"Товар для Слона" - читать интересную книгу автора (Хазарин Андрей)

Глава 12. Любопытство не порок

Бригадир Алексей поставил машину на Боровиковской, между магазином "Сделай сам" и отелем "Метрополис", носом к Хазарской. Отсюда ему отлично будет виден "вольво" возле "Калинки", когда приедет хозяин. Встреча с госпожой Иващенко у него в тринадцать, значит, появится без двух минут. Хозяин опаздывает, только когда надо поставить клиента на место. И все равно предупредил бы — охрана должна знать.

Иващенко с утра находится в здании НИИ ОП, в фирме "Арахна", у своей знакомой Чуевой, телефон 30-40-50. Должна вот-вот показаться, идти будет пешком, ходу пятнадцать минут, а машину она берет редко.

В 12.47 Алексей заметил в зеркале заднего вида знакомую фигуру. Ветер трепал рыжеватые волосы. Шла Анна Георгиевна легко, хотя в обеих руках несла сумки. Вечно женщины что-то таскают. Им не так важно, чтобы в любую минуту руки были свободны для дела.

Лера шла метров на тридцать позади. Тоже пакет (конечно, в левой руке), батон выглядывает, сумка через плечо. Четко работает. На улице её просто не видно. В трамвае будет рядом с объектом сидеть, а объект её и не вспомнит через минуту. Молодец девушка. Надо будет хозяину похвалить.

На углу Иващенко вдруг свернула правее, перешла улицу наискосок и исчезла из поля зрения. По-видимому, пошла на квартиру Колесникова — она тут уже двое суток ночует, с того дня, как Колесников лег в клинику.

Лера свернула вслед за объектом. Появилась через две минуты, собралась перейти улицу перед машиной Алексея, остановилась на секунду, поглядела налево, приподняла на миг большой палец левой руки — порядок, мол. Значит, Иващенко действительно пошла домой. Лера перешла на другую сторону, остановилась у киоска, поставила пакет на асфальт — отдыхает, витрину разглядывает.

В 12.58, точно по расписанию, возле "Калинки" затормозил "вольво". Антон за рулем, хозяин трубкой дымит. Алик-Живчик на "опеле-рекорде" остановился подальше, у жилого дома напротив Дворца бракосочетания. Один старик говорил, во время оккупации в этом доме был не то штаб немецкий, не то гестапо. Подходящее здание — шесть этажей с лифтом, коридорная система… Саша-Е вышел из "рекорда", закурил.

В 13.05 из-за угла появилась Иващенко — без груза, только сумочка дамская, волосы собраны и подколоты, но одежда та же. Женщины могут сильно изменять внешность — причешется иначе, одежду сменит, а то парик напялит. Была когда-то повальная мода на парики, очень мешала наружному наблюдению. Хорошо, сейчас сошла.

Алексей завел двигатель, оставил на холостых, прогреть. Лера подняла свой пакет с батоном, медленно двинулась вперед. Усталой походкой.

Иващенко процокала мимо Алексея, на машину не глянула даже. Учить вас и учить, в нашей профессии все нужно видеть… Впрочем, это пока неясно надо учить или наоборот…

Подошла к нерегулируемому перекрестку возле Дворца. Переходить здесь непросто, а она, конечно, кинулась через дорогу в самый глупый момент и чуть не попала под "Запорожец" последнего срока службы. Некоторые объекты ведут себя так, словно о правилах дорожного движения в жизни не слышали. В основном по глупости, но есть и хитрые, специально, чтобы выявить наблюдателя, если сдуру кинется следом. Лера не кинулась — видела Алексея, видела ребят в "рекорде".

Антон встретил Иващенко, посадил в машину, вернулся за руль, плавно тронул с места — в левую сторону, на север. Саша-Е бросил окурок в урну (хозяин долго приучал быть аккуратными даже в мелочах), сел в автомобиль, но тут перед носом у "рекорда" дорогу перешла Лера, и Живчик с места не тронулся.

А что так?

Алексей насторожился — и тоже увидел. Через дорогу, как ошалевший заяц, метнулся молодой парень, пацан даже. Рост 175 — 180, волосы как будто светлые, очень коротко остриженные, одет по четвертой схеме (кроссовки-ботинки, джинсы, свободная толстая рубаха навыпуск). Дорогу перескочил, головой вертит — то вправо, то влево, руку отставил голосует… Понятное дело, старается одновременно и за удаляющимся "вольво" проследить, и машину поймать, пока Анна Георгиевна не скрылась из виду.

