"Орлица Кавказа (Книга 1)" - читать интересную книгу автора (Рагимов Сулейман)

Глава десятая

Хаджар с бьющимся сердцем внимала песне, доносившейся из-за стен каземата.

Как ни бесили тюремное начальство эти слова, слагавшиеся как бы от имени Хаджар, для нее самой они были животворными, и, слушая их, она чувствовала, как прибывают силы.

А следом неслись слова, вложенные народом в уста Наби. Бывало, внимая им, он поглядывал на своего верного Бозата, навострившего уши. И снова песня устремлялась к Гёрусу, проникала во мрак застенка.

Да, никаким властям, никакой силе не дано было удержать эту песню, вырвать ей язык, зажать рот поющим! И вот что было самой большой опасностью: эти гошма, эти крылатые мелодии призывали народ к восстанию, к борьбе! Крепла песня борьбы, ширилась и росла, и горы отзывались ей. И творил ее народ, и множество ашыгов брали саз и вели сказ. Что за наваждение? И небо, и земля вторят песне! И где первоисток, где ключ этой песни, где он затаился? Что предпринять? Как поразить крамолу огнем и мечом?! И не эта ли крамола всполошила власть — от Петербурга до Зангезура — как говорится, загнала ей блоху за шиворот, головешку — в постель!..

Особый предмет повсеместной тревоги властей составляли отзвуки движения Наби — Хаджар, громом прокатившиеся в кавказских горах, донесшиеся и до многих российских краев, по сути, это был глас народный, клич народный, вольные волны народного моря, потрясенного повстанческим движением. Будь иначе, каким образом горстка отважных борцов могла противостоять отборным частям регулярной армии, конному ополчению беков и ханов, со всех сторон теснивших и преследовавших смельчаков?! Как мог отряд Наби — Хаджар с боями прорубаться сквозь засады и заслоны! И как могла молва о поимке и заточении Хаджар, переходя из уст в уста, превратиться в легенду?

И как бы ни усердствовал капитан, получивший инструкции от самого царя, тайно доносивший батюшке-государю о крамольных песнях, как бы ни успокаивал агент императора кичливыми заверениями, — тщетно! Нельзя было заковать эти горы в цепи, заткнуть рот народу и заставить его вечно жить в оковах.

И уж никакими оскорблениями, презрительными прозвищами вроде "кара пишик" нельзя было удушить крамолу.

В ту пору офицер, не обнаруживая истинной цели своего назначения, советовал перевести Хаджар из гёрусского каземата в Гянджу, в губернскую тюрьму, однако уездный начальник урезонил советчика:

— Не спешите, любезный Николай Николаевич, не вмешивайтесь в наши дела. Оставляя Хаджар в "русской тюрьме мы преследуем цель: утихомирить Наби, завлечь в ловушку и взять в заложники с тем, чтобы раз и навсегда покончить с этой напастью. А отдай мы Хаджар отсюда, Наби распалится еще больше, всех поднимет на ноги, и не только тут, в Зангезуре, а в Нахичевани, и, может, по всей кавказской округе. И поведет против наших войск. Что тогда? Крови-то сколько прольется! Ну, перебьем кавказскую чернь — черт с ней, но ведь жаль, если наша кровь обагрит кавказские горы!

— Господин полковник, похоже, что вы, надев мундир уездного начальника, поддались страхам! — Офицер, заручившийся царским благословением, не мог унять своей спеси.

— В каком смысле понимать вас? — побагровел бородатый полковник.

— В том смысле, что я не стал бы думать о возможных жертвах. Пусть даже ценой крови своих казаков, пусть даже в ходе боев она обагрит эти горы, но, нисколько не затягивая эту канитель, я завершил бы ее разгромом гачагов.

— Где, каким образом, извольте объяснить?

— Да на всем Кавказе!

— И как бы вы этого добились?

— Будь я на вашем месте, я бы наглухо перекрыл границы с сопредельными мусульманскими странами — Ираном и Турцией — и обрушил бы артиллерию на все подозреваемые села и районы. Предал бы их огню, сравнял бы с землей.

— Стало быть, вы вольно или невольно вновь раздули бы в недрах империи пугачевский пожар — собственными руками раздули бы и разнесли по всей округе!

— Полагаю, ваши опасения о том, что разбойничий мусульманский бунт может перерасти в "пугачевское" движение, напрасны!

Начальник уезда, возмущенный наглым тоном и непомерным самомнением офицера, с трудом сдерживал себя, пытаясь закончить спор миром и отвязаться от назойливого, как овод, Николая Николаевича. Откровенно говоря, начальник уезда с самого начала испытывал неприязнь к этому заносчивому и вздорному человеку.

— Да, — продолжал он, — одной спички довольно, чтоб стог вспыхнул. Одного неосторожного движения. И ветер разнесет пожар повсюду. Огонь умножится огнем.

— Чего мы добьемся, осторожничая и выжидая?

— Говорят, на ловца и зверь бежит. Надо только умеючи расставить капкан! Без уловки, без политики нам не разделаться с отрядом Наби! — Полковник подрагивающей рукой поглаживал свою окладистую бороду.

