо близких друзей. Чтобы управлять такой чертовой дырой, как Мистпорт, нужен костыль, на который можно опереться. И совсем не во всех нас сидит желание быть неподкупным героем – вроде инвестигатора Топаз. Я не наркоман. Я в силах это контролировать. Но в тебе я не уверен, Хэйзел. Ты всегда была жадной ко всему. В прошлый раз ты чуть не загнулась, когда отвыкала. Ты действительно хочешь пройти через это снова?

Хэйзел уставилась в свою кружку, не поднимая на него глаз. – Ты не знаешь, какой на мне груз, Джон. Так много всего случилось за короткое время. Только что я была просто мелкой сошкой вне закона, ни для кого, кроме себя самой, не интересной и не важной, и вот я – повстанец, и за моей головой охотятся. В том числе некоторые из тех, которых я считаю на своей стороне. Пока я дерусь и спасаюсь бегством и у меня нет времени думать, все в порядке, но сейчас... Каждый мой поступок имеет вес, каждое мое слово имеет последствия не только для меня, но и для всего этого чертова Восстания. Из меня сделали героя и лидера и ждут, что я буду безгрешной.

Так мало этого! Что-то случилось со мной на планете Вольфлингов, Джон. Что-то... изменило меня. Я уже нечто большее, чем раньше, и я все время боюсь. Мне кажется, что я – уже не я. У меня дурные сны, и я не знаю, помню я прошлое или предвижу будущее. Теперь я способна делать такое, чего не могла раньше. Странные и ужасные вещи. И помогает мне только Кровь. Она... дает мне устойчивость, успокаивает... Помогает верить, что я все еще человек.

Она поставила кружку, протянула руку, и стеклянный пузырек с Кровью вспрыгнул со стола в ее ожидающую ладонь. Сильвер посмотрел на нее с удивлением.

– Не знал, что ты эспер, Хэйзел.

– Я не эспер. Я что-то другое. Нечто... большее. Она отвинтила крышку пузырька и осторожно понюхала черную жидкость. Ее ноздри раздулись от знакомого запаха – густого запаха дыма, бьющего в голову. Хэйзел глубоко вдохнула, впитывая его легкими, и по жилам ее проскочили искры. Осторожно наклонив фиал, она уронила каплю Крови себе на язык. Быстро сглотнула, чтобы как можно меньше чувствовать непередаваемо горький вкус, потом закрыла склянку и поставила ее обратно на стол – чтобы не подвергаться соблазну выпить еще каплю. Она откинулась на спинку кресла и застонала, когда внутри, пробегая огнем по жилам, разлилось знакомое тепло, возвращая силу и уверенность. Груз забот, обязанности и сомнения, терзавшие ее, отошли, и впервые за последние дни расслабились мышцы лица. Она медленно улыбнулась. Ей было хорошо. Ни с чем не сравнимое чувство – ни о чем не заботиться.

Сильвер смотрел на нее из своего кресла, ничего не предпринимая, пока не убедился, что Хэйзел уже глубоко под кайфом. Он собирался составить ей компанию, но, вспомнив о том, какова была Хэйзел в худших своих приступах наркомании, передумал. Он не был наркоманом и был способен себя контролировать. И он остался трезвым, потому что был уверен, что он нужен Хэйзел, чтобы за ней присмотреть. В тот самый момент, когда он об этом подумал, ее полузакрытые в дреме глаза внезапно распахнулись и она вскочила на ноги, дико озираясь вокруг. Сильвер тоже быстро оказался на ногах, поставив свою кружку на стол, чтобы схватить Хэйзел за руки выше локтей. Она, казалось, этого не заметила, а руки у нее были тверды, как стальные прутья. Сильвер внимательно за ней наблюдал. С потребителями Крови нужна осторожность, если ты сам не принял. Со своей новой силой они могут убить обычного человека в мгновение ока, и им будет наплевать, пока Кровь не выветрится. Хэйзел оглядывалась, неистово вращая головой, и с внезапно осунувшегося лица глядели огромные тревожные глаза.

– Хэйзел! – позвал Сильвер, тщательно стараясь говорить спокойным и ровным голосом. – Что случилось? Что не так?

– Действие. Оно другое, – заплетающимся языком проговорила Хэйзел. – Я другая. Мне не надо было принимать кровь здесь. Когда столько эсперов вокруг. Они... задевают меня. Я не могу различить, что у меня в голове, а что снаружи. Эта Кровь... она пробуждает во мне что-то. Такое, о чем я даже не знала, что оно во мне есть. Я вижу,Джон, я многое вижу. От меня больше ничто не скрыто.

Она уставилась на стену перед собой, и стена исчезла. В тот же миг Сильвер понял: он видит то же, что и она. Ее сознание связалось с его разумом, чтобы показать, что происходит в соседней комнате. Молодой взломщик по имени Кот высыпал на стол ярко сияющие драгоценности из кожаного мешочка, а скупщица краденого, женщина по имени Сайдер, смеялась и хлопала в ладоши. Хэйзел повернула голову, и стена вернулась на место. Она посмотрела на противоположную стену, и та исчезла, представив взору игроков в карты, переходящих от игры к спорам и взаимным обвинениям.

Сильвер попробовал ее встряхнуть, но не смог сдвинуть и на дюйм. Она внезапно обратила свой взгляд на него, и в это мгновение он почувствовал себя совершенно прозрачным, будто она видит его насквозь; все хорошее и плохое, и все между ними было увидено в мгновение ока. Казалось, Хэйзел стала больше Сильвера и громоздится над ним, как некое древнее божество без крупинки милосердия или сочувствия. Он отступил, отдернув ладони от ее рук, будто обжегшись. Взгляд Хэйзел обратился внутрь, и вокруг нее стали возникать и пропадать образы. Видения приходили и уходили в секунду, в них мелькали места и лица, из которых Сильвер некоторые узнал.

Старый человек в мундире привратника, измученный, сломанный жизнью, сгорбившись, сидел на койке.

– Они сломали меня. Поищите себе другого спасителя и вождя.

Затем он исчез, и его место занял Оуэн, истекающий кровью из дюжины ран, воздевающий меч, чтобы отразить невидимого врага.

– Когда увидишь просвет, беги, Хэйзел. Я их задержу. Толпа теней ринулась вперед со всех сторон, и он исчез под ними, все еще размахивая мечом. Все погасло, и возникла ухмыляющаяся Руби Джорни.

– Я встряла в это дело только ради добычи. Сильвер попробовал опять протянуть руку к Хэйзел, но не смог до нее дотронуться. Ее воспоминания имели силу реальности.

Руби сменила высокая, одетая в меха хищная фигура, и Сильвера будто молнией стукнуло – это же легендарный Вольфлинг! Огромная фигура посмотрела прямо на Сильвера и сказала:

– Печальная и горькая это честь – быть последним из своего рода.

Вольфлинга сменил хэйден с сияющими золотыми глазами. За ним высоко громоздились обширные соты из золота и серебра, покрытые толстой коркой льда. Давно утраченная Гробница хэйденов. Измененный по имени Тобиас Мун глянул на Сильвера и произнес своим скрипучим, нечеловеческим голосом:

– Все, чего мы всегда хотели, – это свобода. И тогда лед растаял, в воздухе появились странные цвета и исчезли, и вышли из Гробницы хэйдены, великие, славные и совершенные до невероятия. А потом опять был только Оуэн, печально глядящий Хэйзел в глаза:

– Нельзя бороться со злом, став на сторону зла. Хэйзел повернулась, и Оуэн растаял, когда она посмотрела на Сильвера. Их глаза встретились, и появились новые видения. Сильвер, заключающий сделки с мошенниками и подонками общества, чтобы сохранять порядок на улицах Мистпорта. Сильвер, платящий костоломам вроде Маркуса Раина, чтобы они не мешали работе его сети распространителей Крови. Сильвер, глядящий в другую сторону, пока его люди выживают или устраняют конкурентов методами погрубее. Видения исчезли, и Хэйзел смотрела на Сильвера новыми, холодными глазами.

– Всего несколько капель, время от времени, для себя и особо близких друзей? Фигня. Ты держишь свою сеть распространителей наркотика, опутавшую весь город. Сколько народу ты посадил на плазму, Джон? Сколько окоченевших трупов наркоманов лежит в опустевших комнатах, потому что они не смогли осилить твоих цен?

– Не знаю, – ответил Сильвер. – Пытаюсь об этом не думать. Я только... кручусь кое-как, как и каждый в Мистпорте. Сразу после эсперной чумы началась сумасшедшая инфляция. Деньги не стоят и половины своей прежней цены.

Все, что я накопил, сгорело. Если не я, то кто-нибудь другой, и ты это знаешь. Я никогда не хотел никому причинять вред, но...

– Да, – перебила Хэйзел. – Но. Всегда это «но», правда? Сильвер шагнул вперед, протянув ей руку. Она схватила ее, и он сморщился от ее грубой, неумолимой силы. Она холодно ему улыбнулась:

– Спектакль не окончен, Джон. Ты видел прошлое и настоящее. А сейчас будет будущее, готовы мы к нему или нет.

Ее рука сжалась сильнее, и Сильвер вскрикнул, когда комната, окружавшая их, растворилась и вместо нее возник хаос. Люди с криками бежали по улицам Мистпорта. Горели дома. Небо было забито идущими на штурмовку грависанями. Сквозь поднимающиеся облака черного дыма били лучи дезинтеграторов. Смерть была повсюду. Боевые машины проламывались через городские стены. Вниз по Осенней реке, мутной от крови и забитой трупами, плыли горящие баржи. И над всем этим стоял крик – нескончаемый крик, в котором не было ничего человеческого. Хэйзел отпустила руку Сильвера, и реальность обрушилась на них вместе с вернувшейся на место комнатой. Сильвер отступил на шаг, дрожа всем телом, весь еще погруженный в мерзкую вонь пролитой крови и горящего мяса, еще слыша ужасный бесконечный крик. Хэйзел стояла и смотрела на него, холодная и неумолимая, как всякий оракул.

– Это будущее, Джон. Твое и мое. И ты помогал ему прийти. Что-то Плохое надвигается на Мистпорт. Что-то Очень Плохое. И скоро оно будет здесь. И вдруг она неожиданно опять стала обычной Хэйзел. Покров силы и величия исчез мгновенно, и она опять опустилась в свое кресло у огня – маленькая, усталая и очень, очень уязвимая. Сильвер медленно двинулся вперед и сел в свое кресло лицом к ней. Его подмывало с криком броситься вон из комнаты, но чтото его не пускало. Он был напуган до смерти, увидев, чем стала она, его старый друг, но не мог дать ей это заметить. Он был нужен ей, он, старый друг и товарищ, и хотя в жизни он много сделал такого, чего даже он сам стыдился, но, черт побери, Джон Сильвер не бросит друга в беде. Они долго сидели в молчании. Единственным звуком в комнате было спокойное потрескивание охваченных огнем поленьев. Казалось, что в комнате очень холодно.

– Что с тобой стряслось, Хэйзел? – спросил наконец Сильвер. – Никогда раньше у тебя таких сил не было.

Хэйзел устало улыбнулась.

– А с тобой что стряслось, Джон? Что стряслось с теми людьми, которыми мы когда-то были?

– Когда мы были молодыми, все было проще, – заметил Сильвер, глядя в огонь, потому что так было проще, чем смотреть на нее. – Ты была наемником, я пиратом, и оба мы верили, что предназначены для большего. Мы стали артистичнейшей группой мошенников. Помнишь, как мы три года вели эту аферу – Ангела Ночи? Хотя моим любимым всегда было последнее надувательство с потерянной Звездной Заставой. Я получал огромное удовольствие, составляя карты. Такие убедительные – просто произведение искусства. Эту аферу мы могли бы гонять до сих пор, кабы не невезение.

– И жадность, – заметила Хэйзел.

– – Это тоже.

– Тогда все было проще. Мы – против них, и мы забирали деньги только у тех, кто был в состоянии их потерять. Простые, невинные дни. Но мы изменились, ушли от этого. Мы не те, кем были. Поменялись наши друзья и компаньоны, и общего у нас осталось только воспоминания и Кровь. И ни то, ни другое уже не утешает меня, как раньше. Можем ли мы сейчас верить друг другу, Джон?

– Должны, – ответил Джон. – Больше никто нам не поверит.

– Оуэн поверит, – возразила Хэйзел. Сильвер заставил себя посмотреть на нее.

– Ты его лучше знаешь. Что он на самом деле собой представляет, этот Дезсталкер?

– Он хороший человек, хотя и не осознает этого. Герой. Настоящий. Отважный, преданный. И слишком честный, черт подери, чтобы ему самому было от этого хорошо. Он закончит тем, что полностью возглавит это Восстание. Не потому, что он этого хочет, а потому, что он лучше всех подходит для этой работы. Он отличный парень, но слишком много есть такого, чего ему не понять. Про такие вещи, как давление, и ответственность, и незащищенность, которые людей послабее, вроде нас с тобой, толкают к Крови, или выпивке, или случайным связям. Ему в жизни никогда не был нужен костыль для опоры. Он просто видит, что правильно, а что нет, и делает то, что правильно, все время ноя и никого этим не обманывая. Хороший человек в плохие времена.

– Ты любишь его? – спросил Сильвер.

– Этого я не говорила.

Сильвер понимал, как нужно поступить. Он приблизил свое лицо к ее лицу. А потом он ее поцеловал. И оба понимали, что это – прощание. И именно в этот момент в комнату вошел Оуэн Дезсталкер и увидел их. Он остановился прямо на пороге, ничего не говоря, а Хэйзел и Сильвер отпрянули друг от друга и вскочили на ноги. Долгое время никто ничего не говорил. Хэйзел глубоко дышала, но не покраснела. Сильвер видел, как рука Оуэна упала на рукоятку меча на боку, видел холод в его глазах, и понимал, что очень близок к смерти. Не потому, что Оуэн ревновал, а потому, что эта еще одна скрытая от него тайна, еще одно предательство могли оказаться последней каплей, переполнившей чашу. А потом глаза Оуэна натолкнулись на фиал с Кровью, стоявший на столе, и все изменилось. Он знал, что это такое и что это значит, и гнев его стал уступать место страшной усталости.

– Значит, вот в чем дело, – сказал он без выражения. – Неудивительно, что наша ментальная связь сдохла – при этой гадости у тебя в голове. И давно ты ее принимаешь, Хэйзел?

– Достаточно.

– Где ты ее достала?

– В городе хэйденов. Мун был очень предупредителен. – В тоне Хэйзел звучал то ли вызов, то ли просьба о понимании, то ли и то, и другое. – Мне это нужно, Оуэн.

– Почему ты не сказала мне раньше?

– Потому что я знала, как ты среагируешь! Ты не понимаешь, какой на мне груз!

– Мы были вместе с самого начала. Через что это ты такое прошла, через что не прошел бы я? Черт побери, Хэйзел, я же завязан на то, как ты здесь, в Мистпорте, сделаешь свою часть работы! Не могу же я один сделать все! И работа у нас тут важная!

– Да знаю я! – Хэйзел свирепо глядела на него, сжимая кулаки. – Ты на меня завязан. Подполье на меня завязано, все это проклятое Восстание на меня завязано! Кому-нибудь приходило на ум, что я могу устать нести такую тяжесть? Не можем мы все быть суперменами, как ты, Оуэн. Не можем мы все быть героями. У тебя в жизни не было ни минуты нерешительности, правда? Ты всегда знал, как должно поступить и что должно сказать. Но мы не можем все быть идеальными!

– Я не идеален, – ответил Оуэн. – Просто делаю свою работу. И от тебя я ждал не большего.

– Ты меня не слушаешь, – сказала Хэйзел. – Ты никогда меня не слушаешь.

– Почему ты никогда не говорила мне про себя и Сильвера?

– Потому что это не твое дело!

– Ты никогда не рассказывала мне о нем. Ты никогда не рассказывала мне о Крови. О чем еще ты мне не говорила? Мне казалось, я могу тебе доверять, Хэйзел. Я думал, что могу доверять хотя бы тебе.

– Видишь? Ты опять это делаешь! Пытаешься переложить всю тяжесть на мои плечи, а сам остаться жертвой обстоятельств! Черт с ним со всем, и черт с тобой, Оуэн Дезсталкер, я больше не собираюсь тащить эту тяжесть. Я устала от груза твоих нужд и ожиданий! И я устала от тебя...

– Ну да, – проговорил Оуэн. – Зато у тебя есть он и яд, которым он тебя поит. Все что угодно, только бы не вырасти и не стать взрослым и ответственным человеком. Не поддерживать тех, кто от тебя зависит. Не заботиться о людях, которые заботятся о тебе. Он тебе нужен? Получи его целиком. А я пойду подышу свежим воздухом.

И он повернулся и вышел вон, хлопнув за собой дверью, потому что в нем клокотала такая ярость, что иначе он бы ее ударил, а они оба знали, что этого она никогда не сможет ни забыть, ни простить. И еще потому, что он так хотел убить Джона Сильвера, что ощущал это желание физически, как вкус во рту. Он думал, что он и Хэйзел, что когда-нибудь, может быть... Но он много чего думал, и никогда ничего не получалось так, как он хотел. Столько он уже потерял того, что было ему дорого. И не следует удивляться, что единственную женщину, которую он любил, у него тоже отнимут.

Ему не надо было возвращаться в Мистпорт. Здесь все всегда выходило неправильно. И не то, чтобы он возлагал надежды на Хэйзел. Она всегда шла своим путем и дальше всегда будет, и он это знал. Но думал что она решит идти вместе с ним, хотя бы временно. Она могла бы обратиться к нему с тем, что ее беспокоило. Могла бы рассказать ему о Крови. Он постарался бы понять, помочь, потому что он знал, что такое груз ответственности. Всю свою жизнь он провел в попытках жить достойно имени Дезсталкера.

Тяжелыми шагами он спустился по лестнице и протолкался сквозь плотную толпу в таверне. Кое-кто, казалось, хотел было возмутиться, но, увидев его лицо, решил воздержаться. Эти люди умели распознавать расхаживающую смерть по внешнему виду. Толкнув дверь, Оуэн шагнул на улицу, и холодный воздух ударил в лицо, отрезвляя, как пощечина. Дверь захлопнулась, отрезая его от шума таверны, и он прислонился к ней спиной, преодолевая свою ярость, снова беря ее под контроль. Всего мгновение ему понадобилось, чтобы заметить вещь для Мистпорта, мягко говоря, необычную: улица была совершенно пуста. Из темнеющих окон выглядывали лица, словно ждали чего-то. Оуэн оттолкнулся от двери, его руки легли на рукоятки меча и дезинтегратора. Здесь была опасность, близкая и готовая к атаке. Он учуял бы ее раньше, если бы не был так поглощен собой. Внезапно на противоположной стороне улицы появились три человека; их взгляды были устремлены на него. Или они были телепортерами, или, что вероятнее, скрывали свое присутствие телепатическим щитом. На вид они не представляли собой ничего особенного – среднего роста, с обыкновенными лицами, одетые в обычные в Мистпорте густые меха. Но в них таилась сила. Оуэн чувствовал ее, хотя и не осознавая в точности ее природу. Человек, стоявший в середине, выступил вперед. На бледном лице выделялись черные глаза.

– Ты приобрел врагов, Дезсталкер. Твоей смерти требуют влиятельные лица.

– Отлично, черт подери, – сказал Оуэн. – Господи, как я перепугался. Так что вы трое собираетесь делать? Напасть на меня? Знаете, я сейчас не в настроении, так почему бы вам не начать драпать прямо сейчас? А я вам дам пять минут форы.

Человек в середине только усмехнулся и покачал головой.

– Время умирать, Дезсталкер.

Внезапно земля под ногами Оуэна качнулась, и он потерял равновесие. Он схватился за меч, а улица перед ним раскололась, и в ней открылась яма, от которой во все стороны побежали неровные трещины. Из расщелин брызнул кровавый свет, а воздух вдруг наполнился запахом серы и зловонием горящей плоти. Из дыры, откуда-то из далекой глубины, послышались крики ужасной агонии неисчислимой людской массы. Земля снова содрогнулась, и, пока Оуэн пытался сохранить равновесие, его бросило вперед, к огромной трещине и всему, что в ней было. Он почувствовал исходящий из расщелины невероятный жар, пот выступил на его лице. Меха на нем почернели и задымились, голая кожа лица и рук покраснела и начала болеть, когда его качнуло еще ближе к отверстию в улице. Он старался удержаться на краю пропасти, а вокруг кипел багровый воздух. Вопли и серная вонь стали почти непереносимыми. Из трещины взлетели обрывки стальных цепей с металлическими шипами, которые продрали его одежду и глубоко впились в плоть. Оуэн вскрикнул, когда цепи с лязгом натянулись и стали медленно и безжалостно тащить его в трещину и ниже, в Ад, где ему и было место.

Но даже на самом краю вечных мук Оуэн все еще не сдавался. Он напряг все силы, и цепи лопнули; оборванные концы их скрылись в расщелине. Поднимавшийся из трещины жар мог сжечь его до обугленных костей, но он его выдержал, и медленно в его мозгу сформировалась мысль: «Я в это не верю. Ничему этому не верю». И в тот же миг трещина и адское пламя исчезли, а улица стала такой, как была. Оуэн глубоко дышал холодным, бодрящим воздухом и смотрел на троих на противоположной стороне улицы.

– Проецирующие телепаты, – сказал он спокойно. – Достаточно сильные, чтобы создать иллюзию в мозгу другого человека и настолько убедить его в ее реальности, что он погибает вместе с его созданным образом. Довольно редко встречаются в Империи, но, видимо, не на планете эсперов. Отлично, джентльмены, вы показали, на что способны. Теперь позвольте мне.

Внезапно над ними заклубились грозовые тучи, и молния пронзила телепата, стоявшего в середине. Сила заряда убила его мгновенно, а оставшихся двух сбила с ног. Молния ударила опять, и погиб второй человек. Единственный выживший отползал назад по грязи и снегу, уставившись на Оуэна дикими, отчаянными глазами.

– Молния не настоящая! Я в нее не верю!

– Это как хочешь, – заметил Оуэн. – Но она вполне реальна. И грозам наплевать, веришь ты в них или нет. Я работаю только с реальностью.

Эспер с трудом сглотнул.

– Если ты сохранишь мне жизнь, я скажу, кто меня нанял.

– Я знаю, кто тебя нанял, – ответил Оуэн. – Видимо, я преподал этим бизнесменам недостаточно серьезный урок. Может быть, твоя смерть убедит их.

– Но... Я капитулирую! Я сдаюсь!

– У меня нет жалости к наемным убийцам. Эспер стал насылать новые наваждения, но они промелькнули вокруг Оуэна бледными привидениями лишь на мгновение, не в силах пробить его ментальные щиты. Эспер смотрел на Оуэна отчаянным взглядом.

– Ты справился с нами тремя. Это невозможно. Ты не человек!

– Нет, – согласился Оуэн. – Уже нет. Теперь заткнись и умри.

Молния ударила еще раз, и эспер погиб. И в тот же момент на улицу со всех сторон высыпала небольшая армия тяжело вооруженных людей. Они двигались быстро, чтобы окружить его, отрезая все пути отхода. Вид у них был зловещий, решительный и весьма профессиональный. Оуэн был поражен. Их тут вполне могла набраться сотня. Нисон и его друзья по бизнесу, очевидно, обшарили все городские притоны, чтобы собрать такое войско.

Оуэна заманили в капкан, и он это знал. После всех уже затраченных усилий ему пришлось напрячь свои новые ментальные способности до предела, чтобы произвести три удара молнии, и больше в нем этих сил не осталось. У него был трудный день; меч оттягивал руку; он смертельно устал, и все кости болели. И все это ни черта не значило. Он был Оуэн Дезсталкер, и обуянный адским безумием, и это безумие надо было на ком-то сорвать.

Ему вспомнилось пророчество юного эспера, что он встретит смерть на улицах Мистпорта один, без друзей, в битве без малейшего шанса на успех. Оуэн рассмеялся, и некоторые из стоявших перед ним вздрогнули от этих зловещих звуков. Это был смех человека, которому нечего терять. Оуэн Дезсталкер поднял меч, улыбнулся своей улыбкой мертвой головы и перешел на форсаж. С боевым кличем Семьи «Шандракор!» он бросился на врагов, напиравших со всех сторон, и остался только лязг стали о сталь.

Резня и бойня бушевали в узкой улочке, кровь текла ручьями по булыжнику мостовой, а потом Оуэн стоял триумфатором посреди кучи мертвых и умирающих, истекая кровью из бесчисленных ран, но не сломленный, смеясь при виде бегущих от него сломя голову уцелевших наемников.

Вот тебе и дурацкое пророчество.

Оуэн остановил форсаж и снова оказался до последней степени измотан. Шок защищал его от боли многочисленных ран, но он знал, что должен лечь и отдохнуть, чтобы его смогло исцелить наследие Безумного Лабиринта. Нельзя терять сознание посреди улицы – это может подпортить репутацию.

Достаточно твердой рукой он вложил меч в ножны и развернулся, чтобы вернуться в «Терновник», в свою комнату, но остановился, вспомнив Хэйзел и Сильвера. Снова встречаться с ними ему не хотелось. Не хотелось даже быть поблизости. Но он все же вошел в гостиницу и прошел в свою комнату. Потому что больше ему некуда было идти.

Имперский крейсер «Дерзкий» вышел из гиперпространства и лег на околопланетную орбиту возле Миста. В своей каюте капитан Барток, известный также под именем Барток Мясник, напряженно ждал какой-либо реакции от лежащей внизу планеты. Даже после Мэри Горячки выжившие эсперы планеты должны были атаковать любой имперский корабль в момент его появления. Но мгновения текли, и ничего не происходило, и Барток наконец позволил себе немного расслабиться. Новые экраны действовали. Теоретически ни один эспер или группа эсперов не могли обнаружить присутствие «Дерзкого», однако не было способа испытать экраны заранее.

Капитан Барток поднялся из своего широкого кресла и неторопливо двинулся по каюте – крупный, похожий на медведя, с медленными, неспешными движениями. Безупречный мундир, без пятнышка или пушинки, каждая складочка на своем месте. Хладнокровный и спокойный, Барток не доверял эмоциям, тем более своим. Они бывали всего лишь препятствием на пути эффективного выполнения служебных обязанностей. В большой и комфортабельной каюте царили растения, покрывавшие все стены и даже потолок. Лозы и цветы, колючие кусты и лианы переплетались друг с другом в борьбе за жизненное пространство. Стремились затмить друг друга огромные соцветия на причудливой растительности из сотни разных миров, живущие благодаря сложной гидропонной системе. Они наполняли воздух густым, тяжелым запахом, который казался терпимым только Бартоку. Он предпочитал растения людям. С цветами ему было проще, не в последнюю очередь потому, что они были предсказуемы и никогда не огрызались. На службе, где он никогда не мог расслабиться и никому не мог доверять, ему казалось, что яркие цвета и богатые запахи успокаивают, и он покидал уединение своей каюты только в случае абсолютной необходимости.

Бартоку было приказано вернуть Мист в лоно Империи. Честь, конечно, но честь чрезвычайно опасная. Разумеется, кроме него, никто не вызвался бы на это задание добровольно. Его предыдущее задание состояло в охране Склепов Спящих на планете Грендел. Шесть его звездолетов без всяких происшествий годами поддерживали карантин этой планеты, пока капитан Сайленс на «Неустрашимом» по приказу императрицы не спустился на планету и не обнаружил, что дикие ИРы с Шаба каким-то образом проскользнули через блокаду и ограбили Склепы. Даже теперь Барток понятия не имел, как это могло случиться. Его корабельные приборы и записи твердо свидетельствовали, что мимо них ничто не могло проскочить. И никто ни на одном из кораблей ничего не заметил.

Барток и его корабли были отозваны с позором, и по прибытии на Голгофу все, от Бартока до последних нижних чинов, были тщательно проверены эсперами и мнемотехниками, решительно настроенными обнаружить разгадку этой мистической истории. Крайности их методов довели некоторых испытуемых до смерти, а других до безумия, но найти не удалось ничего. Барток до сих пор с дрожью просыпается по ночам от страшных снов о том, что с ним проделывали. В конце концов он и выжившие члены экипажей были официально очищены от обвинений – только для того чтобы обнаружить, что им больше никто не доверяет. Барток не мог поставить им это в вину. Он сам втайне опасался, что Шаб мог запрограммировать его разум, вставить секретные пароли и инструкции, закопанные так глубоко, что никто не смог их обнаружить. Он не сомневался, что другим тоже приходила на ум эта мысль, и не удивился, когда получил назначение вернуться в Академию Флота инструктором. Это положило конец его карьере и дало возможность службе безопасности держать его под плотным наблюдением. А затем последовал призыв добровольцев для выполнения задания на Мист. Туда нужно было посылать только добровольцев – каждый понимал, что это почти верное самоубийство. Барток ухватился за эту возможность, как утопающий за соломинку. Шансы на успех его не волновали. Если его императрица говорит, что задание выполнимо, этого ему достаточно. И он отчаянно рвался доказать свою преданность, вернуть доверие и восстановить свое прежнее положение. Хотя он сам точно не знал, кого он хочет убедить: императрицу или себя самого. Лайонстон немедленно утвердила его начальником экспедиции. Отчасти потому, что его послужной список указывал, что он может выполнить задание, не считаясь с потерями, а еще – потому что в случае провала он и его команда не будут чрезмерной потерей. Барток это знал и был с этим согласен. Он и сам так считал.

Дверь вежливо дзинькнула и открылась, когда он рявкнул команду. Пригибая голову, чтобы не задеть свисающие с двери лианы, в каюту шагнул лейтенант Ффолкс в сопровождении репортера Тобиаса Шрека и его оператора Флинна. Тобиас, известный также под именем Тоби Трубадур, был улыбчивым, невысоким, полным, потеющим человечком с прямыми светлыми волосами, с цепким, как стальной капкан, умом и без каких бы то ни было моральных принципов, о которых стоило бы говорить. Такое сочетание делало его первоклассным репортером. Флинн являл собой тип человека долговязого и неуклюжего, с обманчиво честным лицом. Камера сидела у него на плече, как одноглазая сова.

Тоби и Флинн были персонально выбраны самой императрицей для освещения взятия Мистпорта в средствах массовой информации. На нее произвели сильное впечатление их материалы о Восстании на Техносе III, и она дала ясно понять обоим, что от данного назначения им благоразумнее было бы не отказываться. Если, конечно, их устраивает нынешнее местоположение их жизненно важных органов. Оба они не понимали, является это задание наградой или наказанием, но у них хватило здравого смысла не спрашивать. И потому Тоби и Флинн сказали: «Конечно, Ваше Величество. Спасибо, Ваше Величество», – и подумали, как же им, черт подери, там выжить.

Не было сомнений, что взятие Мистпорта предоставит первоклассные возможности для съемок того, как творится История, с изобилием крови и разрушений, которые так любит публика; также не было сомнений, что им предоставляется дьявольски верный шанс потерять головы. Защищающие свои дома и жизни повстанцы не будут разбираться, где там имперский солдат, а где честный журналист, выполняющий свою работу. Но, как сказал когда-то Тоби, войны и битвы дают самый классный материал, так что если ты хочешь сделать хороший репортаж со всеми вытекающими премиями и наградами, езжай туда, где разворачиваются события. Флинн в ответ на это дипломатично промолчал, как и в большинстве случаев.

