"Похищение Черного Квадрата" - читать интересную книгу автора (Гусев Валерий)

Глава XII НАЗРЕВАЮТ СОБЫТИЯ

В школе вовсю шла предпраздничная подготовка. День родной школы отмечался у нас в середине сентября. Очень удачное время. У всех хорошее настроение. Учителя еще не устали от нас. Мы еще не успели нахватать двоек. Здание школы еще светится после летнего ремонта.

В вестибюле трудовик Иван Ильич, стоя на стремянке, прикреплял к стене Доску почета. Бонифаций придерживал лестницу и советовал:

— Правее. Левый угол выше. Вот так адекватно.

Увидел нас, бросил стремянку — учитель труда чуть не свалился с нее — и сразу спросил Алешку:

— Портреты принес?

На этой доске уже висели фотографии самых лучших наших учеников за много лет. Они прославили сначала родную школу, а потом кто что: кто отечественную науку, кто отечественную культуру, а кто — отечественный бизнес. А над ними, как вдохновители их достижений, должны расположиться портреты педагогов.

Бонифаций выхватил у Алешки свернутые в рулон портреты, и мы поскакали за ним в учительскую. Там еще никого не было, и Бонифаций стал раскатывать на столе непослушные листы. Начал их рассматривать.

Портреты удались. Алешка нарисовал наших учителей очень точно, узнаваемо и ехидно. С подковыркой. Это были скорее не парадные портреты, а шаржи и карикатуры.

Первым Бонифаций с улыбкой разглядывал себя. Алешка изобразил его в виде льва из мультика, в полосатом цирковом трико и с гривой волос. Наш Бонифаций на песчаном морском берегу жонглировал кольцами, на которых были написаны названия наших школьных спектаклей, которые он поставил.

Славно, — оценил Бонифаций Лешкин труд. — Несколько утрировано, но по существу верно. И, надо объективно признать, Алексей, что лысина у меня уже гораздо эффектнее, чем прическа.

Я сейчас исправлю, — с готовностью пообещал Алешка. — Хотите, я вам две лысины нарисую? Мне для вас не жалко.

Потом, — поспешно отказался Бонифаций. — Немного покрасуюсь. Я здесь совсем такой, как в молодости.

Он отложил в сторону свой портрет и стал рассматривать портрет завуча Аллочки. Аллочка летела по школьному коридору в ступе и выметала из классов двойки помелом.

— Обидится? — спросил Алешка.

— Не думаю. Я бы не обиделся. Следующий портрет он рассматривал еще

дольше. На рисунке был изображен очень похожий на себя директор школы Семен Михайлович, только почему-то с роскошными усами, на коне и с саблей.

Тут есть вопрос, — задумчиво произнес Бонифаций.

Тут много вопросов, — прогремел за его спиной голос директора. — Зачем усы, почему на коне, против кого сабля?

Я так вижу, — холодно объяснил Алешка.

А чего там видеть? И так все понятно. Директора звали Семен Михайлович (как героя Гражданской войны Буденного), и он часто садился на своего любимого конька: «Я из вашего дикого эскадрона сделаю образцовую часть! Смирно!»

Вот что, Игорь Зиновьевич, — сказал директор. — Вы этот портрет на доску-то не вывешивайте. Нескромно как-то. Давайте-ка повесим его в моем кабинете. Он будет напоминать педсоставу о трудовой дисциплине. Согласны?

Отчасти, — уклонился Бонифаций. — Мы повесим его в кабинете после праздника. А сейчас доска без руководителя, знаете, это как-то… Неадекватно.

Директор махнул рукой, как шашкой, и скрылся в кабинете. Где еще не висел для дисциплины его боевой портрет.

И тут с замиранием сердца я увидел, что Бонифаций взял в руки портрет Татьяны Львовны. Я уже созерцал его в ящике Алешкиного стола. И он произвел на меня жуткое впечатление своей беспощадностью.

Алешка нарисовал очень здорово — типичная красавица Мальвина. И чудные локоны, и алые губы, и румяные щеки. Только вот вместо живых человеческих глаз Алешка… пришил мамины белые пуговицы. Это было страшно по своей выразительности. У педагога, который живет и работает с детьми, вместо глаз, которые должны все видеть, понимать и светиться любовью к детям, — тупые белые пуговицы. Сквозь которые ни в сердце, ни в голову ничего не пройдет. Никакие чувства и мысли.

