"Королева туфель" - читать интересную книгу автора (Дэвис Анна)

Глава 3 ПОДМЕТКА

На обратном пути Роберт крепко держал Женевьеву за руку. Они последними покинули семейный склеп, остальные уже уехали на машинах или брели пешком по направлению к дому. Она не пожелала ехать в «даймлере» с родственниками, он мог понять ее. Роберта до глубины души тронуло то, что сейчас она хотела побыть с ним наедине.

Ее рука казалась крошечной и ледяной, в глазах застыла пустота. Ему хотелось прижать ее к груди, сжать ладонь, согреть своим теплом. Он чувствовал, что она не хочет этого, и уважал ее желание. Бывают моменты, когда человеку необходимо свободное пространство, чтобы жить, вспоминать, скорбеть. Если бы он только сумел подобрать правильные слова утешения!..

— Моя дорогая, — попытался начать Роберт, когда они проходили по усыпанной гравием дорожке между небольшими могильными плитами, витиеватыми мраморными распятиями, статуями ангелов, медленно двигались в тени серебристых берез и каштанов по направлению к огромному дубу. — Я помню, когда умер папа, у меня было чувство, словно кто-то выбил почву у меня из-под ног. Я не представлял, как мы сможем дальше жить без него. Он был таким значительным человеком. Его ум, его характер… Он обладал особенной статью. Но мы продолжали жить дальше, Женевьева. Я не думаю, что смогу когда-нибудь стать достойным отца, но я старался изо всех сил. Мы все старались, мама и моя сестра и…

Женевьева выдернула руку и бросилась к дубу. Он, смутившись, наблюдал за ней, пока она что-то искала на стволе, а затем, похоже, обнаружив то, что хотела, стояла спокойно, гладя кору дерева.

— Что это, милая?

Она не ответила. Просто продолжала смотреть на ствол дерева и гладить его.

Наконец, он откашлялся и произнес:

— Не лучше ли вернуться к дому? Они, наверное, удивляются, куда мы подевались.

— Пускай удивляются.

Солнечный свет яркими лучами метался среди веток, пронзая листья своими золотистыми копьями. Роберту стало жарко в глухом черном костюме, и он расстегнул воротничок.

— Несправедливо, что это произошло в столь прекрасный день, правда? Небо должно плакать вместе с нами. Конечно, когда мы хоронили папу, выдался ужасно жаркий день. Ну, так…

— Не мог бы ты заткнуться хотя бы на минуту? Сделай одолжение? — Слова вырвались из ее горла, напоминая звук мотора, который никак не хочет заводиться. Он знал, когда она повернулась и бросилась бежать прочь — к машине, что она плакала. Наконец. Она не плакала, когда они рассказали ей обо всем. Она не плакала во время службы и на кладбище.

А ей стоило поплакать. Это было бы естественно и пошло бы на пользу.

Он пристально рассмотрел ствол дуба, прежде чем отправиться следом за ней. На стволе была нацарапана надпись, всего одно слово — ЖОЗЕФИНА. Больше ничего.

Когда он вернулся к машине, жена припудривала лицо, глядя в маленькое зеркальце.

— Мы должны возвращаться, — сказала она. — Родные будут ждать меня.

Остаток дня он внимательно наблюдал за ней. Слушал, как жена разговаривает с тетушками и дядюшками, некоторые из них были на их свадьбе. Наблюдал, как она обменивается любезностями с приходским священником, наклоняется, чтобы расцеловать маленьких кузин, пожимает руки доброжелателям из деревни. Как она вежливо кивает, бесстрашно улыбается. Все делает автоматически.

В какой-то момент он устал от постоянной необходимости поддерживать светскую беседу и вышел прогуляться. В розарии присел на скамейку, чтобы покурить, и был удивлен, когда к нему присоединился стройный мужчина, в котором он узнал доктора Петерса, семейного врача, тот тоже раскуривал сигару.

— Печальное событие. — Доктор Петерс шепелявил и слегка причмокивал во время разговора.

— Да. Вы, должно быть, хорошо знаете семью.

— О да. — Петерс многозначительно кивнул. — Знаете, я помог маленькой Женевьеве появиться на свет. Это были очень трудные роды.

Роберт выпустил клуб дыма.

— Я этого не знал.

— Ну, она не из тех, кто легко проскальзывает, ведь так? Только не наша Женевьева. — Проговорив эти слова, доктор, похоже, понял, что позволил себе вольность, допустив приятельский тон. Его улыбка стала обеспокоенной.

— Полагаю, что нет. — Роберт искоса взглянул на него. Ему не понравилось, что доктор назвал Женевьеву словом «наша».

Петерс откашлялся.

— Женевьеве очень повезло.

Они немного помолчали. Роберт смотрел на море роз, множество великолепных цветков красного, желтого и кремового оттенков.

— Каким образом? — спросил он.

— Простите? — Это был один из тех случаев, когда человек говорит «простите» не потому, что не расслышал вопроса, а потому, что до конца не уверен, как следует отвечать. Роберт много раз сталкивался с подобной ситуацией в бизнесе. Это позволяло выиграть время и обычно означало, что собеседник не будет полностью откровенен.

— Я спросил, каким образом?

— Ну… — Доктор еще раз откашлялся. — Вы, очевидно, очень верный муж, сэр. Женевьеве очень повезло, что она встретила человека, который любит ее так преданно и безоговорочно.

— Безоговорочно? К чему, черт возьми, вы клоните, доктор?

— О боже мой. Абсолютно ни к чему, сэр. Мне жаль, что я… Это были, как я уже говорил, очень трудные роды. Некоторое время казалось, что ни Женевьева, ни ее мать не оправятся. — Он затушил красный уголек тлеющей сигары, а затем аккуратно завернул окурок в носовой платок и положил в нагрудный карман.

Роберт почувствовал, что доктор готов отступить, и, стремясь во что бы то ни стало приоткрыть завесу над тайной, коснулся его руки.

— Нет, простите, доктор. Вы помогли Женевьеве войти в этот мир. Вы знаете девочку всю ее жизнь. Это естественно, вы должны говорить о ней в дружеском, свободном тоне. — Затем добавил: — Вы знаете, она очень уважает вас и высоко ценит ваши заслуги.

— Это правда?

— О да. Это совершенно очевидно. Ведь, в конце концов, вы были с этой семьей и в плохие и в хорошие времена, так?

— Ну, думаю, я…

— Тогда выдалось трудное время, правда? Несколько лет назад, когда Женевьева была ребенком?

Доктор Петерс выглядел смущенным.

— Я должен вернуться в дом.

Но Роберт не собирался сдаваться.

— Вас часто приглашали к ней в то время?

— Я не уверен, что понимаю, о чем вы спрашиваете. — Он отвел глаза в сторону. Роберт хорошо знал, что это значит, — когда человек не может смотреть тебе в глаза…

— Думаю, вы все прекрасно знаете.

