"Социализм как явление мировой истории" - читать интересную книгу автора (Шафаревич Игорь)

§ 3. Воплощение социалистического идеала

Рассмотрение предшествующего параграфа оставляют нам две возможности: социализм либо является ЭЛЕМЕНТАРНОЙ силой истории, не сводимой к другим факторам, либо он есть проявление таких сил, на которые до сих пор не обращали достаточного внимания. Обсуждение этой альтернативы является нашей основной целью. Чтобы подготовить для него почву, мы попытаемся взглянуть на весь вопрос с новой точки зрения. Если раньше мы стремились выделить то общее, что есть в разных проявлениях социализма, то теперь постараемся расчленить это явление на отдельные элементы, проследить их связь друг с другом и оценить роль каждого из них в эволюции социализма.

Основой для такого анализа является наблюдение, с которого мы начали эту работу: социализм проявляется в жизни в двух формах: как учение (хилиастический социализм) и как государственное устройство (государственный социализм). Эти формы столь значительно отличаются друг от друга, что возникает вопрос — едино ли их содержание? правомочно ли их объединение в единое историческое явление? Например, требование разрушения семьи, которое в хилиастическом социализме так часто принимает наиболее. радикальную форму общности жен, в таком виде практически осуществлялось лишь в узких кружках: гностических сектах, которые описывает Епифаний, среди «Братьев Свободного Духа» или в современной берлинской «Коммуне N I». Но нам неизвестен случай, когда этот принцип был бы осуществлен в общегосударственном масштабе. То же надо признать и по поводу другого аспекта разрушения семьи: уничтожения связей между детьми и родителями и государственного воспитания всех детей с самого раннего возраста. Настоящий параграф мы и начинаем с рассмотрения этого вопроса. Мы приведем здесь аргументы в пользу того, что хилиастический и государственный социализм, представляют собой две формы воплощения единого идеала. Потом будет рассмотрена роль этих двух форм в исторической эволюции социализма.

Различия между учениями хилиастического социализма и практикой государственного социализма естественно было бы отнести за счет того, что первые имеют своей целью разрушение существующего общественного уклада и установление нового, а вторые — сохранение уже существующего государственного устройства. Тогда специфические черты хилиастического социализма, вроде призывов к разрушению семьи, можно было бы счесть тактическим приемом, предназначенным для расшатывания враждебного строя или разжигания фанатизма. После установления нового общественного порядка они уже не нужны, и их, значит, не следует принимать в расчет, если говорить о тех практических целях, для достижения которых работает социализм. Так, вероятно, будет выглядеть в развернутом изложении тезис о принципиальном различии хилиастического и государственнoго социализма.

Такая точка зрения представляется нам a priori неубедительной, лишенной внутренней логики. Такое грандиозное движение как социализм в принципе не может быть построено на обмане. При всем изобилии находящихся на поверхности демагогических приемов, в глубине такие движения бывают честными, они прокламируют свои основные принципы явно — для всех, кроме тех, кто сознательно старается их не слышать. А те положения социалистической идеологии, которые мы формулировали в § 1, столь постоянно и стереотипно возникали на громадном отрезке истории, что явно относятся к числу основных. И кроме того, часто они высказывались в произведениях не вождей народных движений, но кабинетных мыслителей, как Платон или Кампанелла, которых очень трудно заподозрить в агитационно-демагогических тенденциях и которые, очевидно, воспроизводили весь комплекс основных социалистических представлений ввиду внутренней логики этого мировоззрения.

