"Что случилось в зоопарке" - читать интересную книгу автора (Олби Эдвард)Эдвард Олби Что случилось в зоопаркеДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦАПитер лет сорока с небольшим, не толстый и не худой, не красавец и не урод. На нем костюм из твида и очки в роговой оправе. Курит трубку. И хотя он, так сказать, уже входит в средний возраст, стиль его одежды и манера себя держать почти юношеские. Джерри лет под сорок, одет не столько бедно, сколько неряшливо. Когда-то подтянутая, мускулистая фигура начинает обрастать жирком. Сейчас его нельзя назвать красивым, но следы былой привлекательности видны еще довольно ясно. Тяжелая походка, вялость движений объясняются не распущенностью; если присмотреться внимательнее, видно, что этот человек безмерно устал. Джерри. Я сейчас был в зоопарке. Я говорю, я только что был в зоопарке. МИСТЕР, Я БЫЛ В ЗООПАРКЕ! Питер. А?.. Что?.. Простите, это вы мне?.. Джерри. Я был в зоопарке, потом шел пешком, пока вот не очутился здесь. Скажите, я шел на север? Питер Джерри Питер. Это? Да… Да, конечно. Джерри. А это что за улица, что ее пересекает? Вон та, направо? Питер. Вон та? О, это Семьдесят четвертая. Джерри. А зоопарк возле Шестьдесят пятой, значит, я шел на север. Питер Джерри. Добрый старый север. Питер Джерри Питер. Я… Ну да, не прямо на север. Так сказать, в северном направлении. Джерри Питер Джерри. Правильно, сэр. Вернее всего, вы получите рак во рту и вам придется вставить такую штуку, какая была у Фрейда после того, как ему удалили полчелюсти. Как они называются, эти штуки? Питер Джерри. Именно! Протез. Вы образованный человек, не правда ли? Вы случайно не врач? Питер. Нет, просто я об этом где-то читал. Кажется, в журнале «Тайм». Джерри. По-моему, журнал «Тайм» не для болванов. Питер. По-моему, тоже. Джерри Питер Джерри. Терпеть не могу западную часть парка. Питер. Да? Джерри Питер. А! Джерри Питер Джерри. Я вижу, вам не хочется. Питер Джерри. Не стоит, раз вам не хочется. Питер Джерри. Это, как его… Сегодня славный денек. Питер Джерри. А я был в зоопарке. Питер. Да, кажется, вы уже говорили… не правда ли? Джерри. Завтра вы об этом прочтете в газетах, если вечером не увидите по телевизору. У вас, наверное, есть телевизор? Питер. Даже два — один для детей. Джерри. Вы женаты? Питер Джерри. Нигде, слава богу, не сказано, что это обязательно. Питер. Да… это конечно… Джерри. Значит, у вас есть жена. Питер Джерри. И у вас есть дети! Питер. Да. Двое. Джерри. Мальчики? Питер. Нет, девочки… обе — девочки. Джерри. Но вам хотелось мальчиков. Питер. Ну… естественно, каждому человеку хочется иметь сына, но… Джерри Питер Джерри. И больше вы не собираетесь иметь детей? Питер Джерри. Может, по тому, как вы кладете ногу на ногу, да еще что-то в вашем голосе. А может быть, случайно догадался. Жена не хочет, да? Питер Поняли? Что ж, это верно. У нас не будет больше детей. Джерри Питер Джерри. Ну… Что же еще? Питер. А что это вы говорили насчет зоопарка… что я об этом прочту или увижу?.. Джерри. Я вам после скажу. Вы не сердитесь, что я вас расспрашиваю? Питер. О, нисколько. Джерри. Знаете, почему я к вам пристаю? Мне редко приходится разговаривать с людьми, разве только скажешь: дайте кружку пива, или: где тут уборная, или: когда начинается сеанс, или: не давай волю рукам, приятель, — ну и так далее. В общем, сами знаете. Питер. Честно говоря, не знаю. Джерри. Но иногда хочется поговорить с человеком — поговорить по-настоящему; хочется узнать о нем все… Питер Джерри. В такой насквозь солнечный воскресный день лучше нет, чем поговорить с порядочным женатым человеком, у которого есть две дочки и… э-э… собака? Нет? Две собаки? Гм. Совсем нет собак? Ну, это