Неприметная "пятерка" тихонько тронулась с места, приостановилась у перекрестка, пропуская движение по главной дороге. Топтун на той стороне увидел, что в машине только водитель, что мигает сигналом поворота, — рукой задергал, головой показывает: давай, мол, давай, вот он я!

"Пятерка" пересекла Хазарскую, свернула налево, тормознула.

— Подвези, браток, тут недалеко!

— Куда ехать? И сколько дашь?

— Да рядом! Это тут, по Хазарской, за парком… Возле завода… Трояку даю!

— Садись, только дверью сильно не стучи, — сказал Алексей. Про себя подумал: "Кто ж тебя, сынок, заставил не своим делом заниматься? Из тебя такой сыщик, как…" Развивать мысль не стал, последнее время решил нецензурных выражений не употреблять — Вера ругает, говорит, Игорек уже повторять пробует. Нехорошо, стыдно перед сыном… Да и хозяин укорял: "Недостойно, Алексей, вы не люмпен".

— Адрес говори…

Сыщик-самоучка по карманам шарит — адрес вроде ищет. А сам все шею тянет, "вольво" высматривает…

"Пятерка" успела к перекрестку возле Выжлятников как раз в тот момент, когда светофор переключился с зеленого на желтый. Еще есть пара секунд, можно газануть и проехать… Но торопиться не будем, пусть клиент проявится.

— Слушай, давай быстрее, друг, тороплюсь я.

"Зеленый ты, братишка, нельзя так раскрываться. Одно слово любитель", — подумал Алексей. Но вслух сказал:

— На тот свет торопишься? Успеешь еще. Вот смотри, видишь, "девятка" влево поворачивает из правого ряда — нарушает. Если бы я сейчас газанул, она бы мне как раз всю правую сторону снесла. Меня, может, только задело бы — перелом или пару трещин. Хотя мог бы и ушибами отделаться. А ты…

— Прости, не учел. Только теперь давай быстрее.

— Как скажешь.

"Опель-рекорд" остановился в левом ряду, на корпус сзади. Алексей покосился в боковое зеркальце. Алик поглядывал на светофор, Саша-Е уставился прямо перед собой деревянными глазами.

Загорелся зеленый. Алексей суетливо — напоказ — воткнул передачу, рванул "пятерку" вперед. Дубовский "вольво" был ещё виден, Антон не спешил. Постепенно нагоняли. Вот уже всего три машины осталось.

Пассажир забеспокоился.

— Слышь, друг, ты все-таки не так быстро, а то и в самом деле убьемся.

Алексей пожал плечами:

— Что-то ты, парень, как баба, семь пятниц на неделе у тебя, то быстрей, то не так быстро…

Однако газ сбросил и чуть прижался к обочине. Справа вдоль дороги тянулась шеренга тополей, за ней — трамвайные пути, пустая полоса метров десять и высокий каменный забор завода. Слева — мрачноватый строй дубов. Лес, только не дикий, а высаженный ещё в допотопные времена, в двадцатые, что ли, годы…

Белый "рекорд" висел на хвосте, но держался чуть левее. Впереди показался перекресток — забор кончился, вправо уходила узкая дорога к заводской спортбазе. И вдруг "рекорд" выдвинулся вперед на полкорпуса и стал плавно прижимать "пятерку" к обочине.

— Чего он, чего он?! — задергался пассажир.

Алексей сделал испуганное лицо, резко свернул на боковую дорогу и ударил по газам. Но "рекорд" его мгновенно обошел, вырвался вперед и с заносом затормозил, перегородив дорогу. Алексей тоже нажал на тормоз, причитая:

— Вот мать твою, вот мать…

Из "опеля" вылетел дюжий мужик в черной бороде и надвинутой на глаза кепочке, рванул правую дверцу и за грудки выволок топтуна из машины. Мужик кричал:

— Ты че, гад, за моей бабой гоняешься, а?!

Водитель "опеля", помельче размером, но тоже в черной бороде, оказался возле Алексея, вежливо раскрыл его дверцу, громко сказал:

— Так, братан, извини, что бизнес поломали, на тебе пятеру и вали отсюда!

