"Древо скорбных рук" - читать интересную книгу автора (Ренделл Рут)

18

Теренс быстро пробежал глазами первые два пункта и запнулся на третьем, весьма существенном.

Означало ли это, что посредник будет держать эти деньги у себя и использовать их в своих целях до полного завершения расчетов? Теренс не так уж был удивлен — эти крючкотворы были хуже любой акулы, истинные заглатыватели денег… В любом случае, весь процесс не может затянуться более чем на месяц. Надо только установить дату.

Пока дата не была определена. Официальным письмом Теренса известили, что это произойдет до 15 февраля, и вежливо интересовались, устраивает ли такой срок мистера Фиппса? Если устраивает, то от мистера Фиппса ждут подтверждения. Теренс перезвонил. Самого юриста не было на месте, но разъяснения дал его помощник:

— Это обычная практика внесения залога, пока сделка утрясается, мистер Фиппс, во избежание наших непредвиденных затрат в случае ее расторжения.

Теренс не хотел возбуждать какие-либо подозрения своей торопливостью и настойчивостью, а тем более, срочной нуждой в деньгах, хотя так оно и было. Он оказался на мели. Ему пришло в голову купить билет на самолет заранее на день получения денег по чеку. Какой это будет день недели 15 февраля?

На кухонной двери висел календарь на этот год, и нигде в доме он не смог отыскать на следующий. Ему пришлось высчитывать дни по пальцам. Слава богу, это будет вторник. Представить, что это могла быть пятница и правоверный еврей Голдшмидт придержал бы свои денежки до понедельника. Вот был бы кошмар!

Покупать дорогой билет на авиарейс на вторник ему было не по карману. Самый дешевый рейс куда-нибудь в Южную Америку исчерпал бы все его финансы. Дорога в любое место подальше от Лондона, где бы он хотел оказаться как можно скорее, стоила больше пятисот фунтов. Можно ли купить билет на авиарейс в кредит, используя имя покойного Фиппса и его адрес? Он задал вопрос и получил отрицательный ответ.

Без денег Голдшмидта Теренс был беспомощен. Пятьсот фунтов — такую минимальную сумму он обозначил для себя почти неосознанно — возможно было получить по кредитной карточке в «Барклай кард», выданной ему Джессикой, которую он прихватил, покидая ее дом и поселяясь у Фреды. Но в «Барклай кард» не знали о том, что он сменил адрес и, вполне вероятно, карточка уже была заблокирована.

Или все-таки какой-то шанс оставался? Теренс не имел ни малейшего понятия, где эта чертова карточка, но пребывал лишь в уверенности, что он никогда не выбросит то, что может в определенных обстоятельствах стать источником получения, пусть и ерундовой, но все-таки какой-то суммы денег.

Он отправился на «охоту». В шкафу, где Теренс развесил большую часть своей одежды после переселения от Джессики, он обшарил каждый уголок, проверил каждый карман, и не обнаружил ничего, кроме нескольких мелких монет, грязных платков и пачки жевательной резинки. К чтению он не имел пристрастия и не приобрел ни одной книги за всю жизнь, так что засунуть карточку меж страниц ему никогда не пришло бы в голову. Зато его осенила более рациональная идея. Куда подевался чемодан, который он позаимствовал у Джессики, чтобы сложить туда свои вещи при переезде?

Несомненно, чемодан обрел пристанище среди прочих громоздких предметов в стенном шкафу рядом с ванной комнатой для гостей. Теренс заглянул в шкаф и нашел его там — коричневый, кожаный, старомодно добротный, с отделением на «молнии» внутри, которое, как он убедился на ощупь, было туго набит какими-то бумагами.

Он расстегнул «молнию» и извлек оттуда несколько номеров журнала «Дамский угодник», письмо от Фредди, неблагоразумно посланное ему на адрес Джессики, счет от Брайана с Брук-стрит за две рубашки, еще целая пачка счетов… и «Барклай кард». Срок ее действия заканчивался в феврале будущего года.

Теперь он все вспомнил. Джессика вручила ему карточку ранней весной около двух лет назад, а через три или четыре месяца он ее оставил. Теренс с трудом поверил в свою удачу. Что он должен сделать, так это немедленно написать в «Барклай кард» и известить их о смене адреса, чтобы они смогли выслать ему новую карточку на тот же срок действия, что и в прежней.