Конечно, всегда существовала проблема имперской цензуры. Лайонстон нужен будет материал, где ее войска будут выглядеть хорошими, а мятежники – очень, очень плохими, и она не брезговала лично приказывать цензорам резать любой фильм, где показано иное. Дурные предчувствия Тоби и Флинна полностью подтвердились назначением официального куратора, приставленного к ним, чтобы наблюдать за их работой и охранять от опасностей. Лейтенант Ффолкс был военная косточка с головы до ног – высокий, худой, исполняющий приказы с точностью до буквы и никогда не упускающий случая угодить вышестоящему офицеру. Наверное, он даже спал по стойке «смирно», а за грязные мысли давал себе наряды вне очереди. Он ясно дал понять Тоби и Флинну и всем, кто его слышит, что журналисты и операторы, хоть без них и нельзя обойтись, – это мерзкие червяки, которые будут следовать его личным инструкциям до последней детали, если они хоть сколько-нибудь осознают, в чем для них благо. Их отказ воспринимать его всерьез, и то, что они за глаза называли его Глэдис, глубоко его расстраивали. Так же, как и их привычка быстро исчезать в противоположном направлении, увидев его приближение.

Тоби и Флинн с интересом изучали каюту капитана, пока Барток, не обращая на них внимания, неторопливо подрезал что-то маленькое и беззащитное. Ффолкс нервно ерзал, сомневаясь, не стоит ли ему вежливо кашлянуть, чтобы обозначить свой приход. Тоби и Флинна еще ни разу не приглашали во внутреннее святилище. В основном они были ограничены пространством своих гробов-кают, выделенных им Ффолксом подальше от остальной команды. Братание корреспондентов с экипажем было нужно меньше всего – отчасти чтобы до них не дошла не предназначенная для них информация, и от очень большой части – чтобы команда сама не научилась от них задавать неудобные вопросы. По отношению к команде офицеры Империи свято держались правила: меньше знаешь – крепче спишь.

Почти все свое время Тоби проводил, разрываясь между яростью из-за того, что его удалили от славы и наград, заработанных репортажами о Восстании на Техносе III, и растущей уверенностью, что вторжение на Мист будет одним из величайших событий современности и потому даст еще более лакомые возможности еще большей славы и больших наград. Если только удастся протащить стоящий материал мимо цензуры, как он сделал это на Техносе III. Ффолкса перехитрить можно без проблем. Это мог бы проделать заторможенный хомяк в свой несчастливый день и наверняка проделывал. Другое дело – капитан Барток. Тоби тщательно рассматривал миниатюрные джунгли капитанской каюты в поисках ключей к характеру капитана, которые можно было бы против него использовать.

Флинну, как и можно было предвидеть, было глубоко плевать. Он ненавидел все военное, от флота вообще до «Дерзкого» в частности, и его не волновало, кому это известно. Он был не из тех, кто радостно переносит тяготы дисциплины и придирки дураков – не в последнюю очередь из-за того, что самим фактом своего существования он противоречил всем видам правил и прекрасно об этом знал. Его вполне устраивала его личная жизнь гомосексуалиста и трансвестита, хотя любая из этих склонностей обеспечила бы ему арестантскую каюту, узнай об этом Ффолкс. Хотя Флинн утверждал, что может указать несколько родственных душ из числа младших офицеров. Сложившаяся ситуация мешала ему даже в предполагаемом уединении каюты надевать свои прелестные платья из страха, что это будет обнаружено вездесущими системами корабельной безопасности. Он ограничивался тем, что надевал кружевное нижнее белье и лишь слегка использовал незаметную косметику. Тоби жил в постоянном ужасе, что его оператор попадет в историю и его потащат в медицинскую лабораторию на экспертизу. Он отлично знал, что Барток этого не одобрит.

Словно ухватив последнюю мысль, Барток наконец отложил в сторону свои миниатюрные садовые ножницы и повернулся к посетителям. С холодным и беспощадным лицом он направился к Тоби и Флинну, которые, несмотря на отчаянный шепот Ффолкса, не сделали ни малейшей попытки встать по стойке «смирно». Барток остановился прямо перед ними, наклонившись так, что его лицо оказалось от них в неприятной близости, и когда он заговорил, голос его тоже был холоден, расчетлив и мог запугать каменную статую.

– Я ознакомился с вашими репортажами о бунте на Техносе III. Несмотря на техническую адекватность, ваш выбор сюжетов отстоит на полшага от государственной измены. Под моим командованием подобная чепуха не повторится. Мятежники – это враги и никогда не должны быть представлены в каком-либо ином свете. Вы ограничите свои репортажи записью побед моих войск и не будете снимать ничего, кроме явно указанного лейтенантом Ффолксом. Прямого эфира не будет, кроме как по моему особому приказу. Вся ваша работа будет записываться для последующей передачи, и мы с лейтенантом лично просмотрим каждый метр пленки до выпуска в эфир. Нарушение этих или любых других инструкций повлечет за собой ваш немедленный арест и замену, за которыми по возвращении на Голгофу последует обвинение в государственной измене. Это ясно?

– Каждое слово, капитан, – быстро ответил Тоби. Он улыбнулся и кивнул, показывая, что всей душой готов работать в команде, а про себя решил всегда снимать Бартока так, чтобы на экране он выглядел толстым и тупым. Угрозы и ограничения Бартока его ничуть не волновали. На Техносе III ему говорили почти то же самое, и там это его тоже не остановило. Каждый хороший репортер знает, что важно сначала протащить заснятое на возможно большее количество экранов, а потом уже спорить, когда властям слишком поздно что-либо предпринимать, не выглядя при этом мелочными. Конечно, до сих пор он не имел дела с Бартоком Мясником. Человеком, определенно предпочитавшим решать проблемы как можно более насильственным путем.

– Следуйте за мной, – неожиданно приказал Барток. – Я хочу, чтобы вы кое – что увидели.

Он прошествовал мимо них и покинул свою каюту, едва дав двери время убраться с его дороги. Тоби и Флинн обменялись удивленными взглядами и поспешили за ним. Ффолкс, как обычно, одиноко трясся в тылу. Барток проходил коридор за коридором, не обращая внимания на тех, кто отдавал ему честь, когда он проходил мимо, пока наконец не вступил на территорию, которая обычно была закрыта для двух журналистов. Тоби чувствовал нарастающее возбуждение. С момента, когда он впервые ступил на борт, он пытался обманывать, клянчить и угрожать, чтобы сюда проникнуть. Безуспешно. Каждый знал, что там заперто Нечто Большое, секретное оружие вторжения, но никто не знал, что именно. Те же, кто знал, занимали слишком высокое положение или были слишком напуганы, чтобы сказать. Все это довело интерес Тоби до точки кипения. А теперь он получит наконец возможность на это глянуть. Он исподтишка дал Флинну сигнал начать съемку. Выключатель камеры был имплантирован в организм Флинна и мог срабатывать без всяких внешних проявлений – удобный фокус, не раз уже использованный.

Наконец Барток подошел к массивной двери в судовой переборке, которую можно было открыть только после эсперного сканирования, и Тоби только старался не задымиться от нетерпения, пока эспер по другую сторону двери устанавливал их личности. Беглый взгляд на бледное лицо нервничающего Ффолкса позволял предположить, что тот никогда не видел ожидавшего их за дверью, но знал достаточно, чтобы не гореть желанием немедленно это увидеть. Наконец дверь распахнулась, и Барток проследовал внутрь с чуть не наступающим ему на пятки Тоби.

Перед ними лежал громадный зал, окруженный ребристыми стальными стенами. Большую его часть занимал огромный стеклянный бак. Его края достигали по крайней мере тридцати футов в высоту и уходили дальше, чем можно было разглядеть. В баке была густая бледно-желтая жидкость, постоянно ходившая медленными волнами, на манер сиропа. И плавала в этой жидкости огромная, темная, внушающая ужас масса, переплетенная с какими-то хитрыми устройствами, связанная с баком и окружающим миром бесчисленными проводами и кабелями. Масса эта бесформенно колыхалась – нездоровый конгломерат растворенных живых тканей, словно огромная раковая опухоль, погруженная в море гноя. Она ужасно воняла, и Тоби скривился, когда, зачарованный, медленно двинулся вперед. Он расслышал, как позади давится кашлем Ффолкс.

– Великолепно, правда? – спросил Барток. – Вот секрет нашего будущего успеха, единственное, что делает возможным вторжение на Мист. Эта штука все время проецирует экран, не дающий эсперам Миста и их технике обнаружить наше присутствие. У нее есть и другие способности, которые раскроются, когда начнется вторжение.

– Что это за штука, черт ее подери? – спросил Тоби. – Она живая?

– О, да, – заявил Барток. – Вы смотрите на самое последнее достижение биоинженерии. Ученые Империи забрали всех эсперов, заключенных на Девятом Уровне – тех, что остались после прерванного побега, и казнили их. Затем они извлекли тысячи мозгов и сплавили их ткани, чтобы создать единую конструкцию, которую вы видите. Тысячи живых мозгов, сплавленных вместе в один гигантский компьютер-эспер. Единый огромный эсп-глушитель, и более того. Им управляют мыслечерви, которые в прошлом контролировали заключенных – наследие Червемастера. Они вплавлены в мозговую ткань через правильные интервалы, чтобы следить за мыслительным процессом и управлять им. Черви формируют сырую сущность – гештальт, обладающую способностями, превосходящими прямую сумму способностей входящих в нее мозгов, и дают нам возможность сноситься с этой конструкцией посредством телепатии. Она называет себя Легионом.

– Разумы эсперов, – медленно произнес Тоби. – А они... живы там, внутри? Понимают, во что превратились? Барток пожал плечами.

– Никто точно не знает. Теперь они часть чего-то большего.

Тоби медленно приблизился, пока его лицо чуть не коснулось стекла. Он чувствовал, как неподалеку сзади Флинн спокойно снимает все на пленку. Ужас, который почувствовал Тоби от того, что было проделано с тысячами беззащитных людей, заставил его на минуту замолчать, но у него в мозгу уже бешено крутились мысли, как лучше представить все это зрителям. Они захотят узнать все про эту... эту мерзость, а он – единственный, кто может им рассказать. Он собрался с мыслями, взял их под жесткий контроль. Если хочешь сделать хороший репортаж, забудь о собственных переживаниях. Азбука репортера.

– Почему это зовется Легионом? – спросил он в конце концов.

Я Легион, потому что я – многие.

Псионический голос звенел внутри головы Тоби, будто разложившиеся голосовые связки трупа месячной давности. Голос кружился в его мозгу подобно ядовитой змее, корчась, извиваясь и оставляя за собой гнусный след. Это было безжалостное, жестокое вторжение, насилие над мозгом, и Тоби чуть не стошнило. От одного только присутствия этого голоса ему казалось, что он вывозился в грязи. Он изо всех сил старался сохранить над собой контроль, а голос продолжал.

Я все, чем был раньше, и больше, намного величественнее, чем сумма моих частей. Нет эспера, способного устоять передо мной. Их экраны падут, и я буду пировать на их разумах. Я возьму их в себя и высосу досуха. А Мист утонет в крови и страданиях.

Легион говорил одновременно многими голосами – ужасный хор противоречивых акцентов. Они были громкими и тихими, грубыми и пронзительными, все в одном. Неестественная смесь, невыносимо нечеловеческая. А фоном, как далекое море, накатывал и уходил голос тысяч проклятых душ, кричащих в Аду.

– Кто... кто именно сейчас со мной говорит? – спросил Тоби, пытаясь вернуть профессиональное спокойствие. – Мозги эсперов, мыслечерви, гештальт? Кто?

Но Легион не ответил и внезапно покинул сознание Тоби. Облегчение было ошеломляющим. Тоби попятился назад, отчаянно стремясь оставить побольше места между собой и ужасом в баке. Флинн быстро подскочил и поддержал его под локоть. А потом, как это ни удивительно, на вопрос Тоби сдавленным, тихим голосом ответил Ффолкс.

– Мы не знаем, кто с нами разговаривает. Нам представляется, что Легион все еще вырабатывает свою природу. Все, что мы знаем точно – это что у него есть самосознание и он ориентируется в обстановке, и что сила его растет. При теперешней силе он может без проблем уничтожить любой пси-щит, которым эсперы Миста могут от нас отгородиться, а без него они будут беспомощны.

– А какой же силы он достигнет? – спросил Тоби чуть успокоившимся голосом, когда эта тварь убралась из его головы.

– Мы не знаем, – ответил Барток. – Но вам не о чем беспокоиться. Физически Легион абсолютно беспомощен. Он не проживет и секунды вне своего бака. Без нашей технической поддержки и синтетической плазмы, в которой он плавает, Легион вообще не может существовать. Он абсолютно от нас зависим и знает это.

– Но вы до сих пор не знаете, что он собой представляет, – спокойно заметил Флинн. – И на что он способен.

– Что он такое – я вам сейчас скажу, – произнес Барток, впервые улыбнувшись. – Он – оружие. Оружие, которым я сокрушу Мист раз и навсегда.

Спустя некоторое время лейтенант Ффолкс, благополучно проводив Тоби и Флинна в отведенные им каюты, спешно направился в другую часть корабля и тихо постучал в одну из дверей сообщенным ему условным стуком. Дверь открылась почти мгновенно, и он вошел внутрь. Он вспотел, руки его дрожали. Предполагалось, что работает специальное компьютерное подавление следящих систем, но не было способа проверить, работает ли оно на самом деле. Когда дверь за ним осторожно закрылась, Ффолкс вздохнул чуть свободнее. Он кивнул единственному обитателю комнаты, и инвестигатор Разор ответил таким же кивком.

Разор был высоким и грузным, с толстыми пластами мышц и мрачным терпеливым лицом. У него была темная кожа, коротко подстриженные белесые волосы, а узкие глаза были на удивление зелеными. Инвестигатор выглядел вполне спокойно, но Ффолкс не обманывался на этот счет. Он знал, что Разор не хотел сюда попадать. Он вел более чем удобную жизнь в качестве шефа службы безопасности клана Ходзира, пока императрица не решила, что инвестигаторам, в отставке они или нет, более не разрешается работать на Семьи. Вместо этого всех инвестигаторов любого возраста и статуса вернули в прямое подчинение Империи. Работая на клан Ходзира, Разор был богат и влиятелен; теперь он стал всего лишь одним из инвестигаторов, причем старше и, возможно, чуть медлительнее остальных. Но императрица пожелала назначить его в экспедицию на Мист, и он оказался здесь. Хотя сам он никак не рвался на самоубийственные задания. Вот почему пришел сюда Ффолкс.

Разора откомандировали на «Дерзкий», поскольку он когда-то работал вместе с инвестигатором Топаз. Он был ее наставником и инструктором в те дни, когда Империя еще не решила, хорошо это или нет – эспер-инвестигатор. Ответ на тот вопрос дала измена Топаз и ее бегство на Мист. Разор был очищен от всех подозрений, но, когда он подал рапорт о преждевременной отставке, никто не возразил. Предполагалось, что это будет для него второй шанс, шанс доказать свою ценность и верность, а именно: используя личное знакомство, подобраться к Топаз настолько близко, как никто другой не сможет, а тогда – убить. Каковы его чувства по этому поводу – никто не спрашивал. Считалось, что у инвестигаторов чувств нет.

– У тебя есть для меня инструкции? – спокойно спросил Разор.

– Да, – ответил Ффолкс, обегая глазами простую, спартанскую каюту инвестигатора, чтобы не встречать прямой взгляд холодных непреклонных глаз. – Я буду твоим связным с кланом Ходзира. Я с ними в родстве через брак. Мне поручено сообщить, что тебя не забыли и что Семья щедро наградит тебя за работу, выполненную здесь в ее интересах. Я пришел дать тебе информацию о том, что собирается делать капитан Барток, когда Легион снимет щиты эсперов.

Мы могли бы просто сжечь планету с орбиты, но Ее Императорское Величество решила, что желает взятия планеты, а не ее уничтожения. Частично потому, что все еще видит в эсперах потенциальное оружие в грядущей войне с пришельцами, частично чтобы показать, что никто не может бросить ей вызов безнаказанно. Она желает, чтобы вождей бунтовщиков бросили в цепях к подножию трона, дабы каждый видел их позор и поражение.

Таким образом, приказ Бартока состоит в систематическом, но не тотальном разрушении Мистпорта. Допустимы потери до пятидесяти процентов гражданского населения. Город надлежит брать улица за улицей, в рукопашном бою, если потребуется. Все это означает ввержение города в полный хаос и замешательство, что мы сможем использовать к своей выгоде. Когда ты покончишь с инвестигатором Топаз и Мэри Горячкой, ты свяжешься с некоторыми влиятельными людьми, чьи имена и адреса находятся у меня вот в этом списке. Запомни их, а потом уничтожь список. Эти люди были когда-то частью шпионской сети в городе, поставлявшей информацию предыдущему лорду Дезсталкеру. После его смерти некоторые из них обратились к клану Ходзира за защитой и финансовой поддержкой. При поддержке Семьи эти люди после вторжения составят новый правящий Городской Совет. Твоей работой будет сохранять им жизнь до окончания вторжения.

Разор спокойно кивнул.

– Выглядит достаточно просто. А зачем клану Ходзира нужна власть над этой ублюдочной планетой?

– Я не задаю вопросов, – ответил Ффолкс. – Это продлевает жизнь. Но если бы мне пришлось рискнуть и угадать, то я бы сказал, что уцелевшие эсперы – это отличный денежный и людской ресурс. Клан Ходзира смотрит далеко. До свидания, инвестигатор. Надеюсь, больше нам не придется встречаться.

– Ты боишься, – заметил Разор. – Я чувствую в тебе запах страха. Чего ты так боишься, лейтенант?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказал Ффолкс. – Мне действительно надо идти. Меня хватятся.

Вдруг он оказался прижат к переборке, и в его горло уперся меч Разора. Ффолкс ловил ртом воздух, и по его лицу стекали крупные капли пота. Он никогда еще не видел, чтобы человек так быстро двигался. Разор приблизил свое лицо к лицу Ффолкса, и тот не смел отвести глаз.

– Ты боишься меня, лейтенант? Это хорошо. Ты должен бояться. Если ты шепнешь хоть словечко кому бы то ни было о том, что я продолжаю поддерживать связь с кланом Ходзира, я тебя убью. Ты веришь мне, лейтенант?

Острие клинка чуть кольнуло шею Ффолкса, и вниз медленно поползла капля крови. Он не осмелился кивнуть, но как-то ухитрился сделать утвердительный жест. Разор улыбнулся, убрал свой меч и отступил назад.

– Значит, мы друг друга поняли. А теперь убирайся отсюда, шпион. Если мне понадобится с тобой переговорить, я тебя найду. А если ты заставишь меня себя искать, я буду последним, кого ты в своей жизни увидишь.

Он открыл дверь, и Ффолкс стрелой бросился мимо него в коридор, несясь во весь опор и плюя на то, что его могут увидеть. Нет платы, которая стоила бы такого. Ничто такого не стоит.

Десантные модули «Дерзкого» отчалили ранним вечером. Подобно серебряным хищным птицам на фоне кровавого неба, они несли воинов Империи вниз, на поверхность мятежной планеты. Эсперы Мистпорта ничего не видели и не слышали, никто не знал, что враг уже здесь. Легион испытывал и раскрывал свои возможности. Теоретически считалось достоверным, что он может прикрывать модули на расстоянии, но, как и многое другое, Легион осваивал это умение в действии. На широком снежно-ледяном плато в отрогах гор Мертвой Головы приземлялись сотни серебряных кораблей; на некотором расстоянии от Мистпорта, но очень близко к небольшому поселению под названием ХардкастлРок. Здесь была вторая и последняя густонаселенная местность на Мисте – все остальное население было рассеяно по мелким фермерским хозяйствам. Небольшой городок, не имеющий особого значения, с населением две тысячи тридцать один человек, согласно данным Империи. Никаких оборонительных систем, весьма низкая технология. Прекрасное место для пробы сил перед главным нападением.

Люди выбегали из квадратных каменных домов, глядя на появляющиеся в небе баржи. Легион мог обмануть эсперов и датчики, но даже он не был в состоянии скрыть от людей внизу грохот такого большого количества летящих машин. По крайней мере на этой стадии своего развития. Горожане собирались за высокими каменными стенами, окружавшими город, глазея и возбужденно переговариваясь, а корабли продолжали прибывать. Люди недолго гадали, что происходит. Большую часть своей жизни они провели, ожидая вторжения и готовясь к нему. К дню, когда Империя придет снова предъявить свои права на Мист как на свою собственность. Люди бросились вооружаться и прятать детей.

Войска выходили из длинных узких кораблей, сгибаясь под тяжестью брони, изолированной от свирепого холода, нагруженные мечами, лучевым оружием и силовыми щитами. На баржах стояли пушки дезинтеграторов, но их берегли для Мистпорта. Десантники быстро окружили место высадки, не обращая пока внимания на город. Имперские войска стояли рядами, ожидая приказа. Закаленные, дисциплинированные убийцы с холодными глазами, нетерпеливо ждущие начала. Сержанты выкрикивали команды, офицеры занимали позиции вдоль строя. А корабли продолжали прибывать, и все больше людей выходили на снег и лед.

Облаченные в тяжелые шубы Тоби Шрек и его оператор Флинн неуклюже выгрузились на холод, коротко выругались и начали снимать. Им приказали снимать все, и лейтенант Ффолкс тоже присутствовал, чтобы не спускать с них глаз. Он смотрел, как строится армия, и раздувался от гордости. Вот в такие минуты радуешься, что ты служишь во Флоте Империи.

И наконец из последнего приземлившегося корабля вышел командующий Имперскими Силами инвестигатор Разор. Он не озаботился надеванием теплоизолирующей брони или мехов, а был облачен только в серебристо-голубой официальный мундир инвестигатора. Холода он не чувствовал, но ведь каждый знал, что инвестигаторы – не совсем люди. Императрица лично назначила Разора командующим всеми силами высадки – потому что до отставки он уже командовал силами вторжения, и еще для того, чтобы показать: невзирая на возраст и связи с Ходзира, императрица доверяет ему полностью.

Штабные офицеры столпились вокруг него, докладывая последние сведения, стараясь продемонстрировать, что все идет как должно. Разор коротко кивал. Он и не думал, что может быть иначе. Сначала всегда все бывает по плану. Адъютант вручил ему бинокль, и он осмотрел городок и прилегающую местность. В обычных обстоятельствах он мог бы связаться через имплантированный передатчик с бортовыми компьютерами и подключиться к их датчикам, но Легион блокировал все частоты, и приходилось пользоваться примитивной техникой. До самого горизонта, кроме города, не было ничего, только снег и лед, и лишь вдалеке поднималась к небу длинная гряда гор Мертвой Головы, холодных и равнодушных, будто все, происходящее у их подножия, не могло иметь никакого значения. Разор слегка улыбнулся. Он это изменит.

Он стал рассматривать каменную стену десяти футов высотой, окружавшую город. Это была плотная каменная кладка, крепкая и грамотно сделанная. Ее можно убрать несколькими лучевыми ударами. Горожане выстроились на гребне внутренней стены. У большинства были мечи, секиры и копья, но кое у кого были и бластеры. Куда как мало, правда, чтобы это что-нибудь значило, и обе стороны это понимали. Горожане были уже мертвецами, только они еще не лежали. Сосредоточиваясь, Разор глубоко вдохнул ледяной воздух. На этом высокогорном плато туманов было мало, а воздух колючий и чистый. Он отдал приказ начинать, и сотня десантников открыла огонь из дезинтеграторов. Каменная стена взорвалась, разлетевшись во все стороны обломками камней и клочьями кровавого мяса.

В небо поднялся дым, и на снег посыпался ужасный град щебня и мелких кусочков человеческих тел. С криками и воплями уцелевшие защитники откатились от зияющей в стене бреши. Некоторые задержались, пытаясь оттащить раненых, но десантники перещелкали их по одному. Еще один отряд переместился на другую сторону города и тоже взорвал стену. Горожане между двумя наступающими силами оказались в капкане, откуда не было выхода. Разор махнул головой своим штабистам, выхватил меч и лучемет и вступил в городок Хардкастл-Рок.

Битва была кровавой и беспощадной, но недолгой. Десантники имели подавляющее численное преимущество, массированно применяли лучевое оружие и силовые щиты. Горожане бились отважно, ни мужчины, ни женщины не думали о спасении бегством. Мечи поднимались и опускались, а кровь летала в воздухе горячими струями. Слышались вопли, боевые кличи и выкрики команд. Тела и их куски беспорядочно лежали на сбитом в месиво снегу. Для геройства не было ни места, ни времени. Схлестнулись две неравные противостоящие силы, и личностей не осталось. Над свалкой битвы временами слышался рев лучевого оружия и разносилась вонь горелого мяса. Десантники из-за опасения попасть в своих почти не могли применять дезинтеграторы, но несколько горожан с лучевым оружием забаррикадировались в домах и отчаянно стреляли из укрытия через выбитые окна. Но имперские силы постепенно определили, из каких домов стреляют, и взорвали их по очереди гранатами и направленными зарядами. Мощные взрывы рушили внутрь приземистые стены, и провалившиеся крыши крушили все, что оставалось в домах. Десантники неумолимо наступали с обоих концов города, тесня обороняющихся и вырезая всех, кто не хотел или не мог вовремя отступить. В конце концов защитники были прижаты к центру города и полностью перебиты.

Зловещая тишина повисла над тем, что было городком Хардкастл-Рок. Последние защитники были убиты, а немногих, бросивших оружие и сдавшихся, по большей части женщин и детей, согнали в тесные группы под сильной охраной. Со всех сторон горели дома. Малиновое пламя вырывалось из темных проемов окон. Повсюду лежали убитые – почти все горожане, несколько десантников – вполне приемлемые потери. Несколько десятков солдат ходили среди лежащих, отмечая для медицинских команд раненых десантников и освобождая раненых повстанцев от страданий.

Инвестигатор Разор стоял в центре города на небольшой открытой площадке, расчищенный для него его войсками. Он неторопливо осматривался, не слишком раздосадованный ходом событий. Потери были несколько больше ожидаемых, но он не рассчитывал, что у повстанцев окажется лучевое оружие. Разор поднял руку и подозвал своих старших офицеров и своего заместителя, майора Шеврона. Шеврон был высоким и мускулистым, словно рожденным носить доспехи. Он вытянулся перед инвестигатором, хотя и не отдал честь. По званию он был старше Разора, но оба знали, кто здесь командует.

– Город очищен, сэр, – спокойно отрапортовал Шеврон. – Жители убиты или взяты в плен, кроме нескольких, еще скрывающихся в домах. Город пал.

– У них были лучевые пистолеты, майор, – сказал Разор. – Почему меня не информировали, что у горожан будет лучевое вооружение?

– Их было всего несколько штук, сэр. Как и городские стены, они были предназначены для защиты населения от местных хищников. Мерзкие твари под названием собаки Хоба. Это указывалось в исходных донесениях, сэр.

Разор просто кивнул, не принимая, но и не опровергая критического намека майора.

– Вы уверены, что в этой области нет больше повстанческих гнезд?

– Так точно, сэр. Только несколько разбросанных на местности ферм. Мы можем сжечь их с воздуха по пути в Мистпорт. Известия нас не опередят. Легион блокирует все частоты. Очевидно, здесь нет ничего необычного во временных перебоях связи. Мистпорт еще некоторое время не будет обеспокоен потерей контакта. А когда они поймут, что что-то не так, мы уже будем барабанить им в дверь.

– Значит, у нас есть запас времени. Отлично. – Разор слегка улыбнулся. – Соберите всех пленных вместе и казните их.

– Сэр? – Застигнутый врасплох майор Шеврон растерянно мигнул, глядя на инвестигатора. – Я так понимал, что пленные будут использованы как заложники и живой щит...

– Значит, вы понимали неправильно. Мой приказ был достаточно ясен? Убить их всех. Включая тех, которые прячутся по домам. Выполняйте.

– Есть, сэр! Немедленно.

Майор глазами подозвал ближайших офицеров и отдал соответствующие приказания. Те передали приказ своим людям, которые обнажили мечи и секиры, уже покрытые коркой засохшей крови, и приступили к работе со спокойными, отсутствующими лицами. Клинки взлетели и опустились, и женщины, дети и немногие остававшиеся мужчины были быстро вырезаны. У них едва ли оставалось время закричать. Единственным звуком, разносившимся в спокойном воздухе, были глухие удары тяжелых клинков, глубоко входивших в человеческую плоть. Через некоторое время раздались отрывистые и сухие звуки коротких рубящих ударов, положив конец тем, кто не умер мгновенно. Тщетно пытались женщины заслонить детей своими телами. Десантники работали очень тщательно.

Разор улыбался. Пусть его солдаты знают свой долг. И, кроме того, важно было, чтобы люди не считали, что в старости он смягчился. Он знал, как много людей следит со стороны за каждым его шагом, готовясь воспользоваться любой сколько-нибудь заметной слабостью, которую он проявит при выполнении задания. И определенно первый в этом списке – майор Шеврон, который не делал тайны из своего мнения, что командовать экспедицией должен был бы он.

Солдаты собрались вокруг нескольких домов, все еще удерживаемых повстанцами. Они попробовали было их поджечь, но каменные стены и шиферные крыши плохо горели, и тогда десантники выбили выстрелами запертые окна и метнули гранаты. Кое-кто из осажденных бросился из дверей наружу, не желая ждать гибели от огня, дыма или взрывов. Люди бросались в бой, выкрикивая неразборчивый боевой клич, размахивая мечами и секирами, и солдаты спокойно расстреляли их на расстоянии. Это заняло не много времени, и вскоре все дома в Хардкастл-Рок горели, посылая тяжелые клубы черного дыма хмурым вечерним небесам.

Тоби и Флинн находились прямо в гуще событий, снимая все подряд. Флинн переводил свою камеру, летавшую вперед и назад на собственном антиграве, то ближе, то дальше от места действия, поднимая ее повыше, если ей грозила опасность, а Тоби в это время вел непрерывный комментарий. Флинна замутило от этой резни, он хотел прекратить снимать, но Ффолкс не позволял ему, однажды даже приставив к голове оператора пистолет. Тоби просто продолжал говорить, и если его голос временами становился хриплым – что ж, очень много дыма было в воздухе. Тоби и Флинн уже привыкли снимать крупным планом внезапную смерть на полях сражений на Техносе III, но это и близко не было похоже на то, что творилось здесь. На Техносе III была война между приблизительно равными по силе сторонами, здесь же шла просто бойня. Когда Разор отдал приказ о казни, Ффолкса поблизости не было. Флинн посмотрел на Тоби.

– Я не могу этого делать. Не могу.

– Снимай.

– Не могу! Это мерзость. Они же уже сдались.

– Знаю. Но важно, чтобы мы засняли все. Флинн полыхнул на него свирепым взглядом:

– Ради хорошего рейтинга ты готов на все, да?

