"Следы на снегу" - читать интересную книгу автора (Моуэт Фарли)

О людях канадского Севера (предисловие)

Помните, как на школьных уроках географии в ответ на вопрос учителя мы перечисляли страны, с которыми граничит Советский Союз? Начинали обычно с севера — с Норвегии, потом шла Финляндия — и дальше против часовой стрелки, пока не возвращались снова на север, только в другом углу карты: «…и, наконец, с США, штатом Аляска, через Берингов пролив».

Но одна страна, с которой СССР тоже граничит, в школьных учебниках в числе наших соседей обычно не фигурирует. Дело в том, что наша граница с любой другой соседней страной — это какая-то линия. Длинная ли, короткая ли, пусть даже условная, проведенная по морю, как граница с США, но линия. А вот с этой страной мы «граничим» в одной географической точке.

Эта страна — Канада, а эта точка — Северный полюс. Крупнейший политический деятель Канады Пьер Трюдо, занимавший пост премьер-министра страны в течение пятнадцати лет, неоднократно подчеркивал добрососедский характер отношений между Канадой и его «соседом через Северный полюс» — Советским Союзом. Общественно-политический журнал, знакомящий канадцев с жизнью советских людей, который издает в Канаде прогрессивный писатель Дайсон Картер, так и назван — «Северные соседи».

Мы с канадцами — соседи, и наши интересы к Северу, к его природе, ресурсам, методам их освоения и — может быть, это самое главное — к людям, обживающим огромные суровые пространства, имеют много общего. Канадские ученые-североведы внимательно изучают советский опыт освоения и заселения Севера и в большинстве считают этот опыт позитивным и поучительным. Канадские солидные научные журналы по Северу, такие, как журнал «Маск Окс», охотно предоставляют свои страницы для статей советских ученых.

Мы со своей стороны не скрываем нашего интереса к канадскому опыту освоения Севера. Этот интерес обусловлен естественным при решении часто сходных технико-экономических задач стремлением поделиться своими достижениями друг с другом.

В ногу с научным, практическим интересом к Северу идет и любознательность широкой общественности — интерес, так сказать, художественный (философы скажут, что это вещи взаимообусловленные). Книги о Севере, в том числе и Зарубежном, расходятся в наших книжных магазинах с необычайной быстротой.

Когда, вернувшись из путешествия по Канаде, автор этих строк выступал (по приглашению общества «Знание») с циклом лекций о «нашем северном соседе», добрую половину заданных слушателями вопросов составили вопросы о канадском Севере, о жизни эскимосов и индейцев. С другой стороны, едва ли не три четверти вопросов, которые задавали студенты канадских университетов, где мне довелось читать лекции, — от столичного Карлтонского до Шикутими на северо-востоке и Саскачеванского в прериях канадского Запада, — были вопросами о причинах столь очевидных достижений СССР в области освоения Севера, о том, как нам удалось создать на Севере города, подобные Норильску (посетив который, канадский премьер-министр назвал его «одним из современных чудес света»), а больше всего — о жизни коренных народов советского Севера и (цитирую одну из записок) «каким образом, участвуя в управлении и промышленном освоении своего края, они смогли сохранить свою национальную самобытность?».

Недаром канадская прогрессивная общественность, в том числе и студенческая молодежь, давно «опознала» и полюбила Фарли Моуэта, писателя безусловно честного, страстного, влюбленного в Природу вообще, а в природу Севера, где она сохранила свою изначальную чистоту, в особенности; в человека вообще, а в человека Севера, который, как считает Моуэт, смог еще сохранить свою природную «чистоту» и жизнь в гармонии с Природой, в особенности. Автор многих правдивых и поэтому горьких книг о поругании (капиталистической «цивилизацией») девственной природы, а главное — человеческой и человечной природы людей Севера, он одним из первых открыл на это глаза многим «благонамеренным и благоуспокоенным» канадцам. Его читают, ему верят.

Известный в Канаде как яростный обличитель всяческого, в том числе самого «цивилизованного», варварства, Фарли Моуэт при этом не мрачный апокалиптический пророк, не «сосуд скорбей человеческих» и не мягкотелый, абстрактный альтруист — нет, его даже называют индивидуалистом, но его «индивидуализм» — это скорее уверенность в себе человека, отстаивающего свои принципы, то самое горьковское «добро с кулаками», которое сродни «индивидуализму» Джека Лондона, Хемингуэя, Маяковского. И подобно Маяковскому Моуэт мог бы сказать о себе: «На хорошее и мне не жалко слов!» Когда Моуэт пишет о «хорошем», перед нами встает веселый, доброжелательный, а порой даже немного сентиментальный человек, и строки его полны то подлинной лирики, то доброго, чисто канадского юмора (в лучших традициях его знаменитого земляка — юмориста Стивена Ликока).

В 1966–1969 годах Фарли Моуэт предпринял два путешествия по Советской Сибири. В сумме, по собственным подсчетам, он проехал по Сибири 46 тысяч километров, исколесив (используя и «бесколесные» средства транспорта — от реактивного лайнера до собачьей упряжки) ее во всех направлениях, от Новосибирска до Магадана и от Байкала до поселка Черский на берегу Ледовитого океана. Он побывал на гигантских предприятиях и в оленеводческих бригадах, беседовал с людьми всевозможных возрастов, профессий и национальностей. Особый интерес он проявлял к жизни коренных народов советского Севера и имел возможность познакомиться с самыми различными ее сторонами, как всегда, внутренне готовый «все разоблачить». И действительно, написал очередную разоблачительную книгу — «Мое открытие Сибири». В этой, на мой взгляд, лучшей из всех написанных об СССР иностранными авторами книге Моуэт разоблачает, по его собственному выражению, «почти невероятную нищету информации на Западе о другой половине арктического мира», не говоря уж о тех время от времени публикуемых в западной прессе россказнях о Советской Сибири, которые просто противно повторять.

Рассказав о сибирских городах, заводах, стройках, встречах с новыми друзьями, среди которых самым близким ему стал известный советский писатель Юрий Рытхэу, Моуэт делает вывод: «Неоспоримо одно: свершения советских людей в Сибири несравненны по великолепию замысла и исполнения!» И, верный себе, заключает книгу размышлениями о том, что считает самым важным, — о судьбе коренных северян: «…некогда забытые народы при Советской власти получили возможность не только выжить как сильный и жизнеспособный элемент общества, но и сохранить свое глубокое и утонченное самосознание людей, связанных с природой. Их корни не были нарушены. Они остаются гордой и неотъемлемой частью природного цикла жизни».

Знакомством с этой книгой Моуэта по крайней мере отчасти объяснялись тот самый упомянутый выше доброжелательный тон вопросов канадских студентов и их относительная осведомленность о реальном положении дел на советском Севере (как тогда выяснилось, большинство из них читали «Мое открытие Сибири». Впрочем, это были студенты североведческих специальностей). Таков авторитет писателя, обаяние его документальной прозы… О нет, — как сухо звучит! — его то гневно-публицистических, то изящно-остроумных, то поэтических, но всегда высокоинформативных и правдивых книг.

Перед нами уже седьмая издаваемая в СССР в переводе на русский язык книга Фарли Моуэта. Точнее, это две книги под одной обложкой. Первая, можно сказать, написана Моуэтом «в соавторстве» (только соавторов разделяют два века), вторая — сборник из восьми очень разноплановых новелл самого Фарли Моуэта от «стихотворения в прозе» «Снег» и двух исторических легенд до публицистически заостренной «Мрачной одиссеи Сузи», раскрывающей современное положение канадских эскимосов. Все они в сущности объединены одной целью: показать читателю особенности мировосприятия коренных жителей Севера — индейцев и эскимосов, помочь понять их сейчас, обратившись к прошлому этих народов (перефразируя слова Экзюпери «все мы родом из детства», можно сказать, что «все народы — из своего прошлого», когда сложились их национальные особенности и традиции). И при этом можно утверждать, что все, о чем здесь пишет Моуэт, в конечном счете нацелено на современность — это его слово, слово художника, в нынешней всеканадской дискуссии об острейших проблемах коренного населения страны.

Большинство новелл Моуэта «прозрачны» и говорят сами за себя; некоторые уместные примечания или разъяснения не вполне известных советскому читателю реалий в силу их разноплановости мы сочли предпочтительным поместить в конце книги в виде комментариев. Что же касается «Путешествия на Коппермайн» — обработанных Фарли Моуэтом дневников английского колониального чиновника Сэмюэла Хирна — моряка, офицера, мехоторговца — и при этом выдающегося путешественника, то о нем необходимо с самого начала сделать несколько предварительных замечаний.

Моуэт пересказывает дневники Хирна, но делает это с присущей ему деликатностью и уважением к образу мысли другого человека. Моуэт не раз и в других книгах высказывал свое преклонение перед упорством и стойкостью Хирна — «Марко Поло Бесплодных земель», как он характеризует Хирна в книге «Канадский Север». Он старается не вставать между Хирном и читателем, не вкладывать в его уста свои мысли. Но Хирн — это не Моуэт, это дитя своего века (и к тому же «весьма молодое»: когда он отправился в путешествие на Коппермайн, ему было лишь 24 года), его мировоззрение — продукт идей, господствующих в ту эпоху в соответствующих социальных слоях. Поэтому в дневниках Хирна нередко сквозят европоцентризм (абсолютно не присущий Моуэту), нежелание понять индейцев, пренебрежительное отношение к их обычаям и чувство расового превосходства, присущее «белым» колонизаторам.

