Июль 1975 года

Перечитывая эти строки, я живо представляю себе тот день, вернее, сеанс связи, когда мы сообщали на Землю наблюдения, связанные с серебристыми облаками.

— Видим серебристые облака! — Репортаж вел мой командир Петр Климук. — Тут очень интересно! Такой картины я еще никогда не видел. Вы представляете, что такое ночной горизонт? Очень интересная гамма красок. И над цветовым ореолом ярче всех цветов — серебристые облака! Никогда такого не видел. Солнце находится внизу и подсвечивает их. Они пока невысоко подняты над горизонтом. Яркие…

Сначала мы наблюдали облака, находясь над Сахалином. А потом, пролетая над Казахстаном. Странно, но ощущение было такое, что они вращаются вместе с атмосферой — за три часа от Солнца не отодвинулись, но мощность их увеличилась, и лучше всего их было видно на границе светового ореола…

О серебристых облаках ученые знают с конца прошлого века. И очень заинтересовались ими. Странным было то, что эти легкие, с металлическим блеском облака светятся на небе, когда Солнце давно уже село и наступает ночь. Разные люди в разных местах после захода Солнца наблюдали на небе освещенные облака.

Много спорят до сих пор об их происхождении и составе. На высоте более 80 километров царит семидесятиградусный мороз. Ученые полагают, что какие-то стихийные возмущения, например, извержение вулкана, вынесли огромное количество водяного пара и пыли в атмосферу. Пар осел на крохотных космических пылинках и кристаллизовался… Вероятно, хотя до сих пор никто не может точно сказать, что серебристый металлический блеск дают именно водяные пары. Возможно, что облака состоят из твердой углекислоты или какого-либо иного вещества. Проверить трудно. Слишком на большой высоте «живут» серебристые облака.

Космонавтам, летавшим до нас, не удавалось видеть таких облаков, поэтому Земля восприняла наше сообщение как настоящую сенсацию. А Петр Климук по-рабочему докладывал:

— Видим блестящий холодный свет, почти перламутровый… Он переливается так красиво. Облака тянутся сплошной линией… от Урала до Камчатки, до самого восхода Солнца… Они не вращаются с атмосферой, а держатся на каком-то расстоянии от солнечного диска… А сейчас мы видим, как бы в профиль, верхняя граница очень четкая, а нижняя размытая, толщина всюду разная…

Сейчас изучением серебристых облаков занимаются ученые многих стран. Сеть станций наблюдения охватывает большие площади планеты, но с одной станции наблюдения можно увидеть крохотный участок серебристых облаков, а количество станций еще не таково, чтобы можно было из подобных кусочков составить целую мозаику.

Мы же не только сфотографировали серебристые облака, но и сделали их спектрографирование… Еще один пример того, как наблюдение из иллюминатора космической станции может дать научную информацию, которую не получить и за многие десятилетия очень интенсивных наблюдений с поверхности Земли…

Первые эксперименты с ОСТ-1 (орбитальным солнечным телескопом) мы проводили 4, 7 и 18 июня. Во время первых экспериментов 4 и 7 июня активность Солнца была выражена сравнительно слабо. А вот 18 июня и 4 июля ученые Крымской астрофизической обсерватории, которой руководит академик А. Северный, предсказали солнечную вспышку, и нас попросили провести спектрографирование этой области, надеясь получить спектр вспышки, или поярчения.

Дело в том, что появление столь активной области на Солнце сейчас, в год минимума солнечной активности, — явление довольно редкое. Вспышку ждали в обсерватории, в Центре управления полетом, ждали и мы.

И вот Солнышко наконец-то откликнулось… На светиле появилась активная область с выбросами газа и взрывами, которая быстро развивалась. Мы увидели крохотные черные пятна, потом рядом с ними возникли очень яркие светлые точки — так называемые «усы», признак большой активности, затем от одного пятна к другому протянулись черные петли — выбросы.

Я сообщил Земле, что вижу поярчение. Наш ОСТ-1 с завидной точностью зафиксировал это явление. Кроме того, на восточном краю диска Солнца наблюдался большой и яркий протуберанец. Мы получили его спектр в ультрафиолетовом диапазоне, что считается учеными уникальным явлением, а также спектр поярчения активной области солнечного диска.

Такую же работу проводили ученые Крымской астрофизической обсерватории. Они фотографировали Солнце в лучах водорода и ионизированного кальция. Мы опередили своих земных коллег на несколько минут. Академик Северный был доволен нашей работой. Полученные материалы, по мнению астрофизиков, могут дать ключ к пониманию физических механизмов процессов, происходящих на Солнце.

Мне хотелось бы побывать на Таити — увидеть вблизи лесистые склоны потухших вулканов, зеленые лагуны, окаймленные белыми коралловыми рифами. Кораллы и из космоса ослепительной белизны.

