ХXVII

Это была бесконечная ночь. Мир утопал в тиши, сковавшей огромное здание. Стены окутал мягкий мрак, погрузив его в пустоту, стирая все то, что было значимо при свете солнца, а сейчас превратилось в безликие тени под бледным сиянием луны. Тонкий, холодный луч пронзил стекло и легким касанием опустился на пол, словно лезвие меча, словно радуга из всех оттенков бесцветного, на мгновение выхватив из плена тьмы его бледное лицо. Неподвижный взгляд Майкла был прикован к потолку, а губы едва шевелились, вторя бесконечным мыслям. Тишина и тьма превратились в вечность, и он уже не знал, жив он или нет — настолько сильной была боль.

— Майор О'Хара?

Эти слова были сказаны шесть часов назад, но Майкл вновь и вновь переживал тот короткий диалог, который разом перечеркнул все оставшиеся надежды.

— Майор О'Хара? — вновь повторил голос из воспоминаний, и в памяти Майкла всплыл образ адмирала Морриса. Их было десять — десять офицеров Верховного Командования. Они стояли у двери сплошной светло-серой линией… и Майкл не видел перед собой ни одного знакомого лица. Но он видел себя… в их глазах… видел бледную тень того человека, который еще вчера был им. Мир поблек, превратившись в собственное отражение в мутной воде. Майкла окружал свет ярких ламп, но для него он больше не был светом — всего лишь отсутствием тьмы. Он дотронулся до своей щеки — и чуть не отдернул руку. Его пальцы были ледяными.

Моррис заговорил снова. Едва скрывая безразличие за циничной печалью, он сообщил Майклу, что бывший главком киноидов, используя дестабилизатор Нереальности, смог засечь местонахождение линкора "Антонио Скайлер", снабженного сложной системой маскировки, и уничтожил его, врезавшись в корабль на загруженном боеприпасами крейсере. В ту минуту, когда взрыв правого двигателя привел к почти мгновенной гибели корабля, на борту находился Юджин Симмонс, главнокомандующий Космических Сил Земли… и его дочь, Дженни Симмонс. После этих слов Майкл уже не мог его слушать. А Моррис говорил. Рассказывал о заговоре Ронштфельда, обмолвившись, что зам главкома арестован за предательство интересов Земли и тайное подписание договора о сотрудничестве между людьми и дарками, которое заверил своей подписью подосланный дарковский адмирал Тиэрин Лотт. Предупреждал о последствиях разрыва отношений с алленами, об опасности новой войны… Майкл не нашел в себе силы возражать, когда Моррис, переглянувшись с остальными, внезапно сказал о том, что в предательстве мог быть замешан не только Ронштфельд, но и другие высшие офицеры КР и КС, поэтому Совет принял единственно возможное решение о том, что временным исполняющим обязанности главкома должен быть назначен человек, раскрывший заговор. Этим человеком был Майкл О'Хара. Цепочка с "ключом" сомкнулась на его шее и рука, онемевшая от бессильной боли, вздрогнула, когда Моррис одарил его приветственным рукопожатием.

Никто не знал, что творилось в его душе…

— Разрешите, сэр?

Майкл вздрогнул. Высокий человек с аккуратной бородкой и коротко остриженными русыми волосами вырвал его из плена воспоминаний.

— Меня зовут Манфред Холстен, я второй заместитель главнокомандующего. До ваших новых распоряжений, разумеется.

Майкл с трудом заставил себя вдуматься в смысл его слов.

— Сэр, — поспешно сказал Холстен. — Вас ждет главком алленов. Он связался с нами несколько минут назад. Если вы не возражаете, я сейчас же провожу вас к главному проектору.

Майкл вздохнул. Ему были понятны причины такой спешки: многие из Командования очень желали бы оказаться среди лиц, приближенных к новому главкому, рассчитывая занять этот пост на постоянной основе, когда срок временных полномочий Майкла истечет. Когда-то он слышал, что Холстен и Ронштфельд находились в довольно натянутых отношениях. Доверившись туманному воспоминанию, Майкл кивнул и с трудом поднялся на ноги.

Взгляды проходивших мимо кололи его, словно ножи. В них сквозили все оттенки удивления, любопытства, страха, непринятия, печали… Не сделав и двадцати шагов, Майкл уже жалел, что природа не создала его невидимым. Видеть чужие чувства было тем больнее, когда его душу терзали собственные. Майкл снова погрузился в хаос переживаний, отстранившись от мира стеной тяжелого молчания. Холстен заметил, что он опустил взгляд, и предусмотрительно свернул в пустой технический коридор. Через несколько минут молчать стало невыносимо, и Майкл мрачно пошутил:

— К чему вам понадобилось вести меня в такую глушь? Подальше от Юргена и Морриса?