— Ну что ж. — Доктор слегка расслабил тугой галстук. — Тогда, надеюсь, вас удовлетворит мой ответ, я не могу это обсуждать. Не обижайтесь. — Он встал со скамейки и уже собрался уходить, но Роберт быстро погасил сигару и ринулся следом за ним.

— Да. — Он изо всех сил пытался найти тему, которая заставит доктора Петерса разговориться. — Неожиданная смерть, правда? Даже не верится?

— Абсолютно. Это ужасный удар для всех нас. Она отличалась крепким здоровьем и ни на что не жаловалась. Конечно, у нее случались мигрени и бессонница, но все это вполне типично для женщины ее возраста со слабыми нервами. Но ничего серьезного. По крайней мере, не было и намека на проблемы с сердцем.

— Как я понял, ее нашли здесь. — Роберт указал на розы. Почти неприличное для столь печального момента буйство жизни и ярких красок.

— Да, это так. Похоже, она срезала несколько бутонов для дома… очень любила свой розарий. Все случилось быстро, она даже не почувствовала боли.

— Не сомневайтесь, доктор, скажите об этом моей Женевьеве. Вы ведь знаете, она очень любила мать. Она такая чувствительная девушка… Доктор почти незаметно ускорил шаг.

— Есть вещи, о которых мне следует знать. Так я смогу стать ей хорошим мужем.

— Господи, посмотрите, который час! Вы должны простить меня, — вздохнул доктор и внезапно бросился бежать.

— Доктор Петерс!

Доктор резво уносился прочь странной кривоногой походкой, сначала в сторону дома, затем, сделав безумный зигзаг, резко изменил направление и ринулся к главным воротам…

Обеденный стол казался слишком длинным для трех человек. Если бы Роберт мог распоряжаться, приказал бы слугам накрыть маленький столик в гостиной и сделал бы обстановку менее официальной и сдержанной. Но они сидели в столовой в окружении семейных портретов, ели с фамильного серебра, в обстановке, которая когда-то произвела на него сильное впечатление, но при повторном появлении в доме показалась мрачной и зловещей.

— Как идет бизнес, Роберт? — Лорд Тикстед вяло ковырял вилкой еду.

— О, вы же знаете. Все прекрасно.

— Роберт невероятно преуспевает, — заявила Женевьева. — Он в четыре раза увеличил доходы компании с тех пор, как унаследовал ее. Разве это не так, дорогой?

— Я не люблю хвастовства.

— Хорошо, но тогда я стану хвастаться вместо тебя. Папа, он практически гений.

Роберт почувствовал, как краснеет. На скулах Женевьевы проступил сильный румянец, и он подумал, сколько вина она сегодня выпила. А лицо лорда Тикстеда наоборот казалось изжелта-бледным, он выглядел изможденным. Лорд выглядел так, словно его разум и душа витали где-то очень далеко. Он исхудал… Его кожа дряблыми складками свисала с подбородка и шеи… Словно они обедали в компании с призраком…

— Как вам Париж? — Лорд Тикстед обращался к Роберту.

— Ну… Конечно, я себя чувствую там как дома, но…

— Нам очень нравится. — В голосе Женевьевы прозвучал вызов. — Там можно жить ярко. Нас окружают люди, способные говорить. Писатели и художники. Люди, которым действительно есть что сказать.

— Но это не значит, что здесь не встречается интересных людей. — Роберт несказанно смутился.

— Там правят другие этические нормы, — продолжала Женевьева. — Не то что в этом болоте скудоумия.

— Женевьева! — Роберт не поверил собственным ушам. — Сэр…

Но старик остался безучастен к выпаду дочери и спокойно продолжал потягивать вино.

— Я рад, что Женевьева в таких надежных руках, Роберт. Ее мать, упокой Господь ее душу, постоянно беспокоилась о девочке. До самой смерти. Но я вижу, за ней неплохо приглядывают.

Женевьева молниеносно вскочила, опрокинув бокал с вином.

— Никто не приглядывает за мной. Мне не надо, чтобы за мной приглядывали. Роберт позволяет мне жить так, как я желаю. А вы, вы очень хорошо знаете, что сделали со мной. Вы и мама. Я никогда не смогу простить вас! Господи, это место прогнило до самого основания!

— Простите, сэр, — пробормотал Роберт, когда за ней захлопнулась дверь. — Думаю, она очень расстроена из-за матери. Она сама не своя.

— Именно так, мой дорогой. — Лорд Тикстед отодвинул тарелку. — Именно так. У нее всегда была очень ранимая душа, у моей маленькой Женевьевы. В детстве она тяжело болела, вы знаете. В конце концов мы вынуждены были забрать ее из школы и нанять преподавателей.

— Да… — Он сжал пальцы. — А что с ней произошло?

— О, это очень сложно. Различные трудности. — Вдруг слезы потекли по щекам старика. — Мне жаль. — Он прижал ладони к глазам. — Моя жена… Я не знаю, как я буду жить без нее, Роберт. Вы ведь поживете здесь несколько недель, правда? Вы и Женевьева? Мне так одиноко одному!..

Тикстед, Саффолк

27 июня 1925 года

«Дорогая Лулу.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как я здесь. Почему ты не написала мне? Я подумала, что с твоей почтой могли возникнуть трудности, потому посылаю это письмо прямо в «Койот». Пожалуйста, постарайся ответить, моя дражайшая, пусть даже открыткой. Я сгораю от любопытства, хочу узнать, что происходило за время моего отсутствия. Я желаю знать все. Боюсь, что не смогу вернуться раньше середины июля, поэтому пропущу День взятия Бастилии. Я чувствую себя тенью, скрывающейся в этих местах. Настоящая я по-прежнему в Париже, с тобой. Моя жизнь протекает где-то в другом месте, пока я сижу в этом болоте.

Я начала постепенно разбирать мамины вещи. В конце концов, это надо было сделать. Собираю маленькие сверточки с безделушками и сувенирами для друзей и родственников. Викарий не мог нарадоваться, когда вчера пришел забрать то, что я приготовила. Бедняки и малоимущие жители Тикстеда хоть какое-то время будут хорошо одеты, в этом я уверена! Конечно же я собираюсь кое-что оставить и для себя. В основном драгоценности. У нее было несколько пар прелестных туфель, но ее нога гораздо больше моей. Это печальная и нудная работа, разборки маминых вещей. Это наводит меня на размышления, так в чем же смысл жизни? Что мы оставляем после себя? Если говорить о маме, не так уж много. Одежду, украшения, огромное количество бутылок, припрятанных в глубине сервантов и гардеробов (похоже, она пила гораздо сильнее, чем я предполагала). Ты оставишь после себя прекрасное наследие, Лулу. Все эти картины, скульптуры и фотографии. Не говоря уже о твоих великолепных песнях. Тебя никогда не забудут. А я, кто знает? Я хочу считать себя поэтессой, но это, похоже, весьма сомнительно. Если увидишь Нормана Беттерсона, не напомнишь ли ты ему, что у него остался мой блокнот со стихами. Я хочу знать его мнение. Без него я, похоже, не смогу больше писать.