А в бухте Бока Которска на Адриатике, которая пленила меня с высоты, я, вернувшись из полета, уже побывал. В сентябре я ездил в Югославию, был в Дубровнике, а эта — самая красивая на всем Средиземном море — бухта находится километрах в ста от Дубровника. И я специально отправился в Боку Которску на машине и объехал всю бухту.

А в октябре, будучи в Мексике, я побывал и в бухте Акапулько, которая тоже восхищает из космоса. Эта тихоокеанская бухта глубоко врезается в сушу, окаймлена красивыми горами, а после мексиканской пустыни смотрится просто райским уголком.

В Мексике я побывал и на пирамидах тольтеков. Я поднимался на пирамиду Луны и другие пирамиды долины. Только высокоразвитая цивилизация могла оставить такие памятники. Но ради чего — и как! — были воздвигнуты эти пирамиды?

…Этот вопрос я задал неспроста. Мы оба вспомнили один разговор, который состоялся…

Темной январской звездной ночью мы шли по песчаной дорожке. Мы — пятеро космонавтов. Три часа назад наши коллеги и друзья Алексей Губарев и Георгий Гречко на космическом корабле «Союз-17» подошли к орбитальной станции «Салют-4» и состыковались. Где-то на Земле кто-нибудь ранней утренней зорькой заметил, как, быстро двигаясь по бледнеющему звездному небу, две мигающие яркие звездочки вдруг сблизились и соединились в одну. И сколько он ни ждал, что вот сейчас они разойдутся, они так и не разошлись, и, увеличивая свой блеск, еще одна яркая звезда ушла навстречу заре.

А мы, пятеро космонавтов, в это время были на пункте управления полетом, вели с нашими друзьями связь, давали рекомендации и советы. Мы все уже побывали в космосе, они там — в первый раз. И мы хорошо знаем, как помогает там голос друга, его опыт. Да, нелегко им сейчас, устали; да и невесомость наверняка дает себя знать. Ничего, привыкнут.

Мы тоже устали и сейчас не спеша идем звездной южной ночью. Идем в гостиницу отдыхать.

— Виталий, а что в клюве держит Лебедь? — спрашивает меня Олег Макаров.

— Альбирео, — говорю я, отыскивая на небосводе созвездие Лебедя.

— А как называется «альфа» Северной короны? — задает очередной вопрос Петр Климук.

— Гемма, — отвечаю я быстро.

— Моя любимая звезда, — замечает Олег Макаров.

— Не забыл еще звезды, — говорит Андриян Николаев и после небольшой паузы вспоминает: — В полете замучил меня; «Найди Ахернар», «Покажи Фомальгаут», «А где Антарес?». Помнишь, как работали со звездным прибором по Канопусу?..

— Помню, — говорю я и отчетливо вспоминаю…

Мы выполнили два режима очень точной звездной ориентации на звезду Вега в созвездии Лира с помощью нового, впервые испытываемого телевизионного прицела: я проводил ручную ориентацию нашего корабля на звезду, а Андриян работал с прибором. После завершения ориентации, когда звезда находилась в поле зрения прибора, мы включали стабилизацию корабля в пространстве на гироскопах, и прибор автоматически перенастраивал порог своей чувствительности по реальной яркости звезды Вега. Таким образом, мы проводили тарировку прибора за атмосферой Земли по реальной звезде, а не по имитатору с учетом передаточной функции атмосферы, как это было сделано на Земле перед полетом. С Вегой было все нормально. На Земле по телеметрии уже получили ее реальную яркость, измеренную вне атмосферы. Но когда мы стали работать по Канопусу (это вторая после Сириуса самая яркая звезда на нашем небосводе), Мы столкнулись с проблемой, Я уже шесть раз выполнил ориентацию нашего корабля на Канопус и был уверен, что ориентация точная, но прибор не чувствовал звезду, транспарант «Захват» не загорался. И вот тогда пришла мысль включить его настройку на яркость Сириуса. «Захват» загорелся. Режим был выполнен. Была получена реальная яркость Канопуса за атмосферой Земли, которая оказалась за порогом чувствительности прибора, заложенным по нашим знаниям на Земле. Это был творческий поиск в исследовании. А ведь работать пришлось быстро: через семь минут после выхода Канопуса из-за горизонта Земли всходило Солнце, которое засвечивало прибор. Мы испытывали новый прибор, проводили его тарировку. Сейчас он входит в штатные системы ориентации космических кораблей «Союз» и орбитальных станций «Салют».

Небо на востоке начинает бледнеть. Ребята продолжают игру «в звезды». Вдруг в одну из пауз, когда Петр Климук отыскивал на небосводе созвездие Зайца, Василий Лазарев спросил:

— А кто помнит любимую звезду Володи Комарова?