Я умышленно помещаю слово «белый» в кавычки, поскольку оно совершенно лишено смысла как термин, противопоставляющий лиц европейского происхождения индейцам и эскимосам.

Прежде всего хотелось бы — специально для тех, кто принимает устаревшее и некорректное выражение «краснокожий индеец» в его буквальном смысле, — пояснить, что краснокожих людей в природе не существует. За исключением, пожалуй, наиболее ревностных поклонников русской бани, у которых кожа имеет такой цвет некоторое время после выхода из парной. Кожа индейцев не красная и не имеет «красноватого оттенка» (как довелось мне читать в какой-то книжке. Ее автор явно не знал происхождения вышеупомянутого «термина» и предпочел выразиться осторожно), а такая же, как и у европейцев. «Краснокожими» индейцев назвали вследствие обычая раскрашивать лицо и тело красной охрой, бытовавшего у некоторых племен Атлантического побережья — первых, с которыми познакомились европейцы. Кстати, у какого-то из этих полудиких племен европейцы переняли и варварский обычай скальпирования, абсолютно неизвестный большинству индейских народов; европейцы же и разнесли его по Северо-Американскому континенту, назначая плату за скальпы индейцев непокорных племен — и предварительно разъясняя представителям племен дружественных, что значит «снять скальп»! Итак, определение «краснокожий» — такой же пережиток первоначального недоразумения, как и само слово «индеец» (первооткрыватели приняли Америку за часть Индии).

Хотите знать, какого цвета кожи индейцы и эскимосы? Отправьтесь на два года в тундру пасти оленей или хотя бы месяца на четыре в геологическую партию, а вернувшись, посмотритесь в зеркало — вот такого! Это нельзя заменить курортным загаром: тут кроме солнца нужен и ветер, хорошо также «помогают» комары или бьющий в лицо снег. А если вы откажетесь от этого эксперимента, то останетесь таким же «бледнолицым», каким выглядит и долго живущий в большом городе индеец. Чуть светлее или чуть смуглее — кто как!

Откуда же взялось понятие «белый»? Происхождение его — классовое, оно возникло одновременно с развитием работорговли черными (африканскими) невольниками, когда белых рабов уже давно не стало. Возникшее таким образом противопоставление «белых» (не подлежащих рабскому статусу) «цветным» (порабощение которых христианская мораль допускала) быстро потеряло свой «физический смысл»; «цветными» стали называть не только действительно темнокожих африканцев, но и представителей других народов, которых европейским колонизаторам удавалось поработить и считать «хуже себя». (Между прочим, из одного рассказа Джека Лондона следует, что во времена «золотой лихорадки» на Клондайке некоторые кичливые англосаксы считали «небелыми», в числе других бедняков-иммигрантов, даже белокурых шведов.) Интересно, что в античном мире, когда статус свободного или раба не зависел от цвета кожи, не было понятия «белый» и «цветной»: так, римляне обвиняли своих врагов — гуннов во всех смертных грехах, но им и в голову не приходило отнести этот монголоидный народ к «цветной», или «низшей», расе. Расизм зародился одновременно с капитализмом.

И эскимосы, и индейцы относятся к большой монголоидной расе, но к различным ее ветвям — соответственно к арктической и американской. Эта раса отличается от европеоидной не цветом кожи (термин «желтая раса» давно осужден наукой как неверный: японцы, например, большинство которых проживает в городах, имеют такой же цвет кожи, как и европейцы, и даже оголтелые расисты ЮАР не рискнули занести их в свой список «небелых» народов), а главным образом наличием эпикантуса — так называемой «монгольской складки» века, некоторыми особенностями сложения, формы черепа и волосяного покрова. Причем индейцы, пришедшие в Америку через существовавший тогда на месте нынешнего Берингова пролива сухопутный «мост», покидали Азию несколькими «волнами» 20–30 тысяч лет назад, в эпоху позднего палеолита и мезолита, когда основные расовые черты монголоидов сформировались еще не полностью. Отсюда — слабое развитие эпикантуса, редкий для монголоидов «орлиный» нос. Северные индейцы атапаски, представители предпоследней волны переселенцев из Азии (последними были эскимосы), имеют заметно более выраженные монголоидные черты, чем, например, ирокезы или южноамериканские индейцы.

Языки индейцев относятся к различным языковым семьям, не родственным между собой и не имеющим «родственников» в Старом Свете. И лишь относительно семьи надене, в которую входят языки атапасков и их соседей тлинкитов и хайда, некоторыми учеными высказано предположение о ее родстве с китайско-тибетской семьей языков.

В отличие от индейцев переселившиеся в Америку «всего» 5 тысяч лет назад эскимосы и родственные им алеуты выглядят как типичные монголоиды. Родственные между собой эскимосско-алеутские языки принято относить к так называемым палеоазиатским языкам, куда относят и языки чукотско-камчатских народностей, а также сибирских юкагиров, кетов и нивхов (впрочем, это объединение весьма условно и родство данных языков и групп друг с другом не установлено). Как полагает известный канадский историк и антрополог Роберт Уильямсон (кстати, близкий друг Фарли Моуэта), много лет проживший среди эскимосов и свободно владеющий их языком, основные «арктические» черты материальной культуры протоэскимосов сложились у них еще во времена пребывания на Чукотке — до того, как они отправились навстречу солнцу обживать новый континент. По археологическим данным, к 800 году до нашей эры представители раннеэскимосской — «дорсетской» — культуры уже заселили всю арктическую часть западного полушария, включая Гренландию и Ньюфаундленд.

Представители новейшей, более развитой эскимосской культуры — «туле» (прямыми потомками которых являются современные эскимосы — инуиты), сложившейся, видимо, на Аляске, в IX–XI веках нашей эры, расселились по Арктике, вытесняя или ассимилируя людей «дорсетской» культуры. У народа культуры «туле» (оба этих названия были даны археологами) имелось преимущество — у них были собаки, предки знаменитых эскимосских лаек (хаски), которых с таким восторгом описывает Хирн. Кроме собачьей упряжки эскимосы изобрели ряд других ценнейших вещей — снежный дом (иглу), глухую меховую одежду (парку), поворотный гарпун, закрытую «мужскую» охотничью байдарку (каяк) и открытую кожаную «женскую» лодку (умиак).

Не менее самобытную «северную» культуру создали и индейцы атапаски. Одним из важнейших индейских изобретений, которые позже переняли и поселившиеся на Севере европейцы, были широкие плетеные лыжи в форме ракеток — снегоступы.

Жизнь северных индейцев, и особенно эскимосов, протекала в обстановке первобытного коллективизма. Имущественное расслоение до начала контактов с европейцами было очень и очень незначительным. Власть вождей у северных индейцев носила временный (только на время какого-либо совместного предприятия, подобно власти капитана корабля на время плавания) и весьма ограниченный характер; у эскимосов вождей не было вообще. Социальный «вес» и авторитет человека определялись его личными качествами.

Итак, народы Севера располагали собственной материальной (как и духовной) культурой, за многие века отшлифованной и как нельзя лучше приспособленной к условиям их существования. Север был их привычным домом, как у всякого народа, их жизнь была полна и горестей и радостей. Поэтому не прав Хирн, то и дело подчеркивающий, сколь «жалки и несчастны» жители Севера, «крайняя бедность» которых-де не позволяет им обзавестись тем или иным предметом европейского происхождения. Следуя той же логике, можно было бы пожалеть как «неимущего» и баснословно богатого лидийского царя Креза — ведь в его дворце не нашлось бы и самого завалящего телевизора.

Хирн в своем отношении к индейцам был не лучше и не хуже других колониальных чиновников, находившихся на службе у Компании Гудзонова залива (может быть, даже был все-таки лучше, если учесть его дружбу и неожиданную в общем контексте столь лестную характеристику, данную вождю Матонаби, — если только она не «усилена» Моуэтом).

Эта Компания, организованная английскими купцами в 1670 году, непосредственно владела огромными территориями, занимавшими весь север и запад нынешней Канады, то есть подавляющей частью современной территории страны. Владения Компании Гудзонова залива не входили в состав занимавших лишь юго-восток теперешней Канады сначала французских, а потом (после того, как они были отбиты у Франции в результате Семилетней войны 1756–1763 годов) британских колоний. Мехоторговцы Компании Гудзонова залива проникали далеко в глубь Северо-Американского континента, опираясь на построенные Компанией гавани и форты на побережье Гудзонова залива, одним из которых являлся Форт Принца Уэльского, расположенный вблизи того места, где сейчас находится порт Черчилл (север современной провинции Манитоба). Отсюда Хирн и отправился в свое путешествие.

Компания Гудзонова залива в эти годы особенно активно старалась расширить территорию своего влияния и укрепить свой авторитет среди индейцев. Дело в том, что с юго-востока в эти же земли для установления торговых контактов с таежными индейцами двигались конкуренты — мехоторговцы основанной в 1682 году монреальской Северо-Западной компании, стычки «гудзоновских» мехоторговцев с которыми иногда принимали кровопролитный характер.