— Если вы согласитесь выслушать мое мнение, сэр, то я посоветую вас ни с кем сейчас не говорить. Все те воины, которые встретились нам по пути, — вы видели, что было в их глазах. Со времени трагедии не прошло и суток. Никто ничего толком не знает. Я уверен, среди них найдутся и такие, кто думает, что смерть Юджина подстроил кто-то из нас. Сейчас для вас главное — найти сильных союзников.

— А почему вы вдруг оказались одним из них? — в том же мрачно-шутливом духе спросил Майкл.

— Вы раскрыли планы Ронштфельда, — ответил Холстен. — Его отец ответственен за гибель моих родителей и младшей сестры. Я рад, что Дитеры, наконец, понесли должное наказание.

— Так тому и быть. Райдер знает о гибели Юджина?

— Нет. Но он знает вас… и, как я понимаю, кое-чем вам обязан. Если бы не вы, аллены потеряли бы львиную долю контроля над Землей. Вам не нужен Моррис, сэр. Не нужен Юрген. Вам нужна поддержка Райдера. Да, у него свои расчеты, но он не сумасшедший, вроде Кэнада, и с ним можно вести дела.

— Я одного не пойму, — с горькой улыбкой сказал Майкл. — Почему для главкома непобедимых КС так важна поддержка Райдера? Только не говорите мне, что каждый второй из Командования куплен алленским главкомом, а каждый третий — Эшли Стилом.

— Если вы мне не верите, это ваше законное право, — вздохнул Холстен.

— Не хочется вас расстраивать, Манфред, — произнес Майкл, испугавшись собственного голоса, холодного и безразличного, — но у меня свои планы на Землю.

Манфред побледнел под давлением его слов. Майкл криво улыбнулся. Его сознание играло в странную игру. Он больше не был един: он скользил сквозь память, вперед и назад, и перед глазами мелькала буря прошлых образов и слов. Радость становилась отчаянием; смех перерастал в страх. Он забыл обо всем… он хотел блеснуть перед пораженным Холстеном, показать, как мелочен его рациональный мир… и резкий взмах его руки разрезал реальность яркой полоской света.

— Ближе, — скомандовал Майкл. "Шрам" стал шире и ярче; его словно притягивал невидимый магнит в центре ладони.

— Выше, — произнес он, схватив Холстена за плечо. — А теперь — в никуда!

Пространство накрыло их шелковым полотном, сотканным из причудливых обрывков. Манфред сжался под рукой Майкла, но тот не ослабил железную хватку. Он был своим в этом шторме; он не боялся оказаться нигде, и в то время, как его спутник окунулся в непроглядную тьму, Майкл видел в этой тьме далекий огонек, маяк в безбрежном черном океане, сиявший на фитиле старого светильника… Он усмехнулся и махнул ему рукой в дерзком приветствии. В эту секунду невидимая в безбрежном хаосе волна вынесла их по ту сторону тоннеля. Майкл и Холстен оказались в зале связи.

— Как… это… возможно? — прошептал Холстен. — Здесь нельзя перемещаться… нельзя…

— Пустые запреты, — бросил Майкл, засунув руки в карманы. Ему казалось, что он держал их над огнем, — так пылали его ладони.

— Из нескольких подобных мест в Галактике, — продолжил он, — наш Командный Центр защищен хуже всего. Как можно запретить перемещаться сюда? Никак. Теоретически мы можем перемещаться в любую точку пространства, но мы не можем попасть в никуда. Поэтому все здание расположено в "нигде": сюда нельзя войти, здесь нет дверей. Но кому нужны двери, когда он сам их создаст? Разве это — защита? Земляне старались изо всех сил, но у них, как всегда, получилась грубая подделка. Попробовали бы мы с тобой прорваться к даркам, через Каскады… туда не пройдет сама Смерть… знать бы только, о чем это я и что такое эти Каскады…

Майкл усмехнулся сам себе: он не знал, о чем говорит, не понимал, чьи слова срываются с его губ. Несколько людей в форме КР обратили в его сторону пораженные взгляды.

— Чего остановились? — насмешливо бросил Майкл. — Для тех, кто не в курсе: я ваш новый главком. Для тех, кто уже в курсе: пока я им остаюсь, вам положено исполнять мои приказы. А я очень хочу увидеть следующее: отчеты разведки за последние три дня, все документы о межпланетном сотрудничестве, мирные договора с приложениями, досье на всех членов Командования, график вывода КС с линии фронта, форму приказа о назначении моего нового заместителя… и ваше немедленное исчезновение из этой комнаты.

Воины вышли. В их медленных, неуверенных движениях, в боязни оглянуться читалось то же, что прозвучало в голосе Холстена, когда он спросил:

— Кто вы, сэр?

