"Валерий Воронин - преждевременная звезда" - читать интересную книгу автора (Нилин Александр Павлович)

— 4—

Мы, как я уже докладывал, сверстники с Ворониным — и зная, как охотно откликается он на любой вопрос о футболе и как склонен к бесконечным о нем разговорам (помню, как в гостях у Славы Соловьева, игравшего тогда за «Торпедо», мы рассердили первую жену Валерия Валентину, затеяв за столом неинтересную присутствующим дамам беседу о каком-то давнем матче), хотел иногда перепроверить свои ощущения или впечатления от великих мастеров нашего детства. Но Воронин был целиком погружен в футбол своего времени, а к тому, что было до него, возвращался равнодушно. Удивил меня как-то, сказав, что Боброва в ЦДКА послевоенном помнит относительно, в его память сильнее врезался левый край армейцев Владимир Демин — очень, конечно, колоритный форвард, вносивший в суровость футбола сороковых комедийную нотку, но все же гораздо меньшего масштаба игрок, чем «Бобер».

Однако мне кажется небезынтересным представить здесь не только тот футбол, в который пришел Валерий Воронин, а и несколько слов сказать о тех, из чьих просоленных послевоенным потом футболок (по аналогии с гоголевской шинелью) он вышел — и самый же самобытный игрок не на пустом месте рождается. Воронина же я скорее бы отнес к выдающимся эрудитам, чем к самородкам. Стрельцов вообще утверждал, что «Валерка сам себя сделал практически из ничего» — то есть был селфмейдменом (просто Эдик не знал этого выражения). Правда, Андрей Петрович Старостин с ним категорически не соглашался, напоминая про великолепные физические данные Воронина — дар природы. И тем не менее, не устану подчеркивать, что Валерий Воронин родом из футбола нашего детства. Но, разумеется, совсем другим временем воспитан.

Наша жизнь при советской власти сплошной парадокс.

И те, кто, к счастью для себя, присутствовал лишь при ее излете, в своих сегодняшних категорических высказываниях, как правило, попадает пальцем в небо.

В оборотной стороне медалей тоже был свой блеск.

Начальство всерьез восприняло футбол как идеологический козырь после побед динамовцев над англичанами. Вместе с тем, истинная сила московского «Динамо» проявилась через два года, когда выиграли у шведов, в тот момент готовых лучше, чем неразвивавшие во время войны футбол его родоначальники. Но советское командование встревожили неудачи в зарубежных матчах нашего чемпиона ЦДКА — и спортивные контакты с иностранцами дозировались с бессмысленной строгостью.

Стрельцов утверждал, что «Валерка сам себя сделал практически из ничего» — то есть был селфмейдменом (просто Эдик не знал этого выражения).

При желании — особенно, когда смотришь из сегодняшнего дня, когда копирование, подражание, рабская зависимость от мнения Европы и Америки доходит иногда до абсурда — можно и по нашу сторону железного занавеса рассмотреть проблески явлений, в известной мере прогрессивных. Футболисты и тренеры проявляли себя с большой самостоятельностью.

Но культ суперклубов — к ним, кроме московских Динамо» и ЦДКА, с некоторой натяжкой можно было отнести также «Спартак» начала пятидесятых и тбилисское «Динамо» — превращался незаметно (а в решающий момент и весьма заметно) в культ выдающихся игроков, вступавших в опасный возраст.

Когда в канун олимпийского турнира, первого для отечественных футболистов, если не считать печального опыта в еще царской России, сборная страны (под флагом Москвы или армейского клуба) провела несколько товарищеских встреч с венграми, поляками, румынами — и выглядела уж никак не хуже европейцев во всех отношениях. Но затем сказалась ударная (по-советски) подготовка к Играм, когда идеологи давили на тренеров, запугивая и понукая, а те — великие, напомню, тренеры — в свою очередь, загоняли на тренировках игроков, забывая про их паспортные данные…

Провал на Олимпиаде, конечно, оказался сильнейшим, приведшим в шок буквально всех нас ударом. И если бы не одряхление вождя и скорая смерть его, обрушенные на головы специалистов кары могли бы и затормозить футбол советский в своем развитии, хотя в приказном омоложении резон был — поскольку и в резерве ждало своего часа немало талантов. И выдвижение молодых совпало с необъявленной оттепелью. Лишь расформированный клуб армии так и не сумел подняться до прежнего уровня — разрушена оказалась продуманная Борисом Аркадьевым система подготовки: одного призыва одаренных игроков на военную службу оказалось недостаточным, утрачен был секрет селекции. Зато довоенных высот — к радости своих верных болельщиков, исчислявшихся чуть ли не половиной страны, — достиг «Спартак». В случае со «Спартаком» футбольная наследственность торжествовала — торжествовали традиции: из ссылки вернулись в Москву братья Старостины, Николай Петрович стал начальником команды.

Андрей Старостин категорически не соглашался со стрельцовской оценкой, напоминая про великолепные физические данные Воронина — дар природы.

Но и «Динамо» достаточно было возвращения из Тбилиси Михаила Якушина, чтобы смена поколений произошла совершенно безболезненно. «Динамо» оставалось «Динамо» — и московское, как сказали бы теперь, дерби продолжилось. Однако базовой командой ближе к следующим Олимпийским играм стал «Спартак». Динамовское представительство оказалось много скромнее. Что отчасти компенсировало пребывание на главной роли Льва Яшина.

Герой нашей книги, хотя и болел с детства за «Динамо», попал, однако, в пятьдесят шестом — олимпийском — году в «Торпедо». И естественен сейчас вопрос: а несли ли новые времена перемены для торпедовцев, не могли юный футболист сожалеть, что не обратил на себя внимание динамовских тренеров?

Скачок, совершенный клубом московского автозавода, со всеми основаниями можно назвать самым большим из сделанных тогда московскими командами. Только совершенно очевидным это сделалось на рубеже шестидесятых. И в историю отечественного футбола Валерий Воронин входит именно в качестве — в самом высоком, напомню, качестве игрока, чей талант стал залогом превращения «Торпедо» в еще один столичный суперклуб.

…Воронин вошел в большой футбол на волне успеха, который непосредственно коснулся того «Торпедо», в чьем дубле проявил он себя, откуда делегировали Валерия в юношескую сборную, выступившую, впрочем, в международном турнире под флагом «Торпедо», чтобы не слишком рисковать спортивным престижем страны. Вот эта боязнь — из прежних времен. А сам факт участия юношей в международном соревновании — примета наступившей оттепели.

Можно ли сказать, что футбольная карьера Валерия Воронина целиком пришлась на либеральные времена? Можно, при условии, что будет сказано и про обманчивость социалистического либерализма.

Жертвой неприжившегося, неукоренившегося либерализма можно бы, в первую очередь, посчитать Эдуарда Стрельцова. Пожалуй, из сборной образца еще сталинского пятьдесят второго года никого бы и не отпустили на примерку костюмов без надзора. Как не могу себе представить, чтобы кто-нибудь из динамовцев, собиравшихся в Англию, попал с тренировочного сбора на гулянку с участием непроверенных дам и собутыльников.

И все-таки Воронин, вкусивший прелести более раскованного — по тогдашним, само собой, меркам — пребывания за рубежом, почувствовавший в кармане призывное жжение валютных купюр, жертва оттепели в большей степени, чем Эдик. Случайно ли карьера его оборвалась в шестьдесят восьмом году, когда страна после событий в Чехословакии намекнула недвусмысленно и своим гражданам, что послаблений больше не будет…