— А на что годятся, позвольте спросить, все эти местные горлопаны, беки, и ханы, на которых вы, так сказать, опираетесь? — вскинулся осведомитель, сидевший в кресле, и начальник уезда, вынужденный стерпеть и этот выпад, заерзал.

— Беки, ханы бессильны.

— А не кажется ли вам, что сии господа под эгидой "национальных свобод" подливают масла в огонь смуты?

— Пока что не видно, чтобы кто-нибудь из местных высоких сословий примкнул к гачагам.

— Стало быть, у Наби в отряде нет ни одного бека, хана, моллы?

— Будьте уверены.

— Выходит, это движение неимущей черни?

— Да.

— Как же тогда именовать его, ваша светлость?

— Ну, если угодно, движение закавказских безземельных крестьян.

— Иными словами?

— Иными?.. Гм… движением, посягающим на власть и, при случае, ставящим целью захватить ее на местах в свои руки.

— Так как же все-таки нам быть? — сбавил тон Николай Николаевич, очевидно, вспомнив о воинском чине и княжеском происхождении своего собеседника. Он сплел пальцы и картинно скрестил руки на груди. — Как нам быть?

— Действовать не теряя ни минуты! — отвечал начальник. — Повторяю, мы должны не раздувать огонь, а заманить Наби сюда, схватить и посадить под стражу, как Хаджар, и обезглавить движение!

— А если заявится новый главарь?

— Пока что не видно другого героя на эту роль! Нет на Кавказе столь же популярного.

— Итак, вы хотите отделить голову от тела?

— Да. Это будет умно.

— Значит, целесообразно Хаджар оставить здесь?

— Уверен.

И тут Николай Николаевич чуть ли не вздрогнул, представив ' на миг разгневанное лицо царя и выпалил:

— Может быть, независимо от нашего чина и сословного положения, сыновний долг, воинский долг перед Отечеством требует от нас иного образа действий?

— Мы вас нисколько не ограничиваем в угодных вам действиях- в пределах уезда! — Полковник смерил иронически-испытующим взглядом самоуверенного собеседника.

— Вы могли бы помочь нам и с другой стороны. — Полковник пустил пробный шар. — Полагаю, вы могли бы надзирать за делами в Зангезуре… в интересах Отечества…

— Надзирать? За кем?

— За нами!

— Позвольте… — Николай Николаевич встал, похолодев от страха и кляня себя за то, что, видимо, выдал себя, однако, пытаясь сохранить невозмутимый вид:

— Откуда у вас столь неуместные подозрения, господин полковник?

— Какие подозрения, помилуйте… — отозвался тот. — Я хочу только сказать, что вы, с вашей завидной любознательностью, можете держать в поле зрения все наши действия и распоряжения заодно с нашими скромными соображениями…

Николай Николаевич заколебался было, но решил, — будь что будет, — взять высокомерный тон, вспомнив о своей ответственности за порядок в этом краю. Он "приубавил пару": — Я сам, сколь ни мал мой чин, всегда готов умереть за это.

Полковник убедился окончательно в подлинной миссии сего "обычного" офицера. И потому ответил обезоруживающе осторожно:

— Верно. Каждый мыслящий военачальник, как и вы, должен считать себя солдатом Отечества.

— А вам не кажется, что вы допускаете неуместную иронию?

— С чего вы взяли?

— Я не военачальник. Я всего-навсего казачий офицер.

— Во всяком случае, в будущих возможных военных действиях в Зангезуре против гачагов вы вполне можете взять на себя командование.

Капитан смекнул, что начальник уезда умышленно преувеличивает его возможности, намекая на чрезвычайные полномочия и заставляя раскрыть карты.

Он попытался выправить положение, убеждая начальника уезда в том, что не собирается посягать на его права и вмешиваться в его дела:

— По-моему, вы, господин полковник, человек вполне надежный. Его превосходительство, наместник Кавказа, вас прекрасно рекомендовал.

— Меня? Меня разве что гянджинский генерал-губернатор знает…

— Вы — на хорошем счету, — не сдавался капитан. — Кроме того, к вам благоволит и сам министр внутренних дел. Что касается меня, сами посудите, какая дистанция, сколько ступеней отделяют меня от вас!

Сергей Александрович смерил собеседника насмешливым взглядом.

— Должно быть, при всех моих, известных вам связях, за вами все-таки не угнаться. И вы, мой друг, уведомили высшие власти о происходящих в уезде событиях, не так ли?

— В интересах империи такие уведомления не только допустимы, но и необходимы! — заметил спесивый служака. Он вменял в вину полковнику пассивность и нерешительность в отношении движения Наби — Хаджар. И, покинув кабинет, вернувшись к себе, сразу взялся за перо и стал выводить на бумаге то, что услышал, узнал и уразумел.

И следом за новыми песнями, сложенными в честь Наби и Хаджар, отправил секретной почтой депешу в Петербург на высочайшее имя.