"Собрание сочинений, том 7" - читать интересную книгу автора (Маркс Карл, Энгельс Фридрих, К Маркс и Ф...)К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС ПЕРВЫЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ ОБЗОР[129]A tout seigneur, tout honneur! Прусский король делает все возможное, чтобы довести до кризиса нынешнюю ситуацию, характеризуемую соглашением, которое дышит на ладан, компромиссом, не удовлетворяющим ни одну из сторон[130]. Он октроирует конституцию и после различных неприятностей создает две палаты, которые пересматривают эту конституцию. Чтобы придать конституции наиболее приемлемый для короны вид, палаты вычеркивают каждую статью, которая так или иначе может оказаться не по вкусу короне, полагая, что теперь король сразу присягнет конституции. Но не тут то было! Чтобы доказать палатам свою «королевскую добросовестность», Фридрих-Вильгельм сочиняет послание с новыми предложениями по «улучшению конституции», предложениями, принятие которых должно окончательно лишить упомянутый документ даже малейшей видимости так называемых конституционных гражданских гарантий[131]. Король надеется, что палаты отвергнут эти предложения, — ничуть не бывало. Если палаты обманулись в короне, то теперь они позаботились о том, чтобы корона обманулась в них. Палаты все принимают, все — и пэрство, и чрезвычайный суд, и ландштурм, и фидеикомиссы[132], — чтобы только их не разогнали по домам, чтобы только заставить, наконец, короля торжественно принести присягу конституции. Такова месть прусского конституционного буржуа. Королю трудно будет придумать такое унижение, которое показалось бы палатам чрезмерным. В конце концов он будет считать себя вынужденным заявить, что «чем более свято для него клятвенное обещание, которое ему предстоит дать, тем ближе к сердцу он принимает возложенные на него богом обязанности по отношению к любезному отечеству» и тем менее его «королевская добросовестность» позволяет ему присягнуть конституции, предоставляющей ему все, а стране ничего. Господа из блаженной памяти «Соединенного ландтага»[133], которые теперь опять собрались в палатах, потому так страшно боятся быть отброшенными на свои старые домартовские позиции, что они тогда снова окажутся перед революцией, которая, однако, на этот раз не принесет им никаких роз. К тому же в 1847 г. они еще были способны отклонить заем, предлогом для которого служила постройка восточной железной дороги, между тем как в 1849 г. они сначала фактически утвердили этот заем, а затем уже задним числом покорнейше просили о теоретическом праве утверждать ассигнования. В то же самое время буржуазия вне палат тешится тем, что выносит в судах присяжных оправдательные приговоры лицам, обвиняемым в политических преступлениях, и проявляет таким образом свою оппозицию правительству. Так в этих процессах систематически компрометируют себя, с одной стороны, правительство, а с другой, демократия, представляемая обвиняемыми и аудиторией. Вспомним процесс «всегда конституционного» Вальдека, трирский процесс[134] и т. д. На вопрос старого Арндта: «Что такое отечество немца?»[135] Фридрих-Вильгельм IV ответил: Если «Национальное собрание» во Франкфурта должно быть с большей или меньшей точностью воспроизведено в Эрфурте, то старый Союзный сейм будет возрожден в виде «Interim»[138] и вместе с тем должен будет свестись к самому простому своему выражению, к австро-прусской союзной комиссии. Interim уже вступил в действие в Вюртемберге и в скором времени вступит в действие в Мекленбурге и в Шлезвиг-Гольштейне. В то время как Пруссия в течение длительного срока кое-как сводила свой бюджет при помощи эмиссии бумажных денег, тайных займов в Seehandlung[139] и остатков в государственной казне и только теперь вынуждена пойти по пути займов, в В результате движения 1848 и 1849 гг. Россия оказалась настолько втянутой в европейскую политику, что она должна теперь возможно скорее осуществить свои старые планы относительно Турции, Константинополя, «этого ключа к ее дому»[141]. если она не хочет, чтобы они стали навсегда неисполнимыми. Успехи контрреволюции и растущая с каждым днем сила революционной партии в Западной Европе, внутреннее положение самой России и плохое состояние ее финансов принуждают ее к быстрым действиям. Мы недавно видели дипломатический пролог к этому новому лицедейству в восточном вопросе[142]; через несколько месяцев мы будем свидетелями самого