Справа доносился треск кустов, удаляющиеся выкрики:

— Ну чего ты, чего ты?!

Лера уже сидела в "пятерке". Алексей сдал назад, в два приема развернулся на узкой дороге и заторопился к "Лесному".

В восемнадцать часов Дубов вызвал к себе бригадира Алексея для доклада.

Алексей излагал очень сжато и конкретно:

— В 13.05 Лера обнаружила чужую слежку за госпожой Иващенко. К сожалению, наблюдатель проявился слишком поздно, уже после вашей с ней встречи.

Дубов чуть повел бровью, но промолчал. Алексею нельзя часто выговаривать, слишком казнится.

— Наблюдатель был задержан и допрошен. Гусак Алексей Сергеевич, 1977 года рождения, проживает по улице Бестужева-Рюмина, дом 37…

— Хм… Ваш тезка, мой сосед, — иронически отметил Борис Олегович.

— Сотрудник фирмы "Татьяна". Задание получил от Виктора-второго — это Терещенко Виктор Владимирович, нынешний начальник охраны "Татьяны", 1971 года рождения, Полтавская, 24, квартира 6.

— Такие мальчишки вместо Короля Артура? М-да, теряет марку господин Манохин…

— Терещенко, предположительно, получил приказ на эту слежку от Манохина лично.

— Непродуманный поступок со стороны Манохина, — обронил Дубов и поиграл желваками. — И что же сей юноша успел выследить?

— Место жительства, место работы, регулярные маршруты следования, личности сотрудников, описания внешности отдельных посетителей фирмы, адреса родителей и, предположительно, друзей — два адреса, без номеров квартир и фамилий. Наблюдения вел с 14 октября, в одиночку, без сменщика.

— Дилетанты… Что же вы его раньше не засекли?

— Хитрый. Лера его приметила ещё два дня назад, когда начала работать по Иващенко — он чинил во дворе фирмы АСДИК четыреста седьмой "Москвич". Там постоянно люди возятся с машинами, гаражики-сараюшки. А сегодня поймала на горячем.

— Поблагодарите от моего имени… Кто проводил допрос?

— Евженко Александр.

— Вам не кажется, Алексей, что братья Евженко несколько… м-м… грубоваты?

— Не беспокойтесь, Борис Олегович, клиент через неделю будет бегать.

— Надеюсь, не за Анной Георгиевной… Но, между прочим, охрану вы от меня отвлекли, Алексей.

— На три минуты двадцать секунд. Виноват, Борис Олегович. Ситуация потребовала.

— Полагаю. Тем не менее, не будем считать это прецедентом, Алексей…

И достаточно. Алексей ревностен и чуток. В данном случае чутье подсказало ему правильное решение.

Вечером в четверг Манохин пришел домой поздно, гораздо позже обычного. Валентина уже и злиться перестала — всерьез обеспокоилась, не случилось ли с мужем чего.

Измены она не боялась. Но у Евгения Борисовича стало пошаливать сердце. Вот это и тревожило.

Когда, наконец, щелкнул замок, она выскочила в коридор — ибессильно прислонилась к двери: муж как ни в чем не бывало снимал туфли.

— И где ты, друг мой дорогой, ошивался?

— В больнице был. У сотрудника.

— А позвонить?

— Не до того было.

— Что-то ты мне не нравишься. Выпил, что ли?

— Немного. Не волнуйся.

— Я не волнуюсь. И с чего это тебя к бутылке потянуло? С какой такой радости?

— Без радости, Валь. С родственниками сотрудника пришлось выпить.

Валентина опешила. Ее Манохин, человек безмерно щепетильный относительно табели о рангах, вдруг хлещет водяру с какими-то родственниками какого-то сотрудника! Что-то стряслось!

— Есть будешь?

— И побольше.

Ну хоть тут порядок — и Валентина Дмитриевна отправилась на кухню, в который уже раз за вечер подогревать ужин.

Пока она гремела сковородками, появился Манохин, одетый по-домашнему. Свято уважая заповедь насчет сердца мужчины, путь к которому лежит через желудок, Валя терпела с расспросами, пока муж не отставил пустую тарелку.

Потом заварила две чашки чаю покрепче, придвинула к Евгению варенье и присела на соседний стул.

— Расскажи-ка ты мне поподробнее. Что за сотрудник? Какие родственники? И с каких делов ты с ними водочку потреблял?