Дальше мы приведем ряд конкретных аргументов в пользу нашей точки зрения. При их обсуждении нельзя, однако, забывать, что значительные различия в духе социалистических учений и практике социалистических государств — неизбежны, речь может идти лишь о ПРИНЦИПИАЛЬНОМ совпадении провозглашаемых ими идеалов. Вождь народного социалистического движения и деятель социалистического государства сталкиваются с различными практическими задачами. Чем в более яркой и радикальной форме выразит свой идеал первый из них, тем его идеи будут доходчивее и заразительнее. Второй же вынужден бороться с рядом конкретных, жизненных трудностей, ограничивающих его возможность последовательного воплощения в жизнь своей идеологии, иногда грозящих самому существованию его государства. В качестве одного из таких ограничений, которые жизнь накладывает на осуществление социалистического идеала, мы укажем на необходимость контактов с другими, иначе организованными обществами. Изоляция как условие существования социалистического государства наличествует в большинстве социалистических утопий. Мор, Кампанелла, Веррас и многие другие авторы утопий помещали свои государства на отдаленных, труднодоступных островах. Веррас, например, специально оговаривает, что лишь самые проверенные из севарамбов отправляются в «командировки» во внешний мир с целью ознакомиться с новыми техническими достижениями, но и то лишь при условии, что дома в виде заложников остаются их семьи. Организаторы же «Заговора Равных» предлагали оградить Францию после победы «колючими изгородями препятствий». Прочность системы, сложившейся в государстве иезуитов, в значительной степени зависела от изолированности этой области, окруженной горами и порожистыми реками. Неожиданно высокое развитие ремесла в их государстве при очень примитивном уровне остальной жизни, по-видимому, имело основной целью сделать страну независимой от внешнего мира. С другой стороны, нарушение изоляции стало причиной гибели империи инков, павшей от горсточки испанских авантюристов. Не в предчувствии ли этих трудностей причина столь болезненного вопроса о «построении социализма в одной стране»? — вопроса, на который Энгельс некогда дал такой категорический ответ:

Благодаря уже одной этой причине не обладающее достаточной изолированностью социалистическое государство вынуждено отказаться от проведения в жизнь наиболее радикальных частей социалистического идеала. Наоборот, в то время, когда социалистическое движение находится на подъеме, захватывает все большие области и манит надеждой разрушения старого строя во всем мире — тогда социалистические государства и в своей практической деятельности оказываются гораздо радикальнее. С этой точки зрения исключительно интересной для понимания особенностей социалистической идеологии представляется эпоха «военного коммунизма» — возникшие тогда под влиянием надежды на победу мировой (или хотя бы, общеевропейской) революции импульсы продолжали действовать еще до середины 20-х годов. Здесь мы, по необходимости бегло, приведем несколько примеров того, как мыслилось в ту эпоху воплощение в жизнь социалистических принципов.

Сам термин «военный коммунизм» может ввести в заблуждение, создать впечатление, что речь идет о вынужденных мерах, продиктованных военным временем (такой взгляд высказывает, например, Сталин в «Вопросах ленинизма»). Однако когда эта политика реально проводилась (1918–1921 гг.), такой термин как раз и не употреблялся, он именно и появился вместе с представлением о ее временности и вынужденности. В ряде выступлений 1921–1922 гг. Ленин характеризует политику предшествующих трех лет как сознательно проводившуюся, но, может быть, слишком далеко зашедшую, сравнивает ее со штурмом крепости, который, если он не приносит победы, надо заменить планомерной осадой. Например,

Это был, по мнению Ленина, необходимый эксперимент, заставивший перейти к новой политике «государственного капитализма», что, правда еще в виде смутной идеи, рассматривалось и в 1918 г. как возможная линия отступления. (См. «НЭП и задачи полит-просветов», «Доклад о НЭПе на VII Московской Губпартконференции», «Пять лет Российской революции и перспективы мировой революции»).

Подобные же высказывания многих руководителей государства, а также то, что наиболее радикальные меры той эпохи были приняты весной 1920 г. и зимой 1920-21 гг., когда военных действий как раз не было, приводит к выводу, что тогдашняя политика не вынуждалась условиями гражданской войны, но в течение трех лет проводилась из общетеоретических соображений.

Перейдем к более подробному обзору этой политики.