действия. Война с Турцией по необходимости является европейской войной. Это весьма кстати для святой Руси, которая таким образом приобретает возможность прочно утвердиться в Германии, энергично довести там до конца контрреволюцию, помочь Пруссии завоевать Невшатель и в конечном счете двинуться на центр революции — Париж. Англия в такой европейской войне не может остаться нейтральной. Она должна выступить против России. А Англия для России самый опасный противник. Если сухопутные армии континента по море проникновения вглубь России неизбежно будут ослабевать, рассредоточиваясь по ее территории, если их продвижение за пределы восточной границы старой Польши должно почти полностью остановиться под угрозой повторения 1812 г., то Англия имеет возможность нанести удар России в ее самом уязвимом месте. Не говоря уже о том, что она может заставить шведов завоевать обратно Финляндию, для ее флота открыты Петербург и Одесса. Русский флот, как известно, является самым плохим в мире, а Кронштадт и Шлиссельбург не труднее взять, чем Сен-Жан-д'Акр и Сан-Хуан-де-Улуа[143]. Но без Петербурга и Одессы Россия представляет собой великана с отрубленными руками. К этому надо еще прибавить, что Россия как для сбыта своего сырья, так и для покупки продуктов промышленности не может обойтись без Англии даже в течение шести месяцев, что уже ясно обнаружилось во время наполеоновской континентальной блокады и что еще в гораздо большей степени имеет силу для настоящего времени. Отрезанная от английского рынка, Россия через несколько месяцев подверглась бы тяжелейшим потрясениям. Англия же, наоборот, не только может некоторое время обходиться без русского рынка, но и раздобыть все виды русского сырья на других рынках. Как мы видим, Россия, которой так боятся, вовсе не так опасна. Но немецкому бюргеру она должна казаться такой страшной, потому что она непосредственно подчиняет себе его государей и потому что он вполне правильно предчувствует, что полчища русских варваров в скором времени наводнят Германию и сыграют там до известной степени мессианскую роль. Во Целью этой свирепой буржуазной реакции является, конечно, восстановление монархии. Но монархическая реставрация встречает значительное препятствие в лице самих претендентов, которых несколько, и тех партий, которые поддерживают их внутри страны. Легитимисты и орлеанисты, две наиболее сильные монархические партии, приблизительно уравновешивают друг друга; третья партия, бонапартистская, значительно слабее. Луи-Наполеон, несмотря на свои семь миллионов голосов, не имеет даже настоящей партии, у него есть только клика. Он, который при проведении общей реакционной политики всегда пользуется поддержкой большинства палаты, оказывается покинутым, как только выступают его особые интересы как претендента, покинутым не только большинством палаты, но даже своими министрами, которые каждый раз уличают его во лжи и тем не менее принуждают его письменно заявлять на следующий день, что они пользуются его доверием. Раздоры, возникающие между ним и большинством, какие бы серьезные последствия они ни имели, до сих пор являются поэтому лишь комическими эпизодами, в которых президент республики каждый раз играет только роль обманутого. При этом само собой разумеется, что каждая из монархических партий на свой страх и риск тайно конспирирует со Священным союзом. Газета «Assemblee Nationale» настолько бесстыдна, что открыто пугает народ русскими. В настоящее время имеется уже достаточно фактов, говорящих о том, что Луи-Наполеон строит козни вместе с Николаем. По мере усиления реакции растут, конечно, и силы революционной партии. Огромная масса сельского населения, разоренная последствиями парцелляции земли, бременем налогов и чисто фискальным и вредоносным, даже с буржуазной точки зрения, характером большей части налогов, разочаровалась в обещаниях Луи-Наполеона и реакционных депутатов, бросилась в объятия революционной партии и заявляет о своей приверженности к социализму, правда, пока еще очень примитивному и буржуазному. Насколько революционно настроены даже наиболее легитимистские департаменты, доказывают последние выборы в департаменте Гар, центре роялизма и «белого террора» в 1815 г., где теперь был выбран «красный»[145]. Мелкая буржуазия, угнетаемая крупным капиталом, который опять занимает и в торговле, и в политике совершенно такое же положение, как при Луи-Филиппе, последовала за сельским