"Эффект Геллера" - читать интересную книгу автора (Геллер Ури, Плэйфайр Гай Лайон)

Глава 8. Компьютеры и ученые

Не сомневаюсь, что множество людей по всему свету от Калифорнии, Израиля и Японии до Англии, Швейцарии и Германии искренне надеются, что я никогда больше не окажусь рядом с их компьютерами. Я должен объяснить, почему они так не хотят этого, и начну с повествования одного очевидца моих столкновений с величайшим достижением современной технологии — компьютером.

В марте 1985 года я отправился навестить своего швейцарского адвоката доктора Ульриха Кохли. Надо заметить, что он был не только адвокатом и главой юридической службы «Доктор Кохли и партнере», но еще и полковником швейцарской армии, где он был вторым по должности в танковом полку. Ему едва перевалило за сорок, как он стал заниматься очень крупными делами весьма требовательной международной клиентуры: солидных корпораций, разных финансовых учреждений, работая как по контракту, так и по частным соглашениям. Для полноты картины скажу, что он женат и растит троих детей.

Как-то в разговоре со мной он вдруг сказал: «Я слышал о том, что ты можешь воздействовать на компьютерные диски».

«Ну да», — ответил я небрежно, хотя это вовсе не входило в мой постоянный репертуар.

Доктор Кохли попросил меня показать ему, что я могу сделать с дисками. И после всего увиденного он подробно записал все свои впечатления, которые назвал: «День, когда я весь покрылся гусиными мурашками». А начал он его с короткого предисловия, рассказывающего о нашей десятилетней деловой дружбе:

«Я встретил Ури Геллера совершенно случайно в 1976 году, и сразу же стало ясно, что мы с ним станем большими друзьями. Я каким-то образом почувствовал, что наши умы настроены как бы на одну волну. Позднее не раз случалось, что мы одновременно задумывались над одним и тем же проектом или над каким-то событием, хотя находились за много миль друг от друга.

Однажды вечером мы пошли обедать в цюрихский ресторан „Кроненхалле“. За прекрасно накрытым столом собралось всего семь человек. Владелец ресторана знал, что придет Ури Геллер, и нас очень внимательно обслуживали. Казалось, что все официанты смотрят только на нас.

Во время обеда мы обсуждали много различных тем, и я случайно спросил у Ури, когда он открыл в себе способности сгибать ложки и ключи? Он стал нам рассказывать о своем детстве, объясняя, что обнаружил свое необычное воздействие на металлические предметы еще когда был маленьким мальчиком. И тут случилось что-то невероятное.

Ури ел салат, держа массивную серебряную вилку в левой руке. Я помню все, как будто бы это было вчера. Пока он рассказывал о своем детстве, вилка в его руке стала неожиданно сгибаться, причем значительно. Это выглядело немного пугающе, даже сам Ури был удивлен. Мы же просто не могли во все это поверить. Тем не менее факт оставался фактом — крепкая серебряная вилка ресторана „Кроненхалле“ была безвозвратно искорежена.

Официанты уставились на все это широко раскрыв глаза и сказали, что напременно вставят эту вилку в рамку и поместят на стену по соседству с выдающимися произведениями искусства. Слово свое они сдержали — вилка и поныне там.

В последующие годы я много раз бывал с Ури в Швейцарии и в Нью-Йорке. Как-то он приехал ко мне в гости в Цюрих. Как раз тогда я набрал новый штат сотрудников, и он решил сделать для них маленькое представление: сгибал кофейные ложки, ключи, ножи для разрезания бумаги, предложил одной девушке нарисовать что-нибудь, пока он выходит в другую комнату, а когда вернулся обратно, то попросил внимательно посмотреть ему в глаза. После этого он сильно сконцентриро-нался и через минуту нарисовал почти то же самое, что и она. Все это, конечно, было удивительно.

Я знал, что Ури способен и на нечто большее, но никогда не просил его развлекать кого-то слишком часто. У нас хватало и серьезных совместных мероприятий, и именно в них я окончательно смог убедиться в экстраординарных возможностях Ури. И тогда, и сейчас он с успехом справлялся с самыми сложными ситуациями, всегда умел принять правильное решение и для себя, и для других. Нам не раз приходилось вести очень трудные переговоры с разными крупными бизнесменами, порой весьма несговорчивыми, и меня всегда поражало, как Ури рано или поздно добивался того, что все происходило именно так, как он задумывал заранее.

Концентрация мысли на чем-то, послание мысленных посланий и телепатическое получение информации — в этой области Ури является непревзойденным мастером. Большинство людей не верят в это, потому что их ум ограничен по сравнению с. Ури и они не могут совладать с этим феноменом.

Один из наиболее удивительных экспериментов, который мы провели с моим другом Ури, произошел в марте 1985 года и Цюрихе. Все, кто стал тогда свидетелями этого события, были просто ошеломлены. Что касается меня, то, честно признаюсь, что в этот момент я весь покрылся гусиной кожей. И не удивляюсьсь, что у многих сторудников побежали мурашки по телу. Дело было так.

В тот день Ури и Шипи Штранг приехали ко мне в тот момент, когда я возился со своим персональным компьютером. Ури попросил меня дать ему какую-нибудь записанную дискету. Я сперва не понял его желания, подумал, что он хочет прочитать содержание дискеты при помощи своих способностей, и дал ему один из самых важных официальных текстов, над которым только что кончила работать моя секретарша Нарбара. Я подумал, что это хорошая идея — дать ему возможность поработать над чистым и связным текстом.

Ури взял дискету и пошел с ней в мой кабинет — большую солидную комнату с огромным овальным столом для заседаний, стоявшим рядом со старинным гардеробом эпохи Луи XIII. Все не отставая последовали за ним. Ури сел за стол, а мы все встали вокруг и неотрывно наблюдали за его действиями. Нас было четверо: Матиас Мейстер, один из моих помощников-адвокатов, его секретарша Беатрис, Барбара и я.