Все примолкли. Каждый сейчас видел перед собой Володю. Этого умного, удивительно мягкого характера друга, человека, высокой культуры и образованности. И перед каждым сейчас стояли его внимательные, немножко с грустинкой черные глаза.

— Эль-Сухель, — сказал задумчиво, растягивая слова, Олег Макаров.

— Да, Эль-Сухель, — повторил Андриян.

«Эль-Сухель», — сказал про себя я и вспомнил, почти явно услышал его в Московском планетарии, где мы провели многие десятки часов. «Кто покажет Эль-Сухель?»

Эль-Сухель — звезда в созвездии Паруса, звезда южного звездного неба. Она никогда не видна на нашем северном небосводе. Он полюбил ее в планетарии… А затем дважды в космических полетах на борту «Восхода» и «Союза» любовался ею там, в космосе, надолго останавливая свой взгляд на ней и думая о Земле.

— Виталий, а помнишь «логический ключ» на пульте «Востока»? — спросил Олег Макаров.

— Помню! — ответил я и замолчал.

— Что за «логический ключ»? — спросил Петр Климук, и Олег стал ему подробно объяснять.

Да, я хорошо помню этот «логический ключ». Помню и дискуссию, которая тогда разгорелась: ставить этот ключ или не ставить. На вопрос академика С. П. Королева: «Как будет чувствовать себя космонавт в полете?» — медики, естественно, не могли пока дать исчерпывающий ответ. А на пульте космонавта было достаточно кнопок и тумблеров, касаться которых нужно со «светлой» головой. Вот тогда и решили: космонавт может «запитать» пульт в полете, то есть подать напряжение на него только тогда, когда он раскодирует запись в бортовом журнале и наберет правильное трехзначное число на счетчике, который устанавливался на пульт. С.П. Королев утвердил эту систему и положил конец дискуссии. На первом «Востоке» такой «логический ключ» стоял. Затем он был снят. Снял его Юрий Гагарин. Снял своим полетом. В этом его подвиг и громадная заслуга перед человечеством. Я вспомнил, какой теплотой и благодарностью наполнена запись Нейла Армстронга, первого землянина, ступившего на Луну, оставленная в «Книге памяти» Юрия Гагарина в Музее Звездного городка: «Он всех нас позвал в космос». Всех нас! Всех живущих! И тех, кто будет жить! И тех, кто жил и живет в делах живущих! Всех нас, землян!

…Мы идем по песчаной дорожке. Небо как будто стало светлее. Гостиницу уже прошли. Идем дальше. Олег Макаров заканчивает объяснения Петру Климуку о «логическом ключе».

— Летит время, — говорит Василий Лазарев, как бы подводя итог. — Теперь ребятам еще долго работать в космосе, — вспоминает он тех, кто сейчас на орбите.

— Да, время летит. Помните, на космодроме как раз перед вашим стартом открывали мемориальную доску на домике Гагарина, — обращается Василий к нам с Андрияном. — А прошло уже почти пять лет.

Мы помним. За неделю со старта «Союза-9» мы все вместе с Н.П. Каманиным поехали в домик Гагарина. После долгих месяцев подготовки при активнейшем участии первых космонавтов: Германа Титова, Павла Поповича, Валерия Быковского, Алексея Леонова — наконец-то восстановили в домике ту обстановку, которая была перед стартом Юрия Гагарина. Алексей Леонов мне рассказывал, что где-то на складе нашли именно те кровати, на которых спали Юрий Гагарин и Герман Титов. Они именно там так и числились — «гагаринская» и «титовская». Сами космонавты с помощью внимательных сотрудников космодрома все нашли и все расставили так, как было тогда — 12 апреля 1961 года.

Я хорошо помню торжественный митинг, открытие домика-мемориала, открытие памятной доски на нем. Я хорошо помню то волнение, которое охватило меня, когда мы с Андрияном стояли в той комнате, откуда Юрий пошел в полет, в первый космический полет человека. Я знаю, что всякий раз, когда космонавты прилетают на космодром и готовятся к новым стартам, они всегда приезжают сюда. В этот домик — домик Гагарина, всегда приносят ему цветы и молча говорят ему: «Мы продолжаем начатое тобой дело!»