населением. Перемена так велика, что даже предатель Марраст и газета бакалейных лавочников «Siecle» должны были высказаться за социалистов. Отношение различных классов друг к другу, иным выражением которого является взаимоотношение политических партий, в настоящее время почти такое же, каким оно было 22 февраля 1848 года. Только теперь речь идет о других вещах, рабочие гораздо более сознательны, и, кроме того, в движение втянут и завоеван для революции класс, остававшийся до сих пор политически безжизненным, класс крестьян. В этом кроется необходимость для господствующей буржуазии попытаться возможно скорее упразднить всеобщее избирательное право; и эта необходимость в свою очередь является залогом скорой победы революции, даже если отвлечься от международных отношений. О том, какое в общем создалось напряженное положение, можно судить уже по комическому законопроекту народного представителя Прадье, который пытается предотвратить государственные перевороты и революции при помощи декрета Национального собрания, насчитывающего до 200 параграфов. А как мало финансовая аристократия доверяет здесь, как и в других столицах, внешне восстановленному «порядку», можно видеть из того, что различные ветви династии Ротшильдов несколько месяцев тому назад продлили компанейское соглашение только на В то время как континент в течение последних двух лет был занят революциями, контрреволюциями и неразрывно с ними связанными нескончаемыми ораторскими упражнениями, промышленная Мы переходим теперь к Средоточием мировых сношений в средние века была Италия, в новейшее время Англия, теперь же таким центром становится южная половина североамериканского полуострова. Промышленность и торговля старой Европы должны употребить огромные усилия, если не хотят прийти в такой же упадок, в каком находятся промышленность и торговля Италии с XVI столетия, если они не хотят, чтобы Англия и Франция превратились в то, чем являются в настоящее время Венеция, Генуя и Голландия. Через несколько лет мы будем иметь постоянную пароходную линию, связывающую Англию с Чагресом, а Чагрес и Сан-Франциско с Сиднеем, Кантоном и Сингапуром. Благодаря калифорнийскому золоту и неутомимой энергии янки оба побережья Тихого океана скоро будут так же густо населены, так же открыты для торговли, так же развиты в промышленном отношении, как теперь побережье от Бостона до Нового Орлеана. И тогда Тихий океан будет играть такую же роль, какую теперь играет Атлантический океан, а в древности и в средние века Средиземное море, — роль великого водного пути для мировых сношений; а Атлантический океан будет низведен до роли внутреннего моря, какую теперь играет Средиземное море. Единственным условием, при котором европейские цивилизованные страны смогут не впасть в такую же промышленную, торговую и политическую зависимость, в какой в настоящее время находятся Италия, Испания и Португалия, является социальная революция; эта революция, пока еще не поздно, преобразует способ производства и обмена в соответствии с порождаемыми современными производительными силами потребностями самого производства, и сделает, таким образом, возможным создание новых производительных сил, которые обеспечат превосходство европейской промышленности и тем самым уравновесят невыгоды географического положения. В заключение еще характерный курьез, привезенный из Китая известным немецким миссионером Гуцлаффом. Медленно, но постоянно увеличивающееся перенаселение страны давно уже сделало тамошние общественные условия очень тяжелыми для огромного большинства нации. Затем явились англичане и силой добились установления для себя свободы торговли в пяти гаванях. Тысячи английских и американских судов направились в Китай, и в скором времени страна была переполнена дешевыми британскими и американскими фабричными изделиями. Китайская промышленность, покоящаяся на ручном труде, не выдержала конкуренции с машиной. Непоколебимая Срединная империя пережила социальный кризис. Налоги перестали поступать, государство оказалось на грани банкротства, население массами пауперизировалось, начало возмущаться, отказывалось подчиняться, избивало и убивало мандаринов императора и буддийских монахов. Страна-де очутилась на краю гибели и ей даже угрожает насильственная революция. Но хуже того. Среди мятежного плебса выступили люди, которые указывали на бедность одних, на богатство других, которые требовали иного распределения имуществ, требовали