а) Экономика

Вся промышленность была национализирована вплоть до мелкой. Она была «сверхцентрализована», объединена в Главки, в которых отдельные заводы были лишены всякой хозяйственной самостоятельности. В сельском хозяйстве целью была объявлена наиболее радикально осуществленная коллективизация. В постановлении ВЦИК от 1 марта 1919 г. «О социалистическом землеустройстве и мерах перехода к социалистическому земледелию» говорится: «на все виды единоличного землепользования следует смотреть как на переходящее и отмирающее». Наиболее покровительствуемой формой организации крестьянского труда была коммуна. Например, в том же постановлении, в разделе об очередности отвода земли, совхозы и коммуны стоят на первом месте. В резолюции «О коллективизации земледелия», принятой I Всероссийским съездом земотделов, комитетов бедноты и коммун, говорится:

В коммуне обычно обобществлялись все средства производства: постройки, инвентарь, рабочий и продуктивный скот, землепользование и т. д., но также и потребление и бытовое обслуживание. О том, как мыслилась жизнь в коммунах, можно судить по рассказам об образцовых коммунах, печатавшихся уже при НЭПе, в 1923 г., в «Известиях» в разделе «Конкурс на лучший колхоз». Там мы встречаем такие характеристики: «Денег собственных никто не имеет, все они хранятся в общей кассе»

(номер от 11.IX). Участники живут в отдельных избах и столуются отдельно. Но с постройкой нового дома «все индивидуальное будет изжито. Внутренне оно уже почти изжито»

(5. IX). В коммуне общий дом для жилья, столовая и кухня (8.IX).

Едят в общественных столовых. Живут в общежитии, где каждая семья имеет свою комнату.

Сельскохозяйственные продукты поступали государству через продразверстку. Они оплачивались по государственным ценам, в несколько десятков раз более низким, чем цены черного рынка, то есть фактически изымались даром. Как говорится деликатно в статье Большой Советской Энциклопедии,

И в других областях реквизиции и конфискации были регламентированы. Декрет СНК от 16.IV.1920 г. разрешает их производить Президиуму Высшего Совета Народного Хозяйства и Народного Комиссариата Продовольствия — как непосредственно, так и через их местные органы. В 1920 г. декретом СНК от 4. XII. был санкционирован бесплатный отпуск населению продовольственных продуктов (точнее говоря, тем группам населения, которые продуктами снабжались). Часто полная отмена денег формулировалась как ближайшая цель экономической политики. Ю. Ларин, возглавлявший отдел финансовой политики ВСНХ, писал:

В органе ВСНХ «Народное Хозяйство» в статье Л. Оболенского говорилось:

«Натурализация хозяйства» — стало употребительным термином. «Правда» писала:

б) Организация труда

Напомним, что еще Маркс и Энгельс рекомендовали в числе основных мер, которые необходимо осуществить после социалистической революции, такую:

В записке «Десять тезисов о советской власти», представленной VII съезду партии, Ленин формулировал задачу:

Более детально эта мысль была развита несколько позже.

На IX съезде партии, выступая с докладом от ЦК, Троцкий предлагал систему милитаризации, при которой рабочие и крестьяне были бы поставлены в положение мобилизованных солдат. Содержащаяся в докладе Троцкого концепция заслуживает того, чтобы сказать о ней подробнее.

Троцкий начинает с полемики с В. Смирновым, позицию которого излагает так:

Точка зрения, высказанная в докладе Троцким, такова:

По этому поводу Троцкий создает даже теорию:

Еще на большую теоретическую высоту вопрос был поднят в книге Бухарина (102). Внеэкономическое принуждение рассматривается там не как вынужденная военным временем мера, но как органическая черта переходного периода от капитализма к социализму. В гл. Х под названием «Внеэкономическое принуждение в переходный период» говорится: «…по отношению к некулацкой крестьянской массе принуждение со стороны пролетариата есть классовая борьба, поскольку крестьянин есть собственник и спекулянт». Но вопрос, оказывается, имеет и более высокий аспект: «С более широкой точки зрения, пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

Эти построения далеко не были чистой теорией. Всеобщая трудовая повинность действительно была объявлена. Вместо отмененных паспортов для всего трудоспособного населения были введены трудовые книжки. В Москве и Петрограде всякий, выходя на улицу, был обязан иметь трудовую книжку при себе. К моменту введения НЭПа было организовано 8 трудовых армий.