странно! Насколько я понимаю, вы должны любить животных. Кошка? Кошки! Но не может быть, чтобы это вы по своей воле… Жена и дочки? Любопытно, а еще что-нибудь у вас есть? Питер Джерри. Птицы. Питер. Они живут в клетке, в комнате у моих девочек. Джерри. Они чем-нибудь болеют?.. Птицы то есть. Питер. Не думаю. Джерри. Очень жаль. А то вы могли бы выпустить их из клетки, кошки их сожрали бы и тогда, может быть, и подохли. Ну, что же еще? Что вы делаете, чтобы прокормить всю эту ораву? Питер. Я… э-э… я служу в… в одном небольшом издательстве. Мы… э-э… мы издаем учебники. Джерри. Что же, это очень мило. Очень мило. Сколько вы зарабатываете? Питер Джерри. Да бросьте вы. Говорите. Питер. Ну что ж, я зарабатываю полторы тысячи в месяц, но никогда не ношу с собой больше сорока долларов… так что… если вы… если вы бандит… ха-ха-ха! Джерри Ох, слушайте, я не намерен вас грабить и не собираюсь похищать ваших попугаев, ваших кошек и ваших дочерей. Питер Джерри. Ну вот видите, не так уж было трудно сказать. Питер. Понимаете, это не потому, что я… м-м… дело в том, что вы даже не разговариваете со мной, вы просто меня… э-э… будто допрашиваете. А я… вообще-то я человек… гм… сдержанный. Почему вы стоите? Джерри. Сейчас я немного похожу, потом сяду. Питер. Что? Чьего лица? Слушайте, это вы опять о зоопарке? Джерри Питер. Да о зоопарке же. Вы опять о зоопарке? Джерри. О каком зоопарке? Питер. Вы же несколько раз заговаривали о зоопарке. Джерри Питер. Знаете, уважаемый, я… Джерри. Пожалуйста, без «уважаемых». Питер Джерри. А когда вы растеряны, вы становитесь фамильярным? Питер. Я… Я иногда не очень умею выражать свои мысли. Джерри Питер. Нет, что вы. Джерри. Ладно. Кто ваши любимые писатели? Бодлер и Маркенд? Питер Джерри. Бросьте. Питер. Я… впрочем, прошу прощения. Джерри. Знаете, что я сделал перед тем, как пойти в зоопарк? Я прошел пешком всю Пятую авеню от Вашингтон-сквер — всю дорогу пешком. Питер. О, вы живете в Гринич Виллидже! Джерри. Нет, я там не живу. Я доехал до Виллиджа на метро, чтобы оттуда по Пятой авеню дойти до зоопарка. Иногда человек должен сделать большой крюк в сторону, чтобы верным и кратчайшим путем вернуться назад. Порой это просто необходимо. Питер Джерри. Вы что хотите? Сделать все на свете удобопонятным? Навести порядок? Разложить все по полочкам? Ну что ж, могу вам рассказать. Я живу в старом четырехэтажном доме, где сдаются комнаты. Я живу на последнем этаже, мое окно выходит во двор, на западную сторону. Это смехотворно тесная каморка, вместо одной стены там дощатая перегородка, эта перегородка отделяет мою каморку от другой смехотворно маленькой каморки; наверно, когда-то вместо этих двух была одна комнатенка, маленькая, но не настолько смехотворно. За перегородкой живет чернокожий педик, который всегда держит дверь настежь, ну, в общем, не всегда, но ВСЕГДА, когда он выщипывает себе брови, что он делает с буддийской сосредоточенностью. У него гнилые зубы, и притом редкие, и он ходит в японском кимоно, тоже очень реденьком; в этом кимоно он бегает на лестницу в клозет и обратно, и это бывает очень часто. То есть он часто ходит в клозет. Ко мне он никогда не пристает и никого не приводит в свою каморку. Он выщипывает себе брови, носит кимоно и ходит в клозет, вот и все. На моем этаже есть еще две комнаты окнами на улицу; те, кажется, чуть побольше, но тоже крохотные. В одной живет семья пуэрториканцев: муж, жена и куча детей, сколько именно, я так и не знаю. Там всегда крик и гам. Во второй комнате тоже кто-то живет, но я не знаю кто. Никогда не видел. Никогда. Питер Джерри Джерри. О да, это вам не квартира на Семьдесят четвертой улице. Но с другой стороны, у меня же нет одной