1. ЛУК, СТРЕЛЫ, ГОРИТЫ, КОЛЧАНЫ

Среди наступательного оружия лук и стрелы в арсенале ранних кочевников Южного Урала занимали первое место. По нашим данным, судя по распространению наконечников стрел в погребениях, этим оружием было снабжено в разные периоды VI-II вв. до н.э. от 80 до 90 % воинов: В том, какое значение придавалось луку у индоариев и иранцев, генетически связанных с номадами региона, хорошо иллюстрируют Ригведа и Авеста. Уже в ведические времена лук был излюбленным оружием Ариев, а звук натягиваемой тетивы, как сказано в Ригведе. звучал для воина подобно шепоту возлюбленной [Литвинский, 1972. С.85]. Лук, пояс с колчаном и тридцатью стрелами являлись непременными атрибутами авестийского "сражающегося на колеснице" [Акишев, 1981.

Изготовление боевого лука всегда было процессом долговременным и чрезвычайно трудным, поэтому его крайне редко помещали в погребение. На тысячи археологических комплексов всего Великого пояса степей имеются лишь единичные находки луков или их частей. Это свидетельствует об очень большой ценности рассматриваемого оружия, по своей значимости превышавшего, очевидно, другие категории погребального инвентаря.

По истории и эволюции лука существует достаточно обширная литература, как в нашей стране, так и за рубежом. По единодушному мнению исследователей, на вооружении ранних кочевников евразийских степей имелся сложный, рефлектирующий лук так называемого "скифского" типа. Он имел многослойную кибить, негнущиеся концы и рукоять, очень гибкие и эластичные плечи, за счет которых достигался необходимый эффект стрельбы [Хазанов, 1971. С.30-31].

Большое внимание "скифскому" луку уделяли античные авторы. Страбон, например, находил сходство этого оружия с очертаниями северного побережья Черного моря (Страбон, II,5,22). Довольно подробно описывает его и Аммиан Марцеллин, сравнивая с греческой сигмой (Аммиан Марцеллин, XXII,8,10).

Еще одной отличительной чертой "скифского" лука принято считать его небольшие размеры. По мнению специалистов, его длина колебалась в пределах 60- 80 см [Ленд. 1905; Смирнов. 1961. С.32; Мелюкова, 1964. С.15; Хазанов, 1971. С.28] Такие выводы были сделаны на основании находок скифских парадных горитов, изображений на скифской парадной посуде и единственного на территории Скифии целого экземпляра лука длиной 64,6 см, найденного в кургане 2 группы "Три брата". Однако в то же время А.II.Мелюкова полагает, что длина луков могла достигать и 1 м [Мелюкова, 1964 С. 15]. Очевидно, с этим можно согласиться, учитывая, что лук являлся сугубо индивидуальным оружием и его размеры регулировались физическими возможностями стрелка. Кроме этого, следует добавить, что луки "скифского" типа усиливались костяными и, вероятно, деревянными накладками-шинами в негнущихся частях, как это отмечено в Скифии и Забайкалье [Мелюкова, 1964. С.15; Окладников, 1950. С.219-229).

Относительно происхождения "скифского" лука, кажется, не существует принципиальных разногласий. По мнению Б.А.Литвинского, первоначальную территорию распространения сложных и сложно-составных луков следует локализовать в "сибирско-монгольских" степях [Литвинский, 1972. С.84]. Эта точка зрения выглядит убедительно, поскольку древнейший образец подобного лука обнаружен именно там и датируется еще серовским временем - III тыс. до н.э. [Окладников, 1950. С.219-229]. А.М.Хазанов, рассматривая этот вопрос, считает, что родиной "скифского" лука были евразийские степи в широком смысле [Хазанов. 1971. С.29].

В своих известных работах К.Ф.Смирнов и А.М.Хазанов, опираясь на косвенные данные (бронзовая бляшка, найденная у пос. Благословенский, и как будто рельефное изображение лука на лопасти крупного наконечника стрелы из комплекса кургана 7 у с. Сара), предположили о существовании лука "скифского" типа у кочевников рассматриваемого региона [Смирнов, 1961. С.31-32; Хазанов, 1971. С.28]. Несмотря на то, что смысл этих изображений мог быть совершенно иным и не соответствовать предложенной интерпретации, накопившийся за последние годы материал полностью подтверждает точку зрения предшественников.