— Все хорошо помню… Скоро уже пять лет… Да, летит время! — говорит Андриян, думая о своем. — Вон Алексей Леонов уже готовится справить десятилетие своего выхода в космос. А кажется, было только вчера. Вот он появился на обрезе шлюза. Высунулся еще немного. Вот вытянул страховочный фал, выбрал его слабину. Вот мягко оттолкнулся и плавно поплыл. И при этом еще машет рукой. Вот характер! Мы тут волнуемся, а он еще шутит! Мы-то знаем, что сейчас ему там нелегко. Уж не говоря о психологии (под тобой бездна, далеко на дне ее где-то поверхность Земли, а над тобой черное небо, немигающие звезды и Солнце); физически трудно работать в скафандре, пульс-то частит. А он машет рукой! Ведет репортаж, спокойно рассказывает, что под ним Черное море, Кавказ, солнечный «зайчик» по Волге бежит, а в микрофон слышно, как часто дышит, с трудом. И вдруг торжественный голос Павла Ивановича Беляева: «Человек вышел в космическое пространство!»

В то время я был в Центре управления полетом, наблюдал все это по телевидению и сейчас вспоминал весь восьмиминутный репортаж Алексея Леонова, репортаж от Кавказа до Байкала. Восемь минут! Четыре тысячи километров! Плывет рядом с кораблем «Восток-2» Алексей Леонов! Действительно, даже сегодня это воспринимается как фантастика!

— Юрий Гагарин тогда четко руководил полетом, — неожиданно сказал Олег Макаров.

— Помните, у ребят была ситуация…

— Помню! — одновременно сказали мы с Андрияном… Они готовились к спуску на Землю. Последний сеанс радиосвязи с Землей. На следующем витке — посадка. Они придут в зону радиовидимости наземных пунктов, уже находясь на траектории спуска в атмосфере Земли. На Земле с нетерпением ждут их доклада о работе автоматической системы ориентации. Я и сейчас помню доклад Павла Ивановича: автоматическая система ориентации отказала. Его доклад Земле был исчерпывающим. Он был сделан неторопливо, со свойственным Беляеву спокойным тоном.

Выдержав десятисекундную паузу, как бы давая Земле время на размышление, Беляев запросил разрешение на включение ручной системы ориентации корабля и при ее нормальной работе разрешение на спуск.

Вновь пауза. Длинная-предлинная пауза! Звенящая тишина! Тишина на всех пунктах управления полетом! Казалось, все радиосредства на территории страны замерли. Казалось, замерли и молчат все люди!

Пауза длилась всего тридцать секунд!

Спокойный, мягкий голос Гагарина:

— «Алмаз», я «Заря», переход на ручную систему ориентации корабля и продолжение спуска разрешаю!

Я все это слышал по громкой связи.

Вот что произошло за эти тридцать секунд там, в Центре управления полетом. Рядом с Гагариным сидели академик С. П. Королев, его заместители, специалисты по системам корабля, баллистики. После запроса Беляева Королев резко встал. Жгучим «королевским» взглядом в глаза он обвел всех присутствующих. Все молчали, Тогда встал Гагарин и, взглянув Королеву в глаза, ответил:

— Разрешаю!

— Я «Алмаз», вас понял, переход на ручную систему ориентации корабля и продолжение спуска разрешаете, — дал квитанцию Павел Иванович,

Сергей Павлович, также стоя, выслушал спокойный ответ Беляева, еще раз своим строгим, долгим взглядом обвел присутствующих и молча показал рукой на Гагарина, как бы говоря: «Вот как нужно принимать решения!»

На следующем витке Павел Беляев и Алексей Леонов благополучно вернулись на родную Землю. Да, несомненно, это был этапный полет в развитии космонавтики.

Небо на востоке уже светлеет.

— Скоро разыграется заря, — говорит Андриян, рассматривая на востоке горизонт, и обращается ко мне: — Виталий, а помнишь зори там, в космосе?

— Помню, — говорю я и замолкаю.

Действительно, одно из наиболее впечатляющих зрелищ, наблюдаемых из космоса, — это вид земной атмосферы вблизи сумеречного горизонта. Когда космический корабль находится в области тени и приближается к линии терминатора (граница света и тени на поверхности Земли), то в направлении на терминатор появляется космическая цветовая заря. Сначала виден серп темно-красного цвета. Затем в быстром темпе наступает просветление над серпом, к темно-красным тонам добавляются оранжево-красные и желтые, начинает формироваться основная гамма цветов космической зари, красные тона в ореоле светлеют, появляются голубые и синие оттенки, а затем фиолетовые и темно-фиолетовые, почти черные. И совсем нет зеленых тонов или даже полутонов. Переход от светло-желтых полутонов к светло-голубым происходит через белесые, которые два раза чередуются с бледно-голубыми, а затем идут голубые. Я помню, как удивлялся этому Мартирос Сергеевич Сарьян, когда я был у него в гостях в Ереване и описывал космические зори, и как он с юношеской любознательностью все просил меня рассказать еще и еще раз: какая там заря, как выглядит Земля наша из космоса.