На губах Майкла вновь промелькнула улыбка. Он был во власти безудержного счастья, почти эйфории, и его пальцы без остановки скользили вверх-вниз по вороту рубашки, потому что он знал: стоит остановиться, замолчать — и ему придется сойти с вершин.

— Кто я? — переспросил он, нарочно выделяя слова. — Странный вопрос! Как я могу ответить, если не знаю, что именно вы хотите знать? Я землянин, аллен, дарк? Я высший или седьмой? Я брюнет или блондин? Какой ответ вас устроит?

— Вы создали тоннель в Командном Центре. Вы знаете о Каскадах. Вы… да что там: вы владеете силой слов! За всю свою жизнь я не встречал ни одного, кто бы так умел…

— Ну, скажем, о Каскадах я ничего не знаю, — заметил Майкл, пропустив мимо ушей остальные "комплименты". — Разве что… дайте подумать…

Майкл закрыл глаза, и его рука обрисовала в воздухе невидимый контур.

— Лестница, — произнес он.

— Я был там… один раз, — сказал Холстен, и его голос притих. — Я смотрел на Каскады всего лишь секунду, но когда я в ужасе отвернулся, мне казалось, что я продолжаю смотреть… Дарки очень суеверно к ним относятся. Если кто-то из них спускается по этой лестнице, он никогда не становится на последнюю ступеньку. Это жуткое место: на каждой ступени — своя смерть… Я слышал легенду, что в незапамятные времена в том месте был заживо сожжен последний дарковский отряд, который защищал планету от орионцев.

— Они воевали?

— Говорят, что да. И с тех пор дарки ненавидят их черной ненавистью, сильнее, чем мы и аллены. Не знаю, что такого сделали им орионцы, но эта ненависть не утихает сотни тысяч лет…

— В странные места завел нас разговор… Но вернемся к делу. У нас слишком мало времени.

— Но почему?

— Потому что я не главком. И никогда им не стану. Политика, интриги — я сыт этим всем по горло. Я не тот, кто нужен Земле.

— Тогда вам нужно передать свои полномочия…

— К этому я и веду. Как я могу это сделать?

— Сегодня состоится торжественный парад КС. Моррис хотел отменить его из-за гибели главкома, но победа есть победа, мы не можем отнять ее у солдат. Лучшая возможность объявить о вашем решении.

— Значит, у нас остается…

— Два часа.

— Отлично. Тогда мы еще успеем сделать кое-что для человечества. Помните, я говорил о приказе насчет моего нового заместителя?

— Вы серьезно? — переспросил Холстен.

— Серьезней некуда. Как можно быстрее найдите эту форму, впишите туда свое имя — и сделайте все, чтобы оказаться на этой должности до завтрашнего утра. Знаю, они будут возражать, поэтому нам нужно опередить их. А сейчас — идите. С Райдером поговорю я сам.

Холстен кивнул и вышел. Взгляд Майкла нервно прошелся по комнате. Проектор представлял собой мощный прибор, способный отображать сложнейшие голограммы. Майкл не мог с уверенностью сказать, где заканчивалась Земля и начинался Торр: чужое "солнце" светило иначе, будто сойдя со старой цветной пленки. Свет проникал в комнату через окно — впрочем, Майкл мог назвать это окном с большой натяжкой. Он видел сотни маленьких круглых отверстий; все они выстроились причудливым орнаментом, в котором можно было разглядеть стилизированное крыло, превращавшееся в огненное крыло феникса, когда за стеклом горели краски заката.

Армандо Райдер просматривал бумаги. У него были грубоватые черты лица — типичный солдат в светлой, почти белой форме с черной отметкой главкома на рукаве. В нем не было ничего загадочного или отталкивающего. Главком полностью погрузился в чтение, не проявив ни капли интереса к собеседнику. В его голосе звучало безразличие, когда он небрежно перелистал пару страниц и произнес, не отрывая от них взгляда:

— Так вот, Юджин… я несколько обеспокоен тем, что твои крейсеры под номерами 17 и 41 при отходе с линии бывшего фронта решили срезать путь и пролететь через наш сектор… это не столь страшно, секретов мы там не держим, но сам факт… да, и еще… ты что-то спутал по сектору Р 18:107… я не совсем понимаю, почему на вашей карте он значится, как "нейтральный", если это наш транспортный коридор… а вот еще любопытнее: как ты объяснишь тот факт, что некий земной агент, которого обнаружили в четверг, признался…

Райдер смолк. Его взгляд впился в экран проектора.

— Майкл?.. — проговорил он, изменившись в лице от безразличия до напряженности. С алленской стороны послышался изумленный шепот; очевидно, Райдер был не один.

— И вам добрый день, — улыбнулся главком О'Хара. — Продолжайте, продолжайте. Меня очень заинтересовал этот ваш "агент"…

— Вы новый главком? — с резкой прямотой спросил Райдер.

— Да.