— Не водочку, а коньяк. А потреблял потому, что надо было.

— Ты лучше скажи, что за сотрудник? Уж не главбух ли твой в больницу загремел?

— Да пока миловал Бог… В больницу загремел один парнишка, новенький, из юротдела.

— Опять охрана дурака валяет? И во что этот парнишка вляпался?

— Избили его. Хорошо избили.

— А ты чего сочувствовать полез?

— Избили при выполнении задания. Моего задания.

— Прости, милый, я что-то не понимаю. С каких пор ты стал своим гориллам задания раздавать? Что, Виктора-второго тоже убили? Или он уволился? Да что происходит у тебя в лавке, черт подери?! — Последние полгода нелегко дались Валентине Дмитриевне, ей стало изменять профессиональное спокойствие. Вот и сейчас голос прозвучал излишне громко.

— Не ори! Сам в делах своих разберусь. Не лезь!

Валентина вскочила, будто её током ударило. "Не лезь!" Не было ещё такого, чтобы Манохин на неё голос повысил. И за что?!

— Не лезь?! Тебя полночи дома нет, в офисе нет, мобильник не отвечает, я все больницы, все морги обзвонила, милицию — не случилось ли с тобой чего-нибудь, не прихватило ли сердце, а ты теперь мне глотку затыкаешь?! Из-за какого-то сопляка орешь на меня? Скотина!

Валентина так хлопнула рукой по столу, что самой стало больно. Убежала в спальню, грохнула дверью. "Сколько можно сдерживаться, я что, не человек?" На глазах закипали слезы.

Но выучка быстро взяла свое: психолог — он и для себя психолог. Чуть успокоилась, вытерла слезы, высморкалась. Ухмыльнулась при виде двух черных пятен от туши на носовом платке. Пора завести черные носовые платки для семейных ссор.

Через пару минут Валентина проглотила таблетку валерьянки. А ещё через пару минут вышла из спальни и вернулась на кухню.

Манохин пялился в беспросветную темень за окном. Чай в чашке остыл, так и не тронутый. Зато в пепельнице дымился уже третий окурок.

Так. Значит, случилось нечто экстраординарное. Чтобы Евгений Борисович курил дома в открытую?

Но сию минуту расспрашивать не стоит. Валентина Дмитриевна взяла рюмку, налила себе немного красного вина, отпила. Еще разочек. Потом закусила ягодкой из варенья. Хлебнула чаю. И все молча, нейтрально, как будто ничего не случилось.

Манохин очнулся. Повернул голову.

— Валюш, извини. Зря я тебя облаял. Дела допекли.

— Женечка, я-то извиню. Только пойми: это ты не меня, ты себя обидел. И кстати, в первый раз уж не помню за сколько лет мы ссоримся из-за работы.

— Я понимаю. Просто плохо мне, очень плохо.

— Милый мой, сейчас мы спокойно во всем разберемся. Только давай сразу договоримся: это просто ра-бо-та. — Последнее слово она произнесла по слогам. — Я очень не хочу, чтобы просто работа мешала нашей жизни. Запомнил?

Манохин кивнул.

— Да, в работе могут возникать проблемы. Их надо обдумывать и решать. Но не переживать. Переживания — это занятие для чувствительных дам, а не для деловых людей. А теперь спокойно рассказывай, что произошло. Только факты.

— Избили моего сотрудника, молодого совсем пацана — пришел к нам только два месяца назад. Врачи говорят, что кто-то обработал его очень грамотно — болезненно, но жизненно важные органы не задеты. Переломов нет, печень и почки целы. Лицо отделали так, что еле говорит — губы разбиты, зуба одного нет.

— Дальше.

— Нашли его в среду в кустах возле приемного покоя гинекологического отделения четырнадцатой больницы, за заводами, перед Авиагородком, знаешь?

Валя кивнула.

— Собственно, даже не нашли. Кто-то позвонил из города на коммутатор женщина, мол, кровью истекает у вас прямо под приемным покоем.

— Юмор, я так понимаю…

— Уложили на стол, зашили. По документам выяснили, кто такой, где живет. Сообщили в милицию, те нашли родителей. А безутешные папа-мама не в больницу кинулись, а в фирму, бабки качать. Пришлось их в кабак вести, ублажать. Пообещал, дурак, что вытащу парня, лечение оплачу.