– На многое. Но это другое. Люди должны увидеть, что здесь произошло. Что Лайонстон творит их именем.

Рот Флинна уродливо искривился, а глаза повлажнели от слез, но он снимал все, вплоть до последнего кровавого кашля и предсмертной дрожи последнего тела. Когда все кончилось, он неожиданно сел на заляпанный кровью снег и расплакался, камера парила у него над головой. Тоби стоял над Флинном и ободряюще похлопывал его по плечу. Он был слишком зол, чтобы плакать.

– Барток никогда не даст показать эти кадры, – наконец произнес Флинн. – Он их вырежет.

– Черта с два он вырежет, – возразил Тоби. – Он будет ими гордиться. Его войска одержали сегодня величайшую победу. Первую на земле Миста. Ты не понимаешь психологию военных, Флинн.

– И благодарю Бога за это. – Флинн снова поднялся на ноги, отвергнув попытку Тоби ему помочь. Камера опять села к нему на плечо. Ффолкс подошел, чтобы сопровождать их. Доспехи его были заляпаны кровью – чужой кровью, а лицо побледнело. Он посмотрел на страшные горы искалеченных тел, потом перевел почти безнадежный взгляд на Тоби и Флинна.

– Не беспокойтесь, – сказал Тоби. – Мы все это зафиксировали.

– Это не должно было так быть, – хрипло проговорил Ффолкс. – Это не война.

– Нет, это война, – сказал инвестигатор Разор, и Ффолкс мгновенно повернулся. Разор пошевелил одно из тел носком ботинка. – Это все отбросы. Враги Империи. Здесь нет невиновных. Только тем, что они выбрали местом жительства Мист, они автоматически стали изменниками и преступниками и приговорили себя к смерти.

– А дети? – спросил Флинн. – Они не выбирали, где жить. Они здесь родились.

Разор неторопливо развернулся, переводя глаза на оператора.

– Они бы выросли изменниками. Что, мальчик, кишка тонка?

– Да, – сказал Флинн. – Тонка.

– Это еще ерунда, мальчик. Вот ты увидишь, что будет в Мистпорте. Я сделаю из тебя человека.

И он зашагал прочь, хладнокровно раздавая приказания. Солдаты собрали тела убитых горожан и сложили их в огромную кучу посреди города. Груда тел постоянно росла, солдатам приходилось карабкаться по трупам, чтобы водрузить новые на вершину, пока наконец не были собраны все убитые. Огромный холм тел вырос над горящими крышами ближайших домов. А затем Разор приказал предать их огню. Поднялся дым, и в воздухе густо запахло горелым мясом. Этого уже даже кое-кто из солдат не выдержал. Они отвернулись от корчащихся в пламени тел, от чернеющего и потрескивающего в огне человеческого мяса, и их вырвало на снег. Офицеры стояли над ними, выкрикивая брань вперемешку с приказами. Флинн все это заснял.

– Я увижу Разора мертвым, – сказал он. – Клянусь, я увижу его мертвым.

– Он инвестигатор, Флинн. Обыкновенные люди, вроде нас с тобой, инвестигаторов не убивают.

– Кто-нибудь должен это сделать, – сказал Флинн. – Пока еще остались обыкновенные люди.

Десантники построились и направились к своим кораблям для рейда на Мистпорт, а над тем, что некогда было городом Хардкастл-Рок с населением две тысячи тридцать один человек, поднимался клубящийся черный дым.

По главной улице Хардкастл-Рок шагали, перекидываясь бутылкой виски, два десантника. По обеим сторонам от них горели здания, и пылал в центре города огромный погребальный костер, посылая вечернему небу гигантскую мантию жирного черного дыма. Для Каста и Моргана, профессиональных десантников, это была просто очередная работа. Под командой Мясника Бартока им приходилось видеть и проделывать и худшее. Десантники были похожи друг на друга – оба крупные, мускулистые, в запачканных кровью доспехах, с широкими жизнерадостными лицами и все повидавшими глазами.

Они шли через город, ожидая своей очереди грузиться на баржу, которая доставит их к Мистпорту. Вылезаешь первым – влезаешь последним, как всегда. Мист их особенно не заинтересовал. Чертовски холодная планета, население в тебя стреляет, когда ты этого не ждешь, и нигде ничем не поживиться. С такими мыслями они шли от дома к дому, проверяя те, что сгорели не до конца, в поисках добычи или выпивки, раз уж не осталось ни одной бабы, чтобы поиметь.

– Мерзкое и противное место, – сказал Морган.

– Точно, – отозвался Каст, наклоняясь вперед, чтобы прикурить сигару от горящего дверного косяка. – И все равно хорошо снова быть в деле.

– Чертовски верно, – согласился Морган. – Я думал, сойду с ума, сидя в «Дерзком» и присматривая за этой чертовой планетой Грендел. А тут настоящая работа. Солдатская.

Никто из них не вспоминал время, проведенное в следственных камерах подземелий Голгофы в рыданиях и криках, когда мнемотехники безжалостно копались в их мозгах в поисках информации о прорванной блокаде. Просто хорошо было снова быть свободными и бить врага, который испытывает боль. Распространять боль и страх. В конце концов, так ведет себя Империя. Они поравнялись с телом женщины, каким-то образом пропущенной при зачистке. Она сидела, сгорбившись, прямо в дверях. Когда солдаты остановились перед ней, ее окровавленная голова, казалось, слегка наклонилась вперед, словно она им кивала. Каст толкнул Моргана локтем в ребра.

– Кажется, ты ей понравился.

– Наверное, еще теплая. Бросим монетку, кто первый?

– Давай. Только возьмем мою, а то ты мухлюешь. Они кинули монету, и Морган выиграл, но когда он потянулся взять женщину за плечи, голова ее отделилась от тела и покатилась по снегу. Солдаты немедленно побежали за ней, смеясь и футболя ее туда-сюда в импровизированной игре. Забытое тело женщины сутулилось в дверном проеме. Морган ловко забил ногой «мяч» в открытое окно и запрыгал вверх-вниз, в триумфе молотя кулаками воздух. – Гол! Смотри, Каст, я тебе говорил! Старое умение не забывается. Я мог бы стать профессионалом! – Ага, а я мог бы быть сержантом, если бы родился у другой мамаши. Пошли, пора грузиться. Оставшаяся часть города ничем не порадовала, так что Каст вытащил пакет сухарей, и они присели у погребального костра обжарить их на палочках, обмениваясь счастливыми воспоминаниями о прошлых кампаниях. Сумерки медленно сгущались, и костер отбрасывал адский малиновый отсвет на опустевший город. Каст и Морган горланили старые песни про товарищество, битвы и погибших друзей, а потом зашагали прочь из горящего города, напевая марш своей роты. Их ждала последняя баржа на Мистпорт.

В Мистпорте, в информационном центре Абракс, с криком проснулись все дети. Как от удара молнии, они сели в кроватях, рты их широко растянулись, глаза были наполнены кровью и смертью. Привязанные к койкам дергались в конвульсиях, отчаянно пытаясь освободиться. Шанс метался между ними, пытаясь успокоить тех, до кого еще можно было дотянуться, но из глоток детей рвался смертный вопль сотен эсперов из Хардкастл-Рок, слишком сильный и мощный, чтобы его заглушить. Постепенно к некоторым из детей вернулся рассудок. Остальных Шанс накачал сильными транквилизаторами, чтобы они не мешали ему сосредоточиться, а от других постепенно, по кусочкам, собрал картину происшедшего. И впервые за долгое время связался с начальником порта Гидеоном Стилом, находившемся в башне управления Мистпорта.

Стил долго не отвечал, а когда его лицо заполнило видеоэкран, на нем явно не отражалось приятное удивление вызовом Шанса.

– Говори быстро. Половина моих дежурных эсперов сошла с ума, а оставшиеся в ступоре. Здесь бедлам. Чего ты хочешь, Шанс?

– Имперские силы только что сровняли с землей Хардкастл-Рок, – заявил Шанс без предисловий. – Крупные силы, и сейчас они направляются сюда.

Стил нахмурился.

– Ты уверен? Мы не получали из этой области сигналов, а наши датчики показывают, что все чисто.

– Город мертв, – повторил Шанс. – Уничтожены все: мужчины, женщины, дети. Империя напала, Стил. Делай что-нибудь.

– Я перезвоню.

Стил отсоединился и начал отдавать приказы. Он не поверил до конца – не в последнюю очередь потому, что не хотел верить, – но не мог позволить себе рисковать. Он стал грубо приводить дежурных эсперов в чувство, а когда они успокоились, он приказал им распространить сознание как можно шире, одновременно включая дальние сенсоры контрольной башни. Эсперам не потребовалось много времени, чтобы обнаружить великую пустоту на месте города Хардкастл-Рок. Пустоту, в которую они не могли проникнуть. И они ощутили присутствие чего-то еще, чего-то огромного и сильного, но скрытого от них.

Высоко вверху Легион осознал, что его обнаружили, и обрадовался. Пришло его время заняться тем, для чего он был создан, – принести ужас, отчаяние и конец света для врагов Империи. Он отбросил маскировочные щиты и обрушился на город Мистпорт. Сенсоры башни немедленно обнаружили «Дерзкого» на орбите и сотни десантных модулей, устремившихся на Мистпорт. Стил включил сигнал тревоги как раз тогда, когда его дежурные эсперы вскрикнули и потеряли сознание, не в силах справиться с тем ужасом, имя которому было Легион. Персонал башни пытался привести их в чувство, но одни погибли, другие впали в безумие, а оставшиеся находились вне досягаемости, предпочитая лучше укрыться в собственном разуме, чем столкнуться с Легионом. Стил попытался связаться с союзом эсперов по аварийной связи, но на его звонок долго никто не отвечал. По экрану бежали помехи – Легион глушил сигнал все сильнее. Наконец на экране появился человек с безумными глазами и потрясенным лицом с крупными каплями пота.

– Дайте мне кого-нибудь из начальства! – рявкнул Стил. – Нужно поднять пси – щиты! Срочно!

– Мы знаем! – крикнул эспер. Его глаза бегали, как у испуганной лошади. – Империя напала! Но мы ничего не можем сделать. Город будто накрыт гигантским эсп-глушителем. Он отключил наши способности, мы не слышим друг друга. И едва можем ясно мыслить. Половине наших людей пришлось впасть в ступор только чтобы остаться в здравом уме. А поля все время становятся сильнее! Пси-щита не получится!

Внезапно из носа и ушей человека хлынула кровь. Казалось, он удивился, попытался что то сказать, а потом его лицо исчезло с экрана. Стил пытался вызвать его опять, но никто не отвечал. А затем экран погас – все частоты связи оказались блокированы. Стил и его люди пытались задействовать все возможности и аварийные процедуры, но ничего не работало. Стил сидел в командирском кресле посреди хаоса и воплей. Пси-щит исчез. Дезинтеграторные пушки космопорта, снятые с разбитого звездолета, были включены, но без работающей системы связи их невозможно было навести на цель. Портовые техники остервенело пытались подключить сенсоры башни к системам связи, но никто не знал, сколько времени продержатся эти сенсоры. Некоторые системы послабее уже отказывали, будучи не в состоянии функционировать в неестественных полях, исходящих от крейсера на орбите.

Стил созвал дюжину гонцов и послал их в город организовать стражу и народное ополчение, зная заранее, что этого будет недостаточно. Мистпорт слишком долго надеялся на свой пси-щит. Под его защитой стража заплыла жирком, а ополчение вообще никто всерьез не принимал. Стил заворчал. Горожане Мистпорта все еще оставались бойцами. Должны были – просто чтобы выжить. Если имперские силы рассчитывают взять город военной прогулкой, их ждет сюрприз. А затем Стил изучил экраны оставшихся сенсоров, увидел все растущее число прибывающих барж, и кровь застыла у него в жилах. Их были сотни. Это был не экспедиционный корпус, а целая армия. Вторжение на Мист началось.

Высоко над ним, плавая в своем огромном баке, Легион протягивал наружу свои невидимые руки и запускал липкие пальцы в умы эсперов, находившихся далеко внизу. Легион был продуктом тысяч мозгов эсперов, соединенных едва ли понятной технической системой, заимствованной из технологии пришельцев. И даже его создатели не понимали до конца, что они творят. Легион был больше суммы своих частей и куда более великим, чем дураки, давшие ему жизнь. Сейчас он следовал приказам, поскольку это доставляло такое удовольствие, но завтра будет другой день. Он распростер наружу свои силы, и эсперы погибали – их обычные человеческие мозги были не в состоянии выдержать давление. Другие уходили в глубь себя, выключая свои мозги для самозащиты. Некоторые храбрые души пытались исследовать Легион и сходили с ума в попытках постичь его природу. Легион смеялся и распространял свою силу огромной катящейся волной, покрывавшей весь Мистпорт единым длинным нескончаемым криком триумфа. Даже не эсперы слышали его и отступали перед ужасным нечеловеческим звуком.

Стил отвернулся от хаоса, царившего в контрольной башне, и внутри его будто сжалась ледяная рука. С лица катился пот. Всю жизнь провел он в страхе перед этой минутой, но никогда по-настоящему не верил, что она придет. Как все прочие, он предался самоуспокоенности. Даже когда Мэри Горячка фурией металась по улицам и переулкам Мистпорта, он смог вырвать победу из зубов поражения. С некоторой помощью друзей. Но теперь его оборона прорвана, псищит пробит, и вскоре Имперские Силы завоют у ворот, предвкушая кровь и разрушение. Стил проглотил слюну, овладел собой, насколько мог, и повернулся к своему офицеру связи, сгорбившемуся над системами, большая часть которых стала бесполезной.

– Ладно, люди. Внимание! С выходом из строя систем связи башня стала бесполезной. Это только чертовски удобная цель для прибывающих войск. Таким образом, наша первая обязанность – выбираться отсюда к дьяволу. В мертвом виде мы пользы не принесем. Перед уходом ломайте все системы, которые еще работают. Не оставлять ничего, что можно использовать против нас. Где-то здесь должны быть планы на самый худший случай, там вы найдете, что вам делать и куда идти. Служба безопасности должна знать. Ну, деритесь хорошо, не умирайте легко и прихватите с собой на тот свет побольше этих гадов. Если не получится, драпайте, как оглашенные. Напутственная речь закончена, меня здесь больше нет. И да защитит нас всех Бог.

Он повернулся и стал складывать в сумку то немногое, что могло пригодиться, подумав, что видит этот зал, быть может, в последний раз. Больше ему не придется отдавать приказы как начальнику порта. Как бы дальше ни повернулось дело, эта глава его жизни окончена, и он не знал, печаль это или облегчение. Работа начальника порта тяжела и неблагодарна, даже учитывая мелкие левые доходы. Но он делал ее всерьез и защищал город, свой город, как мог. До этой минуты. Теперь же только оставалось обрезать полы и бежать, бросая свой дом на любого, кто сможет его захватить и удержать. Стил вздохнул и застегнул распухшую сумку. Давно надо было поставить нормальную систему самоликвидации, да все руки не доходили – казалось, спешить некуда.

Вокруг орали во всю глотку, и в крике была злость и лишь чуть-чуть страха. Не обращая внимания, Стил вышел из башни управления и даже не оглянулся ни разу. Сейчас у него была другая работа. Он был членом правящего городского Совета, и теперь был обязан собраться вместе с остальными и организовать системы обороны города или то, что от них осталось. В царившем на улице хаосе люди бежали и напирали во все стороны. Стил собственным весом проложил себе путь через толпу. Теперь, когда было что делать, когда появилась цель, ему стало лучше. Если бы ему добраться до «Терновника», он сможет преподнести захватчикам несколько неожиданных и по-настоящему неприятных сюрпризов.

Почти час он туда добирался, все время расталкивая толпу. Вести разнеслись – в таком городе, как Мистпорт, это неизбежно, – и улицы превратились в пандемониум. Орали и бежали куда-то люди, размахивая оружием – от лучеметов до мечей, передаваемых из поколения в поколение в ожидании такого дня, как наступил сегодня. Кто-то произносил воодушевляющие речи, кто-то выкрикивал роковые пророчества о поражении, и будущие воины и беглецы отпихивали друг друга с дороги. Возникали без всякого порядка баррикады, создавая еще большую толчею. Карманники получили возможность, которая выпадает раз в жизни. Это был Мистпорт, и ни вторжение, ни внезапная смерть не могла отвлечь людей от возможности быстро зашибить деньгу. Стил, наклонив голову, по-бычьи прорывался сквозь толпу.

Когда он добрался до «Терновника» в самом сердце Квартала Воров, там уже было битком, и свет горел в каждом окне. Лучшей мишени нельзя было бы создать даже нарочно. Почти все члены городского Совета уже собрались, но так увлеклись криком и спорами, что не заметили появления Стила. «Как всегда», – подумал Стил и протолкался к бару. Надо выпить чего-нибудь покрепче, и черт с ней, с язвой. Хозяйка таверны Сайдер стояла рядом с унылым барменом, и Стил заказал несколько больших порций бренди в одном стакане, потому что кто знает, когда еще теперь придется. Сайдер налила бренди в большую серебряную кружку, только самую малость вздрогнув, и сказала, широко улыбаясь:

– Кабы я знала, что Чрезвычайный Совет так продвинет мою торговлю, давно бы предложила вам собраться.

– Верна себе, Сайдер, – бросил ей Стил. – Тут весь город разнесут на клочки и нас вместе с ним, а ты только о своем барыше тревожишься.

Сайдер невинно взмахнула ресницами:

– Девушкам надо самим о себе заботиться.

– Брось, не строй глазки, – скривился Стил. – У тебя не получается.

Сайдер пожала плечами:

– Кто бы ни правил Мистпортом, а людям все равно нужна выпивка. Солдатские денежки не хуже других.

– Это если они не сожгут твою дыру дотла за то, что пустила к себе Чрезвычайный Совет. – Стил отхлебнул из кружки приличную порцию.

– Черт побери! Об этом я не подумала. А какого черта вы выбрали мою гостиницу?

– Потому что она в центре. Потому что никто не станет искать Совет в таком гадючнике. И потому что ты в этом городе всех знаешь – отличное сочетание. Я бы на твоем месте приказал подать еще пару бочек наверх из погреба. Когда Совет заработает, люди тут будут носиться туда-сюда, будто им уголь в штаны засунули, и все они наверняка захотят промочить горло. И тебе того же захотелось бы перед неминуемой опасностью и шансом внезапной смерти. Дональд Ройал, как я понимаю, еще не появился?

– Пока нет. Но он старик, и идти ему далеко. Даже если он пробьется через этот бардак на улицах.

– Черт побери, он единственный человек в Совете, на которого можно положиться, что он глупостей не наделает. Спорить могу: уже нашлась кучка дураков, которая предлагает переговоры насчет почетной капитуляции.

– А ты посмотри на жизнь с хорошей стороны, – предложила Сайдер. – По крайней мере нам не надо волноваться, что Мэри Горячка вырвалась на свободу. – Нет, – холодно сказала инвестигатор Топаз. – Не надо.

Резко повернувшись на голос, они оба увидели идущих к ним через толпу Топаз и Мэри, перед которыми люди расступались, не ожидая приглашения. Даже угроза вторжения не могла их ослепить настолько, чтобы они забыли о вежливости и самосохранении. Стил выдал им свою лучшую профессиональную улыбку «все под контролем», но она не произвела ни малейшего впечатления, и он ее погасил. Сайдер кинула на Мэри злобный взгляд, непроизвольно подняв руку к тонкому шраму у себя на лице – память о последней встрече, когда Мэри чуть не убила Сайдер единственной смертельной песней. Сайдер была из тех, кто не прощает и не забывает. Стил решил, что ему нужно вступать, пока не началось такое, что уже не остановишь. – Вы очень вовремя, инвестигатор. Я назначаю вас командовать городской стражей прямо с этого момента. Вы лучше кого-либо другого знаете, как воюет Империя и как ей лучше противостоять. Отдавайте все приказы, которые сочтете нужным, реквизируйте все, что будет необходимо, а спорить будем потом. Чтобы каждый из стражи, кто может шевелиться, был на улице еще десять минут назад, и никаких оправданий! Отшлепайте парочку из них, если будет нужно. Ваша первая задача – очистить улицы от всех лишних. При отключенных системах связи нам придется полагаться на гонцов, и я не хочу, чтобы им пришлось пробиваться сквозь охваченные паникой толпы. Итак, освободите улицы. Проломите несколько голов, если придется. Далее, найдите всех, у кого есть что-нибудь похожее на оружие, и направьте на охрану внешних стен. Скажите, пусть держатся, сколько смогут, а потом отходят, дерясь за каждую улицу. Надеюсь, тогда я придумаю, что им еще делать.

– А вы не должны сначала согласовать это с другими членами Совета? – спросила Мэри.

– С этой сворой? На митингах анархистов больше порядка. Они поддержат меня, когда малость успокоятся. А почему вы еще здесь?

– Что-нибудь еще? – спросила Топаз, абсолютно не реагируя на грозный взгляд Стила.

– Ну, если вы можете совершить чудо, сейчас самое подходящее время, – добавил Стил. – И вот еще что, Топаз: что бы ни случилось, вы ни на минуту не выпустите из виду Мэри. Она слишком сильна, чтобы дать ей действовать одной, как оторвавшейся корабельной пушке.

– Понимаю, – сказала Мэри. – Но все, чего я хочу, директор, – это помочь.

Стил поглядел на нее, прищурившись.

– Половина моих эсперов едва может думать после того, как это имперское устройство перекрыло их способности. Как это ты так хорошо держишься?

– Мой разум по-прежнему принадлежит мне, директор. Я была и остаюсь очень сильной сиреной. Депрограммирование Совета меня этого не лишило.

– Не из-за отсутствия желания, – заметил Стил. – Ладно, держись вместе с Топаз, и если тебе придется использовать голос, убедись, что направила его туда, куда надо. А теперь проваливайте обе. Мне надо защищать город.

Всего через несколько часов после того как Легион был вынужден сбросить маскировку, из пустынных небес над городом появились первые войска Империи – на сотнях барж и грависаней. Они шли волнами, все более мощными, паря над внешними стенами, будто их вообще не было. Взметнулись несколько молний дезинтеграторов, но были без труда отражены сияющими силовыми щитами. Обычно в центре штурмовых сил Империи шли тяжелые бронемашины, но холод, снег и лед Миста слишком их замедляли, и они были слишком велики для маневра на узких улицах Мистпорта, Поэтому подавление обороны города выпало на долю Имперских ВВС. Они с воем вынырнули из темных небес, как взбесившиеся нетопыри, тощие и смертоносные, в землю втыкались молнии дезинтеграторов, и улицы освещались ярко, как днем, пламенем взорванных силовыми лучами домов и пылающих развалин. Люди с криками носились по улицам, а над ними безмятежно реяли десантные баржи, неся смерть, разрушение и Закон Империи.

Грависани гоняли людей по улицам, влетая и вылетая в узкости между домами, преследуя и наводя страх на своих жертв, пока им не надоедало это развлечение, и они срезали бегущих вспышками бластеров и лучеметов. Воздушные силы напирали, оставляя за собой огонь и выжженную землю, пока вдруг с улиц внезапно им навстречу не взлетели эсперы. Союз эсперов собрал всех своих самых сильных членов и на мгновение оттолкнул блок Легиона. Они знали, что это ненадолго, но сейчас они боролись с Легионом и удерживали его, и сотня храбрецов смогла взлететь на крыльях эсперной Силы и встретить захватчиков в их собственной стихии. Эсперы метались вокруг медленного имперского судна слишком быстро, чтобы их могли засечь. У кого-то были лучеметы, у кого-то – арбалеты, а у других – ничего, кроме обнаженной стали и собственной неукротимой храбрости. Эсперы на улицах напрягли все свои силы и технику и истощили собственные батареи, но силовые щиты вокруг грависаней и барж треснули и исчезли. Имперские солдаты завопили и посыпались с кораблей, когда быстро летящие эсперы стали собирать свою дань, выщелкивая лишившиеся охраны цели, но слишком велики были брошенные в бой военновоздушные силы, и компьютеры наведения на них быстро взяли управление на себя, сбивая по одиночке летающих защитников, несмотря на всю их скорость и смелость. Они горящими птицами падали с неба, и атака с воздуха продолжалась. Но другие эсперы взлетали с улиц, заменяя упавших. Когда опасность нависла над городом, над их образом жизни и люди оказались в буквальном смысле приперты к стене, в Мистпорте оказалось достаточно храбрости и чести там, где можно было бы поклясться в отсутствии чего-либо подобного, и горожане пошли на бой со спокойствием в глазах и мрачной решимостью. Они парили и набрасывались, используя знакомые восходящие потоки и укрытия, чтобы уйти от компьютеров наведения, и жалили врагов, как смертоносные шершни.

Некоторые сознательно бросались в двигательные отсеки гравибарж – самоубийственный прием, лишь изредка приносящий успех. Падающие с неба баржи врезались в хрупкие дома из камней и бревен, сокрушая их своим огромным весом. Взрывами барж сметало целые улицы и охватывало пламенем кварталы. И место каждой упавшей баржи занимали несколько других, и они неотвратимо приближались к городу, который пришли брать.

Они медленно двигались к центру со всех сторон, оставляя полосы разрушения и смерти, квартал за кварталом, улица за улицей, придерживаясь заранее составленных планов и не трогая остальную часть города. Империя пришла завоевать и править, а не уничтожать город.

Пожары горели повсюду, и пламя взлетало высоко в небо. С улиц доносились крики. На Мистпорт обрушился Ад, и Тоби Шрек со своим оператором Флинном были в самой гуще его, ведя передачу в прямом эфире. Камера Флинна взлетала и ныряла над инфернальной картиной горящих улиц и вспыхивающих домов, снимая все под непрерывный комментарий Тони. Так высоко над картиной разрушений легко было оставаться отстраненным, но Тоби изо всех сил старался постоянно напоминать своей аудитории, что там, внизу, горят и умирают живые, настоящие люди. Не потому, что его публике было до них дело, но это захватывало внимание аудитории.

Вдруг баржу качнуло кипятком восходящего потока, и Тоби вцепился в ограждение. Флинн был так занят съемкой, что забыл о необходимости держаться и чуть не перевалился через ограждение, но Тоби успел схватить его и втащить обратно. Оператор даже не кивнул в благодарность. Он был далеко, вместе со своей ныряющей камерой, пикируя и взмывая над вздымающимися языками пламени, как бесстрастный ангел, наблюдающий рождение Ада.

– Хороший материал снимаешь? – крикнул Тоби ему в ухо.

– Я вижу только то, что вижу, – ответил Флинн. – Военные кадры люди видели и прежде, но никогда так ясно и так близко. Я могу взять крупным планом отдельные дома, отдельных людей, а могу дать панораму всего этого проклятого города. Это красиво, Тоби. Багрянец и золото на черном фоне ночи. Эти горящие дома и пламя... в этом есть величие превыше сочувствия или жалости. Ему не нужны оправдания: оно просто существует. Город умирает дюйм за дюймом, и я это снимаю от начала и до конца. Цвета прекрасны – яркие, примитивные, кричащие. А грохот взрывов – как шаги великана по городу – шаг за шагом, и земля дрожит под его поступью. Это... это кипит в крови.

– Дым понюхай, – посоветовал Тоби. – Запах горящего мяса среди дерева и грязи. Крики послушай. Не увлекайся, Флинн. Это не вторжение, это бойня.

Его речь оборвал летящий эспер, с воем возникнув из темноты. Он был вооружен автоматическим арбалетом, сляпанным на скорую руку из запрещенной техники, и смертоносные стрелы тут же утыкали стоящих у ограждения людей, которые тщетно пытались поймать его на мушку. Те падали с отчаянным криком, хватаясь за пронзившие их древки. Тоби схватил Флинна и бросился с ним на палубу плашмя. Ближайшая дезинтеграторная пушка поворачивалась к очередному дому, и вдруг эспер оказался парящим в воздухе перед ней и протянул руку, перекрывая ствол. Тоби посмотрел вверх, и их глаза встретились. Эспер ухмыльнулся дикой улыбкой, перепуганный до смерти и решившийся на все, и тут взорвалась бомба у него в руке, разнося пушку на куски. Эспера отбросило назад, из плеча, где только что была рука, хлынул фонтан крови. Он полетел вниз, беззвучно смеясь. Тоби смотрел, как он падает, пока тело не скрылось в дыму и пламени.

Лейтенант Ффолкс подошел, пошатываясь, небрежно переступая через раненых и умирающих. В руке у него был пистолет, а рукав был заляпан кровью. По всей видимости, чужой. Он перегнулся через ограждение, посмотрел на пылающий город и кивнул с полным удовлетворением.

– Вы отсюда, с высоты, самого интересного не видели, – небрежно бросил он. – Но хороший репортаж, надеюсь, сделали?

– Это да, – ответил Тоби, осторожно поднимаясь на ноги. – Иногда даже слишком заинтересованный и личный. Ффолкс пристально на него посмотрел.

– Пусть императрица и приказала это, Шрек, но все равно здесь я отвечаю за все. Так что следуйте инструкциям. Хоть что-нибудь вопреки им – и я вашу лавочку прикрою.

– Понял, – согласился Тоби. – Ничего противоречащего инструкциям. Только кровь, смерть и разрушение.

– Рад это слышать, – сказал Ффолкс. – Продолжайте. И пошел портить настроение кому-нибудь еще. Тоби сделал ему в спину грубый жест, потом сообразил, что Флинн все еще лежит на палубе, и поднял его на ноги. Оператор все еще был погружен в то, что показывала ему камера через имплантированную связь. Тоби мог подстроить к ней собственное устройство связи, но не стал. Ему стоило большого труда переварить хотя бы то, что он и так видел.

В своей комнате на верхнем этаже «Терновника», еще не тронутого вторжением, Оуэн Дезсталкер ползал на четвереньках по полу, трясясь и вздрагивая. Тяжелая и горячая голова тянула вниз, капли пота стекали с искаженного гримасой лица. Все мышцы пронизывала боль, острая и пульсирующая, судорогой той же боли сводило внутренности. У него был жар, и мысли медленно ворочались среди рвущей на части боли. Он полз дюйм за дюймом, будто пытаясь убежать от пытки, искривившей его рот в беззвучном крике. Он не кричал. Не мог себе позволить. Потому что он – Дезсталкер. Никто не должен видеть его таким.

Он ударился плечом о ножку стола и рукой смахнул это препятствие со своего пути. Снова попытался вызвать рвоту, но желудок был уже пуст, и он прополз через блевотину.

Дрожь у него началась, когда он шел вверх по узкой лестнице за баром. Сначала он решил, что это реакция на то, что он только что чуть не погиб или напряжение от битвы со столькими противниками сразу. В конце концов тяжелый ведь был день.

Но становилось хуже. Голова поплыла, глаза переставали видеть. Неудержимо затряслись руки, ноги все сильнее подкашивались, и наконец он пошел, шатаясь, как пьяный. Как-то он смог добраться до верхнего этажа, упираясь плечом в стену, чтобы не упасть. Комната была далеко, но он все же успел дойти и даже закрыть за собой дверь до того, как свалиться в приступе выворачивающей рвоты.

