"Год моего рождения" - читать интересную книгу автора (Гамзатов Расул)

Глава четвертая СВОБОДА

Свобода — свет. Мечта — свобода. Из песни дагестанских партизан
В движенье город Темир-Хан-Шура, И по аулам важное известье Волною от двора и до двора Уже распространилось верст на двести. В тот день казались чище и светлей Хребтов далеких снежные уборы, Как будто с племенем людей В счастливый час торжествовали горы. Конечно, как не радоваться им По случаю события такого, Им, вековым свидетелям немым Страдания и горя векового! У нас в селении персидский шах Устраивал пиры на детских черепах. У нас в ауле многим горцам с плеч Снял головы кривой турецкий меч. Есть в Дагестане вдовы аульчан, Заколотых штыками англичан. Владыки жгли страну мою родную, Мой край для них лишь рогом был вина, — Пьяня врагов, ходил он вкруговую, И каждый осушал его до дна. Но для многострадального народа, Который жил в оковах и цепях, При всех владыках И при всех царях Заветною мечтой была свобода. О ней потоки вдохновенно пели, И песня всех ветров была о ней. «Свобода» — это слово в колыбели Младенцы слышали от матерей. О ней говорила сталь кинжала И храбрых дорогие имена, По ней Тысячелетья тосковала Зурна ашуга, песня чабана. «Свобода» — с этим словом умирали Джигиты и седые мудрецы. «Свобода» — это слово завещали Потомкам предки, сыновьям отцы. Она была мечтой тысячелетней И песней без начала и конца. Свобода — свет. В неволе люди слепли, Не видя ясного ее лица. Но время шло. В угрюмых наших скалах Все с тою же мечтою вековой Иное поколение мужало И шло в борьбе дорогою иной. Когда раскат орудия «Авроры» Потряс отживший мир осенним днем, Со всей страною вместе наши горы, Как эхо, повторили этот гром. И показался людям гор впервые Свободы лик не призрачным — живым, И новая, Советская Россия Из-за хребтов пришла на помощь им. Она пришла не по указам царским Со свитою министров и послов, — Она пришла в кожанках комиссарских, В буденовках, в бушлатах моряков. Она пришла в страну мою родную, И сокровенные сбылись мечты… Мечта — свобода! Вот она ликует На первом съезде горской бедноты. * * * На первом съезде горской бедноты Собрались люди разных поколений. Последние осенние цветы Гирляндами развешаны на сцене. К трибунам не пробраться — Тесен зал. Всех делегатов он едва вмещал. Там собрались посланники народа, Рябит в главах от шлемов и папах, Там пахари сидят, и скотоводы, И воины с винтовками в руках. На этом съезде, может быть впервые, Сидят друзьями лакец и лезгин. Впервые там горянки молодые Сидят как равные среди мужчин. Вот справа две андийки сели рядом. Они осмелились чохто поднять, Чтоб никогда его не опускать, Чтоб на людей смотреть открытым взглядом. В том зале старые и молодые, Сегодня дружба торжествует там, Любовь, свобода, преданность России И ненависть к бесчисленным врагам. На сцене тоже шлемы и папахи, Широкие полотна кумача И вытканный горянками Микраха Большой ковер с портретом Ильича. Ведет вперед Советская Россия Народы из трясины темноты. И люди понимали, что впервые Сбываются заветные мечты. Народ не будет больше жить во мраке, Под непосильной ношей спину гнуть. Советская Россия — это факел, Который озаряет людям путь. И встретили рукоплесканий громом Посланники рабочих и крестьян Слова произнесенные наркомом: «Советский Автономный Дагестан». И те слова от края и до края По Дагестану разнесла молва, И люди гор, друг друга поздравляя, Произносили гордые слова. Минуя на пути хребты и скаты, Слова большевиков дошли до нас, И в сакле, где давно очаг погас, И матери и мне теплее стало. Дошли и до врагов слова его, И говорят, в тот день в ущелье горном Жахбар — убийца дяди моего — Метался в страхе, бешеный и черный.
