"Последняя гимназия" - читать интересную книгу автора (Ольховский Павел, Евстафьев Константин)

Евстафьев Константин

Ольховский Павел

Последняя гимназия

Глава четырнадцатая

1

Ночью Викниксор много думал… Утром, перед чаем, после переклички ребят не распустили по столовым, а велели ждать заведывающего. Впрочем, Викниксор вышел на двор почти сразу.

— Вот что, ребята, — заговорил Викниксор, не обращая внимания на хором приветствовавших его ребят: — мы приехали с вами на дачу отдыхать. Уроков у вас нет, есть только занятия по кружкам и экскурсии. Вы сыты, свободны, и казалось бы, что никаких эксцессов в школе быть не должно… А между тем заниматься вы не занимаетесь, по ночам буза, крик, шум, издевательство над воспитателями. Хорошо… Вам не спится — теперь спать будете отлично. Не хотите спокойно отдыхать — будете работать… Будете замащивать двор.

— Виктор Николаевич! — рассудительно сказал Старостин: — поработать мы можем. Только мостить двор не к чему. Камень опускаться будет и опять же — пользы никакой.

— А я тебя спрашиваю?! Подумаешь, инженер выискался… Итак: после чая разбиться на пятки и за работу…

Ребята заворчали, задвигались, но почему-то вместо возражений раздались придирчивые голоса:

— Чем работать?..

— А мы дадим носилки! — миролюбиво ответил Викниксор и вдруг закричал: — а не найдем носилок— и руками работать заставим!

Через час шкида поплелась работать. В полуверсте от дачи находилась облюбованная Викниксором старая кирпичная кладка; ребятам положено было выламывать там кирпич и тащить его на двор.

Первые дни работали с прохладцей; жулили, ругали Викниксора и принесенные кирпичи обязательно старались расколоть. Но когда халдеи начали назначать уроки по сорок, пятьдесят, сто кирпичей — ребята взвыли.

Наиболее предприимчивые скоропостижно заболевали, а Лепешин, староста по амбулатории, щедро измазывал всех иодом. Другие попросту обсчитывали халдеев, приносили одни, и те же кирпичи или, наконец, старались не попадаться на глаза воспитателям, проводить день на улице и в парке, появляясь на даче только в часы всеобщей жратвы…

Работа не подвигалась. Воспитатели, вконец измученные, обратились к Викниксору с требованием или прекратить мощение, или воздействовать на ребят; тот велел собрать всех шкидцев и спросил, почему они не работают.

— Скучно, Виктор Николаевич, — многоголосно отвечали ребята: — трудно — тяжело… Неинтересно…

— Это вам только кажется! — успокоил Викниксор. — Вот пойдемте-ка со мной вместе, я покажу вам, как надо работать.

Зав действительно пошел со шкидцами на "кирпичики", но не работал, а полдня надзирал за ребятами; возвращаясь на дачу, демонстративно захватил два кирпича, которые, впрочем, на дороге кинул в канаву.

После этого работа закипела. Халдеям был отдан приказ назначать ребятам урок: замостить камнем определенный кусок двора. Для приемки работы каждому из "надзирателей" выдали по складному аршину.

Лепешина с его должности сняли, а каждому симулянту дали по добавочному кирпичному уроку.

Никто из шкидцев не знал, для кого и для чего делает он эту тяжелую, неинтересную и изнурительную работу, но все смирились. По утрам на дворе крутилась пыль, слышался хруст разбиваемого кирпича, сдержанный мат шкидцев и окрики халдеев.

Большой, замащиваемый без плана двор, недавно уютный, с мягко-убитой песчанистой землей, теперь приобрел грязно предательский вид.

Неприготовленная почва не выдержала мостовой и начала повсюду оседать и горбатиться; битый кирпич сбивал и резал босые ноги шкидцев, а в дождливую погоду вода собиралась на дворе огромной непроходимой лужей, кирпичи вихлялись при каждом движении и брызгали во всё стороны струйками грязи.

После каждого дождя снова начиналась нудная, неинтересная работа.

Снова кирпичом мостили двор.

Кирпич засыпали щебнем.

Щебень — землей.

Землю песком.

А двор упрямо горбатился, оседал, и в дожди снова с каждым разом непроходимей собиралась лужами вода…

И снова гнали ребят укладывать, кирпич, сыпать щебень, землю, песок и так без конца.