Ури бережно положил дискету в гибкую прозрачную папку и аккуратно устроил ее перед собой на столе. Все затаили дыхание. Затем Ури сжал руки в кулаки, поднял один из них и поднес к дискете, лежащей в папке. Он так и не прикоснулся к самой дискете. Рядом не было ничего из того, что могло бы подвергнуть опасности мягкий диск. Эту папку мы ему дали сами. Он сделал несколько странных пассов руками над дискетой, и я увидел тот момент, когда он сконцентрировал все свое внимание на объекте. Его глаза заблестели, засверкали, казалось, что он вот-вот разрушит стол прямо на наших глазах. Потом он неожиданно сказал: „Сотри!“ — снова повторил это слово и вдруг отпрянул от стола и неожиданно расслабился. Я быстро взял дискету из папки. „А теперь проверьте, — сказал Ури, — все, что было записано, исчезло“. Мы вернулись в комнату, где был компьютер. Барбара взяла дискету и вставила ее в персональный компьютер Ай-би-эм. Она начала воспроизводить содержание дискеты на экране. Напряжение росло. Я ждал, что должно произойти что-то сенсационное. Мы все уставились на экран, и вот на нем появилась надпись, что информация стерта.

Бабара очень сильно расстроилась, потому что весь ее рабочий день был на этой дискете. Она, естественно, поверила мне и тоже думала, что Ури просто хочет прочитать содержание этой дискеты. А теперь страшно рассердилась и не желала верить в происходящее, сделала еще одну попытку воспроизвести содержание дискеты на экране, но тщетно. Все исчезло. Дискета была абсолютно пуста и мертва.

Матиас Мейстер, большой компьютерный энтузиаст, тоже попытался заново прокрутить дискету, но при этом обнаружил, что Ури стер не только текст, но и формат дискеты. Для любого флопдиска сначала должен быть сделан формат, только тогда он пригоден для работы в ПК. Но и формат Ури стер начисто, сделав таким образом дискету абсолютно не нужной.

Ури был очень спокоен и полностью контролировал себя. Я чувствовал, что произошло что-то огромное, что-то не поддающееся объяснению, сделанное в момент полной концентрации невероятных способностей Ури, которые позволяют ему делать столько удивительных вещей. Все мы, свидетели этого потрясающего события с дискетой, не сомневаемся, что при этом не было никаких трюков. Я знаю Ури несколько лет и полностью уверен, что все, что он сделал, — это реальность. Он произвел на нас всех такое неизгладимое впечатление этим экспериментом, что мои сотрудники начали спорить между собой, предполагая, что он еще мог сотворить с компьютерами. Кто-то предложил убрать и запирать дискеты каждый раз, как он появляется у меня.

Бедной Барбаре было хуже всех. Ей пришлось заново переписывать весь документ, который стер Ури. Уж она-то точно никогда не забудет того, на что способен Ури Геллер».

Другой человек, ощутивший такое же воздействие на свой компьютер, — это Авраам Мардор, генеральный менеджер Израильской государственной телекоммуникационной компании. Но время моей поездки в Израиль в конце 1984 года он собрал у себя в офисе в Тель-Авиве большую группу людей, где-то полдюжины репортеров и колдунью по имени Далия Пелед, одну из немногих представительниц женского пола в этой профессии, которых я встречал в своей жизни. Он вставил свой демонстрационный диск в компьютер «Колумбия» и попросил меня начать работу. На экране дисплея появилась смешная картинка: очень забавный слоненок.

Еще раз предоставлю другому человеку возможность описать происходившие тогда события. Свидетелем их был в числе многих и Ицхак Окед, репортер газеты «Иерусалим пост», ко-горый рассказал об этом в своей газете от 21 ноября 1984 года:

«Геллер взял диск, положил на стол и смотрел на него, сконцентрировавшись, около двух минут, после чего опять вставил дискету в компьютер».

А Авраам Мардор потом заявил: «Я не поверил своим глазам, когда на экране загорелись слова: „Диск поврежден“. Все было перекручено, не просто стерто, а именно перекручено. Основное содержание программы полностью стало непригодным для работы».

Присутствующий на встрече менеджер международной компании взял дискет себе и объявил, что собирается изучить его, чтобы понять, что же я все-таки с ним сделал. Я никогда больше не слышал о том, выяснил он что-то или нет.

Пару месяцев спустя журнал «Ньюс оф зе уорлд» организовал мне визит в штаб-квартиру лондонской компании «Ванг», Технический персонал не только наблюдал, как я расправляюсь с дискетой, но и сам помогал мне в этом. Вот как описал этот эпизод репортер Стюарт Уайт: «Геллер направил свою руку на диск, внимательно и сосредоточенно взглянул на него и попросил всех крикнуть одновременно „Сотри!“ Когда диск снова был вставлен в компьютер, он отказался дать на экране какую-нибудь информацию».

Присутствовавший на встрече эксперт по электронике господин Клиф Эдварде подтвердил, что он лично проверил диск перед экспериментом и тот был в полном порядке. «Это просто поразительно» — вот его слова, процитированные газетой 17 февраля 1985 года.

Мои опыты с компьютерами, во время которых я полностью нарушал режим их работы, начались еще в ноябре 1972 года. Уже в первый день в Станфордском исследовательском институте произошел случай, который имел далеко идущие последствия. Я принимал участие в долгосрочных экспериментах под руководством и наблюдением Харольда Путхоффа и Рассела Тарга. Во время первого воскресного перерыва в работе я подбросил им мысль о том, что мог бы попробовать согнуть тяжелое медное кольцо, которое Харольд приготовил специально для меня. Кроме того, сказал, что смогу разломать его золотое обручальное кольцо на три части.