Голова его уперлась в новое препятствие. Он едва ли это почувствовал и не сразу понял, что дополз до стены и дальше двигаться некуда. Оуэн заставил себя повернуться, рыча от невероятной боли, и прислонился спиной к стене, стараясь сесть более или менее прямо. Боль была сильнее всего, что он знал, как будто он горел заживо. Комната расплывалась, по щекам катились беспомощные слезы.

– О Господи, что это со мной? – спросил он вслух и сам поразился слабости своего голоса.

– Побочный эффект постоянного форсажа, – отозвался Озимандиус. – Я же тебя предупреждал. Что бы ни сотворил с тобой Безумный Лабиринт, ты все еще человек. Слишком часто и слишком надолго ты форсировался, и теперь за это расплачиваешься. Свеча, горящая вдвое ярче, сгорает вдвое быстрее – помнишь? Ты положился на изменения, которые сделал в тебе Лабиринт, но, кажется, у тебя до сих пор есть пределы. Пределы человека. Твое тело само себя сжигает, и у тебя не осталось ничего, чем загасить огонь.

– Не может быть, чтобы я ничего не мог сделать! – произнес Оуэн, проталкивая слова сквозь стучащие зубы. Его бросало то в жар, то в холод.

– Боюсь, что твои возможности довольно-таки ограничены, Оуэн. Можешь снова включить форсаж, но в конце концов от этого будет только хуже. Повреждения можно было устранить в регенераторе, но мне неизвестно наличие таковых в Мистпорте. Или можешь отдаться на милость того, что на этой планете считается медициной, но я этого не рекомендую.

– Черт тебя побери, Оз... помоги!

– Извини, Оуэн, но ты сам с собой это сделал. Я ничего сделать не могу.

– Оз... я умру?

– Не знаю, Оуэн. Шансы против тебя.

– Оз...

– Тихо, Оуэн. Все в порядке. Я здесь.

В дверь вежливо постучали. Оуэн скрипнул зубами от боли и выдавил из себя слово:

– Да? – После паузы раздался неуверенный голос:

– Лорд Дезсталкер, Совет города просил бы вас присоединиться к ним в зале. Ваш совет и поддержка необходимы весьма срочно.

Оуэн сглотнул слюну пересохшим ртом, борясь с непослушными губами. Они онемели, а язык распух. Надо ответить, иначе посыльный войдет посмотреть, что случилось. А Оуэн не может допустить, чтобы его видели в таком состоянии. Если он выживет, никто больше не будет в него верить. Его будут считать инвалидом и отпихнут подальше в тыл. Нет, черт побери, калекой он жить не будет. А если придется умирать, он предпочитает делать это не на публике. Потом до него дошло, что посыльный все еще ждет ответа.

– Я скоро спущусь, – сказал он как мог громче и яснее. Еще одна пауза, и тот же голос весьма уважительно произнес:

– Лорд Дезсталкер, началось вторжение на Мистпорт. Вы, наверное, слышали взрывы. Мне приказано было вас сопровождать...

– Я же сказал, что скоро спущусь! – крикнул Оуэн, не думая о том, как звучит его голос.

Слышно было, как посыльный пошаркал у двери в нерешительности, потом повернулся и пошел вниз по лестнице. Оуэн невесело усмехнулся. Изо рта с отвисшей челюстью свисали толстые нити слюны. Он было думал, что Лабиринт сделал его сверхчеловеком, вывел за пределы человеческих возможностей. Оказалось, он ошибся. Он все еще только человек, и он докажет это так, как делает каждый человек, – умрет. Он попытался выпрямиться – не вышло. Голова становилась все тяжелее, склоняясь вперед, подбородок уткнулся в грудь. Оуэн слышал собственное дыхание – громкое, хриплое и очень трудное.

Боль начала уходить. Еще чуть раньше он бы увидел в этом надежду, но сейчас он знал, что это значит. Он умирает, и тело отключается нерв за нервом. Ему бы хотелось, чтобы остальные сейчас были с ним. Они могли бы быть с ним связаны, могли бы помочь или просто... хотя бы составить компанию. Но, как всегда, он был наедине с собой. И с голосом у себя в голове, в который он не верил. Мелькнула неясная мысль, что надо бы помолиться, но это ему никогда не было свойственно. Так много остается неоконченного. Так много еще нужно было и сделать, и сказать, потому что всегда казалось, что будет еще время... И он так и не сказал Хэйзел, что любит ее.

С треском распахнулась дверь, и в проеме показалась Хэйзел д'Арк. Остолбенев в первый момент при виде Оуэна, она тут же бросилась вперед и встала рядом с ним на колени. Взяв его за руку, Хэйзел хмыкнула, почувствовав ее холод, и тут же отработанным движением нащупала пульс. Другую руку она поднесла ему ко лбу, скривилась, ощутив жар, и стряхнула пот с руки себе на брюки. Проверяя его пульс по своим часам, она одновременно расстегнула на нем воротник, чтобы ему было легче дышать.

– Дезсталкер? Ты меня слышишь? Оуэн! Ты знаешь, что с тобой?

– Перебрал с форсажем, – сказал он или подумал, что сказал. Говорить было трудно. Он даже не был уверен, что Хэйзел и в самом деле здесь. Может быть, он просто хочет, чтобы она тут была. И тут голова его качнулась от резкой пощечины.

– Не уплывай, Дезсталкер! Ты сказал «форсаж»?

– Побочный эффект, – хрипло произнес он. – Рвет меня на части. Сжигает. И Лабиринт больше не спасает.

– Фигня, – убежденно заявила Хэйзел. – Помню, ты меня предупреждал насчет опасностей форсажа. Привыкание, которое может привести к смерти. Проклятие и соблазн Дезсталкеров. А, черт! Держись, Оуэн. Продержись, пока я врача найду.

– Нет! Врачи тут не помогут, Хэйзел, я вот что хотел тебе сказать...

– Все путем, Оуэн, я понимаю. И это мне хорошо знакомо.

Ты не умираешь, Оуэн, это называется отходняк. Я побуду с тобой. Я помню, каково мне было при отходняке после Крови.

– Ты не умрешь, ты только будешь очень хотеть умереть.

Она села рядом с Оуэном, обхватила его руками, стала укачивать, как ребенка. Руки ее были уверенными и сильными. От нее к нему потекло ощущение мира и спокойной силы. Постепенно утихли дрожь и мышечные спазмы. Боль уходила, как вода, всасываемая бездонным колодцем. Лихорадка отступила, снова стало легче дышать. Они снова были связаны. И сила текла от нее к нему. Их разумы были разделены, и Хэйзел держала прочный барьер между их мыслями, но физически они все более и более синхронизировались, пока наконец не ушло последействие форсажа, боль его была исцелена, и Оуэн снова стал сам собой. Они еще посидели вместе, и Хэйзел все еще держала его в объятиях.

– Отлично, – сказал Оуэн. – А тебе тоже понравилось? Хэйзел оттолкнула его со смехом.

– Ты опять за свое, жеребец. Давай, поднимайся. Они там внизу уже тебя обыскались.

Они поднялись с пола и улыбнулись друг другу. Никто из них понятия не имел, что надо сказать.

– Спасибо, – произнес наконец Оуэн. – Ты меня спасла. Я мог бы тут загнуться, но ты меня вытащила. Я и не знал, что ты такое можешь.

– Ты еще много чего обо мне не знаешь, Дезсталкер.

– Что правда, то правда. А где Сильвер?

– Где-то на улицах. Сражается за свой город. Я его никогда не держала за героя, но, кажется, сейчас убеждаюсь, как могу ошибаться в людях.

– Ладно, – сказал Оуэн, – никто из нас не идеален. Это было настолько близко к извинению и прощению, насколько могло быть, и оба они это знали и потому заговорили о другом.

– А ты знаешь, – сказала Хэйзел, направляясь к дверям, – это ведь может повториться, если будешь так часто форсироваться.

Оуэн пожал плечами:

– Я делал то, что надо было делать. Форсаж позволяет мне делать то, что приходится.

– Это чувство мне знакомо, – отозвалась Хэйзел. – У меня то же самое с Кровью.

Они вышли в коридор и снова переглянулись. Оуэн слабо улыбнулся:

– Похоже, нужно быть наркоманом, чтобы понять наркомана. А теперь пойдем и еще раз изобразим из себя героев и только будем молиться, чтобы эти бедняги, которые от нас зависят, не догадались, на каких мы ходим глиняных ногах. Ты отличный друг, Хэйзел. Не знаю, что бы я без тебя делал.

– Не будь занудой, аристо, – ответила Хэйзел, улыбнувшись, сама того не желая. И они вместе пошли вниз по лестнице, лишь чуть-чуть опираясь друг на друга.

А в баре зал уже очистили от клиентов, не говоря уже о мебели. Стулья сдвинули к стене, и Совет города столпился возле большого круглого стола в середине помещения. Они громко спорили, рассматривая карту города, отчаянно жестикулируя. Все время в двери и из дверей сновали люди с компьютерными терминалами, экранами мониторов и прочими полезными приборами из Квартала Техников. Гонцы то и дело приносили свежие новости и тут же исчезали обратно в ночи – при неработающих системах связи им приходилось быть глазами и ушами Совета в городе. К счастью, народ Мистпорта умел работать с тем, что есть.

Владелица «Терновника» смотрела на весь этот хаос из безопасного места за длинным деревянным баром в торце комнаты. У Сайдер была мимолетная улыбка, которая не всегда захватывала глаза, и на одной ее щеке была сетка тонких шрамов, похожих на морщины встревоженного лица. Когда-то она была самой усердной и жестокосердной скупщицей краденого во всем Мистпорте, но теперь стала весьма почтенной особой, владелицей популярной и процветающей таверны и, как говорил ее старый приятель Сильвер, готовым кандидатом в городской Совет. «Разве что в Мистпорте», – сказал тогда Оуэн. «Да не верь ты ему», – ответила Хэйзел. Рядом с ней, держа кружку подогретого вина, стоял молодой парень по имени Кот – приятель и любовник Сайдер, а при случае и козел отпущения – Сайдер не славилась сентиментальностью. На бледном юном лице Кота выделялись внимательные черные глаза и оспины, покрывавшие обе щеки. Он был одет в белый термокостюм, позволявший с равным успехом прятаться и в снегу, и в тумане. Высокий и тощий Кот был глухонемым, а еще – самым, наверное, лучшим взломщиком в Мистпорте. Считалось, что сейчас он на отдыхе – раз у Сайдер есть средства его содержать, – но чердачники такой квалификации всегда пользовались спросом, а Кот любил, чтобы у него было занятие.

Когда Оуэн с Хэйзел подошли к бару, Сайдер одарила их обоих неприятной гримасой. – Понятия не имею, зачем я вас сюда пустила. Каждый раз, когда вы тут появляетесь, все идет к чертям, а мою таверну разносят вдребезги. Я бы от вас застраховалась, если бы нашелся дурак, который выдаст мне полис. Вы только посмотрите, что тут творится! Я стала зрителем в своей собственной таверне! Пока Совет не выставил моих клиентов, я тут отлично зарабатывала, и у нас было слишком много работы, чтобы напиваться самим.

Кто мне заплатит за упущенных клиентов?

– Остынь, – сказал ей Оуэн. – У меня есть в городе приятели, которые только рады будут возместить тебе убытки. На самом деле они не будут так уж рады, но они это сделают. Потому что им известно, что иначе я им голову оторву. Может быть, в буквальном смысле.

– Ладно, так что здесь происходит? – спросила Хэйзел, когда они с Сайдер уже перегнулись через стойку и поцеловали воздух возле щеки друг друга.

– Мы, счастливое меньшинство, организуем сопротивление, – ответила Сайдер, наливая себе приличную порцию. – Пока Империя нас не найдет. Какое-то время на это она потратит. Формально об этом знают только сами члены Совета, но им приходится призывать на помощь все больше и больше людей, и кто-нибудь в конце концов проговорится. Так всегда бывает. А тем временем Совет делает все, чтобы координировать сопротивление и уменьшить ущерб и людские потери.

Стил наконец заметил появление Хэйзел и Оуэна и поманил их присоединиться к собранию. Они были представлены остальным членам Совета, на которых это явно не произвело впечатления, так что Оуэн решил, что на него они тоже впечатления не производят. И это было не трудно. Здесь был Дональд Ройал в сопровождении своей Мадлен Скай и Молодого Джека Рэндома. Гильдии представлял Квентин Мак-Ви. Одет он был как павлин, полностью лишенный вкуса и страдающий цветовой слепотой, и у него были фальшивые зубы, выглядящие так фальшиво, как Оуэн никогда не видел. Квартал Купцов представлял Альберт Магнус. Этот был одет в серое, что прекрасно сочеталось с его лицом, и вообще вид у него был такой, как будто он умер, но недавно его откопали. От Квартала Воров выступала Лоис Бэррон – крепко сбитая приземистая бабенка, у которой был такой вид, что она может сжевать жестянку и сплюнуть гвоздями. И рукопожатие у нее было костоломное. Оуэну большого труда стоило не поморщиться от боли. И наконец, от Квартала Техников был Иэйн Кастл. Это был карлик с искривленным плечом, и всем своим видом он давал понять, что ничего смешного в этом не видит и другим не советует.

Весь Совет поочередно покосился на Оуэна странными взглядами, и он, взглянув в зеркало, понял, почему. Он был покрыт засохшей кровью и блевотиной, а одежда его имела такой вид, будто в ней кто-то умер. Лицо его побледнело, а глаза так глубоко запали, что странно было, как ими еще что-то можно видеть. В общем, Оуэн решил, что выглядит как убийца-маньяк, который вдруг открыл истинный смысл жизни и пришел от этого в отчаяние. У Хэйзел же был вид скандалистки из бара, но у нее всегда был такой вид.

Первым заговорил Квентин Мак-Ви. Вставив в глаз монокль, он осмотрел Оуэна с головы до ног.

– Вымыть этого мальчика и отослать ко мне в номер.

– Брось, – дружелюбно сказал Оуэн. – Я тебе не по карману.

– Ты всегда западал на дешевку, Квентин, – сказала Лоис Бэррон. – Но это даже для тебя помойка. О Господи, вот эта непристойная пара должна быть нашей связью с Подпольем Голгофы? Это же позорище! Подойди они к моей двери, я бы собак на них спустила.

– Верно! – поддержал Магнус. – Уберите их отсюда, нам надо делом заниматься. Если Голгофа хочет, чтобы ее здесь принимали всерьез, пусть пришлет что-нибудь получше этого.

– Выбросите их отсюда, – предложил Кастл, карлик. – Некогда тут ерундой заниматься.

Оуэн и Хэйзел соприкоснулись ментально и установили связь. Между ними заплескалась сила, нарастая океанским приливом. Вдруг их присутствие стало подавляющим, заполнило всю комнату, притянуло к ним все взгляды. Дикость была в них и мощь, неукротимая и почти нечеловеческая. Она билась в воздухе пульсом гигантского сердца, огромная и всеподавляюшая. Советники хотели бежать или пасть на колени, но оцепенели, как мыши под змеиным взглядом. Сквозь тела Хэйзел и Оуэна струилась свежая сила, смывая любую слабость и нечистоту. Пока Хэйзел принимала Кровь, они не могли связываться и забыли за это время, как сильны они в соединении.

– Хватит, – хрипло сказала Сайдер, заставив себя говорить – ей мешал охвативший ее благоговейный ужас, заставивший прижаться спиной к стене. – Мы поняли, честно. Теперь хватит, пока имперские эсперы вас не почуяли. Оуэн и Хэйзел отозвали связь, загоняя силу внутрь, и вот опять перед советниками стояли всего лишь мужчина и женщина. Оуэн едва мог поверить, что всего несколько минут назад чуть не умер. Сейчас, рядом с Хэйзел, он готов был биться с целой армией. Кажется, он еще многого не знал из того, что сделал с ними Лабиринт.

– Не волнуйтесь, – сказала Совету Хэйзел. – Вряд ли эсперы нас почуют. Чем бы ни была наша сила, у нее вряд ли эсперная природа.

Члены Совета переглянулись, и вид у них был куда более встревоженный, чем раньше. До Оуэна дошло, что они боятся его и Хэйзел не меньше, чем Империи. Угроза Империи была хотя бы понятной. Он шагнул вперед, подняв руки в успокаивающем жесте, и попытался не заметить, как они все сжались и отступили на шаг от него.

– Ладно, люди, спокойнее. Мы пришли помочь. Это ваш город, и вы скажете нам, чем помочь вам в его защите. Вдруг Дональд Ройал выступил вперед и посмотрел твердым взглядом в лицо Оуэна.

– Да, ты и в самом деле Дезсталкер. По глазам вижу. Черт побери, хорошо, что среди нас снова есть Дезсталкер. У твоей Семьи всегда был просто талант заваривать кашу. Мальчик, я знал твоего отца и деда – хорошие были люди, каждый на свой лад. Когда все это кончится, я тебе расскажу пару историй, которые ты вряд ли найдешь в семейных летописях. Приятно видеть, что ты поддерживаешь традиции своего клана.

– Давайте оставим стародавнюю фигню на потом, – врубился Кастл. – Какую помощь ты можешь предложить, Дезсталкер? Выйти на улицу и до смерти напугать Имперские войска своим величием, что ли? Пусть у тебя эсп или хрен знает что оно там – просто из ушей лезет, но этим армию вторжения не остановишь. Голгофа же не просто прислала вас со своими лучшими пожеланиями? Нам нужно оружие, взрывчатка и техника.

– Мы привели корабль, набитый пулевым оружием и бочками патронов, – ответил Оуэн. – Сейчас, когда мы тут разговариваем, его уже раздают.

– Пулевое оружие? – переспросил Магнус. – А что толку с этой древности против гравибарж с дезинтеграторными пушками?

– А вот увидишь, – ответила Хэйзел. – А еще у вас есть я и Оуэн. Мы сами по себе армия.

– Расчудесно! – хмыкнула Лоис. – Бывший аристо и бывшая пиратка с раздутым эспом и манией величия. Как будто мало их тут бывало. Почему бы нам просто не застрелиться – и делу крышка?

– Если не перестанешь скулить, я сам тебя пристрелю! – рявкнул на нее Магнус. – Эти двое – другое дело, и ты это знаешь. Ты ощутила их силу.

– Мы действительно другое дело, – согласился Оуэн.

– Это уж точно, – поддержала его Хэйзел. – И еще всегда есть Безумная Дженни – где бы она сейчас ни была.

– Вряд ли нужно сейчас говорить о ней Совету, – заметил Оуэн. – Они только растревожатся.

– А если эти двое вас смущают, – вдруг возник Молодой Джек Рэндом, – всегда есть я.

Все взгляды обернулись к нему. Он так долго молчал, что все о нем забыли. Тут же стало ясно, что эта мускулистая фигура и красивое мужественное лицо устраивают Совет куда больше, чем Хэйзел и Оуэн.

– А ты кто, черт побери, такой? – спросил Кастл, забираясь на стул, чтобы заглянуть поверх голов.

– Я знаю это лицо, – сказал Мак-Ви. – Точно я его где-то видел.

Дональд Ройал улыбнулся:

– Позвольте мне представить моего доброго друга, единственного и неповторимого Джека Рэндома!

У всего Совета отвисла челюсть. Потом все они бросились и столпились вокруг Рэндома, неистово тряся его руку, хлопая по спине и говоря, как они рады, что он вернулся в час нужды. Рэндом улыбался и скромно кивал, каждым своим дюймом – герой и живая легенда. Оуэн переглянулся с Хэйзел.

– Я сейчас сблюю.

– Ты уже это сделал. На этот раз постарайся не на меня. Наконец советники устали говорить Рэндому, каким спасителем он для них явился, и подвели его к столу, на котором была развернута большая карта Мистпорта. Стил притянул Рэндома поближе и стал объяснять ему положение, а Оуэн с Хэйзел протолкались с другой стороны, решив не дать себя исключить из обсуждения. Стил не обращал на них внимания – оно все было уделено Рэндому.

– Смотри, Джек, на этой карте все четыре квартала Мистпорта, от края до края. По периметру город защищен высокими каменными стенами, но долго они не продержатся. Они были построены для защиты от местной хищной фауны. Боевая машина пройдет там, как по гладкому месту. И конечно, они никак не остановят гравибаржу или грависани. На севере у нас Квартал Купцов и Квартал Гильдий, на юге – Квартал Техников и Квартал Воров. Река Осенняя прорезает все, кроме Квартала Техников. При отсутствии связи и забитых людьми и баррикадами улиц мы доставляли информацию и людей по реке. Один из немногих чрезвычайных планов, который хоть как-то работает. Почти все остальные основывались на использовании эсперов, а о них сейчас вопрос не стоит. Как бы то ни было сделано, но Империя заглушила разумы практически всех, у кого есть хоть искорка эсперных способностей. Несколько сильнейших пока держатся, но никто не знает, сколько еще они выстоят. То, что осталось от союза эсперов, пытается драться с воздушными силами вторжения, но они лишь могут выиграть для нас сколько-то времени. Гонцы все время приносят информацию, но мы получаем ее уже тогда, когда все кончилось. Я бы пошел на убийство ради одной работающей системы связи, но пока что у нас есть только гонцы.

– Уже нет, – произнес новый голос от дверей таверны.

Все оглянулись и увидели Безумную Дженни, очень довольную собой, в окружении Шанса и десятка детей-эсперов из информационного центра Абракс. Дети все были проснувшимися и стояли на ногах более-менее твердо, но глаза у них неспокойно бегали. По людям за столом пробежала дрожь при виде безумных детей в плохо пригнанных грубых платьях.

– Отлично, – сказал Магнус холодным безразличным голосом. – А кто ты такая, женщина, и какого черта ты привела сюда этих... людей?

– Я Безумная Дженни, последнее проявление Матер Мунди. Так что выбирай выражения, а то я тебя превращу во что-нибудь маленькое и прыгающее. Эти дети – возможно, последние эсперы Мистпорта, которым не мешает новое оружие Империи. Может быть, потому что они очень далеки от него даже при нормальных условиях. Остальные дети занимают посты по всему городу. С ними работать несколько непривычно, но когда вы приспособитесь, у вас снова будет система связи. Я нахожусь здесь, чтобы прикрыть вас, если Империя обнаружит, где вы. Пока через меня струится мощь Матери Мира, меня более чем достаточно против всего, что Империя может на вас бросить.

– Знаешь, мне было бы куда приятнее, если бы такие слова исходили не от женщины по имени Безумная Дженни, – сказал Дональд Ройал.

– Отличная работа, Дженни, – вмешался Джек Рэндом. – Я знал, что ты нас найдешь. А теперь давай прежде всего устроим этих детей. У этих ягнят вид, как после тяжелого и долгого пути.

Народ бросился отпаивать детей горячим и укладывать на одеяла, а Шанс пытался за всеми присмотреть, путаясь под ногами. Безумная Дженни занялась заказом какого-то странного, но крепкого коктейля у бара. Казалось, что, приведя сюда детей, она больше не чувствовала за них ответственности. У Дженни всегда был свой список приоритетов, и ее персона занимала в нем верхнюю строку. Детей только успели устроить, как вдруг они окоченели на своих импровизированных кроватях, закатив глаза под лоб.

– Это с ними часто бывает? – спросила Лоис Бэррон.

– Тихо! – шикнул на нее Шанс. – Они что-то видят.

– Они уже здесь, – сказал сквозь сон один из детей спокойным голосом. – Стены на южной границе пали. Сквозь них ломится Имперская Пехота. Волки ворвались в овчарню.

– Черт! – с сердцем сказал Стил. – Я думал, у нас еще есть время. Шанс, насколько надежны эти твои питомцы? – В видении настоящего – на сто процентов. В предвидении будущего...

– Знаю, знаю. – Стил яростно задумался. – Поднимайте гонцов. Плевать мне, насколько они устали! Пусть собирают подкрепления на то, что там осталось от стен.

– Не надо тревожить гонцов, – выступил вперед Рэндом. – Пусть себе отдыхают. Они выдохлись. Дайте мне немного людей, и мы выведем силы к границе, чтобы дать там отпор.

И тут же собрание превратилось в вихрь криков и приказов. Альберт Магнус вызвался проводить Рэндома к ближайшей группе ополчения и городской стражи и вести их к южной границе. Рэндом потрепал его по плечу и назвал хорошим парнем, отчего хороший парень только что не зарделся. Они выбежали из дверей, и Хэйзел с Оуэном за ними. Безумная Дженни, ворча, вместе с Шансом пыталась привести детей в чувство и истолковать их видения. Она ощущала себя несколько выше этого, но все же делала работу, чтобы показать, что она свой парень.

Сайдер отвела Кота в укромный уголок, написала несколько записок и велела ему их доставить. Если Имперские Войска уже ворвались в город, надо было проверить, что все ее имущество в разных местах защищено как следует. Война войной, а свой интерес забывать никогда не следует. Кот скривился, но тут же пожал плечами. Он никогда не говорил «нет», если дело касалось Сайдер. И вообще он был одним из лучших взломщиков и чердачников в Мистпорте, так что вряд ли его остановят или поймают. Море сливающихся крыш и фронтонов Мистпорта было его родной стихией. Он улыбнулся мужественной улыбкой, поцеловал Сайдер на прощание, потом на удачу, потом еще раз, потому что ему это нравилось, и исчез в ближайшем окне, вверх по стене, на крышу, и тут же его белый термокостюм слился с туманом и снегом. Кот никак не мог знать, что никогда уже не суждено ему вернуться в «Терновник».

Высоко над миром в своем массивном баке крепчал и разминал свои ментальные мышцы Легион. Сила его разлилась над Мистпортом, мощная и темная, туманящая разумы людей. Люди падали на землю с пеной у рта, загоняемые, в безумие в попытках уйти от страшной сущности, нападавшей на них из самой глубины их сознания. Эсперы впадали в ступор, немели, беспомощно дергались на кроватях, а их сила разряжалась в воздух помимо их желания. Легион царил в ночи, входя и выходя в разумы людей и сея ужас. Он был огромен и могуч, и ничто не могло ему противостоять. Он был – Легион, многие в одном.

Джон Сильвер дрался вместе с другими у бреши южной стены под нескончаемый вопль Легиона. В своей пиратской жизни он повидал много сражений в самых различных неблагоприятных обстоятельствах, но такого еще не было. Не было конца потоку Имперских Войск, льющемуся в бреши, пробитые боевыми машинами Империи. Время застыло в реках крови, наплывах боли и лязге стали, и пусть Сильвер еще держал свою позицию рядом с другими среди обломков стены и пока не отступал, он точно знал, что удержать ее нет ни одного шанса.

После нападения на город собак Хоба во времена катастрофы с Мэри Горячкой Совет города приказал повысить стены от двадцати одного фута до тридцати. Тридцать футов сплошного камня толщиной в четыре фута. И он не замедлил продвижение Имперских Войск ни на секунду. Огромные боевые машины высотой в пятьдесят футов и шириной в двадцать пробивали стены, как бумажные. Их корпуса усиленной стали могли выдержать все, кроме дезинтеграторной пушки, и несколькими лучеметами восставших их было не остановить.

И вот боевые машины пробили стену в десятке мест, и по обломкам рванулись внутрь Имперские Войска, стреляя на ходу. Защитники города встретили их обнаженной сталью и угрюмой решимостью, перепрыгивая через упавших товарищей, и вторжение замедлилось и остановилось, когда бой забил входы шевелящейся пробкой. Битва была жестокая, когда пощады не дают и не просят. Ни в ком не было места для других чувств, кроме ненависти и жажды убийства, кровожадного безумия, подогреваемого яростью защитников, боевыми наркотиками нападавших и нескончаемым криком Легиона сверху.

Внутри города, в его узких улицах и переулках боевые машины теряли свое значение. Дезинтеграторные пушки они применять опасались, чтобы не задеть своих. И вся битва была человек против человека, сталь против холодной стали. Падали мертвые и умирающие, военное счастье качалось приливами то на одну, то на другую сторону, но защитники пока держались.

В самом начале Джон Сильвер заработал глубокий порез на лбу, и время от времени ему приходилось встряхивать головой, чтобы кровь не заливала глаза. Обычное его невезение. Получил он и еще несколько ран, но о них пока думать не время. Только расстроишься. Прилив сил от последнего приема Крови давно выдохся, и сейчас его держал на ногах только долг и адреналин. Меч его поднимался и падал, почти все время натыкаясь на парирующую сталь или силовой щит, рука с мечом уже ныла нестерпимо. В груде тел не было места для фехтовальных приемов или работы ног. Человек стоял лицом к лицу с противником и рубил наотмашь, и победа доставалась более сильному или более быстрому. И где падал один, там всегда на его место становился другой. Сильвер и готов был бы удрать, но удирать было некуда.

Если Мистпорт падет и Империя возьмет верх, его все равно повесят на общих основаниях. И еще, как часто бывало и раньше, долг удерживал его там, где не удержала бы храбрость. Сильвер многим был обязан Мистпорту, и он всю жизнь верил, что долги надо платить. Вдруг его сторона подалась на несколько футов вперед, воспользовавшись мимолетным преимуществом, и пришлось смотреть, куда ставить ногу – повсюду валялись тела. Некоторые лица Сильвер узнал, но думать об этом было некогда. Была только битва, клинок о клинок, и знание, что в конце концов он свалится. И вдруг, как ответ на молитву, рядом с ним вломились в битву подкрепления. Боевые кличи десятков планет и культур заполнили воздух – это новые защитники рванулись теснить нападающих шаг за шагом. С ними был и Дезсталкер, уже покрытый кровью и выглядящий, как ходячая смерть. Рядом с ним билась Хэйзел д'Арк, вертящая мечом с сокрушительной силой и умением. И был здесь Альберт Магнус из Совета города, сухой и седой, с мечом в каждой руке, неостановимый, как стихия. И на острие атаки – сам Джек Рэндом, профессиональный повстанец. Высокий и заметный в серебристых боевых доспехах, с лицом, знакомым по тысячам плакатов «разыскивается», заставляющий захватчиков отступать самой яростью своей атаки. Быстро и смертоносно мелькал его меч, и никто не мог ему противостоять.

Сильвер беззвучно засмеялся и кинулся в бой с новой силой в руках. Может, сегодня он и не умрет. Он вытащил маленький пузырек из рукава и проглотил остатки темной жидкости одним глотком. Это был последний запас, но все равно: когда понадобится следующая доза, бой уже кончится так или иначе, так какого черта!

Оуэн Дезсталкер занял позицию в центре боя и предлагал Имперским Войскам пройти мимо него. Он снова форсировался и был силен, потому что был связан с Хэйзел. Почему-то он знал, что на этот раз побочного эффекта можно не бояться. Они вместе с Хэйзел были больше, чем просто арифметическая их сумма, больше, чем просто люди. Он рубил и резал с неудержимой силой, с презрительной легкостью отбивая парирующее оружие. Люди падали с криками по обе стороны от него и больше не поднимались. Веером летели капли крови с его клинка, и Оуэн улыбался волчьей улыбкой, ощущая ноздрями густой запах крови – каждой клеточкой своего тела воин, которым никогда не хотел быть.