Здесь очень тихо. Только я, папа и слуги. Папа по-настоящему одинок. Словно кто-то взял и отрубил ему одну руку. Он ужасно похудел и часто плачет. Мне кажется, он действительно любил ее, хотя она едва ли об этом догадывалась. Какие все-таки люди странные создания.

Я не любила свою мать. Как я могла, после того, что произошло? Иногда мне казалось, что я ненавижу ее. И все-таки мне жаль ее. Когда-то она была молода и прекрасна, но все это оказалось бесцельно растрачено впустую. Вероятно, она тосковала по чему-то большему, чем то, что ей выпало в жизни.

Я тоже тоскую. По чему-то за пределами этого дома, даже за пределами скованной и полной ограничений замужней жизни. Я так одинока. На прошлой неделе приезжал Роберт.

Должна заметить, что он был очень мил. И все равно, даже рядом с ним я чувствовала себя очень одинокой.

Я горюю, да, это так. Но не по маме. Ты ведь понимаешь, почему я горюю. Ты единственный человек, которому я доверила свою тайну. Единственный человек, которому я могу доверять. Я так по тебе скучаю, Лулу.

Поскорее напиши.

С любовью

Женевьева».

Модели, величавой поступью расхаживающие по увешанному зеркалами первому этажу салона мадам Элен, занимающемуся пошивом одежды высшего качества, были наряжены в купальные костюмы. Полосатые купальники из джерси, ставшие популярными благодаря Коко Шанель и продемонстрированные в балете «Голубой поезд». Именно их станут носить в этом сезоне на Ривьере. Девушки вальяжной походкой прогуливались по ковру, огибали замысловатый стеклянный фонтан в дальнем конце комнаты и возвращались обратно.

Женевьева два дня назад вернулась в Париж. Это был ее первый выход в свет вместе с Лулу, их прогулка должна была стать идеальным противоядием от унылой обстановки Тикстеда. День высокой моды давал прекрасный шанс покрасоваться в новинках ее обширного гардероба. Платье от Мадлен Вионне представляло собой каскад тончайших шифоновых лепестков. К платью она подобрала эффектные туфельки от Феррагамо на высоких каблуках в точно такой же неяркой цветовой гамме (что-то среднее между кремовым и розовым оттенками). Но Лулу показалось, что Женевьева выглядела чересчур бледной в этом платье и чувствовала себя как-то неуверенно. Она страстно желала вернуться в Париж, но, как ни странно, в ее глазах плыла отчужденность.

Стоял жаркий июльский день, в комнате было полно народу. Лулу нашла применение цветастому китайскому вееру, который принесла с собой, обмахивала и себя и Женевьеву.

— Все, что тебе необходимо, — шептала она подруге, — это устроить праздник. Почему бы не купить один из этих купальников? Мы могли бы поехать на побережье на несколько недель. Поплавать в море, понежиться на пляже.

— Но я ведь только что вернулась, — вздохнула Женевьева. — Я хочу быть именно здесь.

— Правда? — Лулу искоса взглянула на нее.

— Конечно. Я все еще не могу поверить, что пропустила День взятия Бастилии.

Лулу улыбнулась, видимо, что-то вспомнила.

— Ах, милая моя, это было невероятно. Праздники продолжались целых три дня. Я с трудом прекратила петь. «Койот», клуб «Жокей», «Динго», «У Бриктопа»… Заработала кучу денег, но потом все потратила. И знаешь, здесь столько американцев! — Она повысила голос. Люди, сидевшие рядом, оборачивались, взглядами выражали неодобрение. — Париж уже не тот, что раньше. Слишком много развелось экскурсоводов, распускающих слухи о лучших местах в городе. Квартал заполонили презренные туристы. Если так и дальше пойдет, придется перебраться куда-нибудь в другое место.

Женевьева изумилась:

— Ты ведь не уедешь, правда?

— Конечно нет, шери. На самом деле, нет. Что случилось? Что-то не так?

Женщина со вставными зубами и серой чешуйчатой кожей повернулась и зашикала на них. Лулу скорчила рожу.

— Ты получила мои письма? — шепотом спросила Женевьева.

— Да, да.

— Тогда почему ты мне не ответила?

— О, я не слишком обращаю внимание на почту. — Лулу беспечно махнула рукой. — В конвертах никогда не приходят хорошие новости.

— Лулу! Ты что, даже не читала?

— Ах, милая моя. — Она пожала плечами. — Я не слишком люблю читать написанные слова.

Услышав это, Женевьева пришла в ярость.

— Если бы ты удосужилась прочитать письма, узнала бы, как отчаянно я хотела вернуться. Ты поняла бы, как отвратительно сидеть в доме, переполненном ужасными воспоминаниями, пытаться найти нужные слова для огромного количества визитеров, которые бесконечно повторяли, что за чудесная женщина была моя мать. А на самом деле она вовсе ею не была.

— Виви, — Лулу коснулась ее руки, — мне так жаль. Наши судьбы такие разные. Семья… долг… Я никогда не знала, что это такое. Мне трудно понять, что все это значит. Но я все-таки попробую, я обещаю. Давай уйдем отсюда и отправимся туда, где мы могли бы спокойно поговорить?

— Я не могу избавиться от воспоминаний! — Женевьева сплела пальцы в замок. — Когда я вернулась туда, все снова предстало в ярком свете… Есть еще кое-что…

— Что? Что это, Виви?

— Будьте так добры, поговорите где-нибудь в другом месте, — снова раздался голос женщины со вставными зубами. — Шоу в самом разгаре, или вы не заметили?

— Шоу? — Лулу вскинула безупречно очерченные брови и наклонилась вперед. — Ты хочешь увидеть шоу, старая ящерица? Ты хочешь увидеть шоу?

Уродливое лицо женщины скривилось, она отвернулась. Женевьева расхохоталась. Похоже, то, что ее беспокоило, снова отступило на задний план.

— Итак, — сказала Лулу. — Так о чем мы говорили, прежде чем нас так грубо прервали?

После шоу на нижнем этаже выставили вино и прохладительные напитки. Клиенты бродили вокруг, разглядывали разодетых манекенщиц, продавщиц, которые давали советы по поводу уместности нарядов и отдавали распоряжения, если кто-то из клиенток желал приобрести понравившуюся вещь. Лулу вынашивала планы выпить как можно больше вина и съесть как можно больше канапе, а Женевьева пыталась воспользоваться подвернувшейся возможностью. Вскоре у нее появилась собственная продавщица, крошечная женщина с жидкими волосами и розовым, словно воспаленным черепом, она носилась туда-сюда, отвечала на множество вопросов о платьях. Нет, у них нельзя приобрести платье для тенниса из китайского шелка. Они не делают серебряные сандалии на ремешках. Но, возможно, ее интересуют купальные костюмы? Как насчет пляжных накидок?..