Да, те слова простые на века Запомнят в Дагестане, а пока… Поднявшись с мест, посланники народа Внимают: с ними говорит Свобода. Зал переполнен так, что двери настежь. И там, ряду в четвертом от конца, В тиши стоит отец, и слезы счастья Стекают тихо по щекам отца. Есть ощущенья, что придет однажды И никогда не повторятся вновь, Как никогда не повторятся дважды Ни первый бой, ни первая любовь. Бывают в нашей жизни откровенья, Бывает в нашей жизни день такой, Когда на час иль, может, на мгновенье Вся жизнь твоя встает перед тобой. Вся жизнь твоя… Какие же картины Тебе, отец мой, вспомнились сейчас И почему глубокие морщины Густою сеткой собрались у глаз? Что в те мгновенья подсказала память Тебе, чья жизнь была как страшный сон? Встает былая жизнь перед глазами, И ты воспоминаньем потрясен. О тяжком детстве, о рубцах на коже, О юности без хлеба и огня. О странствиях, о брате, что не дожил До этого торжественного дня. О доме, где сейчас так много дела, И обо мне, о мальчике своем, К которому тебе бы так хотелось Припасть сейчас обветренным лицом. Но нет… И прочь уходят мысли эти. Пусть снова бой, огонь со всех сторон. Жена поймет, и выросшие дети Простят ему, что не приедет он К ним год еще, и даже больше года, Пока земля горит, пока на ней Еще живут враги его народа — Убийцы наших братьев и друзей. «Там, где сильней всего бушует пламя, Хочу я быть, и мне должны помочь», — Решил отец. И с этими словами К наркому он явился в ту же ночь. * * * Есть место в нашем Дагестане горном, Которое зовется Цумада, Туда не попадешь дорогой горной — Путь перережет горная гряда. Там бездорожье, там завалы снега, Там водопады, пропасти, туда Не въедут ни тачанка, ни телега И конник попадет не без труда. Там враг хитрей, в адатах больше яда, Там прошлое мешает людям жить. Но там — народ. Ему, народу, надо Открыть глаза и слезы осушить. Там надо жизнь построить по-иному, Кровавым распрям положить конец. Туда-то председателем ревкома Сегодня ночью послан мой отец. В глухие сакли Цумады суровой, Где нищета и голод круглый год, Свободы свет и коммунизма слово Отец, на радость людям, принесет. И вновь копыта стукнули о камень, И снова, дрогнув, конь узду рванул… Столица гор осталась за плечами, Остался в стороне родной аул. Летит отец по тропам и по скатам, Измученный туманом и дождем, И под его папахою косматой Лежит мандат, что подписал нарком. * * * Я был безрогим маленьким ягненком, Что мог я знать и что я мог понять? Я так был мал! Велик ли мир ребенка? Крыльцо и крыша, детская кровать. Когда нам год, у нас свои печали. А мне был год, и, значит, был я прав, Что засыпал, когда меня качали, И есть просил, едва глаза продрав. Но мальчик рос. И вскоре каждый день я Под вечер на коленях у отца Сидел, готовый слушать без конца Рассказ о годе моего рожденья. И после, завернувшись в одеяло, Глаз не смыкал я ночи напролет, И предо мною в мыслях оживало Все то, что было в тот далекий год. И понял я, что не смогу иначе, Что я обязан буду рассказать Ту боль, которою отец и мать Мне рассказали… Я поэму начал. И вот, в который раз перелистав Те годы, что давно уже воспеты, Я снова понял: ты, отец, был прав, — И я благодарю тебя за это! Как счастлив я, что в вихре бурных дней Ты шел путем прямым, хоть и тернистым, Что был ты настоящим коммунистом В час испытанья твердости твоей. И эту чистоту и твердость эту Людей великих и простых борцов, От наших старших братьев и отцов Приняв, мы пронесли, как эстафету. Мы строили цеха. По бездорожью Мы шли, меняя лик родной земли. Бывало так, что мы годами тоже В свой отчий дом приехать не могли. Когда взвились ракеты в небе синем И снова грянул бой, смертельный бой, Мы тоже не сидели у каминов И рук своих не грели над золой. 1948–1950