Те же мысли Троцкий развил подробнее в своей книге (121), направленной против Каутского. Здесь мы находим опять идею милитаризации, трудармии и теорию о том, что в новых условиях, созданных диктатурой пролетариата, принудительный труд становится производительнее свободного. Троцкий подкрепляет эту концепцию такой многозначительной аналогией:

в) Семья

Как практические действия, так и теоретические размышления в этой области базировались в то время на марксистских концепциях, наиболее полно изложенных в книге Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Взгляд его на современную семью таков:

О будущем семьи он говорит:

Казалось бы, раз семья лишается всех социальных функций, с точки зрения исторического материализма она необходимо должна исчезнуть. «Коммунистический манифест» действительно прокламирует уничтожение «буржуазной семьи». Что же займет ее место? Ответы классиков марксизма на этот вопрос поражают своей двусмысленностью. Мы уже обращали внимание на то место из «Манифеста», где авторы, говоря о том, что коммунистов обвиняют в желании ввести общность жен, явно уклоняются от того, чтобы прямо опровергнуть это обвинение. В другом документе, использованном Марксом при составлении «Манифеста», «Протоколах немецкого рабочего общества самообразования», говорится:

Здесь опять невозможно понять, что так решительно отрицает автор: то ли, что возникнет общность жен, или лишь то, что она будет «провозглашена» и введена путем вмешательства общества.

В «Происхождении семьи, частной собственности и государства», произведении, написанном в наименее радикальный период его деятельности, Энгельс утверждает:

Каким же образом, если исчезнут ее экономические предпосылки? Ответ:

Но тщетно было бы ожидать, что основоположник исторического материализма даст нам материалистический анализ этого «момента». Это не биологическая категория, ибо

Тогда можно было бы ожидать объяснения в духе «базиса» и «надстройки», вот где можно было бы показать, как этот «момент» «дается» «ручной мельницей»! Но вместо этого автор лишь загадочно указывает в качестве источника половой любви — на прелюбодеяние, то есть фактор, который с очень большим трудом можно отнести к сфере производственных отношений. Чтобы еще более увеличить наши недоумения, в примечании в конце книги Энгельс с симпатией говорит о «блестящей критике цивилизации» у Фурье:

Естественно, что эти общие принципы в первые послереволюционные годы были истолкованы очень неединообразно. Но одно объединяет большинство взглядов, высказывавшихся тогда: отношение к семье как к институту, противопоставляющему себя партии, классу или государству и в этом отношении опасному. Вот несколько примеров:

Практические же выводы из этой общей тенденции делались разные. Коллонтай призывала к развитию свободной любви с частой сменой партнеров:

В пьесе «Любовь пчел трудовых» и статье «Дорогу крылатому Эросу!» она наглядно развивала эти положения. Против них резко возражал Ленин (Клара Цеткин «О Ленине»), Сольц:

М. Н. Лядов (Мандельштам, один из старейших социал-демократов и большевик) и др. Зато Лядов, например, призывал к отмене семейного воспитания детей:

Напомним и сообщения об «интернировании» детей в коммунах, которые мы приводили выше.

Наконец, предлагалось и далеко идущее вмешательство государства в семейные отношения. Этому давалось и историческое обоснование:

Предлагались и радикальные евгенические меры, например:

с сомнительным утешением:

Один из влиятельнейших деятелей того времени, Преображенский, писал:

Автор признает

Иногда, впрочем, вопрос ставился более радикально, чем во всех приведенных нами примерах. Так, ячейка ВЛКСМ литейного цеха Людиновского завода (Брянская организация) приняла резолюцию по докладу «О половых отношениях»:

Практика, конечно, отставала от идеологии. Но все же был проведен ряд мер, идущих хотя и не столь далеко, но в том же направлении. Законодательство максимально упрощало заключение и расторжение брака, регистрация рассматривалась лишь как один из способов подтверждения брака (наряду, например, с его судебным подтверждением).

Развод давался по первому заявлению одной из сторон. Отцовство устанавливалось на основании заявления матери:

Новые дома не разделялись на отдельные квартиры, а строились в виде общежитии:

Квартиры-общежития не имели, как правило, кухонь, так как предполагалось, что питаться все будут в столовых и «фабриках-кухнях». В записке «Десять тезисов о советской власти» Ленин предлагал:

Общежития, питание в столовых, воспитание детей отдельно от родителей — осуществлялось в ряде коммун (ср. приведенные выше примеры).

