"Владигор. Римская дорога" - читать интересную книгу автора (Князев Николай)

Глава 9 ПОЕДИНОК

Красавец Юлий Вер спал в своем шатре. Походная кровать его была покрыта золотой тканью. Он обожал золото и серебро, богаче и красивее шлема, чем у него, — с золотым гребнем и нащечниками, изукрашенными самоцветами, — не было ни у кого в Риме. В двадцать один год он был императором, но не правил. Он был так красив, что многие знатные римлянки мечтали родить от него ребенка, но единственная девушка, которую он любил, оказалась для него недоступной. К тому же его собственный отец то возвышал его, то всячески третировал. Одним словом, у него было все и одновременно ничего…

Теперь одно за другим являлись дурные знамения. Его копье раскололось от удара молнии, а полированный щит вспыхнул под лучами солнца. В эту ночь, почувствовав что-то противное и липкое на шее, он проснулся, поднял руку — и пальцы его скользнули по змеиной коже. С пронзительным криком он вскочил. Змея тут же упала на землю возле кровати, свернулась кольцом и подняла на гибкой шее плоскую голову. И тут он увидел, что змеиная голова превратилась в красивую женскую головку с черными волосами.

— Утром ты умрешь, Юлий Вер, — прошипела женщина-змея и скользнула под полог шатра.

Несколько минут юноша сидел на кровати неподвижно, тяжело дыша. Потом с гортанным криком выскочил наружу. Если бы сама смерть заглянула к нему в палатку, он бы не испугался сильнее. Юлий Вер кинулся в шатер к отцу. Старый солдат спал. Едва Юлий дотронулся до его плеча, он вскочил, схватился за рукоять меча, решив, что аквилейцы отважились на ночную вылазку. Нет, в лагере было тихо, только сын стоял перед ним на коленях и бормотал:

— Доминус, позови своего халдея… было знамение… позови халдея… Змея… знамение…

Знамением никто не мог пренебречь. И Максимин, выслушав рассказ сына, троекратно выкрикнул в темноту ночи:

— Зевулус! Зевулус! Зевулус!


— Ну как путешествие в Аквилею? — спросил Зевулус, глядя, как гибкое змеиное туловище приобретает очертания женского тела.

— Я все исполнила, как ты велел, о повелитель… — отвечала ведьма.

Она извивалась на каменном полу разрушенного дома, служившего убежищем Зевулусу. Чернава то приобретала человеческие черты, то вновь их теряла — лишь женская голова, явившаяся на змеином туловище, сохраняла свои очертания. Черные волосы разметались, губы открывались и закрывались в мучительной гримасе. Зевулус, устав ждать окончания превращения, спросил раздраженно:

— Ты ужалила его?

— О да, повелитель… — отвечала женская голова, в то время как змеиное тело судорожно било хвостом о землю.

— Он умрет?

— Он не сможет двигать правой ногой, о повелитель! Большего я не смогла сделать — однажды он уже сталкивался с моим ядом, и теперь мой укус не смертелен для Владигора. Его чародейское искусство ослабляет силу яда.

— Я бы предпочел, чтобы он сдох, — пробормотал Зевулус. — Надеюсь, что Максимин справится с этим заезжим варваром…. — Зевулус нетерпеливо потер руки. — Скоро Максимин сделает меня богом, и тут уж я задам Олимпийцам перцу, сброшу их с дурацкой горки и стану повелевать этим миром сам. Единолично… А ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ откроет мне врата других миров…

Зевулус извлек из рукава своего черного одеяния камень и принялся рассматривать его прозрачные грани.

Чернава, так и не завершив своего превращения, вновь забилась в корчах на земле.

— Да что с тобой?! — разозлившись, воскликнул чародей. — Прежде подобные штучки занимали у тебя несколько мгновений!

И он, желая помочь, протянул к ведьме руку с ВЕЛИКИМ ХРАНИТЕЛЕМ. В то же мгновение женская голова превратилась в змеиную, и ядовитые зубы вцепились в руку чародея. Тот вскрикнул и выронил камень. Змея заглотила кристалл и исчезла. Зевулус раскрыл рот, чтобы произнести заклятие и вернуть беглянку, но в этот момент троекратный призыв заставил его исчезнуть в ядовитом облаке зеленого дыма, чтобы через мгновение явиться в палатке императора перед растерянным Максимином и его сыном. Он был в такой ярости, что едва не обратил обоих в огромных жаб, но сдержался.