— Женевьева, дорогая! — Появилась графиня де Фремон в абсолютно не идущем ей сиреневом наряде, за ней по пятам следовала личная продавщица, — тащила несколько доверху набитых одеждой пакетов. Бедняжка едва переводила дух. — Как приятно встретить тебя здесь!

— Вайолет! Как я рада. — Женевьева посылала взглядами сигналы SOS Лулу, но ее закадычная подруга медленной беспечной походкой удалялась от них. Лулу слыла большой мастерицей «исчезать постепенно».

— Я слышала о том, что произошло с леди Тикстед. Мне очень жаль. Ты, должно быть, очень переживаешь. — В голосе графини прозвучала непереносимая, чрезмерно преувеличенная жалость.

— Благодарю… — Желая сменить тему, Женевьева опустила глаза и взглянула на ноги графини. Четырехдюймовые каблучки, тончайшая сетка блестящих черных ремешков, оплетающих ступню, прекрасная, искусно сплетенная клетка.

— Мои новые туфли от Закари. Что скажешь?

Женевьева вздрогнула, словно в глаза резко ударил яркий свет. С тех пор как два месяца назад она покинула его магазин, унося с собой красные бархатные туфли и свою тайну, она больше не слышала его имени. В Англии попыталась сделать все возможное, чтобы изгнать из мыслей образ Закари, внушив себе, что это была еще одна ошибка, вторая нелепая интрижка в ее жизни. Как и в первый раз, она никому не обмолвилась ни словом о том, что произошло. И так же, как в первый раз, внушила себе, что это не должно повториться. Это не должно повториться.

Но Закари не походил на Монтерея. Это было нечто совершенно другое. Снова и снова она вспоминала, как его губы прижимаются к ее спине. Снова и снова она ласкала его грудь, ощущала вкус его кожи, задыхалась от наслаждения, прижимаясь к его шее. Это были самые яркие и чувственные воспоминания ее жизни. Снова и снова она просыпалась от них в своей постели или, что еще хуже, рядом с Робертом. Ее преследовало чувство вины.

— Как ты думаешь, это правда, что Закари готовит специальные туфли для ручного леопарда Жозефины Бейкер? — послышался нахальный голос Вайолет.

— Откуда мне знать? — Женевьева прижала руку к голове. — Я ведь была в отъезде. Хотя, как бы ни обстояли дела, мы с ним едва знакомы.

— Ну, конечно, моя дорогая. — Вайолет пристально смотрела через плечо Женевьевы. — Подумайте, кого я вижу! Я сама могу пойти и спросить его об этом.

— Так он здесь?

Но Вайолет уже исчезла, она энергично пробиралась через толпы людей, преследуемая по пятам своей продавщицей.

Закари стоял к ней спиной, но она никогда не спутала бы его ни с кем другим. Он расположился в дверях и беседовал с мадам Элен. На нем были светло-серые брюки и белоснежная рубашка, казавшаяся полупрозрачной, что еще больше подчеркивало широту его плеч и сильную стройную спину. Он жестикулировал, что-то объяснял своей собеседнице.

Женевьева поднесла бокал к губам, попыталась скрыть дрожь в лице.

— Это Паоло Закари. — Продавщица Женевьевы вцепилась в ее руку.

— Да. Что он здесь делает?

— Думаю, у него какие-то дела с мадам Элен, — ответила та. — Он не присутствовал на шоу. — Затем с ноткой зависти в голосе добавила: — Вы знакомы с ним?

— Немного. Он сделал для меня туфли. — Стоило Женевьеве произнести эти слова, как Закари обернулся и посмотрел прямо на нее. Темные, непостижимые глаза… У нее перехватило дыхание. Женевьева быстро отвела взгляд.

— Я бы все отдала за пару его туфель. Позвольте мне принести вам еще вина, мадам. — Женщина выхватила пустой бокал из рук Женевьевы и исчезла, прежде чем та успела вымолвить слово.

«Я не должна больше смотреть на него, — приказала она себе. — Необходимо уйти отсюда как можно быстрее». Но куда запропастилась Лулу? Прежде чем она успела остановить себя, снова взглянула на него. Черт побери, теперь рядом с ним оказалась Вайолет! Она разговаривала с ним, касалась его руки, а он пристально смотрел ей в глаза. Даже отсюда Женевьева смогла различить подчеркнуто интимный тон, ужасный легкомысленный смех.

— Ты слышала, твой приятель Закари делает туфли для питона Марчезы Касати? — раздался рядом голос Лулу, раскрасневшейся от вина.

— Он мне не приятель.

— Неужели? — Ее движения и выражение лица были несколько преувеличены. — Мне кажется, ты немного… запала на него!..

— Неужели? — в тон ей ответила Женевьева, изобразив полное безразличие. — В любом случае у змей нет ног.

— Возможно, они мечтают о ножках, — откликнулась Лулу. — А вдруг это их тайная фантазия?

— У змей нет ни мечты, ни фантазии.

— У змей — да, но не у женщин. — Лулу задумчиво погладила подбородок. — Бизнес Закари, а возможно, и вся его жизнь построены на женских мечтах и фантазиях. Ты ведь знаешь об этом, шери?

Женевьева снова взглянула на дверь. Вайолет де Фремон все еще стояла и болтала с мадам Элен, но Закари исчез.

В разгар вечера Лулу нетвердой походкой удалилась куда-то в компании смуглого незнакомца с прекрасными глазами и сильными руками, а Женевьева направилась домой. Она обнаружила Роберта на кушетке в форме пироги, он лежал с книгой и курил. Пару дней после возвращения домой Женевьева вела себя с ним довольно резко, и он чувствовал себя виноватым. Она не понимала, почему все время пыталась придраться к нему. Он был сама доброта. Сегодня все произошло как обычно, стоило ей войти в дверь, он одарил ее теплой, ласковой улыбкой.

— У тебя болят ноги, милая?

Туфли от Феррагамо все-таки натерли пятку, она слегка прихрамывала.

— Иди сюда.

Женевьева прилегла вместе с ним на кушетку и закрыла глаза, он массировал ее ступни, неумело, но с большой нежностью и любовью. Массировал тыльную сторону ее стопы, разминал кончики пальцев. Она пыталась заставить себя не вспоминать о других руках, ласкающих ее ноги, о других прикосновениях…

— Наши ступни — невероятно сложная система, — спокойно произнесла Женевьева. — В стопе больше костей, чем в какой-либо другой части человеческого тела.

— Это правда?

— Возможно. — Она тосковала по прикосновениям Закари. Жаждала его. Как ей избавиться от этого томления? Она так хотела, чтобы случилось чудо, чтобы в ней пробудился бы интерес к Роберту.

— Я рада, что ты не принадлежишь к богеме, — задумчиво произнесла она.

Роберт перестал массировать ее ступни.

— Это правда?