— А Юджин?

— Вы не знаете?

— Нет, — ответил аллен, нисколько не смутившись.

— Он погиб.

— И вы…

— Его преемник.

— Очень интересно, — произнес Райдер, и его бровь приподнялась. — Поздравляю, Майкл. Конечно…

Он сцепил пальцы, и его губы скривились в типичной аленнской улыбочке.

— …конечно, вы ведь не собираетесь оставаться на этом посту на полный срок?

— Ни в коем случае, — ответил Майкл, улыбнувшись в ответ. — Земля не заслуживает такого главкома, как я.

— Вы передадите власть?

— Безусловно.

— Как скоро?

— Довольно скоро.

— Не поддавшись искушению ее оставить?

— Нет, — ответил Майкл, но вместо наигранной беспечности в его голосе прозвучала мрачная нотка.

— Вы очень рассудительный человек, — сказал Райдер. — Думаю, никто из моих коллег не будет возражать, если мы все же обсудим с вами несколько… несколько первоочередных проблем.

Майкл снова услышал шепот на алленском.

— Они не возражают, — заключил Райдер. — Вот и ладно. А поговорить я хотел вот о чем.

Он оглянулся по сторонам, словно собираясь с мыслями, легко вздохнул и начал:

— Видишь ли, Майкл: в связи с изменениями в вашей верховной власти непременно изменится и ваш политический курс. Я не говорю о внутренних распрях, о новых лицах на старых должностях… я говорю о наших с вами непростых отношениях. В последние месяцы они меня очень беспокоят.

Майкл кивнул Райдеру, дав понять, что он слушает, но где-то глубоко внутри него тлела едва ощутимая ярость, и он боялся, что каждое новое слово Райдера может разжечь ее сильнее.

— С тех пор, как вы построили новый флот и флагман, очень технологичные и современные, спасибо господину Росса… так вот, с тех пор я стал все чаще замечать, что Земля ведет тайную борьбу за новых союзников, за новые сферы влияния. Визит дарковской делегации, к примеру… то же дело Ирриха, хоть вы о нем и не знаете… так вот: после всего этого у меня создалось впечатление, что вы, земляне, решили побороться за власть в Галактике.

Райдер взял паузу, ожидая реакции Майкла.

— Меня интересует одна деталь, — сказал главком О'Хара, и его взгляд наполнился свинцовой тяжестью. — Мне сложно понять, какое вы имеете отношение к нашему политическому курсу. Нам самим решать, за что бороться и куда идти.

Лицо Райдера озарила улыбка триумфа. Он ждал этого момента с самого начала — и ждал, когда он сможет нанести свой удар.

— Майкл, друг мой, — снисходительно заметил Райдер. — Наивно считать, что Землей руководят земляне. Со стороны может казаться, что это так, но вы, Командование, — не те, от кого правду скроешь. Вы не просили нас об этом: вы сами отдали нам все ключи. Сколько лет, столетий, тысячелетий земляне поют гимны свободе! Она стала вашей idea fix, вы одержимы ею, для вас это вершина, на которую вы все время карабкаетесь. Но взгляни: разве вы чего-то достигли? Землей правят все, кто угодно, кроме самих землян! Ну, и что же случилось с вашей мечтой?

Райдер выхватил из стопки лист, отмеченный высшей печатью КС, и, приблизив его к "экрану", насмешливо произнес:

— Вот это — договор между Торром и Землей, правила наших взаимоотношений. Пункт о ненападении, пункт о разделе территорий, и так далее, и так далее… но знаешь, чего здесь нет? Здесь не написано, что я не имею право вмешиваться в ваши дела. И я свято следую этому пункту, мой дорогой друг.

Зубы Майкла скрипнули, а рука дернулась перед тем, как сжаться в кулак. Все случилось молниеносно, словно удар током: мгновение спустя Майкл оказался на ногах, у проекции, охваченный единственным желанием: отомстить. Мир прогнулся под его яростным взглядом, скрипнул невидимой спичкой… и лист в руках Райдера вспыхнул. Секунду аллен смотрел на него, словно загипнотизированный пламенем… и судорожно разжал пальцы, лишь когда почувствовал первый импульс боли.

— Вы сгорите в аду, коллега, — улыбнувшись, заметил Майкл.

Лицо Райдера изменилось: его пальцы были обожжены, но не боль — гнев и изумление — владели его душой.

— Так, так… — произнес он, тяжело вздохнув. — Земля обрела новых союзников… не знал, не знал… Мне стоило бы меньше удивляться твоим успехам, Майкл… или кто ты есть…

— Послушайте, что я скажу сегодня. Просто послушайте. И вы поймете все.

— С огромным удовольствием, — съязвил Райдер и снова взглянул на пальцы. — Впрочем, если вы будете так же вежливы, как сейчас, в ад я отправлюсь не один, а, пожалуй, со всей вашей планетой.