— Проклятая ведьма меня предала, — бормотал он, слушая вполуха рассказ Юлия Вера о странном знамении.

Снисходительно фыркнув, чародей попытался истолковать увиденное в благоприятном для обоих императоров свете, но получилось не особенно убедительно. Уже начинало светать. Максимин велел привести быка для жертвоприношения перед поединком. Притащили какое-то полудохлое животное, с трудом найденное в брошенном людьми поместье. Выбрили несчастной твари лоб, обсыпали жертвенной мукой, и Максимин прирезал его на алтаре, сооруженном возле своей палатки. Потом император, по статусу своему — глава всех жрецов, принялся гадать по внутренностям. Но гадать Максимин никогда не умел. Сердце как сердце и печень как печень… Только странные белые пятна сулят неведомое… Внезапно бычья кровь загустела, и появилось неясное изображение. Орел? Но орел — это знак Юпитера… Или… сова? Сова — это птица Минервы. Римляне чтят Минерву за мудрость, а греки считают покровительницей героев. Максимин терпеть не мог греков за их умничанье, а Минерву презирал. А где же знак Зевулуса? Где козел с человечьей головой?

Так и не найдя подходящих толкований, Максимин в ярости отшвырнул жертвенный нож. С новым богом или без него — он все равно одолеет противника.


Владигору казалось, что он миг назад закрыл глаза, когда в комнате послышался едва различимый шорох. В предрассветных сумерках он без труда разглядел скользящую по полу змею. Она подползла к его кровати и выплюнула из своей пасти на пол сверкающий прозрачный камень. По одной из граней стекала капля змеиного яда. И рядом с этим камнем аметист в магическом перстне померк. Несомненно, перед ним был ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ. Чернава сдержала обещание. Владигор обернулся, но змеи уже не было в комнате.

Ну что ж, половина дела была сделана — он нашел камень и теперь мог возвращаться назад, в Синегорье. Правда, поначалу он собирался побывать в этом мире совсем с иной целью, но… это желание было высказано до исчезновения ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ. За эти несколько дней он видел достаточно. Может быть, в этом мире законы и неплохие, но ни Правды, ни Совести тут нет и в помине. Разумеется, он должен победить Максимина, как обещал, а потом спешно вернется в Карфаген, вновь войдет в поток времени и окажется в родном Синегорье. Владигор был уверен, что победит. Все складывалось как нельзя лучше… Вот только… Филимон… он обещал прилететь утром с известиями о Зевулусе, уже рассвело, а его нет…

— …Клянусь всеми богами Рима, а ты знаешь, как их много, я желаю тебе победы! — донеслось до него откуда-то издалека.

— Филимон! — крикнул он, но ответа не последовало.

Возникшая на мгновение ментальная связь прервалась. Не было сомнения — его друг попал в беду…


Подняв веки, он не смог различить ничего, кроме кроваво-красного сверкающего круга, — восходящее в кровавой дымке солнце било ему прямо в глаза.

«Может быть, это птичий Аид?» — подумал Филимон и вновь смежил веки.

Все тело у него болело, не хотелось не то что двигаться, но даже думать о том, что надо подняться. Во рту было сухо, как в выгоревшей печке, — язык скользнул по губам, как по шершавому камню.

— Кто я сейчас — филин или человек? — пробормотал Филимон и все же заставил себя пошевелиться.

Да, он был в обличье человека. Впрочем, двигалась только правая рука, левая же висела плетью. По-прежнему не разлепляя век, Филимон отполз в сторону и очутился в спасительной тени. Но прошло немало времени, прежде чем глаза его начали различать предметы. Он лежал в аккуратном и довольно просторном саду какого-то загородного дома. По всей видимости, война пощадила и дом, и сад, но хозяева, не надеясь на милость богов, предусмотрительно сбежали. Только шепот листьев нарушал тишину. Две огромные оливы росли возле ограды, и под одной из них сейчас лежал Филимон. Ни о чем не думая, он долго смотрел на игру фиолетовых теней на оранжевой стене дома. Неожиданно тень искривилась и змеей скользнула по камню. Чернава! Как он мог забыть о ней!

