"Убить президента" - читать интересную книгу автора (Гурский Лев)

Глава 27 МАКС ЛАПТЕВ

Некрасов нисколько не удивился.

– О, Макс, входи, – сказал он, таким тоном, словно мы расстались всего полчаса назад. – Подожди, я сейчас… – И он опять склонился над окуляром огромного, чуть ли не в половину комнаты, микроскопа. Микроскоп был гордостью МУРа. В отличие от всех своих рядовых собратьев этот имел собственное имя – Левенгук и, как вполне серьезно уверял гостей Некрасов, телескоп с точно такой же разрешающей способностью мог бы позволить без помех рассматривать поверхность Марса как собственный потолок. Правда, Некрасов использовал свой замечательный оптический прибор, только чтобы смотреть в глубь вещества, а не в космос.

– Ты открыл наконец нечто великое? – спросил я, с любопытством оглядывая лабораторию. С тех пор как я тут побывал последний раз, здесь произошли существенные изменения. В основном за счет уменьшения свободного места и увеличения числа разнообразных хитрых приборов, назначение которых я бы не смог определить даже под пыткой.

– Угу-угу, – сказал Некрасов, не отрываясь от окуляра. – Подожди-подожди… Еще секундочку…

Я прислонился к матово блестевшей дверце вытяжного шкафа и взял в руки какую-то синюю пробирку. На дне ее лежало несколько изящных кристаллов.

– Лучше поставь ее на место, – посоветовал мне бдительный Некрасов, по-прежнему глядя в свой микроскоп. – Это главный ингредиент так называемого виндзорского коктейля. Англичане дали на экспертизу. С помощью этой штуки боевики из ИРА чуть не разнесли Тауэр. Нитроглицерин по сравнению с этими кристаллами – детская игрушка. Тот, кто синтезировал эту взрывчатку, гений. Там есть просто потрясающей красоты молекула. Если хочешь, ты сам потом посмотришь под микроскопом.

– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – быстро ответил я и, стараясь не делать резких движений, водрузил пробирку на место. Что-либо трогать здесь почему-то расхотелось. Слева от вытяжного шкафа висел пистолетный стенд. Представлены на нем были, по всей видимости, такие редкие модели, что я узнал только старый семизарядный «вальтер» – и то лишь случайно: у международного террориста Нагеля, которого мы недавно брали вместе с Интерполом, была точно такая же машинка. И если бы не чуть-чуть везения, знакомство с таким «вальтером» могло бы оказаться вообще последним в моей жизни. К счастью для меня, даже хваленая немецкая техника иногда подводит. Тем более, если ты эту технику чистишь и смазываешь через пень колоду.

Справа от вытяжного шкафа стоял на собственных ножках какой-то сложный электронный агрегат, похожий на гибрид телевизора и стиральной машины. Из-под днища агрегата выползал пучок разноцветных проводов, которые, переплетаясь и расходясь, расползались затем вправо и влево и скрывались во внутренностях трех каких-то других приборов. Последний из трех приборов одноглазо светился лампочкой и недружелюбно гудел.

– Ну, вот и я, – проговорил Некрасов, отклеившись от своего Левенгука и потирая лицо. Вокруг его правого глаза краснел след от окуляра, – извини, что заставил тебя ждать. Чаю желаешь?

– А как же, – сказал я, хотя и не особенно желал.

Это был ритуал, от которого нельзя было отказываться. Каждый раз я не без сомнения брал колбу с янтарным горячим напитком, подозревая, что в этой же самой пробирке хозяин лаборатории держал когда-то тринитротолуол или, хуже того, какой-нибудь цианид натрия.

Впрочем, чай каждый раз был замечательный и всегда новый сорт. Коллеги Некрасова из Скотленд-Ярда никогда не присылали ему банальный «Липтон», всякий раз изыскивая что-нибудь экзотическое. Последний раз мы пили бирманский, с лепестками травы айяк. В этот раз чай был из Малайзии, с необычным, хотя и довольно приятным, привкусом.

– Так что у тебя? – как бы между прочим спросил Некрасов, сделав пару глотков. Я протянул ему все свои трофеи – патрон, репертуар с отпечатком и конфискованный у громилы пистолет.

Сергей принял у меня все это с лицом, несколько даже разочарованным. Очевидно, он ожидал чего-то более любопытного, чем рутинные оружие и отпечатки.

– Только-то? – пожал он плечами, – Такой пустячок тебе могли бы сделать к у тебя на Лубянке. Дима Прокудин у вас там есть, почти мой ученик. Правда, халтурит иногда…

– Мне нужно быстро, Сережа, – сказал я, стараясь не обращать внимания на какой-то нервный некрасовский тон. – И желательно без бумажной волокиты. У тебя с этим проще, чем у нас.

Некрасов кивнул.

