КУКЛОВОД

Больше всего в юности мне нравились две карикатуры, увиденные в иностранных журналах. На первой — большой человек дергал за ниточки куклу, которая, если приглядеться, подобными же ниточками управляла самим кукловодом. Вторая — по рисунку не представляла ничего особенного: актриса и режиссер обменивались репликами, но зато какой был текст и соответственно подтекст:"3а акт — контракт". Глуповат был Ваня бедный. Извиняйте, господа-товарищи!

Мы познакомились где-то в центре неописуемо большого города П. на великой русской реке К., в которую впадает сама Волга. Не хухры-мухры. Мы — это Володя и Нина. Очередная Нина. Я — студент медицинского института и начинающий большой поэт. Она — ведущая артистка кукольного театра. Вот включил видеомагнитофон памяти и сразу вспомнил обстоятельства нашей встречи четче и панорамнее. Мы познакомились возле главпочтамта. Нина шла отправлять посылку горячо любимому человеку в Барнаул, куда собиралась уехать через два месяца, чтобы выйти замуж и жить там долго и счастливо, и умереть с ним в один день. А я посещал сие богоугодное заведение, получая письма "до востребования", что у меня было тогда очередным "пунктиком". Среди множества других пунктов и пунктиков. Не помню только, чем она меня так заинтересовала.

Невысокая, если не сказать крошечная брюнетка с большими широко раскрытыми глазами, пухлым ярким ртом, вьющиеся жгуче-черные волосы падали на плечи… Слово за слово, и я уболтал её, читая свои и чужие стихи, на что был мастер, один напор чего стоил… После того, как разделались с посылкой в Барнаул, я отправился провожать её на автобусную остановку возле ЦУМа, (она жила на другом берегу великой русской реки, которая делила город на две неравные части: левую — густонаселенную и правую — малообжитую, исключением, впрочем, являлся поселок, где жила Нина). По дороге мы зашли (я завёл) в книжный магазин и я — к тогдашнему и сегодняшнему стыду — забыл начисто о спутнице. Книги я всегда любил больше женщин, хотя и последними увлекался изрядно, особенно в юности. Ни одной юбки не пропускал, — могла бы упрекнуть меня жена, хотя это явная неправда: увлечения мои носили характер скорее платонический. Занятый творчеством поэтической лабораторией, чтением нескончаемого множества книг и к тому же учебой и спортом, я просто физически был не способен задумываться о любом объекте желаний более нескольких секунд. Итак, когда через полчаса я очнулся, новообретенной спутницы в магазине не было. Не обнаружил я её и на автобусной остановке, откуда уходили рейсы на другой берег реки. Полный облом. Было обидно, что я не договорился о свидании, не записал номер телефона (почему-то я был уверен, что таковой имеется, на крайний случай служебный). И тут я вспомнил, что через день по местному телевидению будет встреча с известным московским артистом и Нина по должности должна быть на этой тусовке, изображая восторженную поклонницу, которой она, впрочем, действительно являлась. Что же, дело техники, через день я тоже был среди приглашенных, и с удовольствием отметил румянец узнавания на лице было утраченной спутницы.

После телепередачи (а она тогда шла "живьём" не по причине отсутствующей тогда начисто гласности, а просто по причине вечно присутствующей провинциальной бедности) мы, не торопясь, пошли через весь город, опоздали, конечно, на самый последний автобус и всю ночь прогуляли по летнему городу. Родители мои были приучены к моим ночным отсутствиям, а Нина, видимо, предупредила своих по случаю телепередачи. Я получил желанный номер телефона, и мы начали встречаться, если так можно называть короткие разговоры между репетициями или в антрактах спектакля. Развитие романа было вполне платоническим, хотя я и пытался ускорять события, но навыка и умения явно не хватало, к тому же человек из Барнаула стоял между нами тенью командора.