С новой карточкой все будет легко провернуть. Тот факт, что его кредит составлял всего лишь 550 фунтов, не имело никакого значения. Он мог приобрести билет в один конец в агентстве путешествий, депонируя в уплату кредит одного месяца и добавляя сумму кредита следующего. Теренс помнил, что в «Барклай кард» подведение итогов происходит где-то в двадцатых числах месяца. Чтобы не возбуждать подозрений, он мог бы с легкой душой пожертвовать набежавшими за эти годы процентами — десять или двадцать фунтов не играли никакой роли.

Он восстановит кредит еще на месяц, а пятнадцатого февраля за день-два до подведения итогов по счету исчезнет.

Теренс уселся за письменный стол и сочинил послание в «Барклай кард», сообщая о смене адреса, и с просьбой прислать ему новую карточку. К счастью, он опомнился в тот момент, когда подписывал письмо уже натренированной рукой — Джон Говард Фиппс. Если бы он был склонен к самоанализу, то определил бы, что в нем уже назревает раздвоение личности. Он написал также юристу, подтверждая дату окончательного расчета — 15 февраля. Затем он заполнил графы и подписался под контрактом. Слава богу, подписей свидетелей не требовалось.

Неплохо было бы сейчас выпить для бодрости. Один глоток, чтобы снять напряжение, чтобы укрепить руку, чтобы убрать противное дрожание пальцев при начертании букв. Вернуть вдохновение, которое озарило его, когда он в самом начале задумал аферу с продажей дома Фреды. На полтора дюйма виски в стакане и столько же содовой. Валиум, принятый им после ланча, не оказывал уже на него прежнего воздействия. Иногда Теренс подумывал, что слишком злоупотребляет им.

За окнами потемнело, хотя до конца дня было еще далеко. Он включил несколько ламп под плотными абажурами и под белыми для разнообразия и для создания впечатления во вкусе Фреды, и принялся расхаживать по черному шелковистому ковру, смакуя виски из ледяного стакана.

На дворе кто-то зажег гирлянды цветных лампочек, обмотав ими большое дерево — от нижних ветвей до вершины. Красные, зеленые, голубые, желтые огоньки призывно мелькали — поочередно или все вместе.

Теренс решительно уселся за письменный стол и положил перед собой бланк контракта. Два-три раза он глубоко вдохнул и выдохнул, крепко сжал в пальцах авторучку и поставил под документом подпись — Джон Говард Фиппс. Лучшего образца подделки еще не выходило из-под его руки. Подпись выглядела более подлинной, чем была бы подпись настоящего, ныне покойного, Фиппса. Почту теперь не заберут до утра, но Теренсу не терпелось самому опустить конверт в ящик, а потом выпить еще в «Белом медведе» на обратном пути.

У него завалялась в кармане парочка гиней. Когда Теренс спокойно сидел в пабе в тихом уголке один, понемногу отпивая из кружки темный «Форстер Лагер», он вдруг вспомнил о банковском документе, обнаруженном среди прочих пустяковых бумаг в том же застегнутом на «молнию» отделении чемодана. На него он не обратил внимания в азарте поиска кредитной карточки.

Предположим, что документ имел отношение тоже к каким-то вложенным деньгам? Предположим, там был депозит на двадцать фунтов? Какие-то давно вложенные и забытые напрочь Джессикой деньги? Вполне возможно. Теренс не имел никаких сношений — ни личных, ни финансовых — с Джессикой после того, как порвал с ней. Какая-то заноза царапнула его душу. Деньги есть деньги. В любом случае неплохо было бы проверить этот счет. Уж очень ему не хотелось, оставляя страну навсегда, дарить ее банкам даже ничтожные гроши.

Первым делом с утра он отправится туда и задаст осторожный вопрос — вежливо и небрежно… как бы между прочим. Девушка за стеклом также вежливо и без всяких подозрений даст ему ответ в виде цифры, проставленной на банковском документе, и протолкнет ему бланк сквозь щелочку в пуленепробиваемом стекле. И добавит, что он может закрыть счет, но не сегодня и не завтра. Потому что завтра Рождество, а сегодня короткий день. Значит, на следующей неделе.

Теренс продолжал размышлять, как бы ему вытянуть средства из других банков, где вкладчиком был покойный Джон Гордон Фиппс.

К пятнадцатому февраля он, так или иначе, получит сто тридцать две тысячи, уплаченных Голдшмидтом за дом. Где бы в это время Теренс ни находился — в Амстердаме или Буэнос-Айресе, крючкотворы обязаны перечислить ему эту сумму в любой валюте. Но можно рискнуть и увеличить свой капитал за счет покойного Фиппса.