Станфордский исследовательский институт, или, как он сейчас называется, Международный Станфордский исследовательский институт, — весьма впечатляющее место. Более двух тысяч человек работают здесь над различными секретными оборонными проектами. Система безопасности налажена в институте очень хорошо даже на самый взыскательный взгляд. Рассел и Хал провели меня по двум зданиям комплекса, но мне так и не удалось увидеть ничего интересного, кроме двух рабочих групп, одна из которых возилась с моделями аэропланов, а другая — с ювелирными украшениями для одежды. Какое отношение все это имело к обороне США, мне совершенно не ясно. Конечно, в институте, наверняка, было множество таких вещей, которые мне не могли показать, например компьютерный банк, расположенный этажом ниже нашей лаборатории. Он находился в распоряжении Агентства по проектам передовой технологии (Д-ARPA), работавшего на прямую на нужды министерства обороны, самого секретного ведомства страны.

После выходных дней я чувствовал себя в отличной форме. Первое, что меня попросили сделать, — это отклонить иглу записывающего устройства для составления диаграмм на бумаге. Устройство было связано с магнитометром, фиксировавшим даже самые маленькие отклонения в магнитных полях. Я сжал кулаки и закричал: «Двигайся», таким образом пытаясь направить свои энергетические усилия на прибор. Записывающее устройство начало подергиваться. Игла буквально выскакивала и пределы бумаги.

Когда все это происходило, у меня вдруг возникло ощущение, что где-то какое-то еще электронное устройство стало мести себя нервно: один из компьютеров на нижнем этаже с начала забарахлил, а потом и вовсе прекратил работать. По зданию пошли слухи, что все это случилось из-за меня, особенно усилились они после того, как я без всякой подготовки провел показательный сеанс со сверхзвуковым сканирующим устройством, заставив изображение передвигаться по экрану вверх и вниз, согласно моим командам. Как мне показалось, задолго до того, как Тарг и Путхофф стали изучать меня, их самих уже кто-то изучал. К нам в лабораторию по приказу шефа Д-ARPA полковника ВВС США Аустина Киблера была направлена группа, состоящая из трех психологов.

Эту группу возглавлял Джордж Лоуренс, главный психолог этого агентства, отвечавший за секретное кодирование своих исследований. Двое других были Рей Хаймен — психолог и колдун-любитель и Роберт Ван де Кастел — почетный член профессионального парапсихологического общества. (Я тогда еще не знал об этом, хотя он только что вернулся с Парапсихологической конференции в Эдинбурге и все расходы на его поездку были оплачены Д-ARPA. Это говорит о том, что люди ii оборонном комитете США уже и тогда проявляли определенный интерес к телепатии и явлениям подобного рода.)

Как вы поймете, между этим визитом ко мне и моим следующим поединком с компьютером была определенная связь. Надо признаться, что это был далеко не самый успешный мой эксперимент. Я и в самом деле считаю его неудачей по двум причинам: во-первых, мне не удалось до конца осуществить задуманное, а во-вторых, не оказалось свидетелей, которые могли бы подтвердить происходящее. Поэтому вам придется поверить мне на слово.

А произошло в тот день следующее: одним из результатов моей работы в Станфорде было предложение приехать в Нью-Йорк в штаб-квартиру журнала «Тайм». Я уже был знаком с одним из репортеров — Джоном Уилхелмом, который некоторое время назад сопровождал меня в поездках и видел многие мои выступления, которые описал затем в книге «Поиск супермена». Он предупредил меня заранее, что все в журнале считают меня мошенником и шарлатаном. А научный консультант журнала Леон Жаров даже заключил пари, хотя ни разу в жизни меня не видел. Словом, меня, по-видимому, ожидал враждебный прием.

Так оно и вышло. А 12 марта 1973 года журнал напечатал длинную историю об исследованиях Тарга и Путхоффа — исследованиях, о которых еще нигде не было официальной информации. Хаймен написал свои впечатления и наблюдения о коротком визите к нам. (Но они оказались не очень-то точными: так, скажем, мои темно-карие глаза у него превратились в голубые.) Так или иначе, копия этих заметок без ведома Хаймена, который об этом даже не подозревал, попала каким-то образом в редакцию журнала «Тайм» еще до моего визита к ним. Точно такая же история произошла и с личным письмом Тарга и Путхоффа к издателю «Саэнтифик Американ».

Основываясь на этих подпольно добытых материалах и игнорируя недельную работу своего репортера, который мог бы дать информацию, что называется, из первых рук, «Тайм» поместил статью, не только крайне тенденциозную по отношению ко мне, но и изобилующую непроверенными и неточными фактами. Так, например, журнал утверждал, что я покинул Израиль из-за серьезных разногласий с правительством, чего, разумеется, не было в действительности, в этом легко можно было убедиться, обратившись в израильское консульство. По словам Бенджамина Рона, вице-консула по вопросам науки, «не было никаких причин для официального заявления, что господин Геллер покинул Израиль, находясь в немилости у правительства». Рон в своих ответах прессе 19 декабря 1973 года также отверг утверждение о том, что израильские ученые превозносили до небес все мои достижения и успехи.

Статья в журнале «Тайм» была названа «шокирующей» не кем иным, как основателем современной парапсихологии Дж. Б.Райном, который публично выразил свой протест («Тайм» за 8 апреля 1973 г.) против «непродуманной публикации», охарактеризованной им как «просто беспардонная», после восхваления Тарга и Путхоффа за бесстрашную попытку подвергнуть проверке «заявление Геллера». «Эти ученые, — писал он, — быть может, не такие уж дилетанты, как может показаться, и они, безусловно, отчаянные смельчаки. Давайте-ка подождем окончательных результатов их работы».

Леон Жаров в общем-то в чем-то был даже и прав относительно меня. В 1984 году, выступая на встрече перед учеными, он сказал, что, разоблачив меня в 1973 году, он помог мне тем самым «молниеносно стать звездой». В 1973 году я не мог, естественно, оценить эту услугу, потому что недоброжелательные статьи довольно сильно раздражали меня в то время, хотя, впрочем, мое негодование длилось обычно недолго.