Первое наиболее достоверное сведение о форме лука, бытовавшего у номадов рассматриваемого региона, мы находим на каменной стеле из Гумарово (рис.1, 1). Лук, изображенный на камне, имеет явно сигмаобразную форму с загнутым концом. Он помещен в горит с хорошо выделенным отсеком для лука. По мнению исследователя этого памятника Р.Б.Исмагилова, основное погребение Большого Гумаровского кургана, а соответственно и стела, могут быть датированы началом VII в. до н.э. [Исмагилов, 1987. С.89]. По стилистическим особенностям и набору оружия, высеченного на камне, стела относится к комплексу древностей, оставленных кочевниками раннескифского круга.

Второе надежно документированное свидетельство о форме лука дает сцена охоты на сайгаков, изображенная на двух золотых обкладках от деревянного сосуда из тайника кургана

1Филипповского могильника в Урало-Илекском междуречье [Пшеничнюк, 1989.- С.25]. На прекрасно выполненном золотом изделии изображен всадник, который держит в руках лук с наложенной на тетиву стрелой. Второй, запасной, лук находится в чехле, закрепленном за спиной (рис.1, 4). Форма лука классической М-образной формы абсолютно тождественна лукам, изображенным на золотой бляшке из Куль-Обы, с двумя стреляющими в разные стороны скифами.

Принимая соотношение длины лука и роста человека как 1:3, можно гипотетически вычислить размеры лука из Филипповки. Если учесть нормальный человеческий рост в 170- 180 см, то длина рассматриваемого оружия должна насчитывать 55- 60 см в боевом состоянии. Как уже говорилось, находки луков в погребениях чрезвычайно редки. Из опубликованных источников VI-II вв. до н.э. нам известно только три факта находок, луков в Волго-Уральском регионе. Это трехслойная, срединная часть лука из кургана 19/2 у •с. Усатово в Поволжье [135, с.16], остатки лука длиной 75- 80 см из погребения 7 кургана 7 могильника Мечет-Сай [142, с.120] и фрагменты березового лука из погребения 1 кургана 13 Ново - Кумакского могильника в Приуралье [Смирнов, 1977. С.16].

В последние годы были сделаны новые открытия. В частности, отрядом УКАЭ Челябинского ГУ было исследовано погребение VI- V вв. до н.э. в кургане 2 могильника Карсакбас в Актюбинской области [Таиров, Боталов, 1996. С.165]. Над головой погребенного были обнаружены обломки деревянного лука. К сожалению, материал не опубликован и фрагментированность находки не дает более никакой другой информации.

Очень важные данные о луке кочевников рассматриваемого региона были получены во время раскопок в 1988 г. Линевского одиночного кургана, на правом берегу р. Илек [Мещеряков, 1997. С. 47, 61]. В погребении 3 этого кургана был найден лук в горите. Автору раскопок С.В.Богданову удалось зафиксировать по оставшемуся тлену длину выступающей из горита части плеча. Судя по полевому плану (рис.1, 3), кибить, находившаяся в чехле, сохранилась достаточно хорошо. Представленная в отчете концевая часть имеет брусковидное сечение толщиной 2 см и шириной 3 см. Длина самого лука составляет примерно 65 см, и положен он был в погребение, очевидно, в боевом состоянии. Остается лишь добавить, что находка не опубликована и данные о строении лука нам неизвестны.

Приведенные выше факты со всей убедительностью свидетельствуют, что на вооружении ранних кочевников Южного Урала на - холился лук "скифского" типа или один из его дериватов. Он имел сигмаобразную форму, и надо полагать был сложным, т.е. склеивался из нескольких слоев дерева. Размеры его, как показывают источники, колебались в пределах 60- 65 см в боевом состоянии.

Кроме того, как это было верно замечено К.Ф.Смирновым, кочевники-воины пользовались луком дуговидной формы, что зафиксировано в погребении 7 кургана 7 могильника Мечет-Сай [Смирнов, 1975. С.120]. Насколько такой лук был распространен в среде номадов Южного Урала - говорить трудно. Однако все же данные иконографии и торевтики свидетельствуют о том, что луки такой формы не были популярны у кочевников Евразии в принципе и у кочевников исследуемого региона в частности. Луки дуговидной формы не могли дать той силовой нагрузки, какую имели луки "скифского" типа, обеспечивавшие коротким стрелам довольно мощные пробивные способности.