И внезапно Теренса осенило. Он разглядел очертания этой идеи в пене опустошенной им кружки «Лагера». Идея смутно болталась где-то на дне, а потом обратилась в сияющий кристалл, символ мудрости. Великие ученые всегда делают свои открытия по наитию свыше — Теренс запомнил это со школьных лет.

— Счастливого Рождества! — пожелал он девушке за стойкой бара, и чуть было не раскошелился, чтобы угостить ее и выпить с ней на пару.

Представление о Рождестве отложилось в памяти Джейсона как появление троих детей в сопровождении троицы их мамаш с угощениями, причем такими изобильными, что съесть все сразу было невозможно, слишком много украшений в комнатах и подарков, которые ему были неинтересны. Но церемония все-таки доставила мальчику удовольствие, и Бенет сама радовалась, что устроила малышу праздник. Пришла Хлоя и ее двухлетняя дочурка Кейт. Хлоя полгода не видела Джеймса и не сомневалась, что Джейсон и есть Джеймс. Другие — мальчик и девочка, тоже соседи — вообще ни разу не видели живого Джеймса.

Когда гости отправились по домам, а Джейсон уснул в своей кроватке, Бенет осталась одна в своей кухне среди грязных тарелок и чашек, среди распакованных подарков и наблюдала иллюминацию на дереве во дворе. Свет отражался в уже погашенных лампочках рождественской елки, и Бенет как бы была во власти разноцветных мелькающих огней. Они были похожи своей фальшивой праздничностью на ее будущую участь.

Только сейчас Бенет заметила, что дерево во дворе имело руки, и оно тянулось к чему-то, протягивая подарки Джейсону, будь то фонарик, игрушка или совсем непонятный предмет. Оно подмигивало, намекая на что-то. Бенет знала, что это лишь игра ее воображения, что пройдет ночь, наступит утро, что оно неизбежно.

Она знала, что пересекла черту, разделяющую праздник от серых буден. В дальнейшем ошеломлять ребенка обилием подарков и общением с гостями, что свалились на него нежданно-негаданно всего лишь на один день, она себе никогда не позволит. Но это было их первое совместное Рождество, а как он его проводил раньше — вряд ли ему запомнилось. Бенет отдала ему частицу нерастраченной материнской теплоты и была вознаграждена за это. Она не забудет до конца жизни, как постепенно малыш таял от восторга и улыбка не сходила с его лица.

С того дня в библиотеке, когда Бенет приняла судьбоносное для себя решение, холодный, сумрачный декабрь стал для нее солнечным месяцем. Она все чаще выбегала на улицу в легкой ветровке и ощущала, что помолодела. Только воспоминание о том дне, когда она украдкой прикалывала бумажку к пальтишку Джейсона в пустом детском зале библиотеки, собираясь потом смыться, как преступница, наполняло ее ужасом. Ей казалось, что полиция не так глупа и в конце концов доберется до нее.

Вспоминая мать, Бенет начинала сомневаться в своей нормальности. Если она нормальная женщина, то у нее должен быть мужчина. Она пригласила Иэна Рейборна в гости, назначив поздний час, чтобы быть уверенной, что Джейсон будет уже крепко спать.

Иэн согласился без колебаний на свидание в тот же вечер.

Все было понятно без всяких слов. Они заключили друг друга в объятия и поцеловались страстно и жарко и направились в спальню, и лица их светились улыбкой, когда они начали раздеваться.

Понятно было все, только непонятно, почему Джейсон из своей комнаты наверху истошно закричал:

— Мамочка! Ма-амочка!

Это сразу отключило энергию, которая притягивала их с Иэном друг к другу.

Помчавшись наверх к Джейсону, Бенет еще надеялась, что все сможет объяснить, что ее встреча с Иэном не последняя, и будет еще любовь, но не в этот вечер.

Она взяла Джейсона на руки, прижала к груди, которая ныла от прерванной ласки, и сама, полная сексуального желания, отправилась в спальню. Но Иэна в спальне не было, она нашла его в кухне, уже полностью одетого. Они уселись рядышком — он, она и ребенок Его добрые руки гладили ее тело, и тело ребенка, и волна спокойствия окатила всех троих.

Иэн вернул ее в реальность.

Не хочет ли она усыновить этого мальчика? Он мог бы помочь ей в этой процедуре.

Она кивнула. Да, хочет!

— Конечно, он не заменит тебе Джеймса. Ты еще долго будешь мучиться…

— Я справлюсь.