жены, двух дочек, двух кошек и двух попугайчиков. Что у меня есть? Бритва и мыльница, кое-какая одежонка, электроплитка, которую в этом доме не разрешается держать, консервный нож — такой, знаете, с ключом; нож, пара вилок и пара ложек, столовая и чайная, три тарелки, чашка с блюдцем, стакан, две рамки для фотографий, обе пустые, восемь-девять книжек, колода порнографических карт, древняя пишущая машинка, которая пишет только заглавные буквы, и маленький ящичек-сейф без замка, в котором лежат… что? Камешки! Морские голыши, которые я собирал па берегу еще ребенком. А под ними… как под прессом… кое-какие письма… «пожалуйстные» письма… пожалуйста, не делай того-то и того-то и, пожалуйста, сделай наконец то-то и то-то. И «когдашние» письма тоже. Когда же ты напишешь? Когда ты придешь? Когда?.. Эти письма более поздние. Питер Джерри. Что же тут объяснять? Разве не ясно? У меня нет никого, чьи фотографии я мог бы вставить. Питер. Но ваши родители… быть может, какая-то женщина… Джерри. Вы очень умилительный человек и обладаете завидной наивностью. Но моя дорогая мамочка и мой дорогой папочка померли… понятно? Я горюю по ним… ей-богу. Но… Они доигрывают свой водевильчик уже на небесах, и я не знаю, почему я должен смотреть на них, чистеньких и прилизанных, в рамках. Моя дорогая мамочка сбежала от папочки, когда мне было десять с половиной лет; пустилась в адюльтерное турне по всем нашим южным штатам… Эта прогулочка длилась целый год… и среди других, очень многих ее привязанностей самой главной и неизменной было чистое виски. Во всяком случае, так уверял меня дорогой папочка, когда съездил на юг и вернулся… привез ее в гробу. Дорогая мамочка отдала богу душу на какой-то свалке в Алабаме. Мы узнали об этом после рождества, перед Новым годом. Когда она испустила дух, так никому там и дела до нее не стало. Да и кто она была? Просто пьянчужка… Пьянчужка откуда-то с Севера. После этого дорогой папочка праздновал Новый год две недели подряд, потом спьяну угодил под автобус. Ну, как будто бы с семейкой все, да? Так нет, нашлась мамочкина сестрица. Она не распутничала и не утешалась бутылочкой. Я стал жить у нее, но, признаться, мало что о ней помню, разве только что она все делала сурово — и спала, и ела, и работала, и молилась. А в тот день, когда я окончил школу, она, представьте, вдруг окочурилась прямо на лестнице у своей и, можно сказать, моей квартиры. Ну прямо анекдот, не правда ли? Питер. Ах ты… ах ты… Джерри. Ах — кто?.. Но все это было давно, и уже не вызывает у меня никаких эмоций. Может, вы все же теперь поймете, почему я не вставил в рамки папочку и мамочку. Вас как зовут? Я и забыл спросить. Питер. Питер. Джерри. А я — Джерри. Питер Джерри Питер. Что они не дарили вам фотографий? Джерри. Нет. Что ни с одной я не встречался больше раза. Никогда. Я не мог спать… или, как это говорят, заниматься любовью, с женщиной больше одного раза… Одного, вот какое дело… Нет, постойте, целых полторы недели, когда мне было пятнадцать лет… и я сгорал от стыда, что еще не созрел как мужчина… Я гомосексуалистом стал, понятно? Педиком то есть… и гудели колокола, флаги плескались па ветру. Эти одиннадцать дней я встречался не меньше двух раз в день с сыном сторожа из парка… гречонком, который родился в один день со мной, только годом раньше. Наверно, я был очень влюблен в него… а может, просто в секс. Но то были совсем особые переживания. А теперь мне очень нравятся хорошенькие дамочки, очень. Но на час, не больше. Питер. Ну, это как раз очень просто… Джерри Питер Джерри. Ну ладно, ладно. Извините. Хорошо? Вы не сердитесь? Питер Джерри Питер Джерри. Не сомневаюсь. Питер. Да, было такое дело. Джерри. А перед