Эти меры действительно привели к значительному ослаблению семьи. В цитированной книге (123) приводится письмо «ответственного работника Комсомола»:

Автор письма утверждает, что господствуют внебрачные половые отношения. Авторы книги упрекают его: но это и есть брак!

В Европейского части СССР, например, число браков на 100.000 с 1924 до 1925 г. упало с 1.140 до 980, а число разводов увеличилось с 130 до 150. В 1924 г. среди разводившихся состояли в браке меньше одного года на каждую 1.000: в Минске — 260, Харькове — 197, Ленинграде — 159 (для сравнения: в Токио — 80, Нью-Йорке — 12, Берлине — 11) (128, с. 412, 416). Известно, каким бедствием была в то время детская беспризорность:

И криком души звучит:

г) Культура

В послереволюционную эпоху в рамках социалистической идеологии не раз возникали более или менее разработанные теории и проекты уничтожения культуры, науки, искусства. Некоторые из них вышли из среды анархистов. Так, в опубликованной в 1917 г. работе (129) анархист А. Боровой утверждает, что лишь через преодоление культуры возможно достижение анархических идеалов. Чрезвычайно плодовитые в то время авторы — братья Гордины (анархисты, но в политической деятельности очень близкие к большевизму) провозглашают лозунг («клич») «Долой науку!», расшифровывая его как призыв к освобождению от угнетения логикой:

Вся книга посвящена сопоставлению и разоблачению двух суеверий — религии и науки. Так, авторы считают партию — церковью науки (с. 142), университет — ее синагогой (с. 202), философа — юродивым интеллекта (с. 194).

Вот их идеал:

Ссылаясь на марксизм, к еще дальше идущим выводам приходит Э. Энчмен в своей «Теории новой биологии» (131). Его работа, по духу очень напоминающая Фурье, содержит грандиозный план биологического перерождения людей путем изменения структуры их сознания через серию «органических катаклизмов».

В результате этих катаклизмов в сознании людей исчезают почти все понятия:

и заменяются всего пятнадцатью понятиями (автор называет их «анализаторами»). Дальше он рассказывает,

Бухарин посвятил критике «энчменизма» статью в сборнике «Атака». Другой автор, также нападавший на Энчмена, объясняет это так:

Если в отношении всей культуры подобные призывы были эпизодическими, то в отношении искусства и философии они составляли систему. Одно из самых влиятельных течений — «ЛЕФ»

(«Левый фронт искусств») прокламировало превращение искусства в отрасль материального производства. Виднейший теоретик этого направления Б. Арватов писал:

В итоге видится такой результат:

В духе той же тенденции враждебно воспринималось отражение в литературе человеческой личности, «психологизм» стандартно считался «буржуазным». Вот несколько типичных суждений (по статье 134). О. Брик в статье «Разгром Фадеева»:

Б. Кушнир в статье «Причины отставания»:

И. Нусинов:

И. Альтман в статье «Из биографии живого человека»:

Отрицательное отношение к философии поддерживалось сверх того ссылками на классиков марксизма. Так, еще Каутский писал:

д) Религия

Судьба религии в те годы пестрит чертами, не имеющими параллелей ни в нашей, ни в мировой истории. Изучение этой стороны жизни, безусловно, пролило бы свет на многие, еще не ясные аспекты эпохи военного коммунизма. Здесь очень нужны систематические исследования.

Тогда была предпринята самая решительная попытка полного уничтожения Русской Православной Церкви (в связи с так называемой «кампанией по изъятию церковных ценностей»). В то время собирались суды над Богом, и Он приговаривался к смерти всеобщим голосованием. На Пасху организовывались демонстрации с кощунственными изображениями и лозунгами…

Этот крайне фрагментарный обзор «военного коммунизма» все же дает, быть может, некоторое представление о том интересном времени. Мы встречаем там цельную систему взглядов и государственных мероприятий, гораздо более радикальных, чем можно обнаружить в любом известном нам социалистическом государстве.