— Скажу на своем примере, — у меня было двое сыновей. Один умер. Я не могу забыть его, и пустое пространство в моей жизни по-прежнему остается. Пустой стульчик за обеденным столом… Тебе кажется, что я слишком сентиментален…

— Я тебя понимаю.

— Мы разные. У меня жесткая профессия, когда смерть не редкость, а для твоего творчества должен быть открыт весь мир, возможность дышать всеми его ароматами и вбирать все его краски. Однако меня влечет к тебе, — сказал Иэн. — Давай встречаться в свободное время, если оно у нас будет.

— Ты постоянно на службе, а я должна писать свой новый роман. Иначе разорюсь.

— Пошли они к черту, эти проблемы! — произнесли они почти хором.

И они начали встречаться втроем — Бенет, Иэн и Джейсон. Иэн был с ним так ровен — иного слова подобрать нельзя, как со всеми своими другими пациентами, но не более того.

Джейсон не протестовал и не устраивал истерик.

Взрыв произошел после звонка Мопсы из Испании. Мать позвонила ночью, напомнив о своем существовании.

— Я не уверена, что твой Джеймс похоронен как следует по католическому обряду.

Это был жестокий удар и недобрый знак того, что мать вернулась в прежнее свое состояние.

— Джеймса нет. И он похоронен, как положено. Зачем ты тревожишь меня, мать? Это вместо поздравления в канун Нового года?

— А как его здоровье?

Страшно было вести разговор по межатлантическому кабелю с безумицей. Мысли матери метались туда-сюда, в ее воображении мелькало сразу двое детей — живой и мертвый. Она забыла о смерти одного и о похищении другого.

— Он в порядке, — нашла в себе волю ответить Бенет. — Только что разошлись гости.

— А почему не пригласили меня? — капризно спросила Мопса.

— Ты же так далеко.

— Несколько тысяч миль не такое уж большое расстояние, чтобы я не обняла своего внука.

— Я как-то об этом не подумала.

— Когда глава компании, где твой отец был главным менеджером в Сантьяго, выдавала свою дочь замуж, мне прислали авиабилет и приглашение на свадьбу, и я летела через два океана и пересекла экватор.

Это была одна из фантазий Мопсы, но опровергать эту историю и вступать в спор по телефону было бессмысленно. Бенет попросила позвать к телефону отца. Его голос звучал уныло, зато Мопса где-то поблизости кричала так, что трещало в ушах. «Я не должна ненавидеть свою мать», — убеждала себя Бенет.

И вдруг наконец Бенет поняла, что никакой ненависти к матери она не испытывает. Что, наоборот, благодарна Мопсе за похищение Джейсона. Ведь совершая такой поступок, мать ради любви к дочери рисковала оказаться до конца своих дней в сумасшедшем доме. И пусть ее поступок безумен, в нем были смысл и доброта, и забота о лишившейся своего ребенка Бенет.

Пусть это грозило им обеим большими неприятностями, если даже не тюрьмой. Сейчас это уже не имело значения. В доме рос Джейсон, и сумасшедшая Мопса, совершая свой нелепый поступок, каким-то сверхчутьем предугадала дальнейшее развитие событий. Она утеряла разум, но все равно мыслила по-женски. Отец дал понять Бенет, что Мопса призналась ему кое в чем, и просил не выдавать Мопсу полиции — опять же разговор шел лишь намеками. Ни одного конкретного пожелания высказано не было.

— Чем скорее ты забудешь об этом, тем лучше, — сказал отец.

— Теперь это уже не имеет значения, — заверила отца Бенет. — Попрощайся с ней за меня. И передай, что я ее люблю.

Для Теренса дни рождественских каникул до возобновления деловой активности финансовых учреждений на Финчли-Хай-роуд были сравнимы с пребыванием в холодном адском чистилище, прежде чем тебя кинут в котел с кипящей смолой. Двадцать девятого декабря половина магазинов была еще на замке, но не банки. Подбодренный небольшой порцией виски и двумя таблетками валиума, Теренс отыскал место на Регент-парк-роуд для парковки роскошного автомобиля Фреды Фиппс. Немногие прохожие, пополняющие истощенные праздниками припасы продуктов, с любопытством смотрели на такую дорогую машину и гадали, зачем ее владельцу понадобилось так рано прервать праздник.

Чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, Теренс прошелся пешком, прогулочным шагом по финансовому центру. Он миновал «Вестминстер банк», «Ллойд» и «Мидланд», а при виде «Барклая» его заколотила нервная дрожь. Он не думал, что у них тоже есть отделение и «Англиан-Виктория» как-то связан с ним. А тут оказывается, они расположены впритык и почтовое отделение рядом. Связь между банками очевидна, и не требуется много времени, чтобы сообщение было передано туда или отсюда.