женитьбой вы ее выбросили. Питер. Ну, боже мой, конечно, когда я стал взрослым, они мне были не нужны. Джерри. Серьезно? Питер Джерри. Да? Ну и не говорите. Тем более что я не намерен копаться в вашей взрослой половине жизни и ее трудностях; я просто хотел показать разницу между порнографическими картами в отроческом и зрелом возрасте. Мальчишке эти карты служат заменой практического опыта, а взрослому практический опыт заменяет фантазию. Но вас, кажется, больше интересует, что случилось в зоопарке. Питер Джерри. Я вам расскажу, почему я пошел в… ладно, я вам кое-что расскажу. Так вот, я живу на четвертом этаже, я вам уже говорил. Очевидно, в этом доме с каждым этажом вниз комнаты становятся лучше. Я не знаю, конечно, так мне кажется. Я не знаю никого с третьего и второго этажа. А нет, постойте. Знаю, что на третьем этаже живет какая-то женщина. Знаю потому, что она все время плачет. Когда бы я ни прошел мимо ее двери, я всегда слышу ее плач — негромкий, но… очень отчетливый. Да, очень отчетливый. Но я, собственно, не о ней, а о собаке и о хозяйке дома… Я не люблю грубо отзываться о людях, но наша хозяйка — это жирная, безобразная, глупая, грязная, злобная, вечно пьяная груда мяса. Вы, должно быть, заметили: я избегаю крепких слов, поэтому не могу описать ее как следует. Питер. Вы ее описали довольно… ярко. Джерри. Мерси. Ну так вот, у нее есть собака — я вам расскажу и про собаку; и эта скверная баба со своей собакой сторожит мое жилье. Она вечно торчит внизу у лестницы и следит, чтобы я ничего не таскал в дом и никого не приводил, а к вечеру, когда она высосет свою обеденную пинту лимонного джина, она останавливает меня в подъезде, хватает за полу или за рукав, норовит затиснуть в угол и наваливается всем своим мерзким телом, чтоб я не препятствовал ей говорить. Запах от нее… Вы себе не представляете… и где-то в уголке ее птичьего мозга, развитого лишь настолько, чтобы она могла есть, пить и испражняться, где-то там шевелится гнусненькая пародия на страсть. И вот я, Питер, я и есть предмет ее потной похоти. Питер. Это отвратительно. Ужасно… Джерри. Но я придумал, как ее отваживать. Когда она пристает ко мне, когда она ко мне прижимается и заманивает в свою комнату, я говорю: любовь моя, да разве вчерашнего и позавчерашнего тебе мало? Она пыжится, стараясь вспомнить, щурит свои крохотные гляделки, покачивается, и тут, Питер… тут мне кажется, что в этом истерзанном доме я делаю хоть одно доброе дело… ее немыслимая рожа расплывается в блаженной улыбке, она хихикает и постанывает, думая о вчерашнем и позавчерашнем, она вспоминает то, чего не было. Потом она зовет собаку, это черное чудовище, и уходит к себе. И я спасен до следующей встречи. Питер. Это… это невероятно. Просто не верится, что такое бывает в жизни… Джерри Питер Джерри. А факты проще считать выдумкой. Вы правы, Питер. Так вот, я хотел про собаку… Питер Джерри. Не уходите. Вы ведь еще не уходите? Питер. М-м… да нет, пожалуй. Джерри Питер Джерри. Не хотите — не слушайте. Вас никто тут не держит, имейте это в виду. Питер Джерри. Знаете? Ну и хорошо. Значит, так. Спокойно, Питер, сидите и слушайте. На другой день я купил целый кулек бутербродов с котлетами, непережаренными, без кетчупа, без лука. По пути домой хлеб я выкинул, а котлеты оставил. Я приоткрыл дверь — он уже меня ждет в подъезде. Примеривается. И рычит. Я осторожненько вошел, вынул котлеты из кулька и положил шагах в десяти от пса. Вот так. Он перестал рычать, принюхался и двинулся к котлетам, сначала медленно, потом побыстрее. Дошел, остановился, поглядел на меня. Я ему улыбнулся, так, знаете, заискивающе. Он опустил морду, понюхал и вдруг — гам! — набросился на