— Символично, — как-то туго, с напрягом проговорил Бонифаций, дрожащей рукой отстраняя от себя портрет. — А ты, оказывается, жестокий человек, Алексей. Мстительный. Я за тобой этого не знал.

Я — объективный, — сказал Алешка. — Кто меня не любит, того и я не люблю.

Талантливо, конечно, — продолжил задумчиво Бонифаций, — но совершенно невозможно. Надо как-то помягче.

А я был согласен с Алешкой — он не мстил, он, как мог, восстанавливал справедливость. И я постарался смягчить ситуацию:

Вообще-то, Игорь Зиновьевич, не надо ничего переделывать. Татьяна Львовна у нас недавно, она еще не заслужила свое место на Доске почета.

Правильно, — сказал Бонифаций. — Мудро. Не будем вывешивать ее портрет в наших славных рядах…

А подарим ей. На день рождения, — серьезно сказал Алешка.

Бонифаций фыркнул и шутливо дал ему подзатыльник. Алешка в ответ шутливо зарыдал. Они понимают друг друга. Хотя вслух этого не говорят.

Зазвенел звонок. Я пошел в свой класс, Алешка и Бонифаций — в свой (Бонифация временно закрепили за третьим «Б»).

После уроков Бонифаций собрал наш театральный коллектив на генеральную репетицию праздничного водевиля под названием «Чему вы нас учите?». В этом водевиле каждый — ученик и учитель — играл самого себя. Было очень весело. На репетицию даже Мальвина пришла.

Она не только пришла, она даже погладила Алешку по голове — у него глаза на лоб полезли — и спросила ласково:

— Алик (так и сказала!), а твой папа сегодня когда придет домой? Я хотела с ним побеседовать.

Алешка чуть не икнул от неожиданности. Но справился с собой и вежливо ответил:

Сегодня рано, Татьяна Львовна. Она улыбнулась.

Сегодня в полтретьего ночи. Она нахмурилась.

А завтра?

Завтра поздно, Татьяна Львовна. Рано утром.

Вот я утром и зайду.

Вот тут Алешка икнул. Не справился с собой.

На репетиции мы задержались довольно долго. Алешка вскоре умотал, но дома его еще не было.

Он ворвался как раз тогда, когда я сел за уроки. Да, я многому выучусь за эту четверть!

Дима! На старт! Он купил вот такую кость! — Алешка раскинул руки в стороны. Получилась берцовая кость бронтозавра.

Кто купил кость? Кому?

Игоряшка! Абреку! Чтобы его отманить от музея! Понял? Операция начинается! Едем в Малеевку!

Да, дела пошли серьезные. И опасные. Я подумал и засунул за пояс наш пистолет. Папа подарил. Он совсем как настоящий. Только стреляет холостыми патронами. Но зато тяжелый. Как слесарный молоток.

Как ты думаешь, Дим, зачем Мальвине наш папа понадобился?

Попросить чего-нибудь.

А чего у него просить? Новые шторы для класса? У него их нет. У него только пистолет есть да наручники.

А это мысль! Еще далекая, но уже реальная.

— Может, ее оштрафовали? Или права отобрали?

Но, по правде сказать, меня сейчас интересовало совсем другое.

Я стал анализировать. Я вспомнил — конфликт между Мальвиной и Алешкой начался, когда она грубо отозвалась о работе милиции. Алешка вспыхнул — он прекрасно знал, какая нужная, трудная и опасная работа у папы. И у всех его сотрудников. А Мальвина злится на милицию. Значит, конфликт этот гораздо глубже — он выходит за рамки личных отношений. Здесь уже пахнет конфликтом с Законом.

Стоп! Я почувствовал всеми фибрами и нервами — горячо! Я вспомнил одну фразу, кажется, Бонифация, сказанную кому-то из учителей вполголоса. Но в школе хоть шепотом говори — тайной сказанное не останется. В школе, наверное, две тыщи чутких и любопытных ушей. А сказано было так:

— Не понимаю, зачем ей вообще работать. Да еще с детьми. Муж у нее прилично зарабатывает, имеет солидную фирму… Неадекватно.