Если это и самый яркий, то все же не единственный пример подъема радикальных тенденций в социалистическом государстве.

Только продолжающийся голод и разруха в условиях «капиталистического окружения» заставили отказаться от этой системы. Новая экономическая политика была отступлением, и нельзя не поверить искренности тогдашних заявлений о том, что это отступление планировалось как временное. Оно и оказалось временным. Сталин издал закон, угрожающий тюремным заключением рабочим и служащим за неявку и даже за опоздание на работу: они были «милитаризованы». В последние годы жизни Сталина все большая часть науки и техники реорганизовывалась в форме «шарашек» — министерство безопасности владело многочисленными заводами, научными институтами. В уме Сталина вставало видение еще более коренных изменений жизни.

В написанном в последний год его жизни произведении «Экономические проблемы социализма» Сталин высказывает мысль, что товарное производство и деньги противоречат тенденциям социалистического государства. Он считал также, что и собранные в колхозы крестьяне не достаточно зависимы от государства. Сталин видел это, например, в том, что колхозы владеют семенами, а свою продукцию продают государству (хотя бы и в установленном им размере и по назначенным им ценам).

Он предлагает новую систему организации хозяйства, при которой торговля была бы заменена «системой продуктообмена», а вся экономическая жизнь еще больше поставлена под контроль государства.

Эта программа тоже не могла быть осуществлена по чисто практическим соображениям: она грозила, в частности, слишком большим отставанием от США.

В качестве еще одного примера можно указать на политику «Большого скачка» в Китае в конце 50-х годов, когда был прокламирован переход к коммунизму за 3–5 лет:

«Народные коммуны» охватили за несколько месяцев 1958 года всю деревню. Коммуны вводились и в городах, по плану они должны были стать основной формой организации сельского хозяйства, промышленности, управления, школы, армии. Создавались милитаризованное трудовые армии. На работу ходили строем. Обобществлялся быт: в коммуне объединялся инвентарь, домашняя обстановка и т. д…, вводилось бесплатное нормированное снабжение.

Ту же картину мы видим в отношении социалистических государств к религии. Все они в принципе враждебны религии, но возможности для проявления этой враждебности различны. Итальянский фашизм начал с конфликта с католической церковью, но вынужден был пойти на конкордат и воздержаться от серьезных притеснений религии. И в других отношениях это было самое слабое социалистическое государство нашего века, которое обладало наименьшими возможностями для осуществления своих социалистических тенденций. Китай же, например, мог позволить себе вообще поставить христианскую религию вне закона. Между этими крайностями находится целый спектр различных подходов социалистических государств к религии — все в основе враждебные, но лишь настолько жесткие, насколько это может допустить конкретное государство.

Уничтожение семьи или общность жен не были осуществлены ни в одном из известных нам социалистических государств, но зачатки таких тенденций, намеки на них можно обнаружить. Например, в национал-социалистической Германии существовало движение за создание расово-полноценных внебрачных детей. Основанная Гиммлером организация «Лебенсборн» подбирала незамужним женщинам арийских производителей. Официально инспирировались идеи о желательности института побочных жен для расово высокоценных мужчин. Например, жена Бормана пропагандировала эти идеи и сама санкционировала наличие побочной жены у своего мужа.

Во всех приведенных здесь примерах эти начинания не получили развития по вполне конкретным внешним причинам, которые каждый раз можно указать, — но не из-за идеологической непоследовательности. По-видимому, для совершения этих преобразований жизни необходим определенный уровень возбуждения, мобилизации какого-то вида духовной энергии, а возможность этого, в свою очередь, зависит от глубины кризиса, через который в данный момент проходит человечество. В частности, разрушение традиционной семьи и государственный контроль над семейными отношениями, которые мы в начале этого параграфа привели как пример черты, специфичной лишь для учений хилиастического социализма, может оказаться вполне реальным в условиях надвигающегося кризиса перенаселения. (Так полагает, например, А. Тойнби. См. его книгу — 139).