До захвата англичанами Монреаля эти две компании временами даже воевали между собой, как две враждебные державы, тем более что и находились они в руках буржуазии разных государств — соответственно Англии и Франции. Ко времени похода Хирна Северо-Западная компания уже подчинялась английским властям; война прекратилась, но соперничество осталось. Пятнадцатью годами позже Хирна один из новых совладельцев Северо-Западной компании, шотландец Александр Маккензи, совершил сопоставимый по масштабам подвиг: достигнув того самого Большого Невольничьего озера (Атапаскоу), которое пересек на своем обратном пути с реки Коппермайн Сэмюэл Хирн, 26-летний Маккензи открыл вытекающую из него огромную реку, которая носит сейчас его имя, и проплыл по ней до самого впадения в Ледовитый океан.

Борьба двух компаний продолжалась до 1821 года, когда Северо-Западная компания была поглощена Компанией Гудзонова залива. После образования в 1867 году доминиона Канада земли, принадлежавшие Компании Гудзонова залива, были постепенно выкуплены канадским правительством. В настоящее время эта Компания остается одной из ведущих торговых фирм Канады, действующей теперь на всей территории страны, но по-прежнему доминирующей на Севере. Многие современные индейские и едва ли не все эскимосские поселки по происхождению — не что иное, как торговые фактории Компании, вокруг которых стали сначала регулярно собираться, а потом и поселяться на постоянное жительство коренные жители Севера.

Двухвековая деятельность Компании не способствовала хозяйственному освоению и тем более заселению края европейцами; ею создавались лишь небольшие торговые посты со складскими помещениями. «Европейское» население было представлено лишь несколькими десятками скупщиков пушнины и небольшими отрядами солдат; позже к ним присоединились миссионеры, основавшие рядом с факториями миссии по обращению индейцев и эскимосов в христианство. Однако результатом этой деятельности явились значительные сдвиги в быте коренного населения, натуральное хозяйство которого было нарушено. Как раз такой переходный период ломки старого образа жизни и возникновения товарного производства, переоценки привычных моральных и материальных ценностей у индейцев застал и описал Хирн. С точки зрения современного читателя, это обстоятельство приобретает особый интерес в связи с тем, что сейчас общество коренных жителей Севера переживает — на новой ступени — очередной аналогичный переходный период.

Индейцы, а позже и эскимосы начали охотиться на песца и другого пушного зверя, на которого дотоле не обращали внимания. В обмен на пушнину они получали более совершенные орудия труда и огнестрельное оружие; в их среде возникало расслоение по наличию, количеству и качеству таких «импортных предметов», становящихся признаком престижа, объектом зависти, жадности и так далее — пороков, на которые указывает Хирн, не понимая, что они не врожденные, а только благоприобретенные и распространялись при косвенном содействии его самого и его коллег.

Отмечая и подчеркивая враждебное отношение индейцев к эскимосам, доходящее, по Хирну, до «кровожадности», этот упорный и настойчивый, но в меру своего воспитания и положения ограниченный чиновник не способен понять, что и это не «врожденная» и даже не диктуемая «глупыми суевериями», как он пишет, черта, а прямой результат прихода на Северо-Американский континент европейских колонизаторов. До появления европейцев контакты между эскимосами и индейцами были невелики: первые жили преимущественно на морском побережье и охотились на морского зверя, вторые — в лесах; между ними лежали огромные малопродуктивные и потому почти не заселенные пространства тундр (Бесплодных земель). Делить им было особенно нечего, а риск для обеих сторон в случае стычек (при примерно равном оружии) был слишком велик.

Но появившиеся на юге европейские поселенцы оттеснили южные племена индейцев к северу; те в свою очередь вынуждены были вступить на земли более северных индейцев и стали теснить их еще дальше: произошла общая «подвижка» индейских племен на север (наиболее заметная в Восточной Канаде, там, где европейские поселенцы расселились в южной части особенно широкой полосой).

Далее, создав у индейцев «новые потребности» — в мехах для торгового обмена на факториях — и снабжая их огнестрельным оружием, европейцы обусловили как повышение интереса индейцев к богатым пушным зверем тундровым угодьям, так и их боевое превосходство над живущими вблизи этих угодий эскимосами, вовлечение которых в сферу мехоторгового обмена произошло значительно позднее. Для эскимосов южного побережья Лабрадора, например, это окончилось трагически — они были полностью уничтожены оттесненным сюда алгонкинским племенем монтанье.

К взаимному истреблению добавились завезенные на Север европейцами ранее здесь неизвестные инфекционные заболевания (северяне не имели ни малейшего иммунитета к ним, ни навыков их лечения), и в результате, по оценке видного канадского географа Пьера Камю, численность коренного населения Северо-Западных территорий Канады уменьшилась с 24 тысяч человек в 1725 году до 7 тысяч в 1921 году.

Таким образом, отнюдь не «низкая плодовитость» северных народов, о которой ошибочно говорит Хирн, являлась причиной их малочисленности и тем более последующего вымирания. Биологическая плодовитость (выражаясь научно — фертильность) индейцев и эскимосов такая же, как и у всех других народов на Земле, и в настоящее время рождаемость в их среде вдвое выше, чем у «белых» канадцев. Эта высокая рождаемость и постепенное восстановление численности коренных северян в XX веке (в 1981 году на Северо-Западных территориях их было уже вновь 25 тысяч!) объясняются целым рядом факторов. Рассмотрим некоторые из них.

Во-первых, с развитием общественного сознания в среде северных народов, с их переходом из «каменного века» в век современный (пусть и со всеми присущими ему в условиях капитализма пороками) ушло в прошлое то свойственное практически всем народам на определенной стадии их развития приниженное положение женщины, которое — в данном случае справедливо — отмечал у северных индейцев того периода Хирн. (Здесь хотелось бы еще раз воспользоваться случаем предостеречь читателя — особенно юного — от «выводов», которые могут прийти в голову после прочтения строк о жестоком отношении к женщинам или о «кровожадности» индейцев: «Так вот они, оказывается, какие!» Но вспомним охоту за «ведьмами» в средневековой Европе. Вспомним более близкое по времени некрасовское: «Я в деревню — мужик, что ты бабу-то бьешь?!» Вспомним, наконец, какие уроки «кровожадности» преподнесли миру в XX веке представители вроде бы «цивилизованнейших» наций, поставленные в соответствующие социальные условия, и поймем, что «плохих от природы» народов не бывает. Все дело — в условиях общественной жизни.) Так или иначе беременность индейских женщин проходит теперь в несравненно лучших условиях, хотя детская смертность весьма еще высока.

Далее, нельзя отрицать, что достижения мирового здравоохранения коснулись и народов канадской Арктики, в частности в мировом масштабе ликвидированы очаги такого, например, страшного инфекционного заболевания, некогда косившего северные народы, как оспа. Со многими когда-то новыми для Севера заболеваниями организм северян постепенно научился бороться, и они уже не столь часто вызывают смертельный исход.

Наконец — и это очень важно — следует помнить, что высокая рождаемость и связанный с нею высокий естественный прирост не на всех этапах развития общества отражают повышение жизненного уровня людей. На определенных этапах возникает обратная зависимость: чем выше уровень материальных условий жизни и образования населения, тем ниже рождаемость.

Например, в быстро развивающейся Японии рождаемость весьма быстро снизилась, тогда как в промышленно менее развитых странах Юго-Восточной Азии она осталась на высоком уровне; рождаемость на «богатом» Севере Италии ниже, чем на «бедном» Юге этой страны. Не исключено, что с повышением уровня жизни и образования современных канадских эскимосов рождаемость в их среде, как показывает исторический опыт других северных народов, начала бы снижаться.

Хирн постоянно жалуется на «черствость» индейцев (исключение он делает только для вождя Матонаби), которые-де «при каждой встрече ждали только все новых подношений». Интересно, какого другого отношения мог ожидать (и заслуживать) представитель Компании Гудзонова залива, которая постоянно разжигала интерес индейцев к товарам европейского происхождения, чтобы привлечь их к мехоторговле и получить прибыль, выменивая ценные меха на предметы, многие из которых индейцам попросту не были нужны, а то и вредны для них? Хирн отмечает отвращение индейцев к алкогольным напиткам при первом знакомстве с ними. Компании в конце концов удалось добиться того, что они «преодолели» это отвращение, и «огненная вода» стала едва ли не главным предметом обмена на меха.

Что нес северным народам приход англичан, хорошо продемонстрировало первое их появление — в лице Хирна — в устье реки Коппермайн. Ведь в сущности по его инициативе сюда явился индейский воинский отряд, учинивший жестокую резню эскимосов. Хирн находился в гуще этой бойни с оружием в руках (которое, впрочем, он решил «применять только для защиты своей жизни, если это окажется неизбежным», — каково лицемерие!) и потом «не мог вспоминать картины той жуткой ночи без слез и сострадания». Наверняка и уцелевшим эскимосам запомнилась та жуткая ночь, когда они впервые увидели «каблуну» («человека с большими бровями» — так, а не «белыми» называют эскимосы европейцев). На какое же радушие эскимосов могли рассчитывать явившиеся сюда впоследствии другие европейцы?