котлеты. Как будто в жизни ничего не ел, кроме тухлых очистков. Наверно, так и было. Мне думается, хозяйка тоже питается только тухлятиной. Ну вот. Он вмиг сожрал котлеты, попробовал сожрать и бумагу, потом сел и улыбнулся. Даю слово, он улыбнулся; кошки ведь тоже улыбаются, я видел. И вдруг — раз! — как зарычит и как кинется на меня. Но и тут он меня не догнал. Я вбежал к себе, бросился на кровать и опять стал думать о собаке. Сказать по правде, мне было очень обидно, и я разозлился. Шесть отличных котлет почти без свинины, со свининой они такие отвратные… Я был просто оскорблен. Но, поразмыслив, я решил попытаться еще. Понимаете, пес явно питал ко мне антипатию. И мне хотелось узнать, смогу я эту антипатию побороть или нет. Пять дней подряд я носил ему котлеты, и всегда повторялось одно и то же: зарычит, понюхает воздух, подойдет, поглядит, сожрет, гам-гам-гам, улыбнется, зарычит и — раз — на меня! Наша улица уже была усеяна ломтиками хлеба от бутербродов. Я был не столько возмущен, сколько оскорблен. И я решил его убить. Да не бойтесь вы. Мне это не удалось. В тот день, когда я решил убить пса, я купил только один бутерброд с котлетой и, как я думал, смертельную дозу крысиного яда. А когда я покупал котлету, я сказал продавцу, что хлеба не надо, и думал, что он ответит что-нибудь вроде: котлет без хлеба не отпускаем, или: что ж вы, с руки ее есть будете? Но нет, он любезно завернул котлету в вощеную бумагу и сказал: «Кошечке своей скормите?» Я хотел было сказать: нет, хочу отравить знакомого пса. Но «знакомый пес» — это как-то глупо, и я ответил, боюсь, что слишком громко и официально: «Да, скормлю своей кошечке». Люди вскинули на меня глаза. И вечно так — когда я хочу упростить дело, люди вскидывают на меня глаза. Но правда, обошлось без усмешечек и всяких там острот. Так. По дороге домой я размял котлету в руках и перемешал с крысиным ядом. Мне было и грустно и противно. Открываю дверь, вижу, сидит это чудище, ждет подачки, а потом на меня кинется. Он, бедняга, так и не сообразил, что, пока оп будет улыбаться, я всегда успею удрать. Ну, положил я отравленную котлету, стал на лестницу и жду. Бедный пес вмиг ее проглотил, улыбнулся и раз! — ко мне. Но я, как всегда, ринулся наверх, и он меня, как всегда, не догнал. А ПОТОМ ПЕС СИЛЬНО ЗАБОЛЕЛ! Я догадался потому, что он больше меня не подстерегал, а хозяйка вдруг протрезвела. В тот же вечер она остановила меня у лестницы и сообщила, что ее песика бог вот-вот возьмет к себе. Она даже забыла про свое гнусное вожделенье и в первый раз широко открыла глаза. А глаза у нее оказались совсем как у собаки. Она хныкала и умоляла меня помолиться за бедную собачку. Я хотел было сказать: мадам, если уж мелиться, так за моего соседа в кимоно, за семью пуэрториканцев, за человека в комнатке напротив, которого я никогда не видел, за женщину, которая всегда плачет за дверью, и за всех людей в таких домах, как этот… но я, мадам, не умею молиться. Но… чтобы упростить дело… я сказал, что помолюсь. Она вскинула на меня глаза. И вдруг сказала, что я все вру и, наверно, хочу, чтобы собачка околела. А я ответил, что вовсе этого не хочу, и это была правда. Я хотел, чтобы пес выжил, и не только потому, что я его отравил. Откровенно говоря, боюсь, я этого хотел, чтобы посмотреть, как он будет ко мне относиться. Вы только поймите меня, Питер, это важно. Поверьте — ОЧЕНЬ ВАЖНО. Мы должны знать результаты наших поступков. Ну, так или иначе, а пес выздоровел, и хозяйку опять потянуло на джин — все стало как прежде. После того как она сказала, что ему лучше, я вечером шел домой из киношки, где смотрел картину, которую уже видел… а может, она просто ничем не отличалась