Но странное дело: тяжелый и бессмысленный труд этот объединил ребят. Вражда старших и младших как-то сразу и незаметно забылась. И даже вспоминали о ней с недоумением. Да и разницы никакой не было среди ребят теперь: одинаково корпели все над кирпичами, одинаково кляли халдеев и обкладывали матом Викниксора.

А тот, как ни в чем не бывало, проводил и внедрял в сознание ребят трудовые навыки… Вначале ему пробовал было возражать Иошка, "вождь рабов", но Викниксор оборвал его, сказав, чтобы он не в свои дела не мешался.

— Помните, ребята, — говорил Викниксор расхаживая по двору: — истинный отдых человека в труде… И вот вам приятный, благодарный труд… Мостите двор, таскайте больше кирпича… Помните, что так учил нас наш великий учитель Ленин…

Тогда Иошка сложил и пустил песенку:

Тащи побольше кирпича — Вот заветы Ильича…

Кто-то передал её Викниксору, а вечером все шкидские художники были заняты рисованием по его заказу огромных агитационных плакатов, впоследствии до слез умилявших гостей:

"Тащи побольше кирпича — Вот заветы Ильича!.."

Иошка сложил и пустил новую песенку, которую уже не воспроизводили плакаты:

— Тащи кирпич на двор! — Кричит нам Викниксор. — А где ж его нам взять? Ах…

И за сим следовала звучная, но, к сожалению, непечатная рифма.

2

Своего Викниксор добился: в Шкиде стало тихо. В спальнях после работы не слышалось ни шуму, ни крику, ни возни, — не слышалось потому, что ребята в это время отправлялись громить окрестные огороды. Действовала здесь причина экономическая: от чрезвычайной работы у шкидцев появился невероятный аппетит, и пайка уже нахватало… Вот тут и помог поспевающий картофель, обильно уродившийся на павловских полях.

Рубахи шмыгающих вечером во двор ребят странным образом грузно раздувались у пояса, и с кухни тянуло удушливой гарью печеной картошки… Только один человек в Шкиде не радовался открывшейся доходной статье. Это был Лепешин, разжалованный амбулаторный староста. Лепешин ненавидел картошку и чем бывал голодней, тем противней она ему казалась. Он тоже участвовал в "набегах на плантации", но только с тем, чтобы яростно выдергивать и топить в канаве картофельные клубни.

Сейчас Лепешин вместе с толпой шкидцев сидит на дворе и с остервенением вдавливает в землю кирпичи. Недалеко от него пристроился Химик. Освобожденный от работы по причине своей инвалидности, он сидит у стены и при помощи солнца и исцарапанного увеличительного стекла выжигает на ней всякую похабщину.

Химик давно предложил своему другу использовать новые методы мщения: вместо того, чтобы тащиться за кирпичами на кладку, надо было просто выламывать их, незаметно от халдеев, тут же, на дворе, и перестаскивать на свой участок; щебень, как ненужную роскошь, вообще отменить и засыпать прямо песком…

Но и это упрощение не облегчает Лепешина. В животе у него урчит, и он поминутно сплевывает неприятную, густую слюну.

— Что сегодня на обед? — спрашивает он.

— Баланда с картошкой, — отвечает невозмутимо Химик, знающий "вкусы" своего приятеля.

— А на второе?..

— Селедка с картошкой…

— А на третье?

— Мордой об стол! — радостно ответил Химик и, увидев идущего Викниксора, спрятал стекло за пазуху и исчез…

Лепешин тяжело вздохнул, мечтательные глаза его потемнели, и он принялся доканчивать урок.

— Дядя Саша! — крикнул он через несколько минут: — примите работу, я кончил…

Сашкец немедленно подошел к шкидцу и тщательно обмерил аршином участок:

— Еще два кирпича положи и песочку подбавь… Жидковато у тебя что-то, слышишь?

— Слышу! — ответил Лепешин. Но со стороны кухни пахнуло ветром, и в воздухе пронесся ощутительный запах картофельной баланды… И на глазах изумленного халдея вежливый и мечтательный подросток вдруг отчаянно вскрикнул, засвистал, выругался матом и побежал за ворота.

— Куда, куда? — закричал Сашкец и, когда калитка с грохотом захлопнулась, добавил негромко, как заклинание: — Имеешь замечание и будешь без обеда!..

3

В лесу за водопадом, в самой гуще орехового кустарника горел костер. У костра на корточках сидел Химик, подбрасывал в огонь веточки и сосредоточенно глядел па сбитые горкой уголья… Из-за леса, с запада, понемногу усиливаясь, тянул густой балтийский ветер.