Обычаи и традиции индейцев и эскимосов сложились в условиях совершенно определенного уровня развития производительных сил и организации общества. Приход европейцев внес существенные изменения в материальные условия их жизни, что вызвало конфликт с более медленно меняющимися особенностями их духовной культуры, обычаями и привычками. Например, Хирн упрекает индейцев в «расточительности», в том, что иногда они убивают оленей-карибу больше, чем могут съесть. Но ведь очевидно, что такой «охотничий инстинкт» — добыть дичи как можно больше — сложился у них в условиях использования гораздо более примитивных орудий охотничьего промысла, чем огнестрельное оружие, которое индейцы получили к тому времени; только это оружие и сделало возможным чрезмерное истребление оленей.

Кстати, это были еще «цветочки». Куда более яркий пример по-настоящему варварского отношения к природе показали в XX веке «белые» трапперы, хлынувшие в тундры Киватина вслед за началом «пушной лихорадки», когда в Европе и Америке вошел в моду мех песца. На приманку для песца были истреблены сотни тысяч оленей (их поголовье сократилось с 2,5 миллиона в начале нашего века до 200 тысяч в 1959 году). В 1951 году вслед за изменением капризной моды цена шкурки песца в одночасье упала с 40 до 3 долларов. «Белые» трапперы ушли из Киватина, а живущие здесь эскимосы остались на грани голодной смерти. Некоторые перешли эту грань: в 1950–1951 годах погибло от голода 120 эскимосов, а весной 1958 года — еще 27 человек. Трагедию эскимосов Киватина одним из первых открыл миру Фарли Моуэт в своей полной боли и гнева книге «Отчаявшийся народ» (в 1963 году она была опубликована и в русском переводе).

В этой и многих других хорошо известных и канадскому, и советскому читателю книгах, как и в ряде новелл, помещенных в настоящем сборнике, Фарли Моуэт рассказывает о тяжелом современном положении коренных народов Дальнего Севера Канады — положении, в котором они оказались в результате двухвекового контакта с европейскими колонизаторами, разрушающего воздействия на их образ жизни буржуазной «цивилизации».

Как это началось — мы узнаем из дневников английского путешественника Сэмюэла Хирна, воскрешенных для современного читателя Фарли Моуэтом. А для того, чтобы понять, в чем же, собственно, заключаются те современные острые проблемы коренного населения Канады, о которых с такой страстностью пишет в своих произведениях Моуэт, рассмотрим, что представляет собой ныне канадский Север и каково положение его коренных обитателей. Занимая северную часть материка и многие острова, Канада расположена главным образом в пределах арктического и субарктического поясов. Канадский Север охватывает территорию в 7 млн. кв. км, т. е. 70 % площади страны, население же его насчитывает 350 тыс. человек, т. е. около 1,5 % всего населения Канады. В состав канадского Севера частично входят провинции Ньюфаундленд, Квебек, Онтарио, Манитоба, Саскачеван, Альберта и Британская Колумбия, а также две территории — Северо-Западные и Юкон, расположенные севернее 60-й параллели. Именно эти территории образуют так называемый Дальний Север Канады. О нем вместе с северными частями провинций Манитоба, Альберта, Саскачеван и идет речь в книге.

Уже второе десятилетие канадский Север переживает период интенсивного промышленного освоения, основанного на вовлечении в хозяйственный оборот его богатых природных ресурсов, прежде всего месторождений полезных ископаемых. Огромные малозаселенные территории северных районов начинают играть все более заметную роль в хозяйстве страны. В настоящее время на них приходится более двух третей добываемой в Канаде железной руды, половина свинца, четверть никеля, цинка и серебра, значительная доля золота, меди, асбеста. Особенно быстрыми темпами растет горнорудная промышленность Дальнего Севера, стоимость продукции которой за 1965–1981 годы увеличилась в двадцать три раза. Здесь ведутся подготовительные работы по освоению богатых нефтегазовых месторождений — предприятие, которое по масштабам может превзойти прочие вместе взятые виды хозяйственной деятельности на канадском Севере.

С повышением роли Севера в экономической жизни Канады повысилась и его роль в политической жизни. В последние годы в канадской прессе и научной литературе все чаще говорят о «проблемах Севера». Дело в том, что продвижение канадского хозяйства на Север вызвало в стране целый ряд серьезных экономических и социальных проблем, как специфически «северных», так и общих для всей Канады. Здесь, в районах нового освоения, они приобрели особую напряженность и остроту. Одной из таких заметно обострившихся за последние годы проблем стало положение коренного населения, интенсивно вовлекаемого в новую, непривычную для него систему производственных отношений.

Следует подчеркнуть, что проблема коренных народов канадского Севера — неотъемлемая часть более широкой проблемы прав аборигенного населения Канады. При этом индейцы и инуиты[1] — это не просто небольшая составляющая часть канадской этнической мозаики. Это особое общество, с собственным образом жизни, своей системой ценностей — общество, имеющее со всех точек зрения право на свободное развитие в стране, где оно зародилось и которую первым освоило. Распространенная на Западе, особенно в наши дни, в условиях обостренного идеологического противостояния двух основных систем мировоззрения, риторика о правах человека и свободах, которые-де обеспечивает буржуазная демократия, находится в вопиющем несоответствии с широко известными фактами политической, экономической и социальной дискриминации коренного населения Канады. Принятое определение франкоканадцев и англоканадцев как «народов — основателей» страны противоречит тому очевидному факту, что первыми Канаду заселили и освоили индейцы и эскимосы.

При относительно небольшой своей абсолютной численности коренные народы (согласно переписи 1981 года, насчитывается 413 тыс. индейцев и эскимосов и 78 тыс. метисов), проживая главным образом в малозаселенных районах, составляют на половине территории страны большинство жителей. Особенно заметна доля коренных жителей в населении северных районов. Эскимосы, общая численность которых немногим превышает 25 тыс. человек, — большинство населения на огромной территории Канадской Арктики, занимающей около четверти всей площади страны. Индейцы, на долю которых приходится лишь около 1 % жителей наиболее развитых в экономическом отношении и наиболее населенных провинций — Онтарио и Квебека, в северных половинах этих провинций составляют до 20 % населения. Еще более заметна доля индейцев в населении канадского Запада. Так, в провинциях Манитоба и Саскачеван в целом они составляют 6 % жителей, а в северных округах этих провинций — от 30 до 55 %. Таким образом, соотношение территориального размещения коренного и «белого» населения Канады во многом напоминает сложившуюся в капиталистическом мире ситуацию «Север — Юг», только с обратным знаком: развитые в хозяйственном отношении территории с «белым» населением находятся на юге Канады, а экономически отсталые районы с преобладанием традиционного малотоварного хозяйства коренного населения и практически не связанной с нуждами местных жителей «колониальной» эксплуатацией природных ресурсов — на Севере. Эту картину дополняют низкий уровень жизни коренного населения и такие демографические и социальные особенности, как высокая рождаемость, повышенная детская смертность, широкое распространение различных заболеваний и социальных пороков (туберкулез, алкоголизм, преступность).

Факты, свидетельствующие о тяжелом положении коренных жителей Канады, давно перестали быть, по расхожему в стране выражению, «скелетом в шкафу», постыдной «семейной тайной» Канады. Да и были ли они таковой? Прогрессивные и буржуазно-либеральные ученые, публицисты и политические деятели — от писателя Фарли Моуэта до историка-коммуниста Бена Суанкея — били тревогу на протяжении всех послевоенных десятилетий.

Впечатляющие данные на этот счет были опубликованы в 1980 г. в специальном докладе министерства по делам индейцев и развития Севера («Обзор условий жизни индейцев»). Они прозвучали также во время слушания вопроса о положении и правах коренных народов Канады в палате общин в июне 1982 г. Достаточно сказать, что безработица среди коренных жителей страны постоянно в два-три раза выше общенационального уровня. Это полная безработица, зарегистрированная по критериям «белого» общества, фактически же она, учитывая сезонность и низкую экономическую отдачу «занятости» в традиционных промыслах, гораздо выше и, по признанию одного из депутатов палаты общин, «в большинстве общин коренных жителей достигает 95 %». Смертность среди индейских детей в возрасте до четырех лет вчетверо выше, чем в среднем по Канаде; число самоубийств среди молодежи в шесть раз выше, а в возрастной группе от 15 до 24 лет составляет четверть всех смертных случаев. Среднюю школу заканчивают лишь 20 % посещавших ее индейцев (против 75 % в среднем по стране). Отсутствие работы и перспектив на ее получение, скученность в жилищах, половина которых лишена коммунальных удобств, низкий образовательный уровень и т. д. ведут к положению, когда, по словам того же депутата оппозиции, «тюрьмы переполнены туземными жителями, нашедшими единственное облегчение от своего отчаяния в алкоголе и преступлении».

Все эти многочисленные факты, ставшие достоянием международной общественности (положение канадских аборигенов обсуждалось во Всемирной организации здравоохранения, международных судах и форумах по правам человека), неизбежно ведут к «потере лица» Канадой, претендующей сейчас на особую, посредническую роль в отношениях между империалистическими и развивающимися странами в качестве страны, формально будто бы никогда не участвовавшей в колониальных захватах. Между тем коренные народы страны, особенно северной ее части, все чаще представляют доказательства, позволяющие рассматривать их положение как колониальное.