К сожалению, исследователи военного дела племен Евразии располагают весьма ограниченными данными о мощи боевых луков. Как будто более или менее достоверные сведения имеются для русских средневековых луков и луков чжурчженей [Медведев, 1966; Шавкунов, 1987;]. О дальнобойности лука "скифского" типа существуют лишь косвенные данные. Это выстрел ольвиополита Анаксагора на расстояние в 282 оргии (около 521,6 м ). Правда, в надписи не указано из какого лука стрелял Анаксагор, но Е.В.Черненко убежден, что выстрел был произведен из лука "скифского" типа [Черненко, 1981. С.139]. В литературе уже приводились данные о том, как далеко могли стрелять древние лучники. По мнению А.Ф.Медведева, прицельная дальность средневековых и восточных лучников ограничивалась расстоянием в 300 локтей (чуть более 150 м ) [Медведев, 1966. С.30-31]. В целом, очевидно, следует признать, что наиболее оптимальным расстоянием для прицельной стрельбы была дистанция в 90- 100 м, т.е. именно та, которая используется в настоящее время при проведении спортивных соревнований по стрельбе из лука. Разумеется, всегда существовали стрелки, выделяющиеся из обшей массы лучников своими феноменальными способностями, обраставшие со временем легендами (типа Робина Гуда), но это исключение из правил. Средний же стрелок из лука, с учетом постоянных упражнений, мог без особого труда попасть в человека с указанного расстояния, более того, поразить намеченную часть тела.

Без строительства точной реплики лука "скифского" типа, мы очевидно никогда не узнаем его "тактико-технических" свойств. Но если даже силовая нагрузка рассматриваемого лука была близкой современному спортивному луку ( 22. кг!, то он как показали наши опытные стрельбы короткими, снабженными наконечниками скифских типов стрелами, был поистине грозным оружием. Впрочем, о пробивных способностях таких стрел, лучше всех за себя говорят находки человеческих костей с застрявшими в них бронзовыми наконечниками.

Стрелам всегда уделялось большое внимание как в древности и в средневековье, так и в этнографической современности. Стрелы являлись персонажем эпических легенд и сказаний, зачастую принимая оживленный образ. Авеста, нежно называет стрелы "златоустыми" (Михр-Яшт. 129). От правильного построения стрелы, зависела точность, и соответственно успех военного предприятия. Не случайно создавались различного рода пособия и руководства по изготовлению стрел, как например, известный "Арабский трактат".

Стрелы, как собственно и другие предметы, изготовленные из дерева, сохраняются в погребениях кочевников региона плохо. Исследователи, занимавшиеся вопросами военного дела скифов, устанавливают длину стрел в пределах 45- 85 см [Ленц, 1905; Мелюкова, 1964. С.14-15; Черненко, 1981. С.23]. Стрелы из центрально казахстанского (тасмолинского) погребения в могильнике Карамурун I были длиной 60 см [Маргулан, Акишев, Кадырбаев, Оразбаев, 1966. С.376]. Такую же длину стрел допускает К.Ф.Смирнов для "савроматов" и А.М.Хазанов для сарматов [Смирнов, 1961. С.31; Хазанов, 1971. С.42]. В целом, с учетом "среднестатистического" лука "скифского" типа, очевидно, так оно и было, хотя проведенные нами опыты показали, что длина стрел могла достигать и больших размеров, в зависимости от типа наконечника и породы дерева [Васильев, 1990'. С.19-22].

Среди известных нам находок самыми длинными являются стрелы из погребения 7, кургана 7 могильника Мечет-Сай. Их размеры достигали 75 см [Смирнов, 1975. С.120]. Такую длину следует объяснять дуговидной формой лука в данном случае: Древки длиной 60 см зафиксированы в трех случаях. Это курган 5 могильника Новый Кумак, погребение 5 кургана 2 и погребение 11 кургана 3 могильника Мечет-Сай [Мошкова, 1962. С.208; Смирнов,. 1975. С.88- 89,100]. Во время исследований кургана 3 могильника Сара, длина древок колебалась между 60- 65 см. [Федоров, 1993].

В пяти случаях длина древок достигала 50 см. Это погребение 4 и 26 в курганах 3 и 6 могильника Мечет-Сай, погребение 2 в кургане 5 могильника Новый Кумак и погребение 1 кургана 6 могильника Переволочан [Смирнов,1975.С.97,108;Смирнов,

1977С.7;Пшеничнюк,1991.рис.34].