Я вспомнил и свою запись в дневнике, который вел на «Союзе-9»: «Очень нравятся восход и заход Солнца. Утренние и вечерние зори описать невозможно! Рерих в натуре!» Да, действительно я видел эти зори раньше — на полотнах Н. К. Рериха.

Я вспомнил и рисунок космической зари, который сделал цветными карандашами в полете Алексей Леонов, а затем по этой зарисовке он написал картину космического чуда: заря. Солнце в кокошнике — очень реалистично. Да, дважды хорошо обладать способностями художника. Его обостренное, тонкое восприятие и полное реалистичное выражение этой необычной неземной композиции цвета, неожиданной игры тонов в полутонов дают людям полное представление о космосе. Я вспомнил композицию Алексея Леонова «Первый выход в космос». Замечательная картина! Молодец Алексей! Раскрепостился после полета и расцвел своим талантом. Вероятно, и его сотрудничество с художником-фантастом Андреем Соколовым дает много им обоим. Я вспомнил их первую совместную выставку в марте 1968 года в Москве на улице Горького в выставочном зале Союза художников. Отличная была выставка!

И вдруг в этот момент я ясно представил себе пригласительный билет на эту выставку, который и сейчас лежит на рабочем столе Юрия Гагарина в его мемориальном кабинете в Музее Звездного городка. Да, он и сейчас лежит там. Любил Юрий Гагарин искусство, любил фантастику, любил и живопись художников-фантастов. Я знаю, что со вниманием и нежностью он относился и к творчеству Алексея Леонова и Андрея Соколова.

Я был у того и у другого в мастерской. Посмотрел их произведения. Совместные: «Аполлон» — «Союз» перед стыковкой", "К звездам", "Венера-8", "На Венере". Картины Андрея Соколова — "Возвращение "Зонда" после облета Луны", "Мягкая посадка на Луну", "Посадка на Марс", "Восток", "Ночной старт", "Стыковка "Союзов", "У Крабовидной туманности"…

Превосходные картины! Они толкают к размышлению, к воспоминанию и к мечтам. Я помню, что у картины "К звездам" забыл обо всем, мыслью был в полете, там, в космосе…

Я вспомнил, с каким вниманием их композиции рассматривали крупнейшие ученые мира в области астронавтики, когда в 1973 году они собрались на свой очередной Международный конгресс в Баку, и там была открыта международная выставка художников-фантастов "Мир завтрашнего дня". Да, Алексей Леонов и Андрей Соколов с Г. И. Покровским — теперь патриархи этого направления.

…На востоке заря уже обретает свое первое слабое проявление. Андриян остановился. Остановились и другие ребята. Он внимательно смотрит на горизонт, изредка поворачиваясь к гаснущим звездам. Слабых звезд уже не видно. Остались самые яркие. Но и они слабеют. И вдруг Андриян, всматриваясь в звезды, поспешно, как бы боясь, что они вот-вот погаснут совсем, спрашивает меня:

— Так зачем или за чем человек летит в космос? К звездам!

Я хорошо помню, что все восемнадцать суток, что мы с ним летали в космосе, он задавал мне этот вопрос и каждый раз получал разный ответ.

— За волшебным золотым руном! — улыбаюсь я, вспоминая, что этот же вопрос несколько месяцев назад задал мне Фредерик Пол — известный писатель-фантаст, президент Ассоциации американских писателей-фантастов.

— За волшебным золотым руном плавал Одиссей, — задумавшись, говорит Олег Макаров. — И плавал он за тридевять земель!

— За счастьем! — отвечает за меня Петр Климук и смеется.

— За каким счастьем? — уточняет обстоятельный Василий Лазарев. — За своим счастьем! За своим будущим!

— А что такое "будущее человека"? — не сдается Василий.

Пауза. Все молчат. Андриян, улыбаясь одними глазами и думая о чем-то своем, посматривает на нас.

Я вспоминаю, что основатель кибернетики Норберт Винер как-то сказал: "Человек — это стрела, устремленная в будущее". "Да, это, несомненно, так! — думаю я. — Вот и мы все устремлены в будущее".

— А кто скажет, как понимать "тридевять земель": три девятых Земли? Три девятки после нуля с запятой Земли. Или… или три девятки земель? — неожиданно задумчиво говорит Олег Макаров. — Кто ответит на этот вопрос, тот будет близок к ответу на вопрос Андрияна!

— Если принять три девятых Земли, то Одиссей уплыл от родной Итаки за тринадцать тысяч километров, — принялся рассуждать Олег.

— Это по нашему времени недалеко, но в то же время вполне приличное расстояние.

— Если принять три девятки после нуля с запятой, то он должен был совершить кругосветное путешествие, — с удивлением сделал вывод Петр, — задолго до Магеллана?!