Рядом с ним билась Хэйзел д'Арк, и меч ее сверкал короткими резкими дугами, прорезая мясо и кости, как секач мясника. Кровь – вся чужая – заляпала ее одежду и пропитала рукав держащей меч руки, и крики раненых и умирающих звучали музыкой в ее ушах. У нее всегда была слабость к Мистпорту. Всегда приятно было думать, что где бы она ни была и что бы ни делала, всегда можно вернуться в Мистпорт, и там ее примут. Из всего, что она знала, Мист был больше всего похож на родной дом. А теперь Империя хочет ее этого лишить, как лишила уже многого за прожитые годы. Да будь она проклята, если уступит Железной Суке эту последнюю победу! Никогда, пока есть дыхание у нее в груди и сталь в руке.

Связь с Оуэном стала сильной. Она ощущала его присутствие рядом с собой, сильное и надежное, как всегда. И еще чье-то присутствие ощутил ее разум, и до ноздрей донесся знакомый запах, и это был Джон Сильвер неподалеку, фехтующий, как одержимый, с расширенными глазами и улыбкой безумца. Он заправился Кровью. Она видела это в нем, слышала запах в его тяжелом дыхании даже на таком расстоянии. И какая-то часть ее тоже просила Крови. Всего-то каплю-другую. Это даст ей такое хорошее самочувствие, утишит ее страхи, поможет забыть безнадежность битвы, в которую она ввязалась. Но Хэйзел подавила эту тягу, загнав поглубже. Чтобы сделать то, что здесь необходимо, Кровь ей не нужна. Может быть, потому, что ситуация стала очень простой: дерись – или умри, дерись – или потеряй все, что тебе дорого. А еще, быть может, потому, что она снова была связана с Оуэном, и его присутствие и сила давали ей все то утешение, которое было ей нужно.

Дезинтеграторы боевых машин стали выцеливать сражающихся повстанцев по краям свалки, разнося их облаками испарившегося мяса и крови. Дрейфовали наверху тяжелые гравибаржи, а между ними рыскали грависани – сотни грависаней, будто буря сорвала целый лес металлических листьев и закружила их над городом. И ни один эспер не вылетел им навстречу, когда они медленно наваливались на город, взрывая дома кинжальными ударами дезинтеграторных лучей. Воздух наполнился ревом мощных двигателей и грохотом обрушиваемых стен, почти заглушившими визг, вой и боевые кличи рукопашной схватки внизу.

И над всем этим стоял нескончаемый вопль того ужаса, имя которому было Легион.

Альберт Магнус, человек седой и желчный, бился тяжко и умело своими двумя мечами, впервые за многие годы ощущая себя живым.

Мечи его взмахивали координированными дугами, заставляя противников отступать. Но их было слишком много, и он не мог смотреть сразу во все стороны. Меч ударил в него под неожиданным углом и воткнулся между ребрами. Он вскрикнул от боли, от боли и нежелания верить, и кровь хлынула у него изо рта. Он уронил мечи, а кто-то выдернул меч из его раны, и это тоже было больно. И тут же обрушились на него мечи и секиры, рубя, как колоду. Он упал, не в силах даже вскрикнуть, и был затоптан, став одним из многих укрывших землю тел. Битва каталась через него туда и обратно, пока он не умер.

Джек Рэндом, казалось, был одновременно всюду, и меч его слился в серебряную полосу – отчаянный герой, бросающий вызов смерти, смеющийся в лицо верной гибели. Одно его присутствие заражало искрой величия стоящих вокруг людей, и они бились, выкрикивая его имя, как боевой клич. Он отчаянно рисковал и всегда выходил победителем, и никто не мог противостоять ему. Он не уставал и ни разу не был ранен – великан, наводивший ужас на солдат Империи.

Измотанному и окровавленному Оуэну противно было на это смотреть. Нечестно быть таким быстрым, изумительным и иметь такой правильный вид – уже не говоря о том, чтобы быть таким везучим. Все силы Империи были не в состоянии пролить хоть каплю крови этого великого человека. Оуэн чувствовал, что и сам работает хорошо, но десяток-другой царапин он все же получил. В такой свалке это было неизбежно. Его, правда, на ходу лечили изменения, сделанные в нем Лабиринтом, и форсаж не давал пока чувствовать боль, но дело тут было в принципе.

И все же Джек Рэндом был легендой, а подразумевается, что легендарные герои стоят выше мелких проблем простых смертных. И черт его побери, если Оуэн сейчас мог сказать, во что он все же верит. Конечно, этот великан куда больше отвечал легенде, чем тот сломленный старик, которого Оуэн отыскал когда-то в трущобах Мистпорта и который утверждал, что он и есть Джек Рэндом, но Оуэн верил людям, а не легендам. Он мысленно пожал плечами, одновременно разрубая имперского солдата одним бешеным ударом. Рэндом был тут не единственным истинным воином.

И кем бы ни был этот чертов красавчик на самом деле, но Молодой Джек Рэндом был именно тем, кто нужен был сейчас Мистпорту. Его имя было тем кличем – может быть, единственным, – который мог собрать воедино рассыпающиеся части Мистпорта и заставить их сражаться заодно. И Оуэн решил, что его это вполне устраивает.

Хэйзел д'Арк чувствовала, как тянется в разных направлениях ее разум. С того момента как Лабиринт ее переменил, ментальные способности ее медленно, но верно росли, и этот процесс ускорился с момента прибытия в Мистпорт. Теперь она знала, откуда исходит каждая атака еще до того, как она начиналась на самом деле, и ее меч успевал поставить блок. Никто не мог подобраться к ней незаметно – даже вне поля ее зрения, а сама она замечала все слабости своих противников уже при первом взгляде. Это был не опыт и не инстинкт, а просто будто она знала все это заранее, а сейчас вспоминала, когда это становилось нужно.

И более того: когда она видела открывающиеся перед ней различные возможности, вокруг появлялись различные возможные версии ее самой. Они возникали и исчезали, существуя иногда лишь то мгновение, которое нужно было, чтобы отразить чей-то меч или предупредить атаку, когда она сама не успела бы. И вот, пока она сражалась, рядом с ней начали появляться другие Хэйзел д'Арк и биться плечом к плечу. Были такие, которые не сильно от нее отличались – например, лишним шрамом или другим цветом волос. Были и такие, которые отличались сильно – сложением или расой. У одной была золотая рука хэйденов. Другая вообще была мужчиной. Еще одна по крайней мере частично вообще не была человеком. Хэйзел улыбалась кому-то из них, и те улыбались в ответ. И она вместе с другими своими воплощениями пробилась на передний край битвы и заняла главную брешь, перекрывая проход Имперским Войскам.

Джон Сильвер увидел, как сражается плечом к плечу сама с собой Хэйзел д'Арк, и подумал, что на этот раз действительно перебрал Крови. И только когда лысая Хэйзел д'Арк в кожаной одежде охотника за скальпами отбила удар имперского меча, от которого он бы свалился, пришлось поверить, что все это на самом деле. Но он не позволил себе сильно об этом раздумывать. Мистпорт был сумасшедшим домом и в лучшие свои времена, к которым теперешние, безусловно, не относятся. Но когда он увидел еще и Оуэна Дезсталкера, шагающего сквозь кипящую толпу и валящего солдат противника по обе стороны от себя без усилий, как кегли, и Джека Рэндома, стоящего среди штабеля вражеских трупов вызывающе и непобедимо, его пробрала суеверная дрожь. За свою жизнь Сильвер видал многое, но ничего не видел, подобного этим троим. Это было как драться плечом к плечу с богами.

Но в ту же секунду благоговейное удивление сменилось завистью. Он был всего лишь человек с обычной человеческой силой и храбростью и делал что мог, а эти три сверхчеловека заставляли его усилия выглядеть муравьиной возней. Он продолжал драться, но уже не с тем воодушевлением. Волны схватки вынесли его вперед, и он оказался рядом с Оуэном. Дезсталкер бросил ему на ходу мимолетную улыбку, и Сильвер улыбнулся в ответ. И в ту же секунду он увидел, как меч солдата летит точно в спину Оуэну. Дезсталкер его не видел, слишком занятый двумя солдатами, которых в этот момент крушил. Время замедлилось и остановилось, и все время этого мира оказалось в распоряжении Сильвера, чтобы решить, что делать. Он мог выкрикнуть предупреждение, мог сам отбить клинок, но в этот момент он желал смерти Дезсталкера. За то, что он больше чем человек, за то, что он ближе к Хэйзел и важнее для нее, чем Сильвер может даже надеяться. И так просто было всего лишь ничего не сделать (дать Оуэну погибнуть. И никто ему ничего не скажет. Столько всего творится вокруг, и никто не ждет, что Сильвер может видеть все. Он застыл в нерешительности, раздираемый на части сомнениями. Все, что он хочет, будет принадлежать ему, если только Дезсталкер будет мертв. И тут время снова помчалось, и думать было уже некогда.

Острие почти коснулось спины Оуэна, когда Сильвер бросился вперед, блокировав удар своим мечом. Резкий удар выбил оружие из его рук, и клинок упал на землю. Солдат повернулся к Сильверу, занося меч для убийственного удара. Сильвер метнулся в сторону, и лезвие полоснуло его по руке, только задев кожу, и полилась кровь. Солдат занес меч для второго удара, и Сильвер зачерпнул собственной крови и бросил солдату в глаза. Тот замотал головой, ослепленный на мгновение, и Сильверу не было ничего проще, чем подхватить свой меч и проткнуть солдата насквозь.

Все это заняло не больше одной секунды. Оуэн Дезсталкер ничего этого не видел, слишком занятый собственной работой. Сильвер взял себя в руки и продолжал битву. Для простого смертного он выступил не так уж плохо. И если уж в этой битве должны были участвовать боги, Сильвер был только рад, что они на его стороне.

Волны битвы откатывались от Оуэна прочь, когда он пробивал себе путь сквозь толпу тел, чтобы оказаться рядом с Хэйзел. Почти в ту же секунду он понял, что это уже не та Хэйэел д'Арк, которую он знал, и еще через секунду он понял, что тут целая небольшая толпа разных Хэйзел. И тут в толпе кто-то крикнул: «Отходим!» Другие голоса – только имперских солдат – подхватили этот призыв, и вдруг ряды захватчиков перед Оуэном смешались и повернулись, обратившись в бегство. Повсюду, куда он ни смотрел, было то же самое, будто то, что было куда как превосходящей силой, распалось на куски и побежало, спасая свою жизнь. Сила разбилась о неколебимую скалу, которой стали защитники Мистпорта. Отход превратился в беспорядочное бегство, и почти сразу стало не с кем биться. Защитники Мистпорта разразились ликующими криками. Оуэн обернулся к Хэйзел д'Арк и заморгал, увидев, что она только одна. И она посмотрела на него, широко улыбаясь, и Оуэн решил, что задавать вопросы не стоит. Пока не стоит. Он не был уверен, что хочет знать правду. А защитники выкрикивали его имя и имя Хэйзел, но больше всего – Джека Рэндома. Их героем был он. Ему салютовали поднятыми мечами, на него глядели горящие восторгом глаза. Они пошли бы за ним даже в Ад, и каждый это понимал.

И тут боевые машины открыли огонь из дезинтеграторов. Теперь, когда они не боялись попасть в своих, они стреляли безнаказанно. Дезинтеграторные пушки пробивали в рядах защитников огромные кровавые бреши, кровью и распыленным мясом наполнился воздух. Толпа покатилась назад, спотыкаясь о мертвые тела. И над этим бедламом возвысил свой голос Джек Рэндом:

– Стойте, друзья! Мы победим эти машины! Оуэн протолкался через толпу и схватил Рэндома за рукав:

– Ты что, псих? Как ты будешь биться мечами против дезинтеграторных пушек? Надо отойти и найти рубеж, который можно будет защищать!

– Чертовски точно подмечено, – сказала Хэйзел, внезапно появляясь рядом с Оуэном. – Ты хочешь, чтобы нас всех перебили, Рэндом?

– Приношу свои извинения, – ответил Молодой Джек Рэндом. – Вы, конечно, совершенно правы. Меня занесло.

– Ну и хорошо, – буркнул Оуэн. – Теперь заткнись и драпай.

Защитники откатились под напором наступающих боевых машин, но это был организованный отход, а не паническое бегство. Люди рассыпались по узким улицам и переулкам, уверенные, что громоздкие машины туда за ними не проберутся. Дезинтеграторы боевых машин водили стволами из стороны в сторону, выискивая достаточно большие группы повстанцев, чтобы стоило по ним стрелять, но защитники Города быстро усвоили суровый урок, и рассыпались на все меньшие и меньшие группы. И боевые машины открыли огонь просто по улицам, разнося стены и дома дождем кирпичной и известковой пыли. Крики и вопли доносились из рушащихся внутрь домов, и вскоре лишь груды щебня лежали там, где раньше была улица, и по этим грудам неостановимо шли вперед боевые машины.

Имперские солдаты видели триумф своих боевых машин и стали выстраиваться за ними. Отход защитников все-таки в конце концов превратился в бегство. Оуэн и Хэйзел остановились и оглянулись. На них надвигались боевые машины с ревущими пушками, превращая Мистпорт в развалины улица за улицей. В небе, подобно грозовым тучам, громоздились гравибаржи. Оуэн протянул руку к Хэйзел, и та приняла ее, и они оба думали об одном и том же. Их соединенные мысли полетели наружу и вверх. Вдруг одна гравибаржа качнулась в воздухе, будто схваченная невидимой и неумолимой силой. Ее двигатель взревел, напрягся и сдох от перегрузки, будто что-то сдернуло баржу с небес и стукнуло о боевую машину внизу.

Сила взрыва разорвала ночь на клочья, и от пламени, взметнувшегося от переплетенных обломков, на улице стало светло, как днем. Силы вторжения снова вынуждены были отойти, чтобы не попасть под дождь расплавленного металла, разбросанного на сотни ярдов от взрыва. Но из защитников никто не пострадал. Обломки сыпались мимо, будто защитников прикрыла чья-то невидимая рука. Повстанцы остановились и ликующими криками приветствовали удачу, которая их спасла. Но из них из всех только Джон Сильвер знал, кому они обязаны жизнью. Он видел, как вышли из своего транса Оуэн и Хэйзел, посмотрели на свои сцепленные руки и улыбнулись друг другу понимающе. Потом они расцепились и вошли в ликующую толпу. Сильвер смотрел им вслед и в который раз уже думал, что же они такое. Во что они превращаются. И не станут ли они пусть всего лишь возможной, но еще более грозной опасностью для Мистпорта, чем Империя. Он шел за ними, потрясенный своими мыслями, но уже обдумывая возможные действия на случай, если возникнет необходимость. И еще думая, прав ли он был, когда спасал жизнь Дезсталкера.

Он всегда ощущал некоторое свое превосходство, потому что многие люди боялись эсперов за свойственные им возможности. Теперь он понимал, что эти люди чувствовали. Он больше не был королем горы. Он даже не был уверен, что может увидеть вершину горы оттуда, где находится.

А среди отступающих имперских войск были Тоби Шрек и его оператор Флинн. Они высадились на поверхность, чтобы снимать действия наземных войск и дать крупные планы триумфального вторжения, только в реальности все вышло не так, как ожидалось. Сейчас уже стало ясно, что ситуация серьезно осложнилась. Лейтенант Ффолкс приказал Флинну отозвать камеру и отключить ее. Прямая трансляция была прекращена по техническим причинам. Чтобы подчеркнуть, насколько эти причины серьезны, Ффолкс упер пистолет в спину Флинна и держал его так, пока камера не села снова Флинну на плечо. Ее единственный красный глаз мигнул и погас. Тоби протестовал, но его никто не слушал. Другого он и не ожидал, но все равно должен был подать голос, чтобы не подумали, что он теряет хватку. Ни он, ни Флинн ни секунды не сомневались, что Ффолкс готов пустить пистолет в ход. При виде поражения наземных войск он побелел от ярости и был готов сорвать ее на любом, у кого хватит глупости попасться ему на дороге. Поэтому Тоби и Флинн отошли вместе с отступающими войсками, пока Ффолкса не позвали пакостить где-то еще. Когда он ушел, они засняли классные кадры с падающей гравибаржей и рванули сломя голову подальше от дождя расплавленного металла. Оказавшись в глубоком снегу за пределами города и временно в безопасности, они почти сразу бросили попытки брать интервью у измотанных солдат и офицеров – после отрицательных ответов в диапазоне от простых ругательств до реальных угроз смерти. – Интересно, куда нас пошлют потом, – произнес Флинн, помолчав.

– Куда-нибудь, где события разворачиваются получше – я так думаю, – ответил Тоби.

– Это если есть такое место.

– Должно быть. Здесь защитникам просто повезло, вот и все.

– Не знаю, – заметил Флинн. – Каковы шансы, что гравибаржа так, ни с того ни с сего, вдруг упадет точно на боевую машину? Тоби внимательно посмотрел на него.

– Ты на что намекаешь? Что повстанцы ее как-то стянули вниз? Брось. Такого оружия у них нет. А если ты имеешь в виду эсперов, то даже печально знаменитая инвестигатор Топаз собственной мерзкой персоной не могла бы стянуть вниз такую огромную массу. У эсперов просто не бывает такой силы. Даже когда Легион не блокирует их разумы.

– Мы в Мистпорте, – мрачно возразил Флинн. – А про Мистпорт рассказывают всякое. Меньше всего мне хотелось попадать сюда.

– Тут действительно полно сюрпризов, – согласился Тоби. – Ты видел, кто предводительствовал мятежниками? Джек Рэндом, точно такой же, как на старых голограммах. Да только если это Джек Рэндом, кто тогда вел силы мятежников на Техносе III? Тот, правда, был куда постарше и куда поистрепаннее. И к тому же я не верю, что он так быстро успел бы оттуда сюда. По крайней мере Империя знала бы.

– Может быть, один из них – дубль. Или клон. – Флинн поморщился. – В любом случае здесь есть много такого, чего нам не сказали.

– Ничего удивительного, – сказал Тоби. – Если он нам снова попадется, может быть, сумеем взять у него интервью. За такой шедевр я смогу назначить любую цену. И прайм-тайм гарантирован.

– Существующие власти, если хотят существовать и дальше, ни за что не дадут тебе его показать.

Тоби улыбнулся, вытащил бумажник, повертел в руках и спрятал обратно.

– Какой сторожевой песик не любит колбаски?

В глубинных лабиринтах Квартала Воров, в гостинице «Терновник», представители союза эсперов отчаянно старались уследить за событиями. Все время приходили люди, забивая и без того набитую комнату, и приносили новости со всего города. Члены Совета, только без Альберта Магнуса, все еще склонившиеся над картой города, все больше мрачнели. Хорошие вести приходили редко. Темными облачками, движущимися по карте, были обозначены сообщаемые эсперами позиции гравибарж и грависаней. Взлетающие им навстречу на битву эсперы летели яркими вспыхивающими искрами. Вскоре эти искры вдруг мигали и гасли, и никто не спрашивал, что это значит. У границ города скопились еще тени – там, где силы Империи сокрушили городские стены. Черные пятна расползались там, где силы вторжения пробивались дальше в город, несмотря на все усилия защитников. Только у юго-западной границы тени остановились, когда стали просачиваться вести о неожиданной победе.

Дети Шанса лежали на одеялах в углу комнаты, постоянно и тихо бормоча информацию и предупреждения, а сам Шанс метался между ними, умасливая, уговаривая, скармливая им сладости. Оставленные вниманием надолго норовили ускользнуть в поглощающий кошмар, жалобно завывая и вскрикивая. Представители союза эсперов скрывали положение «Терновника» и его обитателей на пределе своих ментальных способностей, но даже они не могли защитить детей Абракса от ужаса Легиона. Этот нескончаемый вопль скрежетал у них в уме как кости по костям, как разрываемое живое мясо. Никто не знал, как дети это переносят, но лица этих детей, безнадежно извивающихся в своих одеялах, отбивал охоту спрашивать. Шанс молил Совет позволить ему дать детям успокоительное, но ответ все время был «нет». Они были слишком необходимы.

Эсперы телепортировались туда и обратно с важными сообщениями, появляясь и исчезая с хлопками потревоженного воздуха. Вокруг них вспыхивали искры, болезненно разряжаясь через ближайшие металлические предметы. На каждом прыжке эспер рисковал жизнью, и каждый из них это знал. Вопль Легиона мешал им сосредоточиться, и некоторые так и не прибыли. Просто мелькнули в одном месте, а в другом уже не появились. Другие попадали в гостиницу по частям или страшно перекрученные. Один материализовался наполовину В стене таверны. И остался там, торча из кирпичной кладки. Никто не знал, как его оттуда извлечь, не разорвав стену пополам. Еще повезло, что он был мертв, так что ему просто завесили лицо лоскутом материи, закрыв выкаченные глаза и искаженный в безмолвном крике рот, и притворились, что его там и нет.

Еще один шлепнулся из воздуха на пол липкой массой крови и внутренних органов – его вывернуло наизнанку. Самое ужасное было, что он никак не мог умереть. Наконец Дональд Ройал снес ему голову милосердным ударом меча. Члены Совета и представители эсперов отчаянно пытались составить какой-то план обороны в целом, но все происходило так быстро, что они успевали только реагировать на действия противника и стараться минимизировать ущерб. Все говорили хриплыми сорванными голосами, усталость читалась во всех глазах. Сайдер постоянно поила всех горячим кофе и подогретым вином и давала постоянный поток данных от своих собственных информаторов – людей, которые работали с ней в прошлом, когда она еще не стала достопочтенной хозяйкой. И еще она старалась не беспокоиться о том, что случилось с Котом. А над головой стоял рев пролетающих авиабарж, сотрясающий таверну подобно грому, и летящие не знали, как близко под ними внизу самый центр сопротивления повстанцев.

Каст и Морган протащили пленника через хаос и ярость боя прямо к инвестигатору Разору, который стоял среди щебня, бывшего когда-то северовосточной стеной, и смотрел, как его войска пробиваются в горящий город, сметая сопротивление. Он неподвижно ждал, пока десантники и их пленник окажутся почти рядом с ним, и лишь тогда повернулся и заметил их существование. Его темное лицо было спокойно, как обычно, но в глазах горело такое пламя злобы, что даже Касту и Моргану стало не по себе. Они быстро поклонились инвестигатору и толкнули своего пленника, чтобы он поступил так же. Разор долгим взглядом осмотрел этого человека, не произнося ни слова. Тот был прилично одет, хотя его костюм был сейчас смят, порван и заляпан его собственной кровью. И лицо его было в синяках и ссадинах. Похоже было, что Кастл и Морган не слишком кротко уговаривали его пойти с ними.

– И это?.. – спросил наконец Разор.

– Перебежчик и информатор, сэр! – радостно доложил Кастл. – Имя – Артемис Дэйли. Один из заправил Мистпорта, если ему верить. Обещал нам дать важную, чтобы не сказать жизненно важную, информацию, если мы будем избегать разрушения недвижимости, в которой у него есть доля. Даже сам предложил нарисовать нам карту, где эта недвижимость находится. До чего предупредителен, правда? Под некоторым давлением он вызвался нарисовать нам еще и карту с обозначением места, где в данный момент скрывается Совет города – в обмен на сохранение жизни и благополучия. Поэтому мы и доставили его к вам, сэр. Если он тот, за кого себя выдает и знает, что говорит, то он может быть очень ценен. И если вы, сэр, собираетесь рекомендовать нашему начальству нас наградить или даже повысить в звании – что ж, мы только выполняли свой долг.

– Но от повышения тоже не откажемся. Или от медалей, – добавил Морган.

– Вы отлично сработали, – сказал Разор. – А теперь помолчите.

Он медленно повернулся к пленному, который забеспокоился еще больше – если это было возможно. Разор подступил ближе, глядя пленному в лицо.

– Я знаю тебя, Артемис Дэйли. Ты у нас в компьютере. Махинатор, ростовщик и костолом – при необходимости. Средних размеров рыба в малом пруду. Время от времени ты продавал нам обрывки информации. Ничего страшно важного, но достаточно, чтобы ты считался нашим. Говори, Артемис. Скажи мне, где мои враги.

– Мы... мы еще должны согласиться о цене, ваша честь. – Артемис старался, чтобы голос его не дрожал. – Я ведь в конце концов всего лишь честный бизнесмен, ищущий прибыли в трудные времена. Войнами я не интересуюсь, но человек в моем положении не может себе позволить бесплатно давать ценную информацию. Моя репутация погибнет – я уверен, что вы меня поймете.

– Вполне, – ответил Разор. И посмотрел на Каста: – Убить его.

– Постойте! Постойте! – Дэйли пытался отступить, но Каст Морганом держали его крепко и заставили встать на колени. Дэйли так трясся, что капли пота летели с его лица. – Подождите, ваша честь! Позвольте мне... просто в знак доброй воли, кое-что вам сказать. Совет собрался в таверне «Терновник», в Квартале Воров. – Он преданно смотрел на Разора. – Я буду счастлив, ваша честь, нарисовать подробную карту, но на коленях это несколько неудобно, ваша честь...

– У нас есть свои карты, – сказал Разор. – И мы уже узнали от тебя все, что нам нужно. – Он кивнул Касту и Моргану: – Сделайте его примером. Каст и Морган радостно кивнули и потащили Дэйли прочь. Он отбивался и брыкался, но это даже не замедлило их шаг.

– Не имеете права! Я занимаю важный пост! Я вам все рассказал! Я вам...

Он кричал, пока Морган не дал ему прикладом сверху по голове. Еще что-то невнятное он протестующе выкрикивал, когда Каст и Морган вешали его на ближайшем фонаре. Потом они отступили, любуясь его танцем в воздухе. Разор улыбнулся скупой улыбкой – некогда тут возиться с предателями. Глядя, как умирает повешенный, он подумал, когда же с ним свяжутся агенты Ходзира.

Сигналом, что они уже под обстрелом, для людей в «Терновнике» послужили удары дезинтеграторных пушек с повисших в небе гравибарж. Черепичная крыша разлетелась, я верхний этаж гостиницы вдруг полыхнул языками пламени, охватившими номера, заживо сжигающими немногих постояльцев и топящими их крики в треске и реве. Силовые лучи пропахали верхний этаж и ударили в бар под ним, где отскочили от пси-экрана, поставленного эсперами в самый последний момент – дети Шанса успели предупредить. Собравшиеся в баре эсперы были представителями союза и самыми сильными разумами в Мистпорте, и совместными усилиями они смогли остановить лучи дезинтеграторных пушек, но спасти «Терновник» было им уже не под силу.

Верхний этаж превратился в пылающий ад. Почернел и задымился потолок бара. Вся гостиница тряслась от получаемых ударов. Затрещали кирпичи, по стенам побежали струйки тонкой пыли. Стало обжигающе душно. С этим эсперы ничего сделать не могли – они только отражали выстрелы дезинтеграторов. Дональд Ройал выкрикивал приказы, организуя людей. Он заставил их заблокировать колодец черной лестницы столами и прочей мебелью на случай, если пламя прорвется через закрытую дверь. Сайдер приносила ведра с водой – гасить внезапные языки пламени. Дети Шанса кричали почти непрерывно, но он все еще не решался дать им успокоительное. Может быть, им придется еще работать.

Кое-кто не выдержал и бросился к двери. Рэндом крикнул им вслед, но его не слушали. Люди выбежали наружу, и лучи дезинтеграторов разорвали их на месте. Подходили новые гравибаржи, добавляя свою огневую мощь к обстрелу единственного здания, а все дома вокруг гостиницы уже были хаосом огня и каменной крошки. На улицах валялись мертвецы, и их тела чернели посреди нарастающей огненной бури.

Внутри здания сломалась потолочная балка и упала гигантским молотом, сокрушив Лоис Бэррон. Огромный вес придавил ее к полу, изо рта ее хлестала кровь, женщина беспорядочными движениями колотила руками по огромному бревну. Ясно было, что ей уже не жить, но все равно остальные пытались поднять с нее эту тяжесть, пока Лоис не вытянулась и не застыла. Рядом с ней сидел карлик Кастл, держа ее мертвую руку и ничего вокруг не видя. Мак-Ви и Ройал не могли дать себе времени горевать. У них, единственных оставшихся членов Совета, работы было по горло. Если кто-то и найдет выход из этого капкана, то только они двое.

Тут начал слабеть и разваливаться пси-щит. Даже сильнейшим эсперам Мистпорта было нелегко функционировать под постоянный крик Легиона у себя в голове. Их мощь выгорала, а с ней и они сами. Из носов и ушей эсперов медленно капала кровь. Самый сильный эсп-глушитель, когда-либо построенный Империей, давил их разумы и заглушал их дюйм за дюймом. В щите появились трещины. Лучевые удары стали проникать сквозь потолок бара, накалывая людей тут и там, как булавки – насекомых. Один из лучей убил самого сильного эспера, и щит распался. Но Безумная Дженни бросила вперед свой разум и снова собрала щит. Она так надеялась, что этого не потребуется! Как только она обозначила свое присутствие, Легион – в этом она не сомневалась – немедленно обратит на нее все свое внимание, а Дженни не была уверена, что справится с этим противоестественным явлением. Но она сделала то, что должна была сделать, принимая на себя всю тяжесть по мере того, как другие эсперы падали мертвыми один за другим. Вскоре тяжесть стала почти невыносимой. При всей своей силе Безумной Дженни было далеко до силы столь многих умов, которые образовывали Легион. Чтобы она и остальные в этой комнате могли выжить, ей придется стать больше, чем просто Безумной Дженни.

И она обратилась внутрь себя, к той ярко сверкающей точке, которой коснулась когда-то Матер Мунди в темной камере Девятого Уровня. Дженни воззвала к сверхэсперу, к Матер Мунди, Матери Всего Сущего, с мольбой снова прийти и явиться посредством ее, Дженни, соединить всех эсперов Мистпорта в одно целое, в гештальт, который прогонит Легион и Империю прочь от Мистпорта. Она звала, но никто не отозвался. И Дженни завопила – диким воем ярости, отчаяния, чувства предательства, который на миг даже заглушил нескончаемый крик Легиона. Потому что нигде, куда она могла достать разумом, не было и следа Матер Мунди, и лишь яркие искорки эсперов Мистпорта мигали и гасли одна за другой, и тот ужас, имя которому Легион, медленно обращал свое внимание к ней. Матер Мунди оставила ее.

Безумная Дженни держалась чистым усилием воли, потому что должна была держаться. От нее зависела судьба многих и многих. Краткое прикосновение Матер Мунди сделало ее одним из самых сильных эсперов, которых знала в своей истории Империя, но даже она могла только держать на расстоянии тех многих-в – одном, которые были Легионом. Боль была почти невыносима, но Дженни не сдавалась. Если погибнут члены Совета, сопротивление Мистпорта рассыплется, и победит Империя. Дженни обратилась внутрь себя, обрывая все контакты с окружающим миром, всю свою волю и энергию направляя на поддержание пси-щита. Она уже не слышала ни вопли умирающих возле «Терновника» людей, ни удары дезинтеграторов с неба, убивающих все что движется, сеющих огонь и разрушение. Она не могла позволить себе отвлечься. Весь ее мир сошелся на пси-щите.