Печальные глаза с небольшими мешками, усы, которые ей никогда не нравились и которые он упорно не хотел сбривать, большие мочки ушей… Она привыкла к нему, эта привычка прочно связывала их. Так было всегда. Но этого недостаточно для брака.

— Ты твердо стоишь на земле, — продолжала она. — Это очень хорошо.

Роберт похлопал ее по ноге.

— Я рад, что ты так думаешь. Я не уверен, что так было всегда.

— Я знаю, но теперь многое изменится.

— Действительно?

Она глубоко вздохнула.

— Я много думала. Я понимаю, насколько важна для тебя семья…

Он резко выпрямился, весь превратился в слух.

— Да?

— Это нелегко для меня. Но все же…

— Женевьева, ты имеешь в виду…

— Принесешь мне выпить?

— Конечно.

Она видела, как он взволнован и как изо всех сил старается взять себя в руки. Он не хотел испугать ее своим пылом, черт его побери, но тем не менее его поведение все равно напугало ее.

Роберт направился к облицованному слоновой костью бару.

— Чего желаешь?

— Я не знаю. — Она смахнула слезу. — Я не знаю.

Утро принесло чувство сожаления и отвращение. Прошлой ночью она была абсолютно уверена, что поступает правильно, что ребенок разрешит все трудности. Но во сне она снова увидела Закари, взгляд, который преследовал ее у мадам Элен. В этом сне между ними было множество женщин, бешено хватающих платья и туфли. Она боролась с соперницами, прорывая их заслон, царапая ногтями, молотя кулаками, кусаясь. Но не было никакой возможности пробиться к нему.

Затем вдруг сон о Закари оборвался, и вместо этого она увидела, как вырезает на стволе дуба имя «Жозефина», а нож вдруг соскальзывает и ранит ее руку. Вытаскивая платок, чтобы перевязать рану и остановить кровь, она вновь смотрит на дерево и видит, что надпись исчезла.

За завтраком Женевьева спряталась за свежим выпуском La Vie Parisienne и односложно отвечала на все бодрые вопросы и замечания Роберта. Через некоторое время он бросил свои попытки и сидел, молча глядя на нее. Именно этого она и хотела, чтобы он, наконец, замолчал, но от этого не стало легче. Он был так обескуражен и подавлен. И как можно было его обвинять?

Поднявшись, наконец, чтобы отправиться в офис, он помедлил в дверях.

— В чем дело, Роберт?

— Ну, на самом деле этот же вопрос я хотел бы задать тебе. — Он нервно провел пятерней по волосам. — Ты такая непостоянная, Женевьева. Прошлой ночью ты казалась совсем другой… но сегодня утром…

— И это тебя удивляет? Я ведь совсем недавно потеряла мать.

— Да, конечно. Конечно. — Он снова пристально смотрел на нее. — Только…

— Что?

— Возможно, здесь есть еще что-то, то, что я должен знать. Ты ведь сказала бы мне, ведь правда, дорогая?

— Я не понимаю, о чем ты. — Она снова опустила взгляд в журнал, раздраженно перевернула страницу. — Ты сегодня ужинаешь с Гарри?

— Да. Думаю, я вернусь поздно. Лучше не жди меня.

— Отлично. Я в любом случае собиралась вечером встретиться с Лулу.

— Хорошо, — откликнулся он, хотя это прозвучало не очень убедительно. — Кстати, Женевьева. Я буду очень рад, если ты найдешь номер чистильщика бронзы. Он слишком долго держит у себя лошадь, я хотел бы позвонить ему.

Как только за ним закрылась входная дверь, Женевьева торопливо подошла к маленькому телефонному столику в холле и дрожащим голосом попросила оператора соединить ее с магазином Паоло Закари. Через некоторое время на другом конце линии раздался щелчок, прозвучало знакомое, с неуловимой ноткой презрения приветствие Ольги.

Женевьева резко бросила трубку и, растерянно глядя в гостиную, где Селин стирала пыль с орнамента, украшающего камин, молча застыла, кусая ногти.

«Что я делаю?»

Этим вечером Лулу была расположена попроказничать. Она пожелала отправиться в какое-нибудь «шикарное» место и роскошно одеться в соответствии с этим событием. Приехав рано утром на рю де Лота, она тут же принялась рыться в шкафах Женевьевы и в конце концов остановила выбор на облегающем платье из черного кружева от ателье «Мартин», которое Женевьева ни разу не надевала.

Именно Женевьева предложила отправиться в бар в отеле «Ритц». Она заявила Лулу, что чувствует ностальгию по той ночи, когда они впервые встретились, но истинная причина заключалась в том, что неподалеку находился магазинчик Паоло Закари. А вдруг…

Когда они вышли из кеба, она не смогла сдержаться и оглянулась вокруг, но Закари не было видно. Будет ли он сегодня вечером в своей мастерской? Или наверху, над магазином, там, где, как она теперь поняла, находится его квартира? Возможно, позже она попытается улизнуть, чтобы одним глазком посмотреть, горит ли свет и слышно ли что-нибудь изнутри… Нет, она не должна делать этого… Она должна держаться от него подальше…

Но затем Женевьева увидела нечто такое, что заставило ее полностью забыть о Закари, по крайней мере на этот миг. Нечто, что не укрылось от наблюдательных глаз привратника отеля, водителя кеба и нескольких проходящих мимо служащих из министерства юстиции.

Под кружевным платьем Лулу не оказалось нижнего белья.

— А как выглядит грейпфрут? — поинтересовалась Лулу, когда они потягивали вермут и расправлялись с устрицами. — Какого он цвета?

— Желтого, — откликнулась Женевьева. — Он большой, круглый и желтый. А вкус у него очень резкий. Ужасно кислый. Зачем он тебе?

— Кислый. — Лулу закрыла глаза и, похоже, пыталась представить себе вкус грейпфрута. — Да, тогда в этом есть смысл. Это любимый фрукт Кэмби. Так он говорит. Я хочу попытаться достать для него несколько штук.

— В Париже? Сомневаюсь, что ты сумеешь их здесь найти.

— Какой кошмар. — Лулу нахмурилась. — В последнее время он сам не свой. Я не знаю, в чем дело, но что-то все-таки произошло, в этом я не сомневаюсь. Я хотела сделать ему подарок, чтобы подбодрить его. И тут вспомнила, как он рассказывал об этих самых грейпфрутах.

Женевьева улыбнулась:

— Я думаю, мы можем обратиться в «Компанию роскошных покупок». Если у кого и найдутся грейпфруты, так именно у них.

— Отлично, милая моя. — Лулу осушила бокал. — Я знала, что могу положиться на тебя.

— Давай, — воскликнула Женевьева, — выпьем еще. Я хочу напиться.