В начале 1984 года мой друг, сотрудник «Тайм-Лайф», предупредил меня, что материал о парапсихологии, подготовленный в номер «Тайм» за 4 марта, крайне негативно отзывается обо мне и содержит целый ряд дискредитирующих меня сведений. На этот раз я решил ответить на вызов журнала своим способом.

За несколько дней до выхода номера я вышел на балкон своей квартиры на 57-й стрит, посмотрел в сторону здания концерна «Тайм-Лайф» в Рокфеллеровском центре и начал концентрировать свои мысли. Я ничего не знал о том, как идет типографский процесс набора журнала. Я просто посылал сильную блокирующую мысль, повторяя мысленно слова «не дай этому случиться» и представляя, как странички журнала выходят в типографии из-под пресса только с моим именем на всех полосах журнала — колонка за колонкой: Ури Геллер, Ури, Геллер, Ури Геллер.

Я стоял так не менее получаса, пока не почувствовал, что сделал все, что мог. Во что бы я ни вкладывал такое количество времени и усилий, обязательно что-то происходило, хотя и не всегда именно то, что планировалось. То, что произошло с «Тайм», было подробно описано его издателем Ральфом П.Дэвидсоном в обращении к читателям. «Во-первых, — сказал он, — случилась маленькая неприятность у Леона Жарова. Три утра подряд его радиочасы не срабатывали и он, не сумев встать вовремя, опаздывал на работу».

Я, честное слово, не имею к этому никакого отношения, хотя и получил репутацию человека, умеющего вмешиваться в работу часов. «Еще более странное явление, — продолжал Дэвидсон, — произошло со всем комплексом компьютерной множительной системы нашего издания прошлой ночью. На нее словно воздействовали таинственные силы, причем это случилось именно в тот момент, когда в компьютер был заложен очерк о телепатическом феномене, — обе машины остановились одновременно. Не успели мы перевести дух, как рабочий компьютер Ай-би-эм съел весь текст обзора».

По словам Дэвидсона, образовался необъяснимый разрыв в программе суперсовременного компьютера Ай-би-эм-370/135. Это привело к тому, что весь набранный номер стал безостановочно бродить в блоках памяти и никто не мог извлечь его оттуда. Только через 13 часов после второго ремонта им удалось достать требующийся кусок программы.

Я могу только выразить сожаление по поводу случившегося. У меня всегда была склонность к подобного рода «случайным» совпадениям.

В августе 1973 года, во время моего второго визита в Станфорд, мне представилась возможность провести ряд конструктивных экспериментов, включающих работу с компьютером. Во время нескольких подобных опытов, описанных в журнале «Нэйче» за 18 октября 1974 года, Путхофф и Тарг хотели посмотреть, смогу ли я читать мысли компьютера так же, как человеческие. С этой целью они поместили меня в специально оборудованную комнату в 50 ярдах по коридору от компьютерного зала. Тарг нарисовал на дисплее воздушного змея, а Путхофф находился в это время возле меня. В ответ я нарисовал квадрат с пересекающимися линиями внутри него, и мой рисунок оказался очень похож на оригинал в дисплее, хотя я и не получил никакого мысленного образа, что это именно змей.

Мы поставили еще два эксперимента с использованием компьютера. В первом из них картинка была запрятана в память машины и даже не появлялась на экране. Во втором — рисунок сначала вывели на экран, а затем стерли его. Изображены были церковь и сердце, пронзенное стрелой. Церковь мне не очень удалась, хотя я и воспроизвел часть ее контуров. Что касается второй картинки, то я изобразил стрелу, которая, правда, пронзает плоский квадратный чемодан, а не сердце. Естественно, все эти картинки существовали не только в памяти компьютера, но и в мыслях их составителя, так что я мог попытаться прочитать их и таким образом.

Собственно говоря, технология моих действий во всех случаях примерно одинакова — я как бы «включаю» свой внутренний экран и жду, пока на нем что-нибудь появится. Если появляется четкое изображение и сохраняется где-то в течение десяти секунд, то я почти не сомневаюсь, что нарисовал правильный образ. Но это удается далеко не всегда, и тогда я переношу на листок лишь очертания предметов, при этом нередко неправильно их компонуя, путая низ с верхом и зад с передом.

Порой, мне кажется, я упускаю «цель» по иным, психологическим причинам. На одном из экспериментов в Станфорде на рисунке была изображена фигура дьявола с трезубцем в руках. Я долго мучился над своим вариантом и в конце концов сделал три рисунка, в которых пытался воспроизвести заданный. Сюжет всех трех был примерно одинаков: табличка, на которой Моисей в свое время начертал свои знаменитые десять заповедей и несколько символов из садов Эдема. Под конец я еще добавил две пары вил, но без всякой фигуры. Ученые, думаю, правильно предположили, что в данном случае моя неспособность воспроизвести рисунок объяснялась противоположной направленностью моих чувств и вместо силы зла и тьмы я изобразил символы добра и света.

Впервые меня специально попросили вмешаться в работу компьютеров в 1974 году, во время моего посещения национальной лаборатории Лоуренса Ливермора в Калифорнии. Это огромное учреждение, где работают семь тысяч человек и создается примерно девять десятых американских ядерных вооружений. Квалификация сотрудников лаборатории, как, впрочем, и сотрудников службы безопасности, здесь очень высока. Пригласил меня известный физик Рональд Хоук.

Он же попросил меня стереть содержание магнитного диска с нанесенной программой или, по крайней мере, как-то изменить его, что я в конечном итоге и сделал в двух попытках из четырех, держа эти диски в руках и слегка их потирая. Когда после этого их попытались ввести в ЭВМ под названием «Хьюлед Паккард-65», они обе были отвергнуты, хотя до моего прикосновения работали исправно. Доктор Хоук написал потом об этом эксперименте, и его заключение вошло в уже упоминавшуюся книгу «Бумаги Геллера».