— Если принять три девятки, то есть почти тысяча земель, то это либо 12 с лишним миллионов километров, если мера — диаметр Земли, либо в "пи" раз больше, если мера — длина окружности Земли по экватору, то есть около 40 миллионов километров, — принимая игру, провел обстоятельный расчет Василий. — В любом случае это дальше Луны. Значит, Гомер отправил Одиссея в космос на одну из планет солнечной системы! Я бы предпочел, чтобы на Марс!

— Почему на Марс? — с еще большим удивлением спросил Петр Климук.

— Представляешь, на сколько тысяч лет раньше человек посетил бы Марс! Может быть, он успел бы еще застать там существовавшую цивилизацию или по крайней мере представителей "ариа сапиенс", — продолжал шутить Василий.

— Стоп! — сказал я. — Человек идет в космос за пространством и временем! — Я вспомнил, что именно так я ответил Фредерику Полу. А сейчас ребята, рассуждая, сами пришли к этому выводу.

— Почему за пространством и временем? — спросил Петр Климук.

— Потому что вы в своих рассуждениях во всех случаях использовали именно эти две категории: пространство и время, — ответил я.

— За пространством — понятно. Ну, а что значит "за временем"? — спросил, улыбаясь, Олег Макаров. Он-то все уже понял и давно для себя сделал вывод.

— Помнишь, Петя, Вася тебя спросил: "А что такое будущее человека?" Так вот, Вася, — повернулся я к Василию Лазареву, — будущее человека — это власть над временем! Это те самые "тридевять земель", которые были известны Гомеру, которые пришли к нам в детстве из сказки, которые всегда, с нами, которые зовут нас всегда, которые будут вечно звать других! Это будущее в прошлом! Это прошлое в будущем! Это настоящее, оно включает в себя прошедшее и грядущее! Андриян и Олег, довольно улыбаясь, переглянулись.

— Чего шумишь? — заметил с улыбкой и Василий. — Поспокойней! Людей разбудишь! Басок-то — ого-го-го!

— Заря-то какая! — задумчиво сказал Петр Климук. Все стояли завороженные. Завороженные силой природы. Красотой нашей Земли.

Я не мог остановиться и продолжал, хотя все смотрели на зарю:

— Древние философы столкнулись с неразрешимым, казалось бы, парадоксом: прошедшего уже нет…

— Например, ночи… — вставил Андриян.

— …Будущее еще не существует, — продолжал я.

— Например, день… — добавил Петр, перефразировав пословицу. — Будет день, будет счастье!

— …Стало быть, граница между ними фактически отсутствует. Где же место настоящему? — спросил я всех.

— Заря! — хором ответили все.

— Действительно, противоречие может быть разрешено, если в настоящее включить отрезки прошлого и будущего, — завершил я.

— Заря! — мы громко хором крикнули еще раз.

— Но она включает прошедшую ночь — вон последняя звездочка гаснет — и грядущий день, а вот и первый луч Солнца.

— А каковы пропорции прошлого и будущего в настоящем — это в любом деле зависит от человека! Я твердо в этом убежден! — сделал вывод за всех Андриян. Он еще раз посмотрел на восходящее Солнце, запрокинул голову в небо, как бы отыскивая там след наших ребят, и сказал задумчиво: — Они уже спят… И нам пора… По перевернутому графику.

— Нет в мире абсолютной истины, говорили древние философы, но к ней нужно стремиться, — сказал Олег Макаров.

— И… за тридевять земель! — добавил Василий Лазарев.

— Нет в мире абсолютной истины, кроме жизни! — сделал по-своему вывод Андриян.

— Солнышко! Сол-ныш-ко-о! — задорно, по-мальчишески крикнул Петя Климук.

— Виталий, так зачем ты полетел в космос? — спрашивает со своей мягкой, доброй улыбкой Андриян,

— За своей "бегущей по волнам"!

— Нашел?

— Нашел!

До сегодняшнего дня наименее изучены объекты Вселенной, дающие так называемый мягкий рентген. Именно они были в поле зрения нашего РТ-4, работающего в диапазоне от 44 до 60 ангстрем. Как же устроен этот уникальный прибор? РТ-4 — зеркальный рентгеновский телескоп. Это орбитальная "ловушка квантов рентгеновского излучения". Одну из его частей можно представить в виде зеркального изнутри параболоида, напоминающего обычное оцинкованное ведро без дна. В это "ведро" и попадают кванты, когда мы направляем телескоп на источник. Параболоид же сфокусирован так, что, падая в него, кванты "соскальзывают" точно на счетчик — небольшую "коробочку", заполненную аргоном с примесью метана и имеющую вольфрамовую проволочку. Мягкий рентген в отличие от жесткого почти неуловим. Он очень сильно поглощается и существует только в вакууме.