В 1982 г. в международном научно-политическом журнале «Джорнал оф интернейшнл афферс» было опубликовано исследование, автор которого подчеркивает, что «с точки зрения международного права канадские индейцы имеют право на существование в качестве отчетливого политического, культурного, расового и экономического целого, подлежащего самоопределению». В статье рассматривался «международный политический статус» индейцев провинции Саскачеван с трех точек зрения — «как народа, как аборигенной группы и как этнического меньшинства». Анализируя современное положение индейцев Канады, автор приходит к выводу, что правительственная политика по отношению к ним фактически направлена на уничтожение их национальной самобытности и тем самым подпадает под общепринятое определение геноцида. Оперируя формулировками, содержащимися в официальных документах ООН, и проводя сравнение с положением «других народов развивающихся стран», автор доказывает, что даже отдельно взятые индейцы Саскачевана могут рассматриваться как потенциальный объект деколонизации и имеют право на самоопределение вплоть до создания собственной государственности. При этом подчеркивается правомочность претензий индейцев на полный контроль над ресурсами территории их проживания.

«Как может Канада участвовать в экономических санкциях против таких стран, как ЮАР, и протестовать против того, как там обращаются со своими коренными народами, — задавался вопрос летом 1982 г. в палате общин, — если здравоохранение и образование наших собственных аборигенов находятся на намного более низком уровне, чем в Южной Африке?»

Не удивительно, что некоторые буржуазные политики всерьез обеспокоены обострившимся вниманием канадской и международной общественности к последствиям правовой и социальной дискриминации коренных жителей страны и стремятся затушевать вопрос об их положении принятием конституционных деклараций. Но, как показала специальная конституционная конференция в Оттаве весной 1984 г., на этом пути они встречают противодействие со стороны провинциальных политиков, которые небезосновательно опасаются, что вслед за декларативными признаниями «прав» индейцев наступит пора конкретного их осуществления, в том числе прав на природные ресурсы, подконтрольные в Канаде местным властям провинций.

Действительно, как указывает много лет работающий в Канаде западногерманский исследователь Л. Мюллер-Вилле, «конфликт между колонизируемым коренным населением и колонизаторским обществом европейского происхождения наложил отпечаток на всю историю страны, и его результатом в наши дни является „парадоксальное существование“ в рамках высокоразвитой индустриальной нации крупнейших проектов хозяйственного развития — и мелких, изолированных от внешнего мира групп коренного населения».

С ростом национального самосознания индейцев и эскимосов, во многом связанным с началом интенсивного хозяйственного освоения их этнических территорий в конце 60-х — начале 70-х годов с нарушением изолированности многих мелких общин, возникновением крупных политических организаций коренного населения в том числе общеканадских, таких, как созданные в 1967 г. «Братство индейцев Канады» и в 1971 г. — эскимосская «Инуит Тапирисат», проблемы территориальных и иных гражданских прав коренного населения вышли на передний план внутриканадской политики, смыкаясь притом с другой такой важной проблемой, как охрана окружающей среды. Разрушая естественную среду обитания индейцев и эскимосов и лишая их тем самым традиционного источника хотя и небольшого, но «самостоятельного» дохода, капиталистическое освоение нарушило традиционную замкнутость аборигенного общества.

Главные требования, выдвигаемые организациями коренных народов с конца 60-х годов, сводятся к следующим четырем пунктам:

1) Признание их преимущественных прав на владение и пользование землями в районах их проживания.

2) Политическое самоопределение на своей этнической территории.

3) Возможности самостоятельного культурного развития.

4) Участие в принятии хозяйственных решений на своей земле и в распределении получаемых на ней доходов.

Важно, что индейцы все чаще выступают не как члены отдельных племенных или территориальных групп, а как представители единой «индейской нации», объединенной общей исторической судьбой. В еще большей степени это относится к эскимосам, более близким друг к другу в культурном отношении и проживающим на четко определенной этнической территории. Однако существует сложный вопрос, демагогически используемый противниками удовлетворения требований индейцев: где находится «их земля», на которую они имеют «территориальные права»?

Дело в том, что понятие «индеец» в Канаде не только и даже не столько этническое, сколько, во-первых, правовое, во-вторых, социальное.

Хозяйственные и политические структуры, из которых сложилась современная Канада, в ходе своей четырехвековой территориальной экспансии изолировали от себя и друг от друга отдельные группы индейского населения. В меньшей степени это относилось ко временам французской колонизации, когда имела место и ассимиляция некоторой части индейцев (в жилах многих современных франкоканадцев течет и индейская кровь). Британская же колониальная администрация, как и позднее правительство Канады, с самого начала строила отношения с индейскими племенами как с чуждыми политическими образованиями, не ставя целью превращение индейцев в полноправных граждан расширяющейся Британской Северной Америки, позже — Канады. С каждым отдельным племенем заключался (когда подходила «очередь» его территории стать объектом экспансии капитализма «вширь») отдельный договор, и каждый раз на особых условиях, т. е. таких, какие удавалось выторговать, ему предоставлялись территориальная резервация и иногда материальная «компенсация» за отторжение земли. Действие этих договоров, заключенных с предками современных индейцев, распространяется примерно на половину из 300 тыс. так называемых «статусных индейцев» т. е. индейцев, зарегистрированных в качестве таковых и тем самым подпадающих под юрисдикцию «Индейского акта», действующего в настоящее время в редакции 1951 г.

В 1982 г. в стране насчитывалось 576 официально зарегистрированных индейских общин, владеющих 2250 резервациями общей площадью 26,4 тыс. кв. км. Управление общинами принадлежит выборному совету во главе с вождем, причем индейским женщинам право участвовать в выборах в совет общины было предоставлено лишь с 1951 г. Любопытно, что другим элементом «эмансипации» коренного населения, содержащимся в новом «Индейском акте 1951 г.», было разрешение «публично покупать и употреблять алкогольные напитки на территории резервации». На эту «уступку» индейцам правительство пошло по просьбе властей провинций, получающих от акцизных сборов с торговли напитками немалый доход.

По отношению к проживающим в резервациях «статусным индейцам», возможности которых вести собственное традиционное хозяйство (сложившееся когда-то в условиях принадлежности им во много раз больших территорий с гораздо более богатыми охотничьими угодьями) оказались подорванными, правительство проводит политику «патерналистской опеки», при которой основным источником существования для большинства индейцев являются различные государственные выплаты и пособия.

Интересно, что, выдавая такие пособия, правительство — в лице ведающего «статусными индейцами» министерства по делам индейцев и развития Севера — одновременно использует возможность на них и «заработать». Происходит это следующим образом. Принадлежащие индейским общинам деньги, пополняемые за счет сдачи в аренду или продажи земель резерваций, платы за право на разведку нефти и газа на их территории, продажи леса, разработки стройматериалов и т. п., поступают в фонд, которым распоряжается правительство («Индиан траст фанд»). Общая сумма такого фонда в 1982 г. составляла около 600 млн долл. и, как ожидается, к 1985 г. достигнет 1 млрд. долл. Правительство пускает эти деньги в оборот, выплачивая индейцам годовой процент, который постоянно на три-четыре процентных пункта ниже учетных ставок на «свободном финансовом рынке» страны. Таким образом, по оценке одного из депутатов оппозиции, правительство «обворовывает индейцев на 30 млн долл. в год».

При этом индейские общины не имеют свободного доступа ни к принадлежащим им деньгам фонда, ни даже к усеченным годовым процентным выплатам, которые поступают в тот же фонд. Без согласия министерства индеец не может ни купить, ни продать свой дом, ни начать какой-нибудь «бизнес» и т. п. Община для проведения любой операции с принадлежащей ей собственностью или активами должна обратиться за разрешением. Единственная форма, в которой «статусный индеец» может получить свою долю в принадлежащей его общине сумме, входящей в состав фонда, — это официально отказаться от своего индейского статуса. В этом случае он, с небольшой суммой в кармане, пополняет ряды «нестатусных индейцев», в число которых входят также индейские женщины, вступившие в брак с неиндейцами (интересно, что брак индейского мужчины с «белой» не влечет за собой перемены статуса какой-либо из сторон; впрочем, такие браки крайне редки).

Число «нестатусных индейцев» и близких к ним по социальному положению метисов (как правило, это дети индейских женщин, по образу жизни ничем не отличающиеся от индейцев и проживающие обычно вперемежку с последними) в высшей степени неопределенно. Согласно переписи 1981 г., общее число индейцев составляет 413,4 тыс. (т. е. «нестатусных» насчитывается не менее 100 тыс.), а метисов — 78,1 тыс. человек, но выборочные обследования ставят эти данные под сомнение. Так, общее число индейцев и метисов в Саскачеване перепись определяет в 59,2 тыс. человек, тогда как обследование 1976 г. показало наличие в провинции 43 тыс. «статусных индейцев» и 87 тыс. «нестатусных индейцев и метисов»; в 1981 г. доля жителей индейского происхождения в населении Саскачевана должна была составлять 15,3 %, а не 6 %, как указывает перепись. Такой разнобой происходит от различий в критериях, «кого считать индейцем», поскольку, как уже подчеркивалось, индеец в Канаде — это еще и социальная категория, к которой человек относит или не относит себя в зависимости от условий своей жизни и самой постановки вопроса. По различным оценкам, общая численность населения Канады индейского происхождения составляет от 750 тыс. до 1,5 млн человек, т. е. от 3,5 до 7 %, вместо официально принятых переписью 1981 г. 2%.