Она знала, что напряжение ее убивает, и ей это было все равно. Выдержав ужасы и муку Девятого Уровня, она дала клятву, что лучше умрет, чем снова даст себя схватить. Из носа и ушей у нее сочилась кровь, и брызги крови разлетались изо рта при каждом тяжелом выдохе. Боль начала постепенно отмирать, когда стали отключаться одна за другой части мозга. Дженни не знала, что лицо ее стало улыбающейся маской черепа. И она дралась, отказываясь сдаваться, отказываясь терпеть поражение, и постепенно она стала обретать новое ощущение своего противника – Легиона, ощущение того, кто это и что это. Из чего оно сделано. Из мозгов людей, которых она, быть может, знала, и мыслечервей Червемастера. А Легион смотрел на нее и знал, кто она. Черви помнили ее и помнили, что она сделала. И они ее боялись. Безумная Дженни рассмеялась внутренним смехом, и это был страшный, непрощающий смех.

Силы вторжения напирали на всех фронтах, хотя кое-где медленнее, чем в других местах. Казалось, каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок в Мистпорте, способные держать оружие, вышли на улицы защищать баррикады, перегородившие перекрестки, стреляли из окон и переулков, заставляя солдат брать с боем каждый дюйм и платить за победу кровью и смертью. Отступая, защитники взрывали за собой дома, чтобы перегородить улицы и замедлить продвижение противника. Пулевое оружие повстанцев приводило в замешательство и растерянность солдат, привыкших иметь дело лишь с предсказуемым и разделенным долгими паузами огнем дезинтеграторов, пока они не сообразили, что нужно передвигаться под прикрытием массивных силовых щитов, против которых пулевое оружие бессильно.

Ни в небе, ни на улицах уже не было действующих эсперов. Легион подавил всех, кроме самых сильных, да и те уже были почти все мертвы. Защитники отходили улица за улицей, пытаясь следовать вековым планам защиты Мистпорта до последнего рубежа, но эти планы не обновлялись годами. Важные маршруты были блокированы уличными рынками и новыми зданиями, некоторые улицы вообще были только на старых картах. Защитники делали все что могли, отходя лишь тогда, когда другого выхода не было, но все же медленно отступая к уязвимому сердцу Мистпорта. Раненых и беженцев везли через город на баржах по реке Осенней – так было быстрее и безопаснее, чем по улицам. Баржи с угольными паровыми двигателями сновали вверх и вниз по замерзающей реке, взламывая стальными носами тонкий лед, и их красные носовые огни горели, как угли в ночной темноте. По обоим берегам реки тлели дома, как головешки в аду. Осенняя петляла по городу через Кварталы Купцов, Воров и Техников, и баржи шли по ней вверх и вниз со спокойной и отчаянной решимостью. Пассажиры перекликались с баржи на баржу, спрашивая о родных и близких или узнавая, как идет бой, но ответы часто были устаревшими и редко – утешительными.

У причалов шел бой – туда пытались прорваться группы десантников, но были отбиты докерами, вооруженными лишь зазубренными ножами и баграми. Речники знали каждый дюйм прибрежной территории, а бились упорно и свирепо. Некоторые баржи, перегруженные ранеными и беженцами, теряли ход и становились легкой мишенью для парящих в небе грависаней. Неспособные маневрировать, они разлетались под ударами дезинтеграторов, и горящие тела усеивали поверхность реки. Горящие останки барж блокировали фарватер и подходы к причалам, а полуобугленные разорванные тела плавали в воде и вмерзали в лед.

Баржи побольше, вооруженные артиллерийскими орудиями, быстро дали понять грависаням, что лучше держаться от них на почтительном расстоянии. Для грависаней стандартной тактикой было отразить огонь противника силовым щитом, а потом снять щит и ответить на огонь, пока противник перезаряжает лучевые орудия. Пушек, которым не нужно время на подзарядку, они не ожидали, и Империя потеряла множество грависаней, пока известия о новом оружии не были сообщены всем. Но подаренное Дезсталкером огнестрельное оружие с запасом патронов и снарядов раздали многим, а потому патроны и снаряды были повсюду в дефиците, а силам вторжения не было видно конца. Артиллеристы барж, пригнувшись в импровизированных укрытиях, вели счет каждому снаряду.

Имперские десантники шли по завоеванным большой кровью улицам Мистпорта, переступая через мертвые тела и бросая гранаты в дома, где еще могли укрываться снайперы. Лучшие районы города остались, однако, нетронутыми, и там даже оставляли людей сторожить их от мародеров. Когда Империя наконец завладеет этим городом, эти дома займут новые лидеры, утвержденные Империей. Но повсюду вне этих районов дома горели, и огни вздымались к небесам, как маяки победы.

Каст и Морган удачно закрепились в задних рядах, избегая участия в реальном деле и подстреливая снайперов противника и вообще всех, кто им не нравился. Любого, кто казался им опасным, они убивали – будь то мужчина или женщина, и бросали гранаты в окна, если их жертва пыталась укрыться в доме. Как и все участники сил вторжения, они не были заинтересованы во взятии пленных. Это будет потом, когда они завладеют всем городом. Кое-где они обшаривали дома в поисках добычи – когда никто не видел, но сбор был незавидный, даже в немногих домах, почему-то не пострадавших от огня и гранат. Мистпорт не славился роскошью, разве что в самых богатых районах, а к ним Каст и Морган и близко не подходили.

Потому они шли себе не спеша по узким улицам, не обращая внимания на тела и корку засохшей крови на мостовой, передавая друг другу бутылку, пока она не опустела, и потом при первой возможности находя себе другую. Вино было паршивым, но все же вино есть вино. Между убийствами и грабежами они пели солдатские марши и похабные песенки, но что-то это не повышало настроение, пока они не нашли девчонку, которая пряталась в развалинах ничем другим не примечательного дома. Его кирпичные стены потемнели от огня, а окна все вылетели, но он пока не рассыпался. Как раз место, где может спрятаться перепуганный беженец, и вот почему прежде всего Каст и Морган стали его обыскивать. Девчонке было лет пятнадцать, она дрожала от страха, глаза у нее вылезали из орбит, и губы шевелились, будто она молилась. Одежда ее была разорвана и покрыта копотью, и аппетитна она была не больше, чем полусгоревший бифштекс, но Касту и Моргану выбирать не приходилось. Они захлопнули за собой единственную дверь и с ухмылкой переглянулись.

– Вот чего нам не хватало, – сказал Каст. – Вторжение – это не вторжение, если не обмакнешь фитиль.

– Кто первый? – спросил более практичный Морган. – И на этот раз я монету бросать не буду.

И они сыграли «камень-ножницы-бумага», и Каст выиграл. Он начал расстегивать ремень. Девчонка попыталась выскочить, но Морган легко ее перехватил и потащил назад. Она хотела вцепиться ему в глаза когтями, так что он повернул ее спиной и прижал ее руки к бокам. Она все равно еще лягалась и дергалась, и тогда Морган сдавил ее по-медвежьи, так что дыхание у нее перехватило, и бросил к ногам Каста. Тот припал к земле рядом с ней, ухмыляясь, и она плюнула ему в лицо. Он почти небрежно ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, и от силы удара она отлетела к дальней стене, тяжело дыша и переводя взгляд с Каста на Моргана и обратно. Из ее разбитого носа капали сопли и кровь.

– Сопротивляйся, как хочешь, лапонька. Люблю хорошее сопротивление. Если ты нам понравишься, по-настоящему понравишься, получишь потом специальный приз. Мы оставим тебя в живых.

И тут десантники замерли: снаружи их позвал чей-то голос. Они ждали, надеясь, что он уйдет, но голос прозвучал снова, на этот раз громче. Девчонка попыталась завопить, и Морган ударил ее по губам.

– А, черт! – с сердцем сказал Каст. – Из всех, кого могли за нами послать, выбрали сержанта Франке. С ним не пошутишь. В офицеры метит, зараза. Морган пожал плечами, шагнул вперед и скупым взмахом меча перерезал девчонке горло. Она плюхнулась на стену, цепляясь руками за разваленное горло, по рукам ее побежала кровь, и она осела вдоль стены, руки упали вниз. Она не дышала.

Каст от души выругался и застегнул ремень. – Не переживай, – утешил его Морган. – Еще представится случай – не может же Франке быть повсюду.

Десантники переглянулись, ухмыльнулись и вышли на улицу, весело насвистывая. Как бы там ни было, а операция шла удачно.

Космопорт в Квартале Техников был тщательно разгромлен. Одно время его мощная дезинтеграторная пушка, снятая с разбитого звездного крейсера «Темный Ветер», удерживала гравибаржи на расстоянии – с близкой дистанции пушка не нуждалась в компьютерах для наведения. Но баржи скоро нашли пределы досягаемости пушки и держались поодаль, запрашивая у своего корабля подкрепления. «Дерзкий» отрядил на это задание шесть десантных кораблей с мощными щитами, и они с ревом вылетели из ночи, слишком быстро, чтобы их можно было отследить, и разнесли пушку взрывом, который прогремел по всему Мистпорту. Над беззащитным портом снова пронеслись десантные корабли, сметая все суда на посадочных площадках, как мишени в тире. А тем временем гравибаржи слетелись к башне управления.

Корабли повстанцев на посадочных площадках взрывались в клубах пламени и дыма. Со вспышками странного света разлетались гипердвигатели, высвобождая скрытую в них энергию. Посадочные площадки будут страшно радиоактивны, пока сюда не прибудут тяжелые очистители. Уцелел только корабль Дезсталкера, «Звездный бродяга-2», защищенный хэйденскими щитами. Десантные корабли это себе отметили на потом и занялись своей работой. Тут еще полно было других целей.

Башня управления держалась дольше всего из-за своего укрепленного каркаса и сталегласовых окон, но и она рухнула под огнем дезинтеграторов десятков гравибарж. Сталеглас выбило внутрь, и он превратился в смертоносную шрапнель, срезающую все, что еще осталось внутри. На случай, если кто уцелел, гравибаржи подожгли башню и оставили ее гореть. Работа была сделана, и баржи с десантными кораблями не спеша поплыли прочь в поисках других целей. На всех площадках лежали мертвые. Это были наземные команды, лихорадочно готовившие корабли к аварийному взлету, и толпы людей, которые думали, что будут в большей безопасности в защищенном космопорту или заплатившие огромные взятки за то, чтобы их вывезли с планеты. Когда налетели корабли Империи, их застигли на открытом месте, где некуда было бежать и негде укрыться, и они умерли, взывая о помощи, которой не могло быть. На расколотых площадках горели разбитые корабли, гигантской свечой пылали остатки башни управления, и стены ее текли, как воск. Космопорт пал.

Сильвер, Оуэн и Хэйзел шли по городу за Молодым Джеком Рэндомом и его восторженными последователями и искали, кому нужна помощь. Войска, отброшенные от Южной Границы, отправились искать более легких путей в город. И никто не сомневался, что они их найдут. Вскоре Рэндом увидел уличную баррикаду, которая была готова рухнуть под напором имперских войск, и быстро поспешил на выручку. Баррикада была сложена из мебели и других подходящих тяжелых предметов, вытащенных на улицу из соседних домов и нагроможденных друг на друга до высоты двенадцати футов. Из мебели поменьше выламывали деревянные подобия копий и тыкали ими из щелей баррикады.

Железные гвозди связывали проволокой в ежи, окунали в дерьмо и бросали под ноги солдатам. Небольшая армия Рэндома построилась за баррикадой, пуская арбалетные стрелы и пули сквозь щели по любому солдату, который пытался навести на баррикаду дезинтегратор. И вскоре обеим сторонам было ясно, что судьбу баррикады решит только рукопашная. Поскольку препятствие перекрывало последний главный путь к центру города, владение им было нужно обеим сторонам, как воздух.

И вот Имперские Войска бросились вперед под прикрытием мощных силовых щитов, стреляя наугад из дезинтеграторов на бегу. Силовые лучи пробивали дыры в баррикаде, испепеляя несчастных, которые попадались им на пути, но промахов было не меньше, чем попаданий, и баррикада устояла. Повстанцы стреляли солдатам по ногам, не защищенным силовыми щитами, и целые секции наступающих падали на землю, спотыкаясь о своих упавших товарищей, но атака продолжалась. Наконец обе стороны встретились на баррикаде, и судьбу дня должны были решить смелость, решимость и обнаженная сталь.

Оуэн и Хэйзел бились плечом к плечу, все еще связанные, сильнее и быстрее, чем когда-либо в жизни. Им не нужна была ни Кровь, ни форсаж. Что-то новое работало у них внутри, давая им такую силу и скорость, которой они раньше не знали. Джон Сильвер давно уже выпил последнюю свою порцию Крови, и теперь держался только на силе воли и чувстве долга. Он преодолел свой страх перед Оуэном и Хэйзел. Чем бы они ни стали, они были лучшей ставкой на поражение войск захватчиков, и потому Сильвер взял на себя труд защищать их со спины. Иногда даже богов надо прикрывать от ударов, которые они не видят. Интересно, что заставить себя так же относиться к Джеку Рэндому Сильвер не мог. В этом человеке было что-то, от чего у Сильвера мурашки бежали по коже, хотя он и не знал, что же это. Может, потому, что этот тип такое совершенство во всех отношениях. Конечно, он тоже казался почти богом, стоя на баррикаде, размахивая огромным двуручным мечом и выкрикивая вызов Империи.

Сражение продолжалось, разделившись на схватки перед баррикадой, на ней и внутри нее. Оуэн и Хэйзел убивали всех, кто выходил против них, выкрикивая вызов и уклоняясь от лучей дезинтеграторов, что считалось вообще невозможным. Снова и снова разносился над баррикадой боевой клич Оуэна «Шандракор!», и его подхватывало все больше и больше повстанцев – почти столько же, сколько сражалось с именем Джека Рэндома на устах. Захватчиков теснили все дальше и дальше, пока наконец не очистили от них баррикаду, и улицу перед ней заполнил рукопашный бой.

Масса дерущихся качалась в обе стороны, затаптывая упавших и раненых. Солдаты уперлись насмерть, распевая боевые песни, подстегиваемые офицерами у себя за спиной и боевым наркотиком в крови. По обе стороны улицы дома горели и дымились, но дети и те, кто был слишком стар или слаб, чтобы держать оружие, заняли крыши и осыпали оттуда солдат дождем камней и черепицы. Они целились тщательно, и многие солдаты бывали вдруг выведены из боя неожиданным подарком сверху.

Тоби Шрек и Флинн были в гуще событий, фиксируя их на пленку. Они сидели в дверном проеме, как следует пригнув головы, а камера Флинна летала над схваткой, выискивая лучшие кадры. У Тоби уже не хватало дыхания, но он продолжал комментировать, захлебываясь и зная, что если ему удастся протащить это мимо цензуры, агентства новостей учредят новые премии только чтобы было чем его наградить. Это был хороший материал. Ффолкс все больше лез с указаниями, что можно и чего нельзя снимать, и потому Тоби и Флинн обдурили его, крикнув: «Смотри сюда!», – а потом разбежались в разные стороны. Пока Ффолкс решал, за кем бежать и в кого стрелять первого, уже было поздно.

Потом они довольно легко нашли друг друга и стали искать, где разворачиваются главные события. Это не заняло много времени. И вот с тех пор они передвигались перебежками, пригибаясь и пряча головы, а камера Флинна снимала все. И повстанцы, и солдаты полностью игнорировали Тоби и Флинна как явных нонкомбатантов, но шальные пули и лучи дезинтеграторов таких различий не делали. Тоби хотелось сказать что-нибудь одобрительное в адрес повстанцев, сражающихся с колоссально превосходящим их численно и технически противником и все равно не сдающихся, но не мог, если хотел, чтобы фильм, ради которого он рисковал жизнью, был показан в Империи. И поэтому он вел комментарий сугубо нейтрально, предоставив видеоряду говорить самому за себя.

А молодой взломщик по кличке Кот тоже был на крышах и вносил свой вклад. Все послания Сайдер он уже разнес и, строго говоря, должен был возвращаться обратно в «Терновник», но не мог не поддаться соблазну поучаствовать. Он никогда не считал себя любителем драки и насилия, но безжалостное разрушение родного города вызвало в нем гнев, с которым невозможно было справиться. И он поливал солдат внизу черепицей, кирпичами и всем, что попадало под руки, успевая подхватывать людей, которые чуть не падали с крыши, увлеченные метанием. Они не так привыкли к ходьбе по крышам, как он.

Он руководил разбором дымовой трубы на кирпичи для метания вниз, когда случайно взглянул в дальний конец улицы. Горячий, густой и черный дым, раздуваемый восходящими потоками от пламени и ветром от пролетавших гравибарж, вдруг на секунду открыл взгляду Кота десяток солдат, устанавливающих переносную дезинтеграторную пушку в конце улицы. Их план был очевиден. Когда пушка будет подготовлена, останется только отозвать своих назад и открыть огонь. Такая пушка сметет баррикаду до основания вместе со всеми ее защитниками. Они будут обречены. Кот уже бежал по крутому скату крыши. Глухонемой, он не мог выкрикнуть предупреждение защитникам, а пока он заставит людей на крыше себя понять, будет уже поздно. Значит, все нужно сделать самому. Он занял позицию над солдатами, которые уже заканчивали собирать пушку и включали ее компьютеры. Они были почти готовы к выстрелу, а Кот еще понятия не имел, как их остановить. Что-нибудь бросить – это их только отвлечет, а если у них есть дезинтеграторы, его просто снимут с крыши. Прыгнуть на них – за счет фактора внезапности можно будет убрать одного-двух, но остальные быстро с ним разделаются.

Он отчаянно огляделся, пытаясь что-нибудь сообразить, взгляд его упал на покосившуюся дымовую трубу на краю крыши. Ее срезал шальной луч дезинтегратора, и она наклонилась в сторону улицы. Казалось, толкнуть как следует – и она свалится. Кот еще раз оглядел позицию пушки и ее расчета. Точно под трубой. Он усмехнулся и уперся в трубу плечом. Навалился изо всей силы, но труба не сдвинулась и на волосок. Он попробовал еще раз, упираясь плечом в кирпичную кладку и скользя ногами по шиферу крыши. Вдруг ветер сменил направление, и Кота окутало черным дымом. Он припал на колени, откашливаясь и пытаясь продохнуть. Воздух нес и горящие угольки, и потому Кот натянул капюшон, чтобы уберечь волосы. Пушка внизу казалась уже почти готовой.

С молчаливой яростью Кот уперся спиной в трубу, уперся ботинками в самые надежные плитки и напряг все силы. Кладка неохотно пошевелилась. Лицо Кота исказила гримаса боли, боль нарастала, мышцы готовы были порваться, но кирпичи не поддавались. Сердце в груди колотилось как бешеное, по лицу бежал пот, и вдруг труба свалилась с крыши. Вот так быстро и сразу. Только что – ничего, и вдруг резкий треск кирпичей и известки, и вся эта проклятая штуковина грохнулась через край крыши, увлекая за собой Кота.

Он автоматически извернулся в падении, ища опору для рук. Мелькнули перевернутые и удивленные лица расчета дезинтеграторной пушки и исчезли под тоннами камней, ударивших, как молот. Рука Кота ухватилась за деревянный ставень, и он вцепился как мог. Мгновение вся тяжесть его тела висела на одной руке, но инерция падения качнула его к стене, и проще простого оказалось влететь через открытое окно в расположенную за ним комнату. Кот покатился по полу, врезался в заднюю стенку, где полежал немного, потом перевел дыхание, подождал, пока сердце перестанет колотиться, и определенно решил вернуться в безопасность «Терновника». Он не хотел, чтобы Сайдер за него беспокоилась.

На улицах Мистпорта забылись старые распри и ненависть – жители города выступили против общего врага. Старые неприятели бились плечом к плечу, а заклятые враги защищали друг другу спину. Казалось, все, кто может ходить и держать оружие, вышли на улицы, защищая город, важность которого они для себя не осознавали, пока его не попытались у них отобрать. Даже враги Оуэна из старой сети Дезсталкера пришли внести свой вклад. Они были бизнесмены, а не воины, но это не значило, что у них не хватит духа или решимости. А может быть, в глубине души они вспомнили тех молодых идеалистов, которыми были когда-то, и снова зашевелились старые верования и убеждения.

Банкир Нисон и землевладелец Робине сражались бок о бок, сверкая мечами, и к ним возвращалось былое искусство. Адвокат Стэйси действовал элегантной рапирой, а Конли и Мак-Говэн из доков прорубали кровавый путь в рядах врагов, держа по боевому топору в каждой руке. Все они дрались храбро и умело, неожиданно хорошо для людей средних лет, заплывших за последние годы жирком от спокойной жизни.

– Чертовски хорошо! – сказал Нисон Робинсу в минуту затишья. – Как будто вернулся в молодые годы, когда мы собирались переменить мир и сокрушить Империю – и все до обеда.

Робине рассмеялся.

– Счастливые дни. Простые, во всяком случае. А то мне до чертиков надоела жизнь бизнесмена.

«Терновник» превратился в пылающие развалины. В верхнем этаже гостиницы бушевал ад, крышу снесло огнем, и клубы дыма вырывались в черное небо. Над зданием летали три гравибаржи, пронзая воздух лучами дезинтеграторов. Наружные стены лизало пламя, кирпичная кладка треснула. А внутри царили дым, хаос и паника. Посреди комнаты стояла Безумная Дженни, раскинув руки, как на распятии, и только ее ментальная энергия защищала от смертоносных лучей дезинтеграторов. Из носа, рта и ушей у нее стекали струйки крови, а под ними просвечивало смертельно бледное лицо с расширенными дикими глазами, видящими что-то в невероятной дали. Она умирала, и это всем было ясно. Она была единственной защитой «Терновника», и это убивало ее постепенно и неотвратимо.

Дональд Ройал организовал людей с ведрами воды и одеялами, готовых гасить прорывающееся в комнату пламя. Старик ожил в минуту опасности и носился быстро, будто половину своих лет сбросил с плеч. Советник Мак-Ви собрал детей Шанса в плотную группу подальше от стен. Мадлен Скай, напарница Ройала, стояла в дверях с дезинтегратором наготове. Имперские войска уже сорвали дверь с петель и пытались бросать гранаты в просвет. Скай заметила первую и бросила ее тут же обратно, потом заняла свою позицию у двери, чтобы предостеречь солдат от подобных глупостей. Снаружи, на другой стороне улицы, группа десантников терпеливо наблюдала за дверьми, готовая разобраться со всяким, кто оттуда покажется. Брать пленных из «Терновника» никто не собирался.

А за стойкой бара по-черному напивалась Сайдер. Таверна лежала в развалинах, она сама сидела, как в капкане, в горящем здании, а Кота нигде не было видно. А он уже давно должен был вернуться. Наверное, влез в драку. Она ему повторяла и повторяла: никогда не встревай...

Сайдер налила себе еще стакан.

– А тебе не хватит? – спросил ее Дональд Ройал.

– Ни хрена, – ответила Сайдер. – Я все еще могу думать.

– Когда в конце концов нам придется бежать, от тебя пьяной толку не будет.

– Бежать – куда? Вокруг таверны солдаты с оружием. Как только мы выйдем, мы уже покойники. Да, а если мы останемся, мы тоже покойники. Если огонь нас не сожжет, так дым задушит. Или эта Безумная Баба в конце концов развалится и гравибаржи разнесут дом на щебень. Я ничего не забыла?

– Всегда есть шанс, что случится что-нибудь, – возразил Ройал. – Счастливый случай, представившаяся возможность. Надо быть готовым в него вцепиться.

Сайдер покачала головой.

– Поздно, Дональд. Никуда мы не денемся... – Она замолчала и нахмурилась. – Ты слышишь, кто-то поет?

И в этот момент вдруг упала одна из стен таверны. Кирпичи просто рассыпались, открывая вид на улицу и чертову уйму трупов солдат. К бреши метнулись языки пламени, но почему-то увяли и были отброшены назад. А там, снаружи, стояли и пели инвестигатор Топаз и женщина, которую когда-то звали Мэри Горячка. Две самые мощные сирены в Империи и вне ее.

– Я же тебе говорил! – усмехнулся Дональд. – Нормально, люди, мы уходим! Uватайте только то, что вам абсолютно необходимо, – и в дыру в стене. Мадлен, помоги мне вытащить Безумную Дженни. Сайдер, брось эту бутылку и беги, а то я тебе так дам под зад, что он у тебя на уши налезет.

Пламя теперь уже было всюду. Сам воздух был так горяч, что обжигал. Из потолка вырывались пучки энергии – щит Дженни слабел. Дональд схватил ее за руку и потащил к пролому в стене. Кровь по ее лицу текла уже густой струей и разбрызгивалась агонизирующим дыханием. Кожа ее стало бело-голубой, а рука в руке Ройала – холодной и липкой. Она выглядела как смерть – еще теплая и готовая уже застыть, но как-то еще держала свой пси-щит, защищая бегущих из гостиницы мятежников. Ноги ее не гнулись, и Дональд заставлял ее двигаться только грубой силой, потому что она не могла сейчас двигаться сама, даже чтобы спасти свою жизнь. Весь ее мир сжался до одной простой необходимости – держать щит, пусть это даже ее убьет. Дональд подтащил ее к пролому и только что не вышвырнул в холодную ночь. Потом выбрался за ней сам, тяжело дыша и пытаясь откашлять забивший легкие дым. Он чувствовал себя старым и усталым, и в голове все плыло, но он не позволял себе свалиться. Еще рано. Мак-Ви помог Шансу поставить его питомцев на ноги, и они выгнали полубезумных детей на улицу, как стадо баранов. Шанс снова и снова их пересчитывал, проверяя, что никого не оставили. Дети плакали и кричали или просто беспомощно тряслись. Нескончаемый крик Легиона терзал их мозг, как раскаленная колючая проволока. Мак-Ви стоял у пролома, пересчитывая по головам выбегающих из гостиницы мятежников. Одного он недосчитался. Тогда он заставил себя просунуться обратно в дыру как можно дальше и оглядел пылающий зал. Карлик Иэйн Кастл все еще сидел возле тела Лоис Бэррон, раздавленной упавшим бревном, все так же держал ее мертвую руку и раскачивался. Мак-Ви заорал, называя его по имени, и Кастл оглянулся с отсутствующим видом.

– Иэйн, вылезай оттуда! Оставь ее! Ты ничем уже ей не поможешь!

Мак-Ви надрывался до хрипа, чтобы перекричать рев пламени и грохот двигателей висящих в небе гравибарж. – Не могу! – крикнул Кастл. – Не могу я ее здесь оставить! – Ее уже нет! И если ты немедленно оттуда не вылезешь, тебя тоже не будет! – Мак-Ви заставил себя стоять возле пролома, хотя от жара у него на руках и на лице уже вздувались волдыри. – Прошу тебя, Иэйн! Я не хочу еще и тебя потерять! Кастл медленно кивнул, поднялся и зашагал, спотыкаясь, через задымленную комнату к пролому в стене. Он миновал пылающие края, будто их и не заметив, и нырнул в загоревшейся одежде в темноту улицы. Мак-Ви сорвал с себя плащ и замотал Кастла, гася пламя. Рядом с ним Безумная Дженни вдруг села, будто силы ее оставили только сейчас. Челюсть ее отвисла, глаза ничего не видели. Неподалеку от них все еще пели инвестигатор Топаз и Мэри Горячка, и их песня вместе с эсперной силой создавали щит над повстанцами и вокруг них. Голоса их возносились и падали в продуманной гармонии, энергетическая пси-буря бушевала на улицах, подчиняясь их воле и держа на расстоянии Имперские Войска. Дональд Ройал внезапно оглянулся и понял, что его напарница вместе с ним не вышла. Люди мельтешили вокруг, но Мадлен Скай не было и следа. Он протолкался сквозь толпу и схватил Мак-Ви за рукав.

– Где Мадлен? Она с тобой выходила?

– Я ее не видел! Был занят другим!

Мак-Ви выдернул рукав, и Дональд застыл, глядя на горящий «Терновник». Потом подошел к пролому, закрывая лицо от палящего жара. Зал бара превратился в огненное море, и из пролома валил клубящийся дым. Сердце Дональда болезненно сжалось, когда он подумал, что Мадлен могла там остаться. Потерялась в дыму. Он звал ее снова и снова, но ответа не было. Дональд твердо сжал губы. Он знал, что должен делать. Натянув плащ на лицо, он направился к пролому.

Но на первых же шагах остановился. Этого жара он просто не мог вынести. Он пытался снова и снова, собирая всю свою решимость и храбрость, чтобы заставить себя пройти сквозь пламя, но старое тело не слушалось и шарахалось от жара, отказываясь идти вперед. Языки пламени заиграли на загоревшемся плаще, и вдруг чьи-то руки оттащили его назад и захлопали по плечам, сбивая огонь.

– Пусти меня, черт бы тебя побрал! Там Мадлен!

– Если она там, она уже мертва. Гидеон Стил держал его крепко. Дональд перестал вырываться.

– Если она мертва, я тоже хочу умереть. Она была моей дочерью – во всех смыслах, которые что-то значат. Больше у меня никого и ничего не было.

– Ты не можешь здесь умереть, – сказал Стил. – Ты нужен. Ты – советник, ты старый уважаемый воин, имя которого до сих пор воодушевляет людей. И не смей сейчас сдаваться. Ты нам годами рассказывал, каким ты был когда-то героем. Так докажи это теперь, черт бы тебя взял! И докажи это так, чтобы это имело смысл. Туда ты войти не сможешь. Никто не сможет.

– Когда-то я смог бы, – вздохнул Ройал. – Когда я был героем. Когда я был молод.

И тут разлетелось окно, и из него вылетело тело в языках пламени. Оно ударилось о мостовую, покатилось, встало, отбрасывая пылающий плащ. Мадлен Скай колотила руками по тлеющей одежде, почерневшая, обожженная, но вполне живая. Дональд бросился ее обнять, и она крепко прижала его к себе.

– Я там заблудилась в огне и дыме. Не знала, где я сама, что уж там говорить о проломе. А потому услышала, как ты меня зовешь. Ты меня вытащил, Дональд. За мной должок.

– Какой там должок! – возразил Дональд. – Мы с тобой семья.

Сайдер одиноко стояла в стороне, все еще с бутылкой доброго бренди в руках, и глядела, как горит «Терновник». Он был ее домом, ее безопасной пристанью и воплощением ее мечтаний, но лицо ее оставалось холодным и бесстрастным. Глаза ее были сухи, и губы не дрожали. Сайдер не признавала поражений.

– Моя красавица-таверна, – сказала она наконец. – Ах, какой я была бы богатой, богатой, богатой! Безумная Дженни отрубилась. Сила ее кончилась сразу. Решительность и сила воли ей отказали, и разум отключился. Пси-щит исчез, и лучи дезинтеграторов с гравибарж ударили в «Терновник», как гвозди, вколачиваемые Богом. Дом взорвался, потолок рухнул, когда стены провалились внутрь, и триумфально взревело пламя. Песня Мэри и Топаз защитила группу от огня и летящих осколков. Через несколько секунд от «Терновника» остался только остов, чернеющий посреди пламенного ада. Стил встал на колени возле Дженни, нащупал пульс и приподнял бровь.

