"Дни, как сегодня" - читать интересную книгу автора (Керет Этгар)

Кохи 2

Циона выпускают через две недели. Он уже пригласил нас на вечеринку к себе в кибуц. Кохи посоветовал мне придумать какой-нибудь предлог, чтобы не ходить. «Все кибуцники — каннибалы, — нес он чушь по своему обыкновению, — они там без разбора едят один другого. Если бы они не были такими скрытными, это давно бы уже выплыло наружу. Тебе только не хватает, чтобы кто-нибудь из них, подпив, вообразил, что ты — секретарь кибуца, который достал его дежурствами, и — бац! — ты уже находишься в желудке какого-нибудь жирненького мапайника.[14]

После инцидента в Южном Ливане Кохи стал просто невыносим. Чего стоит один только случай с этим письмом командиру батальона.

Первые недели после той истории в Ливане Кохи обычно слонялся по территории базы, засовывая и вынимая из дырки в голове палец, и кричал: «Я умер, вот это да… Я умер». Повар Шломо, когда увидел его, упал в обморок, а потом подал командиру роты рапорт по форме 55, в котором написал, что не может служить в одном подразделении с трупом, поскольку из рода коэнов. После того, как комроты Акива немного успокоил Шломо и потребовал от Кохи прекратить его штучки, тот подал официальную просьбу командиру батальона с требованием, чтобы его признали погибшим в бою, и в этом статусе освободили от нарядов и дневальства.

У комбата Амихая, когда он прочитал просьбу Кохи, чуть крышу не сорвало. Он написал на Кохи рапорт начальству о неподчинении или что-то в этом роде. Дисциплинарный суд выписал Кохи четырнадцать суток гауптвахты, и тогда его совсем понесло: «Ты не знаешь, с кем ты связался, у меня есть кореш — писатель, ты еще заплатишь за это». Йони-сержант и я должны были почти силой вывести Кохи из зала суда, до того он разошелся. Комбат Амихай попросил меня сообщать ему обо всех странностях в поведении Кохи.

Два дня спустя, как его выпустили с гауптвахты, Кохи намазал джип разведотделения арахисовым маслом, утверждая, что это собьет с толку верблюдов противника. Амихаю я об этом не сказал ни слова. Мне что, нужны проблемы? Кохи может сделать так, что и мое имя будут писать с ошибками.

Сегодня он печально рассказал мне, что от имени взвода послал венок с черной лентой родителям Меира-бухарца. «Я так по нему скучаю», — прошептал он и смахнул набежавшую слезу.

— Но Меир ведь не погиб, его только признали негодным к строевой. Сегодня он возит какого-то штабного подполковника, — напомнил я Кохи.

Но тот отказывался утешиться.

— Прекрати плакать, Меир жив, — я с силой потряс Кохи за плечо.

— Ну, жив он, жив — и что? — всхлипнул Кохи подавленно, — было бы гораздо лучше, если бы он погиб тогда в Ливане. Штабной водила, — процедил Кохи с презрением. — У этих бухарцев нет ни капли чувства эстетики. Тебе нужно было придушить его до того, как пришел БТР, чтобы забрать нас.

— Кохи — это сокращенно от чего? — попытался я сменить тему беседы.

— Кохи — от Кохава.[15] Мои родители всегда хотели девочку, — Кохи действительно переключился. Он закрыл глаза и уселся поудобнее. Я почувствовал, что он собирается запеть. Иногда он ведет себя так. Вообще на него сильно действуют арабские фильмы.

Я уже знаю, что его песни затягиваются более, чем на час, а в середине он еще и танцует. Я больше не мог этого выносить и отправился к Акиве поговорить о переводе. А он показал мне заметку в газете, где писали о Ционе, который был объявлен пропавшим без вести. «Исчез, будто его земля поглотила», — прошептал Акива и многозначительно подмигнул мне. Я пошел в нашу палатку и завалился на койку, как был — в одежде и ботинках. Укрылся одеялом и закрыл глаза, пытаясь заснуть.

Ночью я снова увижу во сне, как Кохи вступает в Иностранный легион, а все алжирцы проходят гиюр[16] и переезжают в Израиль. Всегда одно и то же.