"В ту ночь, готовясь умирать..." - читать интересную книгу автора (Абу-Бакар Ахмедхан)
Глава четвертая О том, как богат и красочен наш колхозный рынок не только плодами осени, но и людьми, так непохожими друг на друга
1
В самом центре города под современным стеклянным куполом шумит морской прибой. В ровном гуле голосов то накатит, то схлынет чей-то звонкий голос зычный окрик, скрежет тормозов, прощальный клич разжиревшего индюка, воркующее квохтание обреченных кур. Новый современный колхозный рынок с широкими прилавками и фонтанчиками, лотками из нержавеющей стали и белоснежными плитками кафеля — какое это удобство для хозяек, вечно спешащих и, наверное, поэтому всюду опаздывающих.
Особенно богат южный рынок осенью, когда на прилавках можно увидеть все, что уродилось на земле равнинной и подоспело в горах. Чем ближе к торговым рядам, тем отчетливее слышны голоса продавцов из разных районов края. Каждый со своим акцентом, на свой манер расхваливает товар:
— Эгей! Кому картошка, акушинская, отборная! Лучшей нету в мире!
— А вот лук, лук харахинский! Кровь очищает, давление снижает. Зачем фуросемид-таблеткн глотать, когда такой лук имеешь!
— Аа-арбузы! Ка-ааму арбузы астраханские, наливные! Хочешь самые любимые, ногайские? Под ножом — лопаются, во рту тают, даже корка — и та медовая! Глаз радуют, печень исцеляют! Аа-арбузы! Лучший десерт к праздничному столу! Перед получкой выручает, обед заменяет, половина на ужин остается!
— Ах, дыни-дыни-дыни! Солнечный сорт — «Колхозница»! Год пролежит — не скиснет! А вот «Дочь колхозницы»: яркая, сладкая!
— Виноград! Кумторкалинский! Эгей, кому кумторкалинский черный виноград, с которым поэты любят сравнивать глаза губденских красавиц!.. Подходи, налетай!
— Па-акупайте виноград! Лично вывел лучший сорт в одно зернышко! Название не придумал, пробуйте и подскажите!
Рядом с виноградарем-селекционером на высоком табурете уселась старушка в темном платке. Приоткрывая белоснежную марлю, она расхваливает свой товар в двух огромных корзинах:
— Пробуйте персики! Сочные, нежные, как щечки молодой горянки, на которую даже муха мужского пола не села!
— «Дамские пальчики» не желаете? Одна горсть — на всю вазу!
— «Изабелла»-виноград! Сытость! Сладость! Аромат!
Играет, переливается голосами, красками, пьянит запахами бойкая, веселая торговля. Горянки прячут выручку в чулки, горцы — заталкивают в нагрудные карманы. Кто расторговался — подбивает компанию и заказывает такси. Их места за прилавками занимают новые продавцы со свежим товаром и новым запасом объявлений:
— Смородина черная! На вкус красная!
— Кру-у-у-жовник свадебный! «Черный негус», кто желает?
— Инжир! Инжир! Лучшее варенье — из белого инжира! Растет только у нас! В этом году почти не рос — зима суровая! Сколько стоит? Не дороже денег! Возьмете оптом — уступлю!
— Сколько-сколько? А прейскурант у ворот видели? Или вас это не касается?
— Не хотите? Покупайте у тех, кто эти цены пишет!
— Э, уважаемый! Прежде чем бросить камень в собаку, вспомните о хозяине!
— Па-а-аберегись! — зычно предупреждает водитель автокара и разводит по сторонам продавца инжира и возмущенного покупателя, виноватых поровну: один — в том что дорого просит, другой — дешево дает.
2
Сегодня и в мясном ряду выбор отменный: цыплята, не какие-нибудь синтетические, из морозилки, а парные, на заре этого дня бегавшие веселыми ногами в курятнике; рядом дебелые индюшки табасаранские, кизлярские гуси с коралловыми лапами. Направо — зайцы атли-буюнские, на крюке раскачивается туша кайтагского кабана. Баранина на лотках, разрубленная и целиком, только что из холодильника…
Сам почтенный Кичи-Калайчи прошелся сегодня по ряду, выбрал двух куропаток. Отдаст их студенткам-квартиранткам, пусть приготовят добрый обед.
Довольный покупкой, старик неспешно проходит по рядам. Справа и слева слышны призывы:
— Есть хорошая таранка! Кому к пиву, кому так пососать!
— Кому сазан-жирный? Налетай!
— Что-о? Покажи! Ха-а-рош, гусь!..
— Одень очки, гражданин! Сазан — не птица, сазан рыба!
— Складывай рыбу, пройдем в дирекцию, там проверят, что ты сам за птица, если торгуешь в запрещенное время браконьерской рыбой!