Незаметно наступила осень. Каникулы закончились. На меня обрушились снова серьезные обязанности, я, несмотря на неукротимое стихотворчество, был аккуратным студентом, а Нина, уволившись из театра, уехала в Барнаул к жениху, по иронии судьбы тоже студенту-медику. Или уже врачу. В общем, эта главка моей жизни как бы перелистнулась. Абзац. Я жил тогда интенсивно, как на войне, когда в стаж засчитывается один день за три. Торопился прочитать немедленно что-то архиважное, думал, экспериментировал, записывал. Жадно хватал куски жизни, ещё полусырые и дымящиеся, глотал, не прожевывая, а на деле, как потом оказалось: переливал из пустого в порожнее.

Однажды мне стало нестерпимо скучно, тоскливо, одиноко, и я, повинуясь интуиции, какой-то настоятельной телепатической потребности набрал телефонный номер театра и ни с того ни с сего попросил артистку Городовикову, то бишь Нину. И — о, чудо! — её голос немедленно возник в трубке. Я наказал, чтобы она ждала меня у телефона, бросил трубку уличного автомата, схватил такси и уже через несколько минут был в театре.

И мы встретились, чтобы не расставаться! Вот эффектная концовка, пресловутый хеппи-энд, но в жизни такое случается редко. Мы действительно радостно встретились и стали регулярно видеться. Её худенькое тельце зверски возбуждало меня, но… надо вспомнить страну, где по знаменитому телезаявлению не было секса. Нина тоже твердила одно: "Только после свадьбы".

Никакой свадьбы, естественно, быть не могло по многим причинам. Как человек изобретательный и предприимчивый, я все-таки нашел выход. И вроде эстетически он был вполне. Сегодня подобное научно именуют петтингом и всячески рекомендуют молодым парам.

Шло время. Всё приедается, всё исчерпывается. Мелеют реки, иссякают колодцы. Любовь изнашивается до дыр. Любовь изнашивается, как ткань. Сочинилось у меня в то время такое стихотвореньице. А свято место пусто не бывает. У Нины, конечно, было множество поклонников и претендентов. Её безуспешно добивался главный режиссёр театра, с ним соперничал главный художник. На меня они спокойно смотреть не могли, но в театр пускали. А тут внезапно появился просто мальчик. Что это я? Не мальчик, вовсе, а молодой мужчина, может только на год на два моложе меня. Он жил неподалёку от дома моей подружки и имел ещё одно немаловажное преимущество (помимо тех, что я не знал и не предполагал): он честно и немедленно хотел жениться. Я же, слушая все эти предложения и предположения в Нинином пересказе, естественно думал, что моя актрисуля просто проверяет мои чувства, побуждая меня к более решительным действиям.

Как-то мы резвились с ней на квартире её подруги, и я всерьез вознамерился лишить её невинности. Сколько можно! Долой фиговые листки девственности! Свободу узникам Анголы! Я сорвал с неё одежды, обрушил бедную обнаженную в перины, но так и не убедил стать (лечь) на мою эгоистическую точку зрения. Ну не смог. Слаб человек. В этой змееподобной схватке, в этой упоительной возне я изнемог и преждевременно кончил. В том числе и эту возню. И сразу потеряв интерес к объекту вожделения, погнал Нину в ванную, а она наоборот упиралась и дразнила меня последствиями. И накаркала. Через какое-то время она заявила мне, что у неё задержка, и я должен что-то предпринять. Вроде как опять речь пошла о женитьбе. Я наотрез отказался, предложил устроить аборт и стал чуть ли не издеваться над бедной девушкой, мол, как удивятся врачи, прерывая беременность у непоколебимой девственницы.

— Давай, хоть ликвидируем этот твой затянувшийся каприз, эту ошибку природы! — неделикатно предлагал я.

Ответом стал почти мгновенный выход моей подружки замуж за того самого терпеливого (или наоборот слишком нетерпеливого) молодого человека, с которым я даже как-то успел познакомиться. Дело в том, что Нина поступала учиться в университет, и мне пришлось помогать ей готовиться к сдаче экзаменов, пришлось поневоле бывать у неё дома, общаться с её родителями, слава Богу, в благовидной роли наставника и репетитора. Нарепетировались на славу.

После свадьбы наши отношения стали увядать, я не был законченным циником и не мог делить возлюбленную столь уж откровенно с её законным владельцем. А ещё через год Нина родила сына (какое счастье, что не от меня!), погрузилась в его воспитание, взяла академический отпуск в университете и декретный — в театре. В общем, и ей стало явно не до меня.