Филимон через силу заставил себя повернуться и оглядеть сад. Вдоль кирпичной ограды тянулись ровные грядки растений — красные, серебристо-серые, ярко-зеленые листья соседствовали друг с другом. Пряные ароматы наполняли сад. Филимон жадно потянул ноздрями воздух. Без сомнения, растения были лекарственными. Он очутился в саду врача. Какая счастливая случайность… Или не случайность? Раненый, теряя высоту, он, скорее всего, интуитивно отыскал спасительный островок зелени.

Держась за ствол, Филимон поднялся и двинулся по меже, пытаясь найти нужное растение. Но он не знал, что ему нужно. В облике человека он ничего не помнил о целебной силе этих стеблей и листьев. Чтобы излечиться, ему нужно было вновь превратиться в филина. Тогда он смог бы отыскать листья, способные ему помочь.

Филимон опустился на колени, уперся руками в землю и, закрыв глаза, попытался перевоплотиться. Ничего не получилось. Он не мог сконцентрироваться, чтобы принять птичий облик, — мешала боль.

«Я так и умру здесь, на этих грядках, и не смогу помочь Владигору…»

Филимон прекрасно понимал, что смертельно опаздывает. Еще ночью он должен был вернуться в Аквилею и предупредить друга. Вместо этого он поступил глупо и безрассудно, как мальчишка. И все же его не покидала надежда, что не все потеряно, что змея опоздает и он, Филимон, ее опередит… и предупредит Владигора… Надо только превратиться вновь в филина, сделаться птицей и лететь, лететь…

Руки взметнулись над землей и вновь сделались крыльями. Но одно из них тут же беспомощно повисло и волочилось по земле, пока филин перепрыгивал с грядки на грядку, отыскивая нужные растения. Наконец он остановился возле низенького кустика с крупными матовыми листьями и принялся жадно долбить их клювом, глотая мясистую горьковатую мякоть. Он ощущал, как силы постепенно возвращаются к нему. Еще немного, и он полетит… Непременно полетит…


Владигор знал, что Максимин огромного роста, он видел его издалека, стоя на городской стене Аквилеи. Но вблизи император казался просто великаном. Никто бы не осмелился назвать Максимина стариком — его мощь казалась неколебимой, несмотря на годы. Чешуйчатая броня и шлем, украшенный позолотой, делали его еще более огромным. Глядя на него, любой противник должен был испытывать страх. Его рука была почти на пол-локтя длиннее руки Владигора, и потому германский меч даже за счет длины своего клинка не давал князю никакой выгоды по сравнению с коротким римским мечом императора. Однако мощь противника не смутила синегорца. Едва поединок начался, как выяснилось, что рост и сила не дают Максимину никаких преимуществ. Владигор был не менее вынослив и несравненно более ловок. От выпадов, направленных ему в лицо или грудь, он легко уходил, зато ему дважды удалось нанести Максимину удар по ногам, а меч гиганта попусту рассекал воздух. Если бы не поножи, Максимин давно бы уже распростерся на земле. И все же отличная сталь, тайну которой знали лишь очень немногие германские кузнецы, разрубила поножи императора, — кровь хлюпала в башмаках великана. Максимин отступил и принялся обходить противника, выискивая слабое место в его обороне. Больше всего раздражало Максимина, что Владигор казался легкоуязвимым, но едва они сходились, как синегорец уворачивался и Максимин вновь и вновь разил воздух. Впрочем, одно слабое место Максимин все же приметил — Владигор уклонялся от силовой борьбы, прекрасно сознавая, что здесь он может проиграть.