Чтобы рентгеновский квант попал в счетчик, его входное отверстие закрыто пленкой, толщина которой не превышает двух микрон! Даже при такой толщине в счетчик проникает лишь половина квантов. Каждый из них вызывает разряд, который тут же фиксируется. О том, насколько редкий "гость" этот квант мягкого рентгеновского излучения, можно судить по двум цифрам. Зарегистрировав вспышку во время наблюдения звезды Ригель, мы за десять секунд "поймали" с помощью РТ-4 всего около… 20 фотонов. Мало? Месяцы будут обрабатывать эту "малость" с помощью ЭВМ на Земле…

С зеркальным рентгеновским телескопом в течение всего нашего полета на "Салюте-4" мы работали несколько раз. По всеобщему мнению, работа с РТ-4 чуть ли не самый сложный эксперимент. За ночь на 11 июля мы исследовали три объекта. Причем два из них — на одном витке. Это впервые на станции. Земля предложила нам новую методику исследования. Мы, уже освоившись с техникой астрофизических исследований, выбрали в созвездии Лебедь два района для наблюдений: рентгеновский источник Х-2 и остатки вспышки сверхновой звезды. "Лебедь Х-2 — быстропеременный рентгеновский источник. Природа его пока неизвестна. Мягкое рентгеновское излучение измеряем впервые", — сообщила нам Земля.

Пять минут наш РТ-4 "смотрел" на Лебедь Х-2. Затем развернулся в сторону волокнистой туманности. Эта туманность отождествляется со знаменитой, протянувшейся на небосводе в десятки градусов, очень яркой в радиодиапазоне петлей-один. Одна из гипотез считает петлю-один остатками взрыва сверхновой, прошедшей несколько тысяч лет назад на сравнительно близком расстоянии от Солнца. По современным оценкам до этой туманности чуть более 600 световых лет. Настоящий эксперимент преследует две цели: уточнить структуру оболочки остатков взрыва сверхновой и внимательно "поглядеть" на компактный рентгеновский источник в центре туманности. Есть основания предполагать, что источник этот — Пульсар. Причем в мягком рентгене исследования проводились впервые в мировой практике…

На следующем витке, войдя в зону связи с Землей, мы приступили к еще одному циклу исследований. Теперь в поле зрения РТ-4 другой участок неба, тот, где находится самый первый из открытых звездных рентгеновских источников, знаменитый Скорпион Х-1. Он изучен лучше других. Его считают ключом к разгадкам многих тайн, своего рода звездой-эталоном. Есть многие основания полагать, что это так называемая "черная дыра" — звезда с незначительными размерами и чудовищной силы гравитацией. А возможно, и двойная звезда? Или же тройная? И что за неведомый механизм вызывает столь мощное рентгеновское излучение? Все это очень важно для физики.

Зафиксировав первый рентгеновский источник в созвездии Скорпион, ученые поняли, насколько важно это открытие. Выяснилось, что в космосе много небесных тел, которые именно в рентгеновском диапазоне дают наиболее сильное излучение. Причем если сравнить его с излучением нашего Солнца, то получится, что рентгеновские звезды неизмеримо мощнее. У многих из них температура составляет десятки миллионов градусов.

С тех пор началось интенсивное исследование источников рентгеновского излучения. Об интересе астрономов к этой проблеме говорит один факт: 21 июля на околоземных орбитах находилось пять аппаратов, с которых велись наблюдения за рентгеновскими звездами и туманностями. Это наш "Салют-4", американский космический корабль "Аполлон" и три специальных спутника: голландский, американский и английский.

Три года назад мы с Аленкой были в Югославии, в доме у одного из наших друзей увидели поразительную собачку по имени Снуппи. Маленькая ушастая Снуппи была ласкова и умна. Оказалось, что собак этой породы — чиувава (чихуахуа) — В мире осталось очень мало. Изображения чиувавы найдены еще на древних мексиканских пирамидах и на глиняных сосудах из ацтекских храмов и гробниц. Словом, чиувава — это священная собака индейцев древней Мексики.

Наш югославский друг сказал, что скоро ему пришлют дочку Снуппи — Хайди, а когда у нее родятся щенята, одного из них он обязательно нам подарит. Но шло время, и, разуверившись получить чиуваву, мы завели черного пуделя, назвав его в честь ушастого мексиканца — Снуппи.

И вот оказалось, что, когда я взлетал в космос, в Югославии (от Хайди и голландца Эскудеро) родилась маленькая гладкошерстная чиувава, которая по этому случаю была названа Икаром. В международном Клубе чиував, который находится в Бельгии и в который я уже вступил, моя собачонка полностью именуется так: Икар Космический.

А в начале июля, когда я был еще в полете, наш югославский друг прилетел в Москву и привез в меховой шапке маленького Икара.