— Осетрину надо?
— Где? Сколько просишь?
— Шутка! А что, пошутить нельзя?
— Икры хочешь?
— Не хочу!
— Почему?
— Прошлый раз купил вместе с бидоном. Оказалось, икры — только пленка сверху, а под ней селедка рубленая…
— Базар — такой университет: если не выручит, так выучит!
— Налетай, хватай тарань! Пиво без тарани — что алименты без ребенка! Тарань, тарань, пока не разобрались, кто кого!
Кончились рыбные ряды, потянулись молочные, хотя здесь никто не продает молоко, зато в большом выборе сочный творог, густенная сметана, круги целебной брынзы, приготовленной из молока овец с альпийских пастбищ. Нежно-острая, питательная, ароматная брынза, только вот цена кусается, как лучший пес чабана,
— Э, товарищ! Попробуй, а потом говори: «Из любого овечьего молока!» Каждый горец отличит, из любого или особого! Сколько вам, бабушка? Полкило брынзы? Один момент. Не хлопочите с бумагой — свой товар я продаю в полиэтиленовой таре: сохраняет сок и свежесть. Благодарю за покупку! Кто следующий?..
Кичи-Калайчи не спеша обходит ряды. Все-таки хорош рынок, богата дарами горская осень, да умножится все это в новом году! От добра и люди добреют, впрочем, история бед народных знает примеры и черствости имущих, и щедрости бедняков, отдающих последнее. Ах, если б люди знали чувство меры! Не зря говорят индийские йоги: кому полезно подтянуть пояс, а кому и позволительно живот отпустить!
Пытливо разглядывая, чутко прислушиваясь, обходит рынок Кичи-Калайчи. И не потому, что редко приходится бывать здесь; сегодня тоже не одна покупка тому причиной, просто Кичи-Калайчи в этой сутолоке обдумывает предстоящий разговор с директором рынка.
3
Раньше контора дирекции была у главного входа, а теперь, после реконструкции, ее перенесли к новым воротам, куда заезжают крытые фургоны, чтобы отгрузить продукты в подвал-холодильник.
Пробираясь через рынок, Кичи-Калайчи повстречал двоих знакомых. Белоусый сам его окликнул:
— Куда торопишься, Кичи, купи у меня джураби, скоро зима, ноги надо в тепле держать.
— Спасибо, девочки-студентки уже связали мне две пары.
— Что они понимают в этом деле? Вот моя старуха вяжет — загляденье! Пятка двойная, шерсть крученая, сносу нет! Вспомнишь мои слова — поздно будет!
Второго, молодого адвоката Дибира старый садовник сразу не приметил, а когда узнал в лицо — удивился. Всегда наглаженный, начищенный, сегодня адвокат толкался среди покупателей винограда с видом безработного сезонника, которому еще три дня назад надо было побриться, да заодно и костюм почистить.
Приложив палец к заросшему подбородку, адвокат дал понять Кичи, чтобы тот не произносил его имени; пройдя несколько шагов, он оглянулся и кивнул головой, приглашая старика за собой.
Кичи-Калайчи пожал плечами, но исполнил просьбу адвоката. Зайдя под козырек старой палатки, предназначенной на снос, адвокат сдернул с головы пыльную кепку и вытер лицо белоснежным платком. Но, поздоровавшись с Кичи-Калайчи, он продолжал кого-то искать глазами.
— Виноград в этом году удался, Дибир Махмудович. Очень богатый урожай… — с общего вступления начал разговор Кичи-Калайчи.
— Ничего не могу сказать определенного. Не пробовал, — суховато подал реплику адвокат, брезгливо оглядывая свои нечищенные ботинки. — Затянулось одно дело…
— Опять наследникам разъясняешь?
— В том-то и дело, что от разъяснения вот уже месяц, как перешел к другим делам. Не столько разъяснять приходится, сколько вязать.
#8213; Мужское ли дело вязать? Что вяжете?
— Не что, а кого. Беру подписку о невыезде, заключаю под стражу.
— Странные обязанности для адвоката.
— Адвокатом я был, как говорится по-немецки, плюсквамперфектум — в давно прошедшем времени, а с июля приказом назначен и. о. старшего следователя, пока тот сдает экзамены в академию. А сейчас расследую одно удивительное дело. Помните весельчака Джамала?
— Кто же его не знает? То заткнет соседкин дымоход листьями кукурузы, то распустит слух, что его племянник-космонавт полетит на Луну или там на Венеру.
— Весь аул взбулгачил, дизельный мужик! Уже и детей вырастил, и жену успел схоронить, а все неймется человеку… Впрочем, ведь у каждого из нас есть свои страстишки или, как теперь принято говорить, хобби. Признайтесь, почтенный Кичи-Калайчи, и у вас есть увлеченье?