Тут-то я переехал в столицу и тоже погрузился в учебу, работу, в свою семью, а главное, в творчество, единственно в коем видел свое предназначение. И уже зрели будущие непреклонные враги, завистники, хромоногоголовые придурки, без которых, видимо, не обходится ни одна биография великого человека. Итак, налицо были явные сдвиги, казалось, вот-вот и я ухвачу за хвост Жар-птицу всесоюзной, а затем и мировой известности…

Наверное, Нина как-то все-таки успевала следить за моими успехами при всей своей занятости и моей неотзывчивости; знала, где я работаю, поскольку однажды в редакции газеты "Макулатура и жизнь" раздался телефонный звонок, и Ниночка, возникнув их небытия, сообщила довольно кокетливо, что её театр в Москве на гастролях, и она очень хочет со мной увидеться, но только при одном условии — не приходить на спектакли, чтобы не смущать её своим присутствием, мол, она сразу же почувствует, если я буду в зале, и может сбиться с роли. А после гастролей, пожалуйста. Она будет ждать меня в гостиничном номере, чтобы погрузиться в сладостные воспоминания.

"Какие нежности при нашей бедности!" — ни с того ни с сего промелькнуло у меня в голове, но тут же отвлекли какие-то важные редакционные хлопоты. Эх, надо было бы к случаю вспомнить: не возвращаются к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет. Как, впрочем, давно нет и нас, прежних. Только тени истово рыщут в поисках своих оригиналов, своих владельцев и, не находя, пытаются картинно надувать отсутствующие щеки.

В пятницу я как штык был в условленное время в гостинице "Урал, что располагается неподалеку от Курского вокзала, куда прибывают и откуда убывают поезда в мой родной город. Желтые хризантемы, купленные мной, трепетали на ветру, как заморские флаги, и Нина, словно Чио-чио-сан ждала меня у входа. Энергично проникнув внутрь мимо бдительного швейцара и войдя в стандартный двухместный номер, предусмотрительно покинутый Нининой товаркой для-ради нашего долгожданного уединения, я торжественно выставил на лакированный низкий журнальный столик традиционный набор осторожного любовника: шампанское и конфеты и только потом пригляделся к своей давней подружке. Время её явно не пощадило: она пополнела, мягко сказать, чуть не вдвое и прежнее худенькое сексапильное тельце превратилось в массивное бабье тулово, к которому были приставлены коротенькие окорока ручек и ножек. Только голос звучал по-прежнему нежно, не тронутый распадом, да в глазах иногда мелькала знакомая лукавая искорка.

Я, однако, не поддался панике, привычно и артистично открыл бутылку, разлил желтоватое пенное содержимое по стаканам и провозгласил бодро традиционный тост начинающих алкоголиков: "Со свиданьицем!" Зажурчал ручеек доверительной беседы. Мы увлеклись воспоминаниями, и разгоряченный вином я был почти готов к очередному подвигу, как вдруг среди говорливого ручейка послышался немелодичный скрежет, перешедший чуть ли не в. камнепад. Нина рассказывала о своей безрадостной семейной жизни. Её дотоле религиозно-озабоченный богобоязненный супруг, друживший в основном со священниками, начал вдруг попивать о третьем годе брака и мимоходом заразил благоверную гонореей. Мало того, обвинил её же в измене и своей неблаговидной болезни. Нинин темперамент последнего удара не перенёс. Дело закончилось разводом.

— Да ты не бойся, я давно вылечилась, — простодушно успокоила она, заметив, что я непроизвольно дернулся при упоминании о болезни. "Спасибо, как-то не хочется", — возможно, и следовало бы полушутя ответить, но язык мой присох к гортани, и, выдержав для приличия пять-десять минут, я бежал из гостиницы быстрее лани, быстрей, чем сокол от орла. И не видел с тех пор Ниночку никогда. Что-то она сейчас поделывает, уже бабушка, наверное? И только несколько стихотворений осталось о ней на память, тлеющие, мерцающие, как угли былого костра.

Серебряными гроздьями нахохлились созвездья. Не звезды люди — врозь они, когда бы надо вместе. А надо ли?