Что же касается такого критерия, как родной язык, то какой-либо из индейских языков[2] в качестве родного назвали в 1981 г. лишь 122,2 тыс. человек, да и то в быту им постоянно пользуются всего лишь 83,4 тыс. Большинство индейцев давно уже перешли на английский или французский (в Квебеке) языки; однако их интеграцию с англо-канадским или франко-канадским населением, в том числе в городах, где они обычно занимают низшую ступень социальной лестницы и поселяются в трущобных районах (так называемые скидроу Виннипега и других городов канадского Запада, бидонвили Северного Квебека), затрудняет именно их неравноправное социальное положение.

В 70-е годы отмечался повсеместный массовый уход индейцев из резерваций, где они, согласно «Индейскому акту 1951 г.», освобождены от уплаты федеральных и провинциальных налогов с доходов и собственности, имеют право на свободное пользование ресурсами и угодьями резервации, бесплатное медицинское обслуживание и обучение детей в школах, помощь в обеспечении жильем[3], но все это — в условиях нищенского существования, явной недостаточности и низкого качества упомянутых социальных служб. Проживающих за пределами резервации «статусных индейцев» становится больше. Их доля выросла с 16 % в 1966 г. до 30 % в 1979 г. Вне резерваций проживают практически все «нестатусные индейцы и метисы». Учреждение резервации — ни в коем случае не решение вопроса о «территориальных правах» индейцев.

Этот вопрос усложняется тем, что с почти половиной индейских племен, проживающих в северной части страны, а также с эскимосами никаких соглашений не заключалось: в них не усматривалось особой необходимости. Теперь же, когда приступили к промышленному освоению северных территорий и традиционным возобновляемым угодьям северных народов нанесен большой ущерб, принявший в ряде районов необратимый характер, когда началось расхищение «невозобновляемых» минеральных ресурсов, индейцы и эскимосы выдвигают конкретные требования относительно признания своих прав на эти земли и соответственно на получение доходов от их эксплуатации. За 1973–1983 гг. 14 организациями индейцев, метисов и эскимосов Северо-западных территорий, Юкона, севера Британской Колумбии и полуострова Лабрадор (принадлежащего провинциям Квебек и Ньюфаундленд) были поданы правительству официальные заявки на признание их территориальных прав на 14 районов, покрывающих более половины всей территории Канады. Для рассмотрения этих заявок правительство было вынуждено в 1981–1982 гг. создать специальное «Бюро требований коренных народов» и разработать процедуру подачи и рассмотрения таких требований.

Основы традиционного хозяйства коренного населения канадского Севера — охота на морского зверя, оленей-карибу, рыбная ловля, пушной промысел — были подорваны еще в первую половину нынешнего века из-за конкуренции охотников и китобоев — главным образом выходцев из Европы — и хищнического истребления промысловых животных.

В последнее десятилетие как следствие промышленного освоения Севера стала реальной опасность загрязнения природной среды Севера и нарушения ее хрупкого экологического баланса. Интенсивная геологическая разведка, в особенности на нефть и газ, на территории традиционных охотничьих угодий, строительство транспортных магистралей, нарушающих пути миграций животных, усиление навигации на морских и речных путях приводят к почти полному исчезновению промыслового зверя и обрекают местных жителей на нищету. Так, за десятилетие (1963–1973 гг.) на Дальнем Севере более чем втрое сократилась добыча песца, ондатры, куницы; вдвое — бобра; в полтора раза — норки и основного промыслового зверя — тюленя (при этом цены на шкуры последнего за тот же период снизились более чем в три раза). Общая стоимость добываемой за те же годы пушнины сократилась с 1,9 млн. до 1,4 млн. долл. — и это при значительном росте цен на орудия промысла и повышении стоимости жизни вообще.

Трудности положения усугубляются двумя важными факторами. Во-первых, коренное население Севера до последнего времени не имело никаких юридически закрепленных территориальных прав и, следовательно, прав на компенсацию за нанесенный их хозяйству ущерб; тем более оно не имело возможности воспрепятствовать нанесению такого ущерба. Во-вторых, транспортное и промышленное освоение территорий, разведка нефти и других полезных ископаемых в настоящее время ведутся наиболее интенсивно именно в районах наибольшего сосредоточения коренного населения — в долине и дельте р. Маккензи, бассейне Большого Невольничьего озера, на западном берегу залива Джемса, на некогда богатом морским зверем шельфе моря Бофорта.

В результате разрушения традиционного хозяйства, незначительного вовлечения коренных жителей Севера в современную экономическую деятельность характер размещения населения Севера в целом не соответствует степени размещения центров хозяйственной жизни. Если раньше коренное население канадского Севера было более или менее равномерно распределено по его территории и плотность его соответствовала «продуктивности» отдельных ее участков, то в 60 — 70-х годах произошел бурный процесс сосредоточения коренных жителей в немногих («городских» по сути) центрах, где они надеялись найти работу по найму или добиться материальной помощи со стороны государственных служб. Таким образом опустели громадные пространства тундр Северо-Западных территорий и целые округа, (например, северная часть побережья Лабрадора, заброшенные поселения которых — Хиброн, Нутак и др. — продолжают отмечаться на картах как существующие). Приток в центры горнодобывающей промышленности Севера пришлой квалифицированной рабочей силы с Юга наряду с высоким естественным приростом коренного населения обеспечивают общий рост численности его жителей, что создает иллюзию заселения Севера. На деле же для большей его части характерно обезлюдение громадных пространств.

Главная особенность современного населения канадского Севера в том, что оно состоит из двух групп, резко отличающихся друг от друга по всем основным показателям — демографическим, социальным, даже психологическим. Они ведут разный образ жизни, имеют разные потребности и разные чаяния, проживают, как правило, в разных поселениях и почти не вступают в контакт друг с другом даже в тех случаях, когда они проживают рядом. Эти две группы — коренное и пришлое население.

Пришлое население отличается чрезвычайно высокой текучестью, преобладанием мужчин трудоспособного возраста. Оно сосредоточено в центрах развития горнодобывающей промышленности, административных центрах и районах транспортного и энергетического строительства (главным образом в южной части), занято почти исключительно в отраслях современной промышленности и транспорта, а также в управлении. Уровень доходов — выше среднего по Канаде.

Коренное население практически не участвует в межрегиональных миграциях, характеризуется сбалансированным половым составом, а по показателям естественного движения и возрастному составу напоминает население развивающихся стран с его чрезвычайно высокой рождаемостью, повышенной смертностью, высоким естественным приростом и преобладанием лиц младшего возраста. Сосредоточено коренное население в небольших поселках непромышленного характера и «бидонвилях» при административных центрах. В большинстве своем аборигены не имеют квалификации и производственных навыков для работы в современных отраслях хозяйства. Среди них высока доля лиц, не имеющих работы и живущих только на государственное пособие. Уровень доходов коренного населения чрезвычайно низок.

Между тем абсолютная численность коренных жителей вследствие высокого естественного прироста продолжает расти, и проблема их занятости обостряется с каждым годом. Попытки внедрения на канадском Севере оленеводства, предпринимаемые правительством начиная с 30-х годов, не увенчались успехом (к 70-м годам все стадо домашних оленей сократилось до 5–7 тыс., а в отдельные годы — до 3 тыс. голов) ввиду отсутствия у местного населения необходимых навыков. По мнению Фарли Моуэта, высказанному им в 1970 г. в книге «Мое открытие Сибири», настоящая причина неудачи с развитием оленеводства в Канаде — противодействие крупных скотоводов южных районов, опасавшихся конкуренции и оказывавших давление на правительство, которое в свою очередь не прилагало достаточных усилий для обучения аборигенов методам ведения хозяйства. Распространенное мнение о «неспособности» эскимосов вести выпас оленей Ф. Моуэт опровергает, опираясь на опыт Советской Чукотки, где в оленеводство наряду с чукчами включились и эскимосы. По различным оценкам, поголовье оленей на североканадских пастбищах могло бы составить 1–2 млн.

Фактически главным источником «дохода» для большинства индейцев и эскимосов, пытающихся сохранить традиционный образ жизни, стали правительственные пособия. Существуют целые поселки, жители которых ввиду оскудения охотничьих угодий живут только на пособие. Обследование, проведенное в пяти поселках Баффиновой Земли, показало, что постоянную работу здесь имеют лишь 37 % мужчин в возрасте 19–45 лет. В общей сложности, по различным оценкам, даже в «благоприятном» по экономической конъюнктуре 1977 г. от 35 до 80 % коренных жителей Севера не имели работы.

В 70-е годы стала очевидной необходимость вовлечения коренного населения канадского Севера в новые, современные отрасли хозяйства (строительство, горнодобывающая промышленность), что помогло бы решить как проблему занятости аборигенов, так и проблему нехватки и крайне высокой текучести рабочей силы (а также снизить расходы на ее оплату — ведь аборигенам Севера, как правило, не выплачивают «северных» надбавок). Федеральное правительство рекомендует компаниям, ведущим освоение Севера, организовывать на месте профессиональное обучение жителей, оно выдает ссуды на строительство жилищ индейцам и эскимосам, желающим переехать на новое место жительства, где они могли бы получить работу по найму. Однако привлечение аборигенов к наемному труду встречает ряд трудностей в связи с отсутствием у них необходимой квалификации, навыков «работы по расписанию», необходимостью территориальной перегруппировки населения, серьезной психологической перестройкой бывшего охотника, ставшего рабочим, причем такая перестройка нередко приводит людей в состояние хронического стресса.