— Я бы не советовал ему угрожать, — спокойно сказал Стил.

— Черт с вами всеми… — шепнул Райдер и отключил сигнал.

Прошло еще немного времени, прежде чем Майкл решился оторвать взгляд от потухшего экрана. Ярость исчезла, внезапно и безвозвратно, оставив его наедине с пустотой. Минуту назад он был сильнее мира. Сейчас он был так слаб, что слезы высыхали на его глазах. Тишина заполнила мир: насмешки, угрозы, слова, — все превратилось в беззвучное эхо. Майкл закрыл уши ладонями, погрузившись в себя, спасаясь от пустоты и безмолвия… но там его поджидала еще худшая пытка. Ни один из прошлых вопросов, мучивших его долгими днями или годами, не шел ни в какое сравнение с приговором, разрывавшим его внутренний мир.

— Кто я? — прошептал Майкл.

— Сэр? — откликнулся Холстен. — Вы что-то сказали?

Майкл поднял взгляд. В нем было столько отчаяния, что вернувшийся Манфред успел пожалеть о своем вопросе.

— Нет, — ответил Майкл, — нет, я ничего вам не говорил. В последнее время я все больше общаюсь с самим собой. Согласитесь, мир еще не придумал более благодарного собеседника. А когда не знаешь, с кем говоришь, становится еще интересней…

Необъяснимый страх, с которым его встречали люди, был для Майкла сладостной наградой. Сила вновь вернулась к нему; он чувствовал себя легким и прозрачным; он мог бы взлететь, достаточно одного взмаха руки… Он больше не был частью мира: он был вне его. Мир играл с ним, мир хотел прикосновения его руки, и Майкл внял его мольбе. Стальной цвет пола приподнялся под давлением его тени, выстраивая для Майкла ступени, что вели к трибуне. Пасмурное небо затянули легкие облака. Было без пяти двенадцать, так сказали ему часы.

— Рад видеть вас, сэр, — шепнул Моррис. Майкл взглянул на него из-под опущенных век. Секунду спустя он заметил:

— Взаимно, Моррис. Если не хотите бесславно закончить жизнь, оставьте в покое ваш старый лазерный пистолет и не вздумайте разбирать его в среду, примерно в восемь утра.

— Что вы имеете в виду?

— То, что сказал. Кто-то заказал для вас билет на тот свет. А я немного поднял его цену.

Оставив удивленного Морриса, Майкл мельком взглянул на Холстена… и его сердце сжалось, но он не смог заставить себя произнести ни слова.

— Вы были отличным офицером, — наконец, сказал он. — Я всегда буду помнить о вашей честности. И о том, что вы хотели мне помочь.

— Но… сэр? — переспросил Холстен.

— Забудьте, — ответил Майкл. Ему не хватило мужества сказать Холстену, что он не переживет следующий раздел власти.

Парад Космических Сил начался. Колонны каэсовцев растянулись от горизонта до горизонта, проходя мимо Майкла, шаг в шаг, движение в движение. Здесь больше не было отдельных судеб: все слилось в одной гордости и радости на сияющих лицах. И Майкл, отчаявшийся, измученный страданием и внутренней борьбой, вопреки всему тоже чувствовал себя частью этой великой армии, частью Земли. Он снова был счастлив и несчастлив, и его улыбка снова бледнела, как он не заставлял ее оставаться на губах. Его мечта, его сокровенная мечта сбылась, но какой страшной ценой…

Тяжело облокотившись о поручни, Майкл смотрел вниз. Тысячи лиц смешались в хаосе, строго выстроенном по рядам. Он молчал — но был готов рассмеяться: всю жизнь он шел вперед, боролся, рисковал собой ради этих нескольких метров, отделявших место главкома от общей платформы. В хаосе блистающих значков и лиц он видел знакомые черты… черты тех, кто был там, и кого там быть не могло… Он видел Старра, серьезного и собранного, но с тем давно забытым блеском в глазах. Он видел Дженни. Все это было так давно — и так недавно. А он желал хотя бы раз опередить беспощадную судьбу, отнявшую у него слишком многих друзей.

— Пора, сэр, — прошептал Холстен.

Майкл обернулся и одарил воинов Командования почти торжествующим взглядом. Краска схлынула с их лиц в одно мгновение. Майкл улыбнулся и приложил палец к губам, словно призывая их сохранить эту тайну еще несколько минут.

— Вы здесь, Армандо? — спросил он, обращаясь к пасмурному небу.

— Внимательно слушаю, — произнес невесь откуда взявшийся голос.