от тех, что я уже видел… Я шел и так надеялся, что пес меня ждет… Я был… как бы это сказать… одержим?., заворожен?.. Нет, не то… мне до боли в сердце не терпелось встретиться со своим другом снова. Да, Питер, со своим другом. Именно так. Мне до боли в сердце не терпелось встретиться с моим другом псом. Я вошел в дверь и, уже не осторожничая, прошел до лестницы. Он уже был там… и смотрел на меня. Я остановился. Он смотрел на меня, а я на него. Кажется… кажется, мы стояли так очень долго… словно истуканы… и глядели друг на друга. Я глядел на него дольше, чем он на меня. Собака вообще не может долго выдержать человеческий взгляд. Но за эти двадцать секунд или два часа, что мы смотрели друг другу в глаза, между нами возник контакт. Вот этого-то я и хотел: я любил пса и хотел, чтобы он полюбил меня. Я пытался полюбить и пытался убить; и то и другое в отдельности не удалось. Я надеялся… сам не знаю почему, я ждал, что собака поймет… Дело в том, дело в том, что… с собакой… Да, именно с собакой. С собакой. Мне показалось, что это вполне разумная мысль. Как известно, человек — лучший друг собаки. Так вот, мы с этим псом глядели друг на друга, я дольше, чем он. И с тех пор так и пошло. Каждый раз, встречаясь, мы с ним застывали на месте. Мы смотрели друг на друга грустно и чуть-чуть подозрительно, а затем изображали равнодушие. Каждый спокойно проходил мимо другого; мы уже понимали друг друга. Это очень грустно, но согласитесь, все-таки это было взаимопонимание. Мы много раз пытались общаться, но ничего не вышло. Пес возвращался к куче гнилых отбросов, а я беспрепятственно шел к себе. Я понял, что доброта и жестокость, сами по себе и отдельно одно от другого, ни к чему не приводят; и я понял, что в сочетании, одновременно они учат чувствовать. Но какой от этого толк? Мы с псом пришли к компромиссу, к своего рода сделке. Мы друг друга не любим, но и не обижаем, потому что не пытаемся понять. И вот скажите, то, что я кормил собаку, можно считать проявлением любви? А может, старанья пса укусить меня были тоже проявлением любви? Но если нам не дано понять друг друга, так зачем мы вообще придумали слово «любовь»? Это конец Истории о Джерри и собаке. Ну что, Питер? Давайте, давайте, Питер, скажите свое мнение. Питер Джерри. А что, нельзя? Питер. Я НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛ! Джерри Питер. Нет, правда! Правда! Джерри Питер. НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ СЛУШАТЬ! Я не понимаю ни вас, ни вашей хозяйки, ни ее собаки… Джерри. Ее собаки! Я думал, это моя собака… Нет. Нет, вы правы. Это ее собака. Питер. Я… Простите, я не хотел… Джерри. Ерунда. Бросьте. Вы, наверно, не знаете, как от меня отвязаться. Питер Джерри. А вы шутник. Питер Джерри. Питер, я вам испортил настроение? Питер. Должен признаться, я это время рассчитывал провести иначе. Джерри. То есть я но тот, кого вы ждали. Питер. Я никого не ждал. Джерри. Я так и думал. Но я здесь и пока не собираюсь уходить. Питер Джерри. Посидите еще. Питер. Мне, право, нужно идти; видите ли… Джерри Питер Джерри. Да ну, ерунда. Питер. Ох, ха-ха-ха! Я должен идти… ха-ха-ха-ха. Ну перестаньте же, ха-ха-ха. Попугайчики… ха-ха-ха… то есть жена уже ждет с обедом. Ха-ха! А эти… как их… дочери накрывают на стол… Перестаньте же, довольно… Ха-ха… Джерри. Питер! Питер. Ха-ха-ха! Что? Что? Джерри. Послушайте-ка. Питер. О, хо-хо! Что… что такое, Джерри? Джерри Питер. Где? Ха-ха-ха! А, да, в зоопарке. Но сейчас у меня дома свой зоопарк, ха-ха-ха… попугайчики приготовили обед, а эти самые… ха-ха… кошки… Джерри Питер. Да. Да, непременно, расскажите, что случилось в зоопарке. Ох, не знаю, что эю со мной. Джерри. Вы сейчас узнаете, что