Вот именно! И вдруг все кусочки, все обрывки, все осколки зашевелились, поползли друг к другу и стали складываться в четкую криминальную картинку. А если точнее — в цепочку, где все звенья плотно спаяны между собой.

Картина Малеева, которую очень мечтает заиметь западный бизнесмен Алтынский. Картина, по факту, принадлежит наследнице Малеева Олечке. Этой картиной почему-то заинтересовался какой-то шеф и привлек к ней внимание Игоряшки Петелина. Петелин привлекает своего «двоюрного» брата Ростика. Они собираются похитить эту картину и передать ее Алтынскому. За огромные деньги.

Это все ясно. А вот далее: родители Ольги уезжают куда-то в Европу по турпутевкам и исчезают без следа. Тут два вопроса: где они и зачем? Где они — на этот вопрос мне дать ответ не по силам. А вот зачем — тут можно кое-что предположить. Их отстранили от музея, чтобы легче было завладеть картиной. Обмануть девчонку, пусть и будущую балерину, гораздо проще, чем двоих взрослых людей. Тем более что эти люди (вместе с дочерью) проживали все это время в собственном доме, который совсем недавно стал Музеем им. Малеева.

А вот третий вопрос: кто такой шеф? А вот и четвертый: что нужно Мальвине от полковника милиции? А по сути — это первый вопрос.

…Тут мои размышления прервались естественным образом — наш электропоезд прибыл на платформу Малеевское.

Алешка подхватил свою сумку, в которой что-то бережно вез. Не давая в нее заглянуть.

Мы выскочили на платформу и помчались через рощу к поселку.

Вот и музей. Алешка давит кнопку, приплясывая от нетерпения. В доме слышится грозный лай. Дверь распахивается — на крыльце появляются стражи музея. Оба заспанные, как сурки.

В чем дело? — зевая, спрашивает Вася.

Нас Игорь Зиновьевич прислал, — говорю я солидным тоном.

Это действует. Бонифаций — он вроде как нештатный директор музея. На общественных началах. У музея, как говорит Бонифаций, нет еще статуса — он не государственный, не ведомственный и даже не районного масштаба. Поэтому денег у администрации хватило только на полусонного Васю и сигнализацию — на этом настояла культурная общественность района. Так что наш Бонифаций здесь в авторитете.

— А чего прислал-то? — Вася отпирает калитку.

Мы с Алешкой еще в роще договорились о своих действиях, согласовали их, так сказать. Поэтому Алешка сказал, доставая из сумки две книги:

Это новые экспонаты. Игорь Зиновьевич обнаружил их по месту прежней работы художника. Их нужно поставить на полку, будто они там всю жизнь стояли.

Становь, — махнул рукой Вася.

Он даже не взглянул на книги. И вряд ли удивился бы, прочитав на них названия: «Малыш и Карлсон» и «Пеппи Длинныйчулок». Самые любимые книги великого художника.

Мне, конечно, не очень нравился этот разговор в лживых тонах, но что поделать — справедливость должна восторжествовать. Иногда для этого приходится идти на обман.

В это время я чуть заметно приотворил калитку. Смышленый Абрек без слов понял меня и воспользовался моей «оплошностью» — сиганул одним прыжком за калитку и дунул по улице, задрав свой пушистый хвост залихватским кренделем.

— Держи его! — завопил я. — Абрек! Ко мне! Стоять! Место!

Вася бросился за ним. Я остался у калитки. Лешка исчез в доме. И появился на крыльце через тридцать секунд.

Через сорок секунд появился у калитки Вася, волоча за ошейник огорченного Абрека.

Тоже мне — гуляка! — обругал его Вася. — Иди домой. Поставили книги на полки? — Это он нас спросил. — Вот и мотайте. Повыпускали мне собак… В следующий раз сами будете ловить. Экспонаты!..

Мы-то уйдем, — съехидничал Алешка, — а к вам сегодня опять экскурсия приедет.

Абрек громко взвыл. Я повернулся к нему — нет, взвыл не он. Взвыл Вася.

— И чего они шляются? Телевизора у них, что ли, нет?

Знаем мы, чего у них нет и что им очень надо.

Мы вежливо попрощались с Васей и пошли к бабушке Свете и балерине Ольге. Они как будто ждали нас. Первой нас встретила Собачка своей пляской, второй нас встретила коза Зойка явным недоверием, а потом заойкала баба Света и улыбнулась Оля.