Нам представляется, таким образом, что невозможно указать принципиальную границу, отделяющую учения хилиастического социализма от практики социалистических государств. Разница между ними заключается в том, что в первом случае мы имеем четко сформулированный идеал, во втором же — ряд разбросанных по истории вариантов, в которых можно лишь пытаться подметить некоторую тенденцию. Но эта тенденция в пределе, в качестве идеальной цели, указывает на тот же идеал, который провозглашают социалистические учения.

Зато можно обнаружить вполне определенные различия в том, как хилиастический и государственный социализм реализуются во времени. Прежде всего мы встречаемся с государствами социалистического типа на тысячелетия раньше, чем с развернутым социалистическим учением. Во-вторых, социалистические государства возникают в истории в двух совершенно различных ситуациях: на примитивной культурной базе, в самом начале государственного периода истории (в Средиземноморье — в III–II тысячелетиях до Р. Х.), — и на базе индустриального общества, в XX в. после Р. Х. Развитие же социалистических учений происходит как раз в промежутке между этими двумя эпохами. Наконец, и в хилиастическом социализме можно различить две тенденции: одна порождает академические, кабинетные системы, разработанные планы будущего общества, другая же — призывы к разрушению окружающего мира, идеи «освобождения», мщения и власти избранных. И обе эти тенденции тоже проявляются в разные эпохи. Началом первого течения, безусловно, является «Государство» Платона: под его очевидным влиянием находятся Мор, Кампанелла, Дешан; и даже Маркузе, привлекая для иллюстрации своей концепции мифы о Нарциссе и Орфее, явно пытается подражать Платону. Второе течение складывается в Средние века, в еретических сектах. Но если проследить историю этих сект, то все они (и катары, и братья свободного духа) ведут к гностическим сектам первых веков после Р. Х., причем там можно обнаружить, правда, еще в очень неразвитом виде, основные черты, которые позже проявятся в социалистических учениях.

Прежде всего обратим внимание на то, что социалистические учения возникли тысячелетиями позже социалистических государств. Это заставляет обратить привычную аксиому социалистической идеологии: учения хилиастического социализма не могут рассматриваться как предсказание (научное, мистическое или рационалистическое) будущего общественного строя, они гораздо больше похожи на реакцию, стремление вернуть человечество в более примитивное, архаическое состояние.

Однако это и не простая реакция, стремящаяся лишь восстановить то, что уже было: учения хилиастического социализма далеко выходят за рамки практики ранних социалистических государств. Характер этого процесса станет яснее, если сопоставить его с одним историческим наблюдением, которое было сделано различными авторами, в том числе К. Ясперсом. Ясперс же предложил и название для подмеченного явления:

Речь идет о тех сдвигах, которые произошли в человечестве в течение периода, охватывающего примерно 1 тысячелетие до Р. Х. В предшествующие два тысячелетия основным фактором, определявшим то, как развертывалась история, были мощные государства, построенные по типу восточной деспотии, способные, благодаря подчинению всего населения бюрократическому контролю, осуществлять грандиозные строительные работы и оперировать громадными армиями. Впервые после долгого перерыва, в 1 тысячелетии до Р. Х., другие, духовные, силы вновь начинают оказывать решающее влияние на течение исторического процесса. От Греции до Китая возникают учения, аппелирующие к душе каждого человека, к его ответственности перед своим разумом, совестью или высшими силами. Это: греческая философия, проповедь израильских пророков, буддизм, конфуцианство. Не всесильную государственную машину, а человеческую личность объявляют они той силой, которая может определить судьбу человечества. Богоподобный деспот, которому можно лишь поклоняться и повиноваться, теряет свое монопольное положение творца истории: неменьшую роль начинает играть учитель, зовущий поверить его учению и подражать его жизни. Как бы ни смотреть на возникновение христианства — Слово ли стало плотию, или же человечество своими силами пришло к новому пониманию своей судьбы — в любом случае здесь мы имеем вершину и итог всего этого процесса. Ясперс полагает, что именно в «осевом времени» и возникла концепция истории, что мы считаем имеющими историю те народы, которые либо непосредственно соприкоснулись с этим процессом, либо впоследствии приобщились к созданным тогда ценностям (как, например, германцы и славяне).