Выпив еще пару бокалов, они обе стали разговаривать неприлично громкими визгливыми голосами. Женевьева знала, что большинство мужчин в баре наблюдают за ними. Подглядывают из-за газет, открыто смотрят или искоса бросают взгляды, словно оценивая товары на прилавке магазина. Юные английские аристократы, только что из Итона, путешественники-американцы, модные французские ребята, ищущие любовных приключений… Их элегантно причесанные, обвешанные драгоценностями подруги бросали раздраженные взгляды в сторону экстравагантной парочки.

Лулу снова заговорила о Кэмби.

— Это так странно. Я не могу доверять ему, но и бросить его не в состоянии, в нем вся моя жизнь. Понимаешь? Я не знаю, что буду делать без него.

— Иногда я завидую тебе. — Женевьева наблюдала за молодым барменом, с зализанными назад волосами, тот взбивал коктейли и разливал розовую жидкость в стаканы, выставленные на барной стойке. — У тебя такое глубокое чувство к нему. Я никогда не испытывала к мужчине ничего подобного. В конце концов…

Бармен бросил вишенки во все бокалы, кроме одного. Он поставил их на круглый поднос для официантки, затем толкнул оставшийся бокал по барной стойке к светловолосой женщине, примостившейся на высоком стуле спиной к подругам. На ней было простое голубое платье без украшений.

— Ну… так было до сегодняшнего дня.

— До сегодняшнего дня? Милая моя? — Лулу возбужденно захлопала в ладоши. — Я знала это! Кто это? Гай Монтерей? Я не сомневалась, что ты переспала с ним!

— Тише, Лулу! — Женевьева огляделась вокруг. — Я не спала с Монтереем. Меня абсолютно не интересует этот ужасный человек.

— Тогда кто же это? — Лулу была немного сбита с толку. — О, я знаю, кто это.

Женщина, сидящая за стойкой, разговаривала с барменом. Он слушал ее, но при этом старался делать вид, что это его не касается.

— Это Закари, ведь так? — предположила Лулу. Женевьева проглотила ком, подкативший к горлу.

— Все началось с непреодолимого желания. Я пыталась всеми силами избавиться от него. Но чем сильнее пыталась, тем сильнее разгоралось желание. А сейчас я жажду разорвать кожу на куски, но понимаю, что это не приведет ни к чему хорошему.

— Значит, ты переспала с ним?

— Только один раз. В тот вечер, когда был мой праздник. В тот вечер, когда я узнала о смерти мамы. Это было потрясающе. Теперь я не знаю, что делать.

Лулу торжествующе улыбнулась:

— Ну, разве это не очевидно? Ты должна переспать с ним еще раз. Как только появится возможность.

— Нет, Лулу. Я не должна. Я не могу позволить этому зайти еще дальше. Это разрушает меня. Как же Роберт? Как же мой брак?

— Закари тронул твою душу. — Лулу ласково коснулась руки Женевьевы. — А Роберт не способен на это, и не стоит надеяться, что в ваших отношениях что-то изменится.

— Именно это меня и пугает.

Светловолосая женщина рылась в сумочке, предположительно в поисках денег. Но бармен, оглядевшись и убедившись, что никто этого не видит, быстро кивнул, давая понять, что она должна убрать свои деньги. Женщина попыталась коснуться его плеча, но он притворился, что ничего не заметил, и принялся деловито протирать стакан.

— Ты любишь его? — В лице Лулу появилась необычная серьезность.

— Я не знаю… может быть. — Одним глазом Женевьева наблюдала за светловолосой женщиной, которая вставала со стула.

— Возможно, тебе лучше еще раз с ним переспать, чтобы понять это.

— О, Лулу!

— Милая моя, ты же не можешь пройти мимо такого прекрасного момента в жизни! Это противоестественно.

— Но… я должна. Лулу округлила глаза.

— Именно поэтому я не говорила тебе. Но теперь я заявляю, ты должна помочь мне.

— Помочь тебе в чем?

Светловолосая женщина отошла от стойки.

— Помоги мне забыть его. Это нелегко, он практически каждую ночь снится мне. Теперь я натыкаюсь на него на каждом модном показе и даже не в состоянии при этом взять себя в руки и заговорить с ним. Я не могу остановиться на рю де ла Пэ, чтобы не пройти мимо дверей его магазина. К тому же стоило мне прийти сюда, как появилась эта женщина.

— Какая женщина?

— Та. — Женевьева махнула рукой в сторону светловолосой женщины, которая уже стояла в дверях. — Та самая Ольга, его помощница.

— Та женщина?

— Бармен налил ей три бокала. Я догадываюсь, что она затевает.

— Ну, так давай это выясним. — Лулу схватила Женевьеву за руку. — Пойдем скорее, шери!

Ольга быстрым шагом направилась через Вандомскую площадь, мимо колонны (сегодня вечером она напомнила Женевьеве тотемный столб), потом к югу, на рю Кастильон. Солнце только что скрылось за горизонтом. Небо окрасилось в странные темно-лиловые тона, огромную площадь окутали мрачные тени.

— Быстрее. — Лулу подхватила подол платья, она быстро шагала, переходя на бег за Ольгой. — Мы вот-вот потеряем ее.

— Лулу! — Женевьева едва смогла пройти от машины до бара на своих высоченных каблуках. И вот теперь, спотыкаясь, мчалась за Лулу в своих туфлях от Д'Орсэ благородно-синего оттенка. Ей очень повезет, если она не вывихнет ноги.

— Быстрее! — вопила Лулу.

— Лулу, остановись!

Она действительно остановилась, но лишь на мгновение.

— Разве ты не хочешь выяснить, куда она идет?

— Ну…

— Виви, я все равно сделаю это — с тобой или без тебя. — Она снова кинулась в погоню.

Когда они неслись по рю де Риволи, неожиданно хлынул бурный ливень. Официанты уводили недовольных посетителей с открытых террас кафе. Со всех сторон раздавались пронзительные вопли. Улица освещалась яркими вспышками молний, и над головой рокотали раскаты грома. Собаки хрипло лаяли. Люди спешили укрыться в домах, прикрывая головы газетами, сумками и ладонями, ныряли в дверные проходы, прятались под навесами.

— Куда она подевалась? — В мгновение ока Женевьева вымокла до нитки.

Лулу кидалась то в одну, то в другую сторону, промокшее платье плотнее облегало тело.

— Она исчезла, мы потеряли ее.

Роберт ужинал в компании Гарри Мортимера в ресторанчике «У Мишо» на углу рю Жакоб и рю де Сан-Пере.

Сначала он думал, что всему виной тяжелый туман в голове. В ресторане было шумно: с кухни доносилось дребезжание посуды, за соседним столиком визгливо смеялась женщина, отовсюду слышались преувеличенно громкий скрежет металла и фарфора. Поначалу они с Гарри наслаждались изысканной едой, но теперь все стало неуловимо гнетущим. Мимо их столика промчался официант, распространяя ощутимый запах пота. Этого было достаточно, чтобы отказаться от турнедо. Роберт подумал, заметил ли это Гарри, но у Гарри, похоже, были другие заботы.