Конечно, все эти эксперименты нельзя считать в достаточной степени контролируемыми. До сегодняшнего дня мне лишь однажды пришлось принимать участие в строго контролируемом противостоянии с компьютером, и по причинам, которые я объясню позже, мне, честно сказать, не хотелось бы повторять его снова.

Произошло это в Токио 29 марта 1983 года. У меня была договоренность с телевидением Ниппон об участии в многочасовой программе, авторы которой хотели показать как можно больше живого эфирного материала. Они попросили профессора Тошибуми Саката — главу компьютерного управления Токийского университета — представить для программы какой-нибудь интересный эксперимент, связанный с компьютерами, который можно было бы заснять. Он любезно согласился, но вполне резонно настоял на том, чтобы все проходило под его личным контролем. Эксперимент должен был состояться в университетской лаборатории, где были созданы необходимые условия, которые, разумеется, невозможно было сделать в студии. В конце концов мы согласились снять отдельный сюжет еще до передачи и включить его в программу, вся остальная часть которой шла в прямом эфире.

Элдон Берд, американский ученый из лаборатории военно— морского флота США, вместе с которым я проводил несколько первых контролируемых опытов по сгибанию металлических предметов в 1973 году, приехал в Японию специально к началу этих съемок 28 марта. Вместе с ним я и приехал в Токийский университет.

Специальная, тщательно проведенная программа была уже заложена в Хьюлед Паккард. На экране дисплея были две цветные картинки — одна из которых неподвижно, фиксировано стояла в центре, а другая, напротив, постоянно передвигалась в самых разных направлениях. В мою задачу входило прежде всего остановить движущуюся картинку, изображавшую вид Токио, снятого из космоса. Перед началом эксперимента меня проверили магнитометром на наличие каких-либо посторонних магнитных полей и так делали каждый раз после того, как я выходил и входил в лабораторию.

Итак, я приступил к своей работе, пытаясь воздействовать на компьютер. Сжав руки в кулаки, сильно сконцентрировавшись, я приказал движущейся картинке остановиться. Первая попытка окончилась неудачей, и поэтому я попробовал все повторить снова. Картинка по-прежнему не исчезала с экрана и скользила по нему сверху вниз, только стала передвигаться еще быстрее. Я закричал что было сил, чтобы остановить компьютер, но никакого эффекта не последовало. Тогда я попытался приблизить свои руки к пленке, но и это тоже не помогло. Час за часом я делал все возможное до тех пор, пока не почувствовал, что ничего не получится. Это был не мой день.

Терпеливые японцы согласились на проведение повторного эксперимента на следующий день, и я вернулся в гостиницу в состоянии глубокой депрессии. Я потратил массу своего и чужого времени, извел километры кинопленки и ничего им не показал.

29 марта поначалу события стали развиваться так же, как и накануне. Снова и снова я сжимал руку в кулак и тряс им перед экраном, приказывая картинке остановиться, стереться, исчезнуть, но она возвращалась с приводившим меня в бешенство постоянством, словно насмехалась надо мной. Начали мы работать, наверное, часов в шесть вечера, а уже далеко за полночь я с досадой хлопнул себя по бедрам и в раздражении воскликнул: «Ничего не получается!»

Последняя попытка: я попросил профессора Саката принести немного воды — не для того, чтобы попить, а для того, чтобы поставить ее рядом с компьютером. Я надеялся, что это может помочь, так как не раз замечал, что мне легче сосредоточиваться, когда вода где-то рядом. Один из ассистентов тотчас же вышел и принес большой чайник с водой, который ему же пришлось и держать, так как он стоял ближе всех к компьютеру. Должно быть, он подумал, что со стороны это выглядит довольно глупо, но тем не менее вида не подал.

Элдон, казалось, устал не меньше, чем я. Он молча сидел подряд два вечера этого изнуряющего и приводящего в ярость бесплодного эксперимента, не принимая в нем никакого участия, только лишь как сторонний наблюдатель — так, по крайней мере, я думал.

Впоследствии он признался мне, что, когда принесли чайник с водой, это было последней каплей, переполнившей чашу его терпения, и он решил сделать мне немое послание такого типа: «Ури, если ты телепат, то сделай это. Я уже устал. Кончай ты с этим делом и пойдем скорее отсюда к чертовой бабушке».

Элдон заметил, что психологические эффекты часто начинают срабатывать уже после того, как прекращается концентрация мысли и энергии, направленная на объект. Он называл это «разорванным эффектом». «Силы концентрируются, концентрируются, — объяснил он мне, — и, если ничего не происходит, они сдаются. В этот-то момент все и получается».

Если бы я вспомнил об этом вовремя, то, возможно, прекратил бы свои попытки на несколько часов раньше, потому что Элдон был абсолютно прав. Пленка прошла еще один контрольный круг, и я подумал: или сейчас, или никогда — и послал последний сигнал на экран компьютера, до боли сжав кулак и потрясая им в воздухе.

Увы, картинка продолжала свой путь. Я в отчаянии отвернулся от экрана.

Спасибо небесам за терпеливость японцев, особенно это касается оператора, который после стольких часов изнурительной работы сумел сохранить самообладание и заснять все происходящее.

В отличие от меня он не прервал своей работы.

«Ури, она остановилась!» — закричал кто-то неожиданно. Оператор быстро придвинул камеру вплотную к экрану дисплея. В телекадрах отчетливо виден тот момент, когда изображение в последний раз появляется наверху у экрана и вдруг останавливается. В первое мгновение я не мог поверить в то, что случилось, потому что посчитал себя уже побежденным. Ставшая за эти два дня ненавистной картинка все еще виднелась на экране, но теперь она безмолвно застыла. Я сумел остановить ее.

Лицо профессора словно окаменело. Я бросился к нему, крепко обнял, приведя его тем самым в полное замешательство. Но я не мог сдержаться, потому что чувствовал себя как теннисист, выигравший Уимблдонский турнир.