– Что верно, то верно. Мы бы в бумажках просто утонули. Так что случилось, Макс?

Не вдаваясь в подробности, я рассказал Некрасову про «Кириченко». И про то, что к завтрашнему утру мне надо уже выдать генералу какой-то результат. И еще о том, что с результатами пока негусто, трое побитых мордоворотов в счет не идут.

– Завтра к семи утра приходи сюда, – подумав, предложил Сергей. – Мне все равно, похоже, здесь ночевать. Ночью и компьютер посвободнее, и в картотеке народа нет. Сделаем все в лучшем виде. Идет?

– Идет! – обрадовался я. – Считай, что опять за мной должок.

– Ерунда, – решительно проговорил Некрасов. – Работа ведь такая. – Он покрутил пуговицу своего рабочего халата, что означало величайшую степень некрасовской задумчивости.

Я молча смотрел на Сергея, уже предполагая, о чем он меня может спросить. Ах, если бы я знал ответ… Политика, чтоб ей пусто было. Любимый Сережин конек. Кажется, теперь уже опять небезопасный.

– Ты думаешь, все это неспроста? – произнес он наконец. – Думаешь, весы качнутся?

Я развел руками, но Сергею, кажется, не нужен был быстрый ответ.

– Три месяца живем как на вулкане, – продолжал он со злостью. – Три месяца никто из нас не уверен, останутся ли его обещания предвыборным бредом или завтра мы действительно будем воевать Гонконг и прорубать великий путь на восток?

Некрасов поставил на стол свою пробирку с недопитым чаем и прошелся по лаборатории, очень ловко уворачиваясь от шкафов, стеклянных реторт и проводов.

– Это ведь чудо, что к нам согласились приехать все члены семерки, – говорил Сергей, что-то переставляя на стеллажах.

– Я, когда узнал, что они едут, даже испугался. Рисковые, подумал, ребята. И даже кредитов собираются нам дать. Уважают они, так-растак, волеизъявление россиян. И вообще уже три месяца никто из них его фашистом не называет. Они уже утерлись. Они уже забыли, как всего полгода назад наш будущий господин Президент обещал в Думе разбомбить Францию к чертовой матери. Или о том, как он избил американского посла. Или как, проезжая по Италии, потряс всех открытием, что никакого итальянского народа не существует, а есть лишь потомки румынских цыган…

Я все это знал немногим хуже Сергея, только старался об этом не думать. Исполняю свои обязанности, ловлю террористов – и ладно. И хорошо.

– Начальство стало дерганым, – продолжал тем временем Некрасов. – Тоже мечется, не знает, кому угодить. Ваши еще ведут себя тихо. А вот соколы с охранцами совсем распоясались. Они, мол, государева гвардия, а мы так, черная кость. И все терпят, потому что побаиваются. Потому что никто не знает, что этот наш всенародно избранный выкинет завтра. Я нарочно узнавал у наших психиатров, какой максимальный период релаксации у параноиков в активной фазе. Два с половиной месяца, Макс. Два с половиной! В самом лучшем случае – три. На днях три месяца истекают… Мне страшно, Макс, – добавил он совсем негромко. – Если бы не Левенгук, давно бы дернул куда-нибудь в Аргентину. Они мне давно уже свой исследовательский центр предлагают. Но как я брошу такого красавца? – Он кивнул на микроскоп.

Некрасова я отлично понимал. Примерно о том же самом шептались и у нас на Лубянке. Даже генерал Голубев, чье назначение Президент неожиданно подтвердил, по-моему, не очень понимал новой генеральной линии.

– Ладно, – сказал Сергей, не дожидаясь моих ответов и как бы подводя черту под тягостным разговором. – Не будем больше об этом. Сделать-то все равно уже ничего нельзя… Пойду работать, Макс. И если каждый честно на своем месте… – Некрасов недоговорил и махнул рукой. – Все-все. Жду тебя завтра. Извини, что разболтался. С кем мне еще поговорить об этом, как не с тобой?

Я молча пожал Сергею руку, надеясь, что оперативная текучка поможет мне побыстрее забыть эту печальную беседу. Переместить куда-нибудь на окраину памяти. Бедный Сережа, подумал я. Если ломать голову еще и об этом, будет совсем тяжко. Сам я не позволяю себе такие мысли даже по ночам. Стараюсь, по крайней мере. Уверяю себя, что мое дело фискальское, небольшое. Приказали – выполнил. Рисковать жизнью? Рады стараться.

Некрасов задержал мою руку в своей и произнес с отчаянной интонацией, которой я у него раньше не замечал:

– Помнишь, как мы над ним смеялись еще полгода назад? Говорили – позер, клоун, хулиган. Лучше бы какая-нибудь умная голова еще тогда догадалась его грохнуть.

– Чего-чего? – переспросил я, опешив.

– Убить. Понимаешь, Макс? Убить.