— Это должно произойти в январе. Мод вовсю занимается подготовкой детской, подыскивает французских врачей и няню-англичанку.

— Это замечательно, — пробормотал Роберт. — Действительно замечательно.

— И это все, что ты собирался мне сказать?

В этот момент хлынул дождь. Он забарабанил по крыше и в окна так громко, будто кто-то изо всех сил стучал Роберту по голове. Истеричные крики донеслись до них с улицы.

— В чем дело? — Голос Гарри прозвучал уверенно и твердо. — С тобой что-то происходит. Что случилось?

Роберт с беспокойством подумал, что один из этих криков мог принадлежать Женевьеве, что Лулу сейчас тянет ее за собой по мокрым улицам. Молния сверкала, и гром отдавался в его грудной клетке.

— Роберт, дружище?

Вот в чем их вечная проблема, даже если она сейчас и не попала в бурю, она всегда находится вне его жизни. И все потому, что он многого не знает о ней.

— Ты как-то рассказывал мне об одном своем приятеле, — ответил Роберт. — О человеке, которому я могу позвонить, если возникнет нечто… что я захочу проверить.

— Его зовут Фелперстоун, — сказал Гарри. — Он англичанин, как и твоя жена. Он дорого берет за свои услуги, но он профессионал.

— Профессионал в чем?

Двое стариков, сидящих на высоких стульях, повернулись, чтобы взглянуть на двух подруг, ворвавшихся в тесный бар. Трое хохочущих проституток в дальнем углу тут же примолкли, толкая друг друга локтями. Лысый бармен поспешно подышал на стакан и протер его грязной скатертью. И бар, и его посетители казались неопрятными и невероятно запыленными.

— Здесь воняет псиной, — заметила Лулу. И точно, на полу, прикрытом потертым половиком, лежал, почесываясь, всклокоченный грязный пес.

— Я выпью бренди, чтобы согреться, — откликнулась Женевьева.

— Тогда и мне, — приказала Лулу бармену и направилась к единственному свободному столику.

— Где это мы? — Женевьева огляделась. Собака зевнула и закрыла глаза. — Что это за место?

— Здесь сухо, — ответила Лулу и чихнула. — И главное, можно выпить.

Бармен принес выпивку. Вода просачивалась сквозь потолок и капала в эмалированный таз, стоявший на полу.

— Это ты виновата, что мы промокли, — сказала Женевьева. — Я ни за что не стала бы преследовать ее, если бы не ты.

— Ну а я ни за что не стала бы преследовать ее, если бы ты не переспала с этим башмачником, — огрызнулась Лулу.

— Теперь мы все равно ее потеряли. — Женевьева сняла свои туфли от Д'Орсэ и поставила их на стул рядом с собой. Они сильно потемнели и были забрызганы грязью. Еще одна испорченная пара… Она посмотрела на свои ноги под столом, на них красовались пятна голубой краски, а затем оглянулась назад…

Это Ольга!

Она вышла из комнатки, где, вероятно, находился туалет, закрыла за собой дверь. Промокнув насквозь, она казалась темнее, тем не менее ее волосы, глаза сохраняли тот оттенок прозрачности. Словно масло в воде.

— Так-так. — Женевьева изо всех сил старалась изобразить неподдельное удивление. — Вот так неожиданность — встретить вас здесь!

— Да, как странно, — заметила Ольга.

Женевьева быстро убрала туфли на пол.

— Ольга, познакомьтесь, это Лулу с Монпарнаса.

— Я хорошо знаю ее. Разве есть кто-то, кто ее не знает?

— Присоединяйтесь к нам. — Лулу указала на свободный стул. — Виви купит выпить. Ведь так, шери?

Прошел час, они выпили несколько напитков, никто больше не вошел и не вышел из дымного бара. Лулу курила одну сигарету за другой, прикуривая новую от окурка старой. Она пыталась смягчить Ольгу, но помощница Закари оставалась напряженной и держалась настороженно. Так же как и Женевьева.

— Вы мне нравитесь, Ольга, — говорила Лулу. — Мы с вами похожи. Мы обе пережили трудные времена. Нельзя по достоинству оценить жизнь, пока не столкнешься с ее темной стороной. Вам так не кажется?

— Думаю, это так… — Ольга неприязненно взглянула на Женевьеву.

— Почему бы вам не заказать нам еще по стаканчику? — сказала Лулу и прибавила: — Леди Тикстед?

— Я не… — Но Женевьева остановила себя и сдержалась от того, чтобы продолжать дальше. Она глубоко вздохнула. Попытавшись два-три раза безуспешно привлечь внимание бармена, направилась к стойке и заказала три бренди. К тому времени, как она вернулась, Лулу уже зашла довольно далеко в своих рассказах.

— Что касается моей матери, она не могла дождаться, когда избавится от меня. А я не могла дождаться, когда смогу уйти от нее, я ждала этого с самого момента рождения. Я так быстро проделала свой путь из ее тела, что она даже не успела дойти до дома и лечь в постель. Я упала прямо на мостовую!

Ольга одним глотком осушила стакан. Ее лицо пылало, словно у нее был жар.

— Она отправила меня в служанки, когда я была совсем девчонкой, — продолжила Лулу. — Какой от меня толк, если я не приношу в дом хоть немного денег? Я отправилась в услужение к местному священнику, убирать его гадкий дом, готовить его мерзкую еду. Он был настоящий сукин сын. Конечно, я сбежала от него, как только представилась возможность. В шестнадцать я сшивала копии Камасутры, чтобы заработать на жизнь. Я знала все сексуальные позы, какие вы только можете себе представить, и даже больше, но по-прежнему оставалась девственницей. Ирония судьбы, правда? Как часто внешность бывает обманчива! А вы, Ольга? Расскажите свою историю? — Она придвинула к ней стакан и незаметно подмигнула Женевьеве.

Ольга залпом выпила бренди Лулу, не заметив, что это не ее бокал. Когда она поставила бокал на стол, в глазах появился странный блеск.

— Я приехала из России. За несколько лет до революции. До войны.

Лулу кивнула:

— Я так и думала.

— У моего мужа Виктора были неприятности. Я не хочу вам о них рассказывать. Он боялся, что его посадят в тюрьму. Но еще больше он беспокоился о том, что станет со мной и с детьми, если они заберут его.

Внезапно она зашлась в приступе кашля, ужасном, сухом, продолжительном. Женевьева переглянулась с Лулу и придвинула к ней свой стакан.

— Мы сбежали в Париж. Потратили все свои сбережения, чтобы добраться сюда. Это было долгое и трудное путешествие.

— Это, должно быть, было… — начала Женевьева.

Но Ольга не дала ей договорить:

— Виктор заболел. Он умер вскоре после нашего приезда.

— Какая трагедия! — воскликнула Женевьева.

Ольга презрительно усмехнулась:

— Он просто отвратительная свинья! Я осталась одна, с детьми, в чужой стране, без дома, почти не зная языка!