Самые короткие стрелы найдены также в группе Новый Кумак. Длина древок. обнаруженных в курганах 7 и 16, колеблется между 40 и 45 см [Мошкова, 1962. С.218; Смирнов, 1977. С.12].

Очень важное значение при изготовлении стрелы имела древесная порода. Здесь следует сказать, что выбор древесины зависел не только от состава местной флоры, но и, очевидно, каких-то воинских традиций. Так, Страбон пишет о еловых стрелах у массагетов (Страбон,X,7,4), Геродот о Камышевых у персов (Геродот.40.2), Плиний сообщает о тростниковых у парфян (Плиний, XVI.106). Судя по тем немногочисленным данным, имеющимся в нашем распоряжении, излюбленным материалом для изготовления стрел у кочевников Южного Урала была береза. Эта древесная порода обладала всеми необходимыми качествами для построения стрелы - высоким удельным весом, прочностью и твердостью, исключающей продольные колебания древка в момент пуска тетивы. Характерно, что этнографические кочевники региона XIX в. - казахи и башкиры - также делали стрелы из березы [Валиханов, 1961. С.465].

Имеются весьма скупые сведения об использовании номадами в качестве древок тростника (Мечет-Сай, к.2.п.5). Очевидно, камышовые или тростниковые стрелы в силу ряда причин не получили здесь широкого применения. Необходимость в них возникала только в случае крупномасштабных военных операций на западе или юге. Благодаря огромной скорости и простоте изготовления камышовые стрелы были незаменимы во время проведения массированной стрелковой атаки по скоплению пехоты или конницы [Васильев, 1990. С.21-22].

У нас нет данных о такой важнейшей части стрелы, как оперение. Однако, сославшись на этнографические параллели (казахи и башкиры), можно с уверенностью говорить, что кочевники Южного Урала также снабжали стрелы трех- или четырехсторонним оперением (оптимально трехстороннее). Как правило, для этих целей использовали маховые перья крупных птиц. Способ крепления наконечников стрел к древку у рассматриваемого населения региона вплоть до III в. до н.э. был однообразным. Втульчатая система насада была господствующей на протяжении нескольких веков, до тех пор, пока не совершился переход к железным черешковым наконечникам стрел. Крепление же бронзовых черешковых наконечников было обычным, с помощью сухожилий, хотя сами они не получили распространения. В свое время К.Ф.Смирнов высказал идею о применении "савроматами" деревянных переходников при креплении наконечника к древку [Смирнов, 1961. С.32]. Такой способ действительно зафиксирован в скифских древностях, и получил он начало еще в эпоху поздней бронзы (могильник Данлыбай) [Черненко. 1981. С.26-28; Грязнов, 1952. С.134-135]. Насколько популярна была подобная система насада у кочевников региона, неизвестно. Однако логика подсказывает, что соединять, таким образом, наконечник с деревянным древком просто бессмысленно, поскольку это ведет к более жесткой фиксации наконечника. Сама же идея существования и основная функция бронзовых наконечников с их шипами была направлена на неизвлечение их из тела. Поэтому, на наш взгляд, древние стрелки должны были стремиться к противоположному эффекту - поразить цель так, чтобы при малейшей попытке освободиться от стрелы, противник оставил бы в мягких тканях своего тела наконечник. Для этого жесткое крепление наконечника и древка было не нужно.

Использование деревянных переходников с камышовыми древками также представляется нам весьма проблематичным. При проведении нами опытов, камышовое древко, снабженное черешковым наконечником, ломалось от удара тетивы при силе натяжения лука свыше 14 кг [Васильев, 1990. С.21-22]. Все же, учитывая широкое применение тростника или камыша в качестве древок у многих народов древнего мира, нам кажется, что камыш, который мы использовали для опытов, был мало пригоден для стрельбы с черешковыми наконечниками. Может быть, виды, произрастающие в более южных широтах (Казахстан, Приаралье), прочнее камыша южноуральской лесостепи.