Он заколебался, задержал шаг и стал рассматривать витрину дорогого мужского бутика, где были выставлены на манекенах соблазнительные желтые свитера и пуловеры. Время шло, и надо было принимать решение. Или заходить в банк, или послать к черту заманчивую идею, а следовательно, уйти с пустыми карманами.

В половине двенадцатого открылись пабы. Теренс был достаточно обеспечен взятыми с карточки Джессики наличными, чтобы и выпить, и хорошо поесть. Он мог пропустить еще пару порций скотча, но побоялся, что после выпивки и еды ему откажет самое главное его оружие — наглый, развязанный язык и, наоборот, одолеет природная трусость.

Что если они потребуют в присутствии эксперта повторить на бланке подпись Джона Говарда Фиппса, а он оплошает? Что они могут сделать с ним, кроме того, что откажут в выдаче денег? Вызовут ли немедленно полицию? Ведь это не преступление — присвоить себе чужое имя? В такой стране, как Англия, каждый может называть себя, как ему заблагорассудится. Возможно, ему это понадобилось временно, чтобы успешно сделать бизнес. Поди докажи. Но денег, конечно, ему не дадут.

Теренс часто применял метод самовнушения, подавляя приступы страха, которые свойственны были его по существу трусливой натуре. Он твердил про себя такие расхожие истины, как «Волков бояться — в лес не ходить», «Страх нагоняешь ты на себя сам, а его нет и в помине» или «Тебя никто не съест, ты не среди людоедов» и, наконец, «Во всякой ситуации есть шанс вовремя смыться».

Но самогипноз помогал плохо. Страх одерживал верх и над успокоительными истинами, и над логическими построениями, пока Теренс вел машину по Финчли-Хай-роуд, в серой дымке после рождественского утра, и его преследовала мысль, что всю жизнь он провел в страхе, в боязни, что обязательно что-то сорвется, что его поймают и накажут. Однако пока ему везло, хоть он и трепетал при малейшей опасности, и ни валиум, ни виски не придавали ему храбрости. Но трусость его не замечалась — ни женщинами, с которыми он спал, ни бдительными банковскими служащими, чья обязанность как раз и была в том, чтобы распознавать трусливых жуликов вроде него.

Он сам выбрал такую жизнь. И не имел ни способностей, ни желания свернуть на иной путь. Другой вариант был — признать себя ничтожеством и уйти из жизни добровольно, но трусость и здесь мешала ему. Поэтому альтернативы не было. Умирать не хотелось, а в своей афере Теренс зашел слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Он подписал контракт и тем заковал себя в колодки, оцененные вплоть до пенни в сто тридцать две тысячи фунтов стерлингов.

Он вошел в помещение банка и хрипловатым от волнения голосом заявил о себе, спрашивая, кто может его обслужить, чтобы открыть счет.

— Фиппс, — сказал Теренс, когда спросили его фамилию.

Ему предложили присесть в одно из кожаных, апельсинового цвета, кресел. Через минуту-другую объявился некто невзрачный и сказал, что главный помощник менеджера хочет переговорить с ним. Теренс вошел в очень тесный кабинет, обставленный, однако, со вкусом, выдержанный в оранжевом цвете, и пожал руку мужчине, представившемуся как мистер Флетчер.

— Я хочу открыть счет в вашем банке. — К Теренсу вернулся дар речи, но тело его и душа трепетали, и сам он как будто плыл, преодолевая сильное течение. — …На пятьдесят фунтов, — продолжил он, сознавая, что подобная сумма выглядит смехотворно. Это было все, что он сумел наскрести из своего социального пособия по безработице.

Флетчер, однако, выглядел вполне удовлетворенным. Вероятно, подумалось Теренсу, менеджер решил, что клиент хочет поэкспериментировать со своим счетом в банке, а не собирается грабить его банк с налету.

— Никаких проблем, мистер Фиппс.

Теренсу был тут же предоставлен бланк, который он подписал сразу же. Подпись подверглась вежливому исследованию, но была безупречна. «Джон Говард Фиппс» — твердо начертала его рука.

Дальше пошли переговоры о поручителе, ответственном за вклад. Тут Теренс с удовольствием поставил на бланке свою фамилию и указал адрес своей матери. Что с нее возьмешь, когда афера вскроется?