Теперь Женевьева подбирала слова более осторожно.

— Это ужасная история. Я и представить не могу, как вы это пережили.

Неожиданно странная пелена исчезла из глаз, взгляд женщины прояснился.

— Я не справилась бы, если бы не Паоло. Он стал для меня родным человеком.

Новый приступ кашля прервал рассказ, Лулу жестом приказала Женевьеве сходить к стойке и принести еще бренди. Когда она вернулась, разговор продолжился. Ольга расспрашивала Лулу о художниках, которые рисовали и фотографировали ее, Лулу пустилась рассказывать одну из своих многочисленных историй, увлеченная вниманием к собственной персоне, совсем забыв о необходимости сфокусироваться на выуживании информации из своей жертвы.

— …Да, он хотел переспать со мной, но, понимаете, переспать с художником это нечто иное, чем переспать с обычным мужчиной. Они ищут вдохновения, им нужна муза. Иногда они находят это в постели с женщиной. Это… искусство.

Ольга фыркнула.

— Художники ничем не отличаются от других мужчин. Когда вы поживете с мое, узнаете, что я имею в виду.

— Возможно, вы правы. — Взгляд Лулу неожиданно сделался отстраненным.

Сколько ей лет? Женевьева задумалась. Сорок три? Сорок пять? Трудно сказать. Тонкая кость, безупречная фигура. Интеллигентный вид. Но лицо казалось увядшим, вероятно, ей пришлось многое пережить.

— Люди не считают сапожников творческими людьми, — начала Женевьева. — Но они настоящие творцы. Паоло Закари такой человек. Вы знаете его лучше, чем другие, Ольга. Вы ведь давно работаете у него.

— Дождь перестал, — вздохнула Ольга, не глядя на Женевьеву. — Мне пора.

— Еще так рано! — Лулу толкнула ногой Женевьеву под столом. — Поедемте с нами к Бриктопу. Возможно, я спою.

— Мне надо домой. — Ольга снова стала кашлять, и на этот раз глоток бренди ей не помог. Все еще кашляя, она поднялась из-за стола.

— С вами все в порядке? — спросила Женевьева.

Ольга резко уронила стакан на столик и нетвердой походкой попыталась пройти к двери. Ее сильно шатало, ноги, похоже, отказывались служить ей. Подруги продолжали наблюдать за женщиной. Ее ноги подогнулись, она потеряла равновесие, пытаясь удержаться, споткнулась о ножку стула и упала.

Проститутки хохотали, над Ольгой или над собственной шуткой, сейчас это было невозможно понять. Бармен качал головой и что-то недовольно бормотал себе под нос. Старики и бровью не повели. А Ольга так и осталась неподвижно лежать на полу.

В такси она безвольно сидела между ними, опустив голову. Она уже пришла в сознание, но, похоже, плохо понимала, что происходит. Глаза были закрыты. Иногда она что-то бормотала по-русски.

— Откуда такая уверенность, что Закари там? — спросила Лулу.

— Я не уверена. Но что нам еще остается? Ведь это мы напоили ее. Я скорее отвезу ее к Закари, чем на рю де Лота. Но, возможно, ты захочешь взять ее к себе?

— Ты, наверное, шутишь! — взвизгнула Лулу. — Это твоя проблема. Ко мне она не имеет никакого отношения.

Такси резко повернуло за угол, голова Ольги резко наклонилась вперед. Женевьева осторожно приподняла ее, вытерла слюну своим платком.

— Здесь дело не только в спиртном, — сказала она. — Потрогай, какая она горячая.

Лулу потрогала ее лоб.

— Будем надеяться, что твой башмачник еще в своей мастерской.

Они завернули на рю де ла Пэ, лицо Ольги осветило множество ярких уличных фонарей. Она казалась бесплотной, бледной, словно призрак. В ней появилась необыкновенная мягкость, которой Женевьева не замечала раньше.

— Должно быть, когда-то она была настоящей красавицей. — Женевьева машинально убрала выбившиеся пряди волос Ольги за ухо.

— Женевьева! — Закари стоял на пороге магазина. На нем была рабочая одежда, рукава засучены по локти. Его улыбка, когда он увидел ее, говорила сама за себя, у Женевьевы сжалось сердце.

— Это не то, о чем ты думаешь. — Она старалась не смотреть в его глаза, опасалась, что выдаст собственные чувства.

— Входи. — Он протянул руку, чтобы коснуться ее, но она отскочила на пару шагов назад, уклонилась от него.

— Я не могу. — Ужасно, что они так поступили с Ольгой. Ей стало стыдно. И чего ради? Если бы Закари узнал…

Он покачал головой:

— Я не понимаю.

…Это была самая утонченная пытка…

— Я слышал о твоей матери, — сказал он. — Я знал, что ты должна вернуться в Англию. Я думал, что, возможно, ты не приедешь. А затем вчера, на модном показе…

— Паоло, я приехала сюда не ради тебя.

— И вот ты здесь! Ты выглядела… я все ломал голову, придешь ли ты. Я понял, что все это время ждал тебя…

Женевьева подумала о Лулу. Она нетерпеливо барабанила пальцами по обивке сиденья и ругалась про себя, голова Ольги тяжело лежала на ее плече.

— Я не могу приходить сюда ради тебя, Паоло. Это не должно повториться. — Когда она снова заговорила, ее голос стал ледяным. Настолько холодным, насколько она могла. — Твоя помощница заболела. Мы привезли ее в такси. Она на рю де ла Пэ.

Водитель отказался помогать вытаскивать Ольгу из такси. Лулу тоже оказалась абсолютно бесполезной, заявила, что должна выкурить сигарету, прежде чем предпринимать что-либо дальше. Закари и Женевьева совместными усилиями вытащили Ольгу из машины.

— Мы поможем вам довести ее до дома, — предложила Женевьева. Она взяла сумочку Ольги, в то время как Закари, прислонив бесчувственное тело женщины к автомобилю, пытался удержать ее в равновесии.

— Все в порядке, я справлюсь. — Закари подхватил Ольгу на руки, словно куклу. Ее голова упала ему на грудь.

— Спасибо, — сказал он. — Спасибо, что привезли ее сюда.

— У нас не было выбора.

— Ничего подобного. Всегда есть выбор. — В этот момент его лицо было более искренним и открытым, чем это когда-либо доводилось видеть Женевьеве. — Я очень благодарен тебе.

— А как же ее сумочка? — спросила Женевьева.

Он прихватил и сумочку, повесив ее на плечо.

— Неужели вы даже не предложите нам выпить? — крикнула Лулу.

— Спокойной ночи. — Закари направился по переходу обратно к магазину.

Лулу выпустила струю дыма.

— Такова благодарность!

Женевьева вдруг почувствовала, как больно защемило у нее в груди.

— Бросай сигарету, садись в такси. Я должна возвращаться домой, к мужу.