Я вернулся в отель измученный и в буквальном смысле слова еле живой, но безмерно счастливый от такого неожиданного исхода событий. Для профессора Саката и его помощников основная работа только начиналась. На следующее утро Элдон рассказал мне, что происходило после того, как я покинул лабораторию.

Они вернули пленку обратно и попытались выяснить, что же произошло. В конце концов они пришли к выводу, что два байта как бы поменялись местами и машина, не зная, как на это реагировать, посчитала, что во избежание неприятностей следует остановить программу. Оператор пытался снова и снова запускать пленку, но она неизменно останавливалась в одном и том же месте.

«Это, конечно, не так впечатляюще, как тогда, когда тебе удалось стереть часть программ, но все-таки все равно очень эффектно. Ты остановил машину, и она после этого уже не смогла сделать то, что ей предписывалось».

Никто не мог отрицать случившегося, так как миллионы японцев видели все это 31 марта по телевидению. Как бы там ни было, я остановил машину. Это помогло мне войти в хоро-агую форму, и во время той части программы, которая шла в прямом эфире, я сумел заставить прорасти семя красной редиски и продемонстрировать довольно необычный вариант сгибания металла — при помощи двух маленьких детей я слегка потер ладонью металлическую клюшку для игры в гольф, затем поднял ее повыше в воздух и держал так до тех пор, пока она не развалилась пополам прямо перед камерой. Кроме того, во время передачи ведущий с удивлением обнаружил, что отскочила одна из металлических пуговиц на его пиджаке.

В октябре 1985 года я был приглашен в Сан-Диего на ежегодную встречу, проводимую Организацией молодых президентов — очень престижной группой бизнесменов и общественных деятелей со всего света. Там в присутствии нескольких сотен специалистов мне была предоставлена возможность продемонстрировать свои способности в единоборстве с последней моделью персонального компьютера Ай-би-эм.

Кроме меня, на эту встречу — ежегодную сессию — были приглашены такие выдающиеся люди, как бывший президент США Джеральд Форд, известная представительница партии зеленых ФРГ Пэтра Келли, нефтяной магнат Т.Бун Пикете, председатель правления «Американ экспресс» Джеймс Робинсон, а также Генри Киссинджер и Александр Хейг.

Вот в такой незаурядной компании я уже в четвертый раз был приглашен в качестве докладчика на этот семинар. У каждого выступающего своя тема, хотя никаких твердых установок никто не дает — в принципе можно говорить на встрече о чем угодно. Единственное требование — не пользоваться бумажками, что я, впрочем, никогда и не делал. В предыдущие годы после лекции я показывал этой аудитории одну и ту же программу. И поэтому в этот раз решил продемонстрировать что-нибудь новенькое.

Сначала я заставил двигаться стрелку корабельного компаса, сконцентрировавшись на ней при помощи группы молодых женщин из зала. Затем заставил распускаться семя редиски, держа его в своей руке и потирая несколько минут. Оба этих опыта снимались местным телевидением, о чем я заранее попросил для того, чтобы огромная аудитория могла наблюдать на огромном экране все, что происходит на самой сцене. Семя принес в закрытом пакете один из организаторов встречи и вручил мне на глазах зрителей. Все видели, как оно пустило росток после того, как я воздействовал на него своей энергией.

Ну и наконец я перешел к компьютерам, которые были принесены из другой части здания в зал. На встрече присутствовали несколько представителей компании Ай-би-эм, которые заняли места прямо передо мной, чтобы проследить и за своей дорогостоящей аппаратурой, и непосредственно за мной. Я взял семь или восемь мягких дисков, которые они мне приготовили, и начал с ними работать. Длилось это довольно долго. Люди из Ай-би-эм, похоже, находили все это мое занятие забавным, особенно после того, как после пяти и шести попыток я так ничего и не смог поделать с дискетами. Причем сами представители фирмы выходить на сцену и менять дискеты в компьютере отказывались. Это приходилось делать кому-то из аудитории. Позже я узнал, что им было приказано кем-то из руководства не подходить ко мне близко, пока я выступаю.

Минут через двадцать я решил предпринять еще одну попытку при помощи группы женщин-добровольцев. Я попросил одну из них подержать в руках дискету, а сам дал обычную команду: «Сотри». После этого снова проверили содержимое дискеты на экране: первые строчки текста пошли без изменений, но затем экран замигал и строчки внезапно остановились, так же как это произошло в Японии. Раздались громкие аплодисменты и крики: «Ого, да у него получилось!»

Я подошел к сидящим рядом сотрудникам Ай-би-эм. «Ну, что скажете?»

«На экране ничего нет», — только и смог выдавить кто-то из них.

Впоследствии один из организаторов встречи сказал мне, что задействованные компьютеры были затем перевезены в штаб-квартиру Ай-би-эм в Атланту для тщательного изучения.

Как-то раз, когда семинар уже подходил к концу, я выходил из лифта в отеле в тот момент, когда в него входил председатель Организации молодых президентов Дуглас Глант в сопровождении двух приглашенных на семинар гостей — генерального директора министерства иностранных дел Израиля Дэвида Кимше и Генри Киссинджера, который тут же вспомнил меня по встрече в Мексике.

Мы все очень спешили, и поэтому я успел только дружески поприветствовать Киссинджера.

Когда двери закрылись, Киссинджер сказал Гланту: «Это был Ури Геллер? Я всегда верил в его способности».

14 января 1986 года я был приглашен в западногерманский журнал «Хор Зу», который читают около 12 млн человек. Там в присутствии нескольких экспертов по компьютерам меня попросили воздействовать на компьютерную пленку, к которой я не мог прикоснуться руками, так как она была закрыта пластиковой крышкой. Я начал работать как обычно, и результаты появились значительно быстрее, чем в Японии. Возможно, потому что меня не снимали в этот момент и я не был так напряжен. На экране дисплея появилась надпись: «Пленка не в порядке».