Еще К.Ф.Смирнов и А.М.Хазанов отмечали, что "савроматы" и сарматы окрашивали древки стрел в различные цвета - красный, белый и др. [Смирнов, 1961. С.32; Хазанов, 1971. С.42]. Для чего это делалось - говорить пока трудно. Исходя из анализа типов наконечников стрел внутри колчанного набора (например, Мечет - Сай, к.2, п.5; Переволочан, к 10, п.1), следует сказать, что пометка хвостовиков делалась не для определения функционального типа стрелы - бронебойной, легкой и т.п. Можно предположить, что раскраска хвостовой части стрелы являлась отличительным родовым или племенным признаком. Впрочем, возможно еще одно, семантическое, толкование этого момента. Так, Б.А.Литвинский, комментируя Ригведу, пишет: "Вместе с тем стрела и лук рассматривались как атрибуты и воплощения небесных существ. Стрела ассоциировалась с Агни, ребенком Неба и Земли, рождение Агни совпадает с отделением его от родителей (лука)" '[Литвинский, 1972. С.85]. Хвостовые части древок обычно окрашивались в красный цвет [Хазанов, 1971. С.42]. Красный цвет - цвет огня, цвет бога Агни, эквивалента авестийского солярного Митры, покровителя воинской касты. Может быть, рассматриваемое явление следует связать с солярным культом, занимавшим ведущее место в религии кочевников Южного Урала? Может быть символ огня. Солнца, помешенный на хвостовую часть стрелы, гарантировал воину поддержку могущественных богов, а соответственно, и точность попадания? В заключение следует сказать, что обычай раскраски стрел был характерен не только для кочевников Южного Урала. Подобные факты зафиксированы в Скифии, Средней Азии, в древностях Горного Алтая [Мелюкова, 1964. С.16; Черненко. 1981. С.24-25; Марушенко, 1959. С.115; Бентович. 1958. С.360-368; Руденко, 1953. табл. СХ1ХСХХ].

Несмотря на неудовлетворительную сохранность горитов и колчанов, мы имеем три надежных свидетельства, касающихся этой категории воинской экипировки. Наиболее раннее изображение горита фиксируется на вышеупомянутой стеле из Большого Гумаровского кургана. Футляр имеет подтрапециевидную форму с четко выделенным отсеком для лука (рис.1,1).

На костяной фигурке всадника из кургана Фплипповскоги могильника горит имеет подпрямоугольную форму со скошенным нижним концом [Пшеничнюк, 1986. рис.81-82]. Верхняя часть футляра оформлена в виде волнистой линии (рис.1. 2). Как и на скифских горитах, в данном случае на одну треть футляра проработаны очертания лука, но, в отличие от первых, на нашем не видно бокового кармашка для стрел, как собственно и самих стрел. Очевидно, горит из Филипповки имел другое оформление верхней части и закрывал стрелы по самое оперение. Костяная поделка может быть датирована началом или первой половиной IV в. до н.э.

Весьма интересные данные о конструкции горита второй половины IV в. до н.э. получены во время раскопок уже упомянутого Линевского кургана (рис.1, 3) По словам С.В.Богданова, это была 'прямоугольная деревянная конструкция из округлых в сечении деревянных плашек толщиной 2- 3 см, обтянутых кожей, прошитой по торцам горита зигзагообразным швом. Длина горита около 40 см, толщина 7- 12 см, ширина около 20 см. Горит состоял из двух частей. Передняя - отделение для стрел (кожаный короб на деревянном каркасе), задняя - кожаный мешок для лука" [Мещеряков, 1997. С.47,61].

Довольно часто в погребениях ранних кочевников Южного Урала находят остатки колчанов. В тех комплексах, где невозможно определить горит это был или колчан, ответ может дать форма расположения наконечников стрел. Для колчанов характерны плотные, узкие и компактные скопления "пачки" наконечников в несколько слоев, в то время как в горитах стрелы помещались свободнее, на более широкой полосе.

Подавляющее большинство колчанов делалось из кожи (см. приложение I). Реже для этих целей употреблялась береста и дерево. Длина футляров колебалась между 50- 60 см и по всей вероятности стрелы были полностью закрыты. Археологические данные свидетельствуют, что номады южноуральских степей пользовались колчанами двух типов. Первый тип представлял собой футляр прямоугольной формы длиной 60 и шириной 10 см. Изготовлен он был из толстой коры и дощечки [Смирнов, 1975. С.90]. Второй тип колчанов имел цилиндрическую форму (Мечет-Сай, к.8,п.5) с круглым днищем. Длина конструкции 50 см, диаметр 15 см [Смирнов, 1975. С.139].