Зевулус наблюдал за поединком, хмурясь все сильнее. Предательство Чернавы разрушило все его планы. Но сейчас у него не было времени заниматься предательницей. Он должен был сосредоточиться на Максимине. Ему так нужна была победа этого варвара! Увы, оказывается, боги зависят от смертных гораздо больше, нежели смертные от воли богов. Победит Максимин — и Зевулус вступит в Рим. Проиграет — и будущее не сулит магу ничего хорошего. Разумеется, чародей мог бы пустить в ход свою магию, но в Риме подобные фокусы не в чести. Насколько римляне верят всяческим знамениям и приметам, настолько же не любят они, когда смертные вместо толкования событий пытаются изменить их ход. Зевулус был достаточно умен, чтобы считаться если не с общественным мнением, то хотя бы с царящими суевериями. Слабостям не надо противостоять. Их надо использовать.

Поначалу он надеялся, что у Максимина хватит собственной силы, чтобы одолеть наглеца. Он уже видел перед своим мысленным взором насаженную на пику голову дерзкого синегорца. Но победа императора-гиганта пока что откладывалась. Поначалу солдаты, обступившие площадь в центре лагеря, приветствовали Максимина радостными криками и награждали насмешками его противника. Но по мере того, как Владигор, ускользая от смертельных ударов, все чаще сам атаковал, крики солдат раздавались все реже. Над лагерем повисло тягостное молчание.

Максимин вновь кинулся в атаку. В этот раз он пустился на хитрость и с такой силой ударил своим щитом по щиту Владигора, что срединный металлический шип впился в щит синегорца и намертво в нем застрял. После этого Максимин рванул щит Владигора на себя. У Владигора оставался лишь один выход — выпустить щит из рук, иначе он неминуемо подался бы вперед и таким образом подставил шею под меч противника. Лишенный защиты, синегорец спешно сорвал с себя плащ и накрутил его на левую руку. Вместе с наручем это могло послужить пусть и не надежной, но все же защитой. Максимин самодовольно усмехнулся — ничто на свете не могло противостоять его удару. Уже уверенный, что странный бог Зевулус даровал ему победу в поединке, Максимин размахнулся и ударил. Владигор сделал вид, что хочет парировать удар, а на самом деле резким движением раскрутил плащ, и ткань облепила Максимину лицо. Слепой зверь — беспомощный зверь. Длинный меч Владигора тут же вонзился между пластинок доспеха. Любой другой на его месте попытался бы отпрянуть, но он уперся ногами в землю и налег на меч, так что Максимин, подавшись вперед, сам вогнал клинок по рукоять себе в грудь. Гигант взревел, бросил и щит, и меч, схватил Владигора и поднял над землей. Красный плащ все еще болтался, обмотанный, на руке Владигора. Синегорец схватился за край полотнища и захлестнул им шею императора. Максимин перекинул противника себе за спину, надеясь оглушить его. Но Владигор, падая, увлек за собой и Максимина, гигант грохнулся на землю. На губах его пузырилась розовая пена — клинок Владигора пробил легкое. Гигант попытался подняться, но не смог. Владигор вскочил, уперся ногой в грудь поверженного врага и вырвал клинок. Тяжелый вздох пронесся над стоявшими вокруг солдатами. Жители Аквилеи, усыпавшие стены, приветствовали своего бойца криками радости. Но император, хрипя, вновь начал подниматься. Он все еще тянул к ненавистному противнику руки, и этот жест не был просьбой о пощаде…

И тут Зевулус, видя, что ошибся, понадеявшись на мощь Максимина, решил действовать сам. Он швырнул на землю крошечный серый шарик какого-то снадобья, и облако зеленого дыма окутало раненого с ног до головы. Едва дым коснулся ноздрей Максимина, как гигант вскочил на ноги. Будто и не было смертельной раны, будто не текла кровь из его груди, заливая доспехи, Максимин устремился на врага.

— Э, так не пойдет! — заорал кто-то из солдат за спиной Владигора.

— Колдовство!.. Колдовство!..