Химик подумал, высморкался и, вытянув палец, посмотрел на него.

"Балла три или четыре будет, — подумал Химик, вытирая пальцы о траву, — а то и все пять…"

Неожиданно почти рядом затрещали кусты, и на полянку выскочил бледный, с открытым ртом Лепешин. Рубаха его была вымазана кровью и испуганно трепыхалась по ветру, окровавлена была и правая рука, левая что-то прятала за спиной.

— Что ты? — попятившись, спросил Химик.

Лепешин перевел дыхание и, сконфузившись, залился краской и наконец, решившись, вытащил из-за спины руку.

В руке оказалась обыкновенная рябая курица, отличавшаяся от других только отсутствием головы.

— Ай, задрыга! — радостно взвизгнул Химик.

Перепугал меня до судороги… Я уже про мокрое думал…

Лепешип стоял смущенный и красный и неуверенно говорил:

— Жрать хочется до-чёрта… А на обед картошка, ты же сам говорил… Прямо не знал, что делать.

— Да, — согласился Химик, — от картофельной баланды в брюхе чирьи вскакивают; мне один гопник рассказывал… Курица, конечно, фартовей… Только её почистить надо… Ощипывать долго: снимай прямо с кожей…

Лепешин про себя удивился такому совету, но когда надрезанная кожа легко, как чулок, слезла с курицы, подумал одобрительно: "Ай да Химик…" Потом по его же совету вынул и забросил в кусты куриные потроха и вымыл курицу в водопаде.

— Жарить, — спросил он, не решаясь ничего уже делать самостоятельно…

— Жарь… Только посоли сначала…

— А нельзя ли без соли? — вопросительно протянул Лепешин. — Соли-то негде взять.

— На… — Химик протянул мешочек. — И в брюхе у ней посыпь; брюхо главное!..

— Какой ты запасливый! — удивился Лепешин и, неожиданно оживляясь, прибавил: — Ну, и погонялся ж я за ней… Стрелять страшно, так я ее всю ножиком исколол.

— Зря, — важно сказал Химик: — ты кусочек земли покроши, сама подойдет… Курица — птица близорукая, её за раз облапошить можно.

Через минуту вставленная в развилку суковатой ветки кура уже жарилась на костре.

Лепешин, усталый от беготни и волнения, повалился на землю…

— Как в прериях! — Он восторженно оглянулся. — Тут и пампасы, тут и водопад, костер горит, и мы в роде как охотники у костра, в роде как ковбои.

— А это что за ковбои?

— Это люди такие. Они на лошадях ездят и стреляют и все охотятся, мустангов ловят, — и все у них, понимаешь, приключения… Все на них бандиты падают и, конечно, опять стреляют, убивают, убегают… Потом… Интересно, ей-богу, прочти…

— Так это в книжках все, — махнул рукой Химик. — Знаю я эти книжки: бегают там разные налетчики, стремщики, хазушники, — а чего бегают и не понять. Одна фантазия…

— А ты вот Майн-Рида почитай, — загорячился, покрываясь румянцем, Лепешин. — Ты "Оцеола вождь семинолов" почитай, тогда говори… Там, брат, всё действительно, — и индейцы, и крокодилы, и мулаты… А суд Линча знаешь что?.. Ага, не знаешь, — а говоришь?..

— А ты знаешь!

— Знаю — обидчиво и упрямо мотнул головой Лепёшин: — я может сам хотел индейцем быть, я может и ковбоем хотел быть.

— Ну и дурак. Чем в ковбои поступать лучше в налётчики идти или по тихой или, скажем, по ширме… У меня дядя домушник, — таинственно зашептал Химик. — Так до чего здорово работает — ну прямо как твой Майн-Рид, и денег пропасть.

Химик не заметил как потемнело и залилось краской лицо его друга.

— А чего только не делал, — возбужденно махая пустым рукавом, повествовал он. — Раз с третьего этажа ссыпался — полребра недочет… Раз пианину стырили среди белой ночи, — жильцы слышали, конечно, грохот, но думали — дом рушится, и потому особенно не беспокоились. А хозяева — жильцов после в милицию: что, мол, это они сперли… До чего ругани было, — одного чуть не засудили… Смехота…

— А я, — как-то странно вырывается у Лепешина, — я записки буду оставлять, как у Пушкина…

— За-записки?..