Не менее интересный колчан был найден в погребении 2 кургана 4 могильника II Новотроицк в Оренбургской области [Мажитов. 1974]. От изделия сохранилась лишь нижняя часть, сделанная из кожи. Эта деталь колчана представляла собой четыре кармашка, в каждом из которых находилось по 15-20 наконечников стрел с остатками древок. К сожалению, такая конструкция остается непонятной. Внутри каждого кармашка присутствовали наконечники разных типов, преимущественно трехгранных. Древки, взятые на определение также из каждого отделения все оказались березовыми (определение ст.н.с. Института биологии А.Ишбердина). Следовательно, говорить о каком-то функциональном назначении каждого отсека будет неверно.

В целом складывается впечатление, что колчаны у кочевников региона были более распространены, чем гориты, что собственно отличает их от скифов. Подобный способ ношения стрел сближает рассматриваемых номадов с народами Передней Азии. Кстати, еще. К.Ф.Смирнов заметил, что колчаны "савроматов" напоминают колчаны мидийцев и персидских гвардейцев, изображенных на рельефах Персеполя и изразцах царского дворца в Сузах [Смирнов, 1961. С.34].

Как было отмечено исследователями ранее, сарматские воины носили колчаны и гориты на поясе с левой стороны [Смирнов, 1961. С.34; Хазанов, 1971. С.43]. Причем лук мог помещаться в специальном чехле - налучье, на спине, как это видно на упомянутой золотой обкладке из Филипповки. Следует сказать, что колчан или горит носился даже при правостороннем помещении меча или кинжала. Случаев правостороннего ношения колчанов значительно меньше. К.Ф.Смирнов связывал этот способ с хорезмийской традицией [Смирнов, 1961. С.35]. Думается, что влияние Хорезма на военное дело кочевников Южного Урала в данном случае преувеличено, как и само существо вопроса. За исключением регулярных армий, связанных жесткой дисциплиной и строевой подготовкой, оружие носилось так, как было удобно.

Общепринято, что колчаны и гориты крепились при 'помощи колчанных крючков. Однако до сих пор непонятен механизм фиксации футляров с крючком. На костяной фигурке из Филипповки горит, помещен как обычно слева, под бедром. Система крепления - при помощи бокового ремня, соединенного с поясом. Что соединял колчанный крючок в данном случае, неясно. Сама же форма крючков, слабая изогнутость рабочей части в большинстве случаев заставляют предположить, что существовали какие-то дополнительные приспособления для более жесткого закрепления колчанов и горитов, необходимые при верховой езде.

Колчаны и гориты, как собственно и оружие, иногда украшались различными предметами, выполненными в зверином стиле. Поскольку, на наш взгляд, это тема отдельной работы, мы ограничимся лишь наиболее яркими примерами.

Прежде всего, следует отметить колчан из Гумарово, украшенный превосходно выполненными литыми фигурками оленей [Исмагилов, 1987. С.89]. Интересно, что животные, изображенные в динамичной, летящей плоскости, помещены именно на колчан. Надо полагать, что эти олени должны были сообщить стрелам быстроту, стремительность, осенить их некой магической силой, выступить гарантом точности.

Во время раскопок Филипповского курганного могильника в трех курганах были найдены совершенно одинаковые в плане техники изготовления золотые литые и штампованные бляшки, изображающие верблюдов, оленей и, очевидно, волков [Пшеничнюк. 1989. рис. б и 14]. Причем в кургане 1 эти вещи представляют собой целые серии. К сожалению, найденные бляшки вследствие ограбления могил невозможно привязать к конкретной вещи, однако аналогии из Скифии позволяют интерпретировать их как украшения колчанов или горитов. Так, в качестве примера можно привести абсолютно тождественные в техническом и стилистическом смысле серии бляшек с изображением пантер с горитов из комплексов Опишлянки и Битовой Могилы [Черненко. 1981. С.44].

Застежки горитов с территории Южного Урала нам почти неизвестны [Смирнов, 1977. С.41]. Изредка встречаются они в древностях волжских сарматов, причем для этих целей использовались даже фаланги пальцев [Мошкова. 1963. табл.20,15 и 17]. Этот факт лишний раз свидетельствует, что гориты рассматриваемых кочевников отличались от скифских в плане оформления верхней части и были менее распространены

.