Такой стресс, усугубляемый постоянным чувством неустойчивости своего положения в системе чуждых им производственных отношений и моральных ценностей, часто ведет к быстрой социальной деградации «потерявших свои корни» индейцев и эскимосов, что выражается, в частности, в распространении среди них алкоголизма. С этим же явлением связан и чрезвычайно высокий уровень преступности на Дальнем Севере — вчетверо выше среднего по стране. Как сообщал в ноябре 1983 г. популярный канадский журнал «Маклинз», на ньюфаундлендском Лабрадоре частота самоубийств среди молодежи из числа коренных народов в 16 раз превышает средний для Канады уровень, а прочих случаев насильственной смерти (как и детской смертности) — в 5 раз. Исследователь канадского Севера Хью Броди отмечал: «Новейшие тенденции развития Севера отталкивают коренное население на нижнюю, самую шаткую ступень классовой лестницы. Лишенный собственных средств производства и недостаточно надежно связанный с системой производства, привнесенной извне, эскимос — как произошло ранее с индейцами — превращается в мигрирующего чернорабочего, поденщика, люмпен-пролетария и — с развитием этих условий — в мелкого воришку, попрошайку, проститутку. Эту проблему нельзя решить с помощью высокой оплаты занятых на рудниках: кратковременные бумы, которые так характерны для освоения новых районов, ведут лишь к ухудшению поведения после того, как они заканчиваются».

Значительную роль в моральной деградации аборигенов Севера играет и развращающее влияние современной буржуазной культуры Запада, с которой (притом в наиболее дешевом, низкопробном варианте) они знакомятся в основном через телевидение. Особенно пагубно это влияние сказывается на положении женщин и молодежи.

В 1977 г. представители эскимосских общественных организаций обратились к правительству с требованием передать в их руки контроль над содержанием специальных телевизионных программ для Севера (передаваемых Си-би-си через спутник связи «Аник»). Они указали, что в развлекательных программах царит культ насилия. «Мы не хотим без конца смотреть, как белые убивают друг друга», — заявили представители эскимосов. Аналогичным образом свыше 90 % взрослого населения поселка Арктик-Бей при опросе высказались против открытия баров и продажи алкогольных напитков в их населенном пункте, близ которого намечено строительство нового рудника.

Пагубное влияние приобщения коренных жителей Севера к буржуазной «цивилизации» проявляется не только прямо, но и опосредованно. Так, ряд исследователей отмечает, что формальный подход правительственных чиновников к постановке народного образования среди аборигенов Севера, отсутствие специализированных учебников, особых программ обучения и т. п. приводят к отрыву системы образования от реальных потребностей «северного образа жизни», что в свою очередь ведет, по выражению влиятельной монреальской газеты «Девуар», к появлению там «поколения образованных безработных».

Таким образом, курс на привлечение коренного населения Севера к участию в промышленном освоении края в условиях капиталистического общества наталкивается на весьма серьезные преграды и, вместо того чтобы служить делу прочного обживания осваиваемых районов, часто приводит, напротив, к дестабилизации уже закрепившегося здесь населения. Неподготовленный и по сути насильственно навязанный аборигенам Севера переход к иному образу жизни не дал положительных результатов.

Если в 1968 г. коренные жители составляли всего лишь 4,5 % занятых в горнодобывающей промышленности Дальнего Севера, то уже к 1972 г. их доля возросла до 12 %. Однако эта тенденция, возникшая в начале 70-х годов, в дальнейшем не стабилизировалась, так как была создана государством искусственно в обмен на обещания различных льгот компаниям, нанимающим аборигенов.

Значительная часть индейцев и эскимосов, нанятых в качестве рабочих на рудники, так и не смогла там окончательно прижиться: компании не создали необходимых для этого условий. Так, доля аборигенов среди занятых на Пайн-Пойнтском свинцово-цинковом руднике у берегов Большого Невольничьего озера сначала выросла с 4,6 % в 1967 г. до 17 % в 1970 г., а к 1975 г. упала до 7,2 %. Аналогичным образом на полиметаллическом руднике фирмы «Энвил» (поселок Фаро в Юконе), хозяева которого в ответ на государственную помощь в создании промышленной инфраструктуры обязались довести долю индейцев среди рабочих до 25 %, эта доля была доведена лишь до 10 %, после чего вскоре упала до 1 %. Тем не менее эти неудачи не обескуражили сторонников привлечения коренных жителей в промышленность.

В 1974 г. правительственные органы заключили соглашение с компанией «Нанисивик айнз», согласно которому на новом свинцово-цинковом руднике близ поселка Арктик-Бей на Баффиновой Земле было решено занять 120 эскимосов — 60 % общего числа работников. Анализируя возможные экономические и социальные последствия осуществления этого относительно краткосрочного (срок работы рудника определен в 11–13 лет) проекта, Р. Гибсон, автор специального исследования, проведенного по поручению Научного совета Канады, пришел к выводу о том, что этот проект противоречит провозглашенной в 1972 г. правительственной политике «улучшения качества жизни северян». Проект был принят без предварительных консультаций с эскимосами, коренные интересы которых он затрагивает, без изучения возможных экологических последствий и «не ориентирован на будущее».

К несколько более успешным результатам привела программа использования коренных жителей в сезонных работах — геологической разведке и дорожном строительстве. Однако более трех четвертей коренных жителей Севера, работавших по найму, не имеют квалификации и были наняты в качестве чернорабочих. Более того, с середины 70-х годов компании, ведущие геологическую разведку на Севере (прежде всего полугосударственная «Панарктик»), начали в порядке эксперимента создавать «сменные» рабочие места для, эскимосов. При этой системе на месте одной штатной единицы нанимаются несколько человек, которые могут по очереди оставлять основную работу и уходить на охоту в тундру.

Другой путь к обеспечению коренных жителей дополнительными средствами существования — развитие традиционных ремесел (изготовление предметов национального искусства и сувениров), а также использование их в обслуживании туристов. Однако по обследованию, проведенному в северном Квебеке, две указанные отрасли вместе в 70-е годы обеспечивали не более 12 % доходов коренного населения (тогда как работа по найму — 22 %, охота и рыболовство — 39 %, государственные пособия — 14 %).

Сложившееся положение приводит к колоссальному разрыву между уровнями жизни коренных жителей и пришлого населения канадского Севера. Так, в округе Дальнего Севера — Маккензи, наиболее развитом в экономическом отношении и сосредоточивающем около половины всех его жителей, среднегодовой доход на душу населения в начале 70-х годов составил у индейцев 667 долл., у эскимосов — 840, у метисов — 1146, тогда как у «белых» — 3545 долл. Доход на душу населения в индейских поселках северной Манитобы в 1973 г. составил 790 долл., в то время как во всей Манитобе — 3410, во всей Канаде — 3440 долл. Низкий уровень жизни аборигенов является, в частности, причиной того, что показатель смертности от туберкулеза на Дальнем Севере в 1970 г. вчетверо превышал среднеканадский показатель, причем заболеваемость туберкулезом среди коренного населения северной Манитобы в 1972 г. была в восемь раз выше, чем среди пришлого населения тех же районов, и в десять раз выше среднего показателя по провинции. В обратной пропорции с размерами доходов находится уровень детской смертности, показатель которой у индейцев Дальнего Севера в 1975 г. в 5 раз, а у эскимосов — в 4 раза превышал соответствующий показатель у пришлого населения тех же территорий.

Красноречивую характеристику положения коренного населения северного Онтарио дает рабочий документ федерального министерства регионального экономического развития, опубликованный в 1977 г. В нем говорилось: «На территории проживает значительная по размерам группа людей, обездоленных в социальном и экономическом отношениях, изолированных от политической и социально-экономической жизни провинции такими барьерами, как географическое положение, низкий уровень образования и нищета. Значительная часть этого населения — местного происхождения, и в прошлом оно могло полагаться в своем существовании на окружающую природную среду, ведя натуральное хозяйство или продавая рыбу и меха. Многие из них живут в ужасающих условиях. Их традиционный образ жизни быстро разрушается, и слишком многие не имеют возможности участвовать в экономической жизни северного Онтарио». Опубликовав эти справедливые строки, министерство объявило о выделении в течение двух лет наравне с правительством провинции смехотворно малой суммы на профессиональное обучение аборигенов, обучение их домоводству и методам обслуживания туристов. В расчете на каждого индейца пришлось по 12 долларов!

В последние годы резко усилилась борьба коренных народов канадского Севера за свои права. Так, образованное в 1969 г. Братство индейцев Северо-Западных территорий совместно с созданной в 1971 г. всеканадской организацией эскимосов «Инуит Тапирисат» в течение нескольких лет вело борьбу за признание территориальных прав индейцев и эскимосов на земли в долине реки Маккензи, где должен был пройти проектируемый консорциумом «Арктик гэз» магистральный газопровод. В случае отказа признать их права на землю и сооружения без их согласия трубопровода индейцы и эскимосы угрожали перейти к насильственным действиям, вплоть до взрыва трубопровода. Специально назначенная правительственная комиссия в результате двухлетней работы вынуждена была признать справедливость их требований, и под давлением канадской общественности летом 1977 г. правительство объявило о решении «законсервировать» проект строительства газопровода минимум на десять лет. В начале 1978 г. аналогичную борьбу против осуществления санкционированного правительством проекта строительства газопроводов с Аляски на юг через территорию Юкон развернул Совет индейцев Юкона.