Наш Снуппи сначала сторонился Икара, но сейчас они подружились, вместе играют, и Снуппи нисколько не обижается, когда Икар таскает его за хвост.

В этот день мы передали на Землю телерепортаж, в котором оплакивали "трагическую" гибель нашей любимицы Нюрки. Дело в том, что программой медико-биологических исследований нашего полета был предусмотрен эксперимент по размножению мух-дрозофил (новое поколение дрозофил можно получать через каждые двенадцать суток). И действительно, в "Биотерме", где содержались эти требовавшие тщательного ухода мушки, их уже было к середине полета сотни полторы. Но к концу полета по непонятным для нас причинам дрозофилы вдруг стали дохнуть.

Последнюю, оставшуюся в живых представительницу космического поколения дрозофил мы назвали Нюркой, пришел день, и шустрая Нюрка тоже перестала шевелиться. Когда же мы возвратились на Землю, то выяснилось, что две, как нам казалось, сдохшие дрозофилы обнаруживают признаки жизни. И обе эти мушки (самцы) тут же попали под бережную опеку академика Дубинина.

Эту последнюю запись я сделал за 11 с половиной часов до приземления.

Я упоминаю в ней, что меня разволновал разговор с Андрияном Николаевым. Он разговаривал с нами из Центра управления полетом. Говорил, что все средства поиска и встречи подготовлены, и напоминал, обращаясь к опыту нашего совместного полета ("Ты помнишь, Виталий?.."), как вести себя на участке спуска и после приземления. Он советовал не спешить, не делать резких движений.

На этот раз мы долго пробыли в невесомости, и у нас были опасения, что, приземлившись, мы будем чувствовать себя плохо. Поэтому Андриян и успокаивал нас: дескать, все будет в порядке, нормально, И в то же время он предостерегал: не делайте резких движений, из корабля сами не вылезайте, вам помогут. И я, признаюсь, сразу представил, как нас выносят из корабля на носишках…

Правда, мы помнили, что американские астронавты Джеральд Карр, Эдвард Гибсон и Уильям Поуг, которые более восьмидесяти суток находились на борту орбитальной станции "Скайлэб", после приводнения прошли по палубе авианосца. Но суть-то в том, что люк их "Аполлона" был открыт не менее чем через час после посадки: пока их выловили в океане да подняли на палубу авианосца…

А мы вышли из корабля уже через десять минут после посадки. Вышли и чувствуем: все в порядке. Тяжело, конечно, страшно тяжело — гравитация давит. Даже опускаешь глаза: не вдавила ли она тебя до колена в землю? И как будто кто-то сидит на тебе верхом. Такое ощущение.

Но носилки-то не понадобились. Сами вышли из корабля!

Через два дня, когда я после обеда спал — по утрам нас тщательно обследовали, а после обеда мы отдыхали, — в комнату вошел врач, который уже много лет рядом с космонавтами. Так вот, входит в комнату и говорит:

— Виталий Иванович, пора вставать.

А я спросонья смотрю на него пораженно и спрашиваю:

— Ваня, как ты сюда попал?

И мгновенно "привязываю" его к станции: где, в каком отсеке мы находимся. Переходной отсек? Рабочий отсек? Нет вроде…

Тут он отвечает:

— Через дверь вошел.

Слово "дверь" сразу рождает цепочку: я уже на Земле… на космодроме… Да, но почему он… И я спрашиваю:

— А почему ты на потолке?

Он ничего не ответил и быстро вышел из комнаты…

А знаете, почему я увидел нашего врача на потолке? Первое время после возвращения на Землю нам трудно было спать в горизонтальном положении — в невесомости привыкаешь, что кровь всегда приливает к голове. И несколько дней мы спали на кроватях, у которых две ножки были подняты, чтобы твоя голова находилась ниже туловища. Сначала нас опрокидывали вниз головой градусов на семь, потом уклон стали потихонечку понижать. Так постепенно мы привыкли к земным условиям!

Словом, я чувствовал себя во сне вполне естественно и, приоткрыв глаза и уже осознав земное звучание слова "дверь", тем не менее, по привычке "привязал" себя к спальному месту на боковой стенке станции, и дверь, таким образом, оказалась… под потолком. А значит, и врач вошел через нее по потолку…

Чуть позже врач уже постучал в дверь:

— Виталий Иванович, ты проснулся?

— Проснулся, проснулся. Заходи!

На следующее утро, переходя из одного врачебного кабинета в другой и все еще ощущая, что кто-то сидит у меня на плечах, я остановился и подумал: скорее бы к себе, на СТАНЦИЮ, где нет никого, кроме Пети, где ничто на тебя не давит и можно свободно, раскрепощенно плавать.