"Следы на снегу" - читать интересную книгу автора (Моуэт Фарли)

Глава седьмая

Рано утром 29 мая к нам присоединился вождь Килшайс. Он принес с собой бочонок французского бренди в две кварты и пакет с письмами для меня, которые он носил с собой вот уже много месяцев, но порох, пули, табак и ножи, полученные им в крепости по моей просьбе, оказались израсходованными. В свое оправдание он объяснил, что зимой умерло несколько его родственников и, согласно обычаю, он в знак скорби выбросил все свое имущество, после чего был вынужден воспользоваться моими товарами для поддержания сил своих многочисленных домочадцев. В качестве частичного возмещения ущерба он подарил мне четыре выделанные лосиные шкуры, оказавшиеся весьма кстати, так как они подходили для шитья мокасин, которых в то время нам сильно не хватало.

В тот же день индеец, незадолго до этого примкнувший к нашей компании, стал настаивать на поединке с Матонаби с целью или отобрать одну из его жен, или, если противник не согласится на поединок, заставить его откупиться огневым припасом, кое-какими железными предметами, котелком и другими вещами. Матонаби надо было или отдать все претенденту, или же потерять женщину: надежды побороть далеко превосходившего в силе противника не было. Матонаби тем пуще расстроился, что тот же самый индеец только месяц назад продал ему эту женщину.

Их спор чуть не погубил экспедицию, так как Матонаби, почитавший себя самым знаменитым из всех когда-либо живших людей, настолько близко к сердцу принял оскорбление (к тому же нанесенное в моем присутствии), что чуть было не повернул на запад, в страну атапасков, которые, по его словам, относились к нему куда с большим уважением, чем его соплеменники.

Мне уже казалось, что и третий поход окончится так же бесславно, как и два предыдущих, однако, переждав вспышку гнева, я выдвинул все возможные аргументы в пользу продолжения путешествия. Особенно я упирал на то, что Компания Гудзонова залива будет рада оценить его заслуги и старание в помощи делу, которое, по всей видимости, должно принести Компании выгоду.

После долгих уговоров он наконец согласился продолжить путь. Хотя день уже подошел к концу, он подал сигнал двигаться, после чего мы прошли еще семь миль, прежде чем остановились на одном из островков озера Пишью. В тот день мы, впервые с тех пор как покинули Тлевиазу, заметили оленей (а все это время питались сушеным мясом).

В последний день мая достигли северной оконечности озера Пишью, и Матонаби начал ускоренно готовиться к исполнению нашего плана — добраться до медных копей. Он снарядил двух бездетных молодых жен, и вместе с ними мы двинулись вперед, остальные же женщины вместе с детьми должны были медленно следовать за нами, а в условленном месте на тундровых равнинах ожидать нашего возвращения с Коппермайн. Мы же, насколько возможно, облегчили свою ношу, взяв с собой пороха и пуль ровно столько, чтобы прокормиться охотой, и к вечеру следующего дня уже были готовы выступить к нашей цели.

Женщины, которых мы оставляли, подняли жалобный плач и не прекращали рыдать, пока мы могли их слышать, но эта грустная сцена расставания не произвела на моих спутников ни малейшего впечатления, и они весело продолжали идти дальше.

Хотя мы выступили поздним вечером, лагерь разбили, лишь когда преодолели миль десять, а индейцам удалось подстрелить несколько оленей. Рассказ о ночных переходах и охоте на оленей посреди ночи может показаться выдумкой, но мы поднялись уже в такие высокие широты Севера, что даже в полночь солнце едва опускалось за горизонт.

Теперь я должен в своем рассказе вернуться еще к одному событию, происшедшему на озере Клоуи. Во время нашей стоянки к нам присоединилось множество индейцев, желавших идти вместе с нами до реки Коппермайн только для того, чтобы встретиться там с эскимосами, часто, по слухам, навещавшими те места, и свести с ними счеты. План этот, несмотря на все опасности и тяготы пути, настолько воодушевил всех, что чуть ли не каждый присоединявшийся к нам мужчина желал вступить в военный отряд.

А для этого всем воинам до ухода с Клоуи надо было изготовить себе небольшие щиты в виде тонких досок двух футов шириной и трех футов длиной, предназначавшихся для отражения эскимосских стрел.