Солдаты знают: хочешь избежать поражения — атакуй первым!
— А у вас, Дибир Махмудович, какое хобби? — простодушно, вопросом на вопрос, сделал выпад бывалый рубака.
— У меня? — адвокат заалел от края папахи до воротничка несвежей рубахи. — Ну конечно же, есть и у меня хобби! Вы даже не представляете, какую богатейшую коллекцию камней, да, да, камешков с пляжей Черного моря привез я из отпуска! Камень-лапоть и камень-телевизор; лицо врубелевского Демона и профиль неутешной вдовы Грибоедова; камень с изображением якутской юрты и Саянских гор. Но совершенно уникальный экземпляр — это изображение планеты Марс со спутниками: Фобос и Деймос…
Когда Кичи-Калайчи уже совсем было уверился, что угроза контратаки миновала, Дибир резко сменил тему разговора:
— Говорят, что все садовники — большие шутники. Возможно, возможно… Но послушайте, что придумал шофер Джамал! Явился на поле, где женщины убирали кукурузу, и не с утра, как обещал, а чуть ли не после обеда! Вы наших горянок знаете: как начнут стричь-брить язычком — живого места не оставят. Бобылка Айшат вообще после случая с дымоходом давно зуб точила на Джамала. А тот не растерялся и объявил: «Заткните свой фонтан красноречия! Я, может, вообще последний день за баранкой сижу». — «Что, наследство получил?» — подкусила Айшат. «Пхэ! Трудовые скопил! Не верите? Смотрите!» И выдернул из-под подкладки папахи затрепанную сберкнижку, где черным по белому, почерком Бусрав-Саида, записана сумма вклада: пятнадцать тысяч! У Айшат даже шаль с головы скатилась. А вечером в каждом доме начался скандал: жены стали мужей пилить и строгать: вот, мол, не зря родные отговаривали выходить за нищего! Кое-кто до боя посуды дошел. Участковый заинтересовался вкладом Джамала — тот наотрез отказался указать источник накоплений. Пригласили шофера в прокуратуру — не идет! Пришлось мне выехать на место. И только тогда Джамал и признался: один знакомый гравер приписал ему к пятнадцати рублям еще три ноля. И подписался за Бусрав-Саида, да так умело, что даже специ-графологи не могут отличить правду от подлога!
— Шутник-художник! — усмехнулся Кичи-Калайчи. — Из кубачинцев?
— Говорят, приезжий. Часто бывает на нашем рынке, за три рубля гравирует портсигары и подстаканники. Жаль человека! С таким редким талантом — ему в музее реставратором работать, а не подводить себя и людей под статью пятьдесят восемь, восемь! Ищу его, чтоб спасти.
— Желаю успеха, Дибир Махмудович.
И они расстались.
4
Разглядывая дверь с надписью «ДИРЕКТОР», старик тряхнул сеткой-авоськой, в которой лежали завернутые в бумагу куропатки, и решительно перешагнул через порог.
— Я же вам сказал: принять товар не могу. Холодильники заполнены до понедельника! — сказал человек из-за массивного стола и нехотя поднял лицо. Огромное — про такое говорят: поднос, а не лицо! Глаза на таком подносе никогда не будут выглядеть большими. Пока человек за столом разглядывал свои руки с толстыми пальцами, ловко отбрасывающими костяшки стареньких счет, Кичи-Калайчи внимательно осмотрел темные, пахнущие сыростью стены, плакат — рисунок разделки бараньей туши, старинную медную чернильницу, крышка которой была в виде головы лошади, и только после осмотра отозвался:
— Мне не нужны холодильники. Здравствуйте!
— Ассалам алейкум! Вы насчет красной рыбы? Ничего не выйдет. Зачем иметь неприятности? Будьте здоровы!
— Я еще ничего не сказал, а вы сразу прощаетесь! Пришел повидаться, а вы…
Человек за столом протер лицо-поднос огромным платком, кивнул головой и сказал:
— Очень приятно. Повидались, поздоровались, а теперь пора делом заняться. — Он решительно придвинул к себе папку с бумагами. — Думаешь, я не узнал того, с кем ты только что беседовал… И чего караулит?
— Кто?
— Твой Дибир Махмудович.
— Ха-ха-ха… — смеется Кичи-Калайчи.
— Это смех плохой, — хмурится директор.
— Поскольку есть разговор к вам, разрешите сесть?
Человек за столом поднялся:
— Жизнь учит, уважаемый: говорить лучше стоя, а еще лучше — стоя на одной ноге — тогда и разговор будет короче. Не обижайтесь, присядьте, а я постою. Я человек прямой и не могу тратить время попусту. Итак, какое дело?