Между тем ни федеральные, ни провинциальные власти не спешат выполнять или даже рассматривать территориальные требования коренных народов. Видимое исключение представляет «Соглашение о бассейне залива Джемса», подписанное в 1975 г., — единственный значительный случай, когда организованная борьба индейцев и эскимосов привела к реальному результату. Однако этот результат оказался весьма противоречивым. По соглашению, заключенному между представителями федеральных и провинциальных властей, с одной стороны, и 6,5 тыс. индейцев алгонкинского племени кри и 4 тыс. эскимосов — с другой, коренные жители отказались от каких-либо прав на земли и угодья района бассейна залива Джемса, где развернулось крупное гидроэнергетическое строительство, и всего округа Нуво-Кебек, занимающего Квебекский Лабрадор, получив взамен небольшие участки типа резерваций, денежную компенсацию, которую обязались выплачивать им в течение 20 лет. Характерно, что представители трех эскимосских общин отказались подписать соглашение и принять деньги, мотивируя это тем, что «они не могут продать свои земли, поскольку земля не принадлежит никому и должна использоваться теми, кто в ней нуждается».

В качестве весьма осторожной и скорее символической «уступки» требованиям коренных жителей можно рассматривать готовящиеся изменения в административном делении канадского Севера. 26 ноября 1982 г. министр по делам индейцев и развития Севера объявил о «принципиальном согласии» федерального правительства Канады разделить Северо-Западные территории на две административные единицы — восточную, заселенную почти исключительно эскимосами, и западную, население которой составляют индейцы дене и пришлые поселенцы европейского происхождения.

Северо-Западные территории представляют собой единую административную единицу огромной площади — в 3380 тыс. кв. км (34 % всей территории Канады) с населением (на 1984 г.) в 50 тыс. человек (40 % — «белые», 34 % — эскимосы, 26 % — индейцы и метисы). Эта территория управляется в отличие от провинций непосредственно федеральным правительством Канады, назначающим своего представителя — комиссара. Другой такой федеральной территорией является Юкон (536 тыс. кв. км, 22 тыс. жителей). Если освоение минеральных ресурсов канадских провинций находится в ведении местных властей (провинциальных парламентов и правительств), то разработка ресурсов федеральных территорий не подчинена юрисдикции местных выборных органов. Законодательная ассамблея Северо-Западных территорий, состоящая из 22 членов и заседающая в Йеллоунайфе, располагает весьма ограниченными правами.

В 1974 г. эскимосская организация «Инуит Тапирисат» выступила с требованием о выделении территории, заселенной эскимосами, в отдельную административную единицу под названием Нунавут («Наша земля»). Позднее оно было дополнено требованием о предоставлении эскимосам права на налогообложение компаний, ведущих здесь добычу полезных ископаемых, и о возможности предоставления Нунавут статуса провинции. Осенью 1976 г. с аналогичными требованиями предоставления территориальной автономии «земле народа дене» — Дененде — выступила местная индейская организация.

Четырнадцатого апреля 1982 г. на Северо-Западных территориях был проведен плебисцит, в ходе которого 56 % населения высказались за разделение территорий на две административные единицы. Месяц спустя с просьбой об этом к федеральному правительству обратилась местная законодательная ассамблея. В ноябре правительство приняло решение удовлетворить эту просьбу. Вопрос о размещении административного центра и границах новой, «восточной» территории еще предстоит согласовать. Предположительно эта граница пройдет по границе лесной зоны. «Восточная», «эскимосская» территория охватит все острова Арктического архипелага и тундровую часть континентальных территорий. Не решен вопрос о будущей принадлежности богатой нефтью и газом дельты реки Маккензи: живущие здесь эскимосы высказались за вхождение в состав «Востока», тогда как «деловая община» города Инувика (состоящая из «белых» чиновников и бизнесменов) предпочитает оставаться в составе «Запада». Министр по делам Севера предупредил, что, если аборигены будут настаивать на своих правах на землю, это может повлиять на шансы раздела территорий. Вместе с тем правительство полностью исключает возможность предоставления «в обозримом будущем» какой-либо из северных территорий, включая Юкон, статуса провинции. В качестве причин этого были названы слишком немногочисленное население, обширная территория, неразвитая и недостаточно многоотраслевая экономика, а также «необходимость присутствия федеральных властей для охраны канадских национальных интересов».

Таким образом, вопрос об образовании Нунавут и Дененде был подменен обещанием простого изменения административной сетки, которое притом так и не было выполнено правительством Либеральной партии до самого конца ее пребывания у власти (осени 1984 г.).

Индейцы и эскимосы возлагали большие надежды на готовившиеся изменения канадской конституции. Новая ее редакция была дополнена «Хартией прав и свобод» и весной 1982 г. утверждена и торжественно передана канадскому парламенту королевой Великобритании (номинальным главой канадского государства). Текст этого документа, и в особенности его раздел, посвященный правам коренных народов, явился на свет после длительных дискуссий и порой ожесточенной борьбы между либеральными сторонниками тогдашнего премьер-министра П. Трюдо и руководством ряда провинций, за которыми стояли магнаты нефтяных, горнорудных и других транснациональных монополий (в большинстве управляемых из США). В результате противодействия властей большинства периферийных провинций и достигнутого «компромисса» формулировка о правах аборигенов Канады, первоначально более распространенная и вразумительная, была сведена к следующей фразе (статья 35): «Настоящим признаются и подтверждаются существующие аборигенные и договорные права коренных народов Канады». Эта окончательная формулировка не содержит объяснения понятия «аборигенные права», которое, в сочетании с добавленным (навязанным представителями провинциальных властей) словом «существующие», может трактоваться как только права на охоту и рыбную ловлю, но никак не на территорию, ибо территориальные права, которых аборигены до сих пор не добились, не могут считаться «существующими»!

По оценке, прозвучавшей на XXV съезде Коммунистической партии Канады (1982 г.), права коренных народов фактически просто «отрицаются» в конституции страны. Это, впрочем, стало ясно всем, и не случайно после официального утверждения Конституционного Акта 1982 г. была намечена серия «конституционных конференций», посвященных разработке текста теперь уже поправок к конституции, определяющих права коренных жителей страны. Характерно, что предложение о признании права коренных народов страны на политическую автономию, с которым П. Трюдо выступил на последней для него (вскоре он ушел в отставку) конференции в марте 1984 г., было отвергнуто представителями властей большинства провинций.

В 80-е годы правительство перешло к политике сокращения и бюджетных ассигнований на нужды общин коренного населения. На эти «финансовые репрессии» властей коренные народы ответили ростом политической оппозиции, сначала в провинции Манитоба, где региональный бюджет министерства по делам индейцев и Севера был в 1982/83 году сокращен на 18 %, а затем и в других провинциях страны.

В 1982 г. в Манитобе был образован «Бюджетный комитет вождей», который обвинил правительство в том, что, принимая произвольные решения относительно объема и целевого назначения направляемых индейцам средств, оно натравливает общины коренных жителей страны друг на друга в соперничестве за «безнадежно недостаточные средства», отпускаемые на развитие социальной инфраструктуры резерваций. Комитет предложил министру по делам индейцев и Севера подписать совместный меморандум (он был поддержан общеканадской организацией коренного населения — «Ассамблеей первых наций»), который содержал требования разработки политического механизма для совместного с индейцами рассмотрения касающихся их бюджетных вопросов и пересмотра «многолетнего рабочего плана» министерства в соответствии с нуждами и приоритетами индейцев. В особом заявлении Комитета подчеркивается, что обязательства федерального правительства перед коренными канадцами должны выполняться независимо от места их проживания.

На состоявшейся в 1977 г. в Норт-Слоуп-Боро (Аляска) первой международной конференции эскимосов, на которой присутствовали делегаты от Канады, Гренландии, США и наблюдатели от девяти стран, была принята резолюция, в которой поддерживались «требования канадских эскимосов о признании их прав на самоопределение на своей родной земле». В особой резолюции были также поддержаны требования ассоциации эскимосов Лабрадора (Ньюфаундленд) о признании их территориальных прав. Одна из резолюций призывала к «мирному и экологически безопасному использованию территории Арктики».

Сходные решения были приняты и на 2-й международной конференции 1980 г. в Нууке (Гренландия), а резолюция, требующая признания Арктики безъядерной зоной, единогласно принятая на 3-й конференции в Икалуите (Фробишер-Бей, Канада) в 1983 г., содержала также требование запретить размещение ракет MX на Аляске и испытания американских крылатых ракет на территории канадской Арктики.

Таким образом, коренное население канадского Севера, которым совсем еще недавно интересовались в основном только этнографы и которое лишь в предыдущем десятилетии начали всерьез принимать в расчет экономисты, с 70-х годов стало выступать в качестве определенной самостоятельной политической силы на федеральной и даже на международной арене. Растущая политическая активность жителей Севера все больше меняет тот выгодный для монополий «политический климат», которым характеризовался до последнего времени крупнейший из территориально-ресурсных резервов империализма — канадский Север.

А. Черкасов