— Правильно пообещал. По суду тебе куда дороже обошлось бы производственная травма. А так — по совести поступил, показал великодушие… И без скандала.

— Вот именно! Эти куркули решили меня подоить. Мамаша там особенно старалась: вот мы в суд, вот мы всему народу, пусть весь город знает!.. Только-только удалось с Мюллером дело замять, не хватало мне новой шумихи. Слава Богу, папочка оказался нормальный жлоб — все забыл ради случая выпить на халяву… Ничего, мамочка после первой тоже подключилась…

— Ну успокойся, с куркулями поладил, будем считать. Но ты хоть разобрался, за что его? Какое задание ты ему дал? Как его звать хоть, мальчика-то?

— А бес его знает, вроде Леша или Леня. Не помню.

— Хорош… Не помнишь, как сотрудников твоих зовут!

— А на фига он мне? Пусть его имя Виктор помнит.

— Ладно. Так что же этот Леша-Леня делал такого, что его избили?

Валентина очень не любила вспоминать историю с Мюллером. И скандал все-таки полностью замять не удалось. И Зою страшно жалко. До сих пор перед глазами вся в слезах, на вокзале… Отправили в Луганск, к родным, денег дали. Бедняга, забитой бабой всю жизнь прожила, мужики всю душу делами своими дурацкими выжгли… И дочку жалко.

В этом вопросе был у Валентины Дмитриевны пунктик — даже не пунктик, а главный пункт мировоззрения. Не относя себя к феминисткам, она была твердо убеждена, что женская шкала ценностей — дети, семья, дом — куда важнее всяких мужских глупостей, что потому именно женщине должен всегда принадлежать решающий голос, а иначе остается она всю жизнь существом забитым и бесправным, безгласной рабой…

И только следующие слова мужа, чудовищно безумные, вернули Валю в нынешний вечер.

— Да велел я за вашей бывшей, Иващенко, последить… Вдругрешит воспоминаниями с кем-то поделиться. И вообще зажилась она на этом свете. На неё глядя и другие оборзеют.

Несколько секунд Валентина только беззвучно раскрывала рот. А потом её прорвало:

— Идиот!!! Кого ты из себя корчишь?! Господи, какой кретин… Жить надоело?! Сказал же тебе папа — оставь её в покое!

— Папа сказал… — произнес Манохин слегка презрительно.

— Ах, ты ещё на папу хлебало разеваешь?! Да где ты сейчас был бы, если бы не папа? Или за решеткой, или на том свете! Это ты зажился, в долг живешь — папе должен! Папа из-за тебя… ладно, из-за нас… попал к Слону на крючок, а ты…

Валентина вскочила, нервно заходила по кухне. Снова плеснула себе в рюмку — только теперь коньяка. Опрокинула по-мужски. Опять зашагала туда-назад.

Отец Валентины, полковник милиции Кучумов, был для дочери не просто высшим авторитетом. Само его существование и должность обеспечивали и ей, и Манохину мощную защиту — далеко не всякий следователь или прокурор стал бы углубляться в делишки дочери и зятя первого зама начальника облуправления внутренних дел. И вовсе не требовалось Кучумову для этого давать указания, говорить хоть слово, да что там говорить — вообще что-то знать!.. Зато слово отца было для Валентины законом. И когда Слон сунул под нос полковнику ту проклятую видеозапись с рассказом шлюхи, сбежавшей из борделя и прямо обвинявшей Манохина и её с братом Юрой, отцу деваться было некогда, он уступил шантажу, стал пешкой в руках Дубова, лишь бы выручить детей… Вот в этом видела Валентина Дмитриевна свою вину, свою и мужа, и дала себе зарок: больше никак папу в жизни не подведу. А теперь Женька безмозглый…

Она вдруг резко повернулась:

— А ты, когда задание давал, не подумал, кто Аську прикрывает? На кого она сейчас работает? Ты не подумал, кому можешь дорожку перебежать? Ты вообще о чем-нибудь подумал?!

Ну что, что с ним говорить, что он сейчас понимает? Если он вообще когда-нибудь что-то понимал! Господи, как давит в висках! Но-шпу выпить, что ли? Нет, медленно действует…

— Дай сигарету!