— Речь пойдет о любви…
— Что? — глаза у стоявшего за столом не становятся больше, а как-то разбегаются по широкому подносу. #8213; Но, дорогой, разве здесь Дворец бракосочетания? Вы не туда попали.
— Именно куда шел, туда и попал. Вы — директор?
— Вот это верно.
— Ваше имя Таймаз?
— И это правильно.
— У вас есть дочь?
Глаза на подносе загорелись огоньками любопытства.
— Ее зовут Серминаз, не так ли?
— Пока все правильно, как в анкете. — Удивленный директор опускается на стул и начинает крутить карандаши, торчащие в нагрудном кармане.
Кичи-Калайчи поплотнее усаживается в кресле.
— Я — дядя Хайдарбека. Это имя говорит вам что-нибудь?
— Но, уважаемый, как вас…
— Меня зовут Кичи-Калайчи.
#8213; Но я уже сказал свое слово, Кичи-Калайчи. А мое слово твердо. Серминаз недостойна такого прекрасного бессребреника! Пусть ваш Хайдарбек поищет себе другую невесту. Тем более что моя Серминаз уже засватана за другого! И разве я похож на тех, кто дважды вынимает кинжал из ножен?
— Ай, Таймаз, Таймаз! Надо щадить свои седины! Зачем придумывать всякие отговорки? Сам знаешь: твоя дочь любит только Хайдарбека…
— Ха! Любит! А кто ей разрешил любить? Да я и спрашивать не стану — не для того дочь растил, чтоб выходила за голодранца, жила без пола и потолка!
— Для выгоды только поросят растят, да и тех не все едят! — обозлился Кичи-Калайчи. И Таймаз зашевелил густыми, как усы, бровями:
— Вы что, явились меня учить?
— Что вы, Таймаз, какой из меня учитель? Не будем ссориться; лучше миром все уладить.
— Мои условия знаете? Я не собираюсь уступать!
— Да, я тоже слышал: все в мире жаждет перемен, а уважает — постоянство. Давайте порадуемся счастью детей.
— Как это понимать?
— Я и мой племянник согласны на ваши условия, Только просим: половину — до свадьбы, а половину — после.
— Согласен! Большую половину — до свадьбы, а меньшую…
— Хорошо! Твою руку, Таймаз! — поднимается Кичи-Калайчи. — На следующей неделе ударим в барабаны.
— А как же быть с тем, другим? Я же договорился…
— Ты же умный человек, Таймаз! Как меня сначала встретил словами о красной рыбе? Так теперь им скажи: не хочу, мол, иметь неприятности и судимость за калым, выдаю, мол, дочь, так, по любви…
— Не каркай! Не каркай! И как это так «по любви», — директор замахал руками, словно в кабинет влетел рой пчел. — Это же позор! Соседи будут издеваться. И дочери покоя не дадут! Скажут, не без причины в наше время такую дочь сбыл без калыма! Да в таком переполохе и собака напялит папаху!
— Ну, если суда не боишься, намекай на сумму втрое больше. Прямо не говори, а так, уклончиво.
— Это можно… Хм-хо-хо, уклончиво! А вы, почтенный Кичи-Калайчи, не так-то просты! Уклончиво! Вот хитрюга!
— Не будем гадать, кто хитрее! Деньги сюда принести или…
— Или! Именно или! Сюда ни в коем случае! Знаете, как директор рынка живет! Как милиционер ГАИ на самом шумном перекрестке. Он же в стакане! И все видят его насквозь! Приглашаю тебя, Кичи-Калайчи, сегодня на ужин… сейчас позвоню, чтоб хинкал приготовили.
Директор выпростал свой плотный живот из-за стола, подошел и пожал обеими руками сухую ладонь старика:
— Очень, очень рад породниться с понимающим человеком.
— Всего доброго.
— Здоровья желаю. А скажи… С нашего рынка ничего не надо? Могу устроить подешевле.
— Спасибо, спасибо, ничего не нужно.
— Жду вечером у себя дома! — Директор распахнул дверь кабинета и проводил Кичи-Калайчи до выхода из конторы. Весь день, до закрытия рынка, Таймаз и слушал посетителей вполслуха, и отвечал не всегда впопад; углубленный в свои мысли, довольно потирает толстыми пальцами грудь и плотный живот — очень уж хорошо все складывается. И дочь нет нужды приневоливать, да и кто знает, что она выкинет, если заупрямится. А этим он так и скажет… уклончиво. Выдаю, мол, по любви. А ведь и то правда: большие горы — богом созданы, а маленькие — от страха сами появились. Так уклончиво и скажет.