Несколько месяцев спустя уже работники редакции мюнхенской газеты «Абендзайтунг» стали свидетелями «эффекта Геллера» в работе с компьютерами. На этот раз меня попросили стереть запись мягкого диска. Как сообщила газета в номере от 12 января 1987 года, мне удалось выполнить это задание.

«Все в Америке заложено в компьютере», — сказал мне довольно взволнованно астронавт Эдгар Митчелл, после того как увидел несколько моих демонстраций в Станфордском исследовательском институте в 1972 году. Сегодня действительно вся или почти вся важнейшая информация записана на дискетах или пленках. И если люди, подобные мне, могут вмешиваться в работу компьютеров, то ученым следует серьезно над этим задуматься. Правда, на меня как на подопытного кролика, боюсь, они уже не смогут рассчитывать по целому ряду причин.

Во-первых, мне кажется, свою лепту я уже внес. Когда Андриа Пухарич приехал в Израиль и помог организовать мой первый визит в США, я сразу же предложил американским ученым свои услуги. Провел десятки экспериментов за период с 1972 по 1975 год, переходя из одной научной лаборатории в другую, ничего при этом не имея, за исключением небольшой суммы на самые необходимые расходы. Я делал все, о чем они меня просили. И в результате Чарльз Панати смог составить трехсотстраничную книгу о «проблемах научных исследований паранормальных способностей Ури Геллера», которую он назвал «Бумаги Геллера». В создании этой книги участвовало двадцать человек, четверо из которых были известными колдунами. Каждому нашлось, что сказать по этой проблеме. (Многие, конечно, могли бы сообщить автору значительно больше, чем сообщили, но это уже совсем другая история.)

Никто из этих людей не получил за это награды. Напротив, большинству из них пришлось столкнуться с резкой критикой и неприятием их работы. Например, Хал Путхофф был обвинен в том, что за несколько лет до этого прошел курс наукологии. А Рассела Тарга чуть не списали из науки лишь за то, что его отец был владельцем магазина, в котором продавались работы по астрологии. Вот на таком уровне строились гипотезы наших противников, которым ничего не стоило обвинить меня во всех смертных грехах, не удосужившись даже хоть раз заглянуть мне в глаза. Во-вторых, мне совершенно не нужно, чтобы кто-то постоянно доказывал, что я гений или, наоборот, шарлатан. Я обыкновенный человек и вовсе не нуждаюсь в том, чтобы кто-то ставил на мне научное клеймо, подтверждающее мой общественный статус. С некоторых пор стал проще относиться к той шумихе, которая затевалась вокруг меня, и даже находил все это забавным. Я ни на кого не подавал в суд за клевету. Наверное, мне нужно было сделать это раньше, но тогда я не мог позволить себе нанять хорошего адвоката. Не сомневаюсь, что я выиграл бы процесс. Сейчас я могу позволить себе любого, самого высокооплачиваемого в мире адвоката, но почему-то нахожу эту затею бессмысленной и не нужной.

Меня по-прежнему интересуют люди, и мне доставляет огромное удовольствие наблюдать за реакцией различной публики на то, что я делаю.

Например, все летчики, военные и полицейские, с которыми я встречался, как правило, безоговорочно верят тому, что я показывал. Как, впрочем, и самые высокопоставленные люди. С другой стороны, наиболее скептически настроены те, кто по натуре и роду своих занятий прежде всего должны были бы быть заинтересованы в исследованиях и использовании такого рода способностей человеческого мозга, — врачи и психологи. Что касается колдунов, то они относятся ко мне по-разному.

Есть вещи, которые я не могу делать, я есть такие, которые я попросту не буду делать. Хотя из-за того, что меня часто просили демонстрировать те вещи, которые я отказывался делать, еще больше вырос барьер подозрительности между мной и учеными. Я не собираюсь вдаваться в подробности по этому поводу, но все же должен немного пояснить, что имею в виду, и просто перечислю ряд случаев, не упоминая даже фамилий людей и названия стран, где они происходили.

Однажды меня пригласили в большой исследовательский институт в большом прибрежном городе, где меня попросили провести телепатический опыт — попытаться обращаться с дельфинами. Две недели я проходил курс изучения звуков, издаваемых китами и дельфинами, затем меня попросили телепатическим путем передать эти шумы и звуковые сигналы дельфинам, для того чтобы изменить поведение дельфинов, которые находились либо в специальном бассейне, либо в большом отгороженном сеткой пространстве на побережье океана. Поначалу дело шло удачно и у меня установилось хорошее взаимопонимание с этими прекрасными и умными животными. Я обнаружил, что могу даже передавать им мысленно какие-то распоряжения, направляя их движения в ту или иную сторону. Дельфинов выпускали в открытое море, и мне удавалось приказом вернуть их обратно. Все это время я хорошо видел и прекрасно знал, что и как нужно делать. Этот процесс почему-то напомнил мне тот случай, как в Мексике я управлял направлением полета авиамоделей.

В институте мне не объяснили, в чем состоит основной замысел проектов, в которых они попросили меня участвовать. Но постепенно я сам понял, в чем его суть. Этот проект имел кодовое название «дельфин-камикадзе». Дельфины должны были готовиться к нападению на корабли и подводные лодки с бомбами, прикрепленными у них на голове, в том числе и с ядерными боеголовками. Естественно, дельфины-камикадзе должны были погибать, разлетаясь на кусочки вместе с кораблем-целью, который предполагалось взорвать.

Позднее я выяснил из одного независимого источника, который, кстати, не знал о моей причастности к этому эксперименту, что раньше в подобных опытах использовались бомбы-присоски, чтобы дельфины могли после выполнения задания успеть отплыть в безопасное место. Однако эти опыты были прекращены после того, как один дельфин, который при выполнении тренировочных заплывов с холостыми зарядами показывал очень хорошие результаты, после того как впервые получил настоящую бомбу, быстренько сбросил ее в море. И правильно сделал. Большинство невольных участников этого эксперимента сразу же перестали в нем участвовать, как только узнали о его реальных целях. И я, разумеется, тоже.