— Факт!.. Я книжку одну читал у Пушкина. Там одни налетчик описан, в роде Антонио Порро, только получше, и добрым был: богачей грабил. И где что украдет, сейчас записку оставит: "Здесь был я, знаменитый бандит Дубровский". И поймать его никак не могли — до того был ловкий!..

— Тоже ловкость! Это в древности наверно, когда угрозыска, дактилосклёпии не было. — А пусть теперь оставит записку — враз поймают!

Лепешин ничего не ответил и вздохнул…

* * *

А курица между тем постепенно поджаривалась и подрумянивалась… Лепешин вынул ее из развилки и разорвал на две части. Но Химик отказался.

— Не надо… У меня своя есть! — сказал он и вытащил из угольев курицу размером в два раза побольше лепешинской…

— Так дольше, но вкуснее, — объяснил он остолбеневшему другу. — Чего глаза разинул? Что я — дурак — казенную картошку жрать?..

Ребята устроились поудобней и зачавкали.

— Как в прерии, — прожевывая курятину, шамкал Лепешин. — Вкусно, прямо смак…

— Какой там смак? — откликнулся пресыщенный Химик. — Вот гуська бы молоденького! — Он зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел стоявшего перед костром одноклассника Кузю.

Ребята молчали. У Химика с Лепешиным в горле застряли куски. У Кузи при виде курятины неудержимо хлынули слюни…

— Шамаете? — спросил наконец Кузя.

Химик с Лепешиным переглянулись и, оторвав по куску каждый от своей курицы, дали Кузе. Тот съел, тоскливо облизнулся и, чувствуя, что больше не дадут, спросил.:

— Откуда раздобыли?..

— В болоте, — поспешно ответил Химик. — За клюквой ходили и на уток нарвались. Из самоделок двух ухлопали…

Кузя встал и посмотрел в сторону.

— А там утки еще остались?..

— Нет, не остались… Все улетели утки…

— А это, между прочим… не куры?..

— Ну вот! — обиделся Химик. — Станем мы из-за кур в лес, в болото таскаться. Кур и здесь не мало…

Кузя встрепенулся.

— Где?..

— Там, — махнул Химик, за водопадом пасутся… Кузя крякнул и, нагнувшись, поднял с земли суковатую ветку.

— Вы, рябцы, ежели уходить будете, костер не гасите, ладно?..

— А ты, сволочь — разом крикнули Химик и Лепешин: — если запорешься, нас не продавай, — слышишь!

— Сматываемся, — сказал Химик: — Кузя парень — липа. И сам запорется и нас выдаст…

4

Когда Химик с Лепешиным появились на шкидском дворе, там происходило собрание. Пришедшие поторопились юркнуть в толпу ребят.

Викниксор громил воровство.

В Шкиде завелась группа хулиганов, которая грабит и разоряет окрестные огороды; к нему сегодня приходили огородники и требовали принять меры. — С картофельным воровством следует покончить! — заявил Викниксор.

— Верно! — поддержал Химик. — Надо бросить, ребята, картошку… На кой кляп сдалась она нам?..

По рядам прокатился сдержанный гул… Проголосовали. Единогласно решили "бросить"…

— Дальше, — продолжал заведующий: — нам надо переизбрать старосту по кухне… Предлагаю выбрать Васильева…

— Женьку! — закричали ребята… Викниксор поднял брови и нахмурился.

— Если вы не желаете Васильева, предлагаю Смирнова…

— Женьку! — кричали ребята.

У Викниксора было много оснований не доверять Кухню женькиному управлению. И ему наверное удалось бы провести своего кандидата, если бы Женька не купил заблаговременно голоса. Женька еще вчера, узнав о перевыборах, пообещал каждому, кто будет за него, по полфунту хлеба у младших и по фунту у старших. И поэтому сейчас все шкидцы дружно кричали:

— Женьку!.. Женьку!..

И Викниксору пришлось уступить…

Не успело окончиться собрание, как Викниксора позвали к воротам… Химик осторожно выглянул из-за дома и увидел толстую женщину в зеленом байковом платке, кричащую заведующему:

— Ваши ребята кур убивают, а потом жарят!.. У меня сегодня четыре штуки пропали, я буду в милицию жаловаться!..

Викниксор нелепо покачивался, судорожно морщил и тер рукой лоб и мычал невразумительно:

— Успокойтесь. Примем меры…