"Стихотворения неизвестных годов" - читать интересную книгу автора (Пушкин Александр Сергеевич)

1816

НОЭЛЬ НА ЛЕЙБ-ГУСАРСКИЙ ПОЛК.[1] В конюшнях Левашова Рождается Христос. Звезда сияет снова, Всё с шумом понеслось. . . . . . . . . . . Иосиф отпер ворота: ". .. потише, господа, Ведь вы здесь не в харчевне". Христос спросил косого: ". . . . . . " . . . . . . .. "Из Голубцовых я!" . вскричал Спаситель удивленный: ". .. его обнять готов. Он мне сказал: "я из глупцов", Вот малый откровенный". . . . . . . . . . . . . . . Изрек хлыстом махая Полковник филантроп. . . . . . . . Я славной Пукаловой друг . . .. - хоть тысячи услуг. . . . . . . . . . Вдруг сабля застучала, Сияет аксельбант, Лихого генерала Вбегает адъютант. ". . . . — мой генерал доволен, Что, здесь. . . Христос живет? . . . . . сам он не придет, От дев немного болен". DUBIA. ДВУМ АЛЕКСАНДРАМ ПАВЛОВИЧАМ. Романов и Зернов лихой,    Вы сходны меж собою: Зернов! хромаешь ты ногой,    Романов головою. Но что, найду ль довольно сил    Сравненье кончить шпицом? Тот в кухне нос переломил,    А тот под Австерлицом. ГАРАЛЬ И ГАЛЬВИНА. Взошла луна над дремлющим заливом, В глухой туман окрестности легли; Полночный ветр качает корабли И в парусе шумит нетерпеливом. Взойдет заря — далек их будет строй. Остри свой меч, воитель молодой! Где ты, Гараль? Печальная Гальвина Ждет милого в пещерной темноте. Спеши, Гараль, к унылой красоте! Заря блеснет, — и гордая дружина Умчится вдаль, грозящая войной. Где ты, где ты, воитель молодой? Гальвина с ним. О, сколько слез печали, И сколько слез восторгов и любви! Но край небес бледнеет, и в дали Редеет тень. Уж латы зазвучали; Близка заря; несется шум глухой… Что медлишь ты, воитель молодой? Призывному Гальвина клику внемлет, Тоски, надежд и робости полна, Едва дыша, разлуки ждет она: Но юноша на персях девы дремлет. Призывы битв умолкли за горой, — Не слышал их воитель молодой. Уже суда покинуть брег готовы, К ним юноши с веселием бегут; Прощальну длань подругам подают; Златой зари раскинулись покровы; Но, утомлен любовью и тоской, Покоится воитель молодой. Пылает день. Он открывает очи Гальвина мнит ласкающей рукой Сокрыть от глаз досадный свет дневной. "Прости, пора! сокрылись тени ночи; Спешу к мечам!" воскликнул — и стрелой Летит на брег воитель молодой. Но тихо всё, лишь у пустого брега Подъемлется шумящая волна; Лишь дева там, печальна и бледна, И вдалеке плывут ладьи набега. О, для чего печальной красотой Пленялся ты, воитель молодой? Она в слезах; в немой воитель думе. "О милый друг! о жизнь души моей! Что слава нам? что делать средь мечей? Пускай другой несется в бранном шуме; Но я твоя, ты вечно, вечно мой!… Забудь войну, воитель молодой!" Гараль молчал. Надменное ветрило Его звало к брегам чужой земли; Но с бурею так быстро корабли Летели вдаль, и дева так уныло Его влекла трепещущей рукой… Всё, всё забыл воитель молодой! И он у ног своей подруги нежной Сказал: "Пускай гремят набег и брань: Забыла меч ослабленная длань!" Их дни слились в отраде безмятежной; Лишь у брегов терзаемых волной Дрожа, краснел воитель молодой. Но быстро дни восторгов пролетели. Бойцы плывут к брегам родной земли; Сыны побед с добычей притекли, И скальды им хваленья песнь воспели. Тогда поник бесславною главой На пиршествах воитель молодой. Могучие наперсники судьбины К ногам невест повергли меч и щит; Кровавый меч героев не лежит У ног одной оставленной Гальвины. Красавица вздохнула, — и другой Ее пленил воитель молодой. С тех пор один бродил Гараль унылый; Умолк его веселый прежде глас, Лишь иногда в безмолвный ночи час Уединен шептал он имя милой. Война зажглась, — и встречи роковой Пошел искать воитель молодой.