и теперь еще требуют полного уничтожения частной собственности. Когда г-н Гуцлафф после двадцатилетнего отсутствия опять попал в среду цивилизованных людей и европейцев, он услышал разговоры о социализме и спросил, что это значит. Когда ему объяснили, он с испугом воскликнул: «Значит, я никуда не могу уйти от этого пагубного учения? Ведь именно это с некоторых пор проповедуется многими из черни в Китае!» Пусть китайский социализм имеет столько же общего с европейским, сколько китайская философия с гегелевской. Все же отрадно, что самая древняя и самая прочная империя в мире под воздействием тюков ситца английских буржуа за восемь лет очутилась накануне общественного переворота, который, по всяком случае, должен иметь чрезвычайно важные результаты для цивилизации. Когда наши европейские реакционеры в предстоящем им в близком будущем бегстве в Азию доберутся, наконец, до Китайской стены, к вратам, которые ведут к архиреакционной и архиконсервативной твердыне, то, как знать, не прочтут ли они там надпись: REPUBLIQUE CHINOISE LIBERTE, EGALITE, FRATERNITE{24} Лондон, 31 января 1850 г. Желания прусской буржуазии исполнены: «человек чести» поклялся в верности конституции под тем условием, что ему «будет дана возможность править при этой конституции». И за несколько дней, протекших с 6 февраля, буржуа в палатах уже полностью выполнили это его желание. До 6 февраля они говорили: мы должны делать уступки, чтобы только добиться от короля присяги конституции; когда присяга будет принесена, мы сможем выступать совсем иначе. После 6 февраля они говорят: конституция скреплена присягой, у нас есть все возможные гарантии, мы можем, стало быть, совершенно спокойно делать уступки. Восемнадцать миллионов на военные приготовления — на мобилизацию 500000 солдат против неизвестного и по сей час врага — утверждены почти единогласно, без прений, без оппозиции; бюджет вотируется в четыре дня, все правительственные проекты проходят через палаты во мгновение ока. Как видите, у немецкой буржуазии попрежнему нет недостатка в трусости и в предлогах для этой трусости. Прусскому королю эти благонамеренные палаты дали полную возможность убедиться в преимуществах конституционной системы перед абсолютистской, в ее преимуществах не только для управляемых, но и для правителей. Если припомнить финансовые затруднения 1842–1848 гг. — тщетные попытки получить ссуду через Seehandlung и через банк, отказы Ротшильда, отклоненный Соединенным ландтагом заем, истощение казначейства и государственных касс — и если сравнить со всем этим финансовое раздолье 1850 г. — три бюджета с дефицитом в семьдесят миллионов, покрытым с согласия палат, массовый выпуск облигаций и казначейских билетов, правительство в лучших отношениях с банком, чем оно было когда-либо с Seehandlung, и вдобавок еще тридцать четыре миллиона вотированных займов в запасе — какой контраст! Судя по словам военного министра, прусское правительство считает весьма вероятным наступление событий, которые могут заставить его мобилизовать всю свою армию в интересах европейского «порядка и спокойствия». Этим заявлением Пруссия достаточно громко и отчетливо возвестила о своем возвращении в лоно Священного союза. Против какого врага затевается новый крестовый поход, совершенно ясно. Центр анархии и переворотов, французский Вавилон, должен быть уничтожен. Будет ли нападение произведено прямо на Францию или же ему будут предшествовать диверсии против Швейцарии и Турции, это будет в значительной мере зависеть от развития событий в Париже. Во всяком случае, прусское правительство имеет теперь средства на то, чтобы увеличить число своих солдат в течение двух месяцев со 180000 до 500000; 400000 русских стоят наготове в Польше, на Волыни и в Бессарабии; Австрия имеет под ружьем по меньшей мере 650000 человек. Только чтобы прокормить эти огромные воинские массы, России и Австрии придется начать завоевательную войну еще в текущем году. А что касается первого направления этого похода, то о нем свидетельствует один только что опубликованный любопытный документ. «Schweizerische National-Zeitung» в одном из своих последних номеров публикует составленный якобы австрийским генералом Шёнхальсом меморандум, в котором содержится полный план вторжения в Швейцарию. Основные моменты этого плана следующие: Пруссия стягивает около 60000 человек на Майне, вблизи от железных дорог; один корпус, состоящий из гессенцев, баварцев