Я с интересом прочитал на первой полосе газеты «Санди тайме» от 9 апреля 1989 года, что Союз обществ защиты животных возбудил уголовное дело против военно-морских сил США, объявив противозаконной программу испытаний над дельфинами. В статье также утверждалось, что дельфинов обучали не только охранять подводные лодки с ядерным оружием, но и нападать на противника. Сами животные при этом нередко подвергались физическим истязаниям и доводились до голодного истощения.

Позднее я был вовлечен в еще более тревожный эксперимент, опять же не имея поначалу никакого понятия о его настоящей сути. Как выяснилось позже, цель опытов, проводимых на специальной экспериментальной базе, состояла в изучении изменения поведения людей под воздействием телепатического внушения. Среди тех, кто подвергался опытам, были заключенные, люди с психическими и умственными отклонениями, а также студенты, решившие подзаработать. Продолжалось все это два месяца, в течение которых передо мной стояла задача работать с пациентами в трех различных направлениях: во время сна, после пробуждения и под гипнозом. Я не имел возможности разговаривать ни с кем из этих пациентов и мог только наблюдать за ними из соседней комнаты через специальный проем в стене.

В процессе экспериментов мне приходилось выполнять целый ряд заданий: будить людей ото сна, внушать в их сознание какие-то определенные мысли, побуждения, навязывать те или иные действия, заставлять выдавать необходимую информацию.

Я так и не узнал, насколько успешными были эти опыты, потому что в какой-то момент понял, насколько опасно и безнравственно вторгаться в сознание других людей, вмешиваться в их мыслительный процесс, — и я прервал эту работу.

В одном очень несложном опыте, который мне в целом хорошо удался, меня использовали как человеческий детектор лжи. Я должен был сказать, говорит ли пациент правду или лжет. Причем просили это сделать в трех разных ситуациях — в личной беседе, по телефону и на магнитофонной записи. Я почувствовал, что удачнее действую тогда, когда идет непосредственный, живой разговор. Это был скорее оборонительный, а не агрессивный тип эксперимента, и поэтому я не возражал против него.

Примером иного свойства может послужить случай, когда меня привезли на большую свиноферму, в загон для крупных свиней, и попросили попытаться остановить работу сердца одного из животных. Хотя в то время я еще не был вегетарианцем, но тем не менее не имел ни малейшего желания делать подобные вещи. Поэтому я провел в лаборатории, ничего не предпринимая, несколько дней, а затем покинул ее.

Конечно, меня интересовал вопрос, могу ли я сделать это в принципе? Думаю, что смог бы, если бы достаточно попрактиковался и потренировался, хотя, разумеется, ни при каких обстоятельствах не стал бы этого делать. Вспоминая о том, как мои телепатические силы восстали против той глупой рулеточной авантюры в Лондоне, не берусь гадать, что произошло бы со мной и с моей жертвой, если бы я хоть раз попытался использовать свои способности для прямой агрессии, нападения, убийства.

Когда меня тестировали в национальной лаборатории Лоуренса Ливермора, один из сотрудников службы безопасности — Рон Робертсон из Комисии по атомной энергии поинтересовался, мог ли кто-нибудь, вроде меня, вызвать ядерный взрыв или, скажем, сделать так, чтобы что-то в реакторе неправильно сработало. «Для этого всего-то и нужно сдвинуть на тридцать сантиметров в сторону предмет в полсантиметра длиной и меньше четырех граммов весом» — так процитировал мне его слова Уилхелм Вильгельм, упомянув об этом в связи с сообщением о ничем не объяснимых взрывах бомб на борту американских кораблей во Вьетнаме, заметив при этом, что в Станфордеком институте мне уже удавалось передвигать предметы весом до полутора граммов.

Через некоторое время меня пригласили в столь же секретное учреждение в другой стране, где один человек, который, насколько я знаю, не имел никакой связи с ливерморскими учеными, попросил меня сделать именно то, о чем так интересовался Робертсон. Ядерные боеголовки были настоящие, хотя, конечно же, они не были заряжены. Во время эксперимента боеголовки были отгорожены от меня экраном — так, чтобы я не мог видеть, сумел ли я воздействовать на них или нет. И потом мне об этом никто ничего не сказал.

Возможно, вы уже поняли, почему я с некоторых пор больше не служу делу науки. У меня осталось очень много друзей среди ученых. И когда-нибудь я обязательно осуществлю несколько важных экспериментов в таких областях, как медицина, изучение телепатии и воздействие на металлы. Но с некоторых пор я не могу всецело доверять науке, и мне надо быть абсолютно уверенным в настоящих, конкретных целях и мотивах тех людей, которые меня исследуют. Я, к сожалению, никогда не могу быть до конца уверенным в том, что знаю, на кого они работают.

Не поручусь, что отныне откажусь от всех научных исследований, но убежден, что никогда не буду иметь дело с исследованиями, оплачиваемыми из казны правительства любой страны. По опыту знаю, что они в большинстве случаев носят антигуманный характер.

Мне кажется, я сослужил определенную службу в деле научной пропаганды парапсихологических явлений. Во-первых, десятки серьезных ученых проявляют сегодня особый интерес к телепатическим вопросам, который, возможно, и не возник бы, если бы не проведенные мной исследования этого феномена. Это не бахвальство, а то, что мне говорили сами ученые.

Во-вторых, многие люди обнаружили в себе такие же способности, как и у меня. И их жизнь в результате стала богаче. Они сами также мне не раз об этом говорили.

Так или иначе, я, думаю, внес свой вклад в научные исследования. А теперь, как вы увидите, у меня в жизни просто возникли другие приоритеты.