Однако, когда наступило время двигаться в путь, только шестьдесят индейцев остались тверды в своей решимости. Остальные, прикинув, что идти далеко, а выгоды от экспедиции никакой ожидать нельзя, по трезвом размышлении отказались от участия в походе. Однако, если бы в их распоряжении было не меньше европейских товаров и оружия, чем у индейцев Матонаби, вполне вероятно, что многие с удовольствием остались бы в отряде.

Прослышав о планах индейцев в отношении эскимосов, я попытался отговорить их от этих бесчеловечных замыслов, но они посчитали, что мои слова вызваны трусостью, и с величайшим презрением заявили, что я просто боюсь эскимосов. Сознавая, что моя личная безопасность всецело зависит от благожелательности индейцев, я переменил тон. Я сказал, что меня не волнует судьба эскимосов, хотя я и не вижу необходимости нападать на них, но что я всецело буду опекать и защищать тех, кто последует на Коппермайн вместе со мной. Мое заявление было воспринято с глубоким удовлетворением, и я никогда больше не пытался помешать их воинственным замыслам, ибо так поступать было бы в моем положении верхом неблагоразумия.

Воинственность северных индейцев была связана с суеверием. Они верят, что, когда умирает какой-нибудь их вождь, его смерть насылается либо каким-то недоброжелателем из своего племени, либо южными индейцами, либо эскимосами. Причем подозрение чаще всего падает именно на последних, в чем и заключается основная причина постоянной вражды индейцев с этим несчастным народом.

Некоторое время назад эскимосы, торговавшие с нашими шлюпами в Нэпс-бей, Нейвел-бей и Уэйв-Коув к северу от реки Черчилл, жили в мире и дружбе с северными индейцами. Это было возможно благодаря многолетней опеке их со стороны коменданта Форта Принца Уэльского. Однако летом 1756 года отряд северных индейцев, после того как шлюп покинул Нэп-бей и вышел в открытое море, напал на эскимосов. Капитан шлюпа Джон Бин отчетливо слышал выстрелы, но значение их понял лишь следующим летом, когда на берегу обнаружил ужасные останки более чем сорока эскимосов, убитых только потому, что в прошлую зиму два вождя северных индейцев умерли.

На Крайнем Севере, куда не заплывают корабли, эскимосы часто становятся жертвами предрассудков северных индейцев, хотя последних ни в коей мере нельзя считать воинственным племенем. Исходя из своего опыта, я не думаю, что они способны на столь крайнюю жестокость по отношению еще к кому-либо.

Не отягощенные женщинами и детьми, мы быстро продвигались на север, но погода была так неустойчива, а мокрый снег и дождь выпадали столь часто, что до озера Когид, где женщины и дети должны были ждать нас, мы добрались только 16 июня.

По дороге мы переправились по льду через несколько больших озер (среди них Тойнойкайд и Тойконлайнд), а также через множество рек и ручьев. Оленей было много, и индейцы их забивали часто только ради жира, костного мозга и языков. Я пытался доказать им неразумность такого расточительства, но, так как укоренившиеся обычаи преодолеть нелегко, мои упреки не возымели действия. Мне объяснили, что убивать много дичи и питаться ее лучшими частями правильно, потому что, когда дичи станет мало, поступать так будет невозможно.

Между 17 и 20 июня мы прошли восемьдесят миль на север в основном по льду озера Когид.

Двадцать второго вышли на берег реки Конгекатавачага, где повстречали Медных индейцев, собравшихся там, как всегда в это время года, для охоты на оленей, переправляющихся в этом месте через реку.

Лед уже сошел, поэтому для переправы через реку мы в первый раз воспользовались каноэ. Переправа могла затянуться надолго, если бы не благожелательность Медных индейцев, отрядивших нам на помощь несколько своих каноэ. Это было очень кстати, потому что, хотя нас и было не больше ста пятидесяти человек, своих каноэ мы принесли только три. На них можно было разместить лишь двух человек, да и то без поклажи. Иногда северные индейцы связывают три или четыре каноэ в плот, способный выдержать гораздо большую нагрузку, но использовать такой плот можно только при совершенно спокойной воде.

Переправившись на северный берег, мы увидели, что Матонаби и еще несколько индейцев из нашего отряда встречают Медных индейцев как хороших знакомых. Эти последние, казалось, были очень довольны встречей с нами и уверяли, что готовы оказать всяческую помощь. Пока мы ставили свои палатки, они затеяли целое пиршество, выделив нам много жира и сушеного мяса.