случилось в зоопарке, но сначала я скажу, зачем я туда попал. Я пошел присмотреться, как люди ведут себя с животными и как животные ведут себя друг с другом и с людьми тоже. Конечно, конечно, это весьма приблизительно, так как все они отгорожены решетками, животные от животных, и все животные — от людей. Но что вы хотите, это ведь зоопарк. Питер Джерри Питер Джерри. Сегодня жарко, и вонь там была порядочная, толпы народа, продавцы воздушных шаров и мороженого, тюлени ревут, птицы гомонят… Питер Джерри. Как раз кормили львов, и в клетку к одному льву вошел сторож. Питер Джерри. Хотите знать, что было дальше? Питер Джерри Питер. Прекратите! Что с вами? Джерри. Болван, я же сумасшедший! Питер. Неостроумно. Джерри. Слушайте, Питер. Мне нужна эта скамья. Пересядьте вон на ту, и, если будете паинькой, я расскажу, что было дальше. Питер Джерри Питер Джерри. Я сказал, что я хочу сидеть один, и кончено. Идите на ту скамейку. Питер. Человек не может получить все, что хочет. Вы должны бы знать, это общее правило; человек может получить только часть того, что ему хочется, а всего получить "не может! Джерри Питер. Не смейте ругаться! Джерри. Вы растение! Лопух! Идите лягте на землю! Питер Джерри. Вы преувеличиваете. Питер. Все равно достаточно долго. Я терпел вас так долго, потому что вы казались… Словом, мне показалось, что вам нужно с кем-то поговорить. Джерри. О господи, вы мне до смерти надоели… убирайтесь прочь с моей скамейки. Питер. Это моя скамейка! Джерри Питер Убирайтесь, слышите? Прочь отсюда!.. Хулиган!.. Если вы не уйдете, я позову полисмена. Предупреждаю вас, я позову полисмена. Джерри Питер. ПОЛИЦИЯ! Предупреждаю, вас арестуют. Полиция! Я зову полицию! Чушь какая-то! Джерри. Еще бы не чушь: взрослый человек вопит, зовет полицию среди бела дня в парке, где никто его не трогает. Если б какой полисмен и забрел в эту сторону, он, наверно, решил бы, что вы спятили. Питер Джерри. Ну что ж, сейчас я, как говорится, открою вам глаза. На вашей драгоценной скамейке сижу я, и вам больше не владеть ею в одиночку. Питер Джерри Питер. Убирайтесь! Джерри. И не подумаю. Питер. Последний раз предупреждаю! Джерри. Знали бы, какой у вас сейчас дурацкий вид! Питер Джерри. А почему? У вас есть все, что вам нужно, — и дом, и семья, и даже собственный маленький зоопарк. У вас есть все на свете, а теперь вам понадобилась еще и эта скамья. Разве за это борются люди? Скажите, Питер, вот эта скамейка, это дерево и железо — дело вашей чести? Самое главное, за что вы ведете борьбу? Какой абсурд! Питер. Абсурд? Послушайте. Я не собираюсь рассуждать с вами о чести и ничего не желаю объяснять. Кроме того, это вовсе не дело чести, а даже если и так, вы все равно не поймете. Джерри Питер. Ну, опять завели! Вам-то, во всяком случае, эта скамейка не нужна. Это уж наверняка. Джерри. Нет, как раз нужна. Питер Джерри. Тогда деритесь за нее. Защищайте себя и свою скамью. Питер. Вы меня сами на это толкаете. Вставайте, будем драться. Джерри. По-мужски? Питер Джерри. А знаете, я даже начинаю вас уважать… Вы, конечно, растение, и довольно глупое… Питер. Прекратите, слышите? Джерри. …но вы не лишены достоинства, Питер, и это меня даже удивляет… Питер. Прекратите! Джерри Питер Джерри. Берите. Пусть нож будет у вас, так мы немножко сравняемся силами. Питер Джерри Питер Джерри Питер Джерри Питер Джерри Ох, Питер, я так боялся, что я тебя спугну… Питер Джерри. Ты лучше иди. Кто-нибудь может прийти, ты ведь не хочешь, чтобы тебя здесь застали? Питер Джерри Стой… стой, Питер. Книгу возьми… книгу. Вот, на твоей скамье… нет, теперь на моей… Иди… возьми книгу. Скорей же… скорей. Правильно. А теперь удирай. Удирай… Питер Джерри |
||
|