Нам нет необходимости обсуждать здесь это грандиозное и сложное историческое явление — мы сопоставим лишь его с отмеченными выше моментами развития хилиастического социализма. В пределах средиземноморского культурного круга «осевое время» проявилось в двух основных явлениях: в «греческом чуде», особенно ярко воплощенном в личности Сократа, — и возникновении христианства. Хронологически оба эти явления весьма близки к тем двум моментам, которые мы указали как начальные точки развития двух тенденций хилиастического социализма: социалистическая утопия Платона была создана через несколько десятилетий после смерти Сократа, а первые гностические секты возникли уже в 1 в. после Р. Х. Правдоподобно предположить здесь не только временную, но и причинную связь, то есть рассматривать «утопический» хилиастический социализм Платона — Мора — Кампанеллы — Фурье как реакцию на восприятие мира, выработанное в греческой культуре, а «революционный», «эсхатологический» социализм гностических и средневековых ересей, Мюнцера и Маркса — как реакцию на возникновение христианства. Такой взгляд в принципе согласуется с теми выводами, к которым мы пришли по поводу общего характера социализма. Если социализм есть проявление некоторой фундаментальной и постоянно активной силы, то естественно, что всякое препятствие к ее действию должно вызывать изменения в форме ее проявления, имеющие тенденцию преодолеть это препятствие. А глубоко духовное понимание человеческой личности, центральная роль, которую она занимает в греческой культуре и в особенности в христианстве — это и были факторы, пошатнувшие монолитную устойчивость государств, основанных на социалистических принципах, показавшие человечеству возможность иного пути.

Вопрос о взаимоотношении примитивных восточных государств социалистического типа и социалистических государств XX века рассматривается в последней главе книги К. Виттфогеля (89). Точка зрения автора заключается в том, что это — два варианта одного общественного уклада: Примитивный аграрный деспотизм, по его мнению, «существовал тысячелетиями, — до тех пор, пока ему не нанес удар рост индустриального и коммерческого Запада». В последних параграфах: «Куда идет Азия?», «Куда идет Западное общество — куда идет мир?» он рассматривает появление социалистических государств XX века как возврат азиатских стран к тысячелетиями существовавшему у них примитивному строю. С другой стороны, Виттфогель констатирует, что социалистические государства современности отличаются от их древних предшественников тем, что они осуществляют не только экономический, но и социальный и интеллектуальный контроль над своими гражданами, и что современный социализм — это «гораздо больше, чем „азиатская реставрация“». Несогласованность этих двух точек зрения объясняется, как нам кажется, тем, что автор рассматривает социализм исключительно как экономическую категорию, определенную форму организации государства. Поэтому развитие хилиастического социализма, потребовавшее 2,5 тысячелетия, остается вне поля его зрения, а именно оно и является мостом, который соединяет два типа социалистических обществ. Особенность социалистических государств ХХ века заключается как раз в их идеологичности, в том, что они основываются на разработанной, выковывавшейся тысячелетиями идеологии (и тем устойчивее, чем глубже разработана их идеология). Именно этого не хватало древним восточным деспотам, чтобы сохранить власть над миром в духовной атмосфере, созданной «осевым временем». Создание этой идеологии было почти исключительно делом Запада — уже поэтому невозможно рассматривать социализм XX в. как «азиатскую реставрацию».

Существование современных социалистических государств было бы невозможно без идеологии, созданной хилиастическим социализмом. Мы уже описали основные элементы этой идеологии: уничтожение частной собственности, враждебность религии, разрушение семьи, общность. Она связывается с концепцией мифологического характера (хотя и формулируемой на современном, наукообразном языке): о «золотом веке», «пленении» и «освобождении», «избранном народе», которому предназначено быть орудием освобождения, для чего потребуется уничтожение лежащего во зле мира, и наконец, о новом мире, который возникнет в результате этой катастрофы и где будут осуществлены идеалы хилиастического социализма. Именно эту систему взглядов и следует, по-видимому, изучать, чтобы выяснить историческую роль социализма.