Как только Медным индейцам стали известны планы моих спутников относительно эскимосов, они тут же их одобрили и даже предложили нам взаймы несколько своих каноэ, которые, по их заверениям, очень пригодятся в дальнейшем.

Я выкурил калумет, или трубку мира, с их старейшинами и должен признать, что не ожидал встретить у столь далекого от центров цивилизации племени такой любезности и гостеприимства. Я сожалел, что у меня не было ничего ценного для подарков. Хотя у них и встречались европейские предметы, выменянные у северных индейцев, подарки, полученные из рук англичанина, обрели бы большую ценность.

Так как я был первым белым человеком, которого они видели (и, по всей вероятности, последним), они забавно толпились вокруг меня, выказывая не меньше желания исследовать меня всего с ног до головы, чем европейский ученый-натуралист при виде неведомого животного.

Они нашли меня вполне нормальным человеком, если не считать цвета моих волос и глаз. Первые, по их словам, напоминали выгоревшую кисточку бизоньего хвоста, а последние из-за своего светлого оттенка походили на заячьи. Белизна кожи, по их мнению, меня тоже не украшала, потому что напоминала полностью обескровленное от долгого вымачивания мясо.

Так как Матонаби решил оставить тут и тех женщин, что взял с собой, понадобилось задержаться еще на несколько дней, чтобы добыть достаточное количество оленей, необходимое для обеспечения женщин запасом пищи.

Мы не пробыли на Конгекатавачаге и нескольких дней, как меня сильно начало тревожить поведение некоторых моих спутников по отношению к Медным индейцам. Они не только забирали у них девушек, меха и выделанные шкуры, но взяли даже несколько луков и стрел, лишив владельцев единственного средства существования.

Надо отдать должное Матонаби, который старался заставить своих соплеменников при обмене давать за понравившиеся им вещи что-то равноценное, но он совершенно не мешал им отбирать женщин. Следует упомянуть, что Медные индианки высоко ценятся среди северных индейцев за какие-то неведомые мне достоинства: внешне они ничем особенным не выделяются.

Как мне кажется, ни у одного народа под солнцем нет большего оправдания греха многоженства, чем у северных индейцев. Ежегодные охотничьи вылазки за пушниной уводят их так далеко от поселений европейцев, что их можно считать величайшими путешественниками изведанного мира. Но, поскольку у них нет ни лошадей, ни водного транспорта, каждому хорошему охотнику приходится обзаводиться несколькими помощниками для переноски мехов на фактории Компании и европейских товаров — обратно. Никто в этих местах не приспособлен так хорошо для этой работы, как женщины, потому что они с детства приучены переносить и тянуть тяжелые грузы, а также выполнять другую трудную работу. Поэтому если мужчина способен прокормить пятерых или шестерых женщин, то в них он обычно находит покорных и верных слуг, любящих жен, а также нежных и внимательных матерей своим детям.

К чести северных индианок надо сказать, что они самые приятные и в высшей степени добродетельные женщины из всех виденных мной в Северной Америке. Однако, если кого-то из них оставляли в Форте, они в погоне за выгодой быстро склонялись к худшему и в некоторых случаях даже превосходили южных индианок — известных беспутниц. Те нисколько не умеряют своей чувственности и, пока молоды, вовсю предаются распущенности, под влиянием спиртного теряют всякий стыд и открыто занимаются развратом.

Северные индианки отличаются от своих южных сестер, и очень редко можно услышать об их неверности, даже если они вынуждены довольствоваться шестой или седьмой долей мужниного внимания.

Может показаться странным, что, превознося воздержание северных индианок, я признаю одновременно, что среди местных мужчин широко распространен обычай обмениваться на ночь женами. Причем такие действия нисколько не считаются преступными, а, напротив, почитаются сильнейшим выражением дружеских связей между двумя семьями. В случае же смерти одного из мужей второй считает себя обязанным заботиться о детях умершего. Эти обязанности, возлагаемые на них обычаем, они выполняют в высшей степени добросовестно (чего нельзя сказать о большинстве наших крестных отцов и матерей, которые, несмотря на их клятвы, редко вспоминают о своих обещаниях). Мне неизвестно ни одного случая, когда северный индеец пренебрег бы обязанностями, принятыми им по отношению к детям своего друга.

Хотя северные индейцы, не задумываясь, могут взять в жены двух или трех сестер сразу, они очень тщательно следят, чтобы не было близких родственников среди тех, кто допускается к их женам.