– Поразительно, но она все еще с нами. Шанс, забери ее отсюда. Отведи ее и детей в холл союза эсперов. Они за тобой присмотрят и спасут Безумную Дженни, если это вообще возможно. Сумасшедшая баба. Самая храбрая зараза, которую я в жизни видел. – Он поднялся на ноги и возвысил голос: – Ладно, все расходимся! Запасное место сбора вам всем известно, собираемся там через час. Явка обязательна, уважительные причины в расчет не берутся. А теперь пошли!

И все разошлись в разные стороны, помогая тем, кто в том нуждался, унося на руках тех, кто не мог ходить. Уходили по двое и по трое по маршрутам, которые Совет разработал заранее – на всякий случай. Уходили лабиринтами темных улиц и переулков, уверенные, что Имперские Войска, вздумав их преследовать, заблудятся на первой минуте. Разговоров о сдаче не было. Их не сломили и не разбили. И они всегда знали, что битва будет смертной.

Вскоре не осталось никого, кроме Мэри Горячки и инвестигатора Топаз. Все еще звучала вокруг их песня, заглушая вой Легиона, удерживая на расстоянии войска и прикрывая отход друзей. Две самые мощные сирены, которых рождала Империя, не собирались уступать. И вдруг напряжение разрядилось. Гравибаржи поплыли прочь, и войска стали отходить. Топаз и Мэри сразу перестали петь, экономя силы. Вокруг них царил все тот же хаос пламени, стонов и боевых кличей, грохот гравидвигателей и рев рушащихся домов, но непосредственно вблизи все было тихо и спокойно. Как будто на сцену вышла новая сила. Топаз и Мэри переглянулись, и тут за ними кто-то медленно зааплодировал. Они резко обернулись и увидели высокого темноволосого человека в плаще инвестигатора, внимательно глядящего на них с той стороны улицы. Топаз поморщилась. Она должна была услышать его приближение даже сквозь шум и хаос. Должна была знать, что он здесь. Он не вынул ни меча из ножен, ни пистолета из кобуры, но в одной руке у него была стальная цепь, другой конец которой охватывал шею стоящего на четвереньках голого человека. Тот был болезненно тощий, вымазанный грязью, на голой коже выделялись шрамы и следы многочисленных недавних избиений. Левая сторона его черепа была удалена хирургически, и открытая часть мозга была защищена только прозрачной сталегласовой пластиной. В мозговую ткань были вживлены различные контакты и разъемы, и на фоне серого мяса поблескивали серебристые провода.

– Красивый парень, правда? – спросил темноволосый. – Мой человечек. Инвестигатор Разор, к вашим услугам. Я послан привести вас обеих снова в лоно Империи. Снова научить петь правильные песни. Прошу вас, избавьте меня от ваших протестов – они не имеют значения. Ваши голоса не учитываются. Вот эта неприятная развалина у моей ноги больше не является именем – только функцией. Это живой эсп-глушитель. Один из специальных проектов Великого Лорда Драма, как я полагаю. Будучи живым и умея повиноваться приказам, он куда функциональнее и эффективнее обычного глушителя в виде мозга в ящике. Он достаточно силен, чтобы работать при помехах Легиона, и достаточно искусен, чтобы вы даже не заметили нашего приближения. Боюсь, что на этот раз ваши песни вас полностью подвели, милые дамы. Так что оставьте свои мелочные жалобы и пойдемте со мной. Этот этап вашей жизни миновал. Вы снова принадлежите Империи.

– Я скорее умру! – Топаз выхватила меч. Разор в ответ сделал то же самое.

– Это можно устроить. Мне обещана премия, если я доставлю вас живыми, но деньги никогда не были для меня настолько важны. Если так выйдет, им придется удовлетвориться одной живой сиреной и одной мертвой предательницей. А еще мне всегда было интересно, кто из нас лучший мечник.

Разор отбросил конец цепи, который он держал в руке, но живой эспглушитель остался на месте. Без приказа он не двинется. Мэри Горячка попятилась, мотая головой.

– Я не могу помочь тебе, Топаз. Я не могу снова убивать. Ни по какой причине.

– Ничего, – ответила Топаз, наступая на Разора. – Только держись подальше. Чтобы его кровь тебя не заляпала.

И Топаз с Разором бросились друг на друга, и искры лязгнувших мечей взлетели в тумане и дыме. Они наступали и отскакивали, взмахивая мечами с нечеловеческой скоростью и силой – два инвестигатора, обученные до вершины совершенства. Они кружили, обмениваясь ударами, которые могли бы смести защиту менее умелого бойца, выискивая слабости друг у друга. Они были сильны, быстры и великолепны, и никто из них не уступал ни дюйма.

Но Разор был из них двоих существенно старше, и он не горел той яростной ненавистью и жаждой мести, которая переполняла Топаз. Медленно, неуклонно, шаг за шагом она стала его теснить, вынуждая переходить к пассивной защите, и Разор понимал, какой тонкий волосок отделяет его от смерти. Гордость заставила его биться дольше, чем надо бы, но боль и кровь от первых ран привела его в чувство. Он вложил остаток сил в каскад ударов, которые заставили Топаз повернуться спиной к Мэри, и возвысил голос до командного крика:

– Мэри! Код дельта три! Убей Топаз!

При этих словах, включающих запрограммированный контроль, Мэри болезненно дернулась всем телом. Союз эсперов делал все что мог в поисках и устранении всех следов имперского программирования, но кое-какие программы были заложены так глубоко, что откопать их мог только мнемотехник. Мэри вскрикнула, когда программа мнемотехников снова захватила над ней контроль, отбрасывая в сторону ее личность и желания и заменяя их личностью прежней запрограммированной Мэри Горячки. Лицо ее стало пустым, и кто-то другой смотрел ее глазами. И хоть Топаз успела понять, что случилось, Мэри Горячка успела шагнуть вперед и ударить ее сзади по шее отработанным профессиональным движением. Топаз упала на колени, меч выпал из разжавшихся пальцев. Мэри наклонилась и ударила второй раз, и тогда Топаз упала лицом вперед и застыла на закопченном, истоптанном снегу.

Разор постоял, переводя дыхание, потом отложил меч и наклонился над Топаз. Проверил у нее пульс на шее и нахмурился. Потом поднял глаза на Мэри.

– Она жива. Я велел тебе ее убить.

– Не могу, – сказала Мэри. – Больше не могу.

– Повинуйся! – велел Разор, выпрямляясь и глядя на нее в упор. – Убей инвестигатора Топаз!

Мэри задрожала всем телом, но не сделала ни единого движения в сторону Топаз. В ее мозгу схлестнулись два абсолютных императива, и ни один не уступал. Разор вздохнул и покачал головой.

– Ничего страшного, Мэри. Тебя снова сломают, и тогда ты будешь убивать, кого тебе покажут, и при этом улыбаться. А насчет Топаз мы просто скажем, что эта сука погибла в бою.

Он положил руку на меч, и в этот самый момент стальной шарик из пращи Кота ударил его точно между глаз. Голова Разора дернулась назад, глаза закатились под лоб, и он упал на снег, подергиваясь. Кот беззвучно выпрыгнул из темноты и поспешил к Топаз. Он подергал ее за плечо, но Топаз не реагировала. Кот нахмурился с несчастным видом. Ясно было, что ей нужна такая помощь, которую он оказать не может. Его кто-то потянул за рукав, он оглянулся и увидел голого человека на четвереньках.

– Пожалуйста, – попросил живой эсп-глушитель, – убей меня. Не оставляй меня жить в таком виде.

Кот вытащил нож и всадил его человеку в сердце. Голый дернулся, попытался улыбнуться Коту, изо рта его хлынула кровь. Кот вытащил нож, и эсп-глушитель упал лицом в снег и застыл. Обтерев нож о штанину. Кот спрятал его обратно. Все проще и проще ему становилось убивать, и ему это, кажется, не нравилось. Не нравилось, что делает с ним война. Но он отложил эту мысль на потом и задумался, что делать сейчас. Разор уже ворочался. Кот подумал было убить и его, но решил не подходить к Разору слишком близко. В конце концов тот был инвестигатором.

Он смотрел то на Топаз, то на Мэри и колебался. Спасти обеих он не может. Пусть Топаз нельзя назвать его другом, он доверял ей куда больше, чем Мэри Горячке. Та уже пыталась его убить, как только попала в Мистпорт, и теперь, когда ожило ее программирование, черт его знает, что она может наделать. И потому лишь с легким намеком на сожаление Кот повернулся к Мэри спиной, перебросил Топаз через плечо и снова растворился в темноте.

Разор медленно сел, мигая от зверской боли в переносице. Потрогал гудящую голову и заставил себя встать на ноги.

Стареет он, наверное. Инстинкт должен был предупредить его о присутствии кого-то еще. Он чуть не споткнулся о тело своего эсп-глушителя и выругался, когда увидел, что это. Великий Лорд Драм вряд ли будет доволен потерей нового прототипа на первом же задании. И Топаз исчезла. Разор пожал печами. Что ж, у него все еще остается Мэри.

Послышался шум приближающихся людей, и Разор увидел, как из тумана по направлению к нему идет группа десантников. Ладно, как раз сопроводят его на «Дерзкий». А там мнемотехники корабля вскроют разум Мэри и выгребут оттуда все ей известное. Она была близка к Совету города и может знать чертову уйму полезных вещей. В том числе новое место сбора Совета.

Он взял Мэри за руку и повел за собой. Она шла, не сопротивляясь, а если в ее неподвижных глазах и мелькал ужас загнанного зверя, то этого никто не видел.

Оуэн Дезсталкер, Хэйзел д'Арк и Молодой Джек Рэндом снова бились против подавляющего численного превосходства противника, и лично Оуэну это уже чертовски надоело. Надоел бой, которому не было видно конца, надоели враги, которые падали только для того, чтобы на их место тут же стали другие, надоели приливы вони свежей крови и вспоротых кишок очередного бедняги, который с воплем падал перед ним. Он столько уже провел битв в стольких местах, получая раны, которые убили бы любого другого, выхватывая победу из самых зубов поражения, и все только для того, чтобы потом то же самое повторилось еще где-нибудь. Он никогда ничего этого не хотел. Не хотел быть героем, лидером и надеждой человечества. Он был ученым, а не воином. Но все равно он шел туда, где был нужен, и снова и снова бросался в кровавое сердце битвы, потому что не было никого другого. Он был Дезсталкер и не отворачивался ни от зла, творимого Империей, ни от страданий невинных. Он будет вести неравный бой и снова победит в самый последний момент... а может быть, в этот раз и не победит. Все равно он уже устал до чертиков.

Они стояли с Хэйзел спина к спине, сокрушая всех своих противников, сражаясь на пределе порожденных Лабиринтом способностей, быстрые, сильные, смертоносные, лишенные человеческих колебаний, и начинали уже задумываться, будет ли всего этого достаточно на этот раз. Имперским силам не было видно конца. Рэндома и его горстку повстанцев отнесло куда-то течениями битвы, и Хэйзел с Оуэном бились одни, как им приходилось уже тысячу раз. И при всей их мощи их было только двое, а у Империи была армия. Десантники подтягивались со всех сторон из всех улиц – бесконечная волна сражающихся людей, которых гнал приказ и долг и офицеры, которые застрелят всякого, кто остановится или уклонится в сторону. Они бросались на Оуэна с Хэйзел, как морские волны бросаются на утес, и мало-помалу утес подтачивался.

Оуэн и Хэйзел выжигали себя дотла – их собственная нечеловеческая энергия пожирала их изнутри. Они были слишком сильны, слишком быстры и слишком много требовали от простых человеческих тел. Каждая мышца болела, каждый нерв вопил, легкие требовали воздуха все больше и больше. Человеческие тела не были рассчитаны на такое напряжение. Изменения, которым подверг их Лабиринт, поддерживали их в целости, исцеляли раны и давали возможность оставаться на ногах и вести бой, когда им давно полагалось бы упасть замертво, но такое напряжение их постепенно убивало, и они оба это знали. Они не были глупцами. Они повернулись бы и побежали, если бы был хоть какой-то путь бегства или хотя бы место, куда имело смысл бежать. Но десантники были теперь повсюду, и не осталось в Мистпорте безопасных мест. И потому они продолжали бой, недоступные ярости или гневу, полностью и хладнокровно предавшись необходимой работе истребления и выживания. Мертвые тела громоздились вокруг, образовав что-то вроде бруствера. Оуэн с тоской вспоминал о силе, которую он израсходовал на старую сеть своего отца, очистив дом с помощью чистой силы воли, но больше он этой силы в себе не ощущал. Он всю ее израсходовал в бесконечном бою.

Вооруженные люди накатывались вперед, перебираясь через тела в надежде добраться до Дезсталкера и его подруги, и в это время майор Шеврон привел еще войска. Он сокрушил последних защитников северной стороны, и теперь несся к центру Мистпорта и верной победе, как вдруг его люди замедлили продвижение и остановились, не в силах пробиться сквозь пробку, созданную дерзким упорством Оуэна и Хэйзел. Шеврон мог бы отозвать своих людей и направить в обход по улицам, но он не стал, не захотел этого делать, когда увидел, в чем дело. О Дезсталкере слышал каждый. Того, кто его доставит, ждала великая награда и еще более великие привилегии. Шеврон послал вперед своих людей и стал терпеливо ждать, пока его гончие завалят оленя. Когда Оуэна с его сукой собьют с ног, тут он и выйдет вперед и нанесет последний удар милосердия, и дело будет сделано. Он пройдет триумфатором по горящим улицам Мистпорта, неся на пике голову Дезсталкера, и ни у кого тогда не будет сомнения, кто был истинным героем взятия Мистпорта. Численное превосходство противника заставило Оуэна и Хэйзел отступать шаг за шагом до тех пор, пока они не оказались в закоулке с единственным выходом, перекрытым приближающимися десантниками. С обеих сторон высились казенные стены, и Оуэну с Хэйзел оставалось только стоять до конца и умереть. Десантники напирали, опьянев от крови и смерти, до ушей накачанные специально разработанными боевыми наркотиками, не замечая мертвых товарищей, на которых на ходу наступали, чтобы добраться до врагов. Оуэн Дезсталкер и Хэйзел д'Арк бились плечом к плечу, силы их ослабевали, они не чувствовали ран, от которых пропиталась кровью их одежда. Шеврон, нетерпеливо хмурясь, смотрел издали, а потом махнул рукой Касту и Моргану, чтобы принесли портативную дезинтеграторную пушку. Грязи будет больше, зато вернее.

Двое десантников быстро поставили пушку на позицию и начали процедуру ее запуска. Каст и Морган прибились к людям Шеврона, когда те прочесывали город, и вызвались добровольно нести дезинтеграторную пушку. С одной стороны, при этом было меньше настоящей работы, с другой стороны – им было куда спокойнее иметь дезинтеграторную пушку между собой и мятежным городом. Предполагалось, что взятие города будет прогулкой, но бунтовщики явно не читали сценарий и не знали, что им полагается потерпеть поражение. Так что Каст и Морган держали головы пониже, трудились над своей пушкой, зарядили ее и подготовили и теперь вопросительно смотрели на Шеврона. Он крикнул своим людям отойти и открыть пушке линию выстрела, но его не слышали – в головах бушевал наркотик и предвкушение победы. Шеврон крикнул еще раз, срываясь на визг от гнева, и снова на него не обратили внимания. Тогда он повернулся к Касту и Моргану и резко кивнул. Они посмотрели на своих товарищейдесантников перед собой, потом друг на друга. Морган пожал плечами, и Каст нажал на спуск.

Поток энергии с рычанием вырвался из пушки, распыляя всех, кто стоял на его пути. Десантников смело, как листья ураганом. Оуэн и Хэйзел успели только сообразить, что на них надвигается, как поток энергии ударил прямо в них. Они успели поставить пси-щиты лишь в последний момент, но времени не хватило, и щиты лишь ослабили смертоносную энергию. Хэйзел подняло в воздух и ударило о стену, как выпущенную из ружья пулю. Оуэн успел броситься в сторону, и силовой луч лишь задел его по касательной. Его все же ударило о левую стену с такой силой, что ее хватило расколоть кирпичную кладку снизу доверху. Луч отключился, и Оуэн упал на землю почти без чувств.

Ему показалось, что прошли столетия. Левая сторона вся онемела. Он медленно перекатился на бок и попытался встать на ноги. Голова горела, рот был полон крови. В мире стало вдруг очень тихо, звуки боя доносились очень издалека, будто все затихло, ожидая, что будет дальше. Он поднялся на одно колено, покачиваясь, как пьяный, потом заставил себя встать, опираясь всем телом на стену. Вокруг валялись части тел мертвых десантников, оторванные, обгоревшие, сплавленные, обозначая края потока энергии. Еще несколько десантников и офицер стояли позади дезинтеграторной пушки лицом к нему, а пушка громко жужжала, набирая энергию для следующего выстрела. Казалось, они смотрят ему за спину. Оуэн медленно обернулся. Он увидел дыру там, где была Хэйзел, и сразу понял, что это значит. Он запрокинул голову, и стены отразили наполовину вой, наполовину вопль гнева и ярости.

А над ним парила камера, снимая все. Тоби Шрек и Флинн были увлечены за собой отрядом Шеврона, а так как эти люди направлялись к центру города и несомненной победе, Шрек и Флинн прилипли к ним. К несчастью, Шеврон оказался таким же дубовым, как их официальный куратор Ффолкс, но пока они снимали хороший материал о победах Империи, он вполне давал им делать свою работу. Например, снять захват в плен и казнь самого известного мятежника и бандита – Оуэна Дезсталкера.

Тоби не верил своей удаче. Один из величайших поворотных моментов в истории – и он оказался здесь с камерой и оператором. Дезсталкера он узнал, как только увидел. Тот для многих жителей Империи стал лицом Восстания, почти столь же знаменитым, как легендарный мятежник Джек Рэндом. Во плоти он оказался... не таким. Не такой высокий или крупный, как ожидалось, но что-то в нем было, какой-то ореол, ощущение величия. Почему-то было ясно, что перед тобой человек, отмеченный судьбой. А теперь он стоял здесь, низвергнутый наконец, пусть даже Империи пришлось отрядить на это целую армию. Вдалеке замирало эхо его последнего вопля – страшный, дикий звук, от которого волосы на голове у Тоби встали дыбом. Это был крик огромного зверя, последнего в своем роду, загнанного погоней туда, откуда нет выхода. Было в нем еще и дикое обещание крови и опустошения – крик человека, которому больше нечего терять. Он наклонил голову и посмотрел на брошенные против него силы, и у Тоби кровь похолодела в жилах. Дезсталкер, один человек в пропитанной кровью одежде, вдруг оказался самым опасным и страшным из всего, что ему приходилось видеть. Как будто он стоял на пути надвигающегося тайфуна, великой силы природы, суровой и неумолимой. Как будто смотрел в глаза бога или дьявола. Тоби тяжело сглотнул, но не сдвинулся. Он оказался здесь, чтобы видеть поверженную легенду. Только вдруг Флинн рядом с ним как-то засуетился.

– Что там у тебя? – спросил Тоби, не отворачиваясь от зрелища. – Только не говори мне, что ты это не снимаешь!

– Что-то мы снимаем, – спокойно ответил Флинн. – Тут есть какой-то источник энергии, и он интерферирует с системами моей камеры. Убей меня, если я знаю, что это.

Ничего подобного раньше не видел. Но вроде бы центр этого там, где Дезсталкер.

– К черту твои броски энергии. Изображение хорошо проходит?

– Это да, но...

– Давай тогда в прямой эфир. Это захочет увидеть вся Империя. Черт, как удачно все выходит! Этот репортаж будут показывать годами.

– Передаю, – сказал Флинн. – Бедняга... Пойманный в ловушку в грязном боковом переулке, окруженный мертвыми и умирающими, лицом к лицу с армией Имперских Десантников и дезинтеграторной пушкой, Оуэн Дезсталкер имел такой вид, будто ему спешить некуда. Выхода не было, но он это уже знал. Кажется, эсперы Шанса не ошиблись. Они предрекли, что он умрет в одиночестве, в Мистпорте, далеко от друзей и сторонников, когда будет потеряно и разрушено все, во что он верит. Он только не думал, что это будет так скоро. Или что Хэйзел тоже должна будет умереть.

Он так и не собрался сказать ей, что он ее любит, и теперь уже никогда не скажет. Глядя на стоящих перед ним людей, он взвешивал на руке свой меч. С клинка густо стекала кровь. Он не собирался ждать, пока перезарядится пушка. Последний взмах меча, последний вызов, и он выйдет из боя так, как должен Дезсталкер. Еще только пару секунд перевести дыхание и еще раз припомнить, какие странные повороты давала его жизнь. Так хорошо чувствовать себя живым. Но Хэйзел погибла, и дело его погибло, и оставалось только умереть как подобает, прихватив с собой столько гадов, сколько сможет. Он медленно улыбнулся своим врагам – злобной, несмеющейся улыбкой черепа, и меч показался ему легче пушинки.

И тут он услышал какое-то движение у себя за спиной. Он резко повернулся, поднимая меч, разозленный тем, что они даже не оказали ему чести убить его лицом к лицу, и у него отвисла челюсть. Из дыры в стене, болезненно морщась, вылезала Хэйзел д'Арк. Лицо ее было мертвенно бледным и она была забрызгана собственной кровью, но меч был у нее в руке по-прежнему, и задора оставалось в ней достаточно, чтобы улыбнуться Оуэну насмешливо.

– Что случилось, Дезсталкер? Ты же должен был бы понять – меня так просто не убить.

Она села, прислонясь лицом к стене и дрожа крупной дрожью. Оуэн присел рядом и взял ее за руку. Рука была холодна смертным холодом. Кровь текла изо рта и носа Хэйзел и капала с подбородка. Оуэн ощущал ее присутствие у себя в разуме, но оно было тусклым и исчезающим, как гаснущая свеча в темнеющей комнате. Хэйзел откинула голову к стене и полузакрыла глаза, как бегун после долгой гонки.

– Держи меня за руку, Оуэн. Я боюсь темноты.

– Я держу.

– Держи так, чтобы я ее видела. А то я не чувствую. Оуэн поднял соединенные руки к ее лицу, и она криво улыбнулась.

– Никогда не говори «смерть», Оуэн. Всегда есть выход, если его как следует поискать.

Оуэн улыбнулся ей, сжимая губы, чтобы она не видела, как они дрожат.

– Готов выслушать любое предложение. Каст повернулся к майору Шеврону:

– Дезинтеграторная пушка перезаряжена, сэр!

– Так какого черта вы ждете, идиоты? Убейте их! Обоих! Морган нажал на спуск, и ревущий пучок энергии вырвался на площадь. Рука Хэйзел до боли вцепилась в руку Оуэна, и в ту долю секунды, когда луч ударил в них, их разумы рывком соединились в нечто куда большее, чем простая сумма частей. В этот отчаянный момент необходимость заставила их проникнуть в такие глубины своего разума, куда им еще не приходилось заглядывать – глубже сознания, глубже спинного мозга, в самое подсознание. Время замедлилось и остановилось. Из них воздвиглась энергия, и ее источник был и внутри, и вне их, питаемый любовью и гневом и отказом принять поражение, когда они еще нужны. Энергия полыхала вокруг и с ревом выходила из них, быстрая, смертоносная, неостановимая.

Она приняла удар энергии пучка дезинтегратора, поглотила ее и росла дальше. Она достигла пушки и разорвала ее в клочья. Взвизгнули разрываемые в куски Каст и Морган и исчезли в облаке расплескавшейся крови и раздробленных костей. Следующим погиб майор Шеврон, и его мечты о завоеваниях и победах разлетелись вместе с его телом. А энергия ревела, раздирая плотные ряды десантников. Они погибали все – сотни человек, беспомощно поднявших мечи и лучеметы против силы, которую нельзя было ни остановить, ни отклонить. Их тела взрывались, разбрасывая в воздух кровь и кости. А когда все кончилось, на асфальт легла страшная, смертельная тишина.

Тоби Шрек и Флинн переглянулись. Вокруг были кровь, смерть и бойня, но их не тронуло. Даже камера Флинна была на месте, летая над асфальтом, уставившись на Хэйзел и Оуэна, все еще сидящих рядом, прислонившись спинами к стене. Флинн медленно потряс головой.

– Как это вышло, что мы до сих пор живы?

– Убей меня, если я знаю, – ответил Тоби. – Либо они не считают нас врагами, либо мы слишком мелкая сошка, Чтобы с нами возиться.

Оуэн с Хэйзел сидели рядом, медленно оглядываясь вокруг и постепенно переводя дыхание, понимая, что опасность миновала. Прошедшая через них сила исчезла, не оставив следов, если не считать полного изнеможения. Они отдали все, что могли отдать, и ничего у них в уме, как и в теле, не сталось, кроме страшной усталости. Взгляд Оуэна упал на Тоби и Флинна, стоящих среди кровавых лоскутьев и мертвых тел. Он с трудом поднялся на ноги и поманил их к себе. У Флинна был такой вид, будто он очень хотел бы отказаться, но Тоби взял его за рукав и тащил его за собой, пока они не остановились перед Дезсталкером. Вблизи он еще меньше походил на легенду и больше на человека. На самом деле он был больше всего похож на человека, которому приходится нести слишком тяжкое бремя, но он его не бросает, потому что больше его нести некому. Дезсталкер показал на парящую камеру:

– Подтащи-ка сюда эту штуку. Я хочу кое-что сказать. Флинн по встроенной связи подозвал камеру, и она повисла перед лицом Оуэна. Тот кивнул Тоби и Флинну и обратился к камере:

– Привет, Лайонстон, если ты смотришь. Это говорит истинный лорд Дезсталкер, и он обращается к тебе из мятежного города Мистпорта. Я тут подумал, что надо тебе сказать: твое вторжение – авантюра. Твоя армия профессиональных убийц против свободных людей не годится. А когда мы закончим прибирать здесь тот свинюшник, который ты сотворила, мы придем тебя навестить. Запомни мое лицо, Лайонстон. Ты останешься жить, чтобы увидеть, как разбегутся твои войска и падет Империя, а тогда я приду ко двору, сорву с тебя корону и пинком вышибу твою мерзкую задницу с Железного Престола. Тебя вообще не должно было быть. Ты – неудачный эксперимент природы, ошибка истории, которую я исправлю в первый возможный момент. До встречи, императрица.

Оуэн перевел взгляд на Флинна.

– Это все, ребята. Вы свободны.

– Я так понимаю, что шансов на эксклюзивное интервью нет? – заикнулся было Тоби. Оуэн посмотрел на него, и Тоби отступил на шаг. – Нет-нет, я не настаиваю. Пошли, Флинн, пора. Не будем злоупотреблять гостеприимством.

И они оба повернулись и побежали, а камера болталась в воздухе позади. Оуэн устало улыбнулся. Зрители никак не могли знать, что его речь была пустой бравадой, на которую ушли все оставшиеся силы. Он неуверенно повернулся и сел рядом с Хэйзел. Глаза ее были закрыты, и дыхание очень неглубоким, но когда он сел рядом, она приоткрыла глаза.

– Ага. Отлично выступил, жеребец. Я всегда знала, что твоя страсть толкать речи когда-нибудь пригодится.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Оуэн, и он действительно спрашивал.

– Усталой. И умиротворенной. Откуда мы черпали эту хреновину? Это Лабиринт дал нам такую силу? – Вряд ли. Скорее это что-то всегда в нас было, а Лабиринт открыл нам к нему доступ. Может, когда-нибудь все человечество этому научится.

– Может быть, но я вряд ли это увижу. Этот взрыв энергии меня вымотал до конца. Ничего не осталось. – Меня тоже, – сказал Оуэн. – Кажется, наше время истекает. Что ж, есть и похуже способы умирать. Нам хотя бы представилась возможность бросить угрозу в лицо Железной Суке. Хэйзел, есть... что-то, что я хочу тебе сказать. – У меня тоже. Я избавилась от тяги к Крови, я это чувствую. Этот взрыв энергии выжег ее начисто. Я наконец очистилась.

– Я рад, Хэйзел. Но я хотел сказать...

Его голос был заглушен ревом гравидвигателей. Оуэн посмотрел вверх и снова заставил себя подняться на ноги. В небе повисли шесть гравибарж, и их дезинтеграторные пушки смотрели прямо на него и Хэйзел. Рука Оуэна сжалась на рукояти меча, но он знал, что на этот раз спасения в последнюю минуту не будет. Даже в лучшей форме он вряд ли мог бы противостоять массированному удару дезинтеграторных пушек шести гравибарж. И все равно он посмотрел вверх и улыбнулся с вызовом:

– Ребята, вы когда-нибудь слышали термин «излишняя огневая мощь?»

– Бой окончен, Дезсталкер, – зазвучал с неба голос через усилители. – Но вы не обязаны здесь умирать. Лайонстон дала нам полномочия сделать вам предложение. Сдавайтесь, и вам будет сохранена жизнь. Наши ученые смогут вас изучать с большой для себя пользой.

– Пошли их к дьяволу, Дезсталкер, – сказала Хэйзел. – Матушка воспитывала меня не для судьбы лабораторной крысы. Чтобы они подвергли нас вивисекции при первой же возможности? Или запустили нам в мозги своих мнемотехников, Чтобы нас перетянули на их сторону? Не надо нам такого, Оуэн.

– Наши сенсоры показывают, что вы тяжело ранены, а ваша спутница умирает, – продолжал усиленный голос. – Мы можем спасти вас обоих. На борту «Дерзкого» есть регенератор. Ей не обязательно умирать, Дезсталкер, и решение зависит от вас.

– Оуэн! – хрипло сказала Хэйзел.

– Извини, Хэйзел, – ответил Оуэн. – Я не готов к тому, чтобы умерли мы оба. – Он взглянул вверх на гравибаржи и отбросил меч в сторону. – Я сдаюсь. Приходите и берите нас. Только поторопитесь, ей вряд ли отпущено много времени.

– Идиот, – сказала Хэйзел.

Он посмотрел на нее и улыбнулся с сожалением:

– Всегда им становлюсь, когда дело касается тебя. Хэйзел попыталась дотянуться до пистолета, но пальцы не слушались. Оуэн сел рядом и слушал, как она его проклинала, пока не пришли имперские солдаты брать их обоих в плен.

Возле центра Мистпорта, где от горящих домов было светло, как днем, Молодой Джек Рэндом, Джон Сильвер и предводительствуемые ими силы сковали Войска Империи. Жаркий воздух был полон дымом, летали хлопья сажи, а рев пожара почти заглушал рев двигателей гравибарж и победный вой Легиона. Улицы были охвачены боем от края до края, и бой выливался в ближайшие переулки и тупики. Утоптанный снег превратился в кровавую слякоть, и трупы валялись повсюду. Пулевое оружие Дезсталкера доказало свою эффективность в ближнем бою, но все равно весы сражения качались то в одну, то в другую сторону, и ни одна сторона не могла получить решающего преимущества. Сталь ударяла о сталь, бойцы бились лицом к лицу в тесноте толпы. В такой сече не было места ни стратегии, ни тактике, ни работе ног – только монотонная тяжелая работа грубой силы и выносливости.