ИСПОВЕДЬ БЕДНОГО СТИХОТВОРЦА.    Священник. Кто ты, мой сын?    Стихотворец.    Отец, я бедный однодворец, Сперва подьячий был, а ныне стихотворец. Довольно в целый год бумаги исчертил; Пришел покаяться — я много нагрешил.    Священник. Поближе; наперед скажи мне откровенно, Намерен ли себя исправить непременно?    Стихотворец. Отец, я духом слаб, не смею слова дать.    Священник. Старался ль ты закон господний соблюдать И кроме Вышнего не чтить другого бога?    Стихотворец. Ах, с этой стороны я грешен очень много; Мне богом было — я, любви предметом — я,    я заключалися и братья и друзья,    Лишь я был мой и царь и демон обладатель; А что всего тошней, лишь я был мой читатель.    Священник. Вторую заповедь исполнил ли, мой сын?    Стихотворец. Кумиров у меня бывало не один: Любил я золото и знатным поклонялся, Во всякой песенке Глафирами пленялся, Которых от роду хотя и не видал, Но тем не менее безбожно обожал.    Священник. А имя божие?    Стихотворец.    Когда не доставало Иль рифмы иль стопы, то, признаюсь, бывало И имя божие вклею в упрямый стих.    Священник. А часто ль?    Стихотворец.    Да во всех элегиях моих: Там можешь, батюшка, прочесть на каждой строчке "Увы!" и "се", и "ах", "мой бог!", тире да точки.    Священник. Нехорошо, мой сын! А чтишь ли ты родных?    Стихотворец. Не много; да к тому ж не знаю вовсе их, Зато своих я чад люблю и чту душою.    Священник. Как время проводил?    Стихотворец.    Я летом и зимою Пять дней пишу, пишу, печатаю в шестой, Чтоб с горем пополам насытиться в седьмой. А в церковь некогда: в передней Глазунова Я по три жду часа с лакеями Графова.    Священник. Убийцей не был ли?    Стихотворец.    Ах, этому греху, Отец, причастен я, покаюсь на духу. Приятель мой Дамон лежал при смерти болен. Я навестил его; он очень был доволен; Желая бедному страдальцу угодить, Я оду стал ему торжественно твердить. И что же? Бедный друг! Он со строфы начальной Поморщился, кряхтел… и умер.    Священник.    Не похвально! Но вот уж грех прямой: да ты ж прелюбодей! Твои стихи…    Стихотворец.    Все лгут, а на душе моей, Ей-богу, я греха такого не имею; По моде лишний грех взвалил себе на шею А правду вымолвить — я сущий Эпиктет, Воды не замутить, предобренький поэт.    Священник. Да, лгать нехорошо. Скажи мне, бога ради, Соблюл ли заповедь хоть эту: не укради?    Стихотворец. Ах, батюшка, грешон! Я краду иногда! (К тому приучены все наши господа), Словцо из Коцебу, стих целый из Вольтера, И даже у своих; не надобно примера. Да как же без того бедняжкам нам писать? Как мало своего — придется занимать.    Священник. Нехорошо, мой сын, на счет чужой лениться, Советую тебе скорее отучиться От этого греха. На друга своего Не доносил ли ты и ложного чего?    Стихотворец. Лукавый соблазнил. Я малый не богатый — За деньги написал посланье длинновато, В котором Мевия усердно утешал — Он, батюшка, жену недавно потерял. Я публике донес что бедный горько тужит, А он от радости молебны богу служит.    Священник. Вперед не затевай, мой сын, таких проказ. Завидовал ли ты?    Стихотворец.    Завидовал не раз, Греха не утаю, — богатому соседу. Хоть не ослу его, но жирному обеду И бронзе, деревням и рыжей четверне, Которых не иметь мне даже и во сне. Завидовал купцу, беспечному монаху, Глупцу, заснувшему без мыслей и без страху, И, словом, всякому, кто только не поэт.    Священник. Худого за собой не знаешь больше?    Стихотворец.    Нет. Во всем покаялся; греха не вспомню боле, Я вечно трезво жил, постился поневоле, И ближним выгоду не раз я доставлял: Частенько одами несчастных усыплял.    Священник. Послушай же теперь полезного совета: Будь добрый человек из грешного поэта. ВИШНЯ. Румяной зарею Покрылся восток, В селе за рекою Потух огонек. Росой окропились Цветы на полях, Стада пробудились На мягких лугах. Туманы седые Плывут к облакам, Пастушки младые Спешат к пастухам. С журчаньем стремится Источник меж гор, Вдали золотится Во тьме синий бор. Пастушка младая На рынок спешит И вдаль, припевая, Прилежно глядит. Румянец играет На полных щеках, Невинность блистает На робких глазах. Искусной рукою Коса убрана, И ножка собою Прельщать создана. Корсетом покрыта Вся прелесть грудей, Под фартуком скрыта Приманка людей. Пастушка приходит В вишенник густой И много находит Плодов пред собой. Хоть вид их прекрасен Красотку манит, Но путь к ним опасен — Бедняжку страшит. Подумав, решилась Сих вишен поесть, За ветвь ухватилась На дерево взлезть. Уже достигает Награды своей И робко ступает Ногой меж ветвей. Бери плод рукою — И вишня твоя, Но, ах! что с тобою, Пастушка моя? Вдали усмотрела, — Спешит пастушок; Нога ослабела, Скользит башмачок. И ветвь затрещала — Беда, смерть грозит! Пастушка упала, Но, ах, какой вид. Сучек преломленный За платье задел; Пастух удивленный Всю прелесть узрел. Среди двух прелестных Белей снегу ног, На сгибах чудесных Пастух то зреть мог, Что скрыто до время У всех милых дам, За что из эдема Был выгнан Адам. Пастушку несчастну С сучка тихо снял И грудь свою страстну К красотке прижал. Вся кровь закипела В двух пылких сердцах, Любовь прилетела На быстрых крылах. Утеха страданий Двух юных сердец, В любви ожиданий Супругам венец. Прельщенный красою Младой пастушек Горячей рукою Коснулся до ног. И вмиг зарезвился Амур в их ногах; Пастух очутился На полных грудях. И вишню румяну В соку раздавил, И соком багряным Траву окропил. ЗАВЕЩАНИЕ К[ЮХЕЛЬБЕКЕРА]. Друзья, простите! Завещаю Вам всё чем рад и чем богат; Обиды, песни — всё прощаю, А мне пускай долги простят.