Но, обретя прежнюю силу, Максимин все так же проигрывал Владигору в ловкости. Владигор, без труда уворачиваясь от ударов Максимина, успевал жалить его мечом. Однако раны, появлявшиеся на руках и ногах Максимина, не кровоточили! И взгляд его, устремленный в пустоту, был абсолютно неподвижен. Владигор не был уверен, что Максимин его видит. Прошло несколько мгновений, и гигант вновь начал терять силу. Движения его замедлились, израненные ноги стали подгибаться. Зевулус уже приготовился швырнуть Максимину новый волшебный шарик, но тут как будто из-под земли выскочила змея, взвилась в воздух, метя в руку Зевулуса. Ужалить она не успела — чародей оказался проворней и ударил ее ножом, почти что разрубив пополам. Серый шарик упал к его ногам, и зеленый дым окутал его самого. Краткая задержка оказалась роковой для Максимина. Он зашатался и рухнул на землю, как каменная статуя, низвергнутая с пьедестала. Из горла его хлынула кровь, руки и ноги содрогнулись в последний раз… Император умер.

Зевулус исчез. А змея, все еще живая, подползла к ногам Владигора, на мгновение перед ним возникло женское лицо с мучительно искривленными губами, пытавшимися что-то произнести, но слышалось лишь тихое шипение. Между алых губ мелькнуло раздвоенное жало, голова вновь превратилась в змеиную и бессильно шлепнулась в пыль. Змея издохла… Плоть ее мгновенно испарилась. На земле осталась только черная сухая шкурка, которую победитель и подобрал, как нелепую награду в странном поединке.

Большинство солдат хмуро молчали, но, подобно искрам лесного пожара по сухому хворосту, передавалось от центурии к центурии странное возбуждение.

— Смерть Максимину! Смерть Максимину! — неслось над лагерем.

— Где наш трибун, Максимин? — выкрикнул кто-то. — За что ты его казнил?!

— Смерть! Смерть! Смерть! — неистовствовали во Втором легионе.

Владигор повернулся и зашагал назад к воротам Аквилеи. Солдаты перед ним расступились. Он не успел сделать и десяти шагов, как услышал за своей спиной новые крики.

— Смерть Юлию Веру!

— Пес был плохой породы, — сказал солдат рядом с Владигором. — Так зачем же оставлять щенка.

Синегорец оглянулся и увидел, как солдаты Второго легиона окружили юного императора, который возвышался над ними на целую голову, но при этом не делал никаких попыток защититься или умолять о снисхождении.

— Стойте! — закричал Владигор.

Но десяток мечей уже вонзились в тело юного гиганта. Голова его качнулась из стороны в сторону, как крона подрубленного дерева, и исчезла за спинами обступивших его солдат, чтобы через мгновение подняться гораздо выше, — насаженная на пику, она укоризненно взирала на своих убийц.

Жрец Антоний провел Владигора в маленькую спальню. На кровати неподвижно лежал Филимон. Он был уже без одежды, ноги закутаны в одеяло, но, несмотря на это, тело его сотрясала крупная дрожь. Левая рука его была вся покрыта сухой коркой запекшейся крови и грязи, губы непрерывно шевелились.

— Змея… ты видел змею? Она была здесь… Она должна тебя убить… Так приказал Зевулус… до рассвета…

— Как видишь, я жив…

— Я должен успеть… — бормотал Филимон, не слыша своего друга.

— Мне нужна холодная родниковая вода и чистая ткань, — обратился Владигор к Антонию.

Через несколько мгновений старый раб внес серебряную чашу, полную прозрачной ледяной воды, губку и несколько кусков белого льна. Владигор положил на лоб раненому намоченную в воде ткань, прижал ее как можно плотнее и прошептал слова заговора. Тотчас пар, обжигая пальцы, повалил от куска льна — влажная ткань вытягивала жар из тела. Старик раб, наблюдавший происходящее, едва не уронил на пол серебряную чашу. Владигор отшвырнул почерневший кусок льна и взял новый платок. В этот раз ткань сделалась лишь теплой. Крупная дрожь, сотрясавшая Филимона, унялась, прерывистые хрипы сменились глубоким ровным дыханием. Когда Владигор смыл кровь с раненой руки товарища, на коже остался лишь свежий красный шрам.

Перед закатом Филимон открыл глаза и спросил бодро, почти весело у сидевшего возле кровати Владигора:

— Ну и как поживает наш старый знакомый Зевулус?

— К сожалению, ему удалось удрать…

— А змея?

— Она мертва…

— Слава Перуну…

— О да… — странным тоном отвечал Владигор.