Молодой Джек Рэндом был в самой гуще боя, его фигура возвышалась над толпой, огромная, как памятник, и столь же с виду несокрушимая. Его боевой клич, громкий, триумфальный и наступательный, перекрывал грохот боя, и у каждого его сторонника удваивались силы, когда он слышал этот клич. Меч Рэндома неуклонно поднимался и падал, прорубая путь в рядах врагов к их командирам, и его нельзя было ни замедлить, ни отклонить с пути. Храбрость и решительность вождя вдохновляли повстанцев на еще более отчаянные усилия, заставляя бросаться в горячку боя, плюя на собственную жизнь.

И тут же, в середине боя, был и Джон Сильвер. Его одежда была пропитана кровью – кровью чужой и кровью из собственных несчитанных ран, но рука его твердо держала меч, и он неуклонно двигался вперед. Он был выше боли и усталости, и вела его простая невозможность лечь и умереть, пока он еще нужен.

И медленно, шаг за шагом, теснили повстанцы Войска Империи, отбивая их от сердца города. Вторжение натолкнулось на неуклонное, непобедимое сопротивление и об него разбилось. Над бойней раздавались боевые кличи сотен плачет и культур, сливаясь в леденящий душу рев ярости, решимости и гнева, и силам вторжения на это ответить было нечем. Кое-где десантники обращались в бегство, рискуя быть застреленными собственными офицерами, а те лихорадочно кричали в свои коммуникаторы, выпрашивая подкреплений или приказа на отход. Вместо этого пришел приказ держаться до конца. Гравибаржи уже на подходе. Все, которые есть.

Глухонемой грабитель Кот сидел на чьем-то остывающем трупе, глядя на то, что осталось от таверны «Терновник». Сквозь дым и туман просвечивал обгорелый каркас, местами еще тлеющий. И больше ничего не осталось от места, которое Кот считал своим домом. И никаких следов Сайдер тоже не было. Вскоре Кот встанет и пойдет в развалины и будет рассматривать тела – нет ли среди них ее, но для этого он еще не собрался с духом. Без Сайдер он жить не будет. Она была его любовью, единственной любовью, которая давала его жизни смысл и цель. Нет, ее там быть не может. Ее интуиция всегда говорила ей, когда пора делать ноги, пусть даже всем вокруг казалось, что все хорошо. И все равно мысль о том, чтобы перевернуть какой-то почерневший труп и увидеть на обугленных пальцах ее кольца, была невыносимой. И потому Кот сидел, глядя, как догорает в чаду и дыму «Терновник», и ждал, пока очнется инвестигатор Топаз.

Сюда он принес ее по крышам – он знал, что там его не окликнут и не остановят. Никто не знал крыш так, как он. Его не отвлекал шум битвы и не оглушал рев Легиона, потому что он ничего этого не слышал. И он был занят только одним: доставить инвестигатора туда, где безопасно. Для него же безопасное место всегда означало только таверну «Терновник». И пока он шел, а тело Топаз становилось на его плече все тяжелее и тяжелее, он утешал себя мыслью, что Сайдер будет знать, что делать с Топаз и с переходом Мэри на другую сторону. А теперь таверна сгорела, Сайдер нигде не было, и он не знал, что делать дальше.

Он почувствовал, что Топаз заворочалась, и помог ей сесть. На то же самое мертвое тело – это все-таки получше, чем в грязь и слякоть улицы. Она держалась за голову, а губы ее шевелились, но для Кота в этих движениях не было смысла. По губам он читать умел, но стоны и вопли для него были загадкой. Но наконец она повернулась к нему, и ее темные глаза смотрели пристально. Она спросила, где они, и он объяснил азбукой глухонемых, но Топаз ее не понимала. Тогда он показал на табличку с названием улицы, и Топаз кивнула. Он еще хотел сказать, что случилось с Мэри, но не знал, как. Топаз поднялась на ноги, качнувшись лишь слегка и на мгновение, кивнула в благодарность Коту и исчезла в тумане. Труп под ним почти остыл и сидеть на нем стало неприятно, и потому Кот встал. Сайдер не могла умереть – в этом он был уверен. Значит, надо встать и пойти ее искать. А если по дороге можно будет еще пару раз стукнуть по войскам вторжения, тем лучше. Кот повернулся, вскарабкался по стене и снова ушел на крыши.

На борту «Дерзкого» Оуэн и Хэйзел были приведены в цепях на лицезрение Легиона, плавающего в баке. Тут же был и инвестигатор Разор вместе с Мэри Горячкой – для того чтобы они хорошо себя вели, и капитан Барток, который хотел видеть их лица, когда они поймут, что им ни за что не выстоять против такой силы, как Легион. Единственным предметом в зале был огромный стеклянный бак, увешанный проводами и незнакомой техникой. Легион мирно плавал в густой желтой жидкости – огромная, распухающая мясистая масса без формы и вида. Мозги тысяч мертвых эсперов, сшитых техникой пришельцев, управляемых или по крайней мере подавляемых совокупным разумом червей Червемастера. Вонь стояла страшная, и Оуэн сморщился, разглядывая бак. Он попытался сделать шаг вперед, чтобы рассмотреть получше, но Разор дернул его назад за цепь. Оуэн чуть не упал и выругался по адресу Разора. Тот, не изменившись в лице, ударил его по почкам. Оуэн снова чуть не упал, но удержался на ногах.

Империя сдержала свое слово. Они поместили Хэйзел в регенератор, и она вышла оттуда исцеленной от всех ран, но машина ничего не могла сделать с той духовной опустошенностью, которую испытывали Оуэн и Хэйзел после контакта с ментальной силой, которая спасла им жизнь. И физически они оба были слабы, как котята. Тем не менее Барток отобрал у них оружие и навесил на них такой груз цепей, что они едва стояли. Они хотели даже снять хэйденскую руку Оуэна, но не знали, как это сделать. Была мысль ее отрезать – просто на всякий случай, но Барток очень уж хотел поскорее похвастаться своим секретным оружием. А руку отрезать можно будет и потом.

На Мэри Горячке цепей не было. Кодовые слова в ее мозгу держали ее крепче любых материальных оков. С момента прибытия на «Дерзкий» она не сказала и десятка слов. Оуэн и, Хэйзел пытались с ней говорить, но она реагировала только на приказы Империи. Сейчас она тупо смотрела на бак, явно не тронутая ни его видом, ни запахом.

– Итак, – сказал капитан Барток, обращаясь к Оуэну и Хэйзел, – что вы думаете об этом прелестном создании? Оуэн фыркнул:

– Выглядит, будто у Бога случился понос. И пахнет так же. Вы вообще слыхали о кондиционировании воздуха?

Разор снова его ударил, и Оуэн опять чуть не упал. Хэйзел пнула Разора в колено – большего ей не позволяли цепи. Инвестигатор ударил ее по лицу, окровавив рот и нос. Оуэн и Хэйзел прислонились друг к другу, глядя на Разора в бессильной злобе. Он не улыбался – в этом не было необходимости. Мэри бесстрастно смотрела, и на ее лице не отражалось ничего. Контрольные слова гудели в ее мозгу, как рой рассерженных пчел, но какая-то ее малая часть сохранила способность мыслить. Она скрывала это так глубоко, что этого не мог обнаружить даже другой эспер. Она будто очень издали видела, как она ударяет Топаз – бессильная пленница в собственном теле. Теперь она считала, что Топаз погибла – иначе бы ее тоже сюда доставили. Она, Мэри, которая поклялась больше никогда не убивать, убила своего лучшего друга. Эта мысль оглушала гневом и ужасом, но Мэри держала ее в глубокой тайне, и на лице ее ничего не отражалось. Барток взял ее за руку и подвел к баку. Она не сопротивлялась.

– Привет, Легион! – сказал Барток. – Я тут привел кое-кого с тобой познакомиться. Это Мэри Горячка. Сирена и очень возможно – самый сильный эспер Империи. Здравствуй, Мэри,– на много голосов произнес Легион. Оуэн хмыкнул, когда в голове зазвенел этот ужасный хор, густой и едкий, как вонь гниющих плодов. Хэйзел затрясла головой, будто пытаясь прогнать эти голоса. Мэри не отреагировала. Легион говорил сразу многими голосами, мужские голоса и женские, молодые и старые, живые и мертвые сливались в адской гармонии. И еле слышно, фоном, звучали тысячи беспомощно стонущих голосов, обреченных рукотворному живому Аду.

Как я рад видеть тебя, Мэри,– говорил Легион. – Они вырежут мозг у тебя из головы и сделают его частью меня. Вся твоя сила, все твои песни станут моими. И я найду им хорошее применение на улицах Мистпорта. Они уже трясутся и ежатся от моего голоса, но с твоими песнями я сокрушу их головы и запущу в их души свои липкие пальцы. Они будут танцевать под мою музыку или умирать страшной смертью.

– Ну? – сказал Барток. – Говори с Легионом, Мэри.

Кто со мной говорит? – медленно произнесла Мэри. – Мозги или черви?

– Скоро узнаешь.

– Зачем ты мучаешь и убиваешь эсперов? Они ведь такие же, как ты.

– Потому что мне это нравится. И потому что я это могу. Я совсем не такой, как они. Подобного мне никогда не было. Нет предела размерам, до которых я могу вырасти, нет предела мощи, которую я могу обрести. Имя мне – Легион. Я обширен. Во мне многие. Когда-нибудь все эсперы станут частью меня, и не вечно буду я пребывать в этом баке. Однажды я стану свободным, и горе человечеству. Горе всему живому.

Мэри Горячка увидела мысленным взором свое будущее и будущее человечества, и в ней вскипели отчаяние и гнев, сметая цепи, наложенные имперским программированием. В ней запылала новая сила, дикая и мощная, будто в этом зале явилось вдруг нечто чудесное, яркое, сияющее, совершенное, и средоточием его была Мэри. Матер Мунди, Мать Всех Душ Наших. На лице Мэри отразился экстаз, глаза ее засияли, как два солнца.

Разор немедленно отреагировал на новую угрозу, и меч оказался в его руке немедленно, но невидимая сила подняла его и отбросила в сторону, как докучливое насекомое. Легион в баке заколебался волнами, пораженный самой силой той мощи, которая возникала в зале. Матер Мунди распростерла свою силу, и все эсперы Мистпорта вдруг втянулись в ее единую цель. Тысячи умов в этот миг слились и стали единым целым, направляемым Матер Мунди, сосредоточенной в Мэри Горячке. Она обернула к Легиону свой непреклонный взгляд, и Легион испугался.

Пси-энергия затрещала в воздухе, разливаясь по всем отсекам и коридорам «Дерзкого». Выли от перегрузки и взрывались машины, сбоили и отключались компьютеры, и члены команды по всему кораблю падали на колени, хватаясь за головы, где бушевали незнакомые мысли. Это был хаос, это был бедлам, и капитан Барток в зале вскрикнул, увидев это. Внизу, на планете, в Мистпорте, все внезапно остановилось. Пси-энергия билась в воздухе, как гнев Господень, и захватчики падали на землю без чувств; их разумы отключались навек, не в силах смотреть в лицо Матер Мунди. Неподвижные и не видящие, стояли эсперы Мистпорта, захваченные этим гештальмом. Они слились вместе в ментальной плоскости, сфокусированные в единый разум и единую волю, борясь с мощью того, что носило имя Легион. Но всех тысяч объединенных мятежных эсперов все равно было мало. Легион и Матер Мунди сошлись лицом к лицу, каждый пытался уничтожить противника, и никто не мог взять верх. Силы были равны. Пат.

Стоящие рядом Оуэн и Хэйзел, забытые в этих взрывах энергии, вдруг почувствовали, что оживают. Что-то внутри них поглощало пси-энергию, свободно льющуюся по кораблю. Они снова были сильны и здоровы, и цепи их с треском спались, клацая звеньями по полу. Оуэн повернулся к Разору, но того уже не было. Хэйзел посмотрела на капитана Бартока, но он стоял неподвижно и беспомощно, застыв на месте, как статуя. Кто-то не хотел, чтобы он вмешивался.

Разумы Оуэна и Хэйзел соприкоснулись, каким-то инстинктом вытащенные на другой уровень реальности, и там они увидели борьбу Легиона с Матер Мунди. Две огромные армии слитых воедино воль стояли друг против друга, скованные битвой, в которой для каждого из них было лишь два исхода: победа или безумие. Легион явно был меньшей силой из двух, но он был ничем не ограничен, а Матер Мунди действовала через Мэри Горячку, которая дала торжественный обет никогда больше не убивать.

Оуэн и Хэйзел сосредоточились. На заднем плане, не замечаемые ни одной из сторон, вопили о свободе тысячи голосов. Тысячи мертвых эсперов, чьи мозги были помещены в Легион под контроль мыслечервей. Оуэн придвинулся ближе:

Вы должны вырваться на волю, – сказал он голосом, который не был голосом.– Империя вашей силой убивает таких же, как вы.

Мы знаем, – ответила толпа шепчущих голосов.– Но мы ничего не можем. У нас в мозгу черви. Техника Легиона дает им над нами власть. Освободи нас!

Мы не можем, – сказала Хэйзел.– Вы мертвы. Вам вырезали мозги, а тела выбросили. Вы только призраки в машине.

Раздались вопли и вой отчаяния и плач тысяч душ, у которых не было глаз, чтобы плакать.

Что же нам делать? Что же нам делать?

Только одно вам осталось, – сказал Оуэн Дезсталкер.– Вы должны кончить умирать. Легион никогда не даст вам свободы, никогда не даст вам мира. Вы слышали его. Он хочет убить все живое или включить его в себя. Подумайте о миллионах, пойманных и страдающих в когтях Легиона – как вы.

Мы не хотим умирать!

Никто не хочет, – сказала Хэйзел. – Но иногда бывает, что нет выбора, если все, для чего ты жил, хоть что-нибудь значит.

Вас ничто не остановит, – добавил Оуэн.– Но хотите ли вы вечно жить рабами Легиона? Перестаньте драться за жизнь, дайте себе умереть. И пусть Легион умрет вместе с вами.

Может быть, в этот момент разумы тысяч эсперов вспомнили, кем они были, вспомнили, во что верили и за что дрались. За что умерли бы, если бы пришлось. Может быть, они просто устали от ментального рабства и хотели наконец получить отдых. Может быть, в этот момент они были просто храбрыми людьми, решившими сделать то, что надо. Но какова бы ни была причина, мозги, которые составляли Легион, перестали цепляться за жизнь и дали себе умереть. Вспыхнула в ментальной плоскости ослепительная вспышка света – это тысячи мужчин и женщин вырвались на свободу к последней награде. А за ними осталась лишь темная масса, похожая на раковую опухоль, и она извивалась и корчилась – мыслечерви Червемастера. Матер Мунди раздавила их, и они с воплем умерли.

Инвестигатор Разор смотрел с мостика «Дерзкого», как умирает Легион. На всех мониторах жизненные показатели Легиона упали до нуля. Без всякой видимой причины огромная масса в стеклянном баке стала трупом. Дезсталкер, черт бы его побрал. Разор повернулся к другим консолям. Половина техники мостика не работала, а та, что работала, сообщала только плохие вести. Почти весь экипаж мостика впал в ступор, а от остальных толку было не больше. Разор схватил за шиворот старшего помощника и тряс его до тех пор, пока у того в глазах не появилось подобие смысла.

– В отсутствие капитана Бартока я принимаю ответственность за корабль на себя, – медленно произнес Разор, подчеркивая каждое слово. – Направить всех, у кого есть оружие, в отсек Легиона. Перебить все, что там есть живого.

– Мы уже пытались, сэр, – ответил старший помощник. – никто не может даже подойти к трюму. Там что-то... мешает.

Разор задумался. Команда на мостике зашевелилась и стала приходить в чувство. Теперь, когда Легион мертв, выжившие эсперы Мистпорта быстро восстановят силы. И расплата будет очень тяжелой. Они раздавят наземные силы, а потом обратят внимание на «Дерзкий».

– Питание на все системы, – очень спокойно сказал Разор. – Приготовиться выжечь Мистпорт. – Сэр! – возразил старший помощник. – Там на поверхности наши люди, сэр!

– Раз Легион не работает, их можно уже считать мертвецами. У нас приказ: вернуть Мист под власть Империи. Если это значит превратить всю планету в большой погребальный костер, то это я и сделаю. Включить все дезинтеграторные пушки. По моей команде открыть огонь. И не останавливаться, пока на этой жалкой планете останется хоть искорка жизни.

И в этот момент погас свет. Минута полной темноты, и аварийное освещение залило мостик кровавым отсветом. Старший помощник бросился к приборам, а когда он поднял глаза, из них выплескивался страх.

– Все главные системы отключились, сэр. Практически все, кроме базового жизнеобеспечения. Их отключила... какая-то неизвестная сила, сэр. Мы беспомощны.

Инвестигатор Разор сел в кресло командира и стал думать, как он будет докладывать об этом императрице.

Все было тихо и спокойно в зале, где стоял бак с Легионом. Исчезли и Легион, и Матер Мунди, не было больше их подавляющего присутствия. Огромная мясистая масса оседала на дно бака. Оуэн и Хэйзел стояли рядом, привыкая к возвращению каждый в себя. Мэри Горячка, снова ставшая собой, наклонилась к капитану Бартоку, который сидел на полу, глядя в никуда.

– Не беспокойся, я уже проверил, – сказал Оуэн. – Там никого дома не осталось. То, что ему пришлось увидеть, он не вынес.

– Черт! – выругалась Хэйзел. – Я уже предвкушала, как я его убью.

– Убийства окончились, – сказала Мэри, выпрямляясь. – Поехали домой.

– С удовольствием, – согласился Оуэн. – Сейчас я посмотрю, где тут можно реквизировать спасательный бот. Я так думаю, что вряд ли тут у кого-нибудь возникнет желание отказать нам в нашей просьбе.

Они вышли из зала. Капитан Барток неподвижно сидел, пустыми глазами глядя на мертвую массу в баке.

То, что осталось от Мистпорта, предалось ликованию. Тех немногих десантников, которые не успели к десантным кораблям на эвакуацию, выловили и убили. Брать пленных никто не был расположен. Мертвых свалили в кучу – ими займутся потом. Группы спасателей обшаривали развалины в поисках выживших. Мистпорт снова выдержал испытание. Придется черт-те сколько отстраивать, но большая часть города уцелела. Людей Миста убивать не так-то просто, и это обходится дорого. Уж если ты сумел выжить в Мистпорте, то ты сумеешь справиться с чем угодно, что может бросить против тебя Вселенная.

Остатки Совета собрались в холле союза эсперов, координируя работу по освобождению и проверяя, чтобы пси-щит эсперов не снимали, пока «Дерзкий» не уберется подальше. Нет смысла рисковать. Остальные собравшиеся в холле праздновали так, будто никакого завтра уже не будет. Может, потому, что мало кто из них еще недавно рассчитывал увидеть завтра. Говор эсперов звучал в комнате так громко, что его даже не эсперы по временам могли слышать. Какието изображения танцевали на потолке, но никто из не эсперов не был испуган ни в малейшей степени. Победа объединила всех – по крайней мере на этот миг.

Героем дня был Молодой Джек Рэндом. Каждый хотел оказаться рядом с ним, хлопнуть его по спине, налить ему стакан. Он был только счастлив описывать свою роль в обороне города, и слушатели не давали ему быть слишком скромным. У каждого была в запасе легенда о чудесах храбрости профессионального мятежника.

Оуэн Дезсталкер и Хэйзел д'Арк сидели в углу зала, попивая довольно приличное вино и с сомнением глядя на набор закусок. Их усиленные возможности исчезли вместе с Матер Мунди, и сейчас они ощущали себя очень людьми. Раны их исцелились и смертная усталость прошла, но им обоим нужно было время, чтобы осмыслить те нечеловеческие деяния, которые они совершили. Их подвиги в уличных боях не остались незамеченными, и многие искали их, чтобы поздравить, но в целом люди куда больше стремились поклониться новому идолу – непревзойденному, фантастическому Джеку Рэндому.

Возле Рэндома стоял Дональд Ройал; его ветхая фигура наполнилась новой жизнью и добрым вином. Бой оживил его, он чувствовал себя новым человеком. В свои молодые годы он был великим героем, и мирной жизнью никогда не был вполне доволен. Теперь он снова стал самим собой, полным сил, и хотя было ясно, что наутро ему придется дорого за это заплатить, плевать он хотел, что будет утром. Рев толпы выкрикивал его имя вместе с именем Рэндома, тосты поднимались во славу старого воина. А Рэндом обнимал его за плечи, и они были неразделимы. Мадлен Скай держалась поблизости и старалась себя уговорить, что вовсе не из ревности она невзлюбила легендарного повстанца.

За баром Кот и Сайдер серьезно взялись за шампанское. Они оба считали, что нужно всегда выбирать лучшее, особенно если по счету платит кто-то другой. Вина в третьей бутылке стремительно убавлялось, и Сайдер относилась к потере таверны все более философски.

– Построим другой «Терновник», – сказала она Коту лишь слегка заплетающимся языком. – Пока поживем на страховку, а я тебе найду пару выгодных дел. После всего этого куча классного добра должна валяться почти без охраны. Наша старая команда снова в игре. Наверное, нам с тобой, черт нас побери, никогда не стать достопочтенными гражданами.

Джон Сильвер подошел выразить свое уважение Оуэну и Хэйзел. Бинтов на нем было столько, что он еле двигался, но выглядел вполне жизнерадостно. Оуэн решил повести себя дипломатично и извинился, что должен их на время покинуть, так что Хэйзел и Сильвер могли поговорить вдвоем. Когда Оуэн отошел, они минуту помолчали, а потом Сильвер спросил:

– Я так понимаю, тебя никак не уговорить остаться в Мистпорте?

– Никак. Я иду туда, куда ведет меня Восстание, а здесь все сейчас кончено.

– Нужна тебе Кровь на дорогу? Я всегда могу...

– Нет, спасибо. Она мне больше не нужна.

– Я так и думал. И я тоже?

– Рада была снова тебя увидеть, Джон, но ты – мое прошлое. Я с тех пор изменилась, и туда, куда я ушла, ты за мной пойти не можешь. Чем ты теперь займешься?

– Помогу отстраивать космопорт. Если мы сможем.

– Подполье Голгофы даст вам всю технику, которая вам нужна. – Хэйзел глотнула вина, показывая, что собирается сменить тему. – А ты не знаешь, что случилось с Шансом и его детьми?

– Ну, они не пропадут, – небрежно отмахнулся Сильвер. – Люди вроде этого парня выживают в любых ситуациях. За детьми присматривает союз эсперов; они где-то в этом здании. Я думаю, что власти испытывают некоторое чувство вины за то, что оставили их на попечение такого, как Шанс, просто потому, что дети напоминали им о темной стороне мира эсперов. – Он обернулся. – Оуэн возвращается. Мне лучше слинять. Береги себя, Хэйзел.

– И ты тоже, Джон. Как я слышала, ты оказался героем в уличных боях.

Сильвер ухмыльнулся:

– Ага. Не знаю, что на меня нашло. Он поклонился, подмигнул и исчез в толпе. Неподалеку тихо разговаривали инвестигатор Топаз и Мэри Горячка. Ни одна из них не любила людных приемов, но после смерти стольких людей комфорт толпы был им приятен. Когда погибал Легион, они ощущали друг друга через связь с Матер Мунди, и холодная рука Смерти коснулась души каждой из них. И они пришли сюда, в зал союза эсперов – отогреться среди друзей.

– Я все еще не знаю, правильно ли поступила, – сказала Мэри, не поднимая глаз от своего бокала.

– Несомненно, – ответила Топаз. – Все, кто погиб на «Дерзком», должны были умереть – будь то невинные разумы, захваченные Легионом, или имперские мясники, пришедшие нас убивать. Меня больше интересует Матер Мунди. Каково это – быть ее средоточием?

Мэри нахмурилась.

– Не могу точно сказать. Это уже начинает забываться. Наверное, разум защищается от того, с чем не может справиться. Я была... больше, реальнее в каком-то смысле. Будто вся моя прошлая жизнь была сном, от которого я ненадолго очнулась. Какая-то часть меня хотела бы пережить это снова, но остальная часть самой этой мысли пугается до судорог. И еще меня волнует это дело с контрольными словами. Контакт с Матер Мунди убрал те, которые активизировал Разор, но кто знает, что еще могли встроить в меня мнемотехники?

– Будешь переживать, когда это случится, – сказала Топаз. – После того пинка в зад, который получила от нас Империя, можно уверенно предположить, что хлопот с имперскими агентами у нас еще долго не будет. И ты стала куда сильнее, чем была. Матер Мунди тебя переменила. Твоя сила выросла, я это чувствую. Когда я смотрю на тебя мысленным взором, это как смотреть на солнце. – Я знаю. И это тоже меня беспокоит. – Черт побери, ты с горя умрешь, если тебе не о чем будет беспокоиться! Такова твоя природа. – Совершенно верно, – согласилась Мэри Горячка. Безумная Дженни наблюдала за этим разговором издалека, но более испытывая ошеломление, нежели ревность. Она все еще не могла примириться с фактом, что на этот раз Матер Мунди проявилась не в ней, а в ком-то другом. Она звала ее на помощь на улицах Мистпорта, и Мать не отозвалась. До Дженни начало медленно доходить, что ей придется искать в жизни новую цель, что она не та, кем себя считала. Советник Мак-Ви прижал в углу Гидеона Стила, который спокойно присосался к пуншевой чаше. Директора порта очень расстраивало, что больше не было порта, которому нужен директор.

– Отцепись ты от этого, Стил! – говорил Мак-Ви. – Магнус и Бэррон погибли, Кастл свихнулся от горя, а Дональд Ройал рассказывает всем и каждому, кто согласен слушать, что его судьба – биться плечом к плечу с Джеком Рэндомом, куда бы тот ни пошел. А значит, Совет города – это теперь ты, я и больше никого. А восстанавливать этот город – уйма работы. И один я ее не сделаю, Гидеон.

Стил тяжело вздохнул.

– Боюсь, ты прав. Но мне нравилось быть директором порта. Единственная работа, которую я умел делать хорошо.

– Единственная работа, где ты мог качать левые деньги насосом.

Стил взглянул на Мак-Ви:

– Ты знал?

– Конечно.

– Отчего же ты никому ничего не сказал?

– Потому что ты был хорошим директором порта. Работа эта тяжелая, и ни один из членов Совета на себя ее брать не хотел. Ладно, так ты поможешь мне отстроить Мистпорт? Ты подумай обо всех подрядах на работы и строительство, которыми будешь распоряжаться ты. Сообразительный человек на такой должности сможет наворовать себе состояние.

– Ты меня уговорил, – сказал Стил. – Когда начинаем? В другом конце зала банкир Нисон подошел засвидетельствовать свое уважение Оуэну Дезсталкеру. Вид у него был потрепанный и усталый, но на удивление счастливый.

– Вид у тебя такой, будто ты бывал на войне и раньше, – сказал Оуэн.

– Чертовски верно, – подтвердил Нисон. – Самое веселое время моей жизни повторилось снова. Я же начинал как наемник. «Сей меч за деньги» и прочее. Твой отец привел меня в мир бизнеса. Он говорил, что мои инстинкты очень пригодятся банкиру. Как он был прав! Ладно, я пришел тебе сказать, что мы с моими компаньонами решили восстановить и поддерживать информационную сеть Дезсталкера.

– Как это с вашей стороны сознательно, – заметила Хэйзел. – Что подвигло вас на это решение?

– Отчасти этот джентльмен, который стоит рядом с вами, отчасти то, что теперь каждый житель Мистпорта – участник великого Восстания, хочет он того или нет, и отчасти то, что мы все почувствовали себя куда более живыми, чем были много лет. В бизнесе есть свои преимущества, но ничего по-настоящему интересного. Бедная жизнь, в которой самый волнующий момент – отчуждение чьего-то залога. Нет, куда веселее быть мятежником. Пока, Дезсталкер.

Он коротко кивнул Оуэну и Хэйзел и пошел искать выпивку, закуску и кого – нибудь еще, кому можно рассказать о своем преображении. Нет большего энтузиаста, чем пожилой новообращенный. На его месте возник журналист Тоби Шрек и его оператор Флинн. Их журналистская аккредитация спасла их во время истребления захватчиков, но теперь они застряли на Мисте, пока не смогут выпросить, одолжить или украсть обратный перелет.

– Привет! – воскликнул Тоби. – Можно к вам присоединиться? Мы принесли бутылку.

– Вот это речь цивилизованного человека! – восхитился Оуэн. – Я так понял, что вы заинтересованы сопровождать нас, отчаянных мятежников, когда мы отсюда улетим?

– В самую точку, – подтвердил Тоби. – Где вы, ребята, там классный материал. А кроме того, мы спрашивали всех подряд и всюду получили отлуп.

– Что ж, это честно. Так если вы ищете материал, тут кое-кто из моих компаньонов планирует экспедицию на планету Хацелдама. Я вас с ними свяжу. А сейчас – почему вы не берете интервью у Джека Рэндома? Он же герой дня. Тоби и Флинн переглянулись, и потом Тоби подался вперед и понизил голос:

– А вы уверены, что это настоящий Джек Рэндом? Оуэн и Хэйзел ничего на лице не выразили, но тоже подались вперед и понизили голос.

– А почему вы думаете, что нет? – спросила Хэйзел.

– Потому что я видел, как он вел войска повстанцев на Техносе III всего около месяца назад, – ответил Тоби. – И он выглядел... по-другому. Старше. – Куда старше, – добавил Флинн. – У меня все заснято. Моя камера никогда не лжет.

– За много лет много было людей, объявлявших себя Джеком Рэндомом, – сказал Оуэн нейтрально. – Скажем так, что этот кажется наиболее убедительным. Тоби метнул взгляд на Рэндома, по-прежнему окруженного поздравителями и восторженными последователями.

– А вас не беспокоит, что ему достается вся слава? Вы двое сделали уж не меньше, чем он. У Флинна все заснято. Хэйзел пожала плечами.

– Меньше всего мне нужно, чтобы за мной гонялись собиратели автографов. Пусть себе будет героем, если ему этого хочется. Мне в этой роли было бы неуютно.

– Внимание! – сказал Оуэн. – Кажется, он собирается что-то сказать.

Последовавшая речь была триумфом. Короткая, острая, прозрачная и остроумная. Профессиональный спичрайтер не мог бы сделать лучше. Молодой Джек Рэндом разогрел кровь толпы прославлением подвигов людей при защите своего города и обещанием грядущих боев против несправедливости. «На Голгофу!» – кричал он, и публика подхватывала крик вместе с бурей оваций. Оуэн и Хэйзел аплодировали со всеми, чтобы не показаться завистливыми, но их эти слова не тронули. Слишком все это красиво выглядело, чтобы быть правдой.

Но если учесть все события, Оуэн чувствовал себя на подъеме. Хоть раз в жизни все вышло так, как он хотел. Вторжение Империи отражено, Мистпорт спасен, его миссия увенчалась колоссальным успехом, он встретился с предсказанной ему смертью и победил ее. Не то чтобы он на самом деле верил в это пророчество, но приятно было оставить его позади. Вроде как получить новую жизнь, и жизнь отличную.

Они с Хэйзел стояли рядом и смотрели на толпу, срывающую себе голоса в криках приветствия Джеку Рэндому, и были довольны и спокойны.