и вюртембержцев, концентрируется частью под Ротвейлем и Тутлингеном, частью под Кемптеном и Меммингеном. Австрия выставляет 50000 человек в Форарльберге и в направлении на Инсбрук и формирует второй корпус в Италии, между Сесто-Календе и Лекко. Тем временем Швейцарию убаюкивают дипломатическими переговорами. Как только наступает момент для нападения, пруссаки быстро перебрасывают свои части по железной дороге в Лёррах, небольшие отряды — в Донауэшинген; австрийцы стягиваются близ Брегенца и Фельдкирха, а итальянская армия близ Комо и Лекко. Одна бригада остается близ Варесе и угрожает Беллинцоне. Послы вручают ультиматум и покидают страну. Военные действия начинаются; главный предлог — восстановить союзную конституцию 1814 г. и независимость кантонов Зондербунда. Самое нападение ведется концентрически на Люцерн. Пруссаки двигаются через Базель к реке Ааре, австрийцы через Санкт-Галлен и Цюрих к реке Лиммат. Первые занимают территорию от Золотурна до Цурцаха, последние от Цурцаха через Цюрих до Уцнаха. Одновременно 15000 австрийцев прорываются через Кур на Шплюген и соединяются с итальянским корпусом, после чего они вместе наступают через долину Верхнего Рейна на Сен-Готар, в свою очередь соединяются здесь с прошедшим через Варесе и Беллинцону корпусом и поднимают восстание в старых кантонах. Тем временем наступление главных армий, к которым у Шафхаузена присоединяются более мелкие отряды, и завоевание Люцерна отрезают эти кантоны от западной Швейцарии и таким образом отделяют овец от козлищ. Одновременно Франция, обязанная по «тайному договору от 30 января» выставить 60000 человек у Лиона и Кольмара, занимает Женеву и Юру под тем же предлогом, под каким она заняла Рим. В результате Берн уже нельзя больше удерживать и «революционное» правительство вынуждено либо тотчас же капитулировать, либо погибнуть от голода со своими войсками в Бернских Альпах. Как видите, план совсем не так плох. Он тщательно учитывает территориальные условия, он предлагает занять сначала более равнинную и плодородную северную Швейцарию и взять соединенными силами единственную серьезную позицию, которая там имеется, позицию за реками Ааре и Лиммат. Достоинство плана состоит в том, что он предлагает отрезать швейцарскую армию от ее житницы, временно оставив в ее руках более трудно проходимую горную область. Он может поэтому быть приведен в исполнение еще в начале весны, и чем раньше он будет осуществлен, тем труднее будет положение оттесненных в горы швейцарцев. Опубликован ли рассматриваемый документ против воли его авторов или же он составлен специально для того, чтобы его нашла и обнародовала какая-нибудь швейцарская газета, это трудно решить, опираясь на одни лишь изложенные в нем соображения. В последнем случае цель его могла заключаться только в том, чтобы, заставив швейцарцев опустошить свою казну быстрой и широкой мобилизацией, сделать их более послушными Священному союзу и вообще ввести в заблуждение общественное мнение насчет намерений союзников. То обстоятельство, что военные приготовления России и Пруссии и планы войны с Швейцарией так усердно выставляются сейчас напоказ, говорит как будто в пользу этого предположения. Такое же впечатление оставляет одно место в самом меморандуме, рекомендующее проводить все операции с максимальной быстротой, чтобы захватить возможно большую территорию, прежде чем местные контингенты будут стянуты и смогут выступить. Однако столько же внутренних оснований можно привести и в пользу подлинности меморандума как действительно предлагаемого плана вторжения в Швейцарию. Одно несомненно: Священный союз выступит еще в этом году либо сперва против Швейцарии или Турции, либо прямо против Франции, и в обоих случаях судьба Союзного совета предрешена. Кто бы ни вошел первым в Берн — Священный союз или революция, — Союзный совет сам предрешил свою гибель своим трусливым нейтралитетом. Контрреволюция не может довольствоваться его уступками ввиду его более или менее революционного происхождения; революция ни минуты не сможет потерпеть существование такого предательского и трусливого правительства в сердце Европы, в окружении трех стран, наиболее втянутых в движение. Поведение швейцарского Союзного совета являет самый разительный и, будем надеяться, последний пример того, что представляет собой мнимая «независимость» и «самостоятельность» малых государств в окружении современных великих держав. |
||
|