Взгляд Майкла оставался верным небу и серебристо-серым облакам. Небольшой сканер проектора скользнул по его лицу, передав изображение на огромный экран. До этой секунды Майкл не знал, что он будет говорить. Не знал он этого и сейчас… и даже тогда, когда, повинуясь безумному порыву, одним прыжком оказался на поручне, слишком узком для его ног. Но Майклу было плевать на эти мелочные условности: скорее бы Земля упала в бездну хаоса, чем он.

— Приветствую вас, воины! — выкрикнул он. — Приветствую вас, господа Райдер и Стил!

Его темная фигура зависла над тысячами неподвижных воинов, над тысячами застывших глаз и замерших сердец. Улыбка терзала Майкла сумасшедшей радостью; он не чувствовал ничего, кроме легкости, невесомости… и пьянящей близости небес.

— В последнее время, — начал он, озвучивая чьи-то слова, которые заполнили его разум, — мне все чаще приходилось задумываться над тем, что есть истинным, а что ложным… и сколько праведной лжи можно допустить ради благого дела. В чем главное отличие между любым из вас и господином Райдером? Я отвечу! Мы умеем врать! Ни один аллен, ни один дарк не позволит себе той страшной вещи, которую мы давно уже обратили в служение нашим целям. Но почему, спросите вы, этот невинный недостаток так опасен? Потому, что мы не замечаем, когда прекращаем врать другим и начинаем обманывать самих себя! Мы врем себе столетиями, мы уже не видим правду, для нас святая правда — это ложь! Да, я тоже был таким! Я верил в то, во что верите вы! Но я не могу больше отворачиваться от правды. А правда, которую всегда знали те, кто стоит за мной, в том, что мы проиграли. Нам удалось обмануть себя. А в это время наши инопланетные друзья не теряли времени и оплетали Землю своей сетью. Вы думаете, мы сильны? Свободны? Если бы вы могли увидеть все собственными глазами, почувствовать бесцветные нити этой паутины, вы бы поняли: это катастрофа. Как же мы наивны… как же мы врем, когда смотрим в это небо… А хотим ли мы видеть наши настоящие небеса?!

Майкл дерзко выбросил вверх правую руку, и на свинцово-сером полотне неба появилось маленькое темное пятнышко, капля чернил, которую мгновенно впитали в себя облака. Небесный свод покрывался мраком; он удалялся все дальше от земли, словно падая в бездонный колодец. Двенадцать дня превратились в двенадцать ночи, и тысячи застывших лиц освещал лишь пылающий кроваво-красный горизонт.

— Слушайте меня, воины! — выкрикнул Майкл, вытянув вверх руку и сжигая безумным взглядом погруженные во мрак небеса. — Слушайте меня, господин Райдер, и все, кто когда-либо посягал на эту планету!..

Майкл с наслаждением смолк. Им овладела невыносимая гордость от того, что там, за далекими звездами, лидеры величайших наций Галактики внимают его словам. И он продолжил, бросив им свое последнее обвинение:

— Вы слишком долго были всевидящими и всесильными! Но ваше время истекло! Я, Майкл О'Хара, главком Космических Сил, клянусь собой, клянусь этим небом и этими звездами, что никто и никогда больше не будет вершить судьбу Земли! Никто, кроме самих людей! Отныне и навеки!

Ветер звенел в его ушах, а небо преисполнилось невыносимым безмолвием.

— Ну, что же вы?! — крикнул Майкл в звездную бесконечность. — Я хочу слышать ваш ответ!

Каждый дюйм его тела пылал волей и яростью, желанием слышать согласие — или принять финальный бой. Но буря в его душе не тронула спокойствие космоса. Долго, невыносимо долго смотрел он вверх, застывший в дерзком вызове всему миру, но мир ответил ему неподвижностью и тишиной. Казалось, прошли века: Майкл не знал, он потерял чувство реальности… И, наконец, ему был дан ответ. Ночь отхлынула с небосвода, как растворяются тучи после опустошающей грозы. Майкл забыл о злости, в трепетном ожидании смотря на небеса… и вдруг на его бледную щеку упала почти невесомая дождевая капля — холодная и прозрачная, словно капля слез. Майкл вздрогнул. Опечаленный взгляд покинул небо, и по щеке скатилась вторая, настоящая слеза. Недвижимый, он возвышался над всей Землей посреди осеннего дождя, как бледная тень, как призрак одиночества… Майкл горько улыбнулся: небо оплакивало его разбитые мечты.

— Мне грустно говорить об этом, — прозвучал голос, вплетаясь в шелест дождя, — но твоя клятва не имеет силы.

Майл закрыл лицо ладонью.

— Почему? — беззвучно прошептали его губы.

— Из-за того, кто ее произнес, — ответил Арк. — Прости, но ты солгал.

— Я?.. Но разве я солгал?..

— Да. Самому себе.