Валя затянулась, второй раз, третий — и почувствовала, как отпускает голову и сердце перестает проламывать грудную клетку. Опустилась на стул.

— Так. Отвечай коротко и по существу. Ты говорил с этим, Лешей, Леней?

— Не говорил, я с родителями…

— Но надо же было узнать, кто его бил и за что!

— Виктор-второй к нему съездил, поговорил.

— Слава Богу, хоть до этого додумались! Ну рассказывай же, что из тебя слова клещами приходится тащить?!

— Сама глотку затыкаешь, — огрызнулся Манохин.

Валентина затянулась ещё пару раз.

— Все. Успокоились. Повторяй слово в слово все, что запомнил.

Манохин, хоть и мог иногда рявкнуть на жену, но не забывал, что в трудные моменты Валентина с отцом всегда оказывались его главным резервом и запасным выходом. Сейчас пьяный кураж постепенно покидал Евгения Борисовича и до него начало доходить, что Валентина, возможно, права, и что успешно выигранная схватка с родителями-куркулями далеко не исчерпала проблему.

— Иващенко была в НИИ ОП. Пешком прошла до Хазарской через сквер, ему тоже пришлось идти пешком. Возле Дворца бракосочетания села в белый "вольво"…

Валентина застыла.

— …номер не то 00–01, не то 10–00…

— И тебе этот номер ничего не говорит? — голос Валентины зазвенел.

Манохин глянул, не понимая.

— Ты что, совсем мозги пропил?! Кто ездит на белом "вольво", номер "а 00–01 ЕТ"? Ты даже этого не знаешь? Слон, Слон на нем ездит!

— Погоди, погоди, — растерянно бормотал Манохин, — он за мной тогда "опель-рекорд" присылал, номер был с семеркой, что ли…

— Это за тобой, шестеркой, он послал "опель" с семеркой! Что, по-твоему, у него одна машина? Даже у тебя во дворе фирмы четыре штуки стоит! Господи, весь город…

Валентина оборвала себя. Помолчала, ещё раз затянулась, выпустила дым через нос.

— Что дальше было?

— Леша схватил какую-то тачку, поехал следом, но их притер и остановил белый "опель-рекорд"…

— Господи!

Тут и Манохин запнулся. Перевел дух, продолжил:

— Его вытащили из машины, стали кричать, зачем он за чьей-то женой следит, загнали в кусты, били и выспрашивали. Он все сказал, что знал, щенок…

Валентина презрительно скривилась. На языке уже вертелось "Ты бы на его месте ещё не то сказал", но вовремя сдержалась.

— Кто угодно сказал бы. Тем более мальчишка, который не понимает важности дела. Ладно, это все?

Манохин молча кивнул.

— Итак, тебе прямо было сказано: не трогай женщину. Сказано было, что так велел Слон, который и нас с тобой за глотку взял, и отца. А ты решил, что всех хитрее, — и вот теперь Слон знает, что его требование не выполнено. Настройся, что с этого дня начнешь ему отстегивать не десять процентов, а двадцать. И наше счастье, если обойдется деньгами, если не появятся новые трупы. Например, твой и мой…

Валентина снова встала, прошлась по кухне. Она кипела.

"Ну почему мужики вечно такие самонадеянные болваны?! Ладно, ты решил что-то сделать — допустим. Но сперва хоть совета спроси. Не у меня, если дурой считаешь, у папы. Уж в чем-чем, а в слежке он получше тебя разбирается, да и мозгов у него — дай тебе Бог половину, муженек милый… Послушал бы умного совета, глядишь, на одну проблему меньше решать пришлось бы…"

Всю жизнь она знала, что за спиной у неё мудрый и всесильный папа, и хотя с детских лет приучена была, что на папиной служебной машине ей ездить нельзя и что иметь такого папу — не привилегия, а дополнительные обязанности, но ощущение прикрытой спины позволяло ей жить спокойно, уверенно и смело. И сейчас она, не признаваясь себе, верила, что папа все уладит и что на этот раз обойдется без трупов. А что мужу сказала — так и надо, иначе не прочувствует.

— Ладно, Евгений, думаю, ты что-то понял. Но сейчас, среди ночи, такого дела не решишь. Завтра я поеду к папе… — Запнулась, пересилила себя, поправилась: — Или вместе поедем, посоветуемся. Может, он придумает, как сделать, чтобы обошлось малой кровью…