Взгляд Майкла замер на собственном отражении в зеркале влажной стены. Чтобы понять все, ему хватило одного мига, но Майкл не мог отвести глаз от того, кого он видел. Рука в черной кожаной перчатке дотронулась до отражения. Он не хотел верить ни себе, ни своему разуму, ни своим глазам. Ему казалось, оно рассыпется, исчезнет, растворится в дождевой воде, стечет вниз, к его ногам… казалось, что это всего лишь иллюзия, искривленное зеркало небес… Но этого не случилось. И Майкла сковал холодный страх. Он отдернул руку… дотронулся до своего лица… и медленно развернулся к безмолвным воинам Космических Сил.

— Как же вы допустили… — прошептал он, вложив в эти слова всю свою боль, весь страх, все слезы. — Ну, как же… как? Как вы это допустили?! — крикнул он в тысячи неподвижных лиц. — Как вы позволили, чтобы Землей правил…

Он остановился, сжигая взглядом свою руку, сверкающую бриллиантовым сиянием дождевых капель. Его голос стих, и он почти прошептал:

— …чтобы Землей правил не человек?

Ответом ему было безмолвие. Тысячи взглядов, направленных в его глаза, казались смертельно равнодушными. Страх, изумление, гнев и ненависть, — все то, что делало их такими человечными, было стерто с неподвижных лиц. Он оглянулся… но мир метнулся вслед за ним и контуры тысяч человеческих фигур подернулись пеленой тумана. Он смотрел на них сквозь стену дождя, сквозь прозрачный блеск капель — или слез, бледнея на глазах, теряя силы с каждым новым ударом сердца. Мир изменился: он больше не был ни реальностью, ни сном — он был ничем и всем, он умирал и возрождался, он несся сквозь века и звезды, сквозь мысли и желания, обжигая его ладонь ледяным прикосновением абсолютной власти, за которую он все же продал душу — сам себе. Его сердце билось в груди тысяч воинов, он встречал тысячи собственных глаз, и одного движения губ было достаточно, чтобы произнести слова, способные навечно изменить их, спасти от катастрофы, повернуть ход истории… но его губы онемели от холодного прикосновения дождя. Навсегда сковало его цепью молчания, навечно швырнуло его на колени, и последняя капля, рожденная словом никогда, упала с неба, пронзив его несмелым солнечным лучом. Небо вернуло его вызов, швырнув ему в лицо худшее из проклятий — правду. Ту правду, которой было суждено навеки оставаться в безмолвных глубинах чужих глаз, скользнуть каплей по чужому лицу. Лицу того, чьей безвольной частью он был столько долгих лет.

— За что? — шепнул он, смотря в каменные лица, но встретил лишь пустоту незнания.

— За что? — проговорил он, устремив взгляд на небеса, но свет не стал говорить с тем, кто поставлен на колени.

Майкл поднялся. Промокший насквозь, скованный холодом, он обернулся к своему отражению, коварно поджидавшему его последних слов.

— За что? — прошептал он, сжигая взглядом смертельно-бледного брюнета, в огромных черных глазах которого мелькали проблески силы. Но губы его тени, его судьи и палача, лишь повторили его слова — беззвучно.

Стены скользили сквозь него. Сотни тысяч нитей, на которых держалась красивая иллюзия реальности, были в его бледнеющей ладони: он давно уже потерял счет потолкам, рухнувшим в бескрайнее небо, солнцам, сменившимся за этот бесконечный день, коридорам, сплетенным в неразрывный узел… Если бы несчастье можно было измерить шагами, он бы давно перешагнул черту, за которой отчаяние перерастало в медленную, мучительную смерть. Власть, высшая, абсолютная власть, жгла его руку безумным желанием сложить эти стены в города, миры в галактики, звезды в мириады звезд — или отшвырнуть прочь весь этот мир, бесформенный набор живых и неживых красок, разбив его, словно стекло, прозрачный, бесцветный осколок, способный лишь пропускать свет, но не порождать его… Улыбка отчаяния сковала его губы: он мог то, что было невозможно, знал то, что никогда не проявлялось на этом отрезке реальности, он мог перекроить весь мир, создавать и рушить, играя неисчислимыми оттенками красок… но не мог вернуть ту единственную, ради которой отдал бы все, что вмещала эта реальность. Время терзало его каждой секундой, время смеялось над ним, смеялось над жизнью и смертью, над вечной любовью и вечным страданием.

Арк поджидал его в центре лабиринта из спутанных мыслей. Стены обрели странную четкость, сплетаясь в нечто, похожее на комнату. Весь пол был усыпан осколками надежд, и тому, кто когда-то был Майклом, пришлось ступать по своему прошлому, выслушивая невыносимый звонкий хруст.

— Приветствую, — без единого оттенка чувств произнес он, взглянув на орионца.

Арк кивнул. Губы Майкла сковала усталая улыбка: орионец был больше похож на человека, чем он сам. Наступившая пауза не казалась ему неудобной. Майклу было тяжело разговаривать: его сердце остановилось несколько минут назад, и ужасно бледные руки казались почти прозрачными. Он вдохнул воздух, скорее по привычке, и спросил:

— Значит, ты знал? Все с самого начала?

— Мое сознание непрерывно, Майк, — ответил орионец, спокойным, немного печальным тоном. — Я не существую здесь, не существую вчера или завтра. Мы обречены существовать вдоль нити времени — всегда и никогда.

— Как ему удалось сделать это со мной?

— Он сделал тебя производной от своего сознания.

— Давно?

Орионец усмехнулся.

— Он был великодушным хозяином и подарил тебе свободу на тридцать с лишним лет. Но абсолютная свобода тождественна смерти, Майк.

— Что со мной происходит? — шепнул тот, кто считал себя Майклом О'Хара.

— Клиническая смерть, — ответил орионец. — Твое сердце остановилось.

— И сколько я так просуществую?

— Сколько ему потребуется.

— Так что же такое смерть? Конец — или только начало?

— Майк, Майк, Майк… — вздохнул орионец. — Теперь тебе не нужно спрашивать. Ты все знаешь сам.

— Да… ты прав… — едва слышно произнес Майкл, и тяжелая улыбка сковала его губы. — Как странно говорить и понимать, что слова ничего не значат… даже мои собственные… А я-то думал, что смогу спасти Землю, дать клятву, которая станет нерушимой… Разве ему это неподвластно, Арк?

— Если бы он только мог… — улыбнулся орионец.

— Он ведь всесилен. Он победил "стража", он овладел вашими тайнами, пока я был без сознания, пока со мной возился дарк… Теперь я проиграл. Его ничто не остановит.

— Помни, — шепнул орионец. — Бороться можно лишь с самим собой.

Холодный страх, оставленный его прощальными словами, заставил Майкла взглянуть ему вслед. Хаос смятых красок превратился в матово-черное стекло, за которым виднелись туманные контуры одинокой фигуры. Майкл шагнул вперед, хотя внутренний голос убеждал его закрыть глаза и отвернуться. Искушение оказалось слишком сильным — и он увидел то, что заставило мир помутнеть в его глазах. Он видел себя; мрачное отражение того, кем он был на самом деле, взирало на него из мира тьмы и серебряного тумана. По той стороне стекла стекали капли дождя, отражая свет спутанной нити звезд в бесконечных зловещих небесах. Майкл дотронулся до стекла. То же самое сделал и он.

— Говори, — прошептал он. На губах отражения появилась ужасная, безжалостная улыбка. Майкл отшатнулся от стекла… боль пробила его висок, черная ночь рухнула в неизвестность, бледный призрак луны сменился ослепительным диском ее исконного врага… Предметы теряли свои имена, слова теряли силу, ничто больше не держало его в цепях привычного мирка. Тишина окружила его, и капли черного дождя безмолвно растворялись у ног его отражения, по ту сторону тонкого стекла. Он хотел заговорить — и не мог, чувствуя, как черные воды безмолвия смыкаются над его головой, не в силах избавиться от привязанности к словам — последней нити, не дававшей его сознанию умереть. Дождь усиливался, падая на его двойника сплошной стеной, вбирая в себя глубины бесконечного космоса с его звездами и планетами. Капли дождя превращались в огненные искры, словно капли огня, стекавшие с пылающего неба. Черно-белая молния сверкнула взрывной волной света. Шторм силы поглотил отражение Земли, взлетая вверх… все выше и выше…

И Майкл понял.

Земля должна погибнуть.

Для него.

Бесцветные слезы касались его щек, а он неподвижно смотрел в пустоту, на далекую планету под штормовыми небесами… Он знал: стоит ему закрыть глаза — и все исчезнет, рухнет, сотрется, растворится блеклыми красками на бесконечном полотне Вселенной. Земля должна была погибнуть под его веками, умереть в его глазах, быть похороненной в его памяти. И ее гибель станет новым началом — началом бесконечности… Майкл вытянул перед собой слабеющую руку, сжимая пальцы в кулак. Тот, кто был его отражением, изменился: черная шинель без нашивок сменилась на светло-серую форму КС, замысловатый значок сверкнул на берете, а рука отчаянно сжала оружие…

И Майкл ударил. Стекло взорвалось с невыносимо громким звуком. Бесцветный осколок пронзил его лазерным зарядом, призраком из прошлого, несущим неминуемую смерть.

"Как странно…" — подумал Майкл. Он не помнил ни одного чувства или имени, способного стать его последней мыслью. Отодвинув гибель на неопределенный срок, остановив палец, сжимавший пластину лазера, он окунулся в сверкающую